Вячеслав ЛЮТЫЙ. «У БЕРЕГА ВОДА ЧИСТА И ХОЛОДНА…». Красота и смысл в стихах Владимира Шемшученко

 

Вячеслав ЛЮТЫЙ

«У БЕРЕГА ВОДА ЧИСТА И ХОЛОДНА…»

Красота и смысл в стихах Владимира Шемшученко

Туда, где пахнет яблоком и хлебом,

Туда, где Бог людей своих хранит,

Под русским не кончающимся небом,

Где всё и вся – по-русски говорит.

Владимир Шемшученко

Совместить гражданскую тематику с пейзажными и собственно лирическими стихотворениями удается далеко не всякому автору. Подобное свойство таланта присуще, как правило, только большим поэтам. Во всех остальных случаях одни творческие приоритеты, теряя выразительность и единственность художественного высказывания, уступают другим – и перед читателем предстает по преимуществу либо трибун, либо певец затаенных переживаний.

Стихи Владимира Шемшученко почти всегда остро социальны, их отличает жесткость национальных и родовых акцентов, духовная определенность. Эти приметы воплощены в интонации, в словаре, в логике развития сюжета и его контрастах. С полным правом их можно отнести к «поэзии мысли». Однако образность и способность поэта совмещать далекое с близким и мгновенное с вечным выходят за границы подобного лирического ареала и рождают вещи поистине нежные и тонкие.

Новая книга стихотворений Шемшученко «Мысль превращается в слова»[1] знакомит нас с автором во многом универсальным, а название сборника словно бы говорит, что слова, напитанные мыслью, притягательны и широки, глубоки и подчас самодостаточны, поскольку в них живет красота, которая выше всякого рационального суждения. И в заглавном тезисе книги самым важным оказывается превращение.

Шемшученко здесь предстает фигурой неожиданной в каждой последующей строке. Он может проявиться тихо и доверительно, в жанровом отношении – занимательно. И вдруг возникает сюжетный поворот – или, точнее сказать, сюжетный перелом, – и образ автора становится предельно отчетлив, а речь его обретает твердость и непререкаемую интонацию. В новом сборнике он кажется более лиричным по сравнению со своим литературным обликом прежних лет. Большой цикл стихотворений «Марине» является в этом смысле центром книги, в которой, разумеется, есть и другие тематические позиции. Однако такое единство любви и призвания, экзистенциальной тоски и социальной рефлексии, природных картин и жанра делают эту вещь своего рода «художественным позвоночником» всего корпуса представленных вниманию читателя поэтических повествований.

Чиркну спичкой – и станет светло,

И в оконном стекле отраженье

Передразнит любое движенье,

И рука превратится в крыло...

…………………………………………...

Вспомни, как не плясал под чужую дуду,

Как старался в дугу не согнуться...

Не гони меня – я без тебя пропаду,

И стихи по земле разбредутся.

………………………………...

Я вижу рождение зла и добра

В лучах отражённого света.

Я знаю, как чёрная смотрит дыра

Из табельного пистолета.

…………………………………………..

Перебранка полешек, бормотанье огня

И волос твоих рыжих волнующий запах...

Я тебя назову: свет осеннего дня

Или, лучше, – предзимье на заячьих лапах.

У Шемшученко в построении сюжета очень большую роль играет созерцание. Причем автор, вглядываясь в пейзаж или ситуацию, не остается вдалеке от событий, но как-то неуловимо к ним приближается, будто скользя и тем самым преодолевая дистанцию. В этом есть элемент кинематографа, хотя чувство меры позволяет поэту погасить движение и остановиться вовремя, не превращая дальнее в фантасмагорию деталей, что так примечательно в текстах модернистских авторов. Он помнит, что «Россия – это тишина», а русское созерцание приближает человека к самой материи бытия, преображая быт, который на деле – только малое, самое начальное средство, необходимое для прозрения.

Человеческая память живет в природе, в ее нерукотворных составных частях – реке, поле, лесе, которые однажды могут воспалиться и восстановить эпизоды прошлого: в печали – и радости, в беспощадном ужасе – и щедрости измученного сердца. Вот почему так много биографических отсылок в стихах поэта к истории рода и дружбе с корневыми, прошедшими жестокие испытания людьми, порой со страшной судьбой, но с не засохшим сердцем.

...Ты слышишь, как растет трава

Из глаз единственного брата…

…………………………………...

Он был болен и знал, что умрёт.

Положив мою книгу на полку,

Вдруг сказал: «Так нельзя про народ.

В писанине такой мало толку».

Я ему возражал, говорил,

Что традиции ставят препоны,

Что Мефодий забыт и Кирилл,

Что нет места в стихах для иконы.

«Замолчи! – оборвал он. – Шпана!

Что ты смыслишь! Поэзия – это...».

И закашлялся. И тишина...

И оставил меня без ответа.

Русское начало у Шемшученко никогда не пряталось и не отрекалось от самого себя, он – человек наследства. Красный и белый цвет в его строках постоянно спорят друг с другом, будто имперская Россия и ее советское воплощение. Ни один цвет не берет верх постоянно. Эти краски, каждая по-своему, дороги автору и вошли в его плоть и кровь. Между тем, он с болью понимает, что сегодня русский человек на родной земле стал фигурой неприкаянной. Исподволь, более изображая, а не называя вещи должными именами, поэт предлагает читателю мизансцены, в которых азиатский уклад теснит изначальный, славянский: «Все назойливей запахи кухни восточной, / Но не многие знают – так пахнет беда». У него чрезвычайно обострено вглядывание и вслушивание в реальность. Он чувствует: что-то происходит, и обозначает – что. Осязает всей кожей: какие-то события готовятся и вот-вот свершатся, и обозначает – почему.

Проснусь среди ночи, как в детстве, луну отдышу

В замёрзшем окошке, и свет снизойдёт к изголовью...

У Господа я всепрощенья себе не прошу,

Я только молю, чтобы сердце наполнил любовью.

Когда надо мной в одночасье нависнет вина

За то, что себя возомнил и судьёй, и пророком,

Я чашу раскаянья радостно выпью до дна,

Чтоб сын, повзрослев, из неё не отпил ненароком.

Многие приметы настоящего и прошлого Шемшученко показывает вскользь на фоне размеренной интонации лирического рассказа. Сочетание мелькнувшей жизненной грани, острой и ранящей, со спокойной сюжетной основой оказывается на редкость пронзительным. Точно так же построены и подготовлены почти все финальные строки самых важных стихотворений поэта. Примечательно, что, когда он пишет о природе или о любви, о быте или творческом призвании, у него совершенно непредсказуемо, но очень естественно в строке возникает человек русской идеи, русского уклада и русского характера («Как все просто, по-русски, без глупых прикрас»; «...от безбожных отцов не рождаются русские дети»; «Я – смиреннейший подмастерье, / данник русского языка»; «Мы ляжем в нашу землю здесь, мы не уйдем, мы коренные, / И рюмку водки с коркой хлеба оставим на краю стола»).

В художественном созерцании поэта есть одна важная особенность. Соприкасаясь с большими вещами, он не умаляет собственную мысль, не принимает свою зримую малость в виду огромных окружающих предметов. Он – их часть, которая столь же велика. Это слияние человеческого космоса – с космосом вещественным, слияние на равных началах. Потому что видимый человек есть только тень человека подлинного («Между небом и мной – неразрывная нить»; «...тучи тычутся в колени / И тают от тепла руки»; «...заново научишься дышать / И чувствовать губами привкус звука»).

Не в последнюю очередь в таком мироощущении сказывается происхождение автора. Он может посетовать на «западный» Петербург, который ему куда ближе срединной и пестрой Москвы («Все никак не привыкну к лесам и болотам, / Не хватает простора глазам степняка»), однако все его стихи о городе теряются на фоне более общих сюжетов. Кажется, что в них нет сверхзадачи, лирического откровения. И в том – совсем не изъян поэта Владимира Шемшученко, тут видны бытийные провалы города как такового. Наверное, мы вплотную подошли к черте, отделяющей органичную жизнь от искусственной, вольное и радостное присутствие в мире – от выморочного и безысходного. Близость подобной вехи в той или иной степени сказывается на всем строе современного ума и душевного обыкновения – в России это кажется несомненным...

У берега вода чиста и холодна.

Прозрачные леса отчаянно красивы.

Плесни-ка мне, дружок, карельского вина,

Затеплим костерок – ну, хоть у этой ивы.

Она среди камней стоит, едва дыша –

Объятия ветров настойчивы и грубы...

Мы наберём с тобой сухого камыша,

И для неё сошьём из дыма лисью шубу.

Как дышится легко! Как звёзды высоки!

И воздух не горчит, а первым пахнет снегом...

Я подниму с земли листочки-лепестки

И глубоко вдохну, и выдохну: О-н-е-г-а...

Говоря о превращении замысла в слово, необходимо обозначить творческие черты поэта, который собственно и осуществляет это, без преувеличения, волшебство. Фигура его противоречива, своенравная натура позволяет ему без церемоний, «прямо в губы» целовать слова. Хотя такой облик во многом напускной: автор вслушивается в звучание речи и искусно организует ее, оживотворяя художественными образами – и уходя от первоначальной сухости тревожащего сердце и душу замысла («Подснежник скукожился в банке, / Как ставшая былью мечта»). Поэт рисует нравы литературной среды в духе традиций Блока и Есенина, одновременно насыщая сюжет отблесками социальных явлений, драматизмом судьбы художника.

Позарастала жизнь разрыв-травой.

Мы в простоте сказать не можем слова.

Ушёл, не нарушая наш покой,

Безвестный гений, не нашедший крова.

У Шемшученко есть очень мудрое стихотворение, скромно определенное автором как «дидактика». Поэтическое вдохновение, по его словам, стоит соединять с реальным миром, яркими чувствами, с любовью к Родине, с неподвластной разуму песней. Поэзия – вся здесь, рядом с нами и внутри нас, на грани видимого и невидимого. И в этом ее загадка и великая сила.

Не заглядывай в бездну, поэт, –

Жизнь земная всего лишь минутка.

Расскажи, как цветёт незабудка,

Поднебесья вобравшая цвет.

<...>

Расскажи, как туманный рассвет

Режет крыльями дикая утка...

Не заглядывай в бездну, поэт –

Своеволье не стоит рассудка.

У Владимира Шемшученко очевидна драгоценная для нынешнего времени особенность таланта: он способен видеть предмет и картину как нечто целостное. Острота художественного зрения позволяет ему вглядываться в детали, не расчленяя действительность на мертвые составные части, что с энтузиазмом душевнобольного делает сочинитель-постмодернист. Красота и смысл – не инструменты познания отчужденного мира, а часть человека и царства, в которое он был некогда призван Создателем. Хочется верить – не по ошибке.

---

[1]Владимир Шемшученко. Мысль превращается в слова. Избранные стихотворения. – СПб, 2020.