Александр БАЛТИН. РОМАН ПЛОТИ – И ЖИЗНИ ДУШИ. К 115-летию со дня рождения Михаила Шолохова

 

Александр БАЛТИН

РОМАН ПЛОТИ – И ЖИЗНИ ДУШИ

К 115-летию со дня рождения Михаила Шолохова

 

Война, являясь следствием звериного, агрессивного, заложенного в человеке для уровня выживания, но превосходящего этот уровень, сопровождает, как известно, человечество всю его историю, дьявольски ломая её, искажая, громоздя гекатомбы жертв…

О, разумеется, причин для войны всегда хватит, но, думается, названная играет основную роль (плюс амбиции власть имущих); и, конечно, война требует эпоса для отображения своего лютования.

Не все великие войны человечества обрели свои эпосы-эпопеи, но Первая мировая и Гражданская отлились в грандиозное построение «Тихого Дона» – романа, чтимого народом и большинством гуманитарных интеллектуалов, романа невиданной красочности и колоссальных, давно живущих между нами персонажей, романа, живописующего и трагедию людскую и райскую радость с такою силой, что сомнения по поводу его значения выглядят нелепыми.

 …Но – изначально патриархальные, мирные главы не уступают адскому космосу войны, когда не превосходят их.

Тут раскрывается чудо языка: невиданного досель, абсолютно индивидуального, и такого цветного, что радуга представляется беднее.

Язык льётся и дышит, пышет и сверкает, переливается каменьями отдельных фраз и поражает грандиозностью суммы.

Кажется, крошечные предметы мира – вроде вишнёвых лепестков – получают новую жизнь, окружённые перламутровым, как внутренние стороны ракушек, свечением:

«На подоконнике распахнутого окна мертвенно розовели лепестки отцветавшей в палисаднике вишни».

И люди, выходя из недр этого самовитого, чудом данного языка возникают сразу, резко, будто они были всегда – стоило только обрисовать, дать им жизнь в слове.

Гришка, Пантелей Прокофьевич, мелеховская семья, Аксинья, Степан…

Их не встретишь в современной жизни: они остались в той, что бушевала, и, вместе – вот же они: среди нас – сколько страстей, подобных Гришкиной и Аксиньиной, можно наблюдать вокруг! Сколько трагедий!

Война привычна казакам, скорее им странен был бы долгий мир; и встаёт война, и закипает, и тянутся эшелоны, везущие казаков, и пейзажи Польши или Галиции развернутся с не меньшею силой, чем донские.

Каждая деталь, любой эпизод служат для дополнительной прорисовки тех или иных качеств персонажа – а их бессчётно! – либо для укрепления, углубления повествования…

Но – «Тихий Дон» роман плоти, хотя любое обвинение в недостаточной метафизичности будет надуманным: ибо за страданием плоти – жизнь души, и сколько изменений оных зафиксировано, показано точно и интересно…

И всё равно плоть главенствует здесь, ибо избыточность посмертных странствий тех, кто был людьми, неизвестна; ибо всё, что у нас есть достоверно, – это жизнь.

И она показана в «Тихом Доне» гениально.