Виктор КОНЯЕВ. НЕОБОРИМОЕ ПРИТЯЖЕНИЕ БАЙКАЛА. Заметки неравнодушного

 

Виктор КОНЯЕВ

НЕОБОРИМОЕ ПРИТЯЖЕНИЕ БАЙКАЛА

Заметки неравнодушного

 

Счастливый человек – это тот человек, которому сопутствует удача в его добрых начинаниях, конечно, если он сам потрудился в поте лица для осуществления этих самых начинаний. С такой точки зрения я, безусловно, человек счастливый.

После поездки в Крым два года назад опять отпуск летом и очередная книга вышла из печати, почти вышла, в Кемерово мне выдали пятьдесят экземпляров, дабы было что дарить в новых местах, остальное обещали привезти по возвращению.

Дождливым вечером в начале последней декады июля поезд Новокузнецк-Владивосток тронулся в путь.

До самой ночи за окном вагона мелькал родной кузбасский пейзаж: небольшие города, поселки, перелески, холмы и поля. Кузбасс обжит и освоен, распахан и перекопан основательно. В Новокузнецке вагон не был заполнен под завязку, знать, народ будет подсаживаться по пути. Так оно и оказалось потом, а в начале моей единственной соседкой в отсеке плацкартного вагона оказалась женщина средних лет, жительница Таштагола, работающая на руднике и впервые решившая съездить в Хабаровск к родственникам.

Унылая погода за окном вагона, знакомые места, не привлекающие столько внимания, сколько новые, не виденные, равномерный ход поезда – все это вместе действует усыпляюще, тем более предотъездные волнения уже позади, вот я и завалился на свою нижнюю полку.

Утром боковые, нижняя и верхняя, полки оказались заняты, на нижней спали «вальтом» пожилая короткостриженая женщина и черненькая девчушка лет четырех, она постоянно закидывала смуглые ножонки на бабушку, та аккуратно снимала их и снова закрывала глаза. Пейзаж за окном изменился, все чаще вдоль пути зеленой стеной вставала тайга, все реже населенные пункты, но выяснилось, что мы еще едем по Кузбассу. Обычное для путешествующих нетерпение, желание поскорее увидеть новенькое, оно, неосуществленное, сменилось разочарованием, а то подтолкнуло к размышлениям. Почему поезд из Новокузнецка проезжает чуть не весь Кузбасс с юга на север и только потом круто направляется на восток?

С одной стороны, конечно, понятно, на станции Тайга состав выходит на Транссиб и едет по нему, попутно собирая пассажиров из небольших городов, желающих отправиться в Красноярск, Иркутск и далее. Но ведь в шестидесятые, кажется, годы прошлого века была ударная стройка железнодорожной ветки Абакан-Тайшет. Так, может, давно стоило организовать прямой маршрут для дальних поездок через Междуреченск и Абакан? Однако, весьма вероятно, в разнузданные 90-е эту железную дорогу благополучно угробили, ввиду отсутствия грузов, и не удосужились восстановить до сих пор, но, возможно, она служит для грузовых перевозок.

Возможно, возможно, хотя тенденция к сокращению маршрутов электричек и пригородных поездов в последние несколько лет явно наблюдается. Но это так, размышления от разочарования. А между тем поезд наконец-то выехал из Кемеровской области и покатил на восход солнца. Оно, кстати, выпуталось из облаков и ярко расцветило плывущую мимо местность, состоящую в основном из тайги, лишь временами из ее кромешья выскакивали веселенькие полустаночки и так же быстро убегали назад. Однообразие скрашивали, точнее, окрашивали, большущие поляны, даже целые поля иван-чая.

Поезд шел с хорошей скоростью и цветущий иван-чай сливался в сплошной сочно-розовый ковер. Такие дивные картины довольно часто будут видны из вагонного окна и будут радовать пассажиров, почитай, до самого Иркутска.

Тайга расступалась лишь перед крупными городами, тогда взорам открывались возделанные поля, но их было не очень много, гораздо больше земли лежало брошенной, заросшей невысокой травой. Торопливому взгляду из движущегося поезда трудно определить, то ли это были участки природной лесостепи, то ли когда-то распаханной тайги, но то, что земля оставалась невостребованной и не служила пастбищем – было очевидно.

И мысли пришли печальные.

Завлекли нас опять в капитализм со всеми его прелестями, в том числе и безработицей. В странах, где частнособственнический капитализм существует много веков, этот инструмент востребован по многим причинам. В Европе иные страны меньше Кузбасса, они там за столетия все травинки пересчитали, все построили и перестроили не по одному разу. Живут себе уютно, производят все необходимое для сытой жизни, а чтобы лишнего не произвести, количество рабочих мест ограничивают. Однако, даже на пособие по безработице вполне комфортно можно существовать. Но это Европа, она живет для брюха и удовольствий.

Но мы-то – Россия?!

У нас миллионы квадратных километров неосвоенных территорий, совершенно девственных, не испоганенных технократической цивилизацией. Эти богатства нужно осваивать, но только очень рачительно и бережно, не губя уникальный животный и растительный мир.

Кедровый орех, ягоды, грибы, лекарственные растения, рыба, пушной зверь – это же создано Творцом для нас, людей. Бери, человек, но в меру, оставляя для воспроизводства и не убивая среду обитания всего живого.

Можно же строить по современным технологиям небольшие компактные поселки, население которых занималось бы сбором даров тайги, можно построить маленькие предприятия по переработке ягод и грибов, неплохо бы создать безотходные комплексы, которые занимались бы вырубкой неплодоносных деревьев, их разделкой и изготовлением всего нужного из древесины. На сибирских и дальневосточных просторах работы миллионам людей на сотни лет, а в сибирских городах работу не так-то просто найти, а в малых городках ее почти нет, потому что нет государственной воли.

Простите, добрый мой читатель, автора за маниловщину, ибо такие мечтания в современной России действительно схожи с прожектами известного литературного персонажа.

А между тем, проснулись мои соседи с боковых полок. В поезде люди знакомятся быстро и не только вынужденно, по причине малого пространства, но и сама обстановка совместного движения располагает к общению. Вскоре Регинка, та самая девчушка, что не давала бабушке заснуть, уже играла на моей полке и задавала мне серьезные детские вопросы. Она с двумя бабушками едет во Владивосток, одна из бабушек там живет, приезжала в Кузбасс погостить, а сейчас они с сестрой везут внучку на Дальний Восток.

Одна бабушка, Людмила, наиболее общительна и у нас с ней вскоре завязался разговор. Сначала обо всем и ни о чем конкретном, как обычно бывает в начале знакомства. Но как-то незаметно речь зашла о религии. Она вдруг спросила меня, верю ли я в Бога. Получив утвердительный ответ, удовлетворенно улыбнулась:

– Это хорошо.

Потом наклонилась ко мне и заговорила быстро, торопливо, словно боялась, что я ее прерву. Это насторожило, хотя вначале она говорила все вроде бы правильно – о Христе как Спасителе рода человеческого, о Боге-Творце всего сущего на Земле. Я согласно кивал головой. А потом, словно убаюкав меня, Людмила совсем склонилась ко мне и сказала:

– А вы знаете, каждый человек при желании может стать Спасителем, точно таким, как Христос.

Я в оторопи и выдавил из себя:

– Каким это образом?

А она уже с напором:

– Надо просто сильно захотеть и тогда Бог-Отец подарит такую возможность.

Никак не могу вместить в свой разум услышанное:

– Где это вы узнали? Или вычитали?

Ей, наверное, показалось, что я с интересом воспринял то, что она сообщила, и она уже с жаром начала просвещать меня. В интернете, оказывается, есть специальный сайт, где одна особа, посвященная в некий высокий сан, читает лекции как раз об этом.

Я пытался выяснить, что это за особа, в какой сан и кем она посвящена, но собеседница уклонялась от прямых ответов, ей нужно было как можно быстрее донести до меня «свет истины» или зародить во мне сомнения об истинности настоящего православия (об этом я подумал позже). Она понесла дальше самый настоящий бред, мешанину из православных догматов, язычества древних славян и самого настоящего сатанизма. Вначале я пытался спорить, приводил слова Святых Отцов, но как всегда в спорах с сектантами натыкался на глухую стену неприятия и отторжения. Они не принимают никаких возражений, а это вернейший признак фанатизма.

В конце концов прервал ее и твердо заявил, что категорически не согласен с ней и прошу не вербовать меня в их секту. Она скорбно поджала губы и ушла на свою полку. Раза два в течение дня Людмила пыталась снова начать со мной беседу все на ту же тему, уже более жестко приходилось пресекать эти попытки. Потом она издали смотрела на меня жалеющим взглядом.

Да здравствует свобода без всяких границ! Идеологии в государстве нет, миссионерская деятельность Русской Православной церкви не видна, поэтому и расплодились сатанисты, а любая тоталитарная, вроде даже христианская по замыслу, секта неизбежно подпадает под власть князя тьмы.

Прибежала от соседей Регинка, она захотела пить, а я с горечью подумал, что же вырастет из этого «саженца», если ее будет поливать ядом такая «садовница».

В Красноярск поезд пришел в середине дня и привез с собой дождь, которого здесь давно не было и которого очень ждали, потому что горели недалеко от города леса.

Я стоял на перроне вокзала под стеклянной крышей, смотрел на вокзальную суету.

За время моего отсутствия в вагоне появились новые пассажиры, они как раз размещали свои вещи. Их трое: муж, жена и дочка лет двенадцати. Рассовав чемоданы и сумки, семейство намеревалось пообедать, я подвинулся на полке к самому окну, освободил им столик и место около него. Глава семейства, невысокий коренастый мужик лет сорока пяти, достал из пакета большущую вареную курицу, руками отрывал от нее куски и оделял домочадцев, на правой ладони у него отсутствовал указательный палец. Мне они показались не слишком разговорчивыми, и я не стал досаждать им, только позже, к вечеру, мы познакомились. Семья едет из краткосрочного отпуска к месту работы, в небольшой город Хабаровского края, Михаил работает там шофером на вахтовке, а Ирина, жена его, комендантом в семейном общежитии, в котором и проживают. Сами они из Читинской области, там, в уютном поселке, у них свой дом, участок, но одна беда – нет работы, а если какая-нибудь и есть, то очень уж низкооплачиваемая, вот и пришлось семейству уехать в дальние края, в свой дом пустили жильцов, причем без всякой оплаты, просто чтобы жилье не оставалось без присмотра.

Ирина очень полная женщина, даже грузная, она как села на край полки путешественницы из Таштагола, так и просидела на ней до самой ночи. Вечером мы с ней хорошо поговорили. Родом Ирина из Казахстана, из-под Кустаная, жила в Поволжье, потом судьба забросила ее на Дальний Восток, где она и встретила своего второго мужа, Михаила. К разговору присоединился Михаил, а следом и вторая бабушка Регины, Валентина. Получилась хорошая совместная беседа, как всегда, говорили о самом насущном в жизни – о постоянно растущих ценах, о проблемах с работой, о политике. Конечно же, подарил моим собеседникам книги, Михаилу с Ириной лично и для библиотеки городка, где они трудятся, также и Валентину попросил передать несколько экземпляров в краевую библиотеку Владивостока.

Регинка, забросив игры с детьми, крутилась около нас, особенно ей почему-то глянулся автор этих заметок, бабушки даже начинали ревновать. А между тем, мы уже заехали в Иркутскую область. За окном тайга, тайга, тайга…

Время было позднее, а Ирина почему-то не ложилась и только когда она с трудом и с помощью Михаила вскарабкалась на полку надо мной, до меня дошло, что ей было физически тяжко несколько раз подниматься и спускаться, поэтому она и забралась туда в самый последний момент. И стыд обжигающей волной накатился на сердце, на душу, на сознание, стыд за свою невнимательность, за черствость душевную. Что, не мог догадаться, не сообразил в тот момент, когда Михаил начал подсаживать жену, помогал ей подняться на труднодоступную для нее высоту, предложить ей свое место? А если сообразил, почему сразу не сделал этого? Я ж, хоть и немолод, но в силу профессии газоэлектросварщика и отсутствия избыточного веса сохранил хорошую подвижность и запрыгнуть на «второй этаж» для меня не представляло никакого труда. Предложить сейчас поменяться местами? Но пока я размышлял, время ушло, в нашем отделении все стихло.

Душевная маета не давала уснуть. Вышел в тамбур, постоял там, смотря, как проносится за окном темная чащоба.

Регина спала на одной полке теперь с другой бабкой, с Валентиной, Людмила отсыпалась на верхней, утром они поменяются местами. Вспомнил, как перед отходом ко сну девочка залезла ко мне на колени и спросила:

– Деда, а мы завтра будем с тобой опять играть?

Вместо меня ей ответила бабушка Валя:

– Дедушка завтра утром уйдет, когда ты еще будешь спать.

Пригашенный свет все же позволил мне разглядеть печаль на детском личике.

– Деда, я не хочу, чтобы ты уходил.

Мне тоже стало печально.

– Региночка, но мне надо будет выходить, меня поезд дальше не повезет.

Бабка поднимала девочку с моих колен.

– Дедушка завтра утром тебя разбудит и попрощается, а сейчас надо спать.

Регина дала себя уложить и, уже лежа, повернулась ко мне:

– Ты меня утром разбуди.

– Обязательно.

На детских губах заиграла счастливая улыбка, когда я подмигнул ей, она так и уснула с ней.

 

* * *

Мимолетные поездные встречи, что дают они человеку? Случайно встретились, немного рассказали о себе друг другу и расстались навсегда. А может, не случайно, может, чем-то мы взаимно обогатились, подарили один другому частичку себя, души своей?

Вот сейчас пишу и становится приятно от того, что вспомнил своих попутчиков, пройдет время, пройдут годы и всегда при воспоминании о них сердце будет наполняться радостью от чувства, хоть краткой, но сопричастности к жизням моих товарищей по поездке. Хочется верить, что для этого нам и даются такие встречи.

 

* * *

В девять утра по местному времени приехали в Иркутск и снова привезли с собой дождь, такой долгожданный восточнее Кузбасса. Регину будить не стал, очень уж сладко она спала. Когда Ирина спускалась с полки, на меня опять навалился стыд, даже неудобно было прощаться с ней. Помахал рукой бабушкам, взвалил рюкзак на плечо, Михаил помог, вынес сумку на перрон.

Здравствуй, Иркутск!

В родном городе очень редко прибегаю к услугам такси, поэтому не могу судить, насколько хорошо эта служба у нас налажена, а в Иркутске пришлось воспользоваться – и удовлетворен.

Выйдя из здания вокзала, отошел в сторонку от толчеи привокзальной площади и позвонил по мобильному телефону.

Я же ехал не наобум, в Иркутске живет дочь моего доброго товарища Володи Еременко, не так давно умершего известного кузбасского поэта. Я созвонился с его дочерью, меня ждали и объяснили, как добраться.

Ждать пришлось минут десять под меленьким дождичком и вот я уже еду по городу. В первую поездку толком разглядеть ничего не удалось, и ехали быстро, и дождь мешал. Водитель довез до окраины, неасфальтированная улица крутовато спускалась в ложбину, по обе стороны частные дома за металлическими заборами, дома разные, но почти все, насколько видно, обшиты сайдингом, за ложбиной темно-зеленая тайга.

Ирина с мужем Антоном и тремя детьми живут в двухэтажном собственном доме, постройка которого закончилась два года назад, но Антон до сей поры его «доводит до ума», а ссуду им выплачивать еще немало лет.

Встретили меня замечательно все, кроме Рагдая, небольшого поджарого и яростного пса, который так рвался покусать неизвестного, аж хрипел, сдавленный ошейником за горло.

Познакомились, позавтракали и я собрался в город – не терпелось. Иркутск манил новыми встречами и свежими впечатлениями.

Антон, глава немалой семьи, высокий молодой мужчина с русой бородкой, она ему полагается по сану, ибо он служит протодиаконом в Знаменской церкви, набросал мне план того района Иркутска, куда я собирался, и указал номера автобусов, на которых удобнее добираться.

Недолгий подъем по глинистой дороге до шоссе, там рядом конечная остановка, около нее продовольственный павильон, чуть поодаль большой магазин, тут же и аптека под боком, для окраины совсем неплохо. В Иркутске общественный транспорт, в основном, составляют микроавтобусы, импортные и отечественные, в них размещается от 10 до 15 человек, и бегают они едва ли ни друг за другом, с очень коротким интервалом. Оплата отдается водителю при выходе, причем, никаких билетов он не вручает. Раза два я был остановлен уже при дверях голосом шофера, требовавшим оплатить проезд. Не так просто сразу привыкнуть к такому бескондукторному способу перевозки пассажиров, поэтому, чтобы больше не попадать в неудобное положение, пришлось заставлять себя сразу при посадке готовить пятнадцать рублей и держать их в руке.

Дороги в городе в хорошем состоянии, на мой взгляд, несмотря на интенсивное движение. Доехал до Центрального рынка, он на все время моих передвижений по городу станет своего рода отправной точкой, с которой я мог хоть немного ориентироваться в незнакомом пространстве и находить нужный автобус. С помощью плана Антона и языка дошел до улицы Карла Маркса, здесь начиналось для меня интересное.

Иду по улице, разглядываю здания и вдруг совершенно неожиданно натолкнулся глазами на Александра Вампилова, слева по ходу движения в скверике стоит не он, конечно, памятник ему в металле. Но впечатление сильное, будто увидел его живого. Скульптор создал образ замечательного драматурга не «при параде», не в статичной позе с глубокомыслием на челе, Вампилов приостановился, задумавшись, словно застыл на миг, но, кажется, что через мгновение он продолжит свой путь, ветер будет ворошить его непокорные кудри и раздувать полы незавидного пиджачка. Вот такое впечатление произвел на меня памятник прекрасному русскому советскому драматургу.

А буквально в десятке-двух метров от Вампилова родной ему областной драмтеатр – красивое трехэтажное здание строгих форм. Но как же уродует его плакат, размещенный над входными дверями едва не до верха круглых окон второго этажа и во всю ширину четырехколонного фасада. На плакате трое молодцов, в одних плавках и в разных позах, демонстрируют уродливо развитые мышцы тела, по краям по паре худосочных, но безобразно жилистых девиц в купальниках. «Международный турнир Гран-при «Байкал». Это над молодцами и между девицами. То ли турнир культуристов, то ли иное выступление тех, кто себя рекламирует на здании храма искусства. Вот такие у нас в России нынче контрасты.

Иду дальше. По правой стороне улицы областной университет, но мне нужен не он, а университетская библиотека, я уже знаю, что она дальше, у самой набережной, в «Белом доме». Здание действительно белое, о трех этажах, приземистое, с узкими арочными окнами второго этажа. Позже прочитал, что особняк этот построен купцом Сибиряковым в девятнадцатом веке. Во время Гражданской войны в нем находился иркутский ревком.

Обходя длинное строение, прямо натолкнулся на белый прямоугольник, на лицевой стене надпись «Борцам революции, отдавшим жизнь за власть советов», больше ничего, лишь сбоку в выемке скромная скульптура красногвардейцев. Краска местами облупилась, серые пятна на белом вопиют о заброшенности.

Вход в библиотеку со стороны набережной, но он заперт, как оказалось, на каникулы. Несколько расстроенный пошел далее, перешел через дорогу и вышел на набережную, но Ангару пока не видно, ее заслоняет высокий гранитный парапет. Зато памятник Александру III очень хорошо виден, он чуть левее. Подошел, монументальное сооружение в виде высокого постамента с могучим самодержцем на нем, в полный рост, при мундире и сабле. Литая чугунная оградка замыкает немалое пространство вокруг памятника. Считаю, хороший знак уважения к одному из действительно достойных представителей династии Романовых.

От памятника к Ангаре ведут бетонные ступени, но сама река не замурована в камень или бетон, влажный песок, чахлая травка, и вот она, Ангара, у моих ног. Опустил в воду ладони, вода быстрая и холодная, и что особо для меня поразительно, совершенно чистая, прозрачная. Невдалеке стоит человек в шляпе, задумчиво смотрит на воду, я спросил его, можно ли пить воду из Ангары, он без тени сомнения ответил, что даже нужно, я это и сделал, она еще и вкусна, но зубы немного поныли от ее холода. Да, река замечательная, быстрая, полноводная, в ней определенно чувствуется мощь Байкала, которого я еще не видел, но надеялся буквально на другой день иметь честь познакомиться.

Этот же товарищ в шляпе посоветовал мне посетить остров и объяснил, как туда пройти, еще и рекомендовал побывать на разных аттракционах, которых там в избытке. Аттракционы мне ни к чему, а вот посмотреть реку с острова, пожалуй, стоит. Поднялся на площадь и пошел в указанном направлении. Начиналась аллея, в начале ее, около оградки, стоял невысокий седой крепыш, рядом с ним на пустом ящике книги, ну а где книги, туда меня влечет неостановимо, подошел. Местный самодеятельный автор с редчайшей на Руси фамилией Иванов, пишет книжки для детей, издает на собственные пенсионные деньги, часть продает, когда покупают, а немалое количество дарит родителям, у кого детишки подходящего возраста.

Собрат, как же не познакомиться. Я ему подарил две свои книги, предыдущую и новую, он, совершенно расчувствовавшись, ответно вручил мне с дарственной надписью аж три свои разных годов издания. Расстались друзьями после взаимно комплиментарных выражений. Дома немного полистал одну, написано хорошо, думаю, внучке понравится, когда она чуток подрастет. Удачи тебе и успехов в творчестве, собрат Иванов!

Побродил по острову, полюбовался Ангарой, но дела зовут, надо идти дальше. По плану Антона шел по улице Карла Маркса, потом повернул направо и нашел остановку Стадион «Труд», где можно сесть в автобус, следующий до областной библиотеки имени Молчанова-Сибирского.

Автобус ехал долго по центральным улицам города, пересек Ангару по дамбе, вышел я, по подсказке пассажиров не там, где нужно было, пришлось довольно долго идти по обочине какой-то узкой дороги, окруженной мелколесьем, казалось, что я очутился где-то на окраине или за городом, было ощущение, что вообще куда-то не туда попал. Спрашивал встречных, поворачивал, начал дождишко назойливо покапывать, и вот, наконец, вышел в красивый сквер, в глубине его справа предстало во всей своей бетонно-стеклянной красе то, что я искал. В холле за конторкой восседала щупленькая, но с приятной улыбкой, девица. Мне довольно часто приходится бывать в библиотеках и почти всегда первым человеком, с кем доводится общаться, бывает симпатичная девушка. Наверное, их специально подбирают, чтобы настроить читателя на добрую волну, думается, это правильно.

Представился, снял с плеч рюкзак, в девичьих глазах откровенное удивление, видимо, все же автор, доставляющий в библиотеку свои книги на собственной горбушке – явление не очень частое. Конечно, были изъявления благодарности в самых сердечных словах, но эту благостную сцену подпортила бюрократическая процедура заполнения разных бланков, без которых подарить ничего нельзя. Затем я спросил у милой администраторши, где находится Союз писателей Иркутской области, оказалось, здесь же, на третьем этаже. Как всякий человек, имеющий отношение к литературе, с волнением ждал встречи с литераторами Иркутска, но в Союзе писателей застал лишь одну женщину, технического сотрудника. Она сообщила мне, что руководитель писателей Восточной Сибири Владимир Скиф ушел буквально полчаса назад, а больше никого нет. Печально, тем более, что это уже похоже на некую тенденцию. Осенью прошлого года, отдыхая в санатории на окраине Барнаула, приехал в город точно с такой же целью – подарить в краевую библиотеку книги и познакомиться с алтайскими литераторами.

Книги подарил, и Союз писателей Алтайского края тоже находился при библиотеке, но там он занимает всего одну комнатку размером с туалет в хорошей квартире, редакция журнала «Алтай» помещалась в такой же комнатушке-клетушке. Правда, мне объяснила редактор журнала, что у Союза вроде бы есть свое отдельное здание, но оно сейчас на ремонте, однако объяснение звучало неубедительно, потому что в ответ на мой рассказ о Союзе писателей Кузбасса в Кемерово главный редактор горестно воскликнула:

– Сравнили! У вас же промышленность, у вас уголь, у вас, наконец, Тулеев!

Выходит, состояние литературы в какой-либо области или крае зависит в том числе и от пристрастий главы администрации?! Алтайский край, одна из житниц Советского Союза, ныне находится в бедственном положении, ну и соответственно, местная литературная жизнь в подобном же состоянии. И что она еще существует, заслуга исключительно самих писателей и поэтов, с которыми мне, к великому моему сожалению, встретиться не посчастливилось.

В Иркутске положение иное, литература здесь уважаема, судя по оформлению журнала «Сибирь», подпитывается финансами и как оказалось позднее, при знакомстве с публикациями, очень хорошего качества. Все же традиции – вещь серьезная, а здесь они сильны.

Однако, не могу обойти вниманием одну очень встревожившую меня публикацию. В первом номере журнала «Сибирь» за 2016 год напечатано биографическое повествование маститого прозаика Альберта Гурулёва «На белом свете, недавно».

Вначале читал с удовольствием, ибо написано хорошим языком и с неподдельным чувством, но довольно скоро душок антисоветчины стал ощутим так явственно, что захотелось бросить чтение трудов очередного советского писателя-перевертыша, как бросают в помойное ведро после первого надкуса с виду замечательную рыбу, почуяв запах гниения. Но решил все же довести начатое до конца, чтобы полнее понять его позицию, и был вознагражден.

Встрепенулась душа моя «при виде простенькой фотографии» на которой был изображен атаман Семенов! Оказывается, никакой он не палач, не предатель и не враг своего Отечества, а истинный русский патриот, воевавший с иноземными большевиками-захватчиками за Россию! Это Семенов-то, чья запредельная жестокость до сей поры сохранилась в народной памяти! Семенов, состоявший на службе у Колчака, наемника Антанты, получавший американскую и японскую помощь в годы Гражданской войны, вместе с японскими частями все предвоенные годы нападавший на наши приграничные города и села, сотрудничавший с японскими спецслужбами и с германским Абвером, и справедливо вздернутый за все свои черные дела после войны!

Если даже постараться понять поведение Семенова в годы внутрироссийской смуты, когда все было зыбко и Россия стояла на краю пропасти, то нет ему оправдания за всю последующую борьбу с родным народом, принявшим Советскую власть. И как понять Гурулёва, воспевающего предателя, с ностальгией воспроизводящего рассказы своих родственников о замечательной жизни казаков Забайкальского казачьего войска. Какие они были зажиточные, как ходили в Китай и доставляли контрабанду, как рубились с китайскими хунхузами?

А ведь он, скорее всего, был комсомольцем, раз работал в редакции газеты «Советская молодежь», вероятно, и членом КПСС был. Всё его повествование буквально пропитано тонким, не сразу уловимым духом ненависти к взрастившей его власти, а апофеозом стала героизация «чёрного» атамана. Застило разум престарелого писателя и он не в состоянии понять очевидного факта – ненависть к Советской власти обязательно породит ненависть к исторической России, примеров тому множество. Очень жалко немолодого человека, всю жизнь прожившего в СССР, получившего от Власти Советов всё, и в душе ненавидевшего ее. Эта тайная отрава в сердце разрушила, в конце концов, его личностную основу.

Но почему журнал писателей России публикует подобные материалы? Это незатухшие отголоски сепаратизма 90-х? Редакция не понимает, к чему приведет поощрение подобного? На Дону тоже есть немало почитателей атаманов Краснова и Шкуро, их скоро, видимо, также начнут объявлять героями, борцами за Россию, при полном бездействии, а может, попустительстве власти. Открывает же министр культуры РФ памятную доску Маннергейму в Петербурге. Все это вместе работает на разрушение государства русского народа, на разобщение людей, а журнал писателей России в меру сил содействует.

Но эти мысли пришли позже, когда прочитал, а пока, довольный подарком, вышел из библиотеки, дождик еще шел, но лениво, я направился через парк к нужной остановке, дорогу запомнил. И вдруг мне пришла мысль сфотографировать областную библиотеку Иркутска на память, достал фотоаппарат, стал искать нужный ракурс, и тут почему-то подумалось, а, собственно, зачем в последние годы возводят такие монументальные «дома книги»? Вот и в Барнауле краевая библиотека тоже занимает огромное помпезное здание, а Союз писателей ютится в клетушке. Неужели книг стало так много, что они уже не вмещались в бывшее помещение? Что-то не верится. А может, вот этот «недовыросший небоскреб» чем-то напоминающий московский офис «Газпрома» в миниатюре, выстроен для расплодившейся литературно-чиновничьей братии и разных окололитературных организаций? Жаль, не спросил у девушки-администратора, кем заполнены этажи здания.

На автовокзале узнал расписание автобусов на Листвянку, но рейсовые ходят очень редко, зато через дорогу неофициальная стоянка частных маршруток, которые отправляются гораздо чаще, надо лишь загодя записаться на конкретное время, что я и сделал.

Небольшой, с виду черный микроавтобус довольно вместителен, человек пятнадцать свободно разместились в нем. Иркутск город немаленький, с оживленным движением, долго выбирались из него и вот по сторонам дороги встал густой сосновый бор, разбавленный местами пихтачом и березняком. Дорога то поднимается круто вверх, то так же круто падает в низины. Вблизи города дорогу расширяют и ведут еще одну трассу, много дорожной техники. Полтора часа мелькнули незаметно, водитель объявил остановку «Лимнологический музей», мне выходить.

Прямо за остановочным павильончиком начинается крутоватый травяной откос и метрах в десяти внизу тихо плещется о берег Байкал. Справа за холмистым изгибом дороги виден, не во всю ширь, исток Ангары. Сразу до меня и не дошло, что я стою на берегу Байкала, к которому так стремился. Может потому, что это только его краешек, залив небольшой, а на том берегу, не очень далеком, лесистые горы. Мне очень советовали посетить Лимнологический музей, поэтому и вышел, не доехав до Листвянки.

Ограда, за деревьями невысокий особняк музея, заплатил триста с небольшим рублей при входе. Раньше здесь был институт с тем же названием, изучали, и очень серьезно, Байкал, его флору и фауну, но в годы «спящего разума» угробили всю научную работу, хотя на втором этаже остались кабинеты, на дверях которых таблички с названиями тематических отделов. Советские ученые очень много сделали для изучения и сохранения Байкала, на стендах музея представлена вся его геологическая история в картах и схемах. Много иностранцев, поэтому гиды разговаривают по-английски и мне пришлось самому смотреть и читать тексты на стендах. Потом вошел в полутемный дугообразный зал, здесь в больших подсвеченных аквариумах плавают обитатели байкальских вод. В одном, большущем, состоящем из двух частей, прямо к стеклу подплыла нерпа, толстенькое, более метра в длину животное, и смотрит на любопытных двуногих существ глазами младенца. Говорили, что их употребляют в пищу, неужели есть люди, способные убить создание с такими глазами?

В Байкале водится много разных рыб, даже осетр есть, но мало и в промышленных масштабах его отлов не ведется, в отличие от омуля, которого вылавливают беспощадно и бесконтрольно.

Но самое интересное было впереди. Желающих пригласили в специальное округлое помещение, наподобие барокамеры, объяснили, что будет погружение на самое дно моря. Служительница закрыла на защелку дверь. Мы, человек десять, расселись на стульях, справа и слева по четыре иллюминатора, один спереди, около счетчика глубиномера. Все происходило натурально – раздавались команды, как на настоящем подводном аппарате, в иллюминаторах было видно место погружения, голос диктора объяснял происходящее.

Заплескалась вода за стеклом, вот мы уже под водой, счетчик начал отсчет глубины. Конечно, это видеосъемка настоящего погружения, но эффект потрясающий. К нам подплывали разные рыбы, мы опускались глубже, за бортом темнело, включились прожекторы, китаянки взвизгивали от страха. Рыб меньше, темнота гуще, в свете прожекторов плавают какие-то рачки. Аппарат достиг дна, если не подводит память, на глубине 1637 метров. Тьма угнетающая, в луче прожектора тихо кружатся светящиеся живые точечки и, о диво! на дне лежит и шевелится рыба!

Подъем вверх, общее впечатление просто оглушительное.

На третьем этаже чучела животных и птиц, обитающих на берегах Байкала, фотографии и картины байкальских пейзажей.

Проходящий автобус домчал меня до Листвянки. Вот тут я онемел, замер и долго стоял, пораженный мощью нашего сибирского моря. В этом месте Байкал шириной тридцать с лишком километров и, говорят, в хорошую погоду виден противоположный берег, но сейчас там горят леса и того берега разглядеть из-за туманящей воздух дымки нельзя. Асфальтовая дорога идет вдоль мелкогалечного берега, мимо частых деревянных причалов, у которых стоят разного размера катера и яхты, с них зазывают туристов прокатиться. По другой стороне дороги лепятся к подножию горы частные дома и домишки, пансионаты для отдыхающих, рынки и различные аттракционы. Пошел по краю дороги, в одном месте меж двух близко стоящих катеров компания немолодых, но явно молодящихся, играющих мускулами мужиков, изрядно разгоряченных спиртным, подзадоривала своего товарища, который стоял у самой кромки воды, не решаясь окунуться. Я прошел дальше и услышал всплеск, сопровождаемый веселым гоготом, оглянулся, мужик выходил из воды, а веселая компания в длинных трусах радостно его приветствовала.

Прямо по ходу увидел навес шашлычной и сразу почувствовал голод. Шашлык за двести рублей оказался весьма внушительным, купил к нему лепешку и бутылку лимонада. На деревянной скамейке пообедал, но не съел даже половины шашлыка, такой он был большой, его хватило на весь день. Дальше, за причалами, начиналась полоса чистого берега и я, желая искупаться, обдумывал, где бы мне надеть плавки, заоглядывался, но кругом были люди, а в трусах купаться не привык. Никаких кабинок для переодевания не было и в помине, лишь в самом конце пляжа, поодаль от воды, стояли на деревянных брусках два сооружения непонятного предназначения. Три стены из одноразмерных бревёшек, внутри по стенам деревянные лавки и стол, видимо, это место для приема пищи, но никак не для оголения тел. Все же я увидел, где можно было принять пляжный вид. Пляж заканчивался стенкой из узких и длинных, поставленных один на другой, бетонных блоков, она отгораживала «цивильный» отрезок берега от дикой природы, за ней невысокий холм в мелком кустарнике. Блоки доходили до самой воды, но все же можно было, ступая на край нижнего и держась рукой за торчащую арматуру, перебраться за стенку, что я и сделал, байкальская волнишка при этом окатила мои ноги.

Переоделся, теперь можно искупаться, тем более погодка разгулялась, если утром небо было хмурое от туч, то сейчас оно очистилось и солнце жарило вовсю.

Вода прохладная и изумительно для жителя промышленного города чистая. Отплыл от берега метров полста, согреваясь быстрыми гребками, дальше плыть заопасался — вода холодна, а, главное, странное чувство тревоги возникло, от Байкала ощутимо исходила некая могучая сила, она безотчетно беспокоила. Да, это не теплое и ласковое Черное море, здесь чудилось что-то первобытное, непредсказуемое. Пока я плавал, недалеко от моего места расположилась компания, два толстых мужика лет по сорока пяти и две под стать им пухленькие бабенки помоложе, обе с короткой стрижкой, у одной руки обезображены тату, в виде цветных змей, обвивающих руки от кистей и до самых плеч.

Компания уже расстелила длинный кусок ткани и распаковывала сумки.

Ближний мужик с короткой щеткой седеющих усов и с шарообразным пузом, заросшим густым золотистым волосом, спросил меня, когда я вышел из воды:

– Земеля, ты откуда такой?

– Какой такой?

Вся компания, оставив хозяйственные дела, с интересом смотрела на меня.

– Ну, купаешься, заплываешь, вода-то холодная, всего шестнадцать градусов.

– Я из Новокузнецка.

Мужик в недоумении:

– А у вас там что, холоднее, чем здесь?

– Да нет, просто я привык, закаленный.

– А-а-а, – неопределённо протянул обладатель золотистого пуза.

Конечно, мне хотелось с кем-нибудь пообщаться, но с этими людьми интересного разговора, вероятнее всего, не получилось бы, такой вывод можно было уверенно сделать, посмотрев, как они дружно принялись опрокидывать пластмассовые стаканчики с водкой, жрать и хохотать.

Ни полотенца, ни простыни у меня не было, не догадался захватить, пришлось расстелить кожей вниз свою постоянную спутницу, жилетку и лечь на неё, погреться под не шутейно палящим солнышком.

Лежал, загорал, переворачивался со спины на живот и заметил парня, сидевшего около ближнего павильона на длинном старом брусе, рядом с ним бутылка пива и рыба на расстеленной газете. Через несколько минут парень подошел, попросил зажигалку, свою куда-то подевал. Закурили, малость поговорили, парень предложил мне попробовать омуля горячего копчения. Под такую закусь требуется пиво, дал парню денег, он одет, ему удобнее дойти до ближайшего киоска. Под пиво с рыбой разговор потек оживлённо. Артём, худощавый, с большими залысинами на короткостриженой кучерявой голове, молодой человек двадцати семи лет работает здесь, в Листвянке дрессировщиком нерп. Живет в Иркутске, сюда приезжает несколько раз в неделю. Он с детства любит животных, в армии служил проводником собак, а потом закончил ветеринарный техникум. Я верю, что он любит животных, очень уж эмоционально рассказывал о своих питомцах.

Нельзя было удержаться и не подарить ему книгу, тем более в разговоре он показал себя человеком не равнодушным и кое-что прочитавшим. Надо было видеть его реакцию. Минут десять он ошалело смотрел то на книгу, то на меня, лишь потом смог произнести.

– Федорыч, это в самом деле ваша книга?

Он еще сбегал за пивом, мы снова беседовали, но в его глазах так и осталось почтительное удивление.

Артём приглашал меня на вечернее представление в нерпинарий, или как там называется заведение, где дрессируют этих милых животных, но я вежливо отклонил приглашение, не люблю шумных людских сборищ и не хочу видеть, как умных обитателей Байкала, пусть лаской, но всё же заставляют против их воли делать иной раз несвойственное природе на потеху публике; с дикими животными надо вести себя очень деликатно.

Пара часов пролетела стремительно, и Артём с сожалением вынужден был покинуть меня, ему нужно готовиться к выступлению.

После обеда народу на пляже прибавилось, некоторые купались. Доел шашлык, день клонился к вечеру, пора возвращаться. Перед отъездом зашел на рынок, большой навес над двумя рядами прилавков с проходом посередине. В основном торгуют омулем разного приготовления: холодного и горячего копчения, соленым, вяленым, небольшие рыбины, чуть подлиннее мужской ладони, стоят полста рублей штука, более солидные уже по сто рублей. Я обещал ребятишкам привести омуля, да и сам еще не пробовал, купил, пора ехать.

Антон и Ирина каждое лето отдыхают в разных местах области, они очень рекомендовали мне съездить на остров Ольхон, поэтому сразу же решил заказать билет до острова на следующий день. Вышел на Центральном рынке и поскольку город не знал, спросил у прохожего, как мне добраться до автовокзала. Мне посоветовали доехать на трамвае, в нём я и познакомился с Татьяной. Она сидела сзади, я спросил, на какой остановке мне выходить, Татьяна ответила, а дальше потянулась нить разговора, когда люди чем-то интересны друг другу, можно и за короткое время немало сказать. Пока старенький трамвай дребезжал и трясся, преодолевая расстояние между тремя остановками, мы успели достаточно пообщаться. Я подарил ей визитку, она обещала позвонить.

Мои добрые хозяева ждали, но ждал и Рагдай, стоило мне приблизиться к калитке, как он залился неостановимым свирепым лаем. Вечером мы вкушали омуля, и я делился впечатлениями от поездки. Татьяна позвонила позже, она успела кое-что прочитать на сайте, у неё были вопросы, договорились встретиться, когда я приеду с Ольхона.

 

* * *

В восемь часов утра изрядно потрепанный в постоянных разъездах импортный микроавтобус отправился на север, он вез меня в невиданные мною места, которые я хотел увидеть, к незнакомым людям, которых я хотел узнать. Природа Прибайкалья разнообразна, около часа вокруг шоссе расстилалась степь, с редкими пасущимися коровами и небольшими табунами лошадей, мелькнул знак, извещающий, что мы въезжаем в Усть-Ордынский Бурятский автономный округ, кажется, так было написано, затем дорога втянулась в тайгу, сначала равнинную, но вскоре пихтач и сосняк полез в горы, потом вдруг кончились и горы и тайга, глазу снова не за что было зацепиться на плоской равнине, покрытой короткой желтеющей травой. Была получасовая остановка в степном поселке около кафе, пассажиры обедали, отдыхали. Наш водитель, Роберт, невысокий скуластый, с быстрыми черными глазами мужичок лет сорока-сорока пяти, по виду скорее якут, чем бурят, вел машину, можно сказать, виртуозно. На последнем отрезке пути был участок, где трасса ремонтировалась, точнее, строилась новая и нам нужно было, как и всем, ехать по параллельной проселочной дороге, но Роберт филигранно, по самому-самому краешку, объехал бетонную тумбу и с полчаса гнал в одиночку по совершенно новому асфальту; лишь там, где проезд перекрыт полностью строительной техникой, был вынужден свернуть на объездной путь, но возвращаться не стал, а умудрился съехать по крутому откосу напрямик. Полчасика нам пришлось потрястись по пыльной «прыгозубной» дороженьке. В некоторых местах дым от где-то недалеко горящих лесов, словно туман, наползал на автобус, в одном большом селе, расположенном в ложбине между гор, мы ехали чуть ли не на ощупь.

Горящие леса – больная тема для местных жителей. Я часто разговаривал об этом с разными людьми. Многие уверены, а иные точно знают, что главная причина пожаров – злой умысел. «Черные лесорубы» сами поджигают тайгу, часто пожар уничтожает лишь хвою, подрост и некоторое количество деревьев, а основная часть лесного массива остается практически нетронутой огнем; участок, где прошел огонь, вырубается, а лес продается китайцам. В этом подлом бизнесе участвуют местные чиновники и правоохранители.

Местный люд можно понять – работать негде, а есть-пить надо, вот принять их доводы нельзя, они же уничтожают собственную среду обитания. А МЧС после ухода Шойгу стало работать заметно хуже.

Дорога до Ольхона неширока, впритык двум встречным машинам разъехаться, но в добротном состоянии, и даже разделительная белая полоса нанесена. Движение не очень интенсивное, преобладает легковой транспорт, видели даже молодую пару на квадроцикле, шустрое, кстати, средство передвижения. Затяжной спуск, поворот и как-то неожиданно открылся Байкал, поверх машин, столпившихся у шлагбаума и узкого причала. Но открылся не во всю необозримость, как в Листвянке, а нешироким водным пространством, сжатым по сторонам горами, а впереди, километрах в трех-четырех, длинным островом.

Для легковых автомобилей очередь большая, но наш микроавтобус является общественным транспортом, поэтому мы подъехали по отдельной полосе к самому шлагбауму. Роберт вышел из кабины, открыл снаружи дверь салона и сказал весело:

– Выгружайтесь и идите на паром.

Я и пошел; как раз один из двух курсирующих между материком и островом переправочных судов, «Водник», подошел к причалу.

Паромы здесь маленькие, не чета крымским, но и народу намного меньше; сначала матрос, ответственный за погрузку, дал команду водителям заезжать, потом пошли люди, всего вместилось с десяток автомобилей и человек сорок пассажиров, которым приходилось в основном стоять по бортам. Оглядевшись, обнаружил, что из нашего автобуса я один зашел на паром, остальные почему-то остались ждать следующего. Переправа заняла минут пятнадцать-двадцать и вот мы уже на Ольхоне. Правее причала на невысокой лысой горе увидел мачту линии электропередач, а никакой электростанции поблизости нет, значит, кабель проложен по дну Байкала. К причалу от самого склона холма, за который уходит песчаная дорога, вытянулась длиннющая очередь частных автомобилей; толчея и суета, подальше от берега ютятся друг к другу ларьки, кафе, палатки и прочие забегаловки, жара и пылища. Хотелось пить и я пошел в закоулки между торговыми заведениями, ища, где бы спокойно посидеть и попить чего-нибудь холодненького в ожидании своего автобуса. Странное белое прямоугольное сооружение типа вагончика привлекло внимание моё, дверь не заперта, вошел, коридорчик посреди двух отгородок, в глубине на стуле худенький паренек.

– Здрасте, у вас тут что находится?

– Туалет.

Н-да, но тоже нужное заведение.

– Сколько стоит посещение?

– Пятьдесят рэ.

– А почему так дорого?

Парнишка словоохотлив, наверное, от отсутствия посетителей, рассказал, что фирма, в которой он работает, всю «продукцию» собирает и выводит на материк для переработки, сами они из Мариинска, там эти модули изготавливают и везут сюда, поэтому и цена довольно высокая, но сохранение девственной природы Байкала этого стоит.

Обрадовался, когда я сказал ему, что тоже из Кузбасса, приятно встретить земляка в далеких краях. Немного поболтали, мне пора на причал. Не знаю, в самом ли деле наши коммерсанты столь трепетно относятся к природе Байкала, а может, здесь чисто денежный интерес?

Сомнение зародилось, когда увидел недалеко от причала на другой стороне дороги, чуть на взгорке, обычный деревянный туалет явно без какого-либо кассира.

Причалил второй паром, на нём вся наша команда, за дорогу пригляделся к пассажирам, они стали узнаваемы в лицо, Роберт дал команду рассаживаться. Дальше водила наш еще раз показал класс вождения. На Ольхоне нет асфальтированных дорог, их не строят, видимо, чтобы не увеличивать чрезмерно поток автотуристов; легко представить, во что превратится уникальная природа острова, если здесь появится развитая дорожная сеть. Мы поднялись на холм, и наш автобусик затрясся на «стиральной доске» гравийки. Но очень скоро Роберт съехал с нее и помчался по идущей параллельно более гладкой проселочной дороге.

Остров гористый, в той части, где мы находились, горушки невысоки и покрыты уже желтеющей низкой травой, иные совсем лысые, а вдали, по правую сторону, виднелись более высокие горы в таёжном убранстве. Ехали поболе часа, заезжали на полевой бурятский стан с рублеными из круглого леса домиками, юртами и загонами для скота, но стан пуст – ни людей, ни животных, высадили одного пассажира. Поселок Хужир показался издалека, он в низине на берегу, но подъехали к нему не быстро, тоже по ведущей в том же направлении, что и основная трасса, песчаной и очень пыльной дороге. Часть пассажиров вышла в начале поселка, у комплекса типовых домиков на возвышенном берегу Байкала. Конечная остановка, маленькая деревянная халупа – здесь нечто вроде автовокзала. Пыльная улица почти без деревьев, унылые домишки. Еще когда выезжали в Хужир, обратил внимание, что он стоит практически на голом месте, лишь на самой окраине справа полого вверх уходит негустой соснячок.

Антон советовал мне найти в Хужире Сергея, с не очень давних пор местного жителя и весьма интересного человека. Сын состоятельных родителей, одно время учился в Сорбонне, но по каким-то для него веским причинам покинул Францию, поселился на Ольхоне, построил большой дом, женился, обзавелся тремя детьми, принимает на постой европейских туристов, тем и живет.

Как мне объяснили, его дом находится рядом с церковью, поэтому мне надо сначала найти её. Церковь я сразу увидел, она стоит на прибрежном холме за порядком жилых построек, и солидный белый дом, кирпичный или бетонный, тоже заметен. Вскинул на плечи нетяжелый рюкзак и проулками наугад пошел к церкви. Церковь небольшая, деревянная, зашел – ни души, замечательный иконостас и благостная тишина. Хорошая церковь, особенно понравились слова на ящике для пожертвований, не приведу дословно, но смысл таков – пожертвуй столько, сколько позволяет совесть. Устоять в жадности, прочитав такое, просто невозможно. Из притвора вышел служитель в рясе и с бородкой, я спросил, не Сергей ли он, назвал фамилию. Он не Сергей, а Сергея сейчас можно застать дома. Обширный голый двор обнесен частично деревянным штакетником, а большая часть – просто жердяной изгородью, в ближнем углу стоят палатки, слышна английская речь.

Сергей оказался высоким мужчиной лет сорока, худощавым до худобы, со скуластым лицом и густой цыганской бородищей.

Представился, передал привет от Антона и Ирины, мы стояли в большом холле и поговорить толком не получалось, его постоянно отвлекали женщины и дети, но он всё же согласился помочь мне найти жилье. Сергей позвонил какой-то Кате, сказал, что сейчас подойдет. Мы спустились чуть ниже по склону, Сергей открыл сколоченную из толстых жердей калитку и мы вошли на территорию пансионата «Берег Надежды» – я позже узнал название, а пока мы пошли вниз по песку дорожки в глубь двора. Справа возвышалось двухэтажное строение, обогнули его, и здесь нас встретила полная, с темными волосами и глазами девушка или молодая женщина.

– Катя, это наш гость, почти родственник, надо устроить его недорого, – Сергей выделил последнее слово.

Катя нерешительно возразила:

– Ну ты же знаешь, у меня всё распределено.

Сергей наклонил бороду к ее лицу:

– Катя, надо, я редко тебя прошу, посодействуй.

Катерина сдалась:

– Ох, Сергей, Сергей. Ну ладно. – И ко мне: – Пойдемте.

Сергей поднял руку:

– Устраивайся и вечерком заходи.

Катя поселила меня в двухэтажном доме, около которого мы стояли, в номере три деревянные кровати, тумбочка и выключатель, остальное на улице. Устроившись, решил сходить искупаться, а затем пройтись по поселку, заодно надо было купить что-нибудь съестное. Ниже места моего обитания по правую руку стояли пять одинаковых домиков из бруса, по две комнаты в каждом и по верандочке. Еще ниже слева располагалось тоже двухэтажное строение с деревянной лестницей в ближнем торце, внизу разместилось кафе, перед ним грубый деревянный стол с двумя низкими лавками. Ниже, за кафе, отгорожены глухим забором туалеты, рядом умывальня и душ. В самом низу пансионата сплошной забор из горбыля, калитка вывела меня в переулок. Я пошел по нему вправо, свернул в другой, еще в один и, наконец, увидел Малое море, так называется эта часть Байкала между материком и островом Ольхон, отделенная условно с юга и севера малыми островками. Песчаный переулок вывел меня к берегу, солнечный свет широкой белой полосой лежал на воде до самого материка, он мерцал и подрагивал, и слепил глаза.

Высокая металлическая коробка без ворот, за ней была когда-то база Мало-морского флота. Заброшенное здание котельной хмуро смотрело проемами окон; поправее и повыше длинное одноэтажное, когда-то белое, здание, тоже без окон и дверей; у деревянного обветшавшего причала гниющие сейнеры и катера, часть из них на боку, видны ржавые днища. Местные притерпелись к таким «картинкам», а на свежего человека вид разгромленного флота действует угнетающе.

Слева от причала и кладбища судов, на пологом крупно-песчаном берегу лежат несколько человек в купальном наряде, поодаль машины, значит, здесь пляж. Вода потеплее, чем в Листвянке, может оттого, что здесь мелко; чтобы поплыть, надо идти по плотному белому песку не один десяток метров.

Поплавал, позагорал с часок, еще бы блаженствовал, да ставшие настойчивыми требования чрева вносили дискомфорт в состояние единения с природой, к тому же боялся обгореть, после дня под солнцем в Листвянке плечи и так побаливали, солнце здесь очень уж жгучее. И пошел я, солнцем палимый, в поселок, покупать пропитание. Песчаная дорога, песчаные обочины, песок набился в сандалии; старые дома из крупных лесин, забегаловки, кафе с бурятскими блюдами, современный супер-пупер-маркет – немногочисленные по жаре туристы что-то покупают. Ходил, смотрел, цены разные, в небольших магазинчиках пониже, а набор продуктов, в общем-то, почти одинаков. Пройдя половину длинной главной улицы, вернулся в начало ее, к магазинчику с крылечком и морским названием.

Купил каравай белого хлеба, мягкого и запашистого, пару омулей горячего копчения, несколько сырков и, на пробу, полкруга толстой краковской колбасы, весьма недорогой, из напитков взял полуторалитровую бутылку лимонада. Разговорился с продавцом, высокой белокурой девушкой. Она из Иркутска, приехала сюда на сезон заработать, платят неплохо, но приходится трудиться по четырнадцать часов без выходных.

Ближе к вечеру сходил еще раз на Байкал, вода стала совсем теплая. К Сергею пошел уже в сумерках, обещал подарить ему книги, и попал на свежеиспеченный для детей пирог с чаем. У Сергея постоянно какие-то гости, беседа снова шла урывками, но у меня всё же осталось ощущение, что хозяин проверяет меня на наличие интеллекта, так были построены его вопросы. Конечно, его можно понять, он, воспитанник Сорбонны, беседует с каким-то работягой, что-то там написавшим. Осознав это, я решил дальше вести разговор в его ключе, то есть «пощупать» уровень умственного развития собеседника. Сергей довольно быстро понял мою тактику и рассмеялся.

Вернулся к себе затемно, у кафе под навесом звучала музыка, немолодой худой мужчина пел приятным баритоном, за столиком сидела компания, что-то выпивали, две пары топтались на песке в медленном танце. Я сидел на лавочке у своего корпуса, курил и наблюдал. Так прошел первый день на Ольхоне. На второй день купался, загорал, гулял по Хужиру, в общем, отдыхал и созерцал. Для отдыхающих в поселке проводится немало разных мероприятий – на стене лачуги, где заказывают билеты, много разных объявлений, можно даже полетать на самолете над Байкалом и Ольхоном, но мне нравилось просто валяться на песке, потом заходить далеко в заливчик и плыть к берегу, покачиваясь на догоняющих волнах; нравилось бродить по незнакомому людскому поселению, заговаривать со случайными людьми. Было желание съездить на мыс Хобой, о нем мне с восторгом рассказывали Ирина и Антон, туда отправляются на высокопроходимых автомобилях на весь день, говорят, красота там неописуемая, но я запланировал посещение этого места в последний из назначенных себе пяти дней пребывания на Ольхоне. Вечером набрел в конце центральной улицы на уютное и, главное, пустое кафе. Решил отведать позы или бузы, национальное бурятское блюдо, вспомнив совет Артёма из Листвянки. Он тогда, помнится, говорил, что в тот момент, когда начинает процесс поедания позы, но не из фарша, а непременно из рубленого мяса, то сразу ощущает себя бурятом, сидящем в своём степном стойбище в окружении полуголых узкоглазых ребятишек и степной ветер начинает заунывно посвистывать в его ушах.

Заказал пару, но позы были только из фарша, ну что ж обойдемся без степного ветра, я просто проголодался, не до психологических изысков. За пару заплатил сто рублей, недорого и сытно. Позы – это нечто вроде мантов, тоже мясо в тесте, только они побольше, слеплены в виде домика и вверху тесто прищипнуто фигурно.

Как советовал Артём, я откусил тесто у нижнего края позы, сглатывал выделяющуюся горячую жижу и невольно ожидал момента, когда хоть чуть-чуть почувствую себя степняком, и степной ветер овеет слегка мое лицо, – даже глаза прикрыл. Увы, ничего не ощутил, кроме желания быстрее проглотить вкусную пищу. Да, не романтик я, но есть еще надежда, просто надо поесть позы из рубленого мяса. Все же хочется хоть на минутку почувствовать себя молодым джигитом, вдыхать ноздрями медвяный ветер степи и гладить жесткие волосы своих непоседливых чадушек.

Пока готовились позы, успел пообщаться с работницей, женщиной лет тридцати пяти, невысокой и грузноватой, у неё усталый вид и хрипловатый голос. Живет постоянно в Иркутске с мужем и двумя дочерьми, лет пять уже приезжает на Ольхон сезонно поработать, это помогает семье сносно существовать, без такого приработка им с мужем было бы, пожалуй, непосильно растить своих девочек-подростков, особенно после того, как муж стал инвалидом, попав в дорожно-транспортную аварию.

Мне хотелось как-то отвлечь ее от тягостных мыслей, и я потихоньку перевел разговор на литературные темы. Женщина оказалась книгочеем и вскоре хмурость ушла с ее лица, очень искренне благодарила за визитку и обещала прямо сегодня зайти на сайт.

На обратном пути зашел в понравившийся мне «морской» магазинчик, надо было опять купить продукты. Дело в том, что питаться в кафе своего пансионата не хотелось категорически. Утром зашел туда заказать себе кофе и сорок рублей за малюсенькую чаплашку показалось мне дорого, но взял, и выпил, и сел за уличный столик. Сижу, курю, пью «кофей», выходит из тыльной двери кафе худосочный мужичишка с косичкой, он тоже с кофе и сигаретой. Разговор неизбежен между двумя людьми за кофе на пустом дворе пансионата ранним утром. Юра – повар, и приезжает сюда второй раз по приглашению хозяйки. Он говорлив до чрезмерности, даже во время затяжки сигаретой не может остановить словопоток. У него в Иркутске свой ресторан в престижном районе, а сюда он прикатил не столько из-за заработка, сколько побыть на природе.

Я спросил его о стоимости обедов, ну и завтраков с ужинами заодно. Он же вместо прямого ответа начал мне расхваливать свои поварские способности и способы приготовления изысканных блюд. Я попросил его всё же назвать цены. Повар с жаром принялся убеждать меня, что цены на те произведения искусства, которые он творит, ну просто смешные, разве это деньги – 250-270 рублей за завтрак, рублей пятьсот за обед и всего-то около трехсот за ужин. В ответ на моё замечание, что это недешево, он с еще большим пылом принялся доказывать мне обратное.

Разговор плавненько скатился на актуальную тему богатства и бедности. Я доказывал ему аморальность сребролюбия и необходимость делиться с бедными, он презрительно фыркал и яростно вопрошал, почему он, работающий в поте лица своего (ставшего похожим на лисью мордочку в оскале), должен помогать разным тунеядцам и дармоедам. Он тяжелым трудом накопил деньги, приобрёл квартиры себе и взрослой дочери, себе и ей по машине. Я спросил, не хочет ли он купить себе самолет. Повар Юра уже кричал:

– Да, если захочу, куплю и самолет, а помогать прохиндеям никогда не буду!

Что-то в его наружности и поведении промелькивало извращённое, и вообще он стал мне совершенно не интересен, я молча встал и ушел к себе. Тогда и решил не посещать кафе. Конечно, я понимаю, что в местах массового отдыха цены всегда выше, но должен же быть какой-то предел алчности и если есть возможность избегать излишних трат, то надо ей воспользоваться, мне деньги достаются нелегким трудом сварщика и транжирить их попусту не вижу смысла.

Вместе с продуктами стал покупать кофе в пакетиках, а кипяток в титане всегда есть. В пансионате много китайцев, например, в комнате рядом со мной живут трое, причем, одна из них женщина и довольно молодая. Они кормится у себя, в кафе тоже не ходят, но, вероятно, им не нравится наша кухня. А вот глава семьи из ближнего домика, по-моему, вообще не ест, а только пьет пиво. Сядет с утра на верандочке и из дула трехлитровой бутылки посасывает, потом курит, а затем заходит в комнату и валится на кровать, не затворяя дверь. За все дни моего пребывания в пансионате я видел его или пьющим или спящим; жена и малый сын гуляют одни, а потом сидят на веранде, ожидая, когда проснётся их муж и отец.

Вечером снова пошел к Сергею, встретил его с одним товарищем, тоже Сергеем, около ворот, они снимали колесо с огромного внедорожника, помог им, затем пошли пить чай. Второй Сергей сказал, что начал читать мою книгу и попросил подарить ему. Когда я уже собрался идти, он сообщил, что есть возможность отвести мою книгу во Францию известному слависту Рэне Герра, если я не возражаю, так как он на днях отправляется туда. Зачем мне возражать, буду даже рад. Быстро сходил, принес, подписал.

За чаем второй Сергей рассказывал об этом известном в России любителе русской словесности, парижском профессоре. У него огромный особняк в Ницце, не меньший у его семьи рядом, зарабатывает Герра на русских литераторах, издавая их во Франции. Наша «Литературная газета» довольно часто пишет о нём, о его трудах и его скандалах с российскими словесниками и литературными деятелями. Но для меня важно другое, Герра действительно любит русскую литературу и немало сделал для ее популяризации в Европе.

И третий день прошел по уже ставшему привычным расписанию, а ближе к вечеру решил найти ещё одного знакомого – Антона, известного на Ольхоне человека, бизнесмена и мецената. В офисе пансионата, владельцем которого он являлся, мне сказали, что хозяин занят и неизвестно, когда он сможет принять меня, но вышла его жена, тоже знакомая Ирины и Антона, я передал ей поклоны, подарил свои книги, а она пригласила меня попить чаю на местных травах в собственном кафе.

В длинном пустом зале мы были одни, сначала шел нормальный разговор на разные темы, но нечаянно он повернул на частную собственность, весьма вероятно, я сам его туда направил, потому что встречаясь с коммерсантами, всегда пытаюсь понять их мотивацию к собиранию богатства. Для меня частная собственность является источником всех бед в человеческой истории, я ее ненавижу в любых проявлениях, оттого бываю несдержан в высказываниях, вот и в этот раз какое-то мое резкое суждение не понравилось хозяйке, она моментально посуровела лицом и смяла разговор. Но распрощался я без сожаления и больше к этим людям никогда бы не пошел.

А вот утро четвертого дня выдалось пасмурным и холодным, иногда чуток капало с неба, но мне сегодня надо зайти в библиотеку, с заведующей я познакомился еще позавчера, а вчера библиотека не работала.

Поселковая библиотека находится на центральной улице, почти напротив моего «моряцкого» магазина, в деревянном, из крупных лесин доме две большие комнаты буквально забиты книгами. Саму заведующую не застал, меня встретили две юные бурятки, очень вежливые и застенчивые. К сожалению, у меня осталась всего одна книга, которую и подарил. Уютная деревенская обстановка в библиотеке напомнила кадры кинохроники двадцатых годов прошлого столетия, когда подобные библиотеки и избы-читальни открывались по всей стране.

В диспетчерской избушке заказал на завтра билет на мыс Хобой и зашел в любимый магазин, а в пансионате ждала неприятная новость, мне ее сообщила Катя, дочь хозяйки. Меня выселяют, так как после обеда приезжает большая группа туристов из Южной Кореи. Это ломало мои планы, срывало поездку в таежные, труднодоступные места острова, да и обидно стало за столь бесцеремонное отношение. Можно было, конечно, найти жилье, но погода явно испортилась надолго и я решил уехать. Сказал Кате, что не успею взять билет на сегодняшний день. Катя показала себя достойным человеком, она позаботилась о моём ночлеге и даже не взяла деньги за последнюю ночь. Собрал вещички и постельное белье, перебрался в домик пониже кафе, там Катя определила меня. Пришлось сбегать в диспетчерскую и отменить поездку на Хобой, заодно купил билет до Иркутска.

Соседом по номеру оказался тот самый певец, что вечерами развлекал отдыхающих. Алексей живет в Иркутске, по профессии электрик, много лет проработал на заводе, в пятьдесят пять вышел на пенсию и уже три года поет в солидном городском ресторане.

Здесь он первый раз, пригласила его хозяйка. Работой доволен, она у него не слишком обременительна, с девяти до одиннадцати вечера за тридцать тысяч рублей в месяц, так его еще раз в день кормят за счёт пансионата. Недурно по нынешним кризисным временам, значит, хозяйка понимает, что эти траты окупаются, и, действительно, последние два вечера около столика собиралась большая группа отдыхающих, каждое исполнение песни Алексеем вознаграждалось бурными аплодисментами.

Несколько раз заходил немолодой, сутулый и смуглолицый мужчина, я его встречал на территории пансионата, он то рассыпал мелкий гравий с тележки около домиков, то ремонтировал ступеньки, в общем, постоянно был при деле.

Как я понял по некоторым фразам из их разговора с Алексеем, он жил здесь, а сейчас меня поселили на его место. Мне стало неудобно и я попросил у него прощения за доставленное неудобство. Алик, так он потом назвался, даже сконфузился, он явно не привык к доброму отношению к собственной персоне и горячо убеждал меня, что прекрасно переночует на раскладушке в зале кафе.

Хмурый день близился к концу, необходимо нанести прощальный визит Сергею. Он заметно огорчился, узнав, что я завтра уезжаю. Странный он для меня человек и нисколько не понятый мною, оттого что постоянно скрывает свое настоящее лицо под маской. Воцерковленный, поет в местной церкви, доброжелательный по натуре, а не по обязанности, это чувствуется вполне определённо, но частенько густая европейская гордыня так прет из него, что становится неприятно. Вот и в эту последнюю встречу он опять «щупал» меня вопросами с подковырками и внимательно смотрел темными выразительными глазами. Мы сидели в холле на большом мягком диване и я решился напоследок спросить его, тоже немного с подначкой.

– Скажи, Сергей, снобизм – это благоприобретённое в Европе или присущее тебе по природе чувство?

Его смех был для меня неожидан, потом он обнял меня за плечо:

– Прости, Виктор. Да, я испытывал тебя, и ты выдержал испытание, теперь ты мне друг.

Ну что же, у каждого свои причуды.

Затем он предложил прокатить меня по поселку и окрестным местам на своем внедорожнике. Детвора, играющая во дворе, напросилась с нами, трое мальчишек лет пяти-шести и девочка помладше забрались на заднее сиденье; я так и не понял, которые из них дети Сергея, у него в доме их постоянно было много. Мы перевалили через холм и по крутоватому склону поехали вдоль берега Байкала, виды открывались просто чарующие. Потом объехали весь Хужир по периметру и подъехали к окруженному высоким забором комплексу домиков для отдыхающих, здесь Сергей высадил ребятишек, наказал им долго не гостить, а засветло вернуться домой. Мы еще съездили в сосняк, поднялись на холм с вышкой и вернулись к его дому, там и простились.

Он приглашал меня еще как-нибудь приехать в Хужир, я обещал предположительно, да и можно ли что-либо обещать твердо в современном безумном мире.

Остаток вечера мы втроём – Алексей, Алик и я, провели в приятной беседе. Алик рассказывал о себе, о своей семье, которая жила в небольшом городке под Ташкентом. У Алика взрослые дети, сын и дочь; сын давно просит отца угомониться, заниматься воспитанием внуков, а не мотаться к чёрту на кулички, но Алик наезжает в Хужир уже восемь лет, привык, и здесь ему нравится, да и деньги, шестьдесят тысяч в месяц, не лишние. Правда, дорогой иногда случаются неприятные истории. Алик с неизбытой до конца горечью рассказал о произошедшем с ним в прошлом году.

Он ехал на Байкал из Узбекистана, в Новосибирске надо было ждать другой поезд. Алик вышел в город и там с ним грубо обошелся полицейский, назвал чуркой, требовал деньги, предполагая, что у Алика не все в порядке с документами. Документы у него в полном порядке, не один год ездит, законы знает, поэтому он потребовал извинений, пригрозил пожаловаться начальству. Страж порядка не ожидал отпора и, невнятно пробормотав извинения, поспешно ретировался. И мне было горько слушать эту историю, горько и стыдно за представителей власти, которые позорят Россию и русский народ. Но досадный инцидент не поколебал любовь Алика ко всему русскому, он с глубоким уважением вспоминал свою службу в Советской Армии и вообще жизнь в СССР. Простоватый с виду, но, возможно, играющий такого человека в не всегда дружелюбной среде разношерстных туристов, он в беседе раскрывался как человек с богатым внутренним миром.

Именно он особенно сильно вознегодовал, когда Алексей рассказал нам кое-что о поваре Юре. Юру сегодня утром хозяйка выгнала с работы и вообще изгнала за невоздержанность в алкоголе и словах. Оказывается, этот повар-кудесник очень большой любитель виски, вчера он напился и вел себя непотребно, на замечание хозяйки послал ее по хорошо известному на Руси адресу. Но не на это вознегодовал Алик. По рассказу Алексея, Юра несколько дней назад звал его вместе помыться в бане и предлагал себя в качестве женщины, даже деньги обещал за услугу.

У Алика черные глаза антрацитово заблестели:

– Слушай, а почему в морду не дал, а? Он Аллаха оскорбил!

Алексей виновато улыбался:

– Да я просто ошарашен был, не знал, как себя вести.

Алик не успокаивался:

– Как себя вести?! В морду надо было дать. У нас такого шайтана камнями забили бы.

Дальше выяснилось, что Алексей знает Юру давно, тот работал у них в ресторане, но потом за пьянку его попросили уволиться, никакого своего ресторана у него нет, болтун он и пустомеля.

Алексею сегодня не выступать, проговорили допоздна. Утром я встал в половине седьмого, идя к умывальнику, увидел Алика, он что-то уже делал около крытой беседки, приветственно поднял руку. Алексей спал, когда я уходил, а Алик сидел около теннисного стола на низкой скамеечке, встал, подошел.

– Уже уходишь?

– Да, Алик, рад был с тобой познакомиться, здоровья тебе и удачи в жизни.

У него печально опустились углы губ.

– Слушай, жалко, только познакомились и уже уезжаешь. Приезжай еще, я тебя таким пловом угощу, язык проглотишь.

– Спасибо, Алик, постараюсь когда-нибудь приехать.

Он неожиданно положил руки мне на плечи.

– Прощай, брат, не забывай нас.

– Не забуду и напишу о вас.

Алик махал мне рукой, пока калитка за мной не закрылась. Дул сырой холодный ветер и дождишко сыпался реденько. Обратно мы ехали на пузатом тупорылом микроавтобусе, он казался громоздким и неповоротливым, но в движении показал себя вполне сноровистым; водитель, широколицый большой бурят с обритой головой, вел машину уверенно, не так, конечно, как Роберт, но вполне достойно. Назад мы, по-моему, двигались другой дорогой, долго глазам представали бухточки и заливчики очень прихотливых очертаний, не помню, чтобы видел их, когда ехали сюда. Наш водитель вел машину по основной дороге, и нам пришлось преизрядно потрястись, пока не спустились к переправе.

Я стоял на пароме у самого борта и метров за полста от берега, где было уже глубоко, в колыхании воды иногда различал камни на дне.

Обратный путь всегда кажется длиннее, но вот за окном автобуса замелькали городские постройки – Иркутск, и погодка улучшилась, уж и солнышко почаще стало выныривать из окутавших ее туч. На стоянке около автовокзала вышел, купил в павильоне стаканчик кофе, сел на лавочку, курю, прихлёбываю. Смотрю, идет наш большой водитель и явно кого-то ищет. Стоп, а не меня ли? Подходит.

– Скажите, это вы сейчас приехали с Ольхона?

– Да, я.

– Вы рюкзак свой забыли.

Мать честная, в самом деле. Иду за ним к автобусу, забираю рюкзачишко.

– Спасибо вам большое.

В нём всего-то смена белья, туалетные принадлежности и кое-что по мелочи, книг нет, все раздал, но жалко было бы потерять его, он со мной много где побывал, в том числе и в Крыму, книг немало в себе переносил.

Рагдай будто не забывал обо мне, забился-залаял, еще не видя меня. Ирину с младшей дочкой положили в больницу, у девочки больные почки, ребятишки питаются у бабушки, а нам с Антоном пришлось самим готовить ужин.

Позднее позвонил Татьяне и мы договорились на другой день встретиться.

Утром долго ждал ее на Центральном рынке, уже беляш съел и кофе попил, пока она появилась, живет-то Татьяна в пригородном поселке и добраться ей до центра города не так просто, как мне из своего района. Мы с ней сходили в столовую здесь же неподалеку, там и общались, потому что пошел дождь.

Моя собеседница весьма немолода, но работает психологом в детском садике; как очень многие из проживших большую часть жизни в Советском Союзе, прилично начитана и склонна к размышлениям, вот на этой почве у нас и рождались темы разговоров. Она успела прочитать кое-что из моей публицистики, не со всем согласна, но в общем позиции наши совпадают. Дождик иссяк и мы поехали в парк имени Кирова, очень красивый, с гигантскими клумбами, полными цветов, составляющих собою прекрасные узоры, а в центре на выложенной плиткой площади имеется замечательный фонтан. Через дорогу от парка солидное здание областной администрации, но самое интересное за ним – там памятник павшим в Великой Отечественной войне и старинная церковь Спаса нерукотворного. Считаю, это правильно – возвести памятник защитникам Отечества рядом с храмом, ибо глубочайше убежден в том, что все погибшие за Родину – святые земли Русской. Церковь белая, возносится вверх узким прямоугольником со шпилем, поднимаемся по крутой лестнице, тишина и благоговение располагают к молитве.

Потом идем на набережную, к тому месту, где на чугунную фигурную оградку молодожены Иркутска, по местному обычаю, вешают замки, а ключи бросают в Ангару, замков великое множество, на сотни метров в обе стороны. Здесь я попросил проходящего парня сфотографировать нас с Татьяной. Пишу и смотрю на фото, она стоит у оградки в темно-синем платье с белыми и розовыми цветами, широко улыбается и ветерок чуть приподнял ее прямые белые волосы. Потом я поехал на железнодорожный вокзал, потому что надумал отправиться в курортный поселок Аршан в Бурятии.

Утром опять дождь и было неслабое желание отложить поездку, но превозмог хандру, дома тоска заест, а дождь когда-нибудь кончится.

На юге ландшафт иной, вскоре после равнинных пригородных поселений глушь тайги обступила дорогу, а сама она полезла в горы, и все выше и выше. Крупный дождь хлестал по асфальту, по крыше автобуса; дорога узка, вокруг горы в щетине тайги, тучи своим «исподним» цепляются за вершины. Страшновато и неизвестно, когда же начнется спуск, а движение, несмотря на дождь, оживлённое, много грузовых машин. Но водители здесь отменные, наш, пожилой, полный и курносый, даже ухитряется обгонять тихоходов. Спуск прошел благополучно, зигзагами, после очередного вдруг открылся залив Байкала. Видны портовые сооружения и краны, у причалов несколько судов. Мы в городишко, кажется, он называется Култук, не заехали, основная трасса уходит на восток, к Чите, а наш автобус сворачивает на юго-запад.

Дождь внезапно стих и появилась возможность созерцать великолепную Тункинскую долину, на которую мы выехали. Она местами сужалась, сжатая горами: по одну сторону – острыми голыми хребтами, по другую – покатыми заросшими, потом раздавалась вширь до предела видимости. Справа иногда из-за деревьев выглядывала широкая река в низких травянистых берегах, потом мы переехали ее по мосту, оказывается, это Иркут. Вначале мы ехали по смешанному лесу, но вскоре вырвались на степной простор. Немало скота пасется на лугах с высокой травой: стада коров, табуны лошадей, встречались и овцы.

Подъезжали к большому селу, седобородый дедок в национальном головном уборе готовился к выходу, я спросил его, как называется село, он ответил и добавил:

– Раньше у нас был совхоз-миллионер. Скот откармливали, жили хорошо, а сейчас остался один пшик и люди перебиваются, кто как может.

Асфальтированная дорога узкой лентой тянется по степи, иногда прячась в перелески. Мост через узкую, играющую галечником речушку, за ним участок асфальта провалился, автобус тихо едет по оставшейся в целости полосе. Автобусная остановка заасфальтирована и пуста, лишь рыжий теленок стоит посередине и задумчиво мочится на высохший асфальт, рядом с ним кучка бытового мусора. В одном месте обогнали паренька на велосипеде, на нем синтетическая куртка и резиновые сапоги, когда мы догоняли его, парнишка оглядывался на нас и начинал усерднее крутить педали, в молодом азарте пытаясь соревноваться с машиной. Куда едет отрок, по каким делам спешит? Мелькнул и исчез из моей жизни, никогда я не узнаю, какая нужда гнала его в тот день на шоссе. Мы как бездушные тени бродим по Земле, не соприкасаясь с ближними своими, не ощущая человеческого тепла рядом идущего или встречного. А поговорить бы с парнишечкой, расспросить о его жизни, о друзьях-товарищах, узнать, о чём мечтает он, кем собирается стать. Скользим, мелькаем по своим делам и делишкам.

Путешествия не только утоляют любознательность, они и к размышлениям подталкивают.

Была двадцатиминутная остановка в каком-то населённом пункте, название коего не отложилось в памяти, да и примечательного там ничего не было, обычный набор услуг для транзитных пассажиров: платный туалет, кафе, магазин и рынок с омулем, основным товаром, есть, правда, лесные ягоды, кедровые орехи и грибы, но омуля больше всего. От обилия омуля на всех рынках и во всех магазинах Иркутска, области и, скорее всего, всех областей и республик, прилегающих к Байкалу, становится нехорошо. Получается, бедного омуля просто выгребают десятками тысяч тонн! Есть ли какие-либо ограничения на вылов? При таких темпах вылова Байкал совсем скоро обезрыбится, чем тогда будут торговать? Не пора ли резко сократить вылов байкальского омуля или совсем его на время запретить, чтобы восстановилось поголовье.

Часа три уже ехали, на равнине дорога видна далеко вперед, там она сливалась с веселой зеленой степью, а справа из-за гор выползала тяжелая туча, и там начинался дождь, горы теряли свои очертания в наполненном влагой воздухе. Вдруг развилка и мы сворачиваем вправо, в дождь и ветер, в серую муть. Неужели погода испортит отдых? Настроение тоже пошло было в муть, но ливень коротко побарабанил по крыше автобуса и остался позади, мы въезжали в Аршан, небольшое поселение у подножия Саян, при чистом небушке.

Дорога пошла в длинный легкий подъем; по правую руку санатории, по левую – редкие домики, деревянный православный храм, потом строения в местном национальном стиле, а дальше, ближе к беленькому зданию автовокзала, неизбежные для туристических мест кафе и магазины. Автобус ждали, на выходящих буквально наседали дамы-квартиросдатчицы, женщины разных возрастов, но все обуянные необоримым желанием «раздобыть» клиента. Они перекрикивали друг друга, хватали за руки и предлагали, предлагали… Было неприятно от такой назойливости, я пробился сквозь них, надо было хотя бы оглядеться, встал в сторонке. Ко мне подошла невысокая полная брюнетка, спросила:

– Вы один?

– Да.

– Пойдемте со мной, одному вам будет непросто поселиться, а у меня есть свободные комнаты, вам будет удобно.

Мне понравилось то, что она не перла бульдозером, а говорила спокойно-улыбчиво.

– Ну, хорошо, а сколько вы берете за сутки?

– Четыреста рублей вас устраивает?

– Вполне.

К нам присоединилось еще двое жильцов, то ли мама с дочкой, то ли бабушка с внучкой, в первый момент не смог определить, потом выяснилось, что всё же мать и дочь, просто мама была немолода, а дочь юна.

Мы спустились чуть вниз от автостанции, повернули направо, прошли по очень давно асфальтированной дороге и свернули налево, в деревенскую улицу. Старые рубленые дома за заборами, пыльная каменистая улочка, кустарник подпирает заваливающийся наружу забор из поставленных вертикально досок, тяжелая, косовато открывающаяся калитка. Обычный сельский двор, но сразу бросается в глаза теннисный стол, стоящий прямо на траве; слева, у забора, собранный из бруса компактный домик, к нему примыкает крытая веранда с умывальником и длинным столом, ближе ко входу во двор, стол с клеенкой и двумя широкими скамейками, обе с наклонными решетчатыми спинками. Прямо, за мангалом и двухдосочным тротуарчиком, высокое строение без окон, обшитое рейками, видимо, там хозяйственные помещения. А вот направо двухэтажный жилой дом, он тоже с верандой, туда нас хозяйка и повела. Маму с дочкой она поселила внизу, мне же предстояло жить на втором этаже, туда надо подниматься по крутой и узкой лестнице. Наверху две комнаты, я выбрал дальнюю, в ней светлее от двух окон. Юля, так зовут хозяйку, принесла постельное белье; расположившись и перекусив купленным в дороге чебуреком, решил пойти оглядеть селение, где мне предстояло жить ближайшие несколько дней. Хозяйка посоветовала сходить к водопаду, собственно, это я и собирался сделать по совету моих иркутских друзей, да заодно надо было найти торговую точку, где можно недорого покупать продукты питания. Дойдя до перекрестка, от которого мы повернули влево, пошел в другую сторону, у поворота обнаружил небольшой магазин, в котором было почти всё, что мне нужно, запомнил место и двинулся дальше.

Слева от дороги видны были крупные камни и целые валуны, они указывали на присутствие речки, сама речка оказалась весьма невеликой, метра полтора шириной, но бурной. Выше по течению увидел бетонный мост и указатель перед ним «Кынгырга». Дорога поворачивала вправо, скорее всего, она вела к автостанции, а мне прямо, туда, где был оживленный рынок, торговали, в основном, сувенирами и местными травами, народу становилось гуще, под раскидистой лиственницей привязан низкорослый олень с большими рогами. Тропа круто забирала вверх, а торговые ряды все тянулись вдоль неё, но вот, наконец, рынок остался позади; слева открылась пропасть, три жердины, прибитые к стволам, а там, где расстояние между деревьями было большое, к вбитым кольям, отгораживали тропу, если можно назвать тропой камни и корни лиственниц, истоптанных ногами людей до подобия камней. Внизу тоненькой змейкой вьется Кынгырга.

Вдруг поляна впереди, железная будка, за прилавком немолодая бурятка – оказывается, надо заплатить за спуск к водопаду пятьдесят рублей. Заплатил, а подошедший за мной китаец стал спорить на русско-английском и жестикуляции, он показывал рукой вниз, наверное, на подходе основная группа. Контролерша его не пропустила, и он остался ждать. Да, лестница очень крутая, чуть не отвесная, а ступеньки гниловатые и перильца жидковатые. Не все дошедшие до поляны отваживаются спуститься вниз, а зря. Красотища неописуемая. Мосток из брусьев перекинут через бурный поток, за мостком лиственница, вся увешанная цветными тряпицами, а выше мостка белая кипень воды, ниспадающей по узкому каменному желобу. Спустился к воде под мостиком, она зеленоватая и хрустально-чистая, пальцы моментально заныли от холода. Постоял, полюбовался и полез вверх, а лезть надо метров сто или около того. Уже в самом низу тропы ко мне обратилась молодая черноволосая особа с короткой косой, перекинутой через плечо, она стояла поодаль и что-то рассматривала или читала в мобильном телефоне.

– Скажите, вы случаем не знаете тропинку на пик Любви?

А я и не предполагал, что гора, у подножия которой мы были, называется пиком Любви, поэтому понял ее совсем в другом смысле, нет, честно если сказать, я догадался, о чём идёт речь, но решил пошутить:

– Знаю. Это взаимное влечение, уважение и терпение, они и приведут человека на самый пик любви.

Она сначала улыбнулась, а потом расхохоталась, но ответила мне, опять глядя на экран телефона, и при этом шагая.

– Да я не о том.

– Послушайте, сударыня, вы бы оторвали свои очи от телефона, а то можно ведь споткнуться и, простите за грубость, шабаркнуться о камни.

Она послушалась и положила его в карман, дальше мы пошли вместе. Люба родом из Ханты-Мансийска, работает библиотекарем, сейчас в отпуске и путешествует. Беседуя, мы дошли до ближайшего кафе и заказали кофе. Люба здесь уже два дня, живет на той же улице, что и я, только выше перекрестка. Очень хочет сходить на пик Любви, но боится заблудиться, она в тайге не ориентируется, а нанять проводника за тысячу рублей для нее дорого. И она предложила мне составить ей компанию. А почему бы и нет? Хотя и не собирался, но согласился сразу, захотелось проверить, смогу ли подняться, уверен был, конечно, в себе, да и гора снизу казалась не очень высокой, но надо было убедиться. Договорились завтра утром и начать восхождение.

У нас были темы для беседы, поэтому, выйдя из кафе, мы пошли потихоньку по дороге, дошли до автостанции и шли дальше вниз, туда, где заканчиваются санатории. Вдруг Люба начала оглядываться.

– Что случилось?

– Тут где-то есть поворот, я хочу вам показать кое-что, думаю, вам будет полезно это увидеть.

Поворот она нашла и мы пошли по асфальтовой дорожке или очень неширокой дороге, минут десять шли по сосняку, вышли к одиноко стоящему трехэтажному кирпичному зданию, в паре десятков метров от него две гладкие, почти круглые глыбы камня, одна немного выше человеческого роста, другая поменьше.

– Вот, смотрите, два года назад вон оттуда, – Люба показала рукой в сторону гор, – сошел сель, один человек тогда погиб, а эти камни едва не докатились до здания. Здесь был интернат, ребятишек успели поднять на верхний этаж, вода почти до него поднималась, вон, видите отметины?

Я видел поврежденные стены на уровне второго этажа и следы грязи на них.

Завал из камней выше по склону мешал увидеть путь селя, и я залез на большой камень, картина открылась жутковатая. До самой верхней границы леса четко видна сплошная полоса камнепада, пробитая сквозь густой сосняк и пихтач, шириной метров триста, среди камней заметны изувеченные стволы деревьев, как топляки в реке. Даже трудно вообразить, что тогда пришлось пережить жителям ближайших домов. А здание интерната так и не восстановили.

День заметно клонился к вечеру, но было жарко, захотелось пить. Жажда и заставила меня обратить внимание на интересный факт. Вдоль центральной улицы через определенные интервалы стоят невысокие металлические колонки, а между ними проложен желоб водостока, вода вкуснейшая и зуболомно холодная, мы с удовольствием напились. Потом я узнал, что по поселку проведён водопровод от речки и таким образом решен вопрос с питьевой водой, а вот на Ольхоне вся вода привозная, хотя вокруг целое море чистейшей воды.

Расстались с Любой на перекрестке, договорившись встретиться здесь в 8:30 утра.

Вечером мы с соседками и хозяйкой сидели за дворовым столом, муж хозяйки, Николай, чистил огороженное металлическим листом место, где стоял мангал. Попросил Юлю дать мне какие-нибудь сапоги, свои кроссовки взять попросту забыл, а купленные перед поездкой сандалии вряд ли годились для подъема в горы, Юля принесла мне резиновые сапоги и просила беречь их, они чужие, кто-то из постояльцев забыл, но мог приехать еще раз и потребовать свое. Она же посоветовала взять побольше воды, даже одолжила мне пластмассовую бутыль литра на два. Утром наполнил ее из шланга с металлической трубкой на конце, шланг подвешен на крючок на стойке веранды.

Юля с Николаем иркутяне, там у них квартира, но все лето живут в Аршане. Участок купили лет пять назад, привели в порядок жилые постройки, купили и собрали для себя домишко, комнат для туристов у них всего четыре, так что богатыми их назвать нельзя даже с натяжкой. Это и замечательно, у богатых мне бы жилось неуютно.

Спалось замечательно в практически нетронутом цивилизацией уголке Бурятии.

Утро прохладное и легкий туманец, с удовольствием брился, умывался и обливался обжигающей водичкой. Полусонная Юля с удивлением смотрела на меня.

– Вы все же хотите идти на пик?

– Да, я же обещал.

– Вы немолодой, стоит ли так рисковать? Я года два назад поднималась, так еле-еле сползла вниз, а потом два дня ноги не гнулись.

– Всё нормально, мне на работе часто приходится подниматься по лестницам, да не с пустыми руками, так что некоторая подготовка имеется.

А сапоги я ей вернул, у себя в комнате, готовясь к подъему, померил их с носками потолще, пальцы давило, решил идти в своих сандалиях и потом хвалил себя за это.

Позвонил Любе, она готова и выходит. Юля объяснила мне на пальцах, как найти тропу, надеюсь, не будем блуждать впустую. В рюкзаке полбулки хлеба, банка консервов, баклага с водой и нож в ножнах, большего не требуется. Юля сказала, что подъем занимает часа четыре и спуск часов пять, так что засветло обернемся.

От того места, где днём зарабатывает деньги своим хозяевам олень, мы взяли вправо, прошли по парку, поднялись по каменной, разрушающейся без догляда лестнице; наверху я углядел еле заметную тропочку в густом лесу, она забирала всё правее и правее, было опасение, что она уводит нас в сторону от пика, Люба ворчала, но я упорно шел по ней. Подъем не крутой, но тропка часто почти скрывалась в зарослях папоротника, спутница отставала, часто отдыхала. Я опасался, что она не дойдет до вершины. На одном привале я ей сказал, что если она устанет, то мы в любой момент можем повернуть назад, но Люба заверила меня в своей выносливости, это у неё поначалу всегда так, а потом она втянется, так оно позже и получилось. Мы все же вышли на широкую тропу и зашагали увереннее. Вокруг много черных груздей, никто их здесь, похоже, не собирает.

Подъем становился круче, а последний участок до промежуточной вершины преодолевали, цепляясь за кусты и ветви деревьев, но это были цветочки. Юля сказала, что высота пика любви 2280 метров от уровня моря и вот мы дошли примерно до середины, но уже отсюда дома Аршана кажутся крошечными, и то ли облака, то ли клочья тумана ватными тампонами висят ниже нас. Лежим на травке в тенечке, солнышко-то нешутейно уже жарит на открытых местах, пьем воду. Из гущи кустарника, что заслоняет от нас скалу, стоящую на краю площадки, от которой начинается прямой крутой спуск, вдруг слышится густой мат, вскоре появляется его изрыгатель в цветной куртке и с русой бородой, с ним худенькая девица в такой же одежде. Упали рядом с нами, отдышались, и мы познакомились. Давид, иркутский частный врач-стоматолог, грузин по рождению и его медсестра Ирина и, наверное, похоже по поведению, сопостельница, так сказать, по совместительству. Они лезли напрямую по другой тропе, особенно тяжелым был последний отрезок пути, он и вызвал раздражение грузина.

Когда мы рассказали им, что наш путь сюда был относительно легким, Давид предложил идти дальше вместе, чтобы обратно спускаться по нашей тропе, мы не против, группой веселее.

Отдохнули и двинулись дальше, здесь и началось настоящее восхождение. Ползли вертикально вверх, карабкались боком по наклонной скале, передвигались на пяти точках по узкому гребню, по сторонам лучше было не глазеть, там очень круто вниз уходили склоны, такое созерцание могло лишить силы духа.

Люди встречались, некоторые уже шли вниз, нас с Любой еще в начале пути обогнали две совсем юные бурятки, они спешили на автобус, отходящий в четырнадцать часов, я им сказал, что вряд ли они успеют, однако девчушки были уверены в своих силах. Солнце палило немилосердно, водичка на коротких остановках становилось всё слаще. Давид постоянно отставал, ныл и матерился, я им посоветовал вернуться, зачем так себя мучить, а его ответ меня поразил. Оказывается, он поспорил с приятелями на десять тысяч рублей, что взберется на пик и сфотографируется там в доказательство. Ну что ж, спор есть спор.

На одной из остановок застали двух дам бальзаковского возраста, при виде нас они сразу встали и принялись расспрашивать о нашем самочувствии, да так участливо, словно мы были им близкими людьми. Вскоре одна из них уже брызгала Давиду под язык из баллончика какое-то чудодейственное снадобье, которое должно буквально в ближайшие минуты придать ему силы. И мне вторая дома, крашеная блондинка, побрызгала под язык и просила как можно дольше не сглатывать слюну. Наши спутницы тоже вкусили «эликсира», но как-то без энтузиазма. А Давид поверил и захотел купить у них парочку баллончиков, однако когда ему назвали цену в полста долларов за один, горы и тайга содрогнулись от ядреного мата. Русский мат с грузинским акцентом звучал, конечно, великолепно, но я сделал ему замечание:

– Давид, прекрати, тут же женщины.

Мои слова возмутили его, он повернулся ко мне:

– Да вы что, какие это женщины, это спекулянтки!

Потом повернулся к ним и бросил с презрением.

– Ишь, кикиморы, аж в горы залезли ради барыша.

А те, кого он виртуозно обложил, довольно похохатывали, очень похоже, им не впервой выслушивать такое и они, по-моему, даже находили в этом удовольствие. Но меня очень неприятно поразило то, что наши девушки тоже весело улыбались: о времена! о нравы!

Мы пошли вверх, предпринимательницы остались отдыхать дальше или ждать других, более доверчивых и состоятельных восходителей. Еще выше, уже близко от вершины, на острозубой скале застали целую группу распространителей того же снадобья. Сначала я не понял, что это коммерсанты, думал, туристы, как и мы, разговорился, одна дама, полная и потная, оказалась землячкой, из Новокузнецка, хотелось порасспросить, возможно, нашлись бы общие знакомые, но она быстро перевела разговор на свой бизнес и мой интерес к ней пропал.

Мы очень недолго посидели и пошли дальше. Седловина, вершина перед глазами, до нее метров четыреста. Внизу, в облачных прорехах долина, по сторонам угрюмые голые скалы выше нашего пика. Последний рывок на «четырех костях» и мы у вершины.

«Я счастлив и нем» – точно сказал поэт. Здесь и юные бурятки, они позвонили и перенесли отъезд на шестнадцать часов. Одна из них предложила сфотографировать меня на самой-самой высокой точке, поднялись, я сел на камень, не глядя никуда, она смотрела в видоискатель и попросила подвинуться чуть левее, подвинулся, а потом нечаянно глянул влево и холодок очень ощутимо заполз в сердце – там, в сантиметрах от меня под углом градусов в восемьдесят уходил далеко-далеко вниз склон, кое-где покрытый редкими кустиками, а еще ниже пугал глаза отвесный обрыв. Если сразу при падении не зацепишься за что-нибудь, то потом уже не остановишься. Сильно захотелось «отъюзить» ягодицами от края, но бурятка улыбалась и мне ее улыбка казалась ироничной, сдержался, и только когда она сказала «готово!», только тогда осторожно снял себя с опасного места.

В компании с бурятками пообедали, затем они очень тепло распрощались с нами и заспешили вниз, а мы еще посидели. Около нас крутились две собаки, они были голодны и мы кормили их остатками своего обеда. Мы бы, может, еще посидели, Давид со своей медсестрой фотографировались и настроены были побыть подольше, но стороной прошла к вершине группа коммерсантов, которых мы оставили на скале. Их много, человек десять, молодой мускулистый мужчина в спортивном костюме поднял какой-то флаг, выкрикивал лозунги и часто повторял:

– Мы победители, мы сделали это. Слава нам!

Его снимала на кинокамеру худющая девица в таком же спортивном костюме, а толпа дружно поддерживала оратора:

– Слава нам.

Похоже было на шабаш и я предложил своим попутчикам отправиться в обратный путь.

Смутные опасения, основанные на опыте давних лет, потому и подзабытые изрядно, сбылись – спуск оказался намного тяжелее подъема.

Прямо идти невозможно – через несколько шагов ноги подкашивались и вполне можно было загреметь неостановимо вниз или свалиться влево, на осыпь, тянущуюся с полкилометра до первых деревьев, а если вправо, то прямиком на скалы, ниже которых горелый лес, поэтому приходилось спускаться боком, а кое-где сползать на «пятой точке». А народ шел вверх и каждый спрашивал:

– До вершины далеко?

Я всех ободрял, говоря, что до вершины осталось немного, самое трудное позади. Встречались иностранцы, попался один немец, здоровенный бородатый детина. Наши спутницы постоянно уходили вперед, а я притормаживал, поджидая Давида. Он быстро раскисал, стонал и матерился, несколько раз вспоминал, что ему предлагали за десять тысяч вертолетом доставить на вершину и таким же образом вернуть вниз, а он, дурак, не согласился и сейчас горько сожалеет об этом. Мне было жаль его, человека изнеженного современной комфортной городской цивилизацией, передвигающегося преимущественно в роскошном автомобиле, от чего стан его, двадцатисемилетнего мужика, стал женоподобен, а сам он капризен и неуравновешен. Его роскошные еще на момент встречи кроссовки быстро превращались в какие-то бесформенные чуни, и я, глядя на эту метаморфозу дорогой обуви, по достоинству оценил свои отечественные сандалии. В резиновых сапогах, тем более, тесноватых, мне было бы намного хуже, когда идешь круто вниз, пальцы ног упираются в обувь и жесткая резина сильно натерла бы их, а мягкая кожа или ее заменитель не так давит. И, кроме того, они достойно выдержали испытание, я благополучно доехал в них до дому.

В одном месте увидели большую собаку, привязанную к пихте, она часто дышала, вывалив язык. На промежуточной вершине отдохнули, наши девчата дождались нас, все, даже Давид, взбодрились – мы же прошли самую тяжелую часть пути. Здесь же отдыхала семейная пара, они расспрашивали о дальнейшем подъеме, особенно интересовалась женщина, она грузновата и явно боялась идти дальше.

Мы еще оставались на месте, когда они пошли, вскоре из-за кустарника стал слышен яростный спор. Муж настаивал на дальнейшем подъеме, а жена плачущим голосом отказывалась, ее можно понять, там, сразу за кустарником, надо было метров тридцать ползти круто вверх по глубокой промоине, а ухватиться можно только за острые камни и скользкие корни. Похоже, мужчина по складу характера садист, не станет нормальный человек так издеваться над близким своим. Мы не услышали, чем закончился спор, пошли вниз. Люба с Ириной опять ушли вперед, и, видимо, далеко, на мой голос не откликались.

Давид плелся сзади, я временами садился, как падал, на что подвернется, с наслаждением вытягивал одеревеневшие ноги и ждал его, потом опять непроизвольно уходил вперед, но снова останавливался и ждал. Свороток на ту тропку, по которой мы с Любой начинали подъем, я проглядел, и нам пришлось топать дольше и дальше, чуть не в самый конец поселка. Последний отрезок мы шли вместе с Давидом, я боялся, что он упадет и не встанет, а этот отрезочек спуска оказался тяжелее, чем весь путь по тайге, опять крутизна и приходилось хвататься за всё, до чего дотягивались руки. В одном месте, почти вертикальном, я сполз до лиственницы, стоящей прямо на тропе, уцепился за неё рукой, но меня по инерции развернуло вокруг неё, не удержался и полетел вниз метра на два, ударился о камень и остановился, там же и принял Давида, элементарно съехавшего на спине.

В Аршан мы выходили из-за санатория, шли оба, как на ходулях. Вышли к магазину, Давид предложил взять пива, у меня с собой денег нет, не брал в горы, а у спутника в кармане джинсов комок влажных тысячных купюр. Он купил две бутылки, мы вышли из магазина и я ножом отковырнул крышки. Шли и с наслаждением глотали холодное пиво. Давид жил на параллельной улице и мы расстались на перекрестке, но перед этим он записал номер моего телефона, пообещав вечером пригласить меня и Любу на шашлыки. Иду, отхлебываю пиво, наслаждаюсь ровной дорогой, почти дошел до своего поворота, навстречу мужичишка в помятом пиджаке и с похмельно пожухлым лицом.

– Чё, мужик, пиво пьешь?

– Пью.

– Дай глотнуть.

– Подожди секунду.

Делаю большой глоток и протягиваю бутылку страдальцу, в ней почти половина.

– Держи.

Проситель отпил совсем немного и возвращает мне бутылку.

– На, забирай.

– Не надо, допивай.

– Бери, говорю.

– Да нет, я угощаю.

А мужичок почти с угрозой:

– Забирай свою бутылку, кому говорю.

Не стоит затевать ссору из-за пустяка с не лучшим представителем коренного народа, взял и поставил у ближайшего столба. Жаль, испортил настроение, но ничего, посмотрел на часы – около пяти, нормально сходили.

Юля смотрела на меня с чрезвычайным удивлением:

– Дошли?

– Конечно.

– До самой вершины?

– Ну да, до самой, видите, иду как на протезах.

– Ну, вы молодец! – и добавила с лукавой улыбкой: – Конечно, с молодой девкой ноги сами несли.

Из комнаты позвонил Любе, спросил, как ее самочувствие. Она тоже жаловалась на боль в ногах и просила меня испросить разрешения хозяйки помыться у нас в душе, у них нет этого удовольствия. Спуститься вниз по крутой лестнице оказалось непростой задачей, пришлось крепко держаться за перила.

Процедура омовения стоит сто рублей, а для чужих лишь в виде исключения как уважение ко мне, ну что ж, спасибо, сообщил Любе, она вскоре пришла, вид утомленный, но после долгого пребывания в душевой кабине вышла посвежевшая.

Давид так и не позвонил, скорее всего, слег от перенесенных тягот, больше я его не встречал. Для меня душ бесплатный, вода в нём только холодная, зато взбодрила и оживила, ужинал со зверским аппетитом, перед сном читал.

Утром с немалым трудом спустился, ноги вообще не желали сгибаться, пил кофе за столом, курил, рядом крутилась Муська, хитрющая представительница кошачьего племени, как только кто-нибудь начинал есть за столом, она тут же оказывалась у него на коленях и нежнейшим взглядом выпрашивала угощение.

Лишь после обеда я смог выбраться в магазин за продуктами, понемногу разошелся и решил сходить в санаторий «Саяны», там, как мне сказали, имеется хорошая библиотека.

Дорога далась нелегко, несколько раз одна из ног самопроизвольно подкашивалась, я едва не падал, но дошел, библиотека оказалась закрыта на выходные, нужно прийти через день. На обратном пути завернул на местный рыночек, купил аршанских помидоров.

За время моего отсутствия у меня появились соседи, в ближнем от лестницы четырехместном номере, их целая компания – две женщины, один мужчина и мальчишка. Я увидел соседей во дворе, они уже купили мясо, мужчина поставил мангал, а дамы за столом занимались приготовлением шашлыков и одновременно трое взрослых успевали помаленьку выпивать. На столе для этого имелась початая бутылка водки, трехлитровая бутыль пива и чипсы. Юля сообщила мне, что компания заселилась всего на две ночи.

Я сразу ушел к себе, не люблю присутствовать на мероприятиях с алкоголем, тем более среди незнакомых людей, опасаюсь навязчивости.

Позже выходил покурить и поневоле пришлось общаться. Мои опасения оказались напрасны, Светлана, старшая женщина, и Василий вполне дружелюбны, а Василий вообще рубаха-парень, причем, без всякой иронии, простой и открытый мужик, работает шофером где-то далеко на севере области. И выпивали они весьма умеренно, даже поздно вечером бутылка водки не была полностью допита.

Попозже позвонила Люба и следом пришла, я обещал подарить в библиотеку Ханты-Мансийска книги, одну вручил ей до этого, она, кстати, начала читать и у нее возникли вопросы к автору. Почему герой, а значит, и сам повествователь, столь негативно относятся к частной собственности, ее это возмутило, разве плохо, когда люди стремятся разбогатеть. Я уже давно подметил, что женская половина населения приняла подло «втюреный» нам общественно-политический строй гораздо с большим одобрением, чем мужская. Скорее всего, это связано с особенностями женского ума и женской психологии. Они меньше способны анализировать и, не размышляя, принимают то, что способно, пусть даже чисто теоретически, повысить благосостояние их лично и близких им людей, даже в ущерб другим.

Мы поспорили, но не переходя рамки приличий, я ее не убедил, зато проводил до калитки; Юля, когда я подошел к столу, двусмысленно улыбалась:

– Что, гостья ушла?

– Да, ушла, она завтра уезжает, приходила за книгами.

В словах и улыбке хозяйки второго смысла стало больше.

– Хорошая деваха, есть у вас вкус.

Она так и осталась в уверенности, что гостья приходила не только за книгами, ну что ж, каждый волен в своих предположениях.

Уже потемну мы с хозяевами беседовали за уличным столом под чай из самовара. На одной из двух, стоящих между верандой и столом, лиственниц висела лампа, вокруг вилась мошкара, у меня на коленях мурлыкала Муська.

Утром ноги болели по-прежнему, я пытался вылечить их физическими упражнениями, вроде помогло малость. В магазин приходится ходить каждый день, хотя внизу имеется маленькая кухонька, электрическая печка есть и кое-какая посуда, можно что-нибудь сварить, да лень тратить время на готовку, поэтому покупаю ту же краковскую колбасу, рыбу, сыр, хлеб, в сенях дома стоит холодильник, там и держу свои припасы. Сегодня надумал сходить в православную церковь, которую приметил еще по дороге сюда.

Она деревянная, небольшая и пустая, батюшка приезжает сюда не каждое воскресенье. Буквально рядом с православным храмом находится ламаистский дасан (так обозначено на табличке справа от крытого крыльца). Одноэтажное здание, обшитое зеленым сайдингом, во дворе в ряд несколько крутящихся барабанов. Вошел, пожилой бурят в очках справа за отгородкой тихо беседует с женщиной в платке, он стоит, а она сидит на лавке.

Спросил разрешения поприсутствовать, служитель культа молча указал на ряд лавок в левой половине помещения. На стенах висят какие-то предметы, мне не знакомые, обстановка напоминает скорее контору, чем место моленья, но не мне судить. Посидел, тихо встал и вышел.

А вот рядом с дасаном оказалось заведение, которое надо непременно посетить, ради утоления уже не духовного голода, а физического. Сложенное из свежих брусьев компактное зданьице с вывеской «Кафе. Национальная кухня».

Вот здесь я, наконец-то, попробую знаменитый бурятский суп бухлёр или иначе бухлеор. В кафе ни души, тихо и прохладно, ряды столов с деревянными скамьями около них. Сел, вскоре со стороны кухни из двери вышла молодая молчаливая бурятка. Заказал, она попросила рассчитаться, шестьдесят пять рублей за суп, чай с травами и хлеб не показалось мне дорого, скорее очень дешево, за такой обед в «стекляшке» ближе к центру надо выложить вдвое больше, и народу там – не протолкнуться.

Подождал минут с десяток, неразговорчивая официантка вынесла на подносе высокую пиалу, тарелку с хлебом, ножом и вилкой. В пиале темная жидкость, два куска мяса, один большой, пара мелких картофелин. Я догадался, что надо выложить мясо на тарелку, резать и есть, прихлебывая суп. Вкусно и питательно, обязательно зайду сюда еще.

Николай с сыном-подростком опорожняли металлическую урну, сын держал большой пакет, отец руками в рабочих рукавицах наполнял его и уминал поплотнее. Дело нужное, а то уже некуда было складывать бытовые отходы. Я спросил Николая:

– И куда потом этот мусор? На свалку?

Его ответ удивил:

– У нас свалок нет.

– А куда же его девают?

Оказывается, в Аршане проблема с бытовыми отходами. Мусоровозы приезжают из Иркутска, получается дорого, поэтому жители выкручиваются, кто как сумеет. Николай нашел хороший способ избавляться от отходов. Он несколько лет подрабатывал в санатории и ему по старой памяти разрешают приносить свои отходы бесплатно. Да, не все благополучно в заповедном Аршане.

Вечером опять сидели за столом, соседи мои завтра уезжают, это вроде прощального ужина, было немного водки и много пива. Василий со Светланой, старшей из женщин, именно она была его пассией, а не дочка, как предполагала Юля, рассказывали о себе, расспрашивали меня. Мы говорили о политике, о жизни, обо всём. Вот и мой последний день в Аршане. Становилось скучновато, поэтому зашел на автовокзал и купил на завтра билет, а затем отправился в санаторий «Саяны». Он большой, даже огромный, несколько корпусов и замечательный парк с аллеями и лавочками. Библиотека тоже солидная для оздоровительного учреждения, средних лет круглолицая библиотекарша сердечно меня благодарила, это услышали две полные светловолосые читательницы в легких сарафанах, подошли, поинтересовались. Я кратенько рассказал о себе, одна сразу взяла мои книги читать. Ну что еще надобно автору? Он счастлив.

А вот то кафе около дацана было закрыто и никакого объявления или расписания работы нет. Очень жаль, надеялся всё же поесть здесь настоящих поз. Я их поел в кафе совсем рядом с домом, набрел на него неожиданно, и зашел. Конечно, из рубленого мяса позы вкуснее, но никаких предпосылок к перевоплощению в степного батыра, тем более обремененного оравой сорванцов, не ощутил, да и ни к чему, одно беспокойство от таких перевоплощений.

Все дни стояла чудесная погода, даже было жарко, а сегодня тучки иногда выбегали из-за гор, но их быстро уносило ветром.

Поздним вечером луна помогала лампе освещать деревенский двор, где мы с Юлей и Николаем в последний раз пили чай. Николай успел прочитать книгу, обсуждали, спорили.

Утро выдалось весьма прохладное, я зябко вздрагивал от брызг по-настоящему ледяной воды, когда брился и умывался. Уже пил утренний кофе в компании с Муськой, вышла Юля и, что удивило меня, следом показался Николай, он обычно вставал позже.

Прощание получилось трогательное. У Юли слезинки поблескивали, Николай по-мужски сдержан, но и он взволнован. Протянул мне загорелую руку:

– До свидания, рано уезжаете, пожили бы еще, вечерами пили бы чай и толковали за жизнь.

– Спасибо, Николай, за всё, поеду уж, пора.

Юля чмокнула меня в щеку:

– Так жалко с вами расставаться, прямо как с родным человеком.

– И мне жаль, может, еще как-нибудь навещу вас. А вот дочку постараюсь следующим летом к вам отправить, с мужем и внучкой.

– Пусть приезжают, встретим как родных.

Последние взмахи рук и косая калитка – ах уж эти калитки, они всегда кого-то разделяют – с тягостным скрипом закрылась за мной.

Автобус заполнился целиком, многие с большими сумками, а сзади, в узком пространстве за последними сиденьями, места мало, большинству пришлось громоздить вещи в проходе. Небо в тучах предвещало дождь, я порадовался, что уезжаю, в плохую погоду здесь было бы тоскливо. Бросил последний взгляд на еще пока видимый пик Любви. Неужели я там был, уже самому не верилось, но до конца не восстановившиеся ноги подтверждали факт восхождения.

В Култуке снова увидел Байкал, но не ожидал, что это был последний взгляд на него.

 

* * *

В Иркутске хорошая погода и я сразу прошел на железнодорожный вокзал узнать расписание движения электричек по кругобайкальской дороге. Мне многие советовали совершить эту поездку, я даже звонил в туристическую фирму, но, помимо цены, меня отвращала от поездки полнейшая несвобода – столько-то времени здесь, столько-то в другом месте, иди туда, куда скажут, поэтому решил съездить по тому же маршруту не на дорогом фирменном поезде, а на обычной электричке.

Отправление в девять часов утра каждый день и в 17:00 возвращение. Обязательно поеду, в Слюдянке уже мечталось побывать после стольких рассказов о ней.

На своей конечной остановке маршрутки зашел в павильон, продавец, крупный брюнет с роскошными усами, узнал меня и поздоровался, купил кое-что к столу, Ирина-то скорее всего с дочкой еще в больнице, так что на приготовленный ужин рассчитывать не приходилось.

Рагдай, кажется, узнает меня на большом расстоянии, издалека зашелся в неистовом лае, даже, мне показалось, радостном, вот, мол, сейчас я попробую на прочность твои штаны, а твою плоть – на вкус. Я открыл калитку ключом и как можно быстрее закрыл изнутри, чтобы поскорее отдалиться от сверкающих в метре клыков.

Мне рады, а это очень приятно, вечер мы провели просто замечательно. Выходил на веранду курить, Рагдай не оставлял меня без своего внимания, на все мои увещевания на безопасном расстоянии, отвечал на одной яростной ноте. Поутру, едва выглянул в окно, как радостное ожидание нового путешествия сменилось унынием. За окном была хмурь, лил дождь, а когда вышел покурить, холодный ветер окончательно порушил мои планы. Пришлось остаться дома, благо, было что читать, это единственное развлечение, поскольку Антон с Ириной не держат в доме телевизор, дабы не подвергать детей искушению нравственного разврата современными телепередачами.

Читал книгу об Иннокентии Сибирякове, история его жизни захватила меня, она, вообще-то, очень поучительна для молодого поколения России.

Владелец многомиллионного состояния, золотопромышленник, оставил светскую жизнь, фактически раздарил свои миллионы и уехал в Грецию, на Афон.

В конце XIX века Россия стремительно разделялась по имущественному положению – богатые быстро богатели и отдалялись от остального населения, они уходили в свой мир безудержного обогащения и для них подобный поступок одного из своих явился ударом по устоям общества. Дошло до того, что градоначальник Петербурга по требованию влиятельных лиц обратился к императору Александру III с просьбой признать Иннокентия Сибирякова недееспособным, чтобы воспрепятствовать в его истинно христианских намерениях. Но император, рассмотрев дело, не удовлетворил просителей, за что ему честь и хвала. Подвижник Иннокентий умер на Афоне в начале XX века еще довольно молодым.

Во второй половине дня Антон привез из больницы Ирину и дочку. Девочку подлечили, а осенью ей будут делать операцию на почке.

Ужин этим вечером был роскошный. И даже Рагдай больше не стервенел при моем появлении на веранде, когда я его окликал, он выбирался из будки под дождь, вяло гавкал несколько раз и слушал, поводя головой в стороны, мои ласковые слова.

Погода испортилась, видать, надолго, а сидеть дома было невмоготу, на следующее утро, несмотря на возражения хозяйки, поехал в город, предварительно созвонившись с Татьяной.

Прождал я ее на Центральном рынке более часа, она приехала с двумя внуками, мальчишками лет восьми и одиннадцати. На улице сыро и холодно, а она в летнем платье, я ею пожурил за это, хорошо, хоть ребята в курточках. Сходили в ту самую столовую, в который мы были в первую встречу, немного перекусили, а, главное, согрелись горячим чаем. Татьяна решила показать мне особый, так называемый «модный квартал». До него пешком недалеко, надо пройти по улице Тимирязева и вот здесь я увидел такое вопиющее, что повергло меня в шок. В центре прекрасного города Иркутска, рядом с «модным кварталом», где полно иностранцев, стоит халупа, окна которой начинаются от асфальта, причём, натурально, нижний край окошек жилого дома вровень с подошвами прохожих, стены его обшиты продольно досками со следами сорванных объявлений. После этого все красоты туристического квартала, где сплошь плитка, дома и фонари, стилизованные под старину, где роскошный торговый центр со световым фонтаном, меня совершенно не тронули, честно говоря, в современных торгово-развлекательных центрах, среди стекла, пластика и ярких красок я чувствую себя инородным телом.

А по пути в этот туристический рай мы подошли к бобру, символу города. Небольшая площадь в плитке, посредине на невысоком постаменте стоит на задних лапах огромный мифический зверь, отлитый в металле, в зубах у него соболь, а сам он не похож ни на тигра, ни на волка, и с задранным вверх хвостом. На мой взгляд, скульптура совершенно безвкусна и бессмысленна, неужели не нашлось ничего более достойного в иркутской тайге, что бы могло стать действительно символом замечательного города. Но, возможно, моё мнение очень субъективно и совсем неверно, возможно.

Мы довольно долго бродили по торговому центру, Татьяна и ребятишки замерзли, а в нём тепло. Распрощались на углу той же улицы имени Тимирязева, я их сфотографировал на память. В этот раз неласковый ветер совершенно растрепал совсем белые на сером фоне волосы Татьяны, слева к ней прижался младший внук в накинутом на голову капюшоне, справа стоит старший в кепке. За их спинами тоже дом с вросшими в землю окнами при ставнях, резных, старинных, а ближе зеленый забор из небольших, сваренных кусков металла, отгораживает двор этого дома. На прощание сказал, по просьбе Татьяны, несколько напутственных слов мальчишкам.

Дома Ирина заботливо наливала мне чай и пододвигала вазочку с малиновым вареньем, сетовала, что я не взял зонт.

Позже заходил Георгий Иванович, дед Антона. Очень интересный человек, фронтовик, ему довелось покрушить японскую армию в Манчжурии. Много лет проработал учителем и сохранил до очень преклонных лет ясность ума и твердость убеждений. Недавно Георгий Иванович написал книгу о своей жизни, мы прекрасно пообщались, потому что у нас есть общность мировоззрения.

Оставалось два дня до отъезда домой, и еще сохранялась надежда съездить в Слюдянку, но очередное утро принесло опять разочарование – всё тот же дождь и холод. Сегодня у меня намечено побывать в старинном Знаменском женском монастыре, там чудесная церковь Знамения, а также могилы Шелехова – основателя Русско-Американской компании, декабристов и Валентина Распутина.

От остановки прохожие подсказали направление, шел дворами, церковь была уже видна, но я никак не мог до нее дойти, вокруг забор из металлических прутьев, в одну сторону помойки, в другую – глухая бетонная стена. Пришлось опять спрашивать редких под приличным дождем встречных людей. Снова шел дворами и, наконец, вышел к входной арке монастыря. По левой стороне от входа на зеленом газоне два белых обелиска с черными чугунными табличками, это могилы декабристов Панова и Муханова, если память не подводит. Направо асфальтовая дорожка и прямо рядом с ней могила Валентина Григорьевича Распутина. Кованая оградка с витыми прутками, внутри выложенная гранитными плитками могила, в изголовье большой деревянный крест с двускатным навершием, украшенным резьбой по фронтону; фотография покойного писателя стоит под крестом. Могила Шелехова дальше по дорожке, за церковью, это целый монумент – четырехгранный, со скульптурами на гранях, он огорожен чугунной оградкой с каменными тумбами по углам.

В церкви сразу притягивает глаза иконостас, это произведение искусства неописуемой красоты, как же здесь хорошо молиться и думать о вечном!

Осталось еще одно место, куда сходить просто необходимо – Художественный музей. Он совсем близко от Центрального рынка, где я перекусил в кафе беляшом с кофе, а заодно приценился к омулю, завтра, в день отъезда, заскочу сюда и куплю рыбки угостить своих домочадцев.

Музей занимает внушительный особняк из белого камня, стоящий поодаль от шумной дороги, в глубине парка. Музей носит имя своего основателя, иркутского купца, ценителя прекрасного и мецената В.П. Сукачева; милейшие старушки-служительницы водили меня по залам русской живописи с картинами наших замечательных художников: Поленова, Рокотова, Шишкина, Серова, Репина и многих других. Посетил залы западноевропейского искусства, подолгу стоял перед образцами русской иконописи XIV-XVII веков, ходил, созерцал, впитывал. Потрясен и очарован, а посетителей в музее почти нет, туристы толпами бродят и щелкают фотоаппаратами в других местах.

Да, Художественный музей Иркутска выше всяких похвал и остается только по-хорошему позавидовать городу на Ангаре в этом плане.

Рагдай утром уже лишь малость поворчал из будки, когда я выходил, а когда вернулся, он вполне дружелюбно смотрел на меня и даже немного обозначил хвостом шевеление. Вернувшийся со службы Антон спросил, приложился ли я к раке Святителя Иннокентия, первого митрополита Иркутского. Конечно же, нет, он забыл мне сказать заранее об этом, а я в церкви не заметил. Мне всё равно в день отъезда необходимо побывать на Центральном рынке, а перед этим зайду еще раз в Знаменскую церковь, приложусь к мощам Святителя Иннокентия. Так и сделал, да и постоял у памятника Колчаку в парке около монастыря.

Ангара близко, и близко место, где его, мертвого, спустили под лед. Стоял и думал о превратностях судьбы этого человека. Был полярным исследователем, а стал предателем Родины. В октябре 1917 года адмирал русского императорского флота Александр Васильевич Колчак подал прошение королю Великобритания о принятии на службу его величества, 31 декабря прошение было удовлетворено и вся его дальнейшая деятельность подчинялась интересам британской короны. Более того, будучи ранее в Америке, Колчак стал агентом дипломатической разведки Государственного департамента США. Это он содействовал выводу прибалтийских губерний из юрисдикции России, это с его помощью Антанта объявила их независимыми государствами. Вот так ненависть к новой власти породила в нём ненависть к собственной стране и родному народу, ведь воевал-то Колчак не за интересы России, а за интересы Антанты.

Так нужно ли было городским властям сооружать памятник такому деятелю? Или у нас нынче в «гранитном» почете хоть кто, хоть предатель, хоть палач собственного народа, лишь бы был против Советской власти? Не удивлюсь, если скоро воздвигнут памятник Власову, к этому идет. Оценивать Колчака лишь с позиции его исследовательской деятельности и рассматривать памятник ему именно в этом качестве? Вряд ли получится, очень уж кровавый след он оставил в истории России.

 

* * *

Такси заказано на десять часов вечера, с запасом в полтора часа до отправления. С Федей и Соней попрощался раньше, им пора спать. Антон проводил меня до машины; уже стемнело, дождь шел, но мелкий и ленивый. Дорогой нас остановили сотрудники автоинспекции, водитель, молодой бойкий парнишка, ушел с ними, вскоре вернулся, объяснил, что возникли проблемы с его доверенностью, будут выяснять, «пробивать» по базе данных. Времени хватало, но я всё же немного нервничал, зная, как неторопко работают эти ребята. Водитель снова сходил к автомобилю автоинспекции, опять вернулся, рассказал, как он убеждал служивых побыстрее проверить, так как он везет пассажира на вокзал, а до поезда осталось полчаса. Ответ был предсказуем – им глубоко наплевать на пассажира. Я уже начал всерьез беспокоиться, но минут через пятнадцать подошел офицер, позвал с собой водителя, и вскоре тот вернулся с документами, все в порядке.

Вокзал полон народу, встал недалеко от спуска в тоннель, ведущий к перронам.

Объявили, что нужный мне поезд опаздывает, сначала на двадцать минут, потом – на час. Неприятно, но что делать, надо ждать. Народ прибывал, много китайцев, суетливых и шумных. Рядом стояла невысокая пухленькая женщина с гладко зачёсанными в узел на затылке волосами, у неё аж три сумки около ног. Попросил ее покараулить мою, пока схожу покурить на улицу. Со слов благодарности выросла беседа. Она из города Забайкальска, что на самой границе с Монголией, приезжала в гости к сестре. У меня оставалось несколько книг на обратную дорогу, и я был рад подарить их в библиотеку этого незнакомого мне города.

Уже ночь, на перроне сыро и холодно, слева из тьмы возникли две световые точки, они набухали и приближались, залили обнажающим светом весь окружающий мир, беспокойной перестук колес всё тише. Мое место на верхней полке, сложил вещи, проводница принесла белье, приготовил постель и сразу лег. Всё, домой!

Обратный путь не принес интересных встреч и каких-либо ярких впечатлений. Запомнилась лишь группа земляков, вошедших в вагон в Нижнеудинске, они ездили рыбачить и сплавляться, но обильные дожди и высокая вода испортили им отдых, компания шумно обсуждала все перипетии экспедиции.

В самом конце пути немного поговорил с проводницей, немолодой усталой женщиной с опухшими ногами, она с горькой досадой говорила, что опять не смогла выполнить план по продаже пассажирам минеральной воды, шоколада и мелкой бижутерии, вместо положенных восьми тысяч заработала для железной дороги только шесть, и ей придется восполнять недостающие две тысячи из собственных денег, иначе ее лишат премии.

РЖД, можно сказать, государственная компания с частнособственническими аппетитами, с ней не потягаешься, надо терпеть, спасибо надо сказать, что хоть зарплату платят.

 

* * *

А Байкал в сердце вошел невырываемо. Вроде только уехал, а уже тянет снова увидеть его, хочется окунуть руки в холодные и пока чистые байкальские воды. Буду надеяться на встречу.

Декабрь 2016 года, Новокузнецк