Василий ДВОРЦОВ. ЕРМАК. Геополитика против историографии

 

Василий ДВОРЦОВ

ЕРМАК 

Геополитика против историографии

 

1.

Начало зол – ложная мысль! Источник самообольщения и бесовской прелести – ложная мысль!

Причина разнообразного вреда и погибели – ложная мысль!

Святитель Игнатий Брянчанинов

 

Люди старшего поколения помнят, как лет тридцать назад всеми легко и уверенно произносилось МЫ. МЫ – в истории, МЫ в космосе, МЫ в культуре, в праве и в правде. Сегодня, даже когда разговор идёт о внешнеполитических интересах России, увы, приходится уточнять – кто кого имеет в виду, когда заявляет это самое МЫ. И дело не только в материальном, классовом или национальном расслоении и разложении бывшего «советского народа». Хотя, да, – и конфликт претензий на владение средствами производства и прибавочной стоимости учитывать необходимо, однако, самая важная современная несовмещаемость населения России в единое МЫ – это несовмещаемость мировоззрений этого самого населения.

 

Не люблю словцо «постмодерн», подменившее тоже нерусское, но уже прижившееся, и потому смыслово более ёмкое «эклектика», но хаос затянувшейся толерантности ощутимо разъел и подгноил все системные опоры и скрепы российского общества, так что нынче МЫ очерчивает совсем уже узкий круг тех, за кого можно отвечать и на кого можно полагаться. Особо болезненна эта узость в темах священных, типа Великой Отечественной войны. Правда, уже трудно терпеть просто оскорбительное количество «свободных» точек зрения на величайшую народную драму, с собственными «свободными» методиками оценок жертвы, принесённой дедами-прадедами за полувековой мир в Европе.

Вспышка переоценки национальных ценностей, казалось бы, такая произвольная, непринуждённо свободная, на самом деле явилась результатом долгой и методичной педагогической работы. Нужно было ввести вариационную историю в школе, чем сломать иерархию критериев всего прошлого и подвергнуть сомнению все авторитеты, далее втянуть школяров в безответственные препирательства с сослагательными наклонениями, плюс эмоционально закрепить головную смуту спецэффектными кинопродуктами, напрочь отрицающими какие-либо мотивации призывника для самопожертвования во имя Родины. И получить поколения нигилистов, для которых нет понятия МЫ, а нравственное противостояние советского и фашистского совершенно гадательно.

Отталкиваясь от сего подлого личного опыта, нам легче понять, как и почему в девятнадцатом веке такая, казалось бы, высокомудрая и высококультурная, такая царски-традиционная Россия эдипово отказывалась от своих отцов-героев. Не вся, не сразу, не от всех, но поступательно и центростремительно, и центром тех «отцеубийств» были элиты: вначале аристократическая, за ней разночинская. И советская.

 

В 50-е годы XIX века протоиерей Иоанн Рождественский писал: «Уж если бороться с иезуитами, так… с интриг секретных внутри России. Лукавый дух у нас гнездится везде, от канцелярии Синода до бурятской кибитки, и всюду приносит плоды…». Плоды просвещения. Образования. Точнее – воспитания.

Когда в 1707 году Общество Иисуса открыло в московской Немецкой слободе свою первую школу, в неё стали принимать мальчиков не только из слободских католических семей. Юные Апраксины, Лопухины, Головины обучались в ней геометрии, астрономии, латинскому и немецкому языку, химии и другим европейским премудростям. И потому выросли совершенно искренними адептами петровских революций. Что, впрочем, в своё время не помешало Петру Алексеевичу иезуитов, уличённых в проавстрийских интригах, изгнать и школу закрыть. Одним петровым махом.

Элитное светское образование – главная канализация иезуитов во внутреннюю жизнь государства и народа, на территории которых они оказались. С последующим на эти государства и народы орденским влиянием. И конечной их, государств и народов, перестройкой под нужды Ордена. Пусть «идеальное» государство-карцер в Парагвае остаётся опытом Запада, но свои уроки заучили и славяне: что было с Польским королевством и Литовским великим княжеством при Батории, что случилось с Хорватией в начале двадцатого века, и что теперь происходит на Украине.

Преподобный Иустин Попович в своей книге «Фёдор Достоевский о Европе и славянстве» писал: «Человек обоготворял себя и посредством философии, и посредством науки, и посредством религии (папизма), и посредством цивилизации, и посредством культуры. Но один дух действовал через все эти виды деятельности – дух католицизма. Всё, что происходит в Европе, происходит под знаком католицизма. Сделав человека мерилом всего, обоготворив человека, возведя в догмат непогрешимость человека, католицизм вольно и невольно, непосредственно и опосредованно стал причиной и поводом атеизма, социализма, анархизма, науки, культуры и цивилизации по человеку. Европейский человеко-бог оттеснил Богочеловека; католицизм санкционировал человекобожие; Европа взяла на себя обязанность это человекобожие социализировать – и отсюда весь ужас и все мучение Европы».

 

За каких-то полвека со дня основания Общества, иезуиты захватили или основалив разных странах и на разных континентах почти 700 колледжей, около 200 семинарий, более 500 миссий и резиденций. Так что когда в 1773 году папа Климент XIV под давлением заволновавшихся правителей Испании, Португалии, Австрии и Франции издал буллу, запрещающую деятельность Ордена, то выяснилось, что без учителей остаются разом 250 тысяч школьников и студентов. Что такое четверть миллиона обучаемых для восемнадцатого века – понятно. Тем более – прежде иных это были отпрыски знатнейших и богатейших родов.

Екатерина Великая в пику папе Клименту XIV, потребовавшему от неё выдачи из России членов и имущества Общества Иисуса, позволила иезуитам остаться. В принятии, как казалось императрице, чисто политического решения, мнение Православной Церкви, при Петре I подчинённой светской власти, ею не учитывалось. И иезуиты благополучно пережили в Полоцке все гонения. До 1801 года, когда, уже при Павле Петровиче, новый папа официально признал Орден действенным в пределах Российской Империи.

Девятнадцатый век – век философских, научных, технических и социальных революций – как и везде, для России начался со школьного преобразования. За четверть века до декабристского путча, из Витебска школы и миссии Ордена начали стремительно разлетаться по столицам и губернским городам, включая Сибирь. Сложившееся тогда классическое образование кое в чём и сегодня живо в принципах, определённых иезуитами как «парижская система»: регламентировался, то есть унифицировался весь учебный процесс, оттуда же деление на классы, переводные экзамены, классные журналы, инспекторы на уроках. Но это внешнее, сутевое же в том, что для переориентации детей и подростков с почитания родителей на почитание учителей в них воспитывали – и воспитывают! – острую критичность по отношению ко всему наследному. Именно так суперкатолические школы выпустили Вольтера, Лейбница, Декарта, Корнеля, Мольера…

В российских орденских коллегиумах, помимо древних и современных языков и античной литературы, давали фундаментальные основы математики, физики, астрономии, политической географии, гражданской и военной архитектуры, а также изучались гражданское и государственное право, психология, живопись, музыка, танцевальное искусство. И понятно, что в петербургском пансионе аббата Шарля Николя получали выходные аттестации юные Голицыны, Нарышкины, Одоевские, Ростопчины, Орловы. А через несколько лет открыто объявляли себя католиками князь Пётр Голицын, княгиня Александра Голицына и княжна Елизавета Голицына, ставшая католической монахиней, князь Иван Гагарин, княгиня Елизавета Гагарина, светлейший князь Андрей Разумовский, постригся в монахи-варнавиты граф Григорий Шувалов, отреклись от веры отцов графиня Варвара Головина, княжна Наталия Нарышкина, сын знаменитого генерала Пётр Ермолов… И многие, многие аристократы, не объявлявшие о своём вероотступничестве вслух.

Так что, когда Александр I Благословенный попытался после наполеоновской чумы зачистить империю от масонов и иезуитов, то наткнулся в своём окружении на совершенно сложившуюся и хорошо структурированную пятую колонну, которая уже приступила к государственной и общественной перестройке.

 

Для чего сие предисловие? Для того, чтобы подвести к, конечно же, требующему серьёзного профессионального исследования, некоему виденью и пониманию того, как и почему спустя полвека от вроде как отгремевших миллеро-ломоносовско-татищевских войн в отечественной исторической науке заложилась именно такая парадигма, в которой даже такой укоренённый монархист Карамзин, а, тем более, последовавшие либеральные теоретики Костомаров, Соловьёв, Ключевский, за исключением отчаянного демарша Нечволодова, рассматривали историю России уже исключительно с материалистической точки зрения – с позиций почему-то обязательного для всего человечества культурного развития и технического прогресса. Какие бы движущие силы ни брались – великие князья или сословия, племена или ландшафты, производственные отношения или брачно-военные союзы – логика событий упорно выстраивалась вне мотивационной доминанты человеческой жизни – веры в Бога: вне соотнесения временного и вечного, вне судимости тварного мира своим Создателем. При всём разночтении называния пружин, толкающих мир в общем эволюционном прогрессе, никем из русских историков девятнадцатого века православность не воспринималась главным критерием мыслей и поступков русского человека и русского народа. Более того, в прогрессистском мировоззрении религиозное поведение определялось как фанатизм или даже прямое помешательство.

Знакомо? – выпускники суперкатолических школ Вольтер, Лейбниц, Мольер…

Отказ от первородства религиозного императива не просто отворял врата фактологическому произволу, не только легализовал либерализм в толковании фактов и процессов. Главное – в про-иезуитской культурно-исторической парадигме лишними, даже мешающими, становились принципиально православные герои. Среди первых: грозные государи Иоанн III и Иоанн IV Васильевичи, царь-агнец Фёдор Иоаннович, князь Димитрий Иванович Хворостинин. Аника Строганов. Атаман и сотник Василий-Ермак Оленин.

 

2.

Всякое доброе дело, которое совершается не из одной только любви к Богу,

но к которому бывает примешана и своя воля, не чисто и не приятно Богу.

Преподобный Варсонофий Великий

 

Всем известно об отсутствии на новгородском памятнике 1862 года «1000-летие России» фигуры первого признанного миром русского Царя Иоанна IV Васильевича Грозного. Как бы вдруг да пропало пятьдесят лет и сто пять дней правления с двукратным возрастанием территорий – так, что к 1584 году Царство перекрыло своими размерами всю остальную Европу. Величайшие преобразования государственного управления с введением соборного народовластия, с реформами суда, армии, расцвет науки и культуры… А, главное, более тридцати лет противостояния коалиции Османского султана и Римского папы с их сателлитами от Крыма до Швеции. Одинокого стояния против Юга, Запада и Севера. С великой победой на Востоке.

 

В 1494 году Тордесильянским договором первые морские державы своего времени Португалия и Испания поделили земной шар меж собой. Так вот простенько – пополам. Но англичане и французы, позже голландцы и датчане, не согласились с таким делением, и эпоха великих географических открытий развернулась в эпоху больших и малых морских сражений и материковых войн. Парусные гонки творили скоропалительные империи: галеоны, каракки, каравеллы, флейты и когги, подгоняемые ветрами и течениями, нарастающими скоростями сокращали мир, связывая высоты и широты, а корабельные пушки были главными аргументами в захвате и разделении всё новых и новых земель, с покорением и ограблением их народов.

Штормы, рифы, цинга и лихорадка, вражеские эскадры и пираты… Но даже в обход Индии и Африки, из Китая испанская каравелла приходила быстрее, чем караван из Ханбалыка-Пекина достигал Таны-Азова, при этом корабль нёс груза столько же, сколько тысяча вьючных животных. Так что при всех погодных, боевых и эпидемийных рисках и потерях флоты доставляли своим хозяевам неслыханные богатства.

 

Русское Царство, уже с XV века прибывая всё новыми тюркскими и угорскими народами, в этническом плане изначально формировалась как Империя – семья народов. И по-семейному, со старшими и младшими. Только тонкость: Русская Империя духовно и идейно являлась наследницей Византии, а структурно продолжала обустройство союза славянских улусов Великой Орды. Это улусное наследие прекратила лишь опричнина, но об этом чуть позже. Главное – православная империя в России изначально строилась на принципах веротерпимости и уважения к национальным укладам и племенным правилам и нормам жизни.

А рядом, в Западной Европе, новые империи творились другими «прибылями»: мощь Испанской, Английской, Португальской и Голландской морских империй росла ограблением захваченных колоний с порабощением аборигенов.

 

Самодержавно утвердившись разгромом Крымской орды под Молодями, покорением Казанской, Астраханской и Ногайской орд, смирением вечных изменщиков Великого Новгорода и Пскова, Российское Царство в логике своего времени вышло на необходимость собственных морских портов. Море Чёрное запирала безводно-засушливая Дикая степь, практически непроходимая для обозов военных и торговых. В краткий период весеннего полноводия и цветения трав её могла пересечь только летучая конница – наскоро пограбить, набрать полонян из черкесов, славян и тюрок. Море Белое замерзало, да ещё требовалось обойти Кольский полуостров с воинственными шведами… Так что берег Балтийского моря становился русской неизбежностью.

Да только появление нового конкурента никто никогда и нигде не приветствовал. И когда в январе 1558 года Иван IV выступил против Ливонской конфедерации, нацелясь на Балтийское море, то уже на следующий год ему противостояла коалиция из Шведского королевства, Польского, Великого княжества Литовского.

Ещё только в предвиденье Иванова похода, впервые в европейской истории вступили в сговор, казалось бы, принципиально непримиримые Стамбул и Ватикан – султан Селим II и папа Григорий XIII. Подкупами и угрозами султан понудил, а папа, с заверением о помощи всеми католическими силами, благословил шляхту избрать себе в лидеры лучшего на то время стратега Европы. И в 1576 году решением сейма турецкоподданный венгр-секей из рода знаменитых трансильванских колдунов (это его сестра Елизавета пыталась омолодиться в кровавых ваннах, погубив несколько сот девственниц), лютеранин Иштван Батори, по принятии католичества – Стефан Баторий, становится королём Польским и великим князем Литовским. Шляхта выторговала лишь несоздание новой династии, женив Стефана на бесплодно-престарелой вдове короля Ягайло Анне. Но поляки и литовцы не учли того, что с новым королём и великим князем в их земли проник орден иезуитов – SocietasJesu, он же орден св. Игнатия…

В той войне Россия впервые для себя столкнулась с тактикой, отработанной Европой в Столетней и иных затяжных европейских войнах: когда боевые действия строятся на изматывании, истощении противника, без решающих масштабных сражений. Постепенно зона бесконечных малых боестолкновений и манёвров растянулась от Чудского озера до нижнего Днепра. И мы на двадцать пять лет завязли на Северо-Западе, практически потеряв возможность силовых решений всё более зреющим проблемам на Востоке.

 

А там на Востоке, в 1557 году при поддержке суфийских шейхов на султанский трон Бухары воссел двадцатитрехлетний шейбанид, сын Искандера, внук Джанибека Абдуллах-хана II. Молодой правитель поставил себе целью установить единовластие во всех уделах шейбанидов – Бухаре, Самарканде, Ташкенте и Балхе, и, добавив Шахрисабэ, Фергану, Карши и Хисар, Бадахшан и Хоразм, воссоздать Шёлковый путь, разорванный распадом Великой орды. Почти тридцать лет ушло на войны с поместными правителями и карательные походы против многочисленных разбойников. Параллельно Абдуллах-хан II проводил ремонт и возводил новые мосты и караван-сараи. А, главное, он провёл масштабную денежную реформу, чеканкой серебряных танга и медной мелочи прекратив практику мена, поднимавшего себестоимость провозимых товаров в несколько раз. С восстановлением Шёлкового пути у владыки Туркестана по-новому завязывались дипломатические, торговые и военные отношения с Китаем и с Индией, с Россией и Османской империей.

Кроме того, что Абдуллах-хан II был амбициозным полководцем и дальновидным строителем, он являл собой образец просвещённого правителя – знаток и покровитель наук, ценитель искусств, хан сам писал стихи под псевдонимом Аваз Гази. Среди множества придворных поэтов, творящих на языках фарси, тюркском и даже арабском, первое место по праву занимал великий Мушфики, а историк Хафиз Таныш составил хронику «Абдулла-намэ», благодаря которой история Средней Азии наполнена самыми точными сведениями того времени.

 

Однако эпоху караванов уже теснила эпоха парусников, и экономические, а за ними политические карты прорисовывались вокруг совершенно новых силовых линий. Ещё в 1492 году к великому князю московскому Ивану III Васильевичу обратился некий Михаил Снупс с письмом от «Максимьяна короля римско-германского да от Сизмонта австрийского», с просьбой пропустить его, Снопса, «до далних земель нашего государства, иже есть под встоком на великой реце Оби». Дело в том, что согласно картам того времени река Обь вытекала из мифического Китайского озера, и европейские купцы планировали проложить новый «шёлковый путь», который, в принципе, реально мог через северные моря в Обь, по Иртышу и далее по Чёрному Иртышу за два лета довести практически до самых границ Поднебесной.

Если Иоанну III удавалось отмалчиваться на стук в двери, то к его внуку Иоанну IV в эти самые двери уже ломились. Посол по особым поручениям Боуэс настойчиво выпрашивал для английских судов разрешения на вход в устья рек Печоры и Оби. Но, по совету бояр, царь позволил англичанам торговать только по Двине, Варзуге, Печенеги и Мезени, а далее даже разведку проводить воспрещал. Однако корабли английских капитанов Ричарда Ченслера, Хью Уиллоби, Артура Пета, Чарлза Джекмена, голландца Виллема Баренца раз за разом, упорно пытались обойти Кольский полуостров, дабы найти Обскую губу. Первые экспедиции закончились катастрофой, но всё же до Новой Земли они добрались – ещё каких-то пятьдесят вёрст, и сегодняшний мир выглядел бы совершенно иначе…

 

3.

Ибо уста грешника и уста льстивого открылись против меня,

наговорили на меняязыком льстивым,

И словами ненависти окружили меня и вооружились на меня без вины.

Псалом 108

 

Среди множества преобразовательных инициатив царя Иоанна IV Васильевича Грозного самая известная, приснопамятная, на всех уровнях проговариваемая, судимая и до наших дней самая… оклеветанная реформа по централизации власти – это опричнина. Оклеветанная равно и внешними и внутренними историками, оклеветанная совершенно естественно, непринуждённо, как нечто само собой разумеющееся – если её, реформу, рассматривать и оценивать с платформы проиезуитской историографической парадигмы. Каковая держала, двигала и контролировала отечественную историографию с начала XVIII века и, простите, советские товарищи, по конец века XX.

Опять же, как наглядно здесь заложенное иезуитами отделяет и отдаляет российскую элиту от русского народа, в памяти которого оценки многих героев прошлого упорно иные, так что и Грозный царь, и император Павел поминаются не сумасшедшими упырями и злобными самодурами, а страдальцами за убеждения.

И сколько бы сил не тратилось на перенос мировоззренческих модулей от элиты в народное сознание, для создания так называемого «общественного мнения», однако руководствуется такими спущенными сверху матрицами только безличностная масса – толпа, электорат, маргинальные избиратели. Те, кого Пушкин назвал «чернь тупая».

Кстати, важный момент: поэты, шире – люди творчески одарённые, при, казалось бы, обязательном для создания произведений искусства элитном образовании мыслят всегда народно! Точнее, творческая личность и мыслит, и чувствует как народ. Так Александр Сергеевич, при всём личном уважении и преклонении перед изыскательскими трудами Карамзина, вывел независимый, оригинальный для своего времени и совершенно народный образ кающегося Грозного царя в драме «Борис Годунов». Ну да, Александр Сергеевич и высших аристократов, бездумно-неоценочно, рабски несущих своё элитное образование, относил к той же черни. Черни великосветской.

 

Итак, опричнина.

Имена, факты, события, статистические цифры и графики, временные периоды, география, экономика, геополитика и конспирология – вроде по этой теме уже ничего не осталось нерассмотренного, неизученного, неистолкованного. Рыцарско-монашеский орден, потеснивший в управлении государством боярскую Думу с её местническим старшинством, был создан царём Иоанном Васильевичем с учётом опыта избранной рады, которая при любом ослаблении государя из ближнего совета тут же превращалась в заговорщиков. К таковым заговорам можно причесть и несогласованное с царём «замирение» с практически разгромленной Ливонией, давшей время сбору коалиции Литвы, Польши, Швеции и позже Дании.

Явившись непосредственной реакцией на декабрьскую, 1564 года, попытку мятежа, который активно заваривали западные подстрекатели, опричнина не просто спасла жизнь Иоанну Васильевичу, но стала точкой опоры для царской «революции сверху», в несколько лет превратившей союз славянских улусов в самодержавное царство. При этом нужно понимать, что, конечно же, одной только опричниной невозможно было сокрушить вотчинное землевладение удельных князей и княжат, обратив их в служилых людей: реализацию указа от 15 января 1562 года – об уравнивании в правах удельных князей и поместного дворянства – начала боярская Дума, которую Иоанн Васильевич максимально по возможности того времени демократизировал. Так что Курбский даже ябедничал: «писарям русским князь великий зело верит, а избирает их ни от шляхетского роду, ни от благородна, но паче от поповичей или от простого всенародства, а то ненавидячи творит вельмож своих».

Начало царской самодержавности было положено Думой, но опричнина стала понуждающим ускорителем, репрессивным катализатором болезненного процесса централизации. Если бы не это революционное ускорение, то – при всём неприятии исторической сослагательности – Россия вполне могла бы вместо прорыва в величайшие мировые империи так и протоптаться в союзных княжеских противовесах, подобно четвертованной в магнатских интересах Польше.

Изначально в опричнину собралась тысяча человек, далее, сорганизовавшись в войско, она разворачивалась до шести тысяч. Но изначально и всегда в опричнине была «особая опричнина», братия из пятисот самых близких и верных до смерти только государю, бескорыстно-идейных единомышленников. Эта бескорыстная, безоглядная верность исходила из их фанатичной религиозности. Ведь «особой опричнине» предстояло «просеивание русской жизни» для отделения «добрых семян православной соборности» от «плевел еретических мудрствований, чужебесия в нравах» – ереси жидовствующих, доставшейся Иоанну IV в наследство от деда, Иоанна III. Для этих «особых» обязательным чином в двенадцать ночи служилась полунощница, в четыре утра заутреня, в восемь начиналась обедня, а в пять вечера повечерие – так что за сутки соборные моления складывались до девяти часов. И каждый день царь сам звонил в предутренние колокола, пел на клиросе, даже во время общей трапезы читал для всех братски обедающих вслух Писание.

 

Псалом 46: «Пойте Богу нашему, пойте; пойте Царю нашему, пойте. Ибо Бог – Царь всей земли; пойте все разумно». Народная монархия и народный монархизм.

Сакральность идеи Царя в России, то есть, восприятие высшей земной власти как особого религиозного служения – христианское, православное, наследное от Византии. В том же Исламе подобного в отношении султанов и ханов нет. Конкретно же, исторически на Руси эту сакральность утвердил и прописал ритуалом митрополит Макарий, составив специальный чин венчания на царство, который полностью, с миропомазанием – кстати, не неким отдельным таинством, а свидетельством о «печати и дара Святаго Духа», был совершён над сыном Иоанна Васильевича Фёдором Иоанновичем. Ведь в отличие от Римского епископа, русские православные патриарх и царь никогда не претендовали на некое представительство Господа нашего Иисуса Христа: патриарх сублимирует соборность церковного народа, царь осуществляет государственное единство. И потому полноценное, правильное созерцание природы отношений «крестьянского Белого Царя» и его верноподданных возможно только в религиозном созерцании. Для маловеров и, тем более, атеистов – лишённых личного опыта молитвенной соборности, в желании полного самоотречения всегда подозревается раболепство, в требовании полного послушания видится деспотия.

Единые для всех полунощница, заутреня, обедня и повечерие – девять часов общей молитвы и общая трапеза… Об «особой опричнине» можно смело говорить как о внеобрядовом пара-монашеском братстве с игуменом-царём. Конечно, это было не настоящее монашество, и под грубыми рясами пряталось тонкое бельё, и на трапезных столах стояли не только горох и капуста. Но это было то самое МЫ, которым ясно и чётко очерчивался круг людей, которые ясно и чётко видели, за кого они могут отвечать, и на кого они могут полагаться. Именно этот доминантный религиозный принцип набора первых опричников ясно и чётко объясняет: кто стал этим первым. И объясняет ревность в отношении к опричнине определённой части иерархов Православной Церкви.

 

4.

Господа ты называешь самарянином? Да, я называю Его самарянином, имея в виду, конечно, не природу Его божественную, но проявление Его человеколюбия.

Иоанн Златоуст, на притчу О впавшем в разбойники

 

Одна из самых загадочных фигур русской истории – Аника-Аникей-Иоаникий сын Фёдоров Строганов, в восемьдесят лет принявший монашеский постриг с именем Иоасаф. Внук поморов, сын новгородского купца, он стал начальным знатного рода баронов и графов, обладателей майората, а, главное, Аника явился родоначальником целой плеяды великих деятелей Российской империи: промышленников и военачальников, политиков, коллекционеров, меценатов учёных и художников, принёсших славу Отечеству. «Строгановскими» названы направления в иконописи, в церковном лицевом шитье, в архитектуре. В отличие от многих богатеев и аристократов, Строгановы всегда были верноподданными: при Рюриковичах и при Годуновых, в Смуту и при Романовых. И знаково, что великий род угас вместе с русской монархией.

Как, каким образом где-то когда-то мимолётное знакомство торговца лесом и солевара с государем всея Руси переросло в близкие доверительные отношения? Почему совсем юный великий князь доверил не думному боярину, не князю-наместнику или, хотя бы, дьяку московскому, а какому-то безродному сольвычегодскому купцу наблюдать в Архангел-городе и далее по Северной Двине за английскими производителями железа, меди и олова? Да к тому ж ещё и ограничивать поставки иностранцам русскими купцами необходимых для флотостроения пеньки, льна, смолы и мачтового леса? Да, более того, доверялось ему хранение оброчного зерна, что для крайнего Севера равно хранению золота… Единственным объяснением долгих добрых отношений украинного простолюдина и московского царя может быть их равная религиозность.

Бесполезно задаваться вопросами, искать сюжеты и интрижные связи: как и когда Аника приглянулся сам или же был кем-то рекомендован, да так, что подозрительный властитель доверился ловкому купчику? Ответ возможен только один: их свела общая молитва, едино пережитая благодатная открытость сердец. Единый духовный опыт, который навсегда роднит самых незнакомых людей. Иван Ильин «Аксиомы религиозного опыта»: «Религия есть самое реальное в жизни верующего; и религиозному опыту принадлежит главное значение и главное место в душе человека. … Человек, умеющий трепетно и благоговейно предстоять, сумевший утвердить свое духовное достоинство через жажду священного и познавший радость верного ранга, уже научился чувству ответственности и вступил в сферу религиозного опыта, совершенно независимо от того, принял ли он какой-либо догмат или остался с протянутой и пустой рукой. Без чувства ответственности невозможен и самый религиозный опыт».

Господа историки, ищите, ищите не отвлекаясь: где и когда Иоанн Васильевич духовным опытом прознал, что перед ним ответственный человек? В каком храме, на каком празднике? Или каким постом?

 

В 1557 году Аника Строганов в Москве лично докладывал государю о языческих полупустынных землях по берегам Камы, на которых необходимо проповедь православия и укоренение русской жизни промышленными и ремесленными городками и сельской пахотой. Заходил тогда разговор и о меховой, кожаной и железной торговле за Каменным поясом с кондорскими, пелымскими, югорскими князьцами и Сибирским улусом. И позволил же владыка жёстко-сословного государства «ответственному» простолюдину сконцентрировать под собой такие материальные возможности, о каковых в то время могло только мечтать большинство франкских, британских, германских, романских, венгерских и польских князей и графов.

Многое объясняет то, что с августа 1566 года земли строгановых объявляются опричными – то есть на доходы от них содержатся новоформируемые опричные войска: Аника всегда и во всём материально поддерживал иоанновы начинания. Ранее произошло личное принятие Аники в опричнину, да в «особую», в тот пара-монашеский орден, в котором он хотя бы внешне под взором царя-игумена стоял вровень с князем Вяземским и мурзой Черкасским. И с будущим воеводой Большого полка, героем битвы при Молодях, непобедимым князем Дмитрием Ивановичем Хворостининым. Это к нему, Хворостинину, пришла в помощь к Молодям тысяча вольнонаёмных пищальщиков, оплаченных Аникой.

Стали опричниками и Аникины сыновья. Но это уже были младшие наборы, не обещавшие личного общения с государем, хотя старший Яков выхлопотал-таки себе под разработку земли по Чусовой, а в 1574 году стал монопольным от России купцом в Зауралье по реке Тоболу «от устьев до вершин».

Варили ли Строгановы соль или селитру для пороха, выливали медь, разведывали и добывали уголь, железные и оловянные руды, торговали ли соболей и куниц, но везде, где утверждали они русскую жизнь, эта жизнь начиналась с молитвы. Строительство и украшение храмов, миссионерство и просвещение с крещением язычников обязательно сопровождали торговлю, рудокопство и огородничество. Ответственность наследовалась.

 

5.

Те, которые, не имея закона, согрешили, вне закона и погибнут;

а те, которые под законом согрешили, по закону осудятся.

Рим.2:8, 9, 12.

 

Убийством братьев Едигера и Бек-Булата в 1563 году завершилась десятилетняя война за владение Сибирским юртом. Казнью местных властителей-тайбугинов бухарский ставленник Кучум отомстил за смерть своего деда Ибака, который, в своё время, тоже прибыл из Средней Азии с отрядами из узбекских, ногайских и башкирских всадников, но не смог долго держаться против взбунтовавших местных князьков и ханов сибирских татар и угров.

Ошибку своего деда – строить власть только на терроре, Кучум решил исправить, подключив к военному устрашению своих данников религиозный ресурс. Он попросил своего покровителя и родственника Абдуллах-хана II присылать ему с военной помощью проповедников ислама. Трижды в Кашлык-Искер прибывали шейхи и даже сеиды для хутбы и научения, в том числе знаменитый Ширбети-шайх. Только необходимо учесть, что Абдуллах-хан II был последователем суфизма, который в Средней Азии сублимировал самый ортодоксальный суннизм. И поэтому проповедь среди язычников проходила как продолжение террора. Как правило, у местных тюркских и угорских племенных вождей брали в «почётные гости» детей и подростков, и держали их в ямах, пока отцы и деды не соглашались трижды произнести шахада – формулу принятия ислама. Но если с тюрко-татарскими жителями у Кучума особых проблем не было, то угорские князьцы держались за веру предков упорно. Карательные операции по уничтожению остяцких и вогульских капищ и идолов только усугубляли ситуацию постоянно теплящейся тайными торфяными пожарами очаговой войны. Тогда Кучум запросил помощи через своего отца Муртазу, и по берегам Тобола, Иртыша и Оби начались массовые облавы и резня: юноши и мужчины, не соглашавшиеся на обрезание, публично казнились.

Но даже исламизированные татары Барабы и Кулунды не все смирялись с пришлым деспотом-шибанидом. Вокруг юного тейбугина Сейдяка – Сеид-Ахмеда, сына Бек-Булата и племянника Едигера, стали собираться те, кто мечтал о независимости Сибирского юрта от Бухары…

 

Сибиряки на своём опыте знают, насколько Восток дело тонкое. Поставленный с подачи своего отца Муртазы на управление Сибирским юртом и Тюменским улусом и постоянно поддерживаемый родственником – повелителем Бухары, Самарканда, Ташкента, Карши, Бадахшана, Хорезма и иных городов – Абдуллой-ханом II, Кучум чётко разделял зависимость и благодарность. Подобострастное заискивание и верноподданнство.

Дело в том, что в исламе не существует сакральной неприкосновенности государственной власти, ибо всё земное в руках Аллаха: «О Всевышний, царь царства! Ты даруешь власть, кому пожелаешь, и отнимаешь власть, от кого пожелаешь, и возвеличиваешь, кого желаешь, и унижаешь». Однако без политической, военной и судебной власти умма – религиозное общество беззащитно. И согласно исламской философии власть возникает каждый раз из ситуаций, созданных Всевышним. Отсюда арабские или турецкие, персидские или волжско-азиатские обоснования власти столь разноприродны. Так, в отличие от аравийских потомков Пророка хашимов и шерифов, на территориях бывшей Золотой Орды, принявшей ислам в правление хана Берке, власть основывалась на праве крови потомков язычника Тэмуужина-Чингисхана.

Поэтому для Кучума исламизация подданных, помогавшая пресечь местные родовые связи, не являлась гарантией для его собственной династии. Прямая зависимость от бухарских правителей, в свою очередь также не гарантированных от претензий и покушений на трон со стороны иных, весьма многочисленных родственников-чингизидов, держала хана Кучума в постоянной неуверенности. В его ситуации легитимность династии, защиту в будущем его детям и внукам могло обеспечить только богатство. Богатство большее, нежели у его патрона-артабека. Богатство, позволяющее собирать и содержать многотуменное войско для собирания ещё большего богатства. И такая возможность перед ним замаячила.

Коран: «Он – тот, кто сотворил для вас все, что на земле» (2:29). «Потом Мы сделали вас преемниками на земле, чтобы посмотреть, каковы будут ваши деяния» (10:14). Каковы же были деяния Кучума? В чём он увидел возможность разбогатеть для полной и вечной независимости? Независимости ни от родни, ни от подданных. Ну, и от воли Всевышнего: «Тому, кто проявит довольство своим уделом, Аллах даст благословение и дарует ещё больше. А тот, кто останется недовольным (полученным от Господа), тот лишится всякого благословения» – это слова Пророка, переданные имамом Ахмадом.

 

Образованнейший человек своего времени, духовное чадо епископа Геннадия Новгородского, посол Василия III по европейским странам Димитрий Герасимов (для латынян Деметрий Эразмий), в 1525 году в Риме рассказал географу и историку, католическому епископу Паоло Джиовио о том, что если от Северной Двины пойти на восток, то за Каменным поясом по реке Обь можно достичь Китая. Эту беседу Джиовио записал, а итальянский картограф Джакомо Гастальди воплотил в чертёж, который в 1527 году севильский купец Роберт Торн безуспешно попытался продать английскому королю Генриху VIII. Только в пятидесятом году карту с идеей северного морского и речного пути в Китай приобрёл уже Эдуард VI у венецианского морского путешественника Себастьяна Кабота. И далее в течение тридцати лет англичане пытались найти устье Оби, чтобы по ней, по Иртышу, по Чёрному Иртышу подняться к границам вожделенного Китая.

 

6.

Сребролюбец... нападает на всех, всё поглощает, подобно аду,

всюду ходит, как общий враг рода человеческого. Ему хочется,

чтобы не было ни одного человека, чтобы ему одному обладать всем.

Святитель Иоанн Златоуст

 

Испанские Габсбурги, дабы беспрепятственно получать налоговые сборы с вассальной Голландии, должны были либо содержать мощный военный флот для контроля за Ла-Маншем, либо платить процент британским и бретаньским пиратам. Но они решили «сэкономить», заключив династический союз с английскими Тюдорами, выдав принцессу Катарину Арагонскую за Генриха VIII.

Однако такой католический союз ставил под угрозу меркантилистское влияние венецианских олигархов, перебравшихся в Голландию, а затем и в Англию вместе со своими торгово-ростовщическими капиталами, в основании коих дымилась разграбленная руками крестоносцев Византия. И потому как-то «вдруг» получилось, что страдавший блудным бешенством Генрих VIII влюбился в юную Анну Болейн – внучку герцога Норфолкского Томаса Говарда, главу английской венецианской диаспоры (кстати – дяди ещё одной из множества жён Генриха, сестры Анны, Екатерины Говард). Опять как-то «вдруг» совпало, когда папа Климент VII отказался благословить развод с Катариной Арагонской, то Генрих ради безумного влечения к юной Анне решился на церковный бунт-протест, пошёл на раскол с католичеством, объявив себя главой самостоятельной Англиканской церкви.

В 1533 году папа официально анафематствует Генриха VIII, и этим английские венецианцы разом убивают трёх зайцев: создаётся протестантское, то есть меркантильное, возрожденческое государство, раскалывается Священная Римская империя с подрывом авторитета папы, а пришлые торговцы и ростовщики кровью вливаются в правящую династию Тюдоров: королева-дева Елизавета I Английская и Ирландская, правительница «золотого века Англии» – единственная дочь Анны Болейн.

 

Венецианская идея корабельной торговли, а точнее – разграбления дальних стран и народов, реализуется Англией созданием в конце XV и в первой половине XVI веков торговых ливрейных и регулируемых компаний. Ливрейные компании – это союзы для организации и проведения операций, приносящих прибыль, в которые входили как купцы, так и ремесленники, специализирующиеся на торговле конкретными товарами – шёлком и бархатом, пряностями, бакалеей, металлами, с дальнейшим собственным производством одежды, вина, пушек, строительством кораблей и прочего для встречной продажи за границу. Регулируемые компании – союзы чисто купеческие. И, если ливрейные компании были привязаны к городам и графствам, то регулируемые являлись общенациональными. Впрочем, если материальные возможности позволяли, можно было быть пайщиком и тех, и иных.

Регулируемые компании были потому регулируемые, что сотрудничали с государством, выкупая у короля право монополии на ту или иную отрасль торговли в той или иной части света, право, которое обеспечивало компании обязательными членскими взносами. Но к середине шестнадцатого века конкурентные торговые пути столь плотно опоясали земной шар, что одних членских взносов на организацию экспедиций было недостаточно. Так родились акционерные общества. Которые, опять же, выкупали у правительства хартии на монополию торговли в конкретных странах или географических регионах.

И первой такой акционерной компанией в Англии стала основанная в 1554 году Московская компания.

Московская акционерная компания родилась на основе самораспустившейся регулируемой Китайской – «Общества купцов, искателей стран и владений, неизвестных и доселе непосещаемых морским путём». Неудачные, с гибелью кораблей и экипажей в 1552 году, экспедиции по Северному пути завели в Москву капитана Ричарда Ченслора. Ченслор передал русскому царю грамоту английского короля. Завязалась переписка, и в 1556 году в Лондон прибыл русский посланник Осип Непея, а в Москву ответно – Антони Дженкинс. Так начался период долгих, политически то доверительно дружеских, то не очень, но непресекающихся, так как всегда взаимовыгодных, торгово-промышленных отношений русского и английского государств.

Московская компания получила неслыханные льготы, развернув приносящую от 300 до 400% годовой прибыли, торговлю, добычу и переработку медных и железных руд, а также иное промышленно-ремесленное производство с базами от Архангельска до Астрахани, таким образом восстановив по Двине и Волге древний путь «из варяг в персы».

А ещё англомания Иоанна IV Васильевича Грозного объясняется всё нарастающим давлением на Россию католичества в лице Ордена иезуитов. Натравливая на последнее на земле православное государство одновременно Оттоманскую Порту с её сателлитом Крымом, союз Польского королевства и Литовского великого княжества, и раздувая конфликт со Швецией и Данией, епископ Рима параллельно предлагал русскому царю, в обмен на мирное житие, отречься от византийского вероучительного наследия и принять унию, признав папу своим духовным господином.

После смерти католички Кровавой Мэри Стюарт, вновь протестантская Англия становилась естественной союзницей в противостоянии с Римом, на которую Иоанн попытался опереться. Вполне вероятно, что Ливонская война, начатая в 1558 году по поводу отказа от платежа ливонцами нам «юрьевской дани», но причинно нацеленная на незамерзающие Балтийские берега, была предварительно одобрена в Лондоне. Количество ружей, пушек, ядер и пороха, завезённых в Россию Московской компанией, косвенно это подтверждает. Однако от подписания конкретного антипольского договора Елизавета уклонилась. А, может, это личный астролог королевы, знаменитейший каббалист и герметист Джон Ди запретил ей сближаться с православным государем?

Кроме того, англичане, насквозь пропитанные в верхних своих слоях венецианским ядом беспринципной наживы, никогда и нигде не «складывали» свои яйца в одну корзину, получая прибыль от всех и на всём. И когда война безнадёжно растянулась во времени и развернулась в пространстве, то в 1577 году ими была открыта Восточная акционерная компания с базой в Польше, призванная торговать теми же порохом и железом, хлебом и углём на Балтике с противорусской коалицией. Пайщиком этой компании выступила сама Елизавета и её Тайный совет, вложившие 40 000 фунтов стерлингов под гарантированные 300%. То есть, английская королева-дева надэмоциально и внесовестливо обогащалась от воюющих, от убивающих друг друга. Ну, да, это же бизнес, ничего личного.

Царь к этому времени переболел довериемк Лондону, и более не надеялся ни на религиозно-политический союз против Рима, ни на монаршие клятвы личной чести. Однако Иоанн Васильевич не мог пойти и на полный разрыв отношений, лишь частично то прижимая, то расширяя торговые и производственные льготы в прямой связи с дипломатическими договорённостями или разногласиями. Послы обменивали грамоты на жалобы, пересылали письма и донесения, выпрашивали или требовали соблюдение или пересмотр прошлых договоров, и все эти бумаги, сразу же или с оттяжкой, отражались на объёмах и стоимости перемещающихся товаров, но… Но, главное для нас не в этом.

Главное для нас в том, что с самороспуском регулируемой Китайской компании и открытием акционерной компании Московской, получившей максимальный приоритет перед другими иностранцами в торговой и промышленной деятельности по всей территории России, с выходами на Турцию, Персию и даже Индию, однако с категорическим запретом выстраивания каких-либо отношений с восточными соседями – Тюменью, Сибирью и Ногайской ордой, английские попытки найти проход к Китаю через Обь не прекращались. То есть, несмотря на то, что северо-восточные земли Перми и торговые корабельные пути по Северной Двине и Каме, отданные в опричное освоение Строгановым, для англичан были ультимативно закрыты, до взятия Ермаком столицы Сибири тайные розыски продолжались. Причём координировались запретные экспедиции прямо из Москвы, с инструкциями от посланников её величества:

«Поручение, данное нами, Томасом Рандольфом, посланником королевского величества в России … Джемсу Бэссенлайну, Джемсу Удкоку и Ричарду Броуну, каковых мы назначаем в … путешествие с целью новых открытий морских берегов от реки Печоры к востоку… 1 августа 1568 года: "…Вы должны держать курс прямо на реку Обь … Когда вы дойдёте до Оби, не входите в неё, но перейдите на восточную сторону устья этой реки… идите далее на восток вдоль берега и описывайте побережье подробно и точно, как только можете…"».

«Поручение, данное сэром Роландом Хриуордом, рыцарем, и правителями компании английских купцов для открытия новых рынков Артуру Пэту и Чарльзу Дженкмену по случаю … путешествия по открытию Китая в 1580 году: "Не позволяйте себе насилий и не делайте вреда какому то ни было народу, но будьте чисты, как голуби, и мудры, как змеи, чтобы избегнуть зла и вреда. А когда благодаря скромному своему поведению вы вступите в дружбу с народом, старайтесь выведать у них все, что можете, об их государе и покажите им грамоты их королевского величества, которые она посылает…"».

И вот в 1590 или 1591 году английский дипломат и заодно распорядитель Московской акционерной компании сэр Джером Горсей записал: «Русские … расширили свои владения и захватили царя Сибири Чиглика Алота и привезли в Москву… (наверное, имелся в виду второй сын Кучума царевич Алтонай). Я … слышал, как он рассказывал, что в его стане живут несколько англичан или, по крайней мере, людей, похожих на меня, взятых с кораблём, артиллерией, порохом и другими припасами, которые за два только года перед тем пытались отправиться по Оби, чтобы сыскать северо-восточный путь в Китай».

То есть, в восьмидесятых годах мечты Кучума становились планами: через его земли, по его рекам простраивался новый торговый путь из Европы в Китай. Пусть с зимовкой, пусть с перегрузкой грузов с морских судов на речные, но он был всё равно втрое, вчетверо, впятеро рентабельней вьючно-арбовой дороги через владения Бухарского Абдуллах-хана II. К тому же в северных широтах англичане не рисковали встретиться ни с испанским, ни с португальским военными флотами, ни с испанскими или португальскими пиратами. Далее должно было последовать возрождение в Лондоне Восточной компании с хорошим акционерным капиталом, и тогда в несколько лет хан Кучум, обеспечивая морским и речным судам безопасное и беспроблемное хождение с портами-зимовками, становился богатейшим повелителем Азии. А далее? Далее…

 

7.

Срамно ... видеть, что имеющие в виду наслаждение вечными благами

роются в прахе земных вещей...

Преподобный Нил Синайский

 

Почему Ермак? Кто он такой, откуда? Какой он – этот эпический герой, которому выпало направить всемирную историю в настоящее?.. Почему Ермак?..

На чтениях, круглых столах и конференциях, посвящённых нашей художественно-исторической литературе, мне не раз доводилось озвучивать крамольную убеждённость в том, что написанные в последние лет двести русские литературные произведения, повествующие об исторических событиях и героях Отечества, как правило, исторически несостоятельны. И, выслушав очередные гневные отповеди и обвинения в непатриотизме, в непонимании воспитательного значения, а, возможно, банальной зависти, пытаться объяснить коллегам их неправоту. Ведь, если подумать, то проблема псевдоисторичности даже в лучших художественных образцах, к тому же из-за пафоса родинолюбия автоматически причисляемых к классике, действительно наличествует. Проблема системна, то есть воспроизводится из поколения в поколение, при всех общественных эстетических и этических переменах. Отсюда очевидно, что проблема эта не литературная и не идеологическая, так как не выявляется и не вычищается литературной или партийной критикой.

Исторический роман или повесть, историческая поэма или драма, конечно же, всегда и обязательно основываются на реальном фактологическом материале. Реальные события, реальные участники реальных событий, реальные подробности быта реальных участников реальных событий… И совершенно правильно, когда писателей восхваляют за панорамность битв и градостроений при обилии проработанных мелких деталей, хвалят за филологические изыскания и фольклорно-диалектную стилизацию, за церемониальную и ритуальную точность. Но славословят авторов ещё и за идейное, даже политическое созвучие описуемых действий прошлого с нашей современностью, за тождественность мыслей, чувств и убеждений исторических героев и сегодняшнего читателя. Что, увы, зачастую – да что там, практически всегда! – превратно, неверно, да просто невозможно.

Человек веры и человек безверия никогда не поймут друг друга.

Здесь мы опять упираемся в зашоренность проиезуитской историографической парадигмы, в которой христианское, а тем паче православное мировоззрение русского человека и русского народа как мотивационная доминанта жизнедеятельности даже не рассматривается. Отсюда все трактовки и логические построения вариантов протекания исторических процессов через реперные научно-подтверждённые факты не убедительны: ведь главным в истории вообще и в историях конкретных всегда был, есть и будет человек, а всё остальное – климат, ландшафт, экономика, технологии – ступени вниз.

Глубокоуважаемые доктора наук, профессора, академики, прикладные археологи и кабинетные историографы, именно в этой сходной точке – проблеме реконструкции идейной и чувственной рефлексии, образа мыслей, характера героя или этноса, своими действиями определивших направление развития истории – вы и мы, поэты, прозаики, драматурги, совершенно едины. И мы можем на собственном примере вам показать: воссоздание истинных мыслей, реакций, действий верующего, тем более, верующего абсолютно, безвариантно героя неверующим автором невозможно. Честно говоря, оно невозможно и для верующего писателя, но верующего как-то так, вне Церкви, не пережившего несколько сот литургий и всенощных, не постящегося и не трудничающего в монастырях, просто не понимающего как можно страдать без исповеди, без причастия и иных таинств. Не пережившего благодати молитвенной соборности и не познавшего лично отклика святых на свои тайные сердечные мольбы.

Об этом трудно говорить, ибо это вызывает понятный эмоциональный протест людей, воспитанных в проиезуитских шаблонах толкования истории, но… Большинство великих художественных произведений, написанных на исторические темы за последние двести лет, – лжесвидетельства. Увы, никакой самый-самый патриот-великодержавник, самый искренне русский отчизнолюбец, литературно талантливый и исторически начитанный, но при этом не воцерковлённый писатель не создаст правды о Владимире Святославовиче, об Александре Невском, о Василии Тёмном, Борисе Годунове, Скопине-Шуйском, Пожарском и Минине. А уж насколько исторически фальшивы и порой даже кощунственны (потому-то и столь растиражированы) романные и поэмные портреты преподобного Сергия, патриархов Ермогена и Никона. И Ермака.

 

«Ко славе страстию дыша, В стране суровой и угрюмой, На диком бреге Иртыша Сидел Ермак, объятый думой…» – ну, не поэтические изыски или ляпы оценивал Пушкин, нацарапав на полях рылеевской «Думы», изданной в 1825 году, – «дрянь», и ниже уточнив «совершенная дрянь». Александра Сергеевича, только что закончившего работу над драмой «Борис Годунов», буквально взбеленила пошлость либерально-материалистического толкования трагичного сибирского похода как похода за… паблисити: «Товарищи его трудов, Побед и громозвучной славы … С рассветом глас раздастся мой, На славу иль на смерть … сладкий сон – В мечтах напомнит славу он …». За год до смерти Пушкин, уже имевший опыт архивных и экспедиционных изысканий, автор «Истории пугачёвского бунта», начал собирать материалы по Ермаку, выписав всевозможные документы из Тобольска.

Запущенная в начале девятнадцатого века масонско-декабристская литературная ермакиада, трактовавшая образ русского православного героя этаким дерзким и алчным авантюристом, лихим искателем славы, добычи и – как же! – «свободы» от душащей всё прогрессивное царской тирании, в советское время подкрепилась доктриной «стремление на Дон и за Урал – стихийный народный протест». Так Ермака начально аристократы-декабристы, за ними либералы-разночинцы, далее революционеры-троцкисты и советские и антисоветские идеологи-патриоты эстафетно упорно одинаково вписывали во всё тот же антихристианский иконостас, в один про-революционно «пророческий» ряд с душегубом, насильником и грабителем Стенькой Разиным, с кровавым упырём Булавиным и лжецом-самозванцем Пугачёвым.

Параллельно – с того же девятнадцатого века – внешние (а как же без иезуитов?) и внутренние (а как же без их учеников?) русофобские силы столь же упорно поход Ермака стали параллелить с колониальными экспедициями конкистадоров Писарро и Кортеса, уничтоживших миры инков и ацтеков. Именно в этом духе – духе цивилизационного превосходства – и написана очень красивая, но исторически совершенно наветная, даже клеветническая картина Василия Сурикова.

 

8.

Рассуждение – это руль, который ведёт … безопасно, не позволяя

уклоняться с прямого пути ни направо, ни налево.

Преподобный Паисий Святогорец

 

Ермак-Василий Тимофеевич Оленин.

Почти до конца восемнадцатого века в России имя, получаемое при крещении, хранилось в зоне сакральности, употребляемо было лишь в церковных таинствах и обрядах, и только отчасти в официальных документах. Общеупотребительно же было личное имя – рекло, назвище, прозвище, и сегодня рудиментно живущее в школьных, уголовных, армейских и иных корпоративных кличках. Отражало ли оно личные качества, несло ли наследные родовые внешние и внутренние черты, но оно обязательно менялось – первое детское, внутрисемейное, уточнялось взрослым характером или профессией.

Ермак. Точнее бы этому назвищу звучать «ермэк»: от тюркского «эр», «ер» – единица. То есть, Ермак – это одиночка, не имеющий семьи. По-славянски – бобыль, бездомок. Или же инок – живущий иначе, не как все. Отсюда нарицательное «ермак» – маленький походный котелок на одного едока, в отличие от общего, дружинного казана.

Почему Оленин, а не Аленин? Так уж до семнадцатого века писалось. До печатного станка каллиграфия титульных «А» и «О» трудно различалась.

Версии же о времени рождения и месте происхождения Ермака-Василия столь различны, противны друг другу и равно малодоказательны, что истина здесь возможна не в «преданиях старцев», а в доказательствах логики. Логики жизни и смерти, где смерть – обстоятельствами, мотивами, противлением ей или смиренным восприятием, куда большая важность, чем рождение.

Именно в логике произошедшего много позже, и оставившего себе материальные доказательства, мы должны признать версию рождения Василия Оленина на Северном Урале. Никакой пришлый донской или волжский атаман не смог бы за пару месяцев спланировать военную операцию, которую блестяще, практически без накладок провёл в течении следующего года. Косвенно принадлежность к родине Чусовой подтверждается тем лёгким схождением Ермака в качестве представителя Белого Царя с повелителями угорских и тюркских родов Оби, Иртыша и Тобола, где его не восприняли экзотическим иностранцем. И портретом, переданным Ремизову его дедом, участником того славного похода: «вельми мужествен, и человечен, и зрачен, и всякой мудрости доволен, плосколиц, черн брадою, возрастом середней, и плоск, и плечист». «Плосколиц», «черн брадою» – это же от матери-вогулки.

Действительно, нельзя, невозможно спланировать рейд с целью захвата столицы и убийства владыки пусть рыхлого населением, но территориально огромного Сибирского юрта, опираясь только на проводников, без личного знания всех сложностей, всех тонкостей прокладки маршрута, просто поражающего тактической привязанностью к местности. Какой волжский или донской атаман смог бы загодя простроить тысячеверстовый поход по-осеннему мелким, с волоками-перетасками, речкам, да так, чтобы не потерять ни одного плоскодонного струга, не утопить ни пуда пороха и свинца, ни меры муки. Какой прибылой военачальник смог бы заранее заложить скрытную зимовку для восьмисот бойцов так, чтобы не нашли, не заметили её местные охотники и рыбаки, и не оповестили своих князей?

Сохранить в тайне зимовку восьмисот человек – это, действительно, неразрешимая загадка для несибиряков. Даже если разбить отряд на три-четыре стана, то всё равно получаются слишком большие таборы, чтобы к весне они не выдали себя… Но ответ возможен – ялпын-ма. Священные земли, запретные для посещения, прохождения, а тем более для охоты и рыбалки, тайные урочища, горы, берега озёр и рек. Ни ханты, ни манси, ни даже татары, если они не шаманы, никогда не заходили в ялпын-ма. Даже приближение к их границам сопровождалось обязательными жертвоприношениями, отводящими порчу мстительных духов. Мог ли дончак или волжанин знать про эти места – излучины, лощины, сопки и останцы, главное, знать – где эти места, о которых каждый род, сохраняя своё здоровье и жизнь детей, умалчивал даже от соседей. Мог ли пришлый, заранее, без карт, наметить зимовья в практически недоступной тайге?

А зачем Ермак вообще спланировал столь сложную стратегию набега со столь сложным маршрутом? Мелкие реки, скрытная зимовка…

 

До ермаковского похода Строгоновы уже лет десять-пятнадцать находились в состоянии вялотекущей войны с уральскими и сибирскими вогульскими, хантыйскими и татарскими князьками и беками. Впрочем, такие же мелкие боестолкновения постоянно происходили и меж зауральскими племенами и родами. Постоянно и многовеково. То и дело археологи находят-раскапывают останки мощных деревянных, с земляными валами крепостей десятого-пятнадцатого веков, в которых на зимовку запирались полукочевые летом семьи остяков и пелымцев. Запирались от стужи, от соседей и заходящих из тундры лыжников-ненцев, снимающих скальпы со всех, кого им удавалось убить и ограбить. Несколько сот наёмных казаков и «немцев» – выкупленных из рабства у крымского хана мушкетёров и пушкарей – венгров, итальянцев, германцев, поляков и от иных народов солдат удачи, – располагались Строгановыми по заводам и шахтам, отпугивая и отбивая налёты небольших ватаг мародёров.

Однако с укреплением власти Кучума набеги эти становились всё масштабней и по количеству и соорганизованности нападавших, и по жертвенным последствиям для русского населения. И вот наступил год, когда Кучум собрал под своим бунчуком практически всех подданных – десятитысячный тумен, возглавляемый племянником Кучума молодым царевичем Мухаммед-Кули (Махмуткул), на сотнях больших дощатых лодок с головами змей, напоминающих шнеккары викингов, на тысячах долблёных обласков, собравшихся с притоков Иртыша и Оби, плыли на русских уже не ради нанесения тревог и обид, а на вытеснение, изгнание. Плыли под дудки и бубны, под разноголосые песни и боевые выкрики. На зорях кричали муэдзины, у ночных костров камлали шаманы – на войне не до межрелигиозных споров.

Для того, чтобы отбиться от такого войска, необходимо было встречно выставить хотя бы пять-шесть тысяч. Но ведь всё опричное стрелецкое войско в максимальном своём наборе было не более десяти тысяч.

А Строгановы и вовсе отправили в поход восемьсот пятьдесят. К тому же надо учитывать, что и Москва, и Казань с Астраханью, и Бухара с Тюменью – осколки единой Орды, то есть, принципы войсковой стратегии у всех были одинаковы, всем знакомы. И смесь древесного угля, серы и селитры – то есть порох – особо эти принципы не меняла. Конечно, пушки, завезённые в Европу из Китая Батыем, изменили тактику осад и взятия крепостей, хорошо они зарекомендовали себя в передвижных крепостях гуляй-городах, непереоценимы оказались в морских и речных сражениях. Но фитильные ручницы и пищали вымещали луки из пехотного боя с большим трудом. Это сделали уже кремнёвые ружья и пистоли в конце века семнадцатого.

Тем более, что в Сибири царствовало феноменальное в своём совершенстве орудие смерти – композитный селькупский лук. Этот лук наравне с пушниной шёл ценнейшим ясаком: сложносоставной, склеенный рыбьим клеем из четырёх пород дерева в форме соединённых рукоятью дуг, с роговой накладкой под руку и обтянутый от размокания берестой. Он не сгибался при натягивании тетивы, а сжимался своими разнесёнными полукружиями и бил дальше и точнее не только фитильного, но даже кремнёвого ружья, необсуждаемо обходя их в скорострельности.

 

9.

Нести крест – значит быть готовым к опасностям... и ежедневной смерти…

Святитель Иоанн Златоуст

 

Десять тысяч воинов огнём и пикой-саблей прошлись по «московским» остякам и вогуличам, захватили и разграбили несколько русских укреплений, вплотную подойдя аж к Перми. В то же время за спиной у Строгановых по Вятке и Каме уже пять лет кроваво кипело восстание черемисов и чувашей, к которым присоединились взбунтовавшиеся казанские татары, так что Казань, Чебоксары и Свияжск месяцами бывали заблокированы. А на юге хан Сибирского юрта и Тюмени Кучум заключил с беем Большой Ногайской орды Исмаилом договор о военной взаимопомощи против московского царя. Хотя оба числились данниками России, но как же не воспользоваться тем, что их повелитель завяз на Северо-Западе? И если черемисы, казанцы и сибиряки уже открыто заявили о своём намерении воевать Русь, то ногайцы осторожничали, мялись, якобы дожидаясь достаточного повода для похода.

И повод был дан. Надо исследовать ту историю с ограблением посольства, но в общем раскладе кажется странным, если казаки станичных атаманов Барбоши, Кольца и Черкаса на ногайского посла напали «случайно». Ненароком, без чьей-то наводки.

 

Итак: англичане в Сибири, у Кучума. Хан посылает не мелкую свору грабителей, а максимально возможное для себя войско в десять тысяч на Пермь. Черемисы, чуваши и волжские татары выжигают русские поселения по Каме и Вятке, пытаются отбить Казань. Большая Ногайская орда заготовилась ударить на Астрахань.

В сложившейся геополитической ситуации совершенно понятно, что какое бы количество наёмников Строгановы ни подняли, без государевой помощи в несколько тысяч стрельцов с батареями, с обозами, флотами и конницей, отстоять русское присутствие на Северной Двине, Каме, Вятке, Оби, Иртышу и Тоболу даже не снилось. Но практически все боевые и технические возможности Иоанна Васильевича были уже два десятилетия увязаны в Ливонии, растянуты от Пскова до Чернигова. Так что срываемые с бесконечных фронтов полки могли загасить бунты черемисов и казанцев, понудить к миру местных ханов и биев лишь на краткое время.

Вот здесь, масштабами столкнувшихся геополитических интересов крошатся, рассыпаются в хлам и пыль двухсотлетние окаменелости проиезуитской историографии – «покорение Сибири Ермаком» и «завоевании Сибирского царства». Да о каком-таком частном, семейном завоевании бескрайней неведомой страны можно говорить, о каком-таком разовом покорении десятков самовольных князьков, ханов и биев, имеющих свои крепостцы, знающие свои земли и реки как пять пальцев, да ещё обладающих достаточным боевым опытом для их защиты?.. Это как такое можно даже замышлять силами восьми с половиной сотни сердюков и десятком пушечек?!

Столь же безумно рассуждать об алчной строгановской авантюре с проплатой воровского похода за тысячу вёрст ради собольих и беличьих шкурок.

 

В самом начале 1582 года на подавление черемисского бунта посылались князья Воротынский и Хворостинин. Однако московские полки попали в жуткую метель, надолго увязнув обозами в бездорожных снегах, и упустили разбежавшихся разбойников. Кажется, это было единственное задание, не выполненное нашими великими полководцами. С уроком – без местных проводников и добровольных помощников пришлые войска слепы и глухи.

Я следую версии историка Руслана Григорьевича Скрынникова: Ермак-Василий Оленин десять лет отвоевал под знамёнами великого стратега-победителя князя Дмитрия Ивановича Хворостинина – с битвы при Молодях 1572 года по 1581 год, когда «сотника Ермака Тимофеевича атамана казацкого» в докладе королю Стефану поминает комендант Могилёва Стравинский. И вот почему этот документ особо важен: упоминание по отчеству – это признание пожизненного дворянства, в те времена сотнику присваивался статус «боярского сына», но только выслужить таковой было, ох, не просто. Сотником простолюдин мог стать не только за героическое участие в походах, но и за особые командирские заслуги на поле боя. Да ещё и не за один год службы.

Так что где-то здесь, на Вятке или Ветлуге, объяснение тому, почему именно Ермак командируется из воюющей по Днепру армии на Яик – нанять провинившихся казаков для похода на Кучума: Дмитрий Иванович Хворостинин и Аника Феодоров сын Строганов были опричниками первого набора, братией «малой опричнины», доверительно знавшие друг друга, и потому прямое, личное прошение сыновей покойного Аники к князю о выделении им толкового, опытного, смелого и верного военачальника для организации спецоперации по уничтожению подлого супостата, очень даже возможно.

Но почему Строгановы со своим предложением обратились не к самому царю, а к его воеводе? Точнее, почему воевода не перенаправил их прошение к Ццарю?.. Ну, очень возможны для того и личные причины: по любимому черемисскому преданию Иоанн Васильевич, в гневе за упущенных в метели бунтарей, приказал князьям Воротынскому и Хворостинину надеть бабские одежды и всю ночь сеять муку. Было – не было? Но проваленный рейд вряд ли располагал усугубить царское недовольство докладом-ябедой о зломыслии Кучума и коварстве англичан, которым черемисский бунт был тоже на руку. Бабьим платком и ситом можно было и не отделаться. Другое дело – попробовать рискнуть, дерзнуть и дело исправить: разрушить многосложный заговор одним точечным, ножевым ударом в сердце изменщиков. А уже потом и доложить об успехе…

 

Только многолетняя царская служба  объясняет последующее поведение Ермака. Ну, не был он никаким вожаком-атаманом вольных яицких-волжских-донских казаков, не желавших служить царю, однако удобно из-под щита российской армии промышлявших разбоем вдоль границ с Персией и Османской империи. А порой за мзду и дуван равно легко нанимавшихся хоть к крымскому хану, хоть к польскому магнату. Сотник же и боярский сын Ермак-Василий Тимофеевич Оленин убеждённо, умом и сердцем являлся верноподданным государевым слугой. И, как доверенный человек князя Хворостинина, взявшийся на запредельно опасное поручение, дело практически смертное, он не мог не быть ответственным за принятое на себя именно религиозно.

Кроме десятилетнего боевого опыта и командной выучки в регулярных опричных войсках сотник Ермак-Василий с детства-юности не понаслышке знал прибрежные земли по Чусовой, Сосьве, Конде, Пелыму. Что являлось необходимым для стратегического планирования и тактического исполнения неисправимого в случае какой-либо ошибки дальнего похода.

При всём том, Ермак и атаман казацкий. То есть, голова, старшой, вожак и батька, избранный на воеводство товарищами по оружию. Такой знак народного доверия важен был в переговорах по найму охотников из числа провинившихся яицких казаков, никого из государевых людей не признававших, почти отчаявшихся смертников. И сработало: две казачьи станицы – двести пятьдесят сабель Ивана-Кольца и двести Александра-Черкаса пошли за Ермаком, и были прощены за подвиг, и щедро награждены Грозным царём. А вот отказавшуюся идти «воровскую» станицу Богдана Барабоши стрельцы казнили всю без пощады, дабы извиниться перед беем Большой Ногайской орды за побитых послов, чем лишить того повода к началу войны с Россией.

Итак, двинувшись мелкими реками, чтобы разойтись с туменом Мухаммеда-Кули, скрытно перезимовав и по весеннему полноводью запустив ладьи чайками, отряд Ермака нежданно для Кучума вышел к сибирской столице.

 

10.

Если бы человек всегда в мысленной части держался здравомыслия,

а в деятельности благоразумии, то встречал бы в жизни

наименьшую долю случайностей, неприятных сердцу...

Святитель Феофан затворник Вышинский

 

Не будем прорабатывать историю всей компании, разберём лишь то, что произошло на Чувашском мысу. И оттолкнёмся в своём разборе от знаменитейшего полотна великого художника Василия Сурикова «Покорение Сибири Ермаком Тимофеевичем», которое, наравне с репинским «Царь Иван Васильевич Грозный и сын его Иван», стало художественным символом, прогрессисткой иконой нашей российско-иезуитской историографии.

В 1895 году картина была выставлена на публику, и автор получил заслуженные хвалы за талант и мастерство, а также звание академика и невиданный сорокатысячный гонорар от императора. Но в один из дней выставку Товарищества передвижников посетил другой русский гений – Василий Верещагин. Как человек, повидавший не одну войну, и в чине прапорщика лично участвовавший в кровопролитной обороне Самаркандской цитадели – за что удостоен ордена святого Георгия, Верещагин долго и тяжело молчал. Потом, резко развернувшись, негромко буркнул: «кремнёвые ружья только через сто лет появятся», и вышел.

Конечно, можно Сурикову предъявлять упрёки в дилетантски поверхностной военно-исторической подготовке к написанию эпического полотна. Можно улавливать на незнании того, что остяцкие богатыри, выходя на битву, надевали доспехи из лопатин лосиных рогов, что боевые топоры вогулов наводили ужас на архангелогородцев и даже шведов, а примитивные детские луки с почему-то растрёпанными стрелами, которые автор вложил в руки сибирских воинов, использовались только в охоте на белку и щуку… Но ведь гениальный художник и сам сибиряк Суриков искренне не ленился, он же столько сил и времени потратил на изучение материалов, написал десятки и десятки этюдов, посещал музеи, читал. И что? И почему такие ляпы и оплошные искажения?

А дело в том, что читал он, а потом, исходя из прочитанного, отбирал нужное к замысленному эпическому полотну в полном подчинении господствовавшей тогда (и господствующей ныне) цивилизационной доктрине. Суриков, сам не осознавая того, отдавал все свои силы, свои талант и мастерство исполнению заказа от «общественного мнения», воплощая в красках заложенные некогда аббатом Шарлем Николя и его братьями по Ордену представления о примитивности азиатских варваров и европейском превосходстве колонизаторов. Отсюда эта умбристо-чёрная гамма хаотично копошащейся человеческой массы, цветом и тоном сливающейся с мокрой глиной откоса. И гипертрофированная эмоциональность аборигенных лиц, точнее – застывших масок страха и злобы античного театра. Масок-слепков с умерших.

При всей абсурдности композиции с точки зрения реальности боевых действий главная идея картины читается всеми, сразу и однозначно: удар громонесущей, порохотучной монолитной богатырской дружины не встречает никакого сопротивления. Не может встретить: несколько пушечных и пищальных выстрелов – и тысячи дикарей тут же с воплями ужаса разбегутся по своим лесам и болотам.

Сергей Соловьёв, «История России с древнейших времён»: «В то время как на Средней Волге и Нижней Каме дикие народцы (выделено мной – В.Д.) делали последние отчаянные усилия, чтоб высвободиться из-под русского подданства, в то время как на Западе Польша и Швеция благодаря личным достоинствам Батория успели соединёнными силами оттолкнуть Московское государство от моря, успели отнять у него возможность ближайшего, непосредственного сообщения с Западною Европою, возможность пользоваться плодами её образованности, необходимыми для скорейшего и окончательного торжества над Азиею, – в то время движение русского народонаселения на северо-восток не только не прекращалось, но усиливалось всё более и более, и русский человек перешёл наконец через Уральские горы».

Вот именно так от Карамзина и до сих пор российским школьникам российские учителя читают: «В трактовке художника это событие представлено как народный подвиг, художник подчёркивает неразрывную связь русских воинов с их предводителем» … «осеняя дружину Ермака этим знаменем, Суриков тем самым как бы передаёт ей эстафету многовековой борьбы русского народа против татар»… Какую эстафету, против каких татар?! Которые в конце августа 1588 года догнали в устье Ирменя, окружили и, плечом в плечо с русскими, разбили остатки кучумовского отряда? И где на картине хоть один из трёх священников, вышедших в дальний и отчаянно рисковый поход для духовного окормления воинов, готовых к смерти в любой день?

 

За четыреста тридцать восемь лет очертания берега у Чувашского мыса под Тобольском, конечно же, сильно изменились. Однако сам характер подмываемого крутого левобережья всё тот же: высокий подковообразный обрыв протяжённостью в несколько километров сдерживает напор весенних разливов.

Сколько воинов успел собрать Кучум? Появление русских челнов в такой глубине неоглядного Юрта, в двух-трёх переходах от столицы, вызвало естественный шок, и рассчитывать на призыв обдорцев, ляпинцев, казымцев, бардаковцев, а тем более Пегой орды не приходилось. Даже если успевали белогорцы с кондинцами и пелымцами, вряд ли под стенами Искера набиралось более трёх тысяч его защитников. Правда, самых профессиональных и преданных, если не самому хану Кучуму, то его военачальнику Мухаммеду-Кули.

Для того чтобы прицельно и множественно стрелять в наступающего противника, лучникам, каковые составляли основную массу сибирского войска, необходимо было растянуться в пяти- десятирядную шеренгу. Так, чтобы фланги находились на расстоянии полёта стрелы – это 250-350 метров – и могли поддерживать друг друга. Невероятно, чтобы часть стрелков оставили на обласках под яром на бессмысленную смерть. Правильнее было выстроить всех по-над обрывом, чтобы иметь возможность быстрого передвижения шеренги вправо-влево, в зависимости от точки десантирования противника. За спинами лучников по центру располагалась вооружённая копьями, топорами, саблями, защищённая доспехами и щитами пехота, прикрывающая ставку, а на флангах ждали своего времени отряды всадников.

И вот вопрос к адвокатам Сурикова: каким образом численно почти трёхкратно уступающий противнику отряд Ермака мог под обстрелом лучников пришвартоваться, штурмом взять обрыв, и только после того вступить в прямой ружейный и рукопашный бой? Напомню, что селькупский лук пробивал лёгкий доспех-тегиляй и даже кольчугу с двухсот шагов. Пусть он был не у каждого, но и с обычного охотничьего тренированные лучники на сто, сто пятьдесят шагов точно поражали незащищённые места. При том, что за те две секунды, пока первая стрела настигала цель, за ней уже вылетали ещё две-три, а то и четыре.

Поймём же возмущение Верещагина: если бы на Чувашском мысу всё происходило согласно Сурикову, то буквально через три-четыре минуты по Иртышу поплыли бы, безвольно кружась под завалившимися хоругвями, струги, переполненные убитыми и умирающими казаками, плотно истыканными тысячами и тысячами стрел…

Первое огнестрельное, тем более, фитильное оружие не применялось без защиты, пушкари и пищальщики вели оборонительные бои только из-за фортификационных сооружений: долговременных – крепостных стен, тынов, валов или полевых передвижных – тяжёлого, на гужевой тяге гуляй-города и лёгкого град-обоза. Вести бой наступательный или тактически-манёвренный стрельцы и мушкетёры смогли только с изобретением ударно-кремнёвого замка и порохового дозатора-патрона в XVII веке.

Однако, в полевых условиях, если не предвиделось противостояние тяжёлой кавалерии, стрельцы также использовали ручные щиты – прямоугольные, с откидными опорами, они полностью закрывали стоящего человека. В конкретных случаях – из липовых досок или плетёные ивовые с покрытием дублёной кожей щиты весили от десяти килограмм, так что их, как правило, несли сами пищальщики, либо, если щиты были больших размеров и усиленные, выделялись специальные несуны-«защитники».

Причалить и высадиться ермаковцам необходимо было там, где угол наклона и высота обрыва позволяли споро выйти наверх, дабы успеть построиться в боевой порядок, прежде чем кучумовцы подойдут на выстрел. А если, как и произошло на Чувашском мысу, противник не начнёт сближение, то атаковать самим. Боевое построение для атаки на шеренгу лучников – «черепаха». От гоплитов античных времён до современного ОМОНа это единственная защита от метательных снарядов: при достаточной тренировке отряд свободно маневрирует, закрываясь по периферии и сверху плотно сдвинутыми щитами.

На каждого бойца в ермаковской дружине приходилось по две пищали. Пусть часть бойцов оставалась на лодках, для защиты пушек и припасов с реки, основной атакующий отряд на расстоянии двухсот шагов от неприятеля должен был по возможности развернуть фронт для стрельбы. Конечно же, растянуть не на двести метров, но… Первый залп в шестьсот-семьсот стволов, кроме поражения прямостоящего противника, давал хорошую дымовую завесу, позволяющую продолжить сближение. А вот на втором залпе, со ста шагов и менее, пищаль уже имела существенное преимущество перед самым мощным луком – выпущенная пуля пробивала два, а то и три тела. Конечно, если «мишени» не защищали колонтари и куяки.

Выбив огнестрелом у противника центральную часть строя, казаки, пользуясь ещё большим дымом, из-за оставленных щитов набегом вступали в рукопашный бой, в котором им не было равных. Сотня направо, сотня налево – не давая лучникам опомниться и перестроиться, основная же масса бросалась вперёд – сквозь заграду тяжёлой пехоты к ставке. Конечно, стратегия и тактика не сёстры-близнецы, и каждый конкретный бой складывался своеобразно. Но всякий раз в результате сражений (кроме как западён-засад на рыбачащих или промышляющих лосей малых казачьих разъездов) военачальники-кучумовцы или мятежные князьки-вопречники брались в полон или гибли в несогласии сдаться. В этом несомненность военного гения избранного на сие «дело» царского сотника и казачьего атамана.

 

11.

…положить душу свою — значит отречься от себя, отречься от своих стремлений

к богатству, к наслаждениям, к чести и славе...

Святитель Лука Крымский

 

На взятие Ермаком Искера, с восстановлением власти «крестьянского Белого Царя» над обскими, иртышскими и томскими княжествами, первым отреагировал бей Большой Ногайской орды Исмаил, тут же послав в Москву дань и грамоту о вечной дружбе. Вместе с ногайцами подтвердили свою ясачность и башкиры. Сникли бунтари в Казани и Астрахани, потеряли задор черемисы.

И когда беглый Кучум послал к родственникам и прежним покровителям в Бухару мольбу о военной помощи, то получил резкий отказ: владыку Аблуллах-хана очень даже устраивало, что московский государь, войдя в Сибирь, пресёк готовящийся прорыв торговых кораблей из Европы в Китай, затеянный Кучумом в ущерб его караванному пути. Чуть позже Аблуллах-хан известит царя Фёдора Иоанновича о начале новых добрых своих отношений с Россией. Прочувствовав с юга – с опытом Персии, Индии, Пакистана и Афганистана, нарастающий напор европейской колонизации, Бухарские, Самаркандские и Ташкентские правители на сто с лишним лет дали русским «зелёный свет» для беспрепятственного продвижения на восток, но только севернее полустепных районов Шёлкового пути. И мы шли, шли, шли – Тюмень, Берёзов, Сургут, Мангазея, Томск, Кузнецк, Красноярск, Иркутск, Якутск… и вот уже наши станы в русской Америке – Ново-Архангельск, форт Рос.

Проблемы в южных областях Сибири и Центральной Азии у России начались при Анне Иоанновне, санкт-петербургским ответом на просьбы казахов спасти их от ойратов: «ежели на вас, кайсаков, будут нападать неприятели, чтоб вы от того нашим защищением охранены быть». И затем, всё более запутываясь в сложнейших многовековых мотках, петлях и узелках хивинских, бухарских, туркменских и киргизских взаимных обид и родословий мести, русские в Азии пролили крови просто немеряно.

 

«Отречься от себя, отречься от своих стремлений к богатству, к наслаждениям, к чести и славе»... Опять и опять: кто же он, этот царский сотник и казацкий атаман Ермак-Василий Тимофеевич Оленин, столь круто повернувший мировую историю в наше настоящее?

По занятию Искера русскими мирная жизнь в Сибири мгновенно не началась. И Кучум, бежавший с большой казной и имевший поддержку в исламизированных семьях князьков и биев, несколько раз пытался собрать коалицию для ответного удара. И не все вогульские князьцы, побаиваясь расплаты за набеги на Пермь и противление Ермаку, спешили присягнуть Белому Царю. И обезглавленный некогда Кучумом Тайбугинский юрт, откочевавший к ногаям, тоже мечтал вернуться. Ибо всех смущала и соблазняла численная малость русского присутствия.

 

Отправив станичного атамана Ивана-Черкаса Александрова в Москву с пленными царевичами и скопившейся в ханском сарае за неоплаченные ясачные годы пушниной, Ермак получил щедрую царскую милость для себя и прощение вины яицким казакам. Но высланные через год в помощь 500 стрельцов, по незнанию иных дорог, пошли по всё тем же мелким рекам, по которым Ермак обходил заслоны и засады. В результате стрельцы безответственно бросили обозный груз, и, добравшись до Сибири без пороха, свинца, муки, одежды и прочего, зиму не пережили, погибнув от холода и голода. А дальше со стороны Москвы наступило молчание.

Мартом 1584 года, приняв постриг с именем Иона, умирает Иоанн IV Васильевич Грозный. На трон вступил его третий сын, сын Анастасии Захарьиной-Юрьевой Фёдор I Иоаннович Блаженный, последний правитель рода Рюриковичей, по словам отца «постник и молчальник, более для кельи, нежели для власти державной рождённый». И, как мы уже понимаем, канонизированный как «святой благоверный Феодор I Иоаннович, царь Московский», в российско-иезуитской историографии рассматривается, конечно же, «ненормальным», «слабоумным», «вырожденцем»…

Николай Костомаров: «Царь Фёдор Иванович был чужд всего, соответственно своему малоумию. Вставал он в четыре часа, приходил к нему духовник со святою водою и с иконою того святого, чья память праздновалась в настоящий день. Царь читал вслух молитвы, потом шёл к царице, которая жила особо, вместе с нею ходил к заутрене, … в 9 часов утра шёл к обедне, в одиннадцать часов обедал, потом спал, потом ходил к вечерне...».

Василий Ключевский: «Царевич Фёдор вырос в Александровской слободе, среди безобразия и ужасов опричнины. Рано по утрам отец, игумен шутовского слободского монастыря, посылал его на колокольню звонить к заутрене. …он рос безматерним сиротой в отвратительной опричной обстановке и вырос малорослым и бледнолицым недоростком … английский посол Флетчер: "В лице царя Фёдора династия вымирала воочию"».

Ещё бы либералам не привлечь «воспоминания» лондонского посла – изгнанного из России с закрытием Московской компании, то есть, закрытием английской монополии на торговлю русскими товарами за границей. С самостоятельным выходом русских купцов на негоциантов Франции, Германии и Италии…

Ненависть отечественных историков к истории своего Отечества, отторжения как к истории православного государства – Святой Руси и православного народа – народа-богоносца, откровенно инфернальная. Открыто сатанинская. Ведь есть же свидетельство первого русского Патриарха Иова, так же прославленного в лике святых: в предсмертном томлении царь беседовал с незримым «великим Святителем», а в сам час кончины Фёдора Иоанновича по всем кремлёвским палатам ощущалось благоухание. Да только кому нужны удостоверения убеждённого опричника, ко всему прочему канонизовавшего фаната-ксенофоба Иосифа Волоцкого?

Ведь, если непредвзято, без предубеждений, то почему бы рядом с иностранными источниками не проработать-проанализировать слёзные вопли летописцев Смутного времени о том, как при Фёдоре Иоанновичеи страна процветала, и люди были счастливы. И что никто не хотел никаких перемен, ибо народ знал наверняка: царь своею праведною молитвою спасает и управляет Россию. Ответ у современника святого благоверного царя дьяка Ивана Семёнова: «Монашество, соединённое с царством, не разделяясь, взаимно украшали друг друга… И то и другое было видимо только одним верным, которые были привязаны к нему любовью (выделено мной – В.Д.). Извне все легко могли видеть в нём царя, внутри же подвигами иночества он оказывался монахом».

Без перемены историографической парадигмы мы и далее обречены шаблонно-рамочно взирать на себя, на свой народ, своих героев, свою Родину вражескими глазами. Глазами врага рода человеческого. И что бы ни мечтали о себе самые высоколобые витии, самые прославленные книжники и совопросники мира сего, они «преданием старцев» приговорены определять православные духовные нормы «юродством», духовную волю «слабостью», духовный подвиг «безумием». И никогда им не понять: как сотник-атаман Ермак-Василий Тимофеевич Оленин, идеально спланировавший и блестяще проведший спецоперацию по обеспечению для России мира с Востока, нежданно на три года принял для себя миссию государева наместника, точнее, «местного воеводы» величайшей страны, не имея для того никаких ресурсов, но, вот чудо, примерно управился и с этим, непредставимым для ратоборца, испытанием. Принял, вник и справился – как ответственный религиозно.

 

12.

Начальник есть Божий слуга, тебе на добро.

Если же делаешь зло, бойся, ибо он

не напрасно носит меч: он Божий слуга,

отмститель в наказание делающему злое.

Римлянам 13:4.

 

С маленьким отрядом, сократившимся в результате полновесных боёв и мелких стычек с засадами, с обморожениями, болезнями и несчастными случаями до пяти с половиной сотен бойцов, Ермак должен был не только удерживать столицу, но и, по возможности, развернуть и закрепить административно-властное присутствие Русского Государства во все сибирские родовые княжества и земли. Как, чем и, главное, кем?..

Действительно: сибирские татары Тайбугины в своём правлении опирались на поддержку единокровников-ханов с их родовыми ополчениями, а бухарский шейбонид Кучум, хотя взошёл на трон благодаря бухарским сарбазам и джигитам, да и после не раз получал войсковую помощь, главную ставку делал на ислам, через веру отрывая местную аристократию от своих одноплеменников-простолюдинов. Тайбугины вели суды на основе традиций, Кучум – шариата. Но, по любому, у предыдущих повелителей всегда было достаточно нукеров и для обеспечения обыденного сбора налогов, и для подавления вспыхивающих недовольств баскаками или бесерменами. То есть, для устрашения и расправы. Ведь именно террором Кучум провёл перепись населения, когда менял общеродовой налог-тамгу на исламский закят «с дыма», то есть с семьи.

Проникшая вглубь неизведанных земель небольшая дружина славян, с довеском из фрязин, франков и прочих «немцев», одинаково чуждая для местных племён угров и тюрок, не могла, подобно Тайбугинам, использовать в своих интересах извечное для Сибири этническое противостояние. Исповедуемое христианство не позволяло ожидать какого-либо добродушия, тем более, благоговейного уважения от упрямых язычников и мусульман-неофитов. А о русском терроре и геноциде «диких народцев» (выраженьице С.Соловьёва) нелепые пасквили стали измышлять, опять же, в восемнадцатом веке, опять же, в иезуитских школах – в российских, польских, французских, итальянских…

Да подумать только: какой-такой геноцид с «вылазной дружиной» в две-три сотни человек! Ужаснуть, надругаться, нанести кровавую обиду, а далее мирно принимать в крепости гостей, поставщиков продовольствия, послов с дарами и самих родовых князьков с данью для Белого Царя и просьбой о личной дружбе. С прошениями о правдивом воеводском суде меж граничными соседями?.. Инфернальная русофобия.

В шорах двухсотлетней прогрессистской историографии недопустимо, абсурдно, казусно: ну, не мог, не должен был Ермак из своих отчаянных рубак и стрелков создать администрацию для неоглядного региона, населённого столь разбросанно и разнородно? Казаки-башибузуки и иноземные «солдаты удачи» годились для войны, но поручить им дьячие и подьячие дела? А остальных поставить в приставы, надельщики, рассыльщики и иные приказники?..

Наместники и сменявшие их местные воеводы утверждались царём и Боярской думой на два-три года. Как правило, это были отставные служилые люди – родовые бояре, дворяне и выслужившиеся дети боярские. За оклад – дабы не торговали и не побирались, воеводы вели военные, управленческие, стражные, судебные и налоговые дела, руководя приказными избами и столами. Отвечали воеводы даже за писцовые книги, в которые для финансовых отчётов в Москву собирали описания земель по их количеству и качеству, доходность и повинности населения. А ещё висели на них заботы о пополнении пороховых, дровяных и съестных припасов с описью… Притом наказы и указы из центра зачастую присылались с таковыми уточнениями: «как буде пригоже», «смотря по тамошнему делу», «как Бог вразумит».

И это не курьёз времени, не глупость (прозрейте, костомаровцы-ключевцы-соловьёвцы!) безграмотных дьяков и ленивых писарей приказной избы: при тогдашней неразработанности государственного законодательства нехватка законов гражданских и уголовных восполнялась законами веры. В пределах русской власти – законами Евангелия и совести. Так что православное государство продумано и вполне рационально полагалась на богобоязненную рассудительность своего православного представительства. И та православная совестливая рассудительность в местах тюркских, угорских, черкесских, мусульманских, буддийских, языческих воспринималась как закон крестьянского Белого Царя, принималась как суд убедительно праведный.

Справедливость Белого Царя и была главной опорой Ермака в его управлении Сибирью. Единственным ресурсом обеспечения его власти была Русская правда.

 

Война, как густейшая сосредоточенность болей, скорбей и страхов, беспощадно проявляет человека. В походе и боях невозможно притворяться, лгать и утаивать, скоро всем всё становится видно и бесспорно понятно. В этих общих на всех болях, скорбях и страхах очерчивает круг отвечающих друг за друга и полагающихся друг на друга. Круг тех, кто думает, действует и говорит – МЫ.

А ещё война возводит во власть истинного лидера. Нет более чтимого и доверенного вождя, кроме того, кто брал на себя боли, скорби и страхи своих дружников. Кто был равен с ними перед смертью, но вывел их в жизнь. Он – ось, вокруг которой и очерчивается МЫ. МЫ кристаллизуется ЛИДЕРОМ.

Отсюда столь ожесточённо усердная русофобская историографическая магистраль: клеветой, глумлением и фальсификацией, извне и изнутри, открыто издеваться и тайно потешаться над памятью героев Православия, дабы подорвать в настоящем и будущем само только вероятие объединения православного народа вокруг православного лидера… Пересмотрите школьные уроки истории…

 

Преображение вольных казаков и наёмников в верноподданных государевых слуг – ещё один религиозный подвиг Ермака-Василия Оленина. Доверие, перешедшее в веру с совершенным послушанием, преображение сознания людей, ох, своевольных, ох, негибких, – так, чтобы исполнив обещанное на Чусовой и получив долю добычи с копья, не разбежались они по своим путям-дорожкам, а остались, продолжили дружинное служение в сибирской украине – это подлинное чудо. Не в силе Бог, а в правде. Ермаковцы продолжили гибнуть от подлых засад и заманных предательств, от лютых холодов, безвременных метелей, от цинги. Но держались друг за друга, держались друг другом. Умирая друг за друга, жили друг другом. Чем вызывали уважение и благоговейное признание их силы у местных народов. Силы их Бога.

«Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф.5:14-16). Первый архиепископ Тобольский и Сибирский Киприан повелел записать в синодик соборной Софийской церкви для ежедневного поминовения имена Ермака-Василия и всех его товарищей, принявших смерть в Сибири. А в неделю Православия соборному протодиакону велегласно возглашать им вечную память.

Помянём своих героев и МЫ.