Дмитрий ВОРОНИН. ЧЕСТНАЯ СЛУЖБА. Рассказы

 

Дмитрий ВОРОНИН

ЧЕСТНАЯ СЛУЖБА

Рассказы

ДОЛГАЯ ДОРОГА К ДОМУ

 

Около одиннадцати вечера Валентин взглянул на часы и решил, что ему пора уходить, – скоро отходит последний автобус и нужно еще успеть добраться до вокзала.

– Пока, мужики, – встал он из-за стола. – Мне пора.

– Посиди еще, Валь, собираемся-то всего раз в три года, – стали его уговаривать друзья.

– Нет, не могу, жене обещал сегодня вернуться, – твердо сказал Валентин. – В следующий раз постараюсь выкроить побольше времени, а сейчас не обессудьте, нужно ехать.

– Тебя проводить?

– Не стоит, тут до остановки рукой подать, сяду в троллейбус и через десять минут на вокзале.

– Смотри, Валька, названивай, не пропадай опять, как в этот раз, – хлопали Валентина по плечам на прощанье друзья.

– Не пропаду, – пообещал Валентин и, взяв два больших пакета с продуктами, скрылся за дверью.

На город уже опускалась тихая теплая июньская ночь, редкие прохожие спешили домой. Спешил домой и Валентин, как вдруг неожиданно почувствовал облегчение в правой руке и услышал звон разбившегося стекла.

«Вот черт, невезуха!» – ругнулся про себя Валентин, глядя на оборвавшийся целлофановый пакет.

Он  поставил в сторону второй пакет и осторожно начал вытаскивать продукты из пострадавшего, раскладывая их на тротуаре. Быстро вытряхнув осколки банки со сметаной и обтерев газетой внутренность пакета, он аккуратно стал укладывать все обратно. И когда Валентин положил сверху последний пакетик с черешней, купленной в честь отпускных для детей, сзади кто-то резко схватил его за руку и заломил ее назад. Валентин вскрикнул от боли.

– Молчи, гнида, а то хуже будет! – услышал он хриплый полушепот. – Серега, обыщи его.

– Да вы чего, мужики, обалдели совсем? – удивился Валентин, увидев перед собой молодого парня в милицейской форме. – Вы, видать, спутали меня с кем-то.

– Ни хрена мы не спутали, – раздался сзади все тот же голос. – Обыскивай!  

Быстро пройдясь по карманам Валентина, рядовой милиции показывал свой улов.

– Бумажник, паспорт, ключи, какие-то чеки и квитанции.

– Хорошо, потом оформим изъятие, а теперь в отделение, – подтолкнул хриплый  Валентина в спину. – Залазь в машину! Серега, пакеты возьми.

Валентин, воспринимая все, как в дурном сне, при активной помощи хриплого оказался в «воронке́». Захлопнув за ним дверь, менты уселись в кабину. Валентин только успел заметить, что хриплый в погонах сержанта. Всю дорогу Валентин молчал, соображая, с чего бы это вдруг на мирных людей менты ни с того ни с сего набрасываться стали, но так ни до чего и не додумался.

Вскоре «воронок» остановился, дверь открылась, и Валентина отвели в один из кабинетов отделения милиции. Сержант подошел к столу, за которым сидел лысоватый майор, кинул ему Валькин паспорт с ключами от дома и прохрипел:

– Вот, с поличным поймали, машины обворовывал. Серега! – позвал он молоденького милиционера.

Серега поставил на стол два Валентиновых пакета.

– Что за чушь! – поразился Валентин.

– Молчать! – рявкнул майор. – Где это произошло? – обратился он к сержанту.

– На Баграмяна, у дома номер шесть, там всегда полно машин.

– Знаю, и как все было?

Валентин не верил своим ушам.

– Мы стояли, как и положено, с потушенными фарами, вдруг смотрим, этот за машинами, согнувшись, прячется и явно что-то там подозрительное делает. Ну, я Сереге кивнул, мы потихоньку из машины вышли – и к нему, а он так увлекся, что даже вякнуть не успел, когда я ему руки скрутил. Оказывается, он эти два мешка, – показал он рукой на вещдоки, – уже успел упаковать. С каких машин и что снял, смотреть не стали, сразу сюда. Думаю, вы скорее разберетесь.

– Правильно думаешь, – похвалил сержанта майор. – Пока свободны, но будьте где-нибудь рядом, скорее всего, понадобитесь.

– Игорь, – обратился майор к сидящему рядом лейтенанту, – разгрузи-ка мешочки, посмотрим, что этот деятель тут у нас в районе успел нахапать.

– Ничего я не хапал, – попытался избавиться от страшного наваждения Валентин. – Там магазинные и рыночные покупки.

– Ну конечно, – перебил его, ухмыляясь, начальник, – конечно, покупки, а что же еще. Вот мы и глянем, что можно купить на рынке ночью. Интересно, аж до не могу.

– Ладно, смотрите, – вяло произнес Валентин, чувствуя, что доказывать свою невиновность этому стражу порядка совершенно бесполезно.

– Игорек, ты слышал? Он разрешает, – съехидничал майор. – Ну и что же тут?

Лейтенант недоуменно пожал плечами, глядя на разложенные вещественные доказательства.

– Ерунда какая-то, Степан Иванович. Черешня, кефир, огурцы, редиска, кофе, колбаса, конфеты и бутылка водки в одном пакете, книги, две видеокассеты и шесть аудиокассет – в другом.

– И все? – разочарованно переспросил майор.

– И все.

– Однако… – почесал затылок Степан Иванович. – Что, эти кретины на месте не могли проверить содержимое сумок? Ну-ка, лейтенант, кликни их сюда.

Лейтенант выглянул в коридор.

– Сержант, зайди.

– Сержант, – показал майор на вещи, разложенные на отдельном столе, – это, по-твоему, запчасти, снятые с машин?

– Товарищ майор, – насупился хрипун, – я не говорил, что он что-то свинчивал с машин. Я сказал, что он подозрительно лазил возле них и что-то укладывал в свои пакеты.

– Ясно, – оживился майор. – Свободен пока.

После ухода сержанта майор перевел задумчивый взгляд на Валентина.

Валентин же молча ждал скорой развязки.

– Ладно, пусть ты ничего с машин не снимал, – стал рассуждать «Шерлок Холмс», – зато просто их ограбил. Открывал двери и брал то, что хозяева забыли домой снести. Так?

– Нет, не так. Я уже говорил, что это мои покупки, – спокойно ответил Валентин.

– Угу, – кивнул головой майор и взял наконец-то в руки его паспорт. – Значит, Федоров Валентин Андреевич, год рождения тысяча девятьсот шестьдесят третий, женат, двое детей. Живешь в поселке Восточном, так? И что же ты, женатый человек, отец двоих детей, делаешь ночью в городе, вместо того чтобы мирно спать со своею половиной?

– Я уже сказал, покупал продукты.

– Ночью?

– Днем.

– Ну, купил бы и ехал спокойно себе домой. Так нет, ты выждал момент, когда стемнеет, и стал обкрадывать автомобили, – сделал вывод лысеющий сыщик. – Вот эти книги и кассеты тому прямое доказательство. Чем ты вообще занимаешься?

– Я учитель.

– Учитель? – выпучил майор глаза и вдруг расхохотался. – Игорек, ты только посмотри на этого учителя, с такой-то мордой!

– Да уж, – усмехнулся лейтенант.

– Ты в зеркало на себя глянь, – предложил Валентину зеркало майор.

Валентин взглянул на себя и ухмыльнулся. Губы распухли, на лбу лиловая ссадина.

– Чего ухмыляешься, самому смешно стало?

– Да нет, это ваши архаровцы постарались, когда в «воронок» помогали залезть.

– Ты это брось, – посуровел майор, – в наших органах рукоприкладство не в почете!

– Читал, знаю, – кивнул головой Валентин. – Может, все же отпустите, ведь и дураку ясно, что я ничего не крал и даже не собирался, просто ручки у пакета оборвались, вот и пришлось разбитую сметану выбросить.

– Может, дураку и ясно, – вновь перешел на издевательский тон майор, – а мне не ясно. Пока все досконально не проверим, будешь сидеть здесь.

– А мне все равно, – согласился Валентин, – последний автобус у меня давно уже ушел.

– Тем лучше, спешить тебе некуда, – поднялся из-за стола сыщик. – Игорь, сходи-ка, сними с него отпечатки пальцев.

– Это еще зачем? – удивился Валентин.

– А затем, чтобы идентифицировать их с отпечатками пальцев, оставленных то­бой на легковушках, которые ты обворовывал. Ясно? – угрожающе улыбнулся майор.

– Ясно, – пожал плечами Валентин. – Только ни к чему все это, нет там моих отпечатков.

– В перчатках, что ли, работал? – прищурил глазки «Шерлок Холмс».

Валентин только раздраженно махнул рукой.

– Ладно, веди его, Игорь, на дактилоскопию, а я пока справки о нем наведу.

Через двадцать минут Валентина привели обратно.

– Садись вот туда, в угол, и жди результатов, – показал начальник на отдельно стоящий стул.

Валентин, конечно, был ужасно возмущен всей этой ситуацией, сложившейся вокруг него, но виду не показывал, решив подождать развязки, тем более что был слегка пьян. А кто их знает, начнешь свои права качать – еще в вытрезвитель отправят, поди потом докажи, что ты не верблюд.

– Так говоришь, учитель ты? – вновь обратился к Валентину майор.

– Да.

– Ну-ну, – забарабанил пальцами по столу сыщик. – А как ты, учитель, объяснишь нам, как на вашу нищенскую зарплату можно купить четырнадцать книг, две видеокассеты и шесть аудиокассет, да еще столько продуктов? Шикарно живешь, если в один день позволяешь себе такие траты.

– Я отпускные получил.

– Да ну? – притворно удивился начальник. – И где же они?

– Ваши архаровцы честно конфисковали, – мстительно пошутил Валентин.

– Ты это прекрати! – ударил кулаком по столу майор. – Если бы они изъяли у тебя хоть какую-то сумму, то деньги лежали бы здесь, – показал на стол сыщик, – передо мной.

– Ну, это не моя вина, – безразлично пожал плечами Валентин. – Значит, с дисциплиной у вас какие-то проблемы.

– Игорь, где они? – раздраженно обратился к лейтенанту майор.

– Выехали на место происшествия.

– Ладно, потом разберемся, – и майор повернулся к  Валентину. – Но если набрехал, пеняй на себя.

Валентин благоразумно промолчал, решив не раздражать лишний раз «Шерлока  Холмса». Тот  с минуту пожирал его взглядом, а потом опять позвал лейтенанта.

– Игорек, ты есть хочешь?

– Перекусил бы чего-нибудь.

– Слушай, мы ж бумаги на учителя еще никакие не составляли? – поинтересовался майор у Игорька.

– Нет.

– Ну, тогда можно и похавать, – подмигнул сыщик.

– Понял, – расплылся физиономией Игорек. – Что будем кушать?

– А что там у него, напомни?

– Колбаса, редиска, огурцы, черешня, конфеты, – перечислял лейтенант.

– Достаточно, – прервал его майор. – Значит так, нарежь колбасы и огурчиков, редиску и черешню помой и водочку открой. Ты конфеты любишь?

– Не очень.

– Я тоже, положи назад, – майор сглотнул, предвкушая знатную трапезу. – Действуй, Игорек.

Пораженный такой наглостью, Валентин открыл рот, вытаращил глаза и сидел так, уставившись на Игорька, который вовсю распоряжался его продуктами.

– Ты посмотри на него, Игорек, – заржал майор, тыкая пальцем в сторону Валентина. – На рожу его только глянь!

Игорек тоже издал лошадиные звуки, взглянув на Валентина.

– Что рот раззявил? – давился смехом сыщик. – И не мечтай, тебе не обломится.

Валентин закрыл рот, помотал головой, стараясь скинуть с себя это наваждение, но оно не проходило.

– А вы отдаете себе отчет в том, что вы делаете? – пораженно спросил он стражей порядка.

– Конечно, – продолжал улыбаться майор, набирая горсть черешни, – конечно, отдаем, милый ты наш кормилец.

– И уверены, что это сойдет вам с рук? – поражался дальше Валентин.

– Сойдет, милый, сойдет, – влил в себя стакан водки «Шерлок Холмс» и зачавкал колбасой.

– Вот это да! – схватился руками за голову Валентин. – Такого в моей жизни еще не было.

– В твоей жизни много еще чего не было, – ухмыльнулся майор, – и моли лучше бога, чтобы того, чего еще не было, не было вообще. А то ведь мы можем и устроить. Так, Игорек?

– Угу, – хрустел огурцом молоденький летеха.

Валентин отвернулся от бравых сыщиков и стал изучать стены и потолок помещения.

– Ну, ладно, – закончив трапезу и вытерев губы, отрыгнул майор, – время уже к утру, скоро дежурство сдавать. Ты, учитель, можешь быть свободен, – и бросил на край стола паспорт с ключами.

Валентин недоверчиво посмотрел на него

– Шутите?

– Я вполне серьезно говорю, забирай свои вещи и катись отсюда, пока мы добрые.

– А как же деньги? – осторожно поинтересовался Валентин, укладывая книги и оставшиеся продукты в пакет.

– Какие деньги? – возмутился майор. – Игорек, ты брал у него какие-нибудь деньги?

– Да что вы, Степан Иванович, как можно?! – заиграл в негодование лейтенант.

– Вот видишь, лейтенант не брал, я тоже, так что вали отсюда, или тебя в вытрезвитель оформить? – хитро подмигнул Вальке сыщик. – Запашок-то от тебя я сразу уловил. Как ты думаешь, останешься ты учителем после посещения вытрезвителя или нет?

– Хорошо, я согласен, не было денег, – внутренне весь кипя, кивнул головой Валентин. – Так я пошел?

– Иди и смотри, детей хорошо учи и воспитывай, – наставительно хохотнул майор на прощанье.

«Вот же подонки!» – выругался Валентин, выйдя на улицу. Он посмотрел на часы и направился в сторону Сашкиного дома с надеждой застать еще там дружескую компанию.

Дверь открыл полусонный Сашок.

– О, Валька, ты чего? – удивился Сашка. – Заходи. Случилось что? Все лицо покарябано.

Валентин молча прошел на кухню, уселся на табуретку и нервно закурил.

– Да что случилось? – разволновался дружок.

– Водка есть?

– Есть, – достал бутылку из холодильника Сашка.

– Налей стакан, полный, – Валька залпом опрокинул в себя обжигающую жидкость. – А теперь слушай.

И Валентин со злостью стал рассказывать о своих ночных приключениях. Саня сидел за столом, время от времени стучал по нему кулаком, выкрикивая при этом: «Вот же сволочи! Ну и скоты! Господи, ну какие же скоты!».

– Саня, – закончил рассказ Валентин, – Олег давно ушел?

– Не уходил, спит у меня.

– Так что ты молчишь! – вскочил из-за стола Валька. – Буди его скорее.

Сашка бросился из кухни в комнату, и через минуту Валентин по новой рассказывал свою историю для Олега.

Олег молча сидел, слушал и кивал головой.

– Олег, ты тоже майор, что посоветуешь? – умолк в напряженном ожидании Валька.

– Так, мне все ясно, – поднялся Олег. – Я сейчас еду к ним в отделение, а вы ждите.

Через два часа раздался звонок.

 Сашка бегом открыл дверь и впустил Олега.

– Вот, – положил на стол деньги Олег. – Пересчитай, все ли?

– Все, – пересчитал купюры Валентин. – Как тебе удалось?

– Ну, это мое дело, – зло отрезал Олег. – Налей, – кивнул он Сашку.

– И мне, – напомнил Валентин.

Мужики молча опорожнили стаканы.

– Что мне теперь посоветуешь делать? – обратился к Олегу Валентин. – В суд подать или жалобу на них в управление написать? Ведь нельзя же такое спускать.

– Нельзя, – согласился Олег. – Но обращаться куда-то я тебе не советую, ничего не докажешь, себе только хуже сделаешь. Они ведь ни перед чем не остановятся, чтобы себя отмазать, а у тебя свидетелей нет.

– А ты?

– А я не свидетель, Валентин, я твой друг. Я тебе деньги привез и большего от меня не требуй, – разозлился Олег.

– Так ты что, с ними заодно? – включился в разговор Сашка.

– Иди ты... Не понимаешь ничего, так не лезь! – огрызнулся Олег.

– А ты объясни, может, пойму, – обиделся Сашка.

– Нет, дружок, ничего я объяснять вам не буду, – нахмурился Олег. – Но поверьте мне, что этого дела так не оставлю, кто-то за это ответит. Верите?

Валентин согласно кивнул.

– Вот и хорошо, а теперь постарайся забыть об этом случае, – обратился к нему Олег. – Считай, что приснился тебе дурной сон.

– Допустим, для меня это дурной сон, потому что у меня есть такой друг, как ты. А как быть тем, у кого таких друзей нет?

– Жить, – еле слышно ответил Олег. – Просто тихо жить.

 

ПОСЛЕДНЯЯ ОХОТА

 

Лес нервно нашептывал октябрю утренний мотив ушедшего лета, разбрасывая разноцветную листву в порывах редкого ветра. Он тщетно доказывал осени правду теплых дней, призывая солнечные лучи в свидетели своего недавнего зеленого триумфа. Однако сонное солнце неохотно выглядывало из-за свинцовых облаков.

Бесконечный мелкий дождик монотонно уговаривал деревья забыть несуществующий летний мотив давно минувших дней, и это настойчивое, тягучее убеждение со стороны осенней непогоды могло заставить любого отступиться от несбыточных надежд на скорое возвращение тепла, но только не лысеющий лес. Этого не усыпишь страхами о скорых холодах, в нем кровь еще играет, как у азартного игрока, сидящего за ночной рулеткой.

И эта иллюзия былого величия подпитывалась суетящимися людьми, мелькавшими тут и там среди обнажающихся деревьев. Выстрел, еще выстрел. Дикий крик умирающего зверя. Треск сухих сучьев. И новый выстрел. Потом еще и еще. И вновь предсмертный крик. Это ли не доказательство жизни! Теплая кровь на пожухлой траве, неостывшее тело мертвого лося и пальба, пальба, пальба.

– Авдей, закругляемся, – раздался усталый приказ крупного лысого мужчины, с выпирающим из широкой штормовки брюшком.

– Слушаюсь, Антон Васильевич! – моментально отреагировал подтянутый, широкоплечий парень.

Отойдя чуть в сторону и достав из-под дождевика портативную рацию, он резко прокаркал в нее:

– Всем отбой, сбор в квадрате четырнадцать у старой зимовки через полчаса!

– Вот и ладно, – задумчиво вздохнул губернатор, наливая из литровой фляжки в подставленную чашку марочный коньяк. – С удачной охотой, господа! – опрокинул в себя обжигающую жидкость Антон Васильевич.

Кто-то из свиты тут же протянул ему плитку шоколада.

– Авдей, распорядись подобрать трофей, рассчитайся с загонщиками  и присоединяйся к нам, – кивнул телохранителю хозяин и повернулся к свите: – Пошли, свежачком закусим.

Через двадцать минут раскрасневшийся от быстрой ходьбы и доброго дорогого коньяка временный хозяин приличного куска российской земли в окружении своей разномастной свиты вошел в лесную беседку, площадью с хорошую танцплощадку.

– Располагайтесь, господа, – покровительственно повел рукой губернатор, усаживаясь в мягкое итальянское кожаное кресло во главе огромного дубового стола.

Лениво ткнув вилкой в кусок ветчины, Антон Васильевич подал сигнал к началу трапезы. Окружение тут же  задвигало тарелками, застучало ножами и вилками. Оголодавшие за время охоты чиновники жадно набросились на еду. Сам хозяин пребывал в каком-то меланхоличном состоянии, будто в предчувствии чего-то непоправимого.

Он сидел за столом, низко склонив голову, и время от времени опрокидывал в себя порцию коньяка. Свита, стараясь не тревожить думы Антона Васильевича, все свое внимание уделяла молчаливому приему пищи.

Неизвестно, как  долго бы продолжалось это унылое застолье, если бы вдруг не раздался далекий приглушенный крик: «Эст!».

– Что такое? – вздрогнул губернатор, подняв голову. – Кто-то кричал или мне послышалось?

– Да вроде как прокричали, – согласно закивало окружение.

– А чего кричали? – повернулся к Авдею Антон Васильевич.

– Не расслышал, – виновато развел руками охранник.

– А кто понял? – обратился хозяин к свите.

Все молча пожимали плечами, и в этот момент издалека вновь донеслось протяжное «Э-эст!».

– Кто это? – снова повернулся к Авдею губернатор. – Наши все на месте?

– Ашота Георгиевича Потосяна нет, Антон Васильевич, – нагнулся к хозяину Авдей.

– Доблестного фээсбэшника? – ухмыльнулся губернатор. – Шпионов ловит, наверное.

За столом раздался дружный смех, шутка хозяина имела успех.

– Зверье его, конечно, не устраивает, подавай ему агентов вражеской разведки, – смех грянул с новой силой.

– Орден зарабатывает, – осмелел кто-то из свиты.

– Очередное звание, – поддержал его под общий хохот другой.

– И самое главное, что под носом у начальства расправляется, так сказать, при свидетелях, – улыбнулся губернатор.

 «Э-эст!» – донеслось до хохочущих.

– Опять орет, – удивился Антон Васильевич. – Сколько же их там?

– А может, он вовсе не шпионов ловит, а лосиху завалил? – выдвинул новую версию главный милиционер губернии. – Лося-то мы подстрелили.

– Лосиху, говоришь? – рассмеялся губернатор. – Так чего ж тогда орет?

– Много ему одному, – хитро подмигнул мент. – Видать, крупна оказалась.

Хохот вокруг грянул с новой силой.

«Э-эст!»

– Совсем завалил! – чуть ли не рыдая, выдавил из себя хозяин.

«Э-эст!»

– Еще раз завалил, – давилось слезами окружение.

«Э-эст!»

– Ну, это уже слишком! – держась за бок, поднялся губернатор. – Пошли посмотрим.

И гогочущая толпа рванула из-за стола.

«Эст, эст, эст!» – разносился по притихшему лесу громкий визг запоздалого охотника.

– Нам оставь хоть кусочек, – веселилась компания малость захмелевших мужиков, перешедших на полубег.

С диким улюлюканьем шумная орава охотников вылетела на небольшую поляну и, резко остановившись, уставилась на происходящее.

В середине поляны стояла одинокая береза, а на ней, на нижней ее ветке, повис толстый начальник ФСБ, беспомощно дергая ногами. Штанина правой ноги была сорвана, и на ее месте виднелась крупная кровоточащая рана. Под деревом стоял здоровенный раненый секач и пытался в очередной раз дотянуться своими клыками до ног горе-охотника.

«Эст!»

– Ест! – побледнел губернатор, глядя на происходящую драму.

В следующее мгновение секач повернул голову в сторону прибежавших, и на несколько секунд воцарилась гробовая тишина. Свита, разинув рты, смотрела на кабана, а тот, в свою очередь, вперил злобный взгляд  в опешившую компанию. До охотников наконец-то дошло, что ситуация оказалась далеко не смешная: все оружие осталось на зимовке. Секач угрожающе хрюкнул и тихонько направился в сторону прибежавших, что послужило сигналом к всеобщему отступлению. Самые резвые и необремененные лишним весом охотники тут же взобрались на деревья, остальные заметались в панике, выискивая подходящее укрытие. Кабан, определив для себя цель, бросился в ее направлении. Жертвой оказалась самая важная персона, брошенная челядью на произвол судьбы. Персона, икая от испуга, пыталась залезть на дерево, но руки не могли подтянуть тяжелое туловище и беспомощно соскальзывали вниз. Плача от злого бессилия и страха, Антон Васильевич прислонился спиной к стволу дерева в ожидании неизбежного. И когда вепрю оставалось пролететь до хозяина каких-то пять метров, раздался пистолетный выстрел Авдея.

Кабан будто бы ударился о невидимую преграду и тут же зарылся мордой в землю в двух шагах от губернатора. Антон Васильевич медленно сполз по стволу и беззвучно разрыдался.

Через полчаса удрученные охотники на большой скорости неслись в своих джипах в направлении  ближайшей больницы. Скорбные испуганные лица выражали полную растерянность.  В третьей от головы колонны машине полулежал на заднем сиденье Антон Васильевич и жадно хватал посиневшими губами неуловимый воздух. Персональный врач губернатора тщетно пытался успокоить срывающийся мотор хозяина, вводя ему лошадиные дозы сердечных стимуляторов.

А в это время лысеющий лес забрасывал своими разноцветными листьями последнюю жертву последней дикой охоты умирающего губернатора.

 

ЧЕСТНАЯ СЛУЖБА

 

Михася Ярошука призывали в армию. Восемнадцать Михасю исполнилось в феврале, а в конце апреля уже и повестка подоспела – милости просим в доблестные войска, защищать честь Украины.

 Михась, парубок видный, высокий, под метр девяносто, мускулистый, батьке и деду справный помощник во всех домашних делах. Он и дров порубить, и сена заготовить, и мешки с бульбой в тракторный прицеп накидать, и воды матери в огород вёдрами натаскать, и теплички покрыть, а ещё огурцы-помидоры в корзинах домой отнести, яблоки в подпол спустить, скотину, когда надо, прибрать. В общем, нужный работник при доме, послушный и безотказный, родительская гордость. Всем бы таких детей, горя б люди не знали.

 Михась и охотник что надо, стрелок меткий, зверю шанса не даст, дедова закваска. В кухне, благодаря ему, всегда мясо найдётся.

 – Михася в армию берут, праздник в доме, – гордо расхаживал по горнице, разглаживая седые обвисшие усы, дед Сашко. – Надо проводить хлопца, чтоб всем кругом знатно было. Народ созывать пора. Когда ему, напомни? – обратился он к отцу призывника.

 – Так первого мая идти, нехороший день, москальский праздник, – озабоченно потёр лоб батько Андрий. – Да и в спецнабор какой-то вроде определили.

 – И в чём печаль? В спецнабор! За сына не рад, что выделили из всех? Кому ещё такая честь в селе, скажи, а? То-то.

 – Неспокойно всё ж как-то на сердце, времена-то вон какие.

 – А какие? Обычные времена. Не лучше и не хуже других времён. Всегда такое было. И с тобой, и со мной, и с дедом твоим Иваном, и с прадедом Панасом. И ничего, все служили да живы-здоровы остались. Так и Михасю это же уготовано, не сомневайся. Наша семья заговорённая, под Богом ходим, пресвятая дева Мария нам защитница. Поди-ка лучше девок наших созови, наказы нужно важные сделать.

 Девки, две незамужние молодухи Оксанка да Ульянка – Михасины сёстры, бабка Ганна да мамка Наталка и даже совсем уж старая бабка Христя, получив мужской инструктаж, с вдохновением впряглись в предпраздничную суету. Дом и подворье намывались, украшались, прихорашивались к приему дорогих гостей. Со скотного двора каждый день раздавались то дикий визг свиньи, то рёв обезумевшей тёлки, то испуганное кудахтанье куриц да всполошённый гогот загнанных в угол гусей. В летней кухне постоянно что-то шипело и шкворчало до самого позднего вечера, а уже затемно над ней начинал куриться дымок, и по округе разносился сладковатый запах браги.

 – Хороша горилка будет у Андрия, – втягивали ноздрями воздух сельские мужики, проходя мимо ярошуковской хаты, – погуляем знатно.

 

Тридцатого апреля в подворье Михася Ярошука собралось больше двух сотен народу: родня почти вся, кроме дядьки Василя, соседи, друзья-товарищи, подруги. Столы, выставленные в три длинных ряда от входа в дом и застеленные  узорными бумажными скатертями, ломились от угощения. Свинина, телятина, птица, рыба, сало, домашние колбасы, сыры, овощи свежие, солёные, маринованные, фрукты, одним словом – ешь, не хочу. Да и со спиртным всё в полном порядке, горилка между блюд в двухлитровых бутылях красуется, наливочка в графинчиках искрится, вино домашнее, хочешь виноградное, хочешь яблочное, на солнышке переливается, пива наварено немеряно. Праздник так праздник.

 За главным столом, по центру, посадили самого виновника торжества. По правую руку от него отец с матерью, то бишь Андрий с Наталкой, рядом крёстные – дядька Мирон и тетка Ева, по левую же руку самые что ни на есть старейшины семьи – прадед Иван и прабабка Христя, за ними сразу дед Сашко с бабкой Ганной. Ну и в остальном всё по справедливости. Ближе к Михасю родня ближняя, потом дальняя. И в сторонних рядах всё чин чином, с одного края дружки-подружки Михася, с другого соседи и друзья-подруги батькины да дедовы. Только из погодков прадеда Ивана и прабабки Христи никого, они последние в селе долгожители.

 Андрий Ярошук за главного сегодня на правах отца новобранца, ему и застолье вести. Встал Андрий важно, тишину нагнал, кашлянул для солидности, вышиванку поправил, волосы пригладил и начал слово говорить.

 – Дорогие наши все, и родня, и други, и соседи! Вот видите, какой у нас сегодня день, важный день, праздник. Вы понимаете.

 За столами одобрительно закивали, подтверждая правоту сказанного.

 – А то…

 – И у нас було…

 – Праздник в доме…

 Андрий поднял руку. Сдерживая лавину чувств односельчан и дождавшись тишины, продолжил.

 – Так вот, значит, я про важный день доскажу как есть. Он, конечно, очень важный, важней, может, и нет. Может, даже и главный он у нас в семье. Ну, в этот год точно, что главный, тут и говорить нечего. А знатного в нём вот что. Наш Михась становится защитником, нашим защитником, моим и матери, деда своего и бабки, прадеда и прабабки и вот сестёр своих тоже. Он и вас всех под защиту берёт. Так, правильно я слово говорю? – обвёл всех растроганным повлажневшим взглядом Андрий.

 – Так, так, – загалдели кругом гости. – Хорошо говоришь, верно.

 – А если так, – вновь поднял руку застольник, успокаивая собравшихся, – то вот вам истина. Все Ярошуки завсегда были честными защитниками и не сгинули в своей службе на благое дело Родины, а уберегли себя для дальнейшей пользы жизни. Уберегли для общества и семьи. Вот я и хочу дать слово старейшине нашей семьи, самому главному нашему предку, человеку почётному и геройскому, прадеду нашего Михася – Ивану Панасовичу Ярошуку. Пусть скажет своё важное слово парубку, а мы поднимем чарки и послушаем.

 Вокруг разразились аплодисменты.

 – Давай, дед Иван, скажи слово потомку, нехай впитывает.

 Худой, сгорбленный годами старик, с заострённым ястребиным носом и слезящимися полуслепыми глазами, медленно приподнялся со своего места и дрожащим голосом произнёс:

 – Чего тут говорить, тут моя речь короткая. Служи честно, внучку, верой и правдой служи, как прапрадед твой Панас служил.

 

 Прапрадед Панас служил у Юзефа Пилсудского. Попал он в польскую армию в тот момент, когда пан Пилсудский с Советами воевал. Скорее даже не попал, а попался по собственной глупости. В село как-то поутру вошёл взвод солдат во главе с подпоручиком. Всех мужчин согнали на площадь перед церковью и обнародовали добровольный указ о призыве в Войско польское.

 – Кто пойдет к нам на службу, получит жалование и землю, – торжественно объявил с церковного крыльца благую весть подпоручик и вдруг, неожиданно, положил руку на плечо стоявшего чуть ниже Панаса. – Хочешь землю, хлопец?

 – Хочу, пан офицер.

 – Молодец, хлопче, будет тебе земля, много земли, но только после победы. Запишите героя в солдаты.

 Вот так и призвали Панаса в армию. К обеду он уже при форме садился на телегу, не попрощавшись как следует ни с отцом, ни с матерью.

 – Дурак, земли на могилу получишь, конечно, – только и успел сказать напоследок Панасу отец.

 Панасу воевать не пришлось, повезло дураку, отправили его сразу же в лагерь для русских военнопленных, что в Стшалкове расположился. Туда русаки потоком стекали. Пан Пилсудский на тот момент хорошо трепал Красную армию, вот и скапливался служивый народец в польских лагерях. Людей для охраны катастрофически не хватало, поэтому часть новобранцев переместили в тыл надзирателями, мол, послужите пока тут великой Польше, а потом уж и на фронт. Панас, хлопец крестьянский, хваткий, сразу же смекнул, что только особое старание и рвение перед начальством спасёт его от гибели на поле боя. И он старался.

 Стояла зима. И несчастные русские солдатики быстро превращались в ходячих мертвецов. Жили они в наспех сколоченных лёгких бараках, которые не отапливались, а разжигать огонь внутри помещений категорически запрещалось в целях соблюдения безопасности этих строений. Многие из красноармейцев попали в плен еще до холодов и были в летнем обмундировании, что только усугубляло их плачевное состояние. Холод и голод активно помогали смертушке делать свое дело.

 – Эй, москаль тухлый, давай сюда. Прытче, прытче, – подозвал к себе пленного доходягу Панас, стоя в кругу охранников. – Жрать хочешь?

 – Хочу, вельможный пан.

 – Землю жри. Съешь три жмени, дам хлеба. Ну что, Иван, съешь?

 – Афанасий я.

 – Панас, – загоготали кругом охранники, – ты бачишь, тёзка у тебе выискался, Афанасий! А может, это братец твой, может, близняк. Гляньте, хлопцы, как схожи, прям один в один. Может, и ты, Панас, москаль? Что скажешь?

 Панас аж поперхнулся от неожиданности. Лицо его налилось кровью, и он со всего маха ударил кулаком русака в живот, а когда тот  согнулся в три погибели, сбил его с ног ударом в голову и, уже лежачего, принялся остервенело пинать ногами куда попало, с ненавистью приговаривая:

 – Який я тёзка ему, курве москальской, який я ему тёзка!

 – Хорош тебе, – через несколько минут охранники оттащили Панаса от жертвы, – не бачишь, что ли, сдох твой тёзка уже, хрипеть перестал.

 – Добрый пёс знает свое дело, – усмехнулся в сторону озверевшего надзирателя лагерный хорунжий. – Честно служить будет.

 

 – Молодец, Иван Панасович, верно сказал, коротко и верно, – вновь взял слово Андрий, дождавшись, когда опустеют чарки. – Наш далёкий предок служил нашей ридной крайне всею правдою, и мы его не посрамили ни на миг, вся наша семья Ярошуков. Вот и батька мой не соврёт. Скажи своё слово, батька, твой черёд пришёл.

 Дед Сашко, высокий, стройный седовласый старик, с таким же ястребиным носом, как у своего отца,  важно встал из-за стола и поднял чарку отменного первача.

 – И что тебе сказать, внучек мой дорогой, Михась. Помню тебя вот таким, – показал Сашко рукой у своего пояса. – А и тогда ты лихо уже с крапивой воевал. Палку в руку – и айда рубить вражину налево и направо. И пока всю её не сничтожал, с поля боя не уходил. Храбро сражался. Хоть и жалила она тебя нещадно, а ты  только губы поджимал да заново на вражину кидался. Вот так же храбро шёл в бой и батька мой, твой прадед, Иванко. Храбро и честно. За правду. Вот тебе и моё слово. Служи так же честно, как твой геройский прадед Иванко. И если в бой придётся, то так же смело, как он.

 

 … Иванко в рядах охранного батальона вошёл в белорусские Борки ранним утром, когда деревня только-только пробуждалась к работе. Зондеркоманда СС взяла Борки в плотное кольцо, а хлопцы Романа Шухевича направились по хатам – сгонять народ к бывшему сельсовету.

 – Шнель, шнель, партизанское отродье!

 – Пане полицай, да куда ж я с малыми дитятками? Дозвольте дома остаться.

 – Геть, геть, дурна баба, сказано всем – значит, всем!

 Украинские националисты силой вышвыривали из хат жителей и прикладами гнали их вперёд. Тех, кто не мог двигаться самостоятельно, расстреливали на месте. За националистами в  дома входили немецкие солдаты из команды тылового обеспечения, вытаскивали во двор наиболее ценные вещи и тут же грузили их в грузовики и подводы, управляемые местными полицаями. Одновременно из сараев выгоняли уцелевшую скотину, а когда реквизиция добра заканчивалась, поджигали подворье.

 Над Борками клубился дым и стоял обречённый вой жителей.

 – Эй, пострел, ты куда забрался? – улыбнулся Иванко незамысловатой хитрости пятилетнего пацанёнка, схоронившегося от беды в крапиве. – И не больно-то тебе там сидеть? – жалится же!

 – Ой, дзядзька, балюча, – всхлипнул мальчуган.

 – Так вылезай оттуда.

 – Не магу. Матуля загадала, каб сядзеу и не вылазяць без яе дозволу.

 – Так это мамка твоя меня и прислала, чтоб я тебя к ней отвел.

 – Прауда? – обрадовался пацанёнок, выбираясь из зарослей жгучей травы.

 – Правда, вот те крест, – улыбаясь, перекрестился Иванко. – Давай руку, к мамке пойдем. Как зовут-то тебя, герой?

 – Янка.

 – Во как, тёзка значит.

 На площади у большого амбара Иванко подтолкнул мальчугана в сторону подвывавшей толпы.

 – Иди, Ваня, ищи свою мамку. Там она, ждёт тебя.

 Через полчаса народ загнали внутрь амбара, закрыли ворота на засов, облили деревянную постройку бензином и подожгли.

 – Ярошук, – подошёл к Иванку гауптман, когда все было кончено, – видел, как ты щенка за руку привел. Молодец, честно служишь, хорошо воюешь. Награду получишь, как во Львов вернёмся.

 

 – Вот как-то незаметно и моё слово напутствия приспело, и мне говорить сыну важное очередь пришла, – приосанился Андрий, вобрав в себя выпирающий животик. – А есть ли мне ещё что сказать после наших уважаемых дедов? Могу ли я после них? Есть ли у меня честь, люди добрые?

 – Есть, есть, Андрий. Честь отца на сына. Говори слово, – зашумели за столами.

 – Ну что ж, тогда скажу, – повернулся отец к Михасю, – Слушай сюда, сынку. Большая честь тебе вышла – служить за родную землю. Не посрами наш род вдали от дома. Будь смелым и решительным в своих помыслах. Держи своего врага на мушке верно, как дед Сашко тебя учил. А дед Сашко знатный учитель, он в службе своей врагу шансов не давал. Бери с него пример, служи честно, Михась.

 

 …В Чехословакию Сашко Ярошук попал почти перед самым дембелем в составе воздушно-десантной дивизии с приказом взять под контроль пражский аэродром «Рузине» и обеспечить прием основных сил советской группировки войск. С Пражской весной надо было покончить раз и навсегда, как с рассадницей контрреволюции в социалистической Европе. Вот Сашко и должен был этим заняться, а ведь он уже о скорой свадьбе с Ганкой мечтал. И тут  такая заваруха, будь она неладна! Все планы Сашка накрылись в одночасье, как корова языком их слизала. Никто ведь теперь не скажет, сколько это всё с чехами продлится, может, месяц, а может, и год. А если Ганка другого парня встретит? В общем, злой был Сашко на всех, ох и злой. Ходил по границе аэродрома в охранении и бубнил себе под нос: «Москали кляти, чтоб вам всем в аду гореть!».

 Недели через три в очередном вечернем дозоре из зарослей кустарника, что рос вдоль дороги, ведущей к аэродрому, на Сашка и его сослуживца Максима под крики «Invaders, jdi do Moskvy!» обрушился град увесистых камней, один из которых пробил голову товарища. Максим от удара потерял сознание и тихо стонал, лёжа у обочины. Неизвестно, как бы там сложилось с самим Сашком, который от испуга расплакался и не мог сдвинуться с места, если бы не неожиданное появление немецкого мотоциклиста, резко притормозившего около раненого. С ходу оценив обстановку, гэдээровский солдат сорвал с плеча автомат и с колена дал длинную очередь по кустам, откуда исходила опасность. Кто-то обреченно вскрикнул в обстрелянной стороне, и за этим вскриком последовали громкие всхлипы. Немецкие военнослужащие, вошедшие вместе с советским контингентом войск в Чехословакию, особо не церемонились с местным населением, в случае непослушания тут же брали оружие наизготовку и при малейшем подозрении на агрессию со стороны чехов применяли его без предупреждения. Спаситель Сашка, не обращая никакого внимания на плач и стоны в зарослях кустарника, подошёл к Максиму, отложил оружие и быстро оказал десантнику первую помощь – обработал рану, перевязал голову, сделал обезболивающий укол и по рации связался со своими. Всё это заняло несколько минут, после чего немец повернулся к Сашку, успевшему прийти в себя.

 – Ком, рус, – показал он в направлении зарослей.

 Метрах в пятнадцати от дороги лежал первый чех и громко стонал. Парню было столько же лет, сколько и молодым солдатам, подошедшим к нему, лет двадцать, не больше. Глаза у него помутнели, веки слабо подрагивали, рана в груди несчастного была страшной и не оставляла ему почти никаких шансов на жизнь. Немец передёрнул затвор и выстрелил одиночным в голову. Чех всхрипнул и затих. Сашко с благоговейным ужасом смотрел на деловито спокойного немца, который молча присел перед жертвой, быстро обшарил его карманы, достал какой-то документ и положил его в свой планшет.

 – Ком, рус, – вновь поманил за собой Сашка немецкий солдат.

 Пройдя ещё метров двадцать, военнослужащие обнаружили насмерть перепуганного паренька лет шестнадцати, который обречённо сидел на земле и громко всхлипывал. У мальчишки была прострелена нога.

 – Аусвайс! – навёл на паренька автомат немец. – Шнель!

 – Не аусвайс, – растёр слёзы по лицу мальчишка.

 – Найм?

 – Александр.

 – Надо же, тёзка, – удивился ответу Сашко.

 Немец, впервые услышав голос Сашка, холодно улыбнулся и похлопал его по плечу. – Гут, рус! – А после этого показал на висящий на плече Ярошука «калашник».

 – Хор ауф дамит.

 – Я? – испуганно отпрянул в сторону Сашко.

 – Я, я, – утвердительно кивнул немец.

 – Я не могу, я не убивал людей, давай сам, – попытался выкрутиться из страшного положения Сашко.

 – Найн. Ду. Дис ист айне райхенфольге, – отрицательно покачал головой немец и вновь указал на автомат Сашка. – Шнель!

 Сашко дрожащими руками снял оружие с плеча, передёрнул затвор и, закрыв глаза, выстрелил в несчастного мальчишку.

 – Шарфшутце! – брезгливо ухмыльнулся немец, прощупывая сонную артерию убитого. – Ист тот.

 Ярошука вырвало.

 Через минуту к ним с автоматами на перевес подбежал по меньшей мере взвод аэродромовских десантников.

 – Что тут произошло, сержант Ярошук? – обратился к нему взводный, косясь на труп паренька

 – Я, это… Мы, это… С Максимом. Они первые… А потом… Вот он… Я не хотел. Они первые, – не мог прийти в себя Сашко.

 Лейтенант вопросительно посмотрел на немца.

 – Рус гутер зольдат. Шарфшутце, – широко улыбнулся тот.

 Через месяц Сашка демобилизовали.

 – Благодарю за честную службу! Благодарности родителям за воспитание сына и в ваш сельсовет я отправил по почте, так что встретят тебя дома как героя, не сомневайся, – крепко пожал на прощание руку Ярошуку комбат.

 

– Дозвольте и мне слово держать как крёстному Михася, – поднялся из-за стола мускулистый мужик возраста Андрия.

 – Дозволяем, говори, Мирон.

 – Спасибо, братья, – степенно поклонился Мирон народу и повернулся к крестнику. – Тут, Михась, правильно вспоминали всех твоих геройских предков, и это твоя гордость и твоя сила, я тебе скажу. Но гордость эта и сила не только в них, но и в батьке твоём и моём лучшем друге Андрии. Он ведь тоже герой, служил честно, и орден есть. Так и ты, Михась, как то яблоко от яблони, служи честно, чтобы батько гордился и все гордились. Вот моё слово.

 

 …«Духи» атаковали взвод неожиданно, не в том месте и не в то время. Одним словом, ударили тогда, когда этого удара никто не ждал. Миномётный обстрел, а после него шквальный автоматный огонь практически полностью уничтожили весь разведотряд шурави. Каким-то чудом уцелели только Андрий, не получивший в этом аду ни единой царапины (видать, Бог миловал) и его взводный, совсем молодой лейтенант Андрей Гончаренко, месяц назад прибывший из училища в Афганистан. Правда, лейтенанту повезло меньше, ему перебило осколками мины ногу, и пуля прошила плечо. Крови взводный потерял много и тихо постанывал, временами теряя сознание. Ещё большим чудом было то, что «духи» не стали обследовать место гибели разведчиков, а быстро растворились в горах. Почему такое случилось, так и осталось загадкой, но неожиданный уход победителей дал шанс на жизнь побеждённым.

 – Тёзка, – прохрипел лейтенант, когда стало окончательно ясно, что «духи» ушли, – посмотри раны, перевяжи где надо.

 – Где надо… – машинально повторил Андрий, всё ещё находясь в плену у пережитого страха. Руки дрожали, и он никак не мог наложить повязку на рану взводного.  

 Не покидали мысли, что вот сейчас «духи» вернутся и завершат своё смертоносное дело, что он тут застрял с этим москалём, вместо того чтобы бежать подальше от этой общей могилы. «Что делать, что делать? – лихорадочно думал Андрий. – Надо уходить с этого места, надо где-то схорониться. Только вот с этим как быть? Может, грохнуть его, и дело с концом? Никто ж не узнает. А если узнают? А с ним куда? Он и шагу не ступит. На себе тащить? А ещё кормить-поить придётся. Воды и так мало. Сдохну с ним, не выйду. Лучше грохнуть».

 – Андрей, ты чего такой дёрганный? – будто почувствовал что-то неладное лейтенант. – Не дрейфь, всё будет нормалёк, прорвёмся. Наши нас уже ищут, наверное. Рацию глянь у Генки, вдруг уцелела.

 Рация не уцелела, как не уцелел и сам Генка, лежащий с развороченным животом на краю тропы, по которой шёл в разведку отряд.

 – Лейтенант, надо уходить с этого места, «духи» могут вернуться!

 – Нет, земеля, нельзя уходить. Наши нас тут искать станут.

 – «Духи» тоже, – поднялся во весь рост Андрий. – Я тебя понесу, где смогу, где не смогу – тащить буду. Больно будет, терпи, не ори, а то пристукну.

 Лейтенант спорить не стал, да и что зря спорить, если он в полной воле Андрия.

 «Может, и хорошо, что москаля не грохнул, – думал Андрий, взвалив на себя раненого, – он мне теперь как пропуск будет. К «духам» попаду – скажу, что с «языком» шёл, выкуп за себя нёс, тогда живым оставят. К своим выйду – героем буду, товарища не бросил, офицера. Медаль дадут или орден. Хорошо, что не грохнул».

 Через сутки двух Андреев подобрала вертушка, возвращавшаяся на базу после выполнения задания. Орден Красной Звезды вручили Андрию Ярошуку перед всем полком ровно в тот день, когда пришёл приказ о выводе советских войск из Афганистана.

 – Честный ты парень, Ярошук, настоящий товарищ, именно с таким и надо в разведку, – растроганно обнял Андрия командир полка.

 

 Михась, тщательно прицелившись, выстрелил. Какое-то мгновение он заворожено наблюдал через окуляр снайперской винтовки за упавшим человеком, а потом осторожно стал отползать в сторону от места своего схрона.

 – Ну что, Ярошук, с почином тебя, ставь зарубку на прикладе, – похлопал по плечу вернувшегося с первого задания Михася командир отряда снайперов ВСУ. – Запомни этот день 21 июня. С победы над первым москалём начался отсчёт твоей честной службы Родине.

 – Слава Украине! Героям Слава!

 

 – Чего там, Андрий, кто звонил? – обтёрла от муки руки Наталка.

 – Брат Василь с Луганщины. Сына его, Мишку, сегодня снайпер застрелил, с выпускного шёл. Вот так-то вот.

 – Ой, боже ж мой, беда-то какая! – всплеснула руками Наталка. – А ведь какие надежды подавал, гордость Ярошуков, отличник круглый, в университет собирался. У нас такого умного в семье и не было никогда. Как там Вера после этого? Горе-то, горе!

 – Война, будь она неладна!