Владимир СКИФ. НИКОЛАЙ КЛЮЕВ. Цикл стихов

 

 

Владимир СКИФ

НИКОЛАЙ КЛЮЕВ

Цикл стихов

 

1. ПЕСНОСЛОВ

Клюев из «Нового» вышел «Завета».

Клюев над бездной вздымает крыла.

В нём воссияла История века,

В нём уместилась российская мгла.

 

Клюев – эпический, страждущий, вечный.

Клюев – святитель и воин в седле.

Это и путь устоявшийся Млечный,

Это и путник на грешной земле.

 

В русской деревне родился, крестился.

Бог наделил его даром Певца.

Сыном Есенин ему приходился

И оставался родным до конца.

 

«Плач по Есенину» в небе витает

И ниспадает на лето и луг.

Истовым чибисом Клюев рыдает:

«Сын ты мой верный, последний мой друг!».

 

«Дай мне твою почерневшую руку!

Кудри вы, кудри, в чаду золотом!».

…Лезвие, вены вскрывавшее другу,

Пулей для Клюева станет потом.

 

2. РАЗГОВОР С ПУШКИНЫМ

Александр Сергеевич, добрый вам день!

Как вам нынешний воздух московский?

Рядом с вами, я вижу, является тень –

Это глыба-поэт Маяковский!

 

Он беседовал с вами полвека назад

Уважительно, самозабвенно.

Его мощного голоса львиный раскат

Удивил вас тогда несомненно.

 

А Есенина помните? Ваш разговор,

Где он с трепетом к вам обратился?

Но убили его. С этих горестных пор

Свет поэзии в ночь закатился.

 

Незабвенный Есенин дорогу торил,

Свой могучий талант попрекая.

«Как у Пушкина мне бы судьбу!» – говорил,

А она ведь и вправду такая.

 

Вы Ахматову помните наверняка,

Её женского сердца свеченье

И «О Пушкине слово», где – то ли строка,

То ли речи живое теченье.

 

К вам стремились поэты во все времена

Для судьбы, для полночной беседы.

Темноликим кентавром спешил Пастернак,

И отравы, и славы отведав.

 

Верный Клюев, как древо, тянулся до вас –

Песнослов и отчаянный витязь.

Но себя и Россию от смерти не спас,

Умирая, вам крикнул: «Спаситесь!».

 

А Цветаева плакала пагубным «П»:

«Пунш и полночь»! «Психея и Пушкин»!

А потом пропадала на поздней тропе,

Знать, готовила сердце в кукушки.

 

Владислав Ходасевич вас нежно любил

И за далью в тоске ежечасной

Ваши страстные строки навзрыд пригубил,

Как порезался бритвой опасной.

 

Проплывал Гумилёв, словно пьяный корабль,

Но ни славой своею, ни лестью

Не обидел он вас, только в звёздных мирах

Прозвенел офицерскою честью.

 

Невзначай появлялся простуженный Блок,

Во Вселенной узревший поломку.

Он дознаться до истины так и не смог,

И читал вам свою «Незнакомку».

 

Вы стояли над вспышками сонной Москвы,

Два столпа, два святых Александра,

Две курчавых главы, вдалеке от молвы,

Наклонив из небесного сада.

 

Александр Сергеевич, мир – это зал,

Тот, какой золотили вы словом.

Ну, а я так негромко, так мало сказал,

То к зерну прислонясь, то к половам.

 

Вам о предках славян декламировал Блок,

Жизнь свою разбросавший по рифам.

Он в поэме своей, отчеканивши слог,

Поклонился стремительным скифам.

 

3. ОЛОНЕЦКИЙ БОГАТЫРЬ

«Грядёт богатырь Олонецкого корня!» ─

В миру начертала поэзии длань…

Ты ─ корень Руси, потому непокорен.

Тебе твоя рифма звенела: ─ Восстань!

 

И ты восходил среди мрака и хлама

Светилом поэзии, сочен и груб.

Тебе, как медведю, готовилась яма, ─

Но ты в ней закладывал солнечный сруб!

 

Катилась Москва фавориткою красной,

Грозила железом и стынью свинца.

Болезнь революции стала заразной

И вбила в Россию начало конца.

 

Ты был предводителем

                     русских поэтов,

И золотом слов – пересиливал тлен.

Где Бедный Демьян богател от куплетов,

Ты властью жидовскою был убиен.

 

…Один за другим уходили в бессмертье:

Приблудный, Клычков и Есенин Сергей,

Орешин и Ганин ─ несчастные дети

Великой России, не спасшей детей.

 

4. ПОСЛЕДНИ ДНИ НИКОЛАЯ КЛЮЕВА В ТОМСКЕ

                          Я сгорел на своей Погорельщине, как некогда

                                      сгорел мой прадед протопоп Аввакум

                                                            на костре пустозёрском.

                                                                         Николай КЛЮЕВ

В окна била метель и, стеная, носилась над Томском,

Отпевала поэта и грызла каменья тюрьмы.

Донесла ли метель – позабывшим поэта потомкам –

Весть о гибели Клюева в хладном преддверье зимы?

 

Леденела душа величайшего в мире Поэта,

Где, как нищий, провёл он остатние, горькие дни,

Где он пулю нашёл вместо белого ясного света,

Где о друге рыдал, а гробы проплывали над ним.

 

Он уже изнемог, он на нарах лежал, как в мертвецкой.

Рядом Томск деревянный мерцал, как родная изба,

Но спасти не сумел Гамаюна земли Олонецкой,

Аввакумова отпрыска, чья догорала судьба.

 

Он не ведал уже, где его упокоятся кости,

Сквозь житейские вёрсты себя по-бурлацки влачил.

Умирал, как зола, о малиновом думал погосте,

Но в кромешной тоске и во мгле бессердечной почил.

 

Пуля смерчем вошла в его бренное, жгучее тело:

Запылал небосвод,

                и земная обуглилась твердь…

В нём взалкал Аввакум! И он пал, не почуяв предела

Своей жизни, любви, не почувствовал жадную смерть.

 

С ним простился Христос и поднялся на вечное небо.

Был ли Клюев небесный? Железный? Он есть!

Принимавший в объятья – Плутарха, Гомера, и Феба,

И, оставивший миру – поэзии Совесть и Честь!

 

5. СЕРГЕЮ КУНЯЕВУ,

автору книги «Николай Клюев»                 

                                        Не в смерть, а в жизнь введи меня…

                                                                         Николай КЛЮЕВ

С дождём или снегом,

                с громóвым раскатом

Ты в клюевский мир опускался,

                        как в шторм.

Неужто был Клюев тобою разгадан,

Раздёрнута тайна загадочных штор,

 

В веках, за которыми слово поэта

Горело, как солнце, как золото смол,

И голос его, будто с этого света,

А, может, с того – зазвучал и не смолк.

 

И ты – этот голос – воочию слышал,

Когда прорывался к нему из времён,

Упавших в тебя,

              поднимавших всё выше

Твой дух, твоё сердце

                  меж дней и племён,

 

Страну населяющих, зримых, незримых,

Варягов и варваров, властных шутов,

Священников, бардов, скопцов, пилигримов,

Всех тех,

     с кем был Клюев встречаться готов.

 

И ты с ним беседовал с истовой жаждой,

Узнал его тайны и высверки дней,

И в память впечатал завет его каждый,

И Слово взнуздал, будто вольных коней.

 

Ты рвался в Нарым и бросался отважно

В разломы страны, дураков не забыл,

Разрушивших в Томске

                 тот дом, где однажды

Китаец-жестянщик его приютил.

 

И книга твоя восходила, как чудо…

В ней Клюев звучал, оживал Песнослов.

И рухнула в бездну забвенья запруда,

И жизнь расплеталась из тайных узлов

 

На тысячи строк –

              золотых, вдохновенных,

Которыми баял оживший Поэт.

…Есенин кутил, не порезавший вены,

Во цвете своих молодеческих лет.

 

Дыханием вещего слова согретый,

Клубился народ от села до села…

Забвенье и смерть миновали Поэта,

И книга о Клюеве в вечность легла.