Павел ШУШКАНОВ. ЯНТАРЬ. Рассказы

 

Павел ШУШКАНОВ

ЯНТАРЬ

Рассказы

 

Риволи

 

Легко потеряться среди сувенирных лавок и странных магазинчиков, где товар прямо на улице, а продавца не видно. Можно просто оставить деньги и забрать что тебе нужно. Я пытался не упустить Лизу из виду, но это же невозможно. Как и все подростки, она слишком неуловима и начисто игнорирует просьбы держаться поблизости.

– Как тебе, пап? – она приложила серый шарфик к воротнику своего белого пальто, затем другой, едва я успел запомнить первый вариант.

Я поднял вверх большой палец, но жест остался незамеченным. Мы не спеша шли вдоль улицы Риволи навстречу такому же неспешному, но шумному потоку людей, ручейками затекающему в маленькие кафе и лавки. Шли, казалось, целую жизнь. Я то и дело озирался, ища глазами свободную скамейку. Весь день на ногах, едва вышли из самолета. Потом еще метро в час пик. Не знаю, почему я повел ее именно сюда. Наверное, не хотел начинать с того, что можно увидеть на любой открытке. Да и улица Риволи красива сама по себе. Много лет назад именно с нее я начал знакомство с городом, наверное, поэтому и потащил ее сюда, хмурую, поначалу сонную. Сейчас Лизу не узнать. Ее лицо сияет, как когда-то в детстве, когда она, едва открыв глаза в свой день рождения, встречала заказанный накануне подарок.

Лиза попросилась еще в одну лавку и умоляюще сложила руки.

– Иди уже, – махнул рукой я.

Сувениры были мне неинтересны. В юности, бывало, я захламлял ими квартиру, стараясь унести с собой кусочек новой страны поярче, клеил магниты на холодильник и расставлял на полочки приобретенные за неприлично малые деньги статуэтки. Понимание того, что все это обман – попытка ухватиться за ускользающие впечатления, пришло гораздо позже. Скорее всего, многие просто не понимают смысла путешествий. Кому-то кажется, что шопинг и развлечения – основа туризма, кто-то хочет беззаботного отдыха и впечатлений, и третьи галочку в коллекцию посещенных мест. Но вещи портятся, впечатления тускнеют, а мир меняется и его не зафиксировать неизменным ни в сувенирах, ни в фотографиях. Пожалуй, единственное, что нужно ценить в таких поездках – ощущение жизни.

Мимо медленно дрейфовали, не останавливаясь, туристические автобусы. Разноязыкие зеваки, огибая меня, следовали неспешной рекой мимо магазинов и ресторанчиков к вездесущему Макдональдсу на углу. Я улыбнулся. Даже в таком универсальном месте, как международный общепит, многих ожидал сюрприз – неизменный и неожиданный национальный колорит. Надо обязательно сводить Лизу. Вот удивится.

Телефон тихой трелью дал о себе знать. Я же совсем забыл позвонить!

– Привет.

– Ну наконец-то! Я звонила раза четыре. У вас все в порядке? – голос Яны дрожал. Волновалась, словно мы не виделись месяц, хотя еще утром провожала нас в аэропорту.

– Да, все нормально. Гуляем.

– Тут тебе несколько раз звонили…

– Если с работы, посылай их к чертовой матери! Я взял отпуск за свой счет и это не значит, что меня можно дергать каждый день из-за квартального отчета. И пусть не пытаются мне слать что-нибудь на почту с пометкой «срочно посмотреть», я даже телефон взял самый древний на такой случай.

Яна молчала.

– Прости, вспылил, – я глубоко вздохнул и добавил уже спокойнее: – Мне сейчас совсем не до них. Не представляешь, как тут красиво.

– Представляю, – Яна усмехнулась в трубку. – Кстати, из школы тоже звонили. Спрашивали, когда вернется.

– Сразу, как привезу, – буркнул я.

– Но четверть идет…

– Выгонят, найдем другую школу. Яна, о чем ты вообще думаешь?

Она вздохнула в трубку.

– Прости, я тоже волнуюсь. Несу всякую чушь. Как она?

– Лиза просто умничка. Хочет купить себе третий шарфик. Только потому, что два предыдущих она увидела раньше, но они ей нравятся меньше.

– За них вы, конечно, еще не расплатились, – засмеялась Яна.

– Само собой.

Яна вздохнула.

– Про меня не забудьте, туристы. И мне парочку.

Я покачал головой.

– Меня окружает слишком много женщин. Ладно, не трать деньги. Я позвоню из гостиницы.

Тяжелое молчание в трубке.

– Я скучаю. Хочу обнять ее.

– Потом. Все после. Для всего свое время.

А сейчас время для парижских кафе.

– Дочь, как насчет кофе?

Лиза отвлеклась от стойки с шарфами и футболками, долго рассеянно смотрела на меня, потом повесила одну из выбранных сумочек обратно.

– Я бы еще и поела.

Объяснять, что главные улицы Парижа подходят для этого с большой натяжкой, я не стал. В конце концов, не каждый день здесь бываем.

– Ты с покупками закончила?

– Да, – Лиза подбежала и чмокнула меня в щеку. – На сегодня да.

Африканская девушка с меню и сотней тонких косичек встретила нас у входа, проводила за столик под картиной с пейзажем маленького городка. Парижские кафе маленькие, но уютные.

– Два луковых супа, два салата, пиво и сок.

– Пап?

– Сок, говорю. Апельсиновый.

Я прищурился.

– Пап?..

Я сдался.

– Два супа, два салата, два пива, – сказал я на ломаном французском.

Белозубая официантка кивнула и исчезла.

– А по утрам тут частенько пьют вино. В километре отсюда индийский ресторанчик и там сортов вина с утра штук десять, кофе всего один и тот за одиннадцать евро.  С семи утра стакан вина и на работу.

– Папа, быть не может, – она засмеялась.

– Нет, серьезно, сам видел.

– А еще говорят, что вино тут самое дешевое. И самое лучшее. Как думаешь, правда?

Я погрозил ей пальцем.

– С тебя и пива на сегодня хватит. Хотя, конечно, нужно было брать вино. Для пива есть соседние – германский и бельгийский ресторанчики. Я рассказывал тебе, как однажды нахваливал бармену Бельгию, удивляясь, какая это чудесная страна и какие отличные в ней живут люди, понятия не имея, что уже нахожусь в Голландии? Это был величайший позор в моей жизни.

Конечно, рассказывал, и не раз. Но Лиза посмеялась снова. В ее глазах снова светились искорки, пока еще едва заметные. Не все сразу. Я подмигнул ей.

Мы ели молча, изредка обмениваясь улыбками.

– Целый день в Париже, а я так и не видела Эйфелеву башню, – заметила Лиза.

– А ты, конечно, думала, что её тут видно из каждого окна?

– Я на это надеялась.

Я пожал плечами.

– Где- то может и так, но точно не на Риволи. Разве что Лувр. Кстати, он как раз через дорогу, – я показал в окно на длинное здание – крыло дворца, выходящее на Риволи. В арке, ведущей на площадь, щуплый мальчик араб продавал жареные каштаны.

– Пойдём сегодня?

– Спрашиваешь! А на башню посмотрим?

– Это далеко отсюда. Но ночью ты вполне можешь увидеть кое-что удивительное – ее прожектора будут освещать небо и весь город.

Она нахмурилась.

– Завтра, обещаю.

Я попросил счет и достал кредитку. Вздохнул и оптимистично улыбнулся официантке. Настоящие проблемы с карточкой, зарплатой и работой в принципе начнутся совсем скоро, но не сегодня и даже возможно не завтра. Сейчас это не имеет значения. В конце концов, всегда можно позвонить Яне. Обратные билеты я пока не брал, да и речи о них не заходило.

– Каштаны?

Лиза похлопала себя по животу.

– Я наелась на всю жизнь!

– А немного каштанов?

– Никогда.

Каштаны мы все же купили. Семь евро за пакетик – однако…

– Ты не умеешь торговаться, дочь, – заключил я.

– А ты умеешь?

– Вон сенегальцы с сувенирами. Попробуй. Больше евро не давай, хотя будут просить пять-шесть.

Лиза нахмурилась.

– Пап, я французского не знаю.

– А ты по-русски попробуй. Тебя будет ждать сюрприз.

Сувениры в первый день – огромная ошибка, но она была счастлива. Даже сделала селфи с довольным торговцем. Конечно, одним евро дело не обошлось.

– Как тебе, пап?

В руках маленькая башенка на ключи, башенка побольше и два браслетика с подвесками в виде триумфальных арок.

– Шик!

– Поможешь мне?

Она протянула мне браслет и обнажила запястье. Я невольно вздрогнул, холодок пробежал по спине и засел где-то глубоко внутри. Тонкие шрамы едва заметными рубцами, все ещё розоватыми.

– Да, конечно.

Не замечая, как дрожат пальцы, я попытался завязать ремешок.

На площади много лавок и людей. Все спешат, никто не хочет присесть и полюбоваться красотой вечернего города. Я опустился на свободную скамейку. Лучи заходящего солнца играли в стеклянной глубине пирамиды. Она казалась неуместной здесь – на монументальной площади, словно поднявшейся из глубины веков в первозданном виде, и в то же время была необходима, как частица того, что соединяет историю с нами – живущими сейчас. В глубину пирамиды на медлительных эскалаторах плавно опускались потоки запоздавших посетителей. Большинству и в голову не придет посетить античный зал или пройтись по галерее эпохи возрождения – все как один направятся к самой знаменитой улыбке в истории искусства. Нужно и Лизе ее показать. Запрещенное селфи в толпе туристов с упрятанной под толстое стекло Джокондой – пошло, конечно, но крайне необходимо.

– Посидим минутку и пойдём.

– Красиво тут, – сказала Лиза.

– Смотри, вон две очереди в Лувр. Одна огромная – это туристы, а вон там вторая из пяти человек – те, кто знает, что есть второй вход.

Лиза не ответила.

Стремительно темнело небо. Поднялся ветер, задул со стороны сада Тюильри, погнал желтые листья по пустеющей площади. Лиза согрелась под моей курткой и, положив голову мне на плечо тихо, любовалась монументальным Лувром, обступившим стеклянную пирамиду. Её дыхание стало слишком ровным. Так, понятно, значит такси. Я вздохнул и потянулся за телефоном. Лиза зашевелилась, подтягивая к себе края куртки.

– Спи, спи.

Такси приехало не сразу, я успел изрядно продрогнуть. Лиза растерянно озиралась, на её щеке красовался отпечаток моего воротника. Я довёл её сонную до машины, стараясь не выронить пакеты. Показал водителю карточку отеля.

– Папа… – тихо позвала она.

– Спи, дочь.

– Я не сплю.

Она сильно сжала мою руку. Её била мелкая дрожь.

– Папа, спасибо.

Я погладил её по голове и поцеловал в висок, крепко прижав к себе.

– Ну что ты, дочь. Я бы никогда не позволил тебе пропустить все это.

– Париж? – спросила она.

– Жизнь.

 

Кружок астрономии

 

А телескоп купили самый дешевый, хотя Илья Петрович просил модель посолиднее, с оптикой, способной показать больше, чем слегка увеличенные мерцающие пятнышки в небе. Но и на том спасибо. Последние годы вообще приходилось рисовать Солнечную систему на доске. А тут вдруг телескоп. Вот и старая идея открыть кружок астрономии проснулась, задышала. И, вопреки ожиданиям, комплектация оказалась почти полной. Только специальных салфеток для протирания линз не нашли, и одного крепления, которое удалось заменить куском проволоки.

– Ну, что, пойдемте?

Егоров поежился, наматывая на шею шарф.

– Холодно там, Илья Петрович.

– А ты думал, как на звезды смотреть? Через окошко? Одевайтесь теплее и выходим. А ты Егоров, помоги мне вынести телескоп.

– Можно еще Димку в помощники возьму?

– Можно.

Они не спеша одевались и по очереди выходили в морозный декабрьский вечер. Вторая смена давно отзвенела, но во всех окнах школы еще горел свет. Усталые технички гремели ведрами и оттирали с пола грязные разводы.

В кружок записались четверо. Илья Петрович никого не упрашивал и не заставлял, но четверо из шестого «В» принесли ему список, выведенный аккуратным почерком Кати. Изначально в списке было трое, но напросился последним Егоров – ему нравилась Катя.

– Ладно, ищем ровную площадку и зовем меня, – распорядился Илья Петрович. – Катя, шапку надень! Да, мне тоже жалко твою прическу – но уши еще больше. Хотя бы капюшон.

Катя нехотя послушалась. Из белого мохнатого капюшона выглядывал только кончик розового носа. Рядом стояла румяная Юля в шапке с помпоном. Она грела руки, дыша на них, хотя из кармана торчали вязаные перчатки.

– Илья Петрович, а на что смотреть будем?

– На тебя, – хохотнул Димка, опуская треногу телескопа на утрамбованную площадку.

– Дурак! – сказала Юля, но шапку поправила.

Илья Петрович посмотрел в небо. Ни облачка. Обычный городской вечер. Пара ярких звезд и огрызок луны над крышами.

– Готовы?

Ответили мычанием.

– Тогда подходим. Начнем с самого далекого и интересного. Посмотрим на Юпитер.

– Может, на луну? – предложил Егоров. – Она вон какая большая. Горы там, кратеры.

Илья Петрович покачал головой.

– Неразумно. Луна всю ночь висеть будет, а Юпитер скоро зайдет. Егоров, направляй вон на ту звезду над домом. Да не на квартиру, Егоров, я все вижу! Выше подними.

Звезды почти не мерцали, небо было черным и каким-то грязным. Илья Петрович вспомнил, как он впервые увидел настоящее звездное небо – каким ни за что не увидишь его здесь. Он, притихший, сидел на заднем сидении старого москвича в теплом пальтишке и шапке, а отец отчаянно гнал машину подальше от города. Он был в расстегнутой куртке и шумно сопел, играл желваками. Стояла темень, только фары освещали пустую дорогу. Где-то там, далеко позади, остались крики мамы, звон посуды, грохот двери. Далекий Актюбинск бледной полоской таял на горизонте. Во все стороны расстилалась ровная заснеженная степь. Отец остановил машину, вынул из бардачка пачку сигарет и вынырнул в ночь. Через какое-то время он аккуратно постучал двумя пальцами в стекло.

– Эй, выходи. Выходи, что покажу.

Илья неловко выбрался из машины, кутаясь в пальто.

– Смотри, Илюш, красота какая!

Воспоминания прервал хриплый Димкин кашель. Телескоп стоял в стороне, а дети толпились вокруг Егорова. Рассматривали что-то в его руках.

– Егоров, что за собрание?

Тот деловито вытер нос рукавом.

– На Юпитер смотрим, Илья Петрович. Красивый.

– А почему телескоп в стороне?

– Так Илья Петрович… – он продемонстрировал телефон, на экране которого во всем своем великолепии сиял полосатыми облаками газовый гигант.

– Ну что мне с вами делать? Телефон в карман, глаза в телескоп.

– Но там не так красиво.

– Зато он там настоящий.

Дети пожали плечами и вернулись к китайской оптике. Некоторое время смотрели по очереди. Потом Димка тихо поинтересовался:

– Илья Петрович, а можно на луну посмотреть?

– Давайте. Хотя, Юпитер и заслужил большего внимания. Кроме того что это самая большая планета солнечной системы, он еще и позволяет существовать жизни на Земле. Его гравитационное поле не дает крупным космическим странникам проникать за орбиты внутренних планет, – Илья Петрович вздохнул. – Ладно, смотрим на луну. Только осторожно и недолго – она яркая.

Ребята начали ворочать телескоп.

– А как понять в каком доме сейчас Юпитер? – поинтересовалась Катя.

Илья Петрович снял шапку и потер ладонями виски.

– Катенька, есть существенная разница между астрономией и астрологией. Знаешь какая? Бесконечная. Я тебе объясню все завтра на уроке, а пока потри рукавицами щеки – совсем красные.

Дети любовались луной, восхищались. Да, в первый раз она действительно производит впечатление. Приближенная десятками линз поверхность сияющего мертвого мира казалась им чужой и таинственной, пугающей. Горы, темные ямы морей, лучи гигантских кратеров – все застыло в пустоте и холоде космического вакуума. Илья Петрович поежился…

 

…Илья поежился. Посмотрел вверх. Отец накинул на его плечи свою куртку. Дым от сигареты струился по снегу, словно туман, а наверху горели звезды.

Такого неба не увидишь в городе. Сложно поверить в то, что оно вообще может существовать – яркое и в то же время глубокое, черное. Млечный путь сверкающей белой полосой протянулся до горизонта, казалось, что можно разглядеть каждую звездочку из тех многих миллиардов, что клубились в нем. И звезды, огромные, горящие, обрели цвета. Вега над самой головой, яркая, словно луна – бесконечно далекая и огромная звезда, к которой с немыслимой скоростью летит сквозь ночь Земля. Звезды были похожи на снег, падающий из сердца галактики, а в самом центре космического снегопада стоял он, Илья, в куртке отца, в смешной зимней шапке.

Отец положил руку ему на плечо.

– Красиво?

Илья кивнул. Его глаза сияли, как звезды. Разве может небо быть таким? Отец подмигнул и тоже посмотрел вверх.

Прочертил короткую огненную линию метеор, словно оставил царапину на небе. Бесшумно летели по своим орбитам спутники. Илья прижался к отцу, сжал огромную руку. На мгновение ему показалось, что он отрывается от земли, голова закружилась, и он сжал отцовскую руку сильнее…

 

…Димка тер глаз, сняв варежку.

– А я говорил, что слишком яркая. Долго смотреть нельзя. Юля, ты руки не отморозила?

Юля пожала плечами и полезла за перчатками.

– А еще что-нибудь есть такое же яркое и интересное? – спросила она.

– Как луна? Сейчас нет. Венера будет, но утром.

Дети покивали головами.

– А еще?

– Бывают кометы. Они стоят в небе долго, много ночей – очень яркие, с огромными искрящимися хвостами.

– А вы видели такую, Илья Петрович?

Он кивнул.

– Видел. В девяносто седьмом. Еще у себя, в Актюбинске. Невероятное зрелище. Она восходила бесшумно, но казалось, что я слышу грохот и гул. Ее звали Хейла Боппа.

Дети полезли в телефоны.

– Что-то не очень, Илья Петрович… – Димка показал фотографию.

– Не очень. Много ты понимаешь. Сейчас Марс взойдет, смотреть будем.

Девочки поглядывали в сторону двери, за которой было тепло и светло.

– Замерзли?

– А еще что в небе бывает? – спросила Юля вместо ответа.

Илья Петрович улыбнулся.

– Я всегда мечтал увидеть вспышку Новой. Это самое красивое и яркое зрелище во всей вселенной, но пока еще ни одного на моем веку не случалось.

Катя откинула капюшон и глубокомысленно произнесла:

– Да, рождение новой звезды – это, наверное, очень красиво.

Илья Петрович снисходительно покачал головой.

– Катенька, ну вообще-то это не рождение звезды, а ее смерть.

Катя недоуменно взглянула на него.

– Тогда почему же ее называют новой?

Димка скомкал снежок, отправил в Егорова и получил такой же в ответ. Потом завизжали девчонки.

– Так, а что, урок разве закончен?

Он посмотрел вверх. А небо, и правда, было скучным. Высоко между крыш мигал самолет. Забытый телескоп смотрел пустым глазом на редкие звезды…

 

…Илья задремал по дороге, укрывшись отцовской курткой. Разбудила его внезапная тишина. Они стояли. За окошком поблескивал в свете фонаря снег на пустой улице. Дверь в их подъезд была распахнута, на кухне горел свет.

– Илюш, – отец тронул его за плечо. – Илья, вставай. Нужно идти домой.

Заспанный Илья выбрался из машины. Шагнул к подъезду, вдруг остановился и обернулся.

– А ты?

– А я в другой раз, Илюш. Потом… – отец прижал его к себе и шепнул на ухо. – Я неплохой человек, Илья.

Он стоял, смотрел, как отъезжает машина. В подъезде слышался топот ног. Над головой мерцали тусклые городские звезды…

 

…Дети убежали на край школьного двора. Юля возмущалась, отряхивалась, мальчишки были похожи на живых снеговиков. Катя стояла в сторонке и многозначительно поигрывала снежком. Урок давно закончен, пора по домам, но разве теперь загонишь?

Илья Петрович подошел к телескопу, заглянул. Небо было серой пленкой, под которой, он знал точно, скрывалась та невероятная россыпь звезд, которую отсюда не увидеть, как не увидеть отсюда Актюбинск и далекий восемьдесят седьмой.

Девчонки завизжали – засвистели, разлетаясь во все стороны, снежки. Живой снеговик с кашлем Димки и снежками в обеих руках пролетел мимо.

Илья Петрович остановил его, поправил воротник и, подхватив одной рукой телескоп, побрел по тонкому снегу к зданию школы.

 

Ювелир

 

– Из Калининграда, говорите? Да, конечно, бывал. Ну как бывал, мальчишкой. Тогда он еще Кёнигсбергом назывался.

Я свесился с верхней полки и поискал взглядом тапки внизу. Так и есть, забились под нижнюю кровать – только носок выглядывал. Рядом с ними сидел кто-то и рассказывал про Калининград – я видел только серые брюки и начищенные туфли. Напротив, за столиком скучал мужчина в очках и с помятым журналом. Понемногу начинал наваливаться полуденный сон, но спать никак нельзя, моя станция уже через час, а еще нужно успеть сдать белье и переодеться.

Голос снизу на минутку замолк, а затем добавил, обращаясь, видимо, к моим голым ногам:

– Спускайтесь, пообедайте с нами.

– Спасибо, я уже скоро выхожу.

Я спрыгнул вниз, прихватив полотенце. Старик в клетчатой рубашке и уже знакомых мне брюках нарезал колбасу и раскладывал ее вокруг тщательно разделанной курицы. Делал он это с такой аккуратностью и даже аристократизмом, словно всю жизнь занимался только этим. Он вытер руки салфеткой и подвинулся.

– Одно другому не мешает. Присаживайтесь.

Я сел. За окном тянулось поле сохнущей под июльским солнцем травы, столбы линий электропередачи, убегающие за горизонт. За далеким холмом мелькнула и скрылась деревенька, только зеленый купол старой церквушки еще выглядывал над его вершиной. Неподвижные облака бросали на поле причудливые тени.

– Мне и пяти лет не было, – продолжал старик, выуживая из сумки тяжелый термос. – А вы бывали в Калининграде?

Он косился на меня поверх очков, и я мотнул головой.

– Ни разу.

– Вот и я с тех пор ни разу. А город красивый. В сорок девятом мы приехали туда в товарном вагоне – я, папа с мамой и его брат с женой. Тогда многие со всей страны ехали заселять новую землю. Выбирай дом, заселяйся да живи – чего проще, верно?

Я неуверенно кивнул.

– Пожили два года. Мама все на климат жаловалась, скучала по калмыцким степям, а потом совсем заболела. Мы вернулись обратно. Перед отъездом дядя сел возле меня, обнял и вложил в ладонь два янтаря – мол, на память о родне и о Кёнигсберге. Помнить я, конечно, не помнил, но камни хранил. Долго хранил.

Старик разлил горячий чай в стаканы и поставил их в центр стола. Развернул пакет с курицей так, чтобы всем было удобно брать.

– Угощайтесь.

Я скромно взял кусочек с золотистей кожицей и положил на неровный ломоть хлеба.

Старик извлек из-под подушки плоскую фляжку, кашлянул в кулак и протянул мне стопку походных стаканчиков.

Я вежливо отказался.

– За супругу мою, – пояснил старик. – День рождения как раз сегодня.

– А чего не вместе? – спросил я. – Ждет вас?

Старик пожал плечами.

– Ждет, наверное. Уже лет десять как не вместе. Я тут, а она чутка повыше, – он усмехнулся и поднял стаканчик. Я последовал его примеру. Неловко получилось.

Наш попутчик отложил газету и тоже взялся за стакан. За окном проплыли арки моста и снова открылось поле.

– Я ж подарок ей везу. Она у меня под Брянском похоронена. Глинищево – может слышали? А я с дочкой в Элисте – забрала меня, как совсем слабый стал, вот теперь и катаюсь.

– А что за подарок? – поинтересовался я, чувствуя, как тепло стариковской настойки разливается внутри. Я расхрабрился и потянулся за жареной ножкой.

Старик улыбнулся и потер бороду.

– Интересная история. Уже много лет прошло, а я каждую деталь помню.

Я развел руками, делая вид, что никуда не спешу.

– Про янтарь еще помните? Тот самый, что мне дядя в карман положил. С него все и началось, – старик смотрел в окно на низкие облака и улыбался. – Я познакомился с ней в Брянске, в машиностроительном институте. Красивая была, не поверите, какая. У нас девчонок на весь поток раз-два и нету, но я к ней сразу прилип. Моя, сказал, будешь и все тут. Позвал на свидание, а она рассмеялась и говорит, мол, в день рождения гулять зовешь – готовь подарок. Мы тогда всем отрядом на картошке были. Вечером я бежал к ней с букетом, который по палисадникам надрал, а она мне – цветы – это хорошо, но не удивил. Тогда я взял и вынул из кармана те два камня, так и вручил ей. Держи, владей, ничего не жалко. Чем-то они ее зацепили, как она меня.

Поженились сразу после третьего курса. Она на заочное – и в декрет, а я на завод, а вечером вагоны разгружать. Виделись только ночью. Приду поздно, посмотрю на спящую, поцелую и под бок, а утром она меня в щеку – на работу, мол, пора. А однажды прихожу, а она не спит. Сидит, руки на столе, а между ними те два янтаря. Мне, говорит, подарков никогда не хотелось, но на день рождения сделай из них сережки, чтобы всегда со мной были. Я ж дурак забыл, что годовщина у нас в тот день была, только кивнул головой. А сережки, говорит, капельки тремя полосками золота обвитые. Или такие или никаких не надо.

Принял заказ не споря, любил я ее сильно. Она ж мне такой подарок подарила к октябрю – любуйся не налюбуешься. Три кило и глазки голубые. А я что, думаю, жене сережек не сделаю.

Сунулся к ювелирам, думал к дню рождения уже порадую супругу. Да куда там. Один сразу отказал – янтарь не обрабатываю, другой – цену заломил. Да ладно бы цена, но конструкцию предложил свою. Иначе, говорит, не выйдет ничего. Плюнул я и нашел третьего.

– Не сильно все изменилось с тех пор, – усмехнулся попутчик с журналом. – Вот у меня случай был тоже…

– Так и не сделал? – мягко перебил я и потянулся к остывающему чаю.

– Мурыжил полгода. Уже и день рождения давно прошел, а сережек все нет. Ох, как мне неловко было. Думаю, спрошу в чем же дело. А ювелир мне так и так – невозможно сделать, как просите, ломается металл. Придумайте проще – сделаю, а если нет, то извиняйте. Как же я был зол. Кинулся другого мастера искать, так куда там, не столица, мастеров не закрома.

И вот однажды ждем состав. Я и два напарника моих. Я поодаль – курю, а они между собой о чем-то перетирают. Я в их беседу не суюсь обычно – мы люди разные, вместе детей не крестить и интересов общих нет. Чем кто занят в свободное время – не мое дело. И вдруг слышу – про ювелира говорят.

Подбегаю. Вы тут, говорю, про ювелирных дел мастера толкуете? Они переглянулись, а один обернулся даже. И тебе, спрашивают, зачем?

Дело, говорю, есть к нему. Напарники пошушукались, заухмылялись. Один даже крякнул – ну, мол, студент, даешь! В общем, упрашивал-упрашивал, согласились. Сказали, как найти. С тех пор недобро на меня поглядывать стали. А мне-то что?

Ювелира я нашел не сразу. Спросил бабку на рынке, про которую мне объяснили, да видно не ту – молчала как рыба. Спросил попозже снова. А меня уже под локоть и за угол. На голову ниже меня, лысый почти и в коричневом пиджаке, а глазки так и бегают. Думаю, как он с такими глазками работает. Тут же тонкость особая нужна.

А он кивает и руку мне тычет. Мол, показывай, что там у тебя. Я камни достал и в ладонь ему положил. Гляжу, смотрит на меня как на дурака. То на меня, то на камни. Что за шутки, мол. Тут я и выложил все. Хочу мол, подарок для жены. Янтарь-капельки и золото-ниточки, и чтобы обвивали красиво и не ломались. А он смотрит то на меня, то на камни и молчит.

Думаю, опять не с тем связался. Хотел камни забрать и извиниться. Вдруг гляжу, а он в пальцах их вертит и на свет смотрит. Постукивает ногтем поломанным, а глаза так и сверкают. Я в карман полез и стопку на вокзале заработанных ему в карман сунул. Еще, говорю, будет, если сделаешь как надо.

Сделаю, сказал, и исчез.

А исчез он надолго. Незаметно зима пришла. Я за елкой сходил. Иришка приболела немного и в теплом мамином платке сидела под веткой, улыбалась. Над ней игрушка покачивалась, а она ее тихо пальчиком. Супруга суетится, режет винегрет, а я пассатижами телевизор щелкаю и Иришке подмигиваю. Жена руки обтерла и достала трешку – купи, мол, хлеба и себе чего к празднику, и я пошел.

Смотрю – знакомый. Возле подъезда топчется, а глаза из-под кепки стреляют. Вокруг окурков полно – давно ждет. Меня увидел и руку в карман. Держи, говорит, готово. И платок мне свернутый сует. Я за трешкой полез, а он уже исчез, словно и не было.

В подъезде не выдержал, развернул. И тут все помутилось у меня, как ладонью сердце сжало. Это ж они – капельки, а вокруг золота завитки и замочек как надо. Я через две ступеньки наверх, забыв про хлеб. Весь в снегу открываю дверь, руку тяну, а на ладони они. И жена смотрит на меня и слезы по щекам. И Иришка в платке улыбается и игрушку качает пальчиком. Чудо, одном словом – чудо.

Старик покачал головой.

– Всю жизнь носила, не снимая, только улыбалась, когда речь о сережках заходила и меня в щеку целовала, – он провел ладонью по своей гладко выбритой щеке.

– Хороший мастер был, – философски заметил попутчик. А я сидел молча с давно остывшим чаем, совсем забыв про свою станцию.

Старик пожал плечами.

– Кто его знает. Хороший, плохой.  Мастером он если и был когда, то давно очень. Я об этом позже узнал. Перекупал он золото краденое, за то ювелиром и называли. На рынке его многие знали, только не моего круга люди, а меня вот судьба свела. Мелкий он был человек, жулик. Слышал, что убили его при облаве, а вот свои или милиция – так и не узнал. Мелко прожил и мелко помер. Только мастера в себе он еще раньше убил. А ведь вот как бывает – вложил душу напоследок.

Старик вынул платок из кармана и развернул. На клетчатой чистой тряпочке поблескивали две янтарные капельки.

– А может, и правда, вложил.

Старик смотрел на янтарь. В нем блестело, отражаясь, солнце.

 

Янтарь

 

Было холодно. Мелкий снег колол щеки и нос. А за огромным стеклом в ярком свете ламп сверкали пестрые манящие витрины.

– Ну идем? – Андрей толкнул Славу в бок и шмыгнул замерзшим носом.

Слава кивнул. Было страшно – вдруг выгонят? Но обычно не выгоняли, а только подозрительно поглядывали или по-хозяйски отодвигали в сторону, чтобы показать товар солидному покупателю. На окне пушистой гирляндой было выведено «2006», хотя до нового года еще почти месяц.

– Пойдем погреемся! – настаивал Андрей.

Дверь бесшумно отворилась и впустила мальчишек в сияющий сказочный мир – салон сотовой связи. Света здесь было куда больше, чем требовалось, и щеки теперь кололо не от холода, а от тепла. На бесконечных витринах за тонким стеклом переливались сотни и сотни телефонов самых разных моделей – от невероятно дорогих до совсем скромных, от строгих классических до причудливых «инопланетян», разбираться в которых – дело не одного года. Продавцы смерили посетителей взглядом и продолжили разговор.

Нерешительно Слава подошел к витрине, перед которой уже шмыгал носом Андрей. Обернулся, посмотрел – не наследил ли на белоснежном кафеле. Мешаться тут и пачкать пол, ничего не покупая, ему казалось постыдным.

– Смотри, совсем новые привезли. Еще даже ценника нет. Дорогущие, наверное, – заметил Андрей, показывая на громоздкие коммуникаторы. – Вот я бы себе такой взял.

– А звонить с него как? Огромный же, – возмутился Слава.

– Да шучу я, – оправдался Андрей. – Я Нокию хочу. Вот ту, синюю.

Он ткнул пальцем в строгий кирпичик с забавно расположенными кнопками.

– Вот бы мне такой, на Новый год. Я бы, наверное, от радости плясал. Я бы игрушек в него понаставил! И радио бы слушал. Ты знал, что там радио есть?

Слава не знал. Его взгляд скользил по полкам и не мог остановиться на чем-то одном. Каждый глянцевый корпус, каждая кнопка, каждый темный экран, прячущий за собой неведомые функции – все просилось в руки. Хотя бы подержать!

Ценники пресекали такую возможность на корню.

Зашел мужчина в черном пальто. На его плечах лежал снег. Продавцы оживились, обступили, наперебой предлагая новинки. Раскладушку в желтом корпусе – без ценника – советовали особенно настойчиво. Мальчишки притихли, случая песни о новых аппаратах, словно истории о далеких странах. Мужчина задумался, потом кивнул, показал пальцем на раскладушку и полез в карман за кошельком.

– Вот бы и мне так! – присвистнул Андрей. – Я бы два купил. Один надоест, второй с собой возьму. А ты что выбрал?

Небольшой телефон с черным ободком вокруг экрана и серебристыми кнопками, которые, Слава знал это точно, в темноте светились синим, стоял в самом центре витрины. Аккуратный, сверкающий, без единой царапинки и пылинки на корпусе. Слава даже не осмелился показать на него, просто кивнул.

– Достойно! – оценил Андрей. – Но дорого. А я бы все же Нокию взял.

Слава оскорбился – казалось, что телефон на витрине услышит и уже не будет таким заманчивым.

– Да ну тебя с твоей Нокией!

Андрей пожал плечами и подошел к витрине вплотную. От его дыхания на стекле появилось белое пятнышко.

– Дорого.

За спинами мальчишек выросла фигура продавца.

– Молодые люди, подсказать что-то?

Слава вздрогнул, а Андрей только шмыгнул носом.

– Не, мы просто погреться.

Они развернулись и направились к выходу. По пути Андрей прихватил со стойки журнальчик.

– Мне в этом году купят, – похвастал он на улице.

Слава притих. День его рождения – летом, а на Новый год его ждет коробка с конфетами, из которых две трети есть невозможно, и новый шарф.

– А я сам куплю, – решительно сказал он, и тут же внутри обожгло от ощущения того, насколько смелой была эта идея.

– Ну, ты даешь! – восхитился Андрей и кивнул в сторону своего подъезда. – Пойдем, журнал полистаем.

– Не. У нас сегодня гости. Бабушка сказала.

Андрей пожал плечами, помахал журналом и исчез.

До дома два квартала, но можно срезать через школьный двор. Там темно, зато есть ледяные дорожки на асфальте, по которым можно проскользить, разбежавшись. А еще школа вечером казалась совсем другой – безопасной и не страшной, как днем. Вечером, стоя во внутреннем дворике, в центре трехэтажного колодца, можно ощутить себя настоящим хозяином школы, единственным обитателем темного и пустого здания. Если не считать, конечно, глухого охранника.

Но сегодня мысли были заняты другим. Перед глазами стоял серебристый телефон с закругленными углами, его кнопки светились синим, а на экране жили своей жизнью красочные иконки. Ладонь почти ощущала его вес.

Взвыл ледяной ветер, и Слава помчался к дому.

В прихожей его никто не встретил. Похоже было, что все ушли – хотя такое бывало редко. На всякий случай Слава окликнул бабушку – из комнаты выглянул жмурящийся кот, больше в доме никого не было. На диване стоял незнакомый чемодан, а в пустой кухне витал запах беляшей и свежего кофе. Значит, насчет гостей он не ослышался.

Слава кинул портфель в угол, бросился к столу, отогнав ногой кота. На дне второго ящика хранился клад – копилка с остатками былой роскоши со дня рождения и еще какой-то мелочью, за ненадобностью ссыпанной внутрь еще летом. Сотня с небольшим. Удивительно, что эти деньги вообще дожили до декабря и не ушли на пирожки и чипсы в школьной столовой. Капля в море. Слава сел на край кровати и задумался.

Когда зазвонил телефон, он все еще размышлял – как был, в куртке и уличных ботинках.

– Алло.

Он ожидал услышать далекий голос мамы из столицы или бабушки, проверяющей из автомата на углу, дома ли он.

– Слав! – голос Андрея захлебывался. – Я придумал, как нам денег заработать. Мне тут папа рассказывал. Мы траву рвать будем для кроликов.

– Угу, – буркнул Слава. – Приходи завтра, захвати мешок  и метлу для снега.

Он положил трубку и осмотрел квартиру. В их семье лишних денег не водилось, но всегда была надежда, что где-то может таиться забытая сдача из магазина. Предварительные поиски добавили в копилку пятьдесят рублей, а более тщательные – сорок пять копеек. Слава открыл ящик в столе, куда обычно скидывали всякую мелочь. Записки почерком бабушки лежали поверх старых календарей, перевязанных резинками писем, открыток и выцветших фотографий. Здесь он обнаружил свой детский рисунок – заяц держит в руках букет огромных тюльпанов. Внизу корявыми буквами выведено: «маме». На дне ящика лежали три почерневшие монетки. Одна, совсем старая со странным гербом, вовсе никуда не годилась. Негусто.

Он снова скользнул взглядом по незнакомому чемодану. Это точно был не мамин, иначе на диване уже давно лежали бы пакеты с гостинцами.

Когда в замке повернулся ключ, он даже вздрогнул. В проходе стоял человек в длинном черном пальто. Снег на плечах уже успел растаять и сверкал мелкими капельками. Человек задумчиво тер подбородок, а позади него бабушка возилась с ключами.

– Вячеслав?

Слава неуверенно кивнул. Незнакомец опустился на одно колено и протянул руку. На обветренном лице красовалась аккуратная черная борода – такие бывают у капитанов в детских книжках.

– Ну, привет, родственник! – бородач засмеялся и прижал Славу к себе.

Дядю Мишу, младшего бабушкиного брата, Слава почти не помнил. Слышал только о службе на Балтийском флоте, в далеком Калининграде. Дядя Миша прихлебывал чай по-старинному, из блюдца, и рассказывал истории о флоте. Слава представлял себе ледяное море, огромные корабли, выплывающие из тумана, серые тяжелые волны. «Вот бы их сфотографировать», – думал он и видел себя на высоком утесе с новеньким телефоном, на экране которого один за одним сменяют друг друга величественные кадры. Андрей от зависти умрет.

Дядя давно снял пальто, сидел в обычном свитере и улыбался в бороду, но все равно казался загадочным и далеким – как балтийский флот.

– Быстро ты вырос, – заключил дядя Миша. – Мы с тобой, брат, пять лет не виделись. Тогда ты еще в кубики играл. Проигрывал, в основном, – он засмеялся. – А ну-ка, тащи сюда мой чемодан. Сейчас задаривать буду за все пропущенные даты.

Слава даже подпрыгнул. Чемодан вмиг стал сундуком с сокровищами, на дне которого таился…

Слава поверить не мог, что это могло стать правдой. Калининград – теперь он знал точно – это совсем Европа, а ведь туда, наверное, новинки приходят первыми.

Прошла вечность, прежде чем дядя Миша аккуратно выложил стопку своих свитеров, фотографии (они с бабушкой потратили несколько драгоценных минут на обсуждение), электрическую бритву. И вот, наконец, заветный сверток. Слава пытался на глаз определить величину и вес подарка, но дядя Миша только хитро подмигнул и выудил из пакета то, что Слава поначалу принял за нож.

Кортик с тонким острым лезвием лежал в огромной дядиной ладони и мерцал в свете кухонной люстры. Дядя Миша аккуратно вложил его обратно – в ножны с орлом.

– Не для улицы подарок, – пояснил он. – Считай это секретом, фамильной ценностью, понял?

Слава понял. Он заглянул в пакет и увидел на дне два желтых камня.

– Ах, да. Наш балтийский сувенир. Смотри, как светятся. Настоящий янтарь.

Было давно за полночь, но Слава не спал. Он прислушивался к тихому разговору на кухне. Звенели чашки, дважды закипал чайник. Потом ему казалось, что бабушка всхлипывает. Часто открывалась и закрывалась балконная дверь.

Слава ворочался. Мечты о сверкающем телефоне растаяли, как сахар в горьком чае. На столе, все еще завернутый в пакет, лежал кортик. С ним не поиграешь и Андрею не покажешь. Бабушка, наверняка, завтра отберет и спрячет в свой бездонный шкаф.

Он перевернулся на другой бок. Не заметил, как тихо открылась дверь. Кто-то высокий осторожно подошел к его изголовью, постоял, положил огромную руку на макушку и тихонько взъерошил волосы. Слава не шевелился. Делал вид, что спит. Дядя уезжал рано утром, Слава это знал – какие-то дальние родственники в Москве.

Дядя тихо вышел, закрыл за собой дверь. Слава повернулся, посмотрел в полумрак комнаты. Все равно не уснуть. За окном моргали огни города, гудели редкие автомобили. Слава подошел к столу и тихонько достал из пакета крупный желтый камень, поднес к окну.

Янтарь светился – из глубины, собственным, казалось, светом. Тонкие трещинки протянулись по древнему кусочку смолы, словно морщины. В самом центре, расставив в стороны крохотные лапки, застыл жучок. Слава улыбнулся, провел пальцем по янтарю. Прохладный и в то же время как будто теплый, живой.

Он сунул его под подушку, закрыл глаза. Несколько минут прислушивался к гудению за окном – а потом уснул.