Валентина БЕЛЯЕВА 
Валентина БЕЛЯЕВА
В КРУГУ МНОГОЛИКИХ ТЕНЕЙ
* * *
Лишь миг… Парящий лист на землю ляжет.
Затихнет вихрь степенно над тобой.
Зелёное Созвездие судьбой
Безумным светом вспыхнет, уплывая,
И что крадёт, увы, тебе не скажет…
Осколками полуночную мглу
Засыплет и в обычную золу
Тотчас же превратится, остывая.
И дрогнет твердь у ног… И холод снежный
Её немых отточенных камней
Заглотит блеск и дым твоих огней,
О грешных тайнах вскользь упоминая.
А ты, вглядевшись в даль земли безбрежной
Под жуткий вальс осеннего листа,
Увидишь арки вечного моста,
Бессмертия его ещё не зная…
* * *
Ах, это гульбище Листвы
Над покорённой суетою –
Вон там, за облачной грядою,
Где тьмы светил ещё горят,
Крутыми арками мосты
Вздыхают мраморною пылью
И сонмы белых-белых крыльев
Над ними царственно парят.
Листва блестит, как хрупкий лёд,
Несётся в вальсе безупречном.
А где-то там, вдали, беспечно
Сверкнёт конечная верста.
И, совершая вечный лёт,
Согрета божьими перстами,
Сливаясь с листьями-крестами,
Кружит чистейшая звезда…
* * *
Что же там, за разумным пределом,
В миг рожденья отбитой чертой?
Может, Шлях протянулся ямской,
Весь усыпанный звёздною пылью
Над закатным лучом онемелым
В ледяную вселенскую тишь,
Где от ужаса лишь помолчишь
В ореоле заснеженных крыльев.
Да, наверно… Но что же таится
В первозданной округе Его?
Неужели там нет никого –
Человека ли, птицы ли, зверя?
Может, зреет в траве голубица
В блеске звеньев господних цепей.
И в кругу многоликих теней
Распахнутся у глаз моих двери…
* * *
О, боже, что там, прячась за столбы,
Во власти странных судорог мерцает?
То вспыхнет как огонь, то угасает,
Внезапно укрываясь сизой мглой?
И кто же там, венцом твоей судьбы,
Внезапно появившись привиденьем,
Глядит виновно, словно в искупленье,
Закрученной в спираль стальной иглой?
Рождён исчезнуть, вскрикнул где-то миг…
Сгущаясь, сумрак каменный свисает
И вдруг к ногам с презрением бросает
Твою же горсть отточенных лекал.
И сумасшедшим белым вальсом лик
Слепой звезды с дыханием холодным
Срывается в падении свободном
Чистейшими осколками зеркал…
* * *
Закат сползал в небесный перевал.
Далёкий горизонт в огне жеманном
Казался цепеняще первозданным
И, чуть вздохнув за склонами холма,
С величием надменным уплывал.
В холодном застывающем пространстве
В тупом метафорическом упрямстве
Луной светилась полночная тьма.
В малиновом мерцании угли
Вокруг пещер смиренно угасали.
Безмолвные берёзы в ночь бросали
Смиренно опалённые листы.
А там, вдали, на краешке земли,
Столетьями неслыханно раздольной,
Стояли под десницею престольной
Усыпанные звёздами кресты…
* * *
Ты уйдёшь далёко – на чужую дорогу,
Будешь вёрсты обочиной долго искать.
Зубы крепко сцепив, к незнакомому богу
Обратившись, молитву впервые шептать.
И своими ль веригами страждущей воли
Непременно в продажном рассвете сверкнёшь?
Будут блики смеяться. И в тихое поле
Ты, внезапно бледнея, зачем-то свернёшь.
Но с каким наслажденьем восход устремится
За тобой из горнил раскалённых глубин!
И откликнется эхо в дурной огневице
Леденящего скрежета снежных лавин…
Обернёшься… Подтаявший след на дороге,
На камнях лишь мерцанье луны – никого.
Да мелькнёт чей-то крест на мгновенье убогий
Под кружащим листом во вселенной его…
* * *
В лабиринтах столетий, ушедших в рассыпчатый прах,
Ты, мой друг, ищешь тени безвестных Великих.
И найдёшь палачей у подножий задымленных плах,
Их секиры в надёжных, в трудах заскорузлых руках
И под сводами храмов скорбящие лики.
Там, где ищешь ты тени загубленных предков своих –
У заросших холмов на обочинах где-то,
Ты услышишь, как ветер гудит – и протяжен, и лих,
Как молчит нерождённый, сжимающий лёгкие, стих
Золотым изваяньем у трона поэта.
Там, где ищешь ты свет голубой поднебесных десниц
И вселенские, божией данью, законы,
Ты увидишь дрожанье берёзовых мокрых ресниц,
Перламутровый отблеск во взглядах уродливых лиц
И пустые глазницы распятой иконы…
* * *
Ты слышишь меня, дорогой Современник,
Чертёжной эпохи потерянный пленник,
Не мы ли с тобою остались вдвоём?
Вот здесь, в неизмеренном этом пространстве,
В его и цветистом, и странном убранстве,
Где гимном вселенной кричит вороньё.
И что для тебя эти земли – холмисты,
И крик журавлей – непокорен, неистов,
Сквозь тихие вздохи слепой тишины?
Что чувствуешь ты, глядя в небо глубоко,
Едва ли засветится трепетный локон
В твоём же окне безупречной луны?
Не ты ли, согнувшись, дрожишь у престола,
В рассвете увидев глазницы монгола –
Горящими звёздами в утренней мгле?
И я презираю тебя, Соплеменник –
Своих же детей неподсудный изменник
На этой наследной распятой земле…
* * *
Ты шёл, обременён своим недюжинным умом,
С заплатанном мешком, в смятенье преданной печали.
И, будто на холсте, берёзы трепетно молчали,
Меж порослями сосенок склоняясь над холмом.
О чём ты размышлял у их подножий, как певец
Внезапно пораженье потерпевший? И, бледнея,
Губами шевелил едва, и было всё виднее,
Как над твоим челом парил обугленный венец.
На белой бересте ты что-то медленно писал,
Затерянный во времени Архангел умиравший.
А маленький берёзовый листок, к ногам упавший,
С мольбой о чём-то тихо говорил и угасал…
ГОЛОС ИЗ-ПОД ЗЕМЛИ
Не ты ли, Потомок, немой созерцатель
Зелёных созвездий, и глух, и безлик, –
Безвестных холмов вдоль дорог созидатель?
Не ты ль, новоявленный богоискатель,
Не слышишь мой горький и сдавленный клик?
Умом щедрой дланью небес наделённый,
Уже никогда не оглянешься ты
На блеск изумрудной листвы оживлённой
И крик журавлей над равниной зелёной –
В сжимающих дланях своей нищеты.
Взгляни же когда-нибудь в небо пустое,
Мой бледный потомок, и жалок, и слеп,
Когда твой очаг с молодой берестою
Едва ли горит, близ грязи водопоя,
А угол походит на каменный склеп.
Взгляни в это небо – оскалом безбрежным.
Ты видишь? Уже опустило оно
Космической мглой, и живой, и безгрешной,
На землю твою в тишине безмятежной
Своё бездыханное гиблое дно…
* * *
Что странно в том? Ты стал однажды жертвой клеветы?
Но это лишь явленье неподсудных древних истин.
Ещё не раз Служитель их, в грязи макая кисти,
Украсит ею все твои дороги и мосты.
Он тоже человек! Он ненавидит подлеца!
И, ласковой Фортуне молодой целуя руки,
Долги ей отдавая и дрожа от сладкой муки,
Чистейшую слезу смахнёт с горящего лица.
Что странно в том? Палач с секирой не приемлет лжи!
И чист его мундир, закон достоинства и чести.
И вы с ним, словно братья-близнецы отныне вместе
Пойдёте собирать в мешок колосья спелой ржи.
Что странно в том! Но ты из глубины души эссе
Достанешь, бросив на пол покосившейся светёлки…
Уйдёшь… Присядешь в пыльные сосновые иголки,
Последнюю версту обняв рыдая на шоссе…
* * *
Развилка… Замерзающие ели…
То гаснет, то опять горит фонарь.
Звезда сквозь наползающую хмарь
О чём-то тихо плачет безутешно.
О чём её беда? Не обо мне ли?
Не я ль её осколки в эту ночь,
Обжёгшись, соберу в ладонь и прочь
Уйду как призрак теменью кромешной?
Где даль её промозглая таится,
И что он мне, бездомному, сулит?
Под ветром ли заиндевевший скит
С огнём в окне свечи его нетленной,
Иль зоркие глаза седой волчицы?..
И, к сердцу прижимая звёздный тлен,
Я вдруг почувствую всей кожей плен –
Жестокого величия вселенной…
* * *
Там вечные соцветья ковыля,
Безмолвие заросшего кургана.
Мелькнёт на миг в кустах крыло фазана,
Забрезжит даль в расцвеченных огнях,
И затаит дыхание земля.
Ветрами заметённый перекрёсток.
И рябь едва рождённых чистых блёсток
Подрагивает на его камнях.
Там Отрок бледный, потеряв свой дом,
Искал его, блуждая странной тенью.
Ордынская стрела, в одно мгновенье
Блеснув зрачком в малиновом песке,
Качалась мирно в стебле золотом…
Откуда-то ползла на небо льдина,
Восток и запад, слившись воедино,
Мерцали точкой на Его виске…
* * *
Что ты знаешь, скажи, о возвышенной грусти,
Об огромной душе, охладевшей, пустой,
О старинной иконе над свечкой святой
И о времени этом в обличии монстра?
Неужель ты не видишь, моё Захолустье,
На ветвях молчаливых берёзовых крон –
Эту белую-белую стаю ворон?
Не ордынское ли золотое потомство?
И не ты ль эту землю, не зная гордыни,
Сохранишь для свистящих имперских ветров –
Вдоль обочин, долин и заросших бугров –
Под крестами, вон там, у зелёного устья?
И, в грязи утопающей вечной святыней,
Как живое зерно на чужой борозде,
Тихо дышишь, спустившись к болотной воде,
Не виновно ни в чём, ты – моё Захолустье…
* * *
Тихий Шёпот… О нет, ты о нём не узнаешь.
И, судьбе благодарен, спокойно черпаешь
Океан небосвода в глазах у друзей.
А мгновенье спустя за твоею спиною
Тихий Шёпот крадётся слепой тишиною,
Выжидая свой преданный час-фарисей.
Тихий Шёпот… Он знает тебя, он – бессмертен!
Затаится неслышно, как замерший ветер,
И в хрустальных слезах поклянётся в любви.
Ну, а ты помолчишь, словно инок смущённый,
Светом чистой звёзды с головой облачённый,
И не зная, что он весь – в твоей же крови.
И метнутся у глаз пожелтевшие листья,
С молчаливой рябины багровые кисти
Задрожат над твоею наследной скамьёй.
Ты увидишь закат у родного порога
И как в блеске его серебрится дорога
Под ногами твоими ползущей змеёй…
* * *
Эверест бросил в ноги мне эти ступени…
Я спускался по ним в золотые поля.
Бледный ангел мелькнул, грохотала земля,
Унося его лик за окном эшелона.
Умолкало на ветвях берёз птичье пенье,
И пространство времён замедляло свой ход.
Опускаясь на землю, темнел небосвод,
Белый свет загоняя под крышу полона.
Дикий ветер кому-то, кружась, откликался,
И рвалась, завывая, метель за спиной.
Я стоял на уступе скалы ледяной
И глядел на поля у её пьедестала…
Мне всё кажется – я по ступеням спускался.
Гимн Вселенной пел тихий классический бас.
А предавшее сердце металось у глаз
И о вечности звёздной жестоко шептало…
* * *
Там взгляд, расплющенный перстом
Высокой праведной десницы,
Узрит, как птичьи вереницы
Простятся с сумраком полей.
Там, сидя под чужим крестом,
На пир бродяга опоздавший,
К груди прижмёт листок упавший
И пропадёт в туманной мгле.
Там отрешённый свет луны
Вздыхает тихо сизым мраком,
И кости свежие собакам,
И крик распахнутых дверей.
И чьи-то тени вдоль стены,
В молчании, прикрыв зеницы,
Идут, святы и бледнолицы,
В зелёном свете фонарей…
* * *
Города на былых пепелищах
И безмолвье заросших холмов,
И дымящие трубы домов,
И ликующий возглас рассвета…
Тут есть всё: чистый снег на кострищах,
Фонари средь полуночной тьмы,
Обелиски вдоль башен тюрьмы
И пьянящий вкус бабьего лета.
Тут есть всё. Но пошли мне ты, боже,
Пропылённые доски моста,
Над которым, сгорая, звезда
Скинет облик ужасной химеры.
Где свернётся змеиною кожей
Этот воздух за мной на ветру.
Где, вздохнув полной грудью, умру
Я в парсеке каком до Венеры…
* * *
Там земли богаты ветрами,
Немереных троп голытьба,
С распахнутой дверью изба
Таит, озираючись, вздохи.
Дымится закат вечерами,
Чуть слышен берёзовый скрип
И ветхий заброшенный скит
Стоит монументом эпохи.
Там вечный погост у ограды,
Чуть клацнет железный затвор.
И мутный бессмысленный взор
Зеркальных осколков вселенной
Уловит огни клоунады
В пыли городских площадей
И свет путевых фонарей
Над челядью их соплеменной.
Там неба святая криница
Никак не дождётся грозу.
Дрожащие тени ползут
Под стенами крепости молча.
В полуночной тьме вдоль границы
Ссыпает Луна изумруд.
И Время разора и смут
Стекает под логово волчье…
* * *
Гранитные скалы, всё круче тропинка –
Средь кедров и елей, берёз и ракит.
Мужчина и Женщина, бросив свой скит,
Спускались на Землю в порыве спонтанном.
Чуть хрустнула первая снежная льдинка,
И, ровной чертой – сизой тенью столба –
Версты у далёкой дороги, судьба
Их путь преграждала в безмолвии странном.
Дышала зима, и средь огненных листьев
На Землю спускался тяжёлый туман.
Мужчина и Женщина шли на майдан –
Среди фонарей – на околице рая,
Не зная его ни законов, ни истин…
А бедный Их ангел – меж звёздных пустот,
Присев у распахнутых белых ворот,
Лишь горько заплакал, уже умирая…
* * *
Под унылым дождём, слыша осень вполуха,
По лоскутной грязи подмерзавшей листвы,
На границе земли, далеко от Москвы,
Шли навстречу зиме две слепые старухи.
Где-то тут был журавль с их наследной криницей,
Что давно уж в кострах чьих-то тихо сгорел
И сердца их, убогих, по-прежнему грел
На исписанных мелко тетрадных страницах…
А старухи идут, гомонят – не глухие.
Что с того, что за лесом укрылась заря?
Вспоминают империю, бога, царя,
Что дороги в России всё так же плохие.
Лунный блик заскользит на их сморщенных лицах,
Чуть задержится дрожью сомкнувшихся век.
И расстелется холст, где сквозь пламя и снег
Скачут конницы к небу в обеих столицах.
Там же – две гимназистки в пальтишках зелёных
Прижимались к воротам кремлёвской стены
Под десницей великой бессмертной войны
В блеске крови её на кипящих знамёнах…
И займётся огнём этот холст, где в разрухе,
Оставляя следы в пепле древних мостов –
Средь болотной грязи и замшелых крестов,
Шли навстречу зиме две слепые старухи…
* * *
Не ты ль, Скрипач, в канаву бросил фрак,
Вон там, в развилке каменной дороги,
Где тихо проскрипели чьи-то дроги
И скрылись в лунном отблеске во мрак?
Не ты ль в обнимку с Бахом, мой старик,
Полвека простоишь здесь, размышляя,
Где свищет ветер, в праздности гуляя,
Да слышится глухой совиный крик?
Вернёшься ли ты призраком туда,
Где юный взгляд, увы, твой, слишком ярок,
Зажжёт в полночной тьме свечной огарок
Под сводом из заснеженного льда?
Ах, память! Ну, зачем же ей хранить
Чистейший свет заоблачной десницы,
Когда у ног – последняя граница,
Которую тебе не преступить?..
Смычок в канаве тлеет и чадит,
Мерцает как безумная Венера.
И скрипка из обугленной фанеры
Библейской купиной в руках горит…
* * *
На задворках души, на рассвете сквозистом,
Я ищу своё сердце в тумане землистом.
Вдоль дорог растворятся бесследно столбы.
Кинут взгляды, истёртые ветром оконца,
И, сверкая осколками глупого солнца,
Превратятся в пустые глазницы судьбы.
В околотке души, тьмой слепой и безгрешной,
Я ищу запах сосен, увы, безуспешно.
Каркнет ворон, внезапно кружась пред лицом.
Тут же сядет на голову без сожаленья,
Распахнёт свои крылья в плену наслажденья,
Клюнет в темя, зевнув, и застынет венцом…
* * *
Стоишь, один, который век, уныло
У старой покосившейся версты.
А за спиной – целы ещё мосты
И свет в окошке – маленьким осколком.
Наверное, ты слышал, – где-то выла
Волчица над детёнышем своим.
А ты, стерев охапкой снега грим,
Себя увидишь озверевшим волком.
Оглянешься… И вспомнишь цвет на вишне.
Ступая в расцветающий дурман,
Вернёшься в сизый утренний туман –
К скрипучим покосившимся воротам.
Тебя увидит праведный Всевышний
И клин меж облаков кричащих птиц.
И ты вдруг упадёшь, бледнея, ниц,
У ног увидев тень их разворота…
* * *
Под крестьянским плетнём и воздушной грядою белёсой,
Притулившись к избе, со скрипучей ступенькой крыльцо
Мне шептало вослед, обнимаясь с озябшей берёзой:
«Пусть судьба наградит, наконец, тебя звёздным венцом».
Стая птиц на едином крыле в облака улетала,
Тяжело поднимаясь с холодных отцветших болот.
Вдоль заросшей обочины тропка моя убегала,
Одинокая роща глядела в зеницы ворот.
И виднелось вдали пропылённых дорог перекрестье.
Заунывная осень шуршала листвою у ног.
Вдруг послышался крик из глубин изумрудных созвездий
И стремительно падал небес возгоревшийся клок.
И послышалось мне с высоты: «Ты росла сиротой.
А меня убивали ещё над твоей колыбелью».
А бесстыдное эхо, взмывая по тропке витой,
Хохоча рассыпалось красивой классической трелью…
* * *
Я был человеком. И разум мой пел,
Наполненный чистым безоблачным летом,
И взгляд устремлялся навстречу рассветам
В заливистой трели восторженных птиц.
Я был человеком, я миром владел!
И жил, наслаждаясь и твердью земною,
И плещущей рябью хрустальной волною,
И ветром свободным, не зная границ.
Я был человеком! Пространство кругом
Дышало звенящим берёзовым соком,
В небесной стихии парил царский сокол,
И в вечность планета вальяжно плыла...
И я, как в безумии, плакал ничком,
В горячечной жажде к созвездиям взвиться…
Всего лишь мгновенье… В соцветья душицы
Сползали, чуть дрогнув, два белых крыла…
* * *
Курилась пыль над придорожьем,
В траве – замшелая верста.
Триоли старого дрозда
Пронзали утренние росы.
Там Нищий Старец с ликом божьим –
Отшельник ли неисправим,
Стоял над холмиком своим
И гладил ствол седой берёзы.
Какой-то миг… С негодованьем,
Обрушив неба мутный вал,
Над головой его взвывал
Безумный Ветер безывестный.
А Нищий Старец изваяньем,
Неведом свету и незрим,
Как бедный ангел-пилигрим,
Глядел, как мир плывёт над бездной…