Александр ЛЕОНИДОВ (Филиппов). ЗАГАДКА СФИНКСА. Рассказ

 

Александр ЛЕОНИДОВ (Филиппов)

ЗАГАДКА СФИНКСА

Рассказ

 

Вы, конечно, решите, что это фантастический рассказ. Но, как в старину писали, «спешу предуведомить»: мистика – не всегда выдумка. Началась эта в высшей степени странная и неправдоподобная история с Клуба германо-нашенского делового партнёрства. И тут пока ещё ничего загадочного нет. Клуб сей – этакое детище досанкционных времён, событие для нашего заштатного и затерянного в Сибири города. Прилетали немцы из Саксонии, из Баварии – представители деловых кругов, их на лимузинах посольского класса отвозили в конференц-зал губернского управления торговли и внешних связей, там с умным видом выспрашивали что-то через переводчиков.

 И делали вид, что понимают. А деловые эти немцы с таким же умным видом давали интервью, звали к себе на инвестиции и сами привозили какие-то инвестиции… Впрочем, по-моему, все они больше болтали про инвестиции!

Немцам у нас нравилось. Летом они устраивали у нас Urzeitlich – первобытные дикие сплавы по девственно-безлюдным бурным горным рекам, а зимой – катались на лыжах по таёжным маршрутам. Сталинграда их лыжникам, видимо, не хватило – а впрочем, под Сталинградом их отцам не наливали водочки. Зато теперь – старались накатить «двойных», от переизбытка чувственно-корыстной «Дружбы – Фройндшафт», которая как обнялась со стаканом во времена ГДР, так никак уняться не могла….

И нашим прохиндеям у них там, в их баварских пивных, тоже нравилось. Потому сложился устойчивый такой блочек, водой не разольёшь: то саксонцы к нам… то наши к ним…

Эка невидаль, скажете вы, не понимая, что тут фантастического, ну да я ведь не об этом!

Меня это, в общем-то, никаким боком не касалось, за исключением: попав в пул халявы, пожевать изящную выпечку на презентациях, а если повезёт – то даже и спереть, по давней святой журналисткой традиции, бутылку водочки. Это уж как водится… Ежели её никто за твоим столиком не распечатает…

Вижу, вы меня осуждаете, но вот что я вам скажу: всё одно ведь сервираторы сопрут себе к каптёрку, лучше уж… И по секрету добавлю, у того журналиста, который намастрячился ходить по деловым презентациям – даже внутренний карман специальный имеется, аккурат чтобы бутылка проходила. На этой стезе – не я первый, не я последний…

Работал я на момент этих удивительных событий в местной газете «Предприниматель» простым репортёром. Жил тогда одиноко, в доставшейся от покойной бабушки маленькой панельной квартирке, на которую накатывали волны босяцкой разрухи. Зарабатывал немного, но в принципе – мне хватало…

Ну, конечно, по журналистским меркам я в самом низу пищевой цепи. Вот, судите сами: репортёр это пехота журналистики, он в атаки ходит – на презентации и объекты – и в дождь, и в снег, и в грязь лицом… Такого завсегда куда-нибудь заслать могут, сам себе не хозяин. Поднимаешься на ступеньку – ты корреспондент. Это уже посолиднее – уже ты сам корреспонденцию готовишь, а не просто описываешь увиденное. Ещё шаг наверх – обозреватель. Этому никуда бегать не надо, ему информацию подают на блюдечке, чтобы он её «обозрел». Оборзеет… то есть обозреет он её минут за двадцать – считай, весь день свободен… Они поэтому алкаши и курильщики завзятые, эти обозреватели…

Ещё вверх по лесенке – и попадаем в круг завотделов и колумнистов. Завотделы не знаю зачем, это типа пенсии для заслуженных писак, которые уже исписались, а выгнать их редактору жалко… Колумнист – белая кость! Сам выдумывает, что в своей колонке написать! О таком только мечтать можно!

Но и это не предел. Выше там замы редакторов, «ответы», «выпускающие» и прочая, и прочая… И главный редактор – маленький фюрер… И все эти люди живут, кто хорошо, кто плохо, но в каком-то перевёрнутом, извращённом мире. Мой редактор, Сашка Фиолетов-Лепилов – ну в точности тот редактор из анекдота:

– …Крушение поезда?! Прекрасно! Жертвы есть?

– Есть.

– Великолепно! И много?

– Полна коробушка…

– Замечательно! Чувствовал – сверстаем сёдня великий номер газеты!

Когда годами в этом живешь – перестаёшь удивляться…

Журналистика – очень сложный мир, в котором уметь писать – очень мало. Здесь нужно понимать, что можно писать на твоей ступеньке, а чего нельзя. Может быть, у репортёра отличный аналитический взгляд – ан нет, братец! Не твоё дело рассуждать! Увидел – записал, как было, и точка! Чтобы рассуждать вальяжно от первого лица – нужно быть двумя ступенями выше моего положения…

Опять же – рассуждать пишущий тоже может, только каждый о своем. К примеру, в региональной прессе ни к чему рассуждения о проблемах страны, человечества – это всё вздор, скажут тебе. Ты обдумай культурный смысл, шествуя в «культпоход на пивзавод». Причем местный. А в соседней области – уже неинтересно…

Одним можно фотку свою к материалу поставить. Другим – нечего, баловство! А третьи могут и несколько фоток выложить, в разных ракурсах, мол, вот я там был, мёд-пиво пил…

Как, например, эта продувная бестия, Сашка Фиолетов-Лепилов! Выдаёт себя за «профессионального прозаика», хотя по этой линии в жизни ни одного гонорара не получил, и очень любит везде выкладывать свои «фотки с великими». И мне предлагал. Я сухо отнеткался:

– У меня фоток с великими нет…

Впрочем, в этом тоже нет ничего удивительного из разряда фантастики, однако дальше как раз и начинается нечто таинственное, выпадающее из обыденных рядов жизни.

Как вы уже поняли: исходя из законов природы и речи быть не могло, чтобы мне на Эльзу какие-то там виды иметь! Эльза – прилетела с немецкой делегацией, в составе телевизионной группы, чтобы вести телерепортажи про несчастный этот германский деловой клуб для канала GTV. Это настолько «тамошний» их канал, что наши телевизоры его даже ловить боятся…

А то вы ещё подумаете – ну чего тут нереального? Мол, я журналист, она журналистка… Ни понюшки подобного! Вы, если так подумали, просто нашего мира не знаете… Она – тележурналистка, с европейского телевизионного канала, она не просто фото своё к материалу приложить может, она вообще на экране вещает! Её оператор снимает на камеру, а она с микрофоном балабонит всякую ерунду про инвестиции и инновации в Сибири через Саксонию…

То есть Эльза – она элита из элит. А я – «серый гусар», пехтура, мелкота. И потому я, когда в первый раз её с микрофоном увидел, – вполне умно сказал себе: Тоша, держись подальше, чтобы международного скандала не было! Она – из поволжских немок, репатриантка 90-х, по-русски чешет лучше меня – но и немецкий в совершенстве знает. Чего-нибудь не то ей ляпнешь на любом языке – и выйдет афронт…

Но хоть я и сказал себе – держаться от неё подальше, но, вопреки уму, держался всегда поближе. Она такая тонкая, белокурая, зеленоглазая, смотреть приятно, а вблизи мне ещё её веснушки очень нравились… Знаете, почти незаметные, но очень озорные, если присмотреться…

Конечно, разумом я всегда понимал, что она обращается ко мне как к местному, а не как к мужчине. Но иногда играл сам с собой в несознанку, приятно же вообразить, будто мы с тележурналисткой друзья!

Началось всё в тот день, когда ведущий немецкий инвестиционный банкир бойко щебетал про изделия табачной промышленности, которые у нас в пять раз дешевле, чем в Германии, и я грешным делом подумал, уж не собирается ли он контрабанду организовать?

Но он к чему-то другому гнул, к чему – уже не помню, потому что мы стояли в журналистском пуле плечом к плечу, она, помню, была в эдакой вычурной шотландской клетчатой накидке… И вот поворачивает ко мне своё ангельское личико и на чистейшем русском вдруг спрашивает:

– А ты не помнишь, что такое «аваль»?

– Это такое поручительство по векселю… – пробормотал я, взмокнув. – Ну, или по чеку…

Я ведь не знал, про какой аваль она спрашивает, про вексельный или чековый, испугался, что введу в заблуждение европейскую телезвезду. А она увидела, что я побледнел, и насмешливо так спрашивает:

– Неужели он такой страшный?!

Я не нашел ничего лучше, чем спросить, какой у неё акцент. Она ответила, что поволжский, что вообще-то она из России, но теперь живёт в Германии, что зовут её Эльза и всё прочее. Я – хоть и пустое это, незачем – тем не менее, всю свою биографию выдал.

Благо, коротенькая у меня биография: родился, учился, работаю, перспектив никаких… Ну, помру, дата смерти добавится, вот и завершенный будет роман-жизнеописание…

И она – с чисто европейской вежливостью – весь этот бред про моё тёмное прошлое выслушала, а потом предложила по кофейку. Я думаю, с чего бы это?! Может, думаю, я красивый? Как у Булгакова – бабушка согрешила с водолазом, или ещё чего?

Ну нет, конечно, это всё вздор. Пришли мы в фуршет-зал, налили себе по чашечке капучино, закусили расстегайчиком презентационным… И всё выяснилось: она, как и всякая красивая женщина, не обязана знать всякий бред, который несут пожилые артритные да геморройные банкиры. Те-то в конференц-зале распинались про какую-то «кривую Бевериджа». И вот теперь надобно Эльзе узнать – что это такое и с чем едят…

– Кофием запивают… – улыбнулся я. – Это такой график зависимости между безработицей и числом вакансий... Ваш этот Фогелер, – это я про банкира, страдающего одышкой, – имел в виду, что рабочая сила тут выгоднее, чем в ФРГ. И кривой этой криво обосновывал…

– А-а… – улыбается она мне холодно. – Понятно. Спасибо, Тоша…

Так и возник у нас с Эльзой странный симбиоз. Я стал ей всякий маразм инвесторов с экономического языка на русский переводить. И ей сподручно, и мне приятно! А она уже с русского на немецкий под камеру для репортажей… Ей своего рода техническая поддержка, а мне… Ну кто же откажется возле такой постоять?!

– Тоша, – говорит, – помню, антикрез, судя по словосочетанию, нищий человек? Я правильно поняла?

– Ну, строго говоря, правильно, если бы речь шла о нормальных людях, – ответил я. – Ведь Крез – это легендарный античный богач, стало быть, «анти» – ему наоборот. Но у экономистов, которые на всю голову отмороженные, антикрез – это такая особая форма залога, когда твоим залогом ростовщик имеет право пользоваться. Ну, типа ты машину в его гараж поставила – а он сел в неё и давай кататься…

Когда я ей это рассказал в холодном фойе, где она зябко поводила плечами – она сделала мне шикарный комплимент:

– Тоша, – говорит, – у тебя, наверное IQ высшей степени?

Они в Европе все в эту чушь про IQ верят…

– Нет, – говорю (а самому приятно), – к сожалению, мой IQ на уровне идиота.

– Как же так может быть? – хлопает она фантастическими ресницами. – Тут тебе и аваль, и антикрез…

– Ну, – отвечаю, – если ты в Поволжье жила, должна помнить! На любом экзамене для правдоподобия обязано найтись какое-то количество двоек и троек… Для объективности оценки… Если экзаменатор всем «пятаки» расставит – его же заподозрят… Вот у нас есть главный редактор – его IQ должен быть наивысшим, правильно?

– С какой стати?

– А иначе почему он нами руководит?! То есть заранее известно, у кого будет высший результат… Замам – по четвёрке, чтобы статус подтвердить, всяким там заслуженным и номинированным – тройбаны… А двоечники тоже быть должны… Кроме таких, как я, быть ими некому… Так что IQ у меня на уровне идиота! Но мне велели в редакции не расстраиваться – даже идиот справится с расшифровкой диктофонных записей… Большего же от меня никто не ждёт…

– Грустная история! – говорит мне Эльза.

 А я про себя подумал – пусть знает. Незачем нам вместе тереться… Не приведет к добру такое сближение классово-чуждых элементов…

Но она всё равно потом у меня спросила, чем куртаж отличается от куража и фуража. И чем вариационная маржа отличается от обычной. Про обычную-то она знала, всё же экономическую телепередачу ведёт, а другие тонкости уже от меня получала.

– …И не пишите, что все у нас плохо, – умоляли в это время нас из президиума лопающиеся от паюсной игры чины. – Вы же отпугиваете инвесторов...

– А мы и не пишем, что у вас плохо, – сказал я Эльзе на ушко. – Мы пишем, что плохо у нас…

И она поняла, хихикнула в кулачок: поволжская, наша…

Ну, на этом, собственно, и всё – как я думал. Согласитесь, странность уже ощущается, но пока ещё, как говорит наш редактор, «всему можно подыскать разумное объяснение».

Улетели наши немцы-инвесторы, и Эльза с ними в том же самолёте, в свою Саксонию, навсегда…

Проходит пару месяцев – надо же! Вызывает меня в свой закуток, совмещённый в «Предпринимателе» с пунктом питания, Фиолетов-Лепилов, и ехидно так спрашивает: не соскучился ли я по своим немцам? Он всё время «чаёвничает» (слово такое есть), а со всяких бизнес-форумов не как наш брат, по бутылке, таскает, а жратву – коробками! Забив их, как снаряд в пушку туго, в наш редакционный холодильник. Смотрю я на него, и думаю: «Какой ты прозаик? На любом фото распирающий подкожный оптимизм выдаёт в тебе редактора «Предпринимателя»…».

Сказал, конечно, не это, а о другом, но тоже правду:

– Соскучился.

И вот вываливает в нашем аэропорту новая группа инвесторов, и с ними крутится съёмочная группа, а в объектив камеры вещает всё та же Эльза…

Ну и снова мы с ней пару дней в микроавтобусе для прессы катаемся. Он битком набит, а я никого кроме неё не вижу, а ей, к счастью, тоже кое-что узнать у меня требовалось…

В этот раз нас гоняли на инвестиционный объект: при трассе члены нашего делового клуба выстроили гостинично-ресторанный комплекс «Красный протез», и всё это их обочинное великолепие требовалось заснять-описать…

В дороге мы с Эльзой трещали, не умолкая. Я, вообще-то, человек сумрачный, сдержанный, я столько слов, сколько с ней тогда, – вообще никогда в жизни не говорил. А тут она меня как-то подначивала, что ли, с особой европейской вежливостью – типа, ей зашибись какой интерес насчет моей жизни (пустой) и мнения (никому не нужного).

Ну, мне же не жалко! Она спрашивает – я отвечаю… И про «Красный протез», почему такое название странное – там при коммунистах фабрика протезирования стояла… И про городок её, в Германии с позором переименованный, бывший Ленин – пойми, говорю, Эльза, он с 14-го века был Ленин, он к вождю пролов никакого отношения не имел, просто так уж совпало…

– Неужели, – хлопает ресницами, всю душу мне взглядом выворачивая, – с 14-го века?!

– Ну, говорю тебе, Эльза, лично на средневековых картах видел, Ленин, как есть Ленин… Это какое-то немецкое слово, старое, а по звукам видишь, как совпало[1]… Помнишь, как у Высоцкого: «И кстати, вашего соседа, забирают, негодяя, потому что он на Берию похож…».

Смеётся…

Зубки маленькие, изящные, белые-белые… Перламутром мерцают…

И стал я напряженно думать – какую бы ещё чушь вспомнить, чтобы подольше она на меня смотрела, хоть и зря это, ни к чему…

– Основы журналистики от Саши Фиолетова! Директор завода ему говорит: у нас на производстве две новости, хорошая и плохая. С какой начнём? А тот ему отвечает:

– Давайте плохую новость и ни слова о хорошей!

– Почему?! – удивился директор.

Саша отвечает:

– Сразу видно, что вы ничего не понимаете в журналистике…

Вроде банальный случай для репортёра, и ничего смешного, а она опять смеётся…

– Приезжал Медведев. Я освещал сбоку. Написал заметку «Медведев в городе». Фиолетов мне лепит:

– Он что, зюзик без должности? Пиши, как положено!

Мне всё пофиг, пусть будет длинный заголовок, не моя головная боль, исправил так: «Президент России Медведев в городе».

Саше опять не слава Богу! Говорит – думай маленько, нас же в краевом правительстве читают! Есть Путин, нацлидер, зачем написал «президент России»?!

Я уже не знаю, что делать: и с должностью не так, и без должности не так! Но Фиолетов научил. Вычеркнул одно слово, и всё на место встало. Он в таких делах собаку съел…

– Но какое же слово он вычеркнул? – с виду искренне недоумевала Эльза.

– В итоге вышло: «Президент Медведев в городе»… А чего он там президент – пусть каждый понимает в меру своей испорченности!

Только поволжская немка может понять, над чем тут смеяться…

Так и повелось. Деловой клуб собирается – Эльза сюда, и нас водой не разольёшь. И мне весело, лепится нелепое какое-то гудение в груди, как будто я не умер давно… Ну, а потом она улетает, надолго, до следующего заседания этих инвестиционных маразматиков, и оставляет меня тут, среди мёрзлых пашен и заштрихованных инеем стёкол… Как щенка хозяева на даче «забывают», когда осень, и в город пора перебираться…

И понял я, что вышла беда. Что не прачку я встретил, и не водительницу троллейбуса, а – на горе себе – европейскую тележурналистку… И ждать её в компании с ведущими саксонскими банкирами – тоска. И не ждать – тоже тоскливо… Конечно, поговорить бы с ней о чём-нибудь кроме экономики, тестов IQ и средневековой истории – но как? И зачем?

Стыдно ей врать, да и поздно уже: про своё «блестящее» положение я ей уже раззвонил в первые встречи… Ну что я ей скажу? Забери меня, Эльза, с собой, я тебе там байки смешные травить тоже буду? Или – ещё смешнее – оставайся, Эльза, в Сибири, покажу тебе, как зимой у берёз стволы от мороза лопаются… У меня, в моей панельной малосемейке, в моей бомжарне – место на шконке милому другу завсегда отыщется…

И ничего я ей не говорил. То есть говорил, конечно, отрабатывая её версию о моём офигенном IQ, языком, как помелом, мёл – но всё не о том… А про главное молчал. А по-другому – как?

Зря, конечно, встретились, зря… Послали бы вместо неё какого-нибудь дурачка Клауса или Ганса освещать телезрителям дебильные посиделки деловых кругов – ну, и запомнились бы мне эти посиделки только стащенной бутылкой хорошей водки…

Но однажды случилось нечто. Такое, чего я ни понять, ни осмыслить не могу. И вас не прошу понимать – просто поверьте, что так было!

 Один с нашей стороны, учредитель «Кина и немцев», жестоко обожрался и помер скоропостижно.

Этот факт, кстати сказать, я и понять и осмыслить могу легко. Помер он вполне обыденно, и Саша Лепилов, урождённый Фиолетов, даже сказал нечто вроде поучительного некролога, отпивая свой неизменный чай:

– Вот оно как, ребята! Надо помнить, ребята, меру блинчикам с икрой!

Про то, что от полусотни блинчиков с икрой можно запросто откинутся – это я, поверьте, очень хорошо понимаю. Я совсем про другое…

Вполне объяснимо, что как наши, так и немецкие члены Клуба решили отца-основателя проводить в последний путь. А чего не проводить, когда они бабло вместе намывали, пресс-конференции вместе давали и денег полно? Им ведь не нам, билет на самолёт – раз плюнуть!

И они, значит, как один все припёрлись провожать на кладбище этого несчастного председателя «Клуба деловой дружбы», и от избытка скорбящих чувств потащили пресс-пул на кладбище…

Там мы с Эльзой замёрзли, и я угощал её украденной с фуршета водкой, умилив старинным складным пластиковым стаканчиком из кармана, а также плавленым сырком «Дружба» на закусь. Помёрзнув (и выпив с горя) на кладбище, мы закопали незадачливого врага блинов («блины оказались сильнее» – надо бы в назидание потомкам высечь на памятнике), и поволоклись, как были, большой делегацией, на поминальный ужин…

Поминки там или нет, куриная лапша или не куриная – а я сел с Эльзой рядом, как у нас уже было заведено в прошлые её приезды. На нас никто не глядел, ибо мы – с обслугой в хвосте стола. А первые лица стали полоскать тостами память покойного: какой он был незаменимый и деловитый, энергичный, и с IQ (само собой) – высших и запредельных сверхчеловеческих уровней…

И тут меня взяла такая тоска… Вы поймите правильно – конечно, не по барыге, который, обожравшись привычным чрезмерно, убыл, пожив перед этим вполне себе всласть. Этому доброго пути и земля пухом!

А просто общее кладбищенско-поминальное настроение наложилось на жуткую мысль: нет теперь с нами этого NN, мало ли? Может, Клуб собирать перестанут (NN был душой всей затеи) – немцы больше не прилетят. И Эльза с ними тоже больше не прилетит…

А мне что же тогда? Я и живу, собственно, от одного её прилёта до другого… А она даже не чувствует… Жестокие они бабы, в Европе… Можно ли такой вот ментальный пронзительный вопль не услышать?! Нашла себе забаву, дружка по электронной переписке… А что, если она и её съемочная группа в нашем городке в последний раз?

 Я-то ведь туда, к ним не долечу, дело ясное! Это они летают, как здрасьте сказать, а мне авиабилет в Берлин не в одну мою зарплату встанет…

Пока наши инвесторы обменивались траурными речами – Эльза вышла покурить в вестибюль делового комплекса, в котором всё это безобразие происходило…

И я зачем-то попёрся за ней следом. Я даже не знал, что она курить пошла. А вдруг она в туалет бы пошла, а я как хвостик – неотступно следом?! Ну, неудобно, неприлично, честное слово, – однако я так сделал, потому что эта тяга оказалась сильнее меня…

Встали мы с ней в пустом и гулком вестибюле, среди стекла, металла, мрамора, из залы доносятся голоса, скупо проливается свет, а мы в полумраке. Она мне сигарету дала, курим вместе, дым в потолок…

Я так понимаю – она сначала мне просто пожаловаться хотела. Ну, как близкому человеку, как другу – кому-то же надо пожаловаться на жизнь! И кто бы мог в ту секунду подумать, что из банальной жалобы красивой девчонки выйдет?!

– На нашем канале сокращения… – говорит она глухо. – Меня вызвал новый директор и сказал, что я «подпадаю»… Ну, конечно, если я соглашусь с ним «поближе познакомиться», то он может изменить мнение о моём профессионализме… Мерзавец!

– Расстрелять его мало… – сказал я с постным, казенным осуждением на лице в рамках профессиональной солидарности. А потом набрал в лёгкие побольше воздуха и выдал страдальческое: – Хотя я его понимаю…

– Кого понимаешь?! – оторопела Эльза.

– Я хотел сказать… – стушевался я, – что если бы меня за тебя расстреляли, я был бы не против…

– Однако, Тоша… – она смотрела на меня пристально и гипнотической силой своего прекрасного взгляда не давала мне отвести глаз. – Ты это серьёзно?

Мною двигало отчаяние. Я не хотел ей врать. В конце концов, почему? Пусть знает…

– Эльза, почему это тебя удивляет?! Чего такого есть в моей жизни, что было бы дороже минуты с тобой?! У меня жалкая, пустая жизнь… Она – небольшая цена за счастье быть с тобой хотя бы… хотя бы… Короче, можешь обижаться, но я понимаю твоего директора… Он считал, что у него есть шансы, и он попробовал! Если бы у меня был шанс, а я бы не попробовал – я бы себе никогда потом этого не простил…

Мы оба согласно и значительно помолчали. Потом она сделала шаг ко мне и сказала совсем тихо:

– Мне плохо в Германии, Тоша… Я хотела бы вернуться…

– А зачем ты мне это говоришь?

– А затем, что я не знаю, стоит ли возвращаться? – шепчет она обворожительно. – У вас тут теперь всё то же самое, что и там…

– Может быть… – бормотал я, вконец смущённый её близким дыханием. – Но там, где ты, Эльза, – там и Солнце…

– Ты правда так считаешь? – сузила она зелёные коварные глаза.

– При чем тут – как я считаю? Если это очевидно?

– Тогда забери меня к себе, Тоша…

Сначала мне показалось, что я ослышался. Потом я подумал, что она пошутила. Наконец, я догадался: европейская тележурналистка, конечно же: где-то в фойе скрытая камера и это розыгрыш…

Потому что она говорила совершенно серьёзным тоном. Она не шутила. Она – тележурналистка в кадре. А я страшненький чухонский газетный репортёр в экономической газете…

Две слезинки сползли из моих бесцветных и невыразительных глаз.

– Эльза, что я плохого тебе сделал? Зачем ты так поступаешь со мной? Где скрытая камера?

– Дурачок! – сказала она, и погладила меня ладонью по плохо пробритой щеке (а для кого мне было бриться?). – Нет никакой скрытой камеры… Я не шучу… Сейчас всё в твоих руках. Я своё слово сказала… Решать тебе…

Дальше было совсем уж невероятно. Если решать мне – то я всё давно решил. Я её обнял прямо в фойе этого забытого нами поминального обеда и мы поцеловались самым страстным поцелуем в моей жизни.

А потом… Да, это звучит неправдоподобно, но так оно всё и было, клянусь… Мы уехали ко мне, и она одобрила мою захламлённую и облезлую «полуторку» в «хрущевском» панельном доме.

 На следующий день она сдала в аэропорту билет и съемочная группа канала GTV улетела в ФРГ без неё. И мы стали жить вдвоём. Странным образом тесная для одного квартира стала для двоих просторной. Бедная для одного – она стала роскошной для двоих. В ней ничего не менялось – но изменилось всё. Я был жалким газетным репортером – а стал уважаемым сотрудником экономического издания! Раньше ел гадкие макароны с нищенским томатным соусом – а теперь вкушаю великолепные изысканные спагетти с роскошным кетчупом…

Но при этом должность моя не изменилась, и визитки перепечатывать не пришлось, до сих пор не понимаю, как такое может быть?

Правда, моего оклада как-то не очень хватало, и она устроилась на наше местное телевидение. Учитывая её прежнее место работы – её взяли без лишних разговоров, а русским она владеет превосходно, с детства!

При этом, щадя моё самолюбие, она уверяла меня, что просто не может без телевидения, и что это не ради денег – ради самовыражения и личностного роста… Я как бы верю…

И ещё: скоро у нас родится ребёнок. Под напором таких фактов я вынужден признать очевидное, но невероятное: она не шутила, не разыгрывала меня, и не играла со мной. Всё случилось на самом деле. Она просто взяла и поселилась у меня.

Я знаю, как вы думаете меня подловить! Обычно такие истории фантасты заканчивают, что, мол, после всего они поверили в себя, сделали карьеру, заработали огромные деньги и купили обалденный дом, и всё такое прочее…

Так вот.

Я не поверил в себя.

Не сделал карьеры, не заработал денег.

И дома не купил.

Но она живёт со мной.

И мне больше ничего не нужно.

А она говорит, что это ей нравится. В чем тут подвох? Расскажи мне такое другой, тот же «прозаик» Фиолетов, – ни в жизнь бы не поверил, так что понимаю вашу скептическую усмешку! Но рассказываю сам о себе. Я голову сломал, пытаясь разгадать эту загадку! Видит Бог, не знаю…

---

[1] Автор описывает реальную ситуацию: после объединения Германии был переименован город, со времён раннего средневековья носивший имя «Ленин», случайно созвучное с именем вождя.