Светлана ПЕШКОВА. ОТ СОТВОРЕНЬЯ МАЯ. Стихи

 

Светлана ПЕШКОВА

ОТ СОТВОРЕНЬЯ МАЯ

 

БЕЗ НАЗВАНИЯ

Летним дням, весёлым и горячим, 

Я хочу название найти –               

Каждый нареку и тут же спрячу    

За семью сетями паутин.         
Чтобы не забыть, как звонко спеет
Яблоко, и в нём играет сок,
Как пчела бормочет над кипреем
И ныряет в розовый цветок.
Я держусь от сотворенья мая
До последних вздохов октября,

Лето как лекарство принимая,
Ничего врачам не говоря.
И покуда ханствует татарник,
Княжит лён в объятиях вьюнка,

Я живу легко и благодарно.

Но живу без имени пока.

Где-то бьёт по вишням шумный ливень,
Ветер пробегает по хвощу –

Я всему ищу живое имя.

И себе название ищу. 

 

БЕРЕГА ОБЕТОВАННЫЕ

Я встречу май в приморском городке,
где пёстрый день слоняется по пирсу.
Там жизнь бежит беспечно, налегке,

пекут лаваш – чуть толще, чем папирус.
А кофе, обжигая горько рот,
дурманит смесью перца и корицы.
Там рыжий пёс у рыночных ворот
кого-то ждёт, заглядывая в лица
таких же отдыхающих, как я, –   

беспечных, бледноликих и нездешних…
Сидеть в кафе, любуясь на маяк,
холодный брют закусывать черешней,
и, от безделья мучаясь, искать
героев ненаписанных романов,
прислушиваясь к шёпоту песка
заветных берегов обетованных.
Я здесь жила. И сотни лет назад
лаваш пекла, рвала черешню в мае.
Мне рыжий пёс заглядывал в глаза,
он был моим, я точно это знаю.
…Седой хамсин окутывал залив –  
мне этот день веками будет сниться –
я помню кровь в оранжевой пыли
и тряску в незнакомой колеснице,
горячий липкий взгляд, холодный зной,
желанье умереть и ужас выжить.
И мчалось солнце по небу за мной
отважным псом – взлохмаченным и рыжим.

 

БЕРЕНДЕЕВО ЛЕТО

У дачной жизни праздничный уклад,

здесь каждый дом распахнут и крылат,

до самых звёзд плетётся виноград,

пылают астры.

 

Здесь так легко – босым, как берендей,

идти к пруду по тёплой лебеде,

потом пугать в задумчивой воде

мальков глазастых.

 

Здесь ночью прилетает птица-тишь,

и слышно, как спешит в ловушку мышь,

как лунный свет стекает с жарких крыш

в кусты сирени.

 

Здесь каждый день – входной и выходной,

здесь каждый дачник – новый летний Ной,

кусочек суши под его ногой –

его спасенье.

 

ПИСЬМО БРАТУ

Привет, Артём. У нас всё хорошо. 
Вчера похолодало, снег пошёл, 
с утра телёнка в сени запустили. 

Отец не пьёт, из дома ни ногой, 
всё ждёт тебя. Да, ты ж у нас какой, 
родней семьи – то джунгли, то пустыни.

Ты снился мне: обрыв, тропинка вниз, 
бежишь по ней, кричу тебе: «Вернись!» 
и падаю в траву, теряя силы. 

Вдруг лес зашевелился, стал живым, 
а ты ему командуешь: «Бежим!» –

и вздрогнули берёзы и осины, 

послушно побежали за тобой, 
попарно, в одиночку и гурьбой, 
но замерли внезапно у границы –

 

в их кронах загорелся стыд и страх, 
и плакали в беспомощных руках 
привыкшие к родному месту птицы. 
 

Потом я вынимала из золы 
обугленные мёртвые стволы 
и красила зелёным, чтоб не броско. 

Приснится же такое, ну дела! 
…Твоя Полина снова запила, 
вчера весь день стояла у киоска. 

Я снова без копейки – третий год.
Весной поеду в город, на завод, 
сбегу из-под родительской опеки. 

Ещё про сон… я стала хоронить 
стволы… чудно, конечно… но они 
давали тут же новые побеги. 

 

ЗА ДВОИХ

Солю грибы, варю варенье –

Опять нашлось немало дел,

И я с обещанным смиреньем

Стараюсь жить, как ты хотел.

Наш мир с нехитрыми вещами

Мне помогает.

                         Неспроста

Полы и стены освящает

Разлёт оконного креста.

За ним – косматый ежевичник

И сад, где радостно скучать.

Сердца спешащих электричек

За дальней просекой стучат.

…Я привыкаю, всё в порядке –

Ты видишь, ты же знаешь сам –

Добреют овощи на грядках,

Ромашки смотрят в небеса,

Пылает мальва у сарая,

К забору жмётся девясил…

И я счастливой быть стараюсь

За нас двоих, как ты просил.

 

А ПОТОМ БЫЛО ВСЁ

А потом было всё. Было всё хорошо

с ароматом московской сирени.

Я вставала и шла на балкон нагишом,

и с портрета подмигивал Ленин.

Я курила «БТ», ты готовил омлет,

иногда мы менялись местами.

Заходило к нам солнце на блюдечке млеть

и смеяться над нами и с нами.

Это «всё хорошо» мы носили с собой

в дипломатах, авоськах, портфелях,

поднимали как флаг над гудящей толпой

и за пазухой бережно грели.

 

А потом было всё. Было всё, как всегда –

суета, недолюбленность, нервы.

Я меняла постель. Ты менял города

и случайную стерву на стерву.

Ты не знаешь, курю я сейчас или нет,

И не помнишь, как выгляжу голой.

Ты живёшь «как всегда» – телефон, интернет

и вискарь, не разбавленный колой.

 

БОЮСЬ

Тебя не вспоминаю всуе –

Боюсь кромсать себя на части.

Но в нашу комнату пустую

Я вынуждена возвращаться.

Боюсь подъезда и ступеней,

Глазастой ямы коридора,

Боюсь твоей забытой тени,

Глядящей на меня с укором.

На двери всхлипнула пружина 

До оглушительной печали.

Мы здесь с тобой однажды жили,

Я у двери тебя встречала.

И снова память страхи множит,

Они растут, не зная меры.

Мелькает тень твоя в прихожей

И ускользает за портьеру.

Мне кажется, так будет вечно –

Она и я, нас будто двое.

Я каждый вечер, каждый вечер

Смываю тень твою с обоев.

 

МОНОЛОГ ТРАВЫ

                                                            …Ты была

                            Смелей и легче птичьего крыла,

                            По лестнице, как головокруженье,

                            Через ступень сбегала и вела

                            Сквозь влажную сирень в свои владенья…                                                

                                                                              А.Тарковский

Застенчива, светла, благословенна –

Являешься откуда-то извне.

Твои стопы соскучились по мне.

Я вижу, как взлетает шмель степенно,

Как змейка ускользает из-под ног,

А ты несёшь ромашковый венок

Торжественно, как царскую корону.

Я кланяюсь. Твою лодыжку тронув,

Стелюсь под ноги и опять встаю

Живой стеной, назло небытию.

 

Зови меня травой, но не отравой,

Ступай, беги, не бойся придавить –

Мой сок для ног твоих не ядовит,

Я мурава. Но если мыслить здраво –

Меня когда-то здесь посеял Бог,

Чтоб я была свидетелем эпох –

Зимы и лета, суток и мгновений,

Влюблённости, замужества, старений,

Беспечной босоногой суеты,

Нечаянной разлуки и беды.

 

Я помню дом, печалью утомлённый,

Вороний крик и бабий вой: война…

Четыре года ты была больна

Тревожным ожиданьем почтальона.

А я была ненужной. И со зла

Густела, созревала и росла,

Мужала. А когда меня косили,

То будто придавали новой силы.

Мы выжили. И давняя беда

Связала наши корни навсегда.

 

КУКОЛЬНЫЙ ДОМ

Картонный дом с лепными ставнями,

В нём куклы с лицами усталыми

В нелепых платьях из парчи.

Ты любишь игры с несмеянами,

Вон та, с глазищами стеклянными,

Трясёшь её – она молчит.

 

В глухом раю с фальшивым золотом

Нет смерти от любви и голода –

Не умирает неживой.

Мне в этом доме делать нечего,

Где все тобой очеловечено

И обезумлено тобой.

 

РЮКЗАК

Я живу и жду телеграмму: Встречай. Лечу.

Это значит, что ты побудешь со мной чуть-чуть, 

это значит, что ты, устав от пустынь и гор, 

отдохнёшь и снова уедешь на целый год. 

Все дороги ведут не вдаль, а назад – домой.

Ты всегда возвращался – новый, чужой, родной. 

Не спешил проходить, стоял у входной двери,    

отдавал рюкзак, говорил: всё тебе, бери. 

 

Я брала рюкзак, доставала морской песок, 

разряжённый воздух с чужих ледяных высот,

лепестки в конверте с пометками: эдельвейс,

тамариск, вербена… билет на вчерашний рейс, 

скарабея, губку, засохшую стрекозу,  

невесомый камень, потрескавшийся сосуд.

Я вдыхала воздух, дурманящий и сырой,

и ждала, что скажешь: послушай, езжай со мной.

 

Я хватала время и прятала по углам,

но оно дышало и тикало тут и там.

Удержать тебя, привязать, усмирить – никак.

Ты сегодня снова ушёл. И забрал рюкзак.  

 

* * *

                              Осчастливь меня однажды…

                                                 Вероника Тушнова

Осчастливь меня однажды,

Бога насмешив, –

отыщи в толпе, где каждый

от себя бежит.

Выйди в город сонно-жаркий

и сойди с пути,

потеряйся в тёмных арках,

чтоб меня найти.

И в проулке, где гуляет

рыжий фокстерьер,

где струится звук рояля

сквозь тепло портьер,

где прилёг на подоконник

разомлевший день,

где людей куда-то гонит

ветер вечных дел,

торопливо ливень хлёсткий

смоет духоту…

Обернись на перекрёсток –

это я иду.

 

СЮЖЕТ ВЕСНЫ

Незрелый март, как взрослый, пунктуален,

но как дитя – капризен и несмел.

Всё глубже дышат скважины проталин,

тяжёлый снег под солнцем разомлел.

Мыть окна в марте холодно и рано,

но хочется закрасить и забыть

расщелины в потрескавшихся рамах

и собственные линии судьбы.

 

Сюжет весны непрост, но постоянен:

я предана пожизненно земле,

как косточка, и корень, и крестьянин;

вода болтлива, камень не истлел,

струится в небе жилка золотая,

играет слово нежное во рту,

но я его, не высказав, глотаю,

в себе укореняя немоту.

 

Мятежный март сродни моей природе.

Я слышу всё отчётливей весной,

как тает снег и как в бутылках бродит

не выпитое за зиму вино.

Откуда знать мне, что это за время,

где выход, где начало – не пойму.

И каждый день – мелькнувшее мгновенье,

живое, но спешащее во тьму.

 

МОЙ ЧЕЛОВЕК

Однажды всё пошло не так: с петель слетела дверца,

Сломался стул, сгорел утюг, закапала вода.

Но вдруг случайный человек зашёл в мой дом погреться,

Сказал – на чай, сказал – на час. Остался навсегда.

Он знал секреты всех вещей и ладил с ними просто,

А вещи слушались его, как доброго врача.

Он жил легко – не упрекал, не задавал вопросов,

Читал стихи по вечерам. И сказки – по ночам.

А там всегда: принцесса, принц, загадочная встреча,

Она – в темнице, он – герой, спасал её в беде.

Сначала – бой, а после – бал. И пир горой, конечно.

И смерть не помнила сто лет, в какой являться день.

...Мой человек спасал меня от грусти и от скуки,

Резные ставни мастерил, сажал в саду жасмин.

Он взял собаку, дом, меня в свои большие руки,

Чтоб нас избавить от невзгод, пока мы рядом с ним.

 

Однажды всё пошло не так: завыла наша псина,

Часы затихли, замер дом и выдохнул: беда!

Мой человек сказал:

                                   – Пойду…

                                             – Надолго? – я спросила.

И мне на ухо тишина шепнула: навсегда…

 

НАДО МНОЮ – ЗЕМЛЯ

Ты меня по имени не зови,

мы с тобой случайные визави –

две беды в прокуренной тишине.

…А меня вне города больше нет.

Я дитя его – у него внутри,

и смотрю глазами его витрин

от Базарной площади до пруда.

Я теперь из города – никуда.

От Никольской башенки – до кремля

подо мной – земля,

                          надо мной – земля.

Я теперь – дыханье крылатых львов,

папиросный дым, перегар дворов,

колокольный звон и колёсный скрип,

я – нектарный флёр златоглавых лип.

У меня в ладонях –

                                прохлада луж,

у меня в гортани –

                                сквозняк и сушь.

Ты привык по имени… Ну и что ж!

Отними у памяти, уничтожь,

вырви восемь звуков, сожги, развей,

без любимых слов – забывать быстрей.

Я тебе ни сродница, ни жена,

не тобой наказана-прощена.

Я – вьюнок, примятый твоей ногой,

и трава, и корни, и перегной,

серый мох, крадущий тепло камней…

Ты, когда остынешь, придёшь ко мне.

 

* * *                 

Цвела джида, журчал степной арык –

Я помню это место, где зарыт

Мой детский клад – секретик мой заветный.

Под выпуклым бутылочным стеклом

Лежало голубиное перо

На смятой золотинке от конфеты.

 

Земля была покорна и легка,

Как гречневая мамина мука.

Её так много – всем на свете хватит

Лугов, полей и маковых степей.

Я знала, что могу доверить ей

И стёклышко, и пёрышко, и фантик.

 

Я помню осень. Сад. Горит листва,

Ползёт позёмкой пепел от костра,

Ложась на оперенье мёртвой птицы.

И хрупкий мир, что не был мной спасён,

Послушно лёг в голодный чернозём

И в кукольной коробке уместился.

                                                                г. Липецк