Владимир ХОХЛЕВ. УСКОЛЬЗАЮЩИЙ КОРНИЛОВ. Об авторе стихов знаменитой «Песни о встречном»

 

Владимир ХОХЛЕВ

УСКОЛЬЗАЮЩИЙ КОРНИЛОВ

Об авторе стихов знаменитой «Песни о встречном» 

 

Главные события жизни

О главных событиях жизни Бориса Петровича Корнилова в книгах и статьях, посвященных ему, сказано все (или почти все).

Родился 29 июля 1907 года в селе Покровское Нижегородской губернии в семье сельских учителей. Первые стихи напечатал в 1925 году в губернской газете «Молодая рать». В начале 1926 года из родного города Семенова уехал в Ленинград – поступать «в институт журналистики или в какую-нибудь литературную школу». Сумел попасть лишь на Высшие курсы искусствознания при Институте историк искусств (да и то не сразу), но уже в 1928 году выпустил первую книгу стихотворений «Молодость». Стал широко печататься как в Ленинграде, так и в Москве. Многие его хвалили, но вульгарные социологи в своих критических опусах нещадно «избивали», обвиняли в «есенинщине» и «ремизовщине», называли кулацким подпевалой и буржуазным националистом.

Вместе с тем он был желанным (и постоянным) автором самых авторитетных изданий, в том числе газеты «Известия» и журнала «Новый мир». Серьезную поддержку оказывал ему генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Косарев. На Первом съезде советских писателей (1934) его «обласкал» не только старший собрат по перу Николай Тихонов, но и Николай Бухарин. Вот слова Бухарина (а он делал основной доклад по поэзии): «...следует особо сказать о Борисе Корнилове. У него есть крепкая хватка поэтического образа и ритма, тяжелая поэтическая поступь, яркость и насыщенность метафоры и подлинная страсть – У него «крепко сшитое» мировоззрение и каменная скала уверенности в победе...».

Последний – уже десятый! – сборник («Новое») Корнилов выпустил в 1935 году. В 1936 году создал цикл удивительно светлых, жизнеутверждающих стихотворений о Пушкине. Но наступил проклятый 1937 год, год борьбы с «врагами народа», и ... Корнилова арестовали.

20 лет имя поэта Бориса Корнилова состояло под запретом. Книги его внесли в список подлежащих изъятию, и они исчезли с полок библиотек. Но, как ни странно, продолжала все двадцать лет жить «Песня о встречном», написанная им в содружестве с Дмитрием Шостаковичем. Она звучала на молодежных массовках, звучала с эстрады. Имя композитора сообщалось, имя поэта не сообщалось (опасно: «враг народа»!). «Комсомольская правда» как-то при случае «исхитрилась» заверить читателей, что слова этой песни – «народные». Те, кто уже ничего не знал о Корнилове, надо полагать, поверили. Те, кто помнил имя автора, горько усмехались...

5 января 1957 года Корнилов был реабилитирован («за отсутствием состава преступления»). В этом году мать поэта Таисья Михайловна получила «Свидетельство о смерти», в котором было написано: «Гр. Корнилов Борис Петрович умер 20/ХI 1938 г., возраст 31 год. Причина смерти – нет сведений... Место смерти: город, селение (прочерк), район (прочерк), область, край, республика (прочерк). Место регистрации: ЗАГС Куйбышевского района г. Ленинграда».

В газетах и журналах одна за другой стали появляться статьи о творчестве Корнилова, воспоминания о нем. Об аресте и о смерти в них или не говорилось совсем или говорилось весьма туманно (цензура не позволяла!). Например, в предисловии первому посмертному однотомнику обо всем этом Ольга Берггольц вынуждена была написать только так: «Если б не бессмысленная гибель, настигшая Бориса Корнилова в то время, когда он начал по-настоящему набирать высоту, – вероятно, он стал бы очень крупным поэтом».

 

Из воспоминаний Ольги Берггольц

«…под крышей высокого дома на Невском, в начале 1926 года, на одном из собраний литгруппы «Смена» выступал коренастый парень с намного нависшими веками над темными, калмыцкого типа глазами, в распахнутом драповом пальтишке, в косоворотке, в кепочке, сдвинутой на самый затылок. Сильно по-волжски окая, просто, не завывая, как тогда было принято, он читал стихи. Одно начиналось так:

Айда, голубарь,

              пошевеливай, трогай,

Коняга, мой конь вороной!

Все люди

                 как люди,

поедут дорогой,

А мы пронесем стороной.

А второе начиналось так:

Усталость тихая, вечерняя

Зовет из гула голосов

В Нижегородскую губернию

И в синь Семеновских лесов...

Его просили читать еще... Он закончил выступление свое стихотворением, в котором обращался к оставленной где-то в деревне своей рыженькой лошади, и пояснял ей:

Потому ты не поймешь железа,

Что завод деревне подарил,

Хорошо которым

                       землю резать,

Но нельзя с которым говорить.

Дни – мальчишки,

                     вы ушли, хорошие,

Мне оставили одни слова, —

И во сне я рыженькую лошадь

В губы мягкие расцеловал.

Все эти стихи читал Борис Корнилов. Потом, уже после занятий кружка, я узнала, что в Ленинграде он совсем недавно, приехал из города Семенова Нижегородской губернии, а город Семенов действительно расположен среди мощных, дремучих лесов, невдалеке от реки Керженец, где русские бились с татарами, невдалеке от озера Светлояра, где, по преданию, затонул град Китеж. Там еще до сих пор некоторые верят, что в тихий вечер на берегу Светлояра можно услышать звон колоколов затонувшего города. Город жив, он только живет на дне озера...

Глухие, древние, кержацкие места, описанные Мельниковым-Печерским в известной его повести «В лесах». Здесь до недавнего времени были еще – в лесных дебрях – староверческие скиты. А предки Корнилова – крестьяне, а отец и мать – сельские учителя, самому ему уже девятнадцать лет, он седьмого года рождения, комсомолец. Он тоже «опоздал родиться», но в отрядах ЧОНа, совсем мальчишкой, все-таки был».

 

Нечёткий облик

Обладая высоким поэтическим даром, крепким словом, Борис Корнилов представляется мне все время каким-то ускользающим, неуловимым. Не открывающим своего истинного лица. Он одновременно тонкий лирик (например, в знаменитом стихотворении «Соловьиха») и певец индустриализации, знаток лесной, таежной правды и столичный житель.

Большую работу по изучению жизни и творчества поэта совершил известный литературный критик, ведущий телеканала «Культура» Лев Аннинский. Вот каким он увидел поэта:

«Облик Бориса Корнилова двоился в глазах современников. Он был комсомольским поэтом, автором боевых массовых песен, певцом революционной героики и интернациональной солидарности. И он же был – по определениям тогдашней критики – апологетом темного биологизма, адвокатом мещанского захолустья, защитником кулацкой анархии и певцом стихийности, от которого вечно ждали идеологических срывов.

Как положительный герой критики он писал гражданственные эпические поэмы, которые считались прочно вошедшими в золотой фонд советской литературы: автора «Триполья» ставили наравне с автором «Думы про Опанаса», «Мою Африку» равняли со «Спекторским». И он же ходил в беспросветно узких лириках, плутал в гнилых болотах темной ремизовской природности, гнездился где-то на эмоциональных окраинах поэзии, так что считалось само собой разумеющимся и раз навсегда доказанным: Борису Корнилову – по причине его стихийности, неустойчивости и недостаточной просвещенности – просто не дано участвовать в интеллектуальном обсуждении высоких проблем века.

Он был признан как поэт здоровой силы и свежести; его четкая предметность, резкость рисунка, ударная определенность ритмики заставляли подозревать его в учебе не то что у акмеистов, а чуть ли не у лефовских и конструктивистских проповедников деловитости. И он же, Борис Корнилов, был расплывчат и темен, и вечно в стихах его стоял фантасмагорический туман, и критики, восторгавшиеся его простотой и естественностью, назавтра разносили его за тяжелую театральность, фальшь и надуманность.

Взаимоисключающие оценки пестрели вокруг имени Корнилова на протяжении всего десятилетия его поэтической работы. Критик, писавший о нем как о поэте, далеком от всякой меланхолии, тут же натыкался на демонстративную меланхолию; в одной и той же статье Корнилова упрекали в вопиющей небрежности и объявляли первоклассным мастером; в одном и том же абзаце его могли назвать поэтом оборонной темы и злостным пацифистом.

Его облик противоречив, но еще более – нечеток. Противоречия никогда не становились для него темой специальных раздумий; противоположности не терзали его, но как-то странно уживались в нем; он никому не казался загадочным, а многим казался даже простоватым, но этот простоватый контур был постоянно чуть размыт. За неясностью никто не предполагал душераздирающей бездны, однако к сюрпризам все были готовы постоянно. Корнилов был человек неожиданный. И вот: одни запомнили застенчивого провинциала в косоворотке, другие – напористого «пролетпоэта» в кожанке, третьи – скандального столичного литератора в бобровой шубе; и все были отчасти правы: сбросив шубу, Корнилов мог оказаться в какой-нибудь провинциальной, семеновской косоворотке; его облик, казалось, исчерпывался двумя-тремя элементарными штрихами, но эти штрихи невозможно было поймать и зафиксировать прочно».

 

«А я люблю волчат и медвежат...»

Этой строчкой из стихотворения Бориса Корнилова «Мы, маленькие, все-таки сумели…» озаглавлено эссе поэта и редактора Андрея Романова, известного любителя разгадывать секреты русской литературы. Романов уверен, что на судьбу поэта впрямую повлиял известный партийный деятель, главный редактор газеты «Известия» Николай Бухарин.

«Бухарин сыграл негативную роль и в судьбе Бориса Корнилова. В своем выступлении на первом писательском съезде он отметил его талант, не раз публиковал стихи Бориса Петровича в «Известиях» (1934-1935), чем поэт страшно гордился.

Подготавливая к печати второй выпуск альманаха «Медвежьи песни», я, внимательно изучая текст статьи Е.П. Серебровской, заметил малозначащие слова о том, что в момент ее очередного посещения квартиры Корнилова к нему неожиданно пришли двое военных, о которых Люся (Цыпа, Ципа) ничего сказать не смогла, и с которыми Борис Петрович немедленно удалился в другую комнату».

Время действия – начало 1936 года. Какие дела могли быть у «военных», наверняка, далеко не младшего командного состава, может быть, даже на уровне комполка, ко всесоюзно известному автору «Триполья», «Моей Африки», «Песни о встречном»? Да, конечно, можно предположить, что приезжали они для того, чтобы пригласить выступить со стихами в одной из воинских частей. Но вот что интересно: в литературном доносе Лесючевского акцент делается именно на неопубликованные стихи об «октябрятах и поросятах», и именно они инкриминируются Борису Корнилову в качестве доказательства его «преступной» деятельности. Не думаю, что поэт такого масштаба, позволивший себе сказать на всю «встающую со славою» страну о «кудрявой», которая как ни странно «не рада веселому пенью гудка», – поэт пушкинского масштаба, не имел в виду нечто большего, когда писал свои, казалось бы, ернические строчки об «Октябрятах», севших в лужу.

Конечно же, речь шла о верхушке партии большевиков – совершившей Октябрьский переворот и утвердившей к началу тридцатых годов свою власть над русской страной под лозунгами очищения всего народа от капиталистической «грязи».

 

Картавые песни

О Корнилове писали при жизни, и пишут до сих пор. И каждый новый автор открывает в творчестве поэта новое или «не столь известное». Лауреат Корниловской премии 2017 года, поэт и прозаик Николай Куковеров в редактируемом мной журнале «Невечерний свет» опубликовал эссе «Корнилов». Вот что он пишет:  

«В памяти народной Борис Корнилов известен песней «Нас утро встречает прохладой» – композитор Дмитрий Шостакович. Однако мало кто знает, что поётся неполный текст песни.

Вот отрывок полного текста Бориса Корнилова:

И радость никак не запрятать,

Когда барабанщики бьют,

За нами идут октябрята,

Картавые песни поют.

Отважные, картавые,

Идут, звеня

Страна встаёт со славою

Навстречу дня…           

Кто из вождей картавил? Ах да, Владимир Ульянов-Ленин.

Конечно, этот куплет был исключён из песни. Но текст сохранился.

Даже здесь, в песне, обретшей всенародную славу, Борис Корнилов остался верен себе. Воистину народный поэт!».

 

Свежесть слов

Конечно, поэт может – и должен – высказываться о том, что происходит в мире, в обществе, вокруг него… Иронизировать над глупостью людей, указывать на их ошибки… Но не это его главная задача.  

Поэзия – это постоянное обновление мира. Поэт открывает то, о чем до него никто не знал. Главная опасность для него – попасть под влияние другого поэта. Писать так, как кто-то уже писал. В этом случае поэт из первооткрывателя превращается в последователя.

Слова поэта должны быть «свежими» и одновременно «простыми», понятными людям. В них не должно быть псевдо-новаторства, заумной наукообразности, формального поиска, и оригинальничания – заигрывания с читателем.

Именно такой «свежестью и простотой слов» отличается поэзия Бориса Корнилова.

Вот одно из моих любимых стихотворений поэта – «Охота»:

Я, сказавший своими словами,

что ужасен синеющий лес,

что качается дрябло над нами

омертвелая кожа небес,

что, рыхлея, как манная каша,

мы забудем планиду свою,

что конечная станция наша –

это славная гибель в бою, –

 

я, мятущийся, потный и грязный

до предела, идя напролом,

замахнувшийся песней заразной,

как тупым суковатым колом, –

я иду под луною кривою,

что жестоко на землю косит,

над пропащей и желтой травою

светлой россыпью моросит.

И душа моя, скорбная видом,

постарела не по годам, –

 

я товарища в битве не выдам

и подругу свою не продам.

Пронесу отрицание тлена

по дороге, что мне дорога,

и уходит почти по колено

в золотистую глину нога.

И гляжу я направо и прямо,

и налево и прямо гляжу, –

по дороге случается яма,

я спокойно ее обхожу.

 

Солнце плавает над головами,

я еще не звоню в торжество,

и, сказавший своими словами,

я еще не сказал ничего.

Но я вынянчен не на готовом,

я ходил и лисой и ужом,

а теперь на охоту за словом

я иду, как на волка с ножом.

Только говор рассыплется птичий

над зеленою прелестью трав,

я приду на деревню с добычей,

слово жирное освежевав.

Что такое – «заразная песня», «омертвелая кожа небес»? Почему «ужасен синеющий лес»? А «кривая луна»! А «моросит россыпью»! А «золотистая глина»! И самое удивительное – «слово жирное освежевав»?!

Слово жирное – слово свежее! Не засохшее, не протухшее. Сочное, полное. 

Освежевать – это очистить от шкуры, выпотрошить убитое животное. А что значит «освежевать слово»? Очистить его от налипшей (со временем) оболочки и ненужных внутренностей. Освободить от привнесенных в слово значений, двусмысленностей, намеков. Оставить только «мясо» слова – главное в нём. Его суть, до которой так «хотелось дойти» другому поэту, современнику Корнилова – Борису Пастернаку.

На мой взгляд, стихотворение «Охота» с его невероятными художественными образами – самое сильное у Бориса Корнилова.

В нем поэт, кажется, «дошел до сути». В нем политика, общественная «злоба дня», гражданская позиция и прочие составляющие уступают самому главному – пониманию Поэзии как искусства.   

----------------------------------------------------------------------------------------------------------

Автор выражает благодарность писателям и литературоведам, статьи и материалы которых использованы в настоящем эссе.