Сергей ДМИТРИЕВ. ДОРОГИ И СКИТАНИЯ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА. К 125-летию со дня рождения поэта

 

Сергей ДМИТРИЕВ

ДОРОГИ И СКИТАНИЯ СЕРГЕЯ ЕСЕНИНА

К 125-летию со дня рождения поэта

 

Я благодарен судьбе, что в развитие моего проекта «Поэтические места России» (ruspoetry.ru), призванного, в частности, осветить путешествия русских поэтов, мне удалось принять участие в качестве автора сценария и ведущего в подготовке документального фильма «Моя поэма – Русь! Дорогами Сергея Есенина», который можно найти в интернете. Погружение в «есенинскую Русь» и «рязанские раздолья» – от Константинова до Пощупова, Спас-Клепиков и Рязани, повторение маршрутов поэта по его московским адресам и российским городам и весям позволили мне по-новому увидеть и прочувствовать фигуру «златокудрого певца России», весь трагизм и величие его жизненных скитаний. Фильм был создан на средства гранта Президента Российской Федерации для поддержки творческих проектов общенационального значения в области культуры и искусства. Этот опыт еще и еще раз доказал мне, что только собственные странствия путями и дорогами русских поэтов могут раскрыть тайны их творческих взлетов и испытаний судьбы.

 

От рязанских раздолий до Москвы

О Сергее Есенине, 125-летний юбилей которого отмечался в России 3 октября 2020 года, написаны горы статей и книг. Однако из оценок великого русского поэта часто выпадает скитальческая ипостась его судьбы. Так получилось, что 30 с небольшим лет, которые были отпущены Есенину на белом свете, почти поровну делятся между родным селом поэта Константиново и всеми другими местами его скитаний. Поэт часто называл себя странником, бродягой, «путником, в лазурь уходящим», писал, что «все мы бездомники», что «в этом мире я только прохожий», и старался, по возможности, путешествовать, «шататься», как он иногда говорил, хотя в то смутное время войн и революций это было совсем не просто. Поэт, который хотел «концы земли измерить», в своём итоговом стихотворении «Мой путь» (1925) признавался:

И, заболев писательскою скукой,

Пошёл скитаться я

                   средь разных стран,

Не веря встречам,

                   не томясь разлукой,

Считая мир весь за обман.

 

Тогда я понял,

                    что такое Русь.

Я понял, что такое слава.

И потому мне

                     в душу грусть

Вошла, как горькая отрава.

Село Константиново, когда в 1895 году в нем родился Сергей Есенин, было большим селом, в котором насчитывалось около 700 домов. И именно в этом селе поэт прожил безвыездно около 14 лет, когда 26 августа 1909 года уехал в Спас-Клепики учиться во второклассной учительской школе, откуда около 10 раз ездил в родное село на каникулы, где провел за эти приезды еще около 9 месяцев. К отъезду в Москву в конце июля 1912 г. Есенин прожил в Константинове уже 14 лет и 8 месяцев. Затем поэт приезжал туда до осени 1925 года (он не был там вообще только в 1919, 1921-1923 годах) не менее 17 раз и провел в эти приезды в селе еще более 1 года и 3 месяцев. Получается, что всего в Константинове Есенин прожил почти ровно 16 лет, а вне родного села немного меньше – 14 лет 3 месяца: в Спас-Клепиках – 2 года, в Москве – около 6 лет, в Петрограде – чуть менее 2 лет, в Царском Селе около полугода, в разъездах, путешествиях по России и миру – около 4 лет.

Когда стоишь на склонах речного откоса в Константинове и видишь несравненную красоту и ширь, понимаешь, что «самый русский поэт» совсем не случайно родился и вырос именно в этих местах, на берегу «самой русской реки» – Оки. Его Малая Родина, «рязанские раздолья», всю жизнь питали его творчество живыми соками. В этом разгадка того, как появляются на свет поэтические гении. Я впервые попал в Константиново 15 лет назад в дни 110‑летия поэта и сразу почувствовал ту силу, которая исходит от родной земли поэта:

Поэты рождаются там,

Где склоны речного откоса

Открыты суровым ветрам,

Где падают по утрам

На травы небесные росы.

 

Поэты рождаются там,

Где хмель берёзовой тайны

Течёт как вино по устам,

Где рядом высится храм,

Взлетая над нивой бескрайней.

 

Поэты рождаются там,

Где песни звучат помногу

По улицам и домам,

И где ведёт по полям

Тропа неприметная к Богу.

Детство Сергея было совсем не легким, его можно даже назвать сиротским, ведь родители поэта – Александр Никитич и Татьяна Федоровна жили врозь в Москве и Рязани, а поэт сначала долго жил с дедушкой и бабушкой по материнской линии – Федором Андреевичем и Натальей Евтеевной Титовыми. Они оказали на Есенина огромное влияние. Как вспоминал сам поэт, «детство прошло среди полей и степей. Рос под призором бабки и деда», которые его сильно любили. «Стихи начал слагать рано. Толчки давала бабка. Она рассказывала сказки», – признавался Сергей. У него были бурные и насыщенные детские годы: то он «заменял для дяди охотничью собаку, плавая за подстреленными утками», то прекрасно лазил по деревьям, то постоянно рыбачил и купался с мальчишками, то жил с крестьянами в шалашах на луговых сенокосах, то убегал в ночное с лошадьми. А еще Сергей любил смотреть на проплывавшие по Оке пароходы, и не отсюда ли у него появились мечты о путешествиях! «Средь мальчишек, – писал он, – я всегда был коноводом и большим драчуном и ходил всегда в царапинах».

Если побывать в доме родителей поэта, то можно еще раз убедиться, как скромно жили они и их дети, в том числе и тогда, когда мать поэта вернулась в семью и у Сергея появились сестры Екатерина и Александра. Комнатка поэта была совсем крохотной, без всяких излишеств, но как же любил свой дом поэт, говоривший: «Низкий дом с голубыми ставнями, / Не забыть мне тебя никогда…». И как же поэт любил свою Родину, если он умел так емко выразить свои чувства:

О Русь, малиновое поле

И синь, упавшая в реку,

Люблю до радости и боли

Твою озёрную тоску.

Именно в Константинове родилось нежное и трепетное восприятие Руси Есениным:

Ой ты, Русь, моя родина кроткая,

Лишь к тебе я любовь берегу.

Весела твоя радость короткая

С громкой песней весной на лугу.

А кто вообще мог бы пропеть такой восторженный гимн своей родной земле:

Гой ты, Русь, моя родная,

Хаты – в ризах образа...

Не видать конца и края –

Только синь сосёт глаза…

 

Побегу по мятой стёжке

На приволь зелёных лех,

Мне навстречу, как серёжки,

Прозвенит девичий смех.

 

Если крикнет рать святая:

«Кинь ты Русь, живи в раю!»,

Я скажу: «Не надо рая,

Дайте родину мою».

Любопытно, что Есенин начал свои пути-дороги именно со станции Дивово железной дороги между Москвой и Рязанью неподалеку от Константиново, куда ему приходилось не единожды возвращаться. Иногда поезд на станции только притормаживал, и поэту нужно было с вещами прыгать на ходу. Старое здание станции сгорело во время войны в 1941 году, нет уже кругом и ямщиков, но дух странствий здесь все равно присутствует, а памятник и уголок Есенина на станции напоминают о важности этого места в биографии «рязанского соловья». Проселочная дорога до Дивово, которой не раз хаживал Есенин, олицетворяет его скитальческую жизнь, и не на ней ли у поэта родились такие проникновенные строки:

Глядя за кольца лычных прясел,

Я говорю с самим собой:

Счастлив, кто жизнь свою украсил

Бродяжной палкой и сумой.
 

Счастлив, кто в радости убогой,

Живя без друга и врага,

Пройдет проселочной дорогой,

Молясь на копны и стога.

С детских лет поэт рос в православной среде. Церковь Казанской Иконы Божьей матери стала не только местом, где его крестили, но и местом, где он часто бывал на службах, в том числе в качестве помощника священника отца Иоанна Смирнова, служившего при храме долгие 50 лет. Отец Иоанн был всеобщим любимцем села, а его недавно восстановленный в Константинове дом был духовным центром поселения, в нем собиралось в церковные праздники до 200 человек. Особенно часто к отцу Иоанну приходили ученики земской школы, в том числе Есенин, носивший с детства прозвище «монах», которое перешло к нему от отца, певшего в церковном хоре. Отец Иоанн не только разрешал Сергею звонить в колокола на церковной колокольне, особенно в праздник Пасхи, но и приобщал его к литературе, разрешая пользоваться его библиотекой. Впоследствии Сергей не прерывал отношений с отцом Иоанном, преподнося ему свои книги.

Паломничества Есенину приходилось переживать с раннего детства. «Первые мои воспоминания, – напишет он в 1924 году, – относятся к тому времени, когда мне было три-четыре года. Помню: лес, большая канавистая дорога. Бабушка идет в Радовецкий монастырь… Я, ухватившись за ее палку, еле волочу от усталости ноги, а бабушка все приговаривает: “Иди, ягодка, Бог счастье даст”». Кроме Николо-Радовицкого монастыря XVI века в селе Радовицы Егорьевского уезда, примерно в 40 километрах от Константинова, где находился уникальный целительный резной образ святителя Николая-чудотворца, Есенин часто посещал Иоанно-Богословсий монастырь в селе Пощупово, возникший еще в XIII веке и известный чудотворным образом Иоанна Богослова. Он находится примерно в 12 километрах от Константинова, и сюда уже в юном возрасте поэт совершал пешие паломничества.

И хотя Есенин позднее говорил, что он «в Бога верил мало», православный дух сопровождал его всю жизнь. Именно в юные годы поэт знакомился с частушками, сказками, в доме его бабушки Натальи Евтеевны часто ютились всякие странники и странницы, распевались духовные стихи. А дед поэта Федор Андреевич, когда он еще был богат и имел свои баржи, поставил даже напротив своего дома небольшую часовню. И кто еще из русских поэтов сумел вот так гармонично соединить в стихах и трепетное отношение к родной природе, и христианские чувства:

За горами, за желтыми до́лами

Протянулась тропа деревень.

Вижу лес и вечернее полымя,

И обвитый крапивой плетень…

 

Не за песни весны над равниною

Дорога мне зеленая ширь –

Полюбил я тоской журавлиною

На высокой горе монастырь.

 

Каждый вечер, как синь затуманится,

Как повиснет заря на мосту,

Ты идешь, моя бедная странница,

Поклониться любви и кресту.

 

Кроток дух монастырского жителя,

Жадно слушаешь ты ектенью,

Помолись перед ликом спасителя

За погибшую душу мою.

Свои путешествия по свету Есенин начал не случайно именно с Рязани, когда в возрасте 7 лет впервые приехал туда. Потом он много раз бывал в древнем городе, восхищаясь его достопримечательностями. И жители Рязани всегда отвечали Есенину взаимностью, возводя ему памятники, называя его именем улицу, Концертный зал, университет. Совсем недавно было принято решение создать в Рязани культурно-музейный «Есенин-центр» в доме № 14 по улице Петрова, где в 1912 году Сергей Есенин останавливался у еле знакомого ему дьякона Ильина, когда он просил его помочь с публикацией в Рязани стихов поэта из рукописного сборника «Больные думы».

Осенью 1904 года, в возрасте 9 лет, Есенин начал учиться в Константиновском земском народном училище, но ему пришлось проучиться в нем с повторным обучением в 3‑м классе из-за плохого поведения не четыре года, а 5 лет. Само попадание поэта в школу уже было огромным достижением, ведь в те годы никакого всеобщего образования не было. А тем более, что учиться в школе, где преподавались кроме чтения, письма, арифметики, русская история, география и Закон Божий, было крайне сложно. Достаточно сказать, что из 38 мальчиков, поступивших в школу вместе с поэтом, полный курс ее окончили только четверо, в том числе Есенин. Да еще он окончил ее с похвальным листом «за хорошие успехи и отличное поведение».

Из-за нехватки помещений в каждом из двух кабинетов занимались по 2 класса одновременно. Писали главным образом на грифельных досках, тетради предназначались только для контрольных работ. Именно в школе, в 1907-1908 годах, Сергей начал писать первые ученические стихи, и почти все они были поначалу или духовными стихами, или стихами о природе. И очень важно, что именно в школе Есенин по-настоящему полюбил книги, которые и позволили ему стать в итоге мастером поэзии. В последнем классе у него была уже масса прочитанных книг. «Если он у кого-нибудь увидит еще не читанную им книгу, то никогда не отступится. Обманет – так обманет, за конфеты – так за конфеты, но все же выманит», – вспоминали о нем одноклассники.

Поворотом в судьбе Есенина стало решение на семейном совете отправить его учиться в Спас-Клепиковскую второклассную учительскую школу, которая была одним из немногих учебных заведений, в котором, лишь оплачивая проживание в общежитии, можно было продолжить учебу. И вот на этой развилке началась скитальческая судьба поэта, вынужденного покинуть родной дом, хотя три года – с 1909 по 1912 – обучения пролетели быстро, и поэт часто приезжал на каникулы в Константиново.

Собирали поэта в дорогу всем семейством, мать нашила Сергею обновок, которые уложили в маленький сундучок, который станет надолго спутником поэта. Любопытно, что село Спас-Клепики было тогда даже меньше Константинова, в нем числилось лишь 92 двора. Есенина готовили в учителя грамоты, и это не могло не помочь ему в накоплении культурного багажа, ведь в школе изучали, помимо Закона Божьего и церковной истории, русский язык, чистописание, церковно-славянский язык, географию, арифметику, черчение и рисование. Жили и учились дети в спартанских условиях. Ученики всех классов размещались в одной комнате, где около 40 коек, сделанных из железа, стояли рядами. Все ученики в субботу и воскресенье ходили в церковь, они знали церковные каноны, батюшка им всегда говорил: «Пригодится, а может, кто из вас пойдет в священники».

Учитель словесности Евгений Михайлович Хитров вспоминал, что Есенин писал стихи уже в первые месяцы учебы в школе, и делал он это быстро и легко. Во время чтения в ходе занятий классики не было такого жадного слушателя, как Есенин, он глотал каждое слово. «Стихи я начал писать рано, лет девяти, но сознательное творчество отношу к 16-17 годам. Некоторые стихи этих лет помещены в „Радунице“», – так вспоминал Есенин свои первые шаги в поэзии, и получается, что именно в Спас-Клепиках он состоялся как настоящий поэт:

Выткался на озере алый свет зари,

На бору со звонами плачут глухари.

Плачет где-то иволга, схоронясь в дупло.

Только мне не плачется – на душе светло.

Эти стихи известны нам с детства, а написаны они были в скромных Спас-Клепиках. В июне 1912 года Есенин получил свидетельство об окончании школы, причем отличные оценки он заслужил по русскому языку, истории и географии. Ему открывалась учительская стезя, но жизнь распорядилась вскоре совсем по-другому. На жизненном пути поэта вырастала Москва…

 

По российским далям и просторам

В июле 1912 года 16‑летний Сергей Есенин приехал в Москву к отцу Александру Никитичу, который почти 30 лет проработал мясником и приказчиком у купца Крылова, имевшего в Строченовском переулке четыре деревянных строения, в которых жили его работники и располагалась мясная, овощная лавка и харчевня. Сейчас осталось только одно здание, в котором и поселился поначалу поэт у отца в квартире № 6, позднее же он был прописан в соседнем здании купца Крылова.

По желанию родных Есенин должен был поступить в Московский учительский институт, и до осени отец устроил сына на работу в контору купца Крылова. Однако поэту сразу не понравилась такая работа, прежде всего, подчинение хозяевам. Поэт не только уволился из конторы, но и отказался поступать в институт, считая, что он должен писать стихи, а не зубрить науки. Сергей поссорился с отцом и начал свои квартирные скитания, всю жизнь не имея своего постоянного места жительства. Достаточно сказать, что в Москве, где в целом поэт прожил около 6 лет, можно насчитать около 30 мест, где то или иное время проживал поэт. «Эх, теперь, вероятно, ничего мне не видать родного. Ну что ж! Я отвоевал свою свободу», – так высказался в то время поэт, понимавший, что он отрывается от родных мест.

Есенин не пошел в учителя, но его выручила в то время страстная любовь к книгам. Поэт так «прирос» к ним, что не нашел ничего лучше, чем стать «книжником» на период почти в полтора года. Сначала пойти работать продавцом в книжную лавку, в том числе для того, чтобы быть в курсе всех новинок литературного мира, потом стать экспедитором в типографии Сытина и, наконец, подчитчиком или корректором в двух издательствах. Крестьянский мальчишка через книги вошел в культурную жизнь Москвы, причем чуть позднее он начал посещать лекции в народном университете имени Шанявского и занятия в Суриковском литературно-музыкальном кружке, стремясь продолжить свое образование.

В Москве по адресу Малая Дмитровка, 1 в доме Коровкина находилась книжная лавка товарищества «Культура», где полгода с августа 1912 года продавцом проработал Есенин. Удивительно, что это всего лишь в двух шагах от так называемого дома Фамусова (усадьба Римских-Корсаковых), где по легенде происходило действие «Горя от ума» А.Грибоедова, и совсем рядом с местом, где стоял (напротив нынешнего местоположения) памятник Пушкину. Напротив дома, где работал Есенин, был Страстной монастырь, стены которого позднее, в мае 1919 года, он расписал вместе с имажинистами стихами и лозунгами. Так получилось, что именно в районе Тверского бульвара поэту пришлось долго и жить, и работать. В «Москве кабацкой» Есенин не зря восклицал:

Я московский озорной гуляка.

По всему тверскому околотку

В переулках каждая собака

Знает мою легкую походку.

6 июня 1924 года в день 125‑летнего юбилея Пушкина Есенин прочитал у памятника поэту на Тверском бульваре свои знаменитые стихи, связавшие его с автором «Евгения Онегина», и он еще не мог знать, что всего лишь через полтора года на его собственных похоронах его трижды пронесут вокруг этого же памятника:

Мечтая о могучем даре

Того, кто русской стал судьбой,

Стою я на Тверском бульваре,

Стою и говорю с собой…

……………………………………..

А я стою, как пред причастьем,

И говорю в ответ тебе:

Я умер бы сейчас от счастья,

Сподобленный такой судьбе.

 

Но, обреченный на гоненье,

Еще я долго буду петь...

Чтоб и мое степное пенье

Сумело бронзой прозвенеть.

И хотя Есенин ошибся: ему оставалось петь тогда совсем недолго, «бронзой прозвенеть» ему все-таки удалось. Если прогуляться от памятника Пушкину дальше по Тверскому бульвару, то там находится выразительный памятник Есенину скульптора А.Бичукова, созданный к 100‑летию поэта. И поставлен он здесь был не случайно. Не так далеко от этого места, по адресу Тверская, 37, находилось ранее поэтическое кафе-клуб «Стойло Пегаса», где много раз бывал Есенин, а поблизости от памятника по адресу Богословский пер., д.3, поэт проживал трижды в 1919, начале и конце 1920 года вместе со своим другом Анатолием Мариенгофом, причем в разных квартирах. В это время поэт писал отцу, что у него все нормально, «только вот никак не могу устроиться с квартирой».

Если же вернуться в Москву дореволюционную, то следует вспомнить, что, работая корректором в типографии Сытина, в начале 1914 года поэт вступил в гражданский брак с Анной Изрядновой, работавшей там же, и у них в январе 1915 года родился сын Юрий. А в марте 1915 года Есенин впервые поехал в Петроград, встретился там с известными поэтами, в том числе с Александром Блоком. После призыва в армию 25 марта 1916 года и нахождения в целом около полугода в Царском Селе (не считая поездок того времени) в составе Царскосельского военно-санитарного поезда Есенин стал часто бывать в Петрограде, где прожил впоследствии около двух лет и влился в атмосферу Серебряного века.

Настоящим путешественником Есенин стал в июле 1914 года, когда он две недели провел в Крыму, посетив Севастополь и Ялту. А служба санитаром военно-санитарного поезда, постоянно курсировавшего на фронты Первой мировой войны и обратно, открыла для него западные районы Российской империи. Вот впечатляющие маршруты движения поэта с конца апреля по 19 июля 1916 года, показывающие обширную географию его странствий: Петроград – Москва – Белгород – Харьков – Евпатория – Севастополь – Симферополь – Полтава – Киев – Ровно – Гомель – Царское Село – Брянск – Киев – Жмеринка – Конотоп – Курск – Царское Село – Москва – Петроград – Вологда – Петроград.

С конца июля по 15 августа 1917 года Есенин совершил увлекательную поездку по Северу России и увидел запоминающиеся места: Вологда, Архангельск, Кандалакша, Кемь, Соловки, Петроград. Эта поездка запомнилась тем, что 4 августа под Вологдой состоялось венчание поэта с его женой Зинаидой Райх. Далее на фоне разворачивающихся революционных событий последовали новые поездки: конец августа 1917 – Орел; конец ноября 1918 – Тула; конец мая – начало июня 1919 – Дубровки, Тверская губерния, июнь-август 1919 – Пенза; 16-23 июля 1919 – Киев; 23 марта – 28 апреля 1920 – Харьков; 8 июля – 19 сентября 1920 – поездка на Северный Кавказ и в Закавказье: Ростов-на-Дону – Таганрог – Новочеркасск – Тихорецк – Пятигорск – Ессентуки – Кисловодск – Минводы – Махачкала – Дербент – Баку – Тифлис – Баку – Москва; 16 апреля – 11 июня 1921 – поездка из Москвы в Туркестан по маршруту: Самара – Бузулук – Оренбург – Казалинск – Кзыл-Орда – Ташкент – Самарканд – Актюбинск – Москва; июнь-август 1921 – недолгое путешествие по Новгородской губернии для сбора фольклора и сказок.

Все эти 12 поездок длились около 9 месяцев, и они не могли не повлиять на поэтическое творчество поэта, расширившего свои горизонты многократно. Еще в 1915 году в его стихах зазвучало пространственное видение необъятной России:

В том краю, где желтая крапива

И сухой плетень,

Приютились к вербам сиротливо

Избы деревень.

 

Там в полях, за синей гущей лога,

В зелени озер,

Пролегла песчаная дорога

До сибирских гор.

 

Затерялась Русь в Мордве и Чуди,

Нипочем ей страх.

И идут по той дороге люди,

Люди в кандалах.

Поэт уже был готов увидеть иные, все новые и новые пространства:

Устал я жить в родном краю

В тоске по гречневым просторам,

Покину хижину мою,

Уйду бродягою и вором.

 

Пойду по белым кудрям дня

Искать убогое жилище.

И друг любимый на меня

Наточит нож за голенище.    

                                             (1916)

В то время Есенин начинает изображать себя странником, бродящим по просторам Руси и вопрошающим, «где ты, где ты, отчий дом?»:

О Русь, взмахни крылами,

Поставь иную крепь.

С иными именами

Встает иная степь…

 

А там, за взгорьем смолым

Иду, тропу тая,

Кудрявый и веселый,

Такой разбойный я.

 

Долга, крута дорога,

Несчетны склоны гор;

Но даже с тайной Бога

Веду я тайно спор.

                                 (1917)

И, наконец, поэт, утверждавший: «Я покинул родимый дом, / Голубую покинул Русь», «Я не скоро, не скоро вернусь», начал уже вовсю представлять себя бродягой:

Нет любви ни к деревне, ни к городу,

Как же смог ее донести?

Брошу все. Отпущу себе бороду

И бродягой пойду по Руси.

 

Позабуду поэмы и книги,

Перекину за плечи суму,

Оттого что в полях забулдыге

Ветер больше поет, чем кому.

                                                     (1922)

Поэт проехал множество мест, но вот что удивительно: эти странствия дарили ему духовную пищу для воспевания Руси-России в целом и постоянно возвращали к описанию родных «рязанских раздолий», а вот поэтических описаний конкретных мест, увиденных в дороге, Есенин почти не оставил, если не считать упоминания Дона («Не белы снега по-над Доном / Заметали степь синим звоном»), Украины и Днепра (перевод стихотворения Т.Шевченко: «Село, в душе моей покой. / Село в Украйне дорогой») и чудес Русского Севера:

Небо ли такое белое

Или солью выцвела вода?

Ты поешь, и песня оголтелая

Бреговые вяжет повода…

 

Не встревожен ласкою угрюмою

Загорелый взмах твоей руки.

Все равно – Архангельском иль Умбою

Проплывать тебе на Соловки.

                                                          (1917)

Однако, как это ни странно, такую «негеографическую» особенность творчества поэта изменят его путешествия на Восток в последние годы жизни. Они подарят Есенину невиданное вдохновение и целое ожерелье шедевров с местным колоритом, о чем рассказ еще впереди…

 

Большое заграничное путешествие

1922-й год стал для Есенина поворотным. Его настроения в этот период были отнюдь не радужными. 6 марта он писал о своей жизни в Москве Р.В. Иванову-Разумнику: «Устал я от всего дьявольски! Хочется куда-нибудь уехать, да и уехать некуда… Живу я как-то по-бивуачному, без приюта и без пристанища…». И 10 мая 1922 года поэт, сразу после заключения брака с Айседорой Дункан, вылетает с ней на самолёте в Германию, в Кенигсберг. Так началось большое заграничное путешествие Есенина, которое продлилось до 3 августа 1923 года, то есть оно заняло около 450 дней. Одно перечисление стран и мест с указанием времени пребывания там поэта впечатляет.

Проездом на пути туда и обратно поэт проехал 4 страны: Литву (Каунас, Вильнюс), Польшу (Гданьск, Витебск), Латвию (Рига), Великобританию (Плимут – 2 остановки во время плавания на корабле через Атлантику). А останавливался и жил поэт в 5 странах: в Германии (более 4 месяцев, 11 городов, в том числе Берлин, Кельн, Лейпциг, Франкфурт), во Франции (3 месяца и 10 дней, 5 городов, в том числе Париж, Версаль, Страсбург), в Бельгии (14 дней, Брюссель), в Италии (14 дней, Венеция), в США (4 месяца, 15 городов, в том числе Нью-Йорк, Бостон, Чикаго).

Получается, что Есенин увидел 9 стран только во время своего большого путешествия, а если мы добавим сюда другие страны, которые ему пришлось в другое время посещать или проезжать, имея в виду современную карту мира, то к этому списку надо добавить Беларусь (Гомель, Могилев, Ровно), Казахстан (Казалинск, Актюбинск, Кзыл-Орда), Украину (Киев, Жмеринка, Запорожье, Конотоп, Харьков, Шепетовка), Узбекистан (Ташкент, Самарканд), Грузию (Тифлис, Мцхета, Батуми, Коджоры), Абхазию (Сухум), Азербайджан (Баку, Апшерон, Мардакяны, Нардярян, Раманы).

В итоге Есенин посетил (по нынешним меркам) 16 стран, и это впечатляющий результат для того времени, превосходящий многих собратьев поэта по стихосложению. Всего же за всю жизнь, согласно перечню мест пребывания, указанных в его «Летописи жизни и творчества», Есенин побывал в более чем 172 местах и городах мира. Из них – 90 мест России, в том числе не менее 25 крупных городов, и более 80 мест в зарубежных странах. И кто скажет при этом, что поэт не был странником?

А что же подарили Есенину дальние страны? К сожалению, ни покоя, ни вдохновения, ни счастья он за пределами Родины так и не нашел. И помешали здесь не только постоянные переезды и хлопоты, постепенное ухудшение отношений с Айседорой Дункан, психологические срывы поэта, но и какое-то глубинное неприятие Есениным мира, который он увидел. В своих письмах он оставил очень нелицеприятные отзывы о Европе. Вот лишь некоторые из них: «Германия? Об этом поговорим после, когда увидимся, но жизнь не здесь, а у нас. Здесь действительно медленный грустный закат, о котором говорит Шпенглер. Пусть мы азиаты, пусть дурно пахнем… но мы не воняем так трупно, как воняют внутри они… Всё зашло в тупик. Спасёт и перестроит их только нашествие таких варваров, как мы». «Кроме фокстрота, здесь почти ничего нет, здесь жрут и пьют, и опять фокстрот. Человека я пока ещё не встречал и не знаю, где им пахнет… Пусть мы нищие, пусть у нас голод… зато у нас есть душа, которую здесь сдали за ненадобностью в аренду под смердяковщину». «Так хочется мне отсюда, из этой кошмарной Европы в Россию… Здесь такая тоска, такая бездарнейшая “северянинщина” жизни… А теперь отсюда я вижу: боже мой! до чего прекрасна и богата Россия в этом смысле. Кажется, нет ещё такой страны и быть не может».

И на контрасте поэт тут же признаётся: «Вспоминаю сейчас о… Туркестане. Как всё это было прекрасно! Боже мой!». Уже в этих словах поэта ощущается его пока ещё слабая тяга к живому Востоку как альтернативе мёртвому Западу. 7 сентября 1922 года Есенин и Дункан отправляются на пароходе из Гаврской гавани в США, где они пробудут до 4 февраля 1923, посетив Нью-Йорк, Бостон, Чикаго, Индианаполис, Кливленд, Милуоки и Детройт. Но и в Новом Свете поэт не нашёл для себя вдохновения, получив тот же результат, что и в Европе. Он открыто признавался в письме Мариенгофу: «Милый мой Толя! Как рад я, что ты не со мной здесь в Америке, не в этом отвратительнейшем Нью-Йорке. Было бы так плохо, что хоть повеситься… Сидим без копеечки, ждём, когда соберём на дорогу и обратно в Москву. Лучше всего, что я видел в этом мире, это всё-таки Москва… О себе скажу… что я впрямь не знаю, как быть и чем жить теперь. Раньше подогревало то при всех российских лишениях, что вот, мол, «заграница», а теперь, как увидел, молю Бога не умереть душой и любовью к моему искусству».

В своей статье «Железный Миргород» (1923) поэт, описывая и восхищаясь достижениями Америки, вместе с тем подчеркивал явное бескультурье «среднего американца», для которого блага цивилизации затмевали собой духовное содержание жизни: «Сами американцы – народ тоже весьма примитивный со стороны внутренней культуры. Владычество доллара съело в них все стремления к каким-либо сложным вопросам. Американец всецело погружается в «Business» и остального знать не желает. Искусство Америки на самой низшей степени развития… Сила железобетона, громада зданий стеснили мозг американца и сузили его зрение».

После возвращения из Америки Есенин вновь жил в Париже и Берлине, пока не вернулся в августе 1923 года в Россию. За все время пребывания за границей он написал не более 10 стихотворений, да к тому же все они были навеяны тоской поэта по России. Удивительно, что конкретно странам, которые посетил поэт, он вообще не посвящал стихов, хотя ранее, еще не побывав за границей, он писал «страноведческие» стихи, например: «Бельгия» (1914), «Польша», «Греция» (1915). А в поэме «Инония» в 1918 году он все-таки обращался к Америке:

И тебе говорю, Америка,

Отколотая половина земли, –

Страшись по морям безверия

Железные пускать корабли.

По-видимому, то, что увидел на Западе поэт с «крестьянской душой», совсем не зажгло его поэтической страсти. Есенина влекло и влекло все сильнее домой, в «рязанские раздолья».

Вспоминая в 1923 году свой родной «низенький дом» и знакомую улицу, «годы тяжелых бедствий» и «деревенское детство», поэт представил себе сны и мечтания родного дома:

Видно, видел он дальние страны,

Сон другой и цветущей поры,

Золотые пески Афганистана

И стеклянную хмарь Бухары.

 

Ах, и я эти страны знаю.

Сам немалый прошел там путь.

Только ближе к родимому краю

Мне б хотелось теперь повернуть.

«Ближе к родимому краю», – такой вывод сделал поэт из своих зарубежных путешествий и признал: «Дух бродяжий, ты всё реже, реже / Расшевеливаешь пламень уст». Но его еще ждала на закате жизни пестрая восточная эпопея, которая все-таки подарит ему и вдохновение, и счастье, и покой…

 

Есенин на Востоке

В мае 1921 года Есенин через Поволжье, где свирепствовал голод, приехал в Ташкент, и впервые в своей жизни окунулся в атмосферу Востока. До этого поэт скептически относился к искусственным, как ему казалось, «восточным мотивам» в творчестве его поэтов-друзей, включая Николая Клюева и Александра Ширяевца. Однако во время пребывания Есенина в Ташкенте и посещения им Самарканда в нём что-то стало кардинально меняться. Очарование патриархального Востока вызывало новые мотивы творчества, будило фантазию и иные образы. Исходя из этого, совсем не случайным представляется, что поэт в 1924-1925 годах трижды (в целом на срок в 9,5 месяцев) отправлялся на Кавказ, где нашёл, наконец, своё вдохновение:

3 сентября 1924 – 1 марта 1925 – поездка по маршруту: Москва – Баку – Тифлис – Баку – Тифлис – Батум – Сухум – Тифлис – Баку – Москва;

27 марта – 28 мая 1925 года – новая поездка: Москва – Баку – Апшерон – Балаханы – Мардакяны – Баку – Москва;

25 июля – 6 сентября 1925 года – еще одна поездка: Ростов-на-Дону – Грозный – Баку – Мардакяны – Баку – Москва.

А началось всё со знакомства Есенина в феврале 1924 года с Петром Ивановичем Чагиным, вторым секретарём ЦК Компартии Азербайджана, работавшим с руководителем республики С.М. Кировым и главным редактором газеты «Бакинский рабочий». Тот приглашал поэта не только окунуться в восточную атмосферу Баку, но и увидеть Персию.

Есенин рвался на Кавказ не просто для отдыха и новых впечатлений, он «бежал» туда, как сам признавался, чтобы вступить в поэтическую перекличку с великими русскими поэтами, воспевавшими Кавказ.

Находясь в Батуме, поэт всё ещё чувствовал непреодолимую тоску, которую победить могла только романтика путешествий:

Корабли плывут

                      в Константинополь.

Поезда уходят на Москву.

От людского шума ль,

                        иль от скопа ль

Каждый день я чувствую тоску…

Каждый день я прихожу на пристань,

Провожаю всех, кого не жаль,

И гляжу всё тягостней

                                    и пристальней

В очарованную даль.

И эта очарованная даль звала его именно в загадочную Персию, куда он пытался обязательно добраться. «Сижу в Тифлисе. Дожидаюсь денег из Баку и поеду в Тегеран. Первая попытка проехать через Тавриз не удалась», – писал он Г.А. Бениславской 17 октября 1924 года. И как показательно, что именно в Батуме 20 декабря 1924 года поэт сделал очень важный для него вывод в письме к Бениславской: «Только одно во мне сейчас живёт. Я чувствую себя просветлённым, не надо мне этой шумной глумливой славы, не надо построчного успеха. Я понял, что такое поэзия. Не говорите мне необдуманных слов, что я перестал отделывать стихи. Вовсе нет. Наоборот, я сейчас к форме стал ещё более требователен. Только я пришёл к простоте… Путь мой, конечно, сейчас очень извилист. Но это прорыв. Вспомните, Галя, ведь я почти 2 года ничего не писал, когда был за границей».

Получается, что именно Восток и мечты о Персии позволили поэту сделать прорыв к вершинам поэтического мастерства. Во время пребывания на Кавказе поэту пишется легко, ведь кроме «Персидских мотивов» он написал там и такие известные стихи, как «Письмо от матери», «Ответ», Русь уходящая», «Письмо деду», «Батум», «Метель», «Мой путь», а также потрясающую поэму «Анна Снегина». И это не идет ни в какое сравнение с тем, что поэт сумел написать во время путешествий в Европу и США.

В письме к Г.А. Бениславской поэт сообщал: «Галя, милая, “Персидские мотивы” это у меня целая книга в 20 стихотворений… Я скоро завалю Вас материалом. Так много и легко пишется в жизни очень редко». Поэт в тот период многое в жизни переосмыслил: «Это просто потому, что я один и сосредоточен в себе. Говорят, я очень похорошел. Вероятно, оттого что я что-то увидел и успокоился… Назло всем не буду пить, как раньше. Буду молчалив и корректен. Вообще хочу привести всех в недоумение. Уж очень мне не нравится, как все обо мне думают».

20 января 1925 года он вновь писал Бениславской: «Мне 1000 р. нужно будет на предмет поездки в Персию или Константинополь». Но поездка эта так и не состоялась. И поэт, вернувшись в Москву, уже скоро снова рвётся на Кавказ. «Дела мои великолепны, – писал он в письме Н.К. Вержбицкому 6 марта 1925 года, – но чувствую, что надо бежать, чтоб ещё сделать что-нибудь». И вот, прибыв опять в Баку, поэт 8 апреля снова обращается к Бениславской: «Главное в том, что я должен лететь в Тегеран. Аппараты хорошие (имеются в виду самолёты. – С.Д.). За паспорт надо платить, за аэроплан тоже… Поймите и Вы, что я еду учиться. Я хочу проехать даже в Шираз и, думаю, проеду обязательно. Там ведь родились все великие персидские лирики. И недаром мусульмане говорят: если он не поёт, значит, он не из Шушу, если он не пишет, значит, он не из Шираза».

Почему же всё-таки поездка Есенина в Персию так и не состоялась? Ответ на этот вопрос дают воспоминания самого П.И. Чагина: «Поехали на дачу в Мардакянах под Баку… Есенин в присутствии Сергея Мироновича Кирова неповторимо задушевно читал новые стихи из цикла “Персидские мотивы”. Киров, человек большого эстетического вкуса, в дореволюционном прошлом блестящий литератор и незаурядный литературный критик, обратился ко мне после есенинского чтения с укоризной: “Почему ты до сих пор не создал иллюзию Персии в Баку? Смотри, как написал, как будто был в Персии. В Персию мы не пустили его, учитывая опасности, какие его могут подстеречь, и боясь за его жизнь. Но ведь тебе же поручили создать ему иллюзию Персии в Баку. Так создай! Чего не хватит – довообразит. Он же поэт, да какой!” …Летом 1925 года я перевёз Есенина к себе на дачу. Это, как он сам признавал, была доподлинная иллюзия Персии – огромный сад, фонтаны и всяческие восточные затеи. Ни дать ни взять Персия».

А удивляться в Мардакянах жениху с невестой действительно было чему. Служебной дачей Чагина в этом пригородном бакинском месте была бывшая летняя резиденция нефтяного миллионера Муртазы Мухтарова с удивительной системой колодцев и бассейнов, уникальными фонтанами и архитектурными сооружениями, растениями, а также гулявшими на воле павлинами, лебедями и джейранами. И не стоит удивляться, что такая атмосфера подействовала на впечатлительного поэта.

Картину этой идиллии подтверждала и сама Софья Толстая, с которой Есенин и путешествовал: «Мардакяны – оазис среди степи. Все в палевых, акварельных тонах – тоне Коктебеля. Мы часто бродим, так, куда глаза глядят. Кругом персы и тюрки. И все это настоящий прекрасный Восток. Я такого еще не видала. А самое удивительное – сады и особенно наш, самый лучший. И дом прекрасный, огромный, широкие-широкие террасы всюду кругом идут, розы ползут, деревья лезут… Книжки читаем, в карты играем. Сергей много и хорошо пишет». Вот оно счастье поэта!

Поэт, переживая крутой перелом в своей жизни, когда он фактически прощался с «голубой Русью», которая окончательно ломалась под напором революции, создал для себя как бы другой «голубой мир», мир персидских напевов, где он мог успокоить сердце и насладиться фантазиями и образами другой цивилизации. И не случайно поэт называл Персию то «весёлой страной», то «голубой родиной Фирдуси», то «шафрановым краем», то «голубой и ласковой страной».

Через весь цикл «Персидских мотивов», сравнивая два мира и две цивилизации, Есенин сквозной нитью провел чувство любви к далёкой Родине, ждущей его в свои объятия:

Тихо розы бегут по полям.

Сердцу снится страна другая.

Я спою тебе сам, дорогая,

То, что сроду не пел Хаям.

Поэт зовёт персиянку из его стихов в родные просторы:

У меня в душе звенит тальянка,

При луне собачий слышу лай.

Разве ты не хочешь, персиянка,

Увидать далекий синий край? 

И поэт уверен, что даже красоте Персии не сравняться с красотой русских просторов:

Потому, что я с севера, что ли,

Что луна там огромней в сто раз,

Как бы ни был красив Шираз,

Он не лучше рязанских раздолий.

В итоге поэт, восхитившись розами, коврами и красавицами Персии, увиденными им из Баку, ждёт не дождётся своего возвращения на Родину:

Мне пора обратно ехать в Русь.

Персия! Тебя ли покидаю?

Навсегда ль с тобою расстаюсь

Из любви к родимому мне краю?

В предпоследнем стихотворении цикла «Персидские мотивы» Есенин как бы подводит грустный итог своих жизненных и поэтических скитаний, понимая, что дальше искать уже нечего:

Многие видел я страны.

Счастья искал повсюду,

Только удел желанный

Больше искать не буду.

Ему, как никому другому в русской поэзии, удалось воспеть и отразить самыми пёстрыми красками мир Персии и оставить нам как завещание трогательное отношение к иным народам и культурам. После последних стихов персидского цикла, помеченных августом 1925 года, поэт написал всего лишь не более 25 стихотворений.

Устав таскаться по чужим пределам,

Вернулся я в родимый дом.

Зеленокосая, в юбчонке белой

Стоит береза над прудом.

Так встретила вернувшегося поэта родная природа.

 

Возвращение в Константиново и гибель

В последние годы жизни Сергей Есенин все больше становился скитальцем и странником: из последних 3,5 лет своего жизненного пути (с мая 1922) он в путешествиях и дороге провел не менее 2 лет и 3 месяцев. И эта бесприютность не могла не сказаться на самочувствии поэта, который в 1924 году в знаменитом стихотворении «Отговорила роща золотая…» так высказался о своей страннической судьбе, в которой ему уже ничего не было жаль: «Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник – / Пройдет, зайдет и вновь оставит дом». «Все мы бездомники», – так определял в итоге Есенин свою жизненную стезю.

В 1924-1925 годах поэт, как будто предчувствуя свой уход, 6 раз приезжал в родное Константиново и провел там в целом более 30 дней. И то, что он там увидел, его просто потрясло. В пожаре 1922 года сгорело почти все село, в том числе и дом родителей, и любимый клен поэта. Ему пришлось жить тогда и работать в амбаре, единственном сохранившемся с той поры в первозданном виде. Но поэту удалось посадить тогда тополь, который и сегодня украшает село своим величием. Есенин, несмотря на все беды и неустройства родных мест того времени, выразил свою любовь к ним такими звонкими словами: «Но все ж готов упасть я на колени, / Увидев вас, любимые края…».

А последний краткий однодневный приезд поэта в Константиново 23 сентября 1925 года запомнился тем, что он опять прибыл туда через станцию Дивово и завершил там стихотворение «Синий туман. Снеговое раздолье…», которое подводит итог скитаниям поэта. В нем скрыта вся «соль» его судьбы: и скитальчество, и разлука с «отчим кровом», и возвращение домой, и любовь к людям, и прощание с жизнью…

Снова вернулся я в край родимый.

Кто меня помнит? Кто позабыл?

Грустно стою я, как странник гонимый,

Старый хозяин своей избы…

 

Все успокоились, все там будем,

Как в этой жизни радей не радей, –

Вот почему так тянусь я к людям,

Вот почему так люблю людей.

 

Вот отчего я чуть-чуть не заплакал

И, улыбаясь, душой погас, –

Эту избу на крыльце с собакой

Словно я вижу в последний раз.

Любопытно, что в черновиках этого стихотворения остались такие строки поэта: «Много скитался я в разных странах // Счастье казалось живёт везде…», «Много скитался я, много бродяжил…», «Был я бесславным и был известным, / Только желанный удел не нашел», «Снова вернулся я в край родимый, / Пёс мой любимый меня позабыл…». И не чудо ли, что среди бумаг поэта после его смерти в гостинице «Англетер» 28 декабря 1925 года сохранился плацкартный билет на последнюю поездку Есенина из Москвы до Дивово 23 сентября, за три месяца до его гибели.

В последние годы жизни печально-трагические настроения усиливались у Есенина постепенно, и даже в его жизнерадостных «Персидских мотивах» то и дело звучит струна тягостного предчувствия поэта, который понимает, что жить ему осталось совсем недолго, но ничего с этим поделать не может. Вот эти строки: «Ну и что ж, помру себе бродягой, / На земле и это нам знакомо», «Я сегодня пью в последний раз / Ароматы, что хмельны, как брага. / И твой голос, дорогая Шага, / В этот трудный расставанья час / Слушаю в последний раз».

В том же 1924 году поэт прямо признавался:

Мы теперь уходим понемногу

В ту страну, где тишь и благодать.

Может быть, и скоро мне в дорогу

Бренные пожитки собирать.

Весьма показательно, что отправляясь в Баку весной 1925 года, поэт, заехав к своей бывшей жене Зинаиде Райх, чтобы навестить детей, сообщил их няне, что он собирается ехать в Персию, добавив: «И там меня убьют». Поэт, несомненно, намекал на трагическую участь любимого им Грибоедова. По дороге в Баку у Есенина украли в поезде верхнюю одежду, и он в итоге простудился и заболел. Поэта положили в бакинскую больницу с диагнозом «катар правого легкого», но он сам уверял всех, что у него туберкулез горла и что жить ему осталось не больше полугода (какое точное предчувствие!). Именно в больнице Есенин написал о своей грядущей кончине: «Есть одна хорошая песня у соловушки – / Песня панихидная по моей головушке»…

Примерно в это же время, в апреле 1925 года, Анна Ахматова написала стихотворение о своем погибшем муже Николае Гумилеве, но оно оказалось пророческим и по отношению к Есенину. И не случайно уже после его гибели Ахматова записала этот стих в альбом Софьи Толстой с названием «Памяти Сергея Есенина»:

Так просто можно жизнь покинуть эту,

Бездумно и безбольно догореть…

Но не дано российскому поэту

Такою светлой смертью умереть.

Всего верней свинец душе крылатой

Небесные откроет рубежи,

Иль хриплый ужас лапою косматой

Из сердца, как из губки, выжмет жизнь.

Прощальные мотивы звучат и в великолепном стихотворении Есенина «Прощай, Баку! Тебя я не увижу…», написанном чуть позднее, в мае 1925 года, и посвященном городу, который очаровал поэта своей синью, волнами Каспия и майским цветением:

Прощай, Баку! Синь тюркская, прощай!

Хладеет кровь, ослабевают силы.

Но донесу, как счастье, до могилы

И волны Каспия, и балаханский май.

 

Прощай, Баку! Прощай, как песнь простая!

В последний раз я друга обниму…

Чтоб голова его, как роза золотая,

Кивала нежно мне в сиреневом дыму.

А чуть позднее, в июле 1925, поэт так выразил свое главное желание в то время:

Дайте мне на родине любимой,

Всё любя, спокойно умереть!

Однако все эти стихи, как и знаменитое «До свиданья, друг мой, до свиданья…», ничуть не могут быть доказательствами того, что поэт совершил самоубийство в злосчастном «Англетере». Одно дело предчувствия и интуиция ранимой поэтической души, и совсем другое – реальные обстоятельства смерти поэта, которые доказывают, что Есенин был убит, а инсценировка его гибели была сделана так топорно и грубо, что не выдерживает никакой критики. В последние годы появилось огромное количество исследований и документов, проливающих свет на драму в «Англетере» и стирающих с Есенина клеймо самоубийцы. К сожалению, в настоящем статье подробно осветить эту тему не получится: она требует отдельного рассмотрения.

 

В заключение хочется вспомнить очень точные слова, которые сказал о поэте Максим Горький: «Сергей Есенин не столько человек, сколько орган, созданный природой исключительно для поэзии, для выражения неисчерпаемой “печали полей”, любви ко всему живому в мире и милосердия, которое – более всего иного – заслужено человеком». Еще в 1999 году я, считающий себя «поэтом есенинских кровей с почерком Серебряного века», написал: «А поэты, если умирают, / Попадают в мир своих стихов». И мне то и дело видится, что «златоглавый поэт», «нежная слава России», «путник, в лазурь уходящий» гуляет сейчас не только по русским полям с васильками и ромашками, но и по усыпанным розами горам и холмам Персии где-нибудь неподалеку от Тегерана или Шираза, а рядом с ним, как братья, идут Хайям и Саади…