Александр КАЗИНЦЕВ. «В МИНУТЫ РОКОВЫЕ…». Беседовал Андрей Тимофеев

 

Александр КАЗИНЦЕВ*

«В МИНУТЫ РОКОВЫЕ…»

Беседовал Андрей Тимофеев

 

– Александр Иванович, зимой исполнится сорок лет с того момента, как вы начали работать в журнале «Наш современник». Какие чувства испытываете, оглядываясь назад?

– Мы с журналом почти ровесники. Я на три года старше. Родился в 1953, а журнал выходит с 1956-го. Сорок лет, что я работаю в «Нашем современнике», – это бо́льшая часть моей жизни. Но и бо́льшая часть истории журнала.

Сказать, что ощущаю сопричастность, – ничего не сказать. Не сопричастность, а сроднённость, глубокую вовлеченность в жизнь журнала, его историю, а через нее в историю страны. «Наш современник» – во всяком случае на моей памяти – не ограничивал себя литературной повесткой. Он был органом направления, которое сам же и создавал.

Сейчас заговорили о «русской партии». Пытаются отыскать ее в КПСС. Чушь! Коммунисты строго следили за чистотой рядов, хотя к восьмидесятым идеология выдохлась, как старые духи. Любое отклонение от партийной линии было бы выявлено, разоблачено, изничтожено. «Русской партией» был «Наш современник».

Горжусь, что в 80-90-е участвовал в битве за судьбу страны.

Блажен, кто посетил сей мир

В его минуты роковые!

Его призвали всеблагие

Как собеседника на пир.

Он их высоких зрелищ зритель.

– Расскажите, какими были ваши первые дни в журнале. Было ли что-то за это время, о чем сейчас жалеете? Какими достижениями и публикациями за это время особенно гордитесь?

– Признаюсь, я шел в журнал с опаской. За плечами было издание неподцензурного альманаха «Московское время». Я собирал его вместе с друзьями: Александром Сопровским, Сергеем Гандлевским, Бахытом Кенжеевым, Алексеем Цветковым, Михаилом Лукичевым. Не сказать, что мы были диссидентами, но к советской печати относились так же, как профессор Преображенский из «Собачьего сердца». Кстати, точно так же я отношусь к нынешнему официозу.

И вот я сотрудник советского издания! В «Наш современник» меня рекомендовал Вадим Кожинов. Но прежде чем представить меня своему другу Юрию Селезневу, только что назначенному первым заместителем главного, он долго беседовал со мной. Вадим Валерианович умел убеждать.

Через несколько дней после моего прихода состоялось партсобрание. В партии я не состоял. Позже был единственным беспартийным куратором «идеологического блока». Но на собрание загоняли всех. Сижу, слушаю. А говорят о том же, о чем мы с друзьями на кухне. О тех же неурядицах в жизни страны. Да, под другим углом зрения: без вольнодумной насмешки. С болью. Но ведь и мы с друзьями насмешничали, потому что чувствовали боль.

О чем жалею? Это тоже из впечатлений первого года: скандал, разразившийся после публикации ноябрьского номера со статьей Вадима Кожинова «И назовет меня всяк сущий в ней язык». Немарксистская трактовка истории!

Селезнева, подписавшего номер, уволили. А журнал лишился не только отличного организатора (Юрий Иванович проявил себя, возглавляя редакцию «ЖЗЛ») и талантливого критика, но и идеолога нового типа, который мог бы стать лидером патриотического движения в перестройку. Результат – несколько потерянных лет и упущенная инициатива в идеологической борьбе на рубеже девяностых.

– Когда человек отдает существенную часть жизни одному изданию или проекту, зачастую он как бы полностью растворяется в нем. Когда мы говорим «Александр Казинцев», мы подразумеваем «Наш современник». Насколько вы сами внутренне разделяете себя как критика, публициста и поэта и себя как многолетнего сотрудника журнала?

– Трудный вопрос. «Наш современник» – народный журнал. Но это не только политика редакции – это мой собственный выбор. Он меня нисколько не смущает, не ущемляет моих интересов.

Однако нельзя все время только и делать, что «служить народу». Так можно превратиться в профессионального патриота – из тех, которые на вопрос: «Что делаешь?» – отвечают: «Родину люблю». У человека должно быть за душой что-то еще помимо «генеральной линии».

У меня таким «еще» были мои истоки, как сейчас говорят, «бэкграунд». Поэзия, издание «Московского времени», дружба с Арсением Тарковским. Я ездил на студенческую конференцию в Тарту к Юрию Лотману, ходил на психфак МГУ слушать лекции Мераба Мамардашвили.

Когда я пришел в «Наш современник», поэтесса Татьяна Полетаева упрекала меня, что я не печатаю друзей в журнале. Интересно было бы посмотреть, как я предлагаю кенжеевский цикл «Стихи управдома Иванова» Сергею Викулову, тогдашнему главреду «НС». Но только со стороны. Взгляд от первого лица был бы слишком рискованным.

Необдуманных поступков я не совершал. Но и от своего багажа не отказывался. В 1983 году в «Нашем современнике» появилась моя статья о молодой поэзии «Поиск пути», где в качестве образца я цитировал стихи Александра Сопровского. В том же году в «Вопросах литературы» вышла моя статья «Я наблюдал, боготворя…» о поэзии Бориса Пастернака, Анны Ахматовой. Тогда они были еще под подозрением. История публикации напоминала детектив: сотрудники редакции пошли на обман высокопоставленных членов редколлегии – замминистра культуры Юрия Барабаша и директора Института мировой литературы Георгия Бердникова, не принявших статью.

Я имел неосторожность похвалиться этим в нашем журнале. Заведующий отделом критики, которому я показал только что вышедший номер «Вопросов литературы», доложил главному. Викулов вызвал меня на ковер. Я не стал юлить и сказал, что считаю Пастернака и Ахматову выдающимися поэтами. Если мои взгляды противоречат позиции редакции, готов написать заявление об уходе. Сергей Васильевич, офицер Великой Отечественной, был известен крутым нравом, но ценил прямоту и честность. Он оставил меня в журнале.

Я не стыдился своих взглядов. В этом меня поддерживал Вадим Кожинов, считавший «искус вольнолюбия» моим преимуществом. Думаю, некоторая «инакость» полезна для общего дела. В отличие от ортодоксальных коллег, я имел возможность взглянуть на предмет обсуждения с разных сторон, что придавало оценке объективность. Я ценил произведения не потому, что они «наши», а потому что они обладают очевидными художественными достоинствами.

Конечно, «Наш современник» сильно повлиял на меня, уточнив, а в чем-то изменив мои взгляды. Но и я в течение этих сорока лет влиял на позицию журнала. В частности, я пригласил в «НС» академика Игоря Шафаревича, Александра Панарина, Ксению Мяло, Юрия Бородая, независимых интеллектуалов, чьи взгляды сильно отличались как от официальных, так и от ортодоксально-патриотических.

Академик Шафаревич любил повторять: «Человек начинается со слова “нет!”». То есть с решимости отстаивать свой выбор в противовес навязанному извне. Я бы добавил: начинается со слова «нет!», но окончательно оформляется как личность, произнося слово «да!», утверждая положительные идеи и ценности. Как бы то ни было, и сам Игорь Ростиславович, и Ксения Мяло, и Александр Панарин, и Юрий Бородай свой выбор сделали. Причем в самый трудный для патриотов момент, когда встать рядом с нами означало подвергнуться травле. А ведь могли бы, подобно другим «властителям дум», козырять былой оппозиционностью, обменивая ее на места в новом парламенте, премии, внимание прессы. Но даже мысль подобная не возникала. Они действительно умели сказать «нет!».

К сожалению, наши оппоненты из числа либералов старательно не замечают разницы между кондовыми патриотами и выдающимися интеллектуалами из патриотического стана. Мажут всех одной краской, не желая вступать в содержательную полемику, которая могла бы оживить нынешнюю ситуацию в культуре.   

– 80-е и 90-е годы были временем активной общественной борьбы, когда писателей разделяли не столько эстетические, сколько политические убеждения. Насколько остро стоял для вас вопрос о «своих» и «чужих»? Есть ли сейчас в литературном процессе «свои» и «чужие»? И, если есть, насколько остро это противостояние?

– Андрей, когда вы говорите, что в конце прошлого века писателей разделяла политика, создается впечатление, будто это нечто внешнее. «Далась им эта политика!» – отмахнутся молодые читатели. А вы сформулируйте по-другому: отношение к России, к народу.

Примириться писатели пытались неоднократно. Последний раз в конце 90-х годов. Секция критики устроила в ЦДЛ обсуждение новых рассказов Валентина Распутина. Тогда уже не все его любили, но уважали все. Устроители рассчитывали, что творчество выдающегося писателя примирит антагонистов – как имя Пушкина во время юбилейных торжеств 1880 года. Действительно, пришли и патриоты, и либералы. Выступали через одного. В числе первых, если не ошибаюсь, Владимир Огнев, влиятельный критик умеренно либеральных взглядов. Он высоко оценил рассказы за правду жизни, дескать, прозаик показал, что, если русского человека не отхлестать, тот ничего не сделает. Не ручаюсь за точность формулировок, но смысл был именно такой. Затем слово дали мне. Я сказал: «Последнее время немало говорят о необходимости объединения союзов. Но я не могу объединяться с теми, кто хочет отхлестать русского человека».

В ту пору либералы зачитывались повестью Василия Гроссмана «Все течет». Приведу цитату: «Крепостная душа русской души живет в русской вере, и в русском неверии, и в русском кротком человеколюбии, и в русской бесшабашности, в хулиганстве и удали, и в русском скопидомстве и мещанстве, и в русском покорном трудолюбии, и в русской аскетической чистоте, и в русском сверхмошенничестве, и в грозной для врага отваге русских воинов, и в отсутствии человеческого достоинства в русском характере».

Борьба не ограничивалась словесной сферой. Наша беседа рассчитана в основном на молодых, возможно, они не знают недавней истории. Конец 80-х – начало 90-х – эпоха сепаратизма и русофобии. По окраинам Союза размашисто шагал парад суверенитетов, то и дело оборачиваясь погромами. В Баку в январе 1990-го, в Душанбе в феврале того же года. 

Писатели «союзных» республик активно участвовали в сепаратистских движениях. Приводить имена можно списками, не стану. Но два имени назову. Звиад Гамсахурдия, литературовед, член Союза писателей, первый президент Грузии, и Зелимхан Яндарбиев, поэт, литературный чиновник в СССР, второй президент Ичкерии (Чечни). Оба отъявленные русофобы. Сборник стихов Яндарбиева трогательно назывался «Сажайте, люди, деревца». Сколько русских людей погубил этот любитель живой природы!

В Москве либеральная интеллигенция, в том числе писательская группа «Апрель», активно поддерживала окраинные выступления. В столице регулярно проходили многотысячные шествия «За нашу и вашу свободу!». Пресса была переполнена статьями, где русских изображали притеснителями соседних народов, тупыми, ленивыми существами, склонными к алкоголизму.

Как в таких условиях должны были вести себя русские писатели? Валентин Распутин и Василий Белов отложили работу над художественными произведениями и публиковали злободневные статьи, выступали на Съезде народных депутатов и на вечерах «Нашего современника», собиравших стадионы. Всегда чуравшиеся политики, они вошли во властные структуры, пытаясь защитить русских людей.

Спустя тридцать лет страсти как будто улеглись. Но почитайте запальчивые выпады Натальи Ивановой, Дмитрия Быкова и вы увидите, что пламя не погасло. Быков провозгласил: «Это не страна Александра Казинцева и Владимира Бондаренко… Это не их страна, и они не имеют на нее права, это моя страна».

Не знаю, какую страну Быков называет своей. А еще сорок лет назад писал о России:

Страна моя, моя родная,

в снегу, бетоне и стекле.

И все-таки такая земляная —

Как и положено родной земле.

– За сорок лет вы работали со многими знаковыми русскими писателями и публицистами. Кого бы вы особенно выделили среди них? Кто был вам дорог не только как писатель, но и как человек?

– Я уже называл дорогие для меня имена. Добавлю к ним Юрия Селезнева, демографа Галину Литвинову, эколога Фатей Шипунова, замечательного поэта-фронтовика Виктора Кочеткова, публициста Ирину Стрелкову. Конечно, Василия Белова – горячего, вспыльчивого и тут же готового примириться, наивного в житейских делах и проницательного, когда речь шла о движениях души. Белов заходил в редакцию после заседаний Съезда народных депутатов – бледный, возмущенный той ложью, которую изливали на Россию делегаты «союзных» республик. По-моему, Василий Иванович так и не оправился от этих потрясений.

Особо скажу о Валентине Распутине. Для меня он не только живое воплощение таланта, но и образец человека, следующего заповедям Христа. Помните завет: «…Вы должны умывать ноги друг другу». Люди ввели суровые посты, строгие правила поведения, подозреваю, за тем именно, чтобы без угрызений совести не соблюдать простейшие, но такие трудноисполнимые правила Спасителя: возлюби ближнего своего, приюти бездомного и это «умывайте ноги», то есть не превозносите себя перед другими. Как учителю, лидеру склониться перед теми, кого он – на полном основании – считает ниже себя? Но эта гордыня – от недостатка любви. А Христос воплощал в себе любовь к человеку. Ее отсвет отразился в душе Валентина Григорьевича.

Сколько раз мы с коллегами прилетали в Иркутск, и Распутин всегда встречал на аэродроме. А ведь самолет из Москвы прилетает еще затемно. И обязательно провожал – до паспортного контроля, дальше не пройти. Как-то он выхлопотал для друга-писателя премию, и тот на премиальные купил две меховых шапки. В одной щеголял в аэропорту, другую, как ему казалось, положил в багаж. И вдруг перед вылетом обнаружил, что оставил ее в гостинице. Как переживал Валентин Григорьевич! Тут же связался с гостиницей, послал нарочного в город. А тот, кто вызвал переполох, знай себе важно расхаживал по залу.

Мне дороги и более личные воспоминания. Моя жена собирает морские камешки и красиво укладывает их в аквариумы с водой. Привозим отовсюду: с теплых морей, с берегов северных рек. Ей очень хотелось полюбоваться камешками с Байкала. Прилетев в Иркутск, рассказал об этом Распутину. Когда нас вывезли на Байкал, Валентин Григорьевич вместе со мной взялся за поиски. Но на берегу лежали здоровенные булыги. На следующий день Распутин принес из дома очаровательный брусочек бирюзы: передайте супруге. На мое сомнение: «Ведь это не галька с берега», – он, по-детски улыбнувшись, ответил: «А мы расколем брусок и скажем, что нашли на Байкале».

При огромной известности Валентин Григорьевич был невероятно скромен. Как-то он пришел в журнал, когда никого из начальства, кроме меня, не было. Хоть я и не курирую прозу, взял принесенную рукопись. И в тот же вечер позвонил Распутину, чтобы выразить восхищение. Знаменитый писатель растрогался: «Александр Иванович, первый раз в жизни мне звонят из редакции в тот же день, как принес рукопись». Даже сейчас вспоминаю Валентина Григорьевича и на душе светлеет.

– Недавно был еще один юбилей – 90 лет со дня рождения Вадима Кожинова. Каким вы запомнили Вадима Валерьяновича? Насколько актуален Кожинов сегодня? Поделюсь один своим соображением, не знаю, насколько вы согласитесь со мной. На мой взгляд, Кожинов, Палиевский, Лобанов ценятся той частью литпроцесса, которую можно условно назвать «патриотической», в основном за свои общественные взгляды и за верность русской идее. А другая часть литпроцесса, по сути, вообще не интересуется их наследием. Тогда как эти критики – вершины, вполне сравнимые с Белинским, Григорьевым, Страховым, Розановым, Бахтиным. Придет ли время осмысления их творчества? Все они были постоянными авторами «Нашего современника». На какие их работы вы посоветуете сейчас обратить особенное внимание?

– Если до сих пор я не говорил о Вадиме Кожинове, то лишь потому, что ждал от вас вопроса о нем. Вадим Валерианович сыграл огромную роль в становлении журнала, сравнимую с ролью главных редакторов Сергея Викулова и Станислава Куняева. Молодые ребята, которых он привел в «НС» в начале 90-х, называли его «генеральный секретарь». Он привлек к сотрудничеству видных мыслителей и ученых, подсказал множество тем, предложил к публикации ценнейшие архивные материалы. И, конечно, способствовал существенному обновлению редакции. Вадим Валерианович говорил мне: «Делайте ставку на молодых. Состоявшиеся авторы уже сказали то, с чем пришли в литературу. Нового слова можно ждать именно от молодых».

Он и меня привел в «Наш современник», правда, на десять лет раньше, чем свою «молодую гвардию». И потом поддерживал советами, предложениями совместной работы. Вадим Валерианович хотел, чтобы я написал несколько статей для книги по истории XVII-XIX веков, которой собирался закрыть временной пробел в своем многотомном исследовании русской истории. К сожалению, из-за моей медлительности замысел не осуществился.

Мне особенно дорого кожиновское предисловие к книге «Россия над бездной. Дневник современника 1991-1996», где знаменитый критик высоко оценил мои аналитические и литературные способности: «Чем замечательна сегодняшняя публицистика Александра Казинцева, привлекшая внимание, вызвавшая такой интерес, если угодно, очаровывающая читателя? Прежде всего тем, что злободневность, постановка самых животрепещущих проблем сочетается в его произведениях с широким пониманием всего исторического развития России и мира».

Один известный литератор заметил, что значение критика определяется тем, какого писателя он сокрушил. Понятно, литературу нужно чистить от дутых авторитетов. Но насколько плодотворнее умение открыть писателя, показать его своеобразие и значимость! Именно таким был основной дар Вадима Кожинова. Показательна его книга «Статьи о современной литературе», выпущенная издательством «Современник» в 1982 году. В нее вошли статьи о Василии Шукшине, Василии Белове, Владимире Соколове, Николае Рубцове, Алексее Прасолове. Отличный подбор имен, скажете вы. Это действительно лучшее, что было тогда в литературе. Но значение книги в том, что статьи были написаны, когда авторы только начинали свой путь. Кожинов откликнулся на первую книгу Белова, первую книгу Шукшина. Он проницательно отметил, что шукшинский рассказ «Степкина любовь» «принадлежит к настоящему искусству». Примечательно, что Вадиму Валериановичу пришлось отстаивать высокую оценку в полемике с известным критиком, который камня на камне не оставил от произведения начинающего писателя.

Счастлив, что мне удалось напечатать рецензию на книгу Кожинова. Остановлюсь на этом чуть подробнее, потому что ситуация характеризует положение дел в тогдашней литературе. После скандала со статьей «И назовет меня всяк сущий в ней язык» Кожинов на какое-то время стал «непубликабельным». И вот в начале 1983-го мне звонит Геннадий Красухин, влиятельный сотрудник «Литературной газеты», и предлагает написать рецензию на книгу Кожинова. «Не пропустят», – усомнился я. «Пропустят. Принято решение вернуть Кожинова в литературу», – заверил Красухин. В те годы публикация в официозной «Литгазете» означала «воскрешение» опального литератора.

Кому быть живыми хвалимым,

Кто должен быть мертв и хулим,

Известно у нас подхалимам

Влиятельным только одним.

Рецензию в «Литературке» так и не напечатали. Она вышла в конце 1983-го в скромной «Литературной России». Надеюсь, она хоть в какой-то мере помогла «реабилитации» Кожинова.

Возвращаясь к вашему вопросу, в частности, к словам о замалчивании таких критиков, как Кожинов, Лобанов, Палиевский, приведу любопытное высказывание. Оно принадлежит Павлу Литвинову, который наряду с Аликом Гинзбургом считается основоположником диссидентского движения в СССР. Кстати, Кожинов, человек поистине разносторонних интересов, был знаком с обоими. Литвинов сказал о Кожинове: «Этот человек заслуживает памяти, потому что он был замечательным энтузиастом».

Представляете, первый советский диссидент, безусловный идейный противник Вадима Валериановича, отдает ему дань уважения. А коммунистические начетчики, все эти доктора и кандидаты, въехавшие в науку на цитатах Ленина и Маркса, доказывая свою приверженность либерализму, пробудившуюся в них аккурат в 1991 году, пытаются замолчать, а то и выдавить из истории литературы выдающегося критика и мыслителя!

– Поговорим о сегодняшнем дне. Я прекрасно знаю, насколько большое внимание уделяет журнал молодым авторам, потому что и сам попал в журнал, благодаря этому. Расскажите о «молодежных» номерах «Нашего современника». Как давно они выходят? Кто за это время стал постоянным автором журнала?

– Вы говорите о журнале. Кожинов научил меня называть конкретные имена. Ни в коем случае не принижаю роли редакции. Публикуя молодых, она уже одним этим значительно повышает их статус. Напечататься в журнале Распутина и Белова – огромная честь. Но прежде чем стихи или рассказ появятся на страницах, кто-то должен прочесть их в рукописи, отобрать, поработать с автором, втиснуть в под завязку забитый план номера, а после публикации привлечь к ним внимание критиков, издателей, организаторов конкурсов. Это делает не журнал – конкретный человек, имеющий фамилию и имя. И от того, насколько ответственно и настойчиво он выполняет эту работу, зависит успех начинающего автора и в конечном счете успех журнала.

«Наш современник» начал печатать молодежные подборки с 2005 года. Первая была сформирована по итогам совещания в Переделкине. Выразительная деталь: в совещании участвовал Захар Прилепин, но тогдашние сотрудники отдела прозы отобрали не его, а некоего Фуфлыгина. Кстати, годом ранее я привез с семинара в Липках повесть Захара «Патологии» и предложил ее отделу прозы. Мне ответили: «Да у нас таких полно». В итоге Прилепин дебютировал не в «Нашем современнике», а в «Севере», повесть перевели на множество языков, молодой автор стал знаменитым. 

В 2007-м именно Захара я попросил представить молодых. Он собрал великолепный номер из писателей своего поколения: Андрей Рубанов, Александр Карасев, Ирина Мамаева и он сам.

С 2008-го молодежные выпуски формирую я на основе семинаров в Липках. Первоначально печатали в основном молодых поэтов: Елизавету Мартынову, Марию Знобищеву, Карину Сейдаметову, Кристину Кармалиту. С 2014 года настало время прозы: Андрей Антипин, Елена Тулушева, Дмитрий Филиппов, Юрий Лунин, Андрей Тимофеев. Кого мы печатаем сегодня, показал очередной молодежный номер. Он вышел в начале осени.

– Я благодарен вам за то, что в 2016 году вы опубликовали мою статью о «новых традиционалистах», которые там довольно громко были названы «будущим русской литературы». Как вы сейчас оцениваете это явление? Может быть, то была с моей стороны лишь молодая горячка и стремление выдать желаемое за действительное? Состоялись ли «новые традиционалисты», на ваш взгляд, и есть ли у них будущее?

– Я смотрю на новое поколение не так масштабно, как вы. Станут ли «новые традиционалисты» «будущим русской литературы», мы узнаем десятилетия спустя. А то и вовсе не узнаем. Все зависит от вас. 

А пока скажу: ребята, вам фантастически повезло! Нашлось несколько талантливых прозаиков примерно одного возраста, а это уже литературная группа. Нашелся идеолог, объявивший об их общности. Это я о вас, Андрей. Нашелся редактор и журнал, готовый вас печатать. Все козыри на руках.

О «новых традиционалистах» пишут академические «Вопросы литературы». Того и гляди начнут защищать диссертации. В разговоре со мной Ольга Брейнингер, американская писательница, родившаяся в России, обмолвилась о молодом авторе: «Эта проза ближе к “новым традиционалистам”». Видите, о вас уже за океаном знают! В нынешнем году Русский культурный центр в Париже представил серию видеоматериалов об Антипине, Тулушевой и о вас. Писать бы да писать! Но меня тревожит спад творческой динамики. Андрей Антипин давно не публиковал повестей. Его миниатюры хороши, но это только миниатюры. Дмитрий Филиппов уверяет, что пишет роман, но издает публицистику. Да и вы, Андрей, после «Пробуждения» ничего крупного не написали. Что случилось? Откуда эта творческая немощь при блестящих, казалось бы, перспективах?

Возможно, проблема в читателе. Точнее, в его отсутствии. Об этом прямо говорит Андрей Антипин в «Живых листьях». Можно ли создать литературу, не имея читательского отзыва? Даже у русской эмиграции первой волны была небольшая аудитория. А вот у второй ее не было, и ничего крупного она не создала, хотя авторы были талантливые (Иван Елагин). 

Возможно, это какие-то внутренние проблемы – у каждого свои. Но, если вы замахнулись так широко («будущее русской литературы»), этому надо соответствовать.

– Каковы перспективы толстых журналов в России? Каковы перспективы «Нашего современника»?

– Не стоит специально выделять толстые журналы. А книжные тиражи не падают? Вся литература в беде. Вы, наверное, не застали, а я помню: входишь в вагон метро – все уткнулись в книги. Сейчас не вылезают из смартфонов, но загляните: читают единицы, большинство либо играют, либо переписываются. В киноиндустрии положение вроде бы лучше. Но уберите миллиардные программы поддержки, и российское кино исчезнет. Происходит деградация культуры. Расчеловечивание человека. Возможно, толстые журналы исчезнут. Но, боюсь, вместе с цивилизацией.

– Вы много лет вели в журнале рубрики «Дневник современника», «Поезд убирается в тупик», «Менеджер дикого поля», где рассуждали о проблемах нашего общества. Последняя из ваших опубликованных статей называлась «Новая ненормальность» и была посвящена «карантинным» событиям. В связи с этим хочу задать вопрос, на который, может быть, трудно ответить кратко: каким вы видите ближайшее будущее России? Есть ли позитивные явления, с которыми связаны ваши надежды?

– Не путайте: «Дневник современника» ­­­– авторская рубрика, которую я вел в журнале с 1991 года. Печатал отклики на самые острые проблемы страны. А «Менеджер Дикого поля», «Поезд убирается в тупик» – циклы статей под этой рубрикой. Последний я так и не завершил, хотя оставалась всего одна статья. Внезапно ощутил, что потерял своего читателя. Наверное, есть несколько десятков тех, для кого я писал, – интеллектуалов, ценящих не нахрап (невзыскательная публика путает его с эмоциональностью), а аргументы, не туманные отсылки к конспирологии, а точные факты. Поэтому в моих работах так много ссылок на источники, чтобы читатель мог все проверить сам. Проверить, обдумать, решить, на чьей стороне правда. Недавно получил письмо, автор которого посмеивается над моими ссылками. Такая добросовестность кажется ему устаревшей. Деталь, характерная для нашего времени.

Я читаю множество статей: публицистика, политология. И обязательно просматриваю отклики. Это своего рода социологическое исследование. Обычно уже после третьего-четвертого о теме забывают и начинаются взаимные обвинения, порой матерные. В обществе царят нетерпимость и воинствующий антиинтеллектуализм.

Можно ли построить будущее на такой основе? Будущее надо проговорить – в спорах, дискуссиях, столкновениях мнений. Такую возможность сегодня искореняют и на личном, и на общественном уровне. В результате у России нет образа будущего. Провозглашают равнение на прошлое. На официальном уровне это «скрепы», а на бытовом люди просто тянутся к тому, что было. Запомнился комментарий: как хорошо было в Советском Союзе, может, мы еще отыщем дорогу в прошлое…

По-человечески понять их можно. Однако в ситуации, когда мир движется вперед – к новым технологиям, новой организации работ (та же удаленка), новым общественным отношениям (прямая демократия, совместное управление предприятиями с участием профсоюзов), стремиться в прошлое опасно. По сути, это означает добровольно уйти из истории.

В таком случае – откуда возьмется будущее? Но это пока еще (подчеркиваю: пока) не означает, что у России будущего нет. Все зависит от наших усилий. Я много лет бьюсь, доказывая: решающий фактор – самоорганизация масс. А мне в ответ: да что мы можем сделать? Синдром выученной беспомощности страшнее всего. К счастью, появляются первые признаки социального пробуждения: самоорганизация в Екатеринбурге, Шиесе, Хабаровске. За будущее надо бороться.

– Каковы ваши творческие планы? Над чем вы сейчас работаете? Есть ли крупные статьи или книги в планах?

– Я долго раздумывал: для кого писать? Если массовый читатель потерял способность воспринимать рациональные аргументы, к кому обращаться? К Господу Богу? Он и так знает все. Постепенно пришло мужество отчаяния: писать, несмотря ни на что. Я решил возродить рубрику «Дневник современника». Статья «Новая ненормальность», о которой вы упомянули, первая напечатанная под ней. А там, глядишь, и читатель появится. Те же хабаровчане. Или люди, которые придут вслед за ними.
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
* Александр Казинцев – первый заместитель главного редактора журнала «Наш современник»