Александр ГОРБУНОВ. ПРОЗРЕНИЕ. Повесть

 

 

Александр ГОРБУНОВ

ПРОЗРЕНИЕ

Повесть

…Нужно собрать всю волю и уйти от людей,
с которыми жизнь мука,
а не спокойный труд и не праздник.
Николай Лесков «Обойдённые»

Глава первая

Трамплин в будущее

 

В центре огромного города было душно. Ночью, судя по всему, пролился обильный дождь (его следы Антон увидел ещё у вокзала, сойдя с автобуса), однако свежести он не принес. Немилосердно палило рано взошедшее июльское солнце. Жар сочился от асфальта, плыл волнами от бесконечных потоков машин. Испарявшаяся влага висела в воздухе, делая его словно плотнее и тяжелее. Дома по обеим сторонам улиц нависали, как отвесные склоны ущелий. Окон и форточек здесь никто не распахивал, зато в глазах рябило от коробок кондиционеров, подвешенных к фасадам.

От такой атмосферы хотелось убраться куда-нибудь подальше из мегаполиса: в лес, на речку или просто в поле, где нет стен и можно свободно дышать полной грудью. Но в планы Антона отступление не входило. В метро, куда он спустился со своим рюкзаком и увесистой дорожной сумкой, на которой еле сошлась молния, было не лучше. Почти сплошная, с редкими разрывами, масса людей текла вниз и вверх по эскалаторам, заполняла короткие и длинные переходы, скапливалась у вагонов, с воем подлетавших каждые полминуты.

Людская масса тоже дышала жаром, только вместо асфальта и бензина от нее пахло смесью дешевых дезодорантов и плохо смытого пота. Сквозняк, тянувший из жерла ближайшего тоннеля, был какой-то неживой, отдавал резиной. Все двигались сосредоточенно, с неотвратимостью роботов, глядя куда-то мимо или себе под ноги. Антона больно толкнули в бок, потом он сам нечаянно задел кого-то своим багажом, тут же извинился на ходу. Его зацепили ещё, но, как и в первый раз, даже не подумали попросить прощения.

Дорога под землей, включая стояние у билетной кассы в тесной очереди, спуск и подъем, заняла примерно полчаса. Выход со станции, нужный Антону, вёл на Садовое кольцо. Оставив позади реку ползущего металла, гость столицы свернул направо – в переулок, по диагонали стремившийся прочь от сплошной автомобильной пробки. Чувство ущелья пропало. Дома были ниже и старше на вид, перед некоторыми из них стояли кованые ограды, за которыми росли нормальные деревья и кусты. Архитектура напомнила старину – то ли иллюстрации к Гиляровскому, то ли кадры из увиденного в интернете документального фильма.

Антон остановился, опустил сумку на гранитную плитку под ногами, достал из переднего кармана джинсов мобильник и сверился с электронным планом-схемой. Здание, которое он искал, располагалось шагах в пятидесяти впереди. Очень высокий первый этаж без балконов был побелен в ярко-розовый цвет, смотревшийся довольно нестандартно среди соседних сероватых строений. Вполне современные пластиковые окна начинались метрах в полутора от тротуара и заканчивались почти под самым массивным карнизом с каменными завитушками. Жилые этажи с балконами находились выше, а внизу, чуть ниже подоконников первого этажа, на манер транспаранта протянулась вывеска: «Экспериментальная творческая студия авангардного искусства».

На звонок в бронированную входную дверь под треугольным, крытым черепицей козырьком никто не ответил. Антон отчетливо слышал пиликанье, которое раздавалось внутри, и только. Опять надавил кнопку – безрезультатно. Часы на телефоне показывали 9.17. Кажется, предстояло запастись терпением и подежурить у парадного подъезда. Впрочем, после десяти часов сидения в автобусном кресле подобное разнообразие было скорее к лучшему. Из-за этого толком поспать ему не удалось, и Антон ощущал некоторую тяжесть в голове. Хотя в свои двадцать три года он не считал бессонную ночь слишком уж большой бедой.

– Кого ждём, молодой человек?

Голос, внезапно раздавшийся сзади, принадлежал плотно сбитому парню не особо старше Антона, чуть ниже его ростом, но шире в плечах, лобастому и стриженому под ноль. Был он одет в клетчатую, белую с красным, рубашку навыпуск с коротким рукавом и горчичного цвета штаны, из-под которых виднелись коричневые кеды на белой подошве. Через плечо у парня висела сумка-планшет в тон кедам, из нее торчала ручка складного зонта. На левой брови был немного наискось налеплен квадратный пластырь.

– Я к Ираклию Георгиевичу, – сказал Антон, интуитивно уловив, что его собеседник имеет отношение к авангардной студии.

– Хмелевскому?

– Да.

– Ну, пойдем тогда, – ответил стриженый, вытягивая из сумки связку ключей. – Сейчас только сигнализацию отключу.

Во входном тамбуре что-то запищало, потом резко заткнулось.

– Можно, – высунувшись оттуда, подал сигнал парень. – Будем знакомы, кстати. Меня Николаем зовут.

– Вы тоже человек искусства? – спросил Антон, представившись.

– Давай на «ты», у нас тут всё без лишних церемоний, – предложил Николай. – Искусством балуемся, верно.

– А это… – Антон жестом указал на бровь с пластырем, – производственная травма?

Николай усмехнулся.

– Собственное разгильдяйство. На велике гонял, ветку вовремя не заметил.

За тамбуром начинался широкий коридор, из которого в боковые помещения вели в общей сложности около дюжины одинаковых дверей. Наклеенные на некоторые из них листы бумаги для принтера привлекли внимание Антона загадочными надписями: «Группа БРСС», «Отдел Собес», «Siloviki». Другие двери были без пояснительных листов, только с номерами, включая почему-то двузначные. На стенах, покрытых светлыми обоями с бежевым оттенком, не наблюдалось ни одной афиши, которые, как полагал Антон, должны были являться обязательным атрибутом студии.

– Давай пока в мою берлогу, – позвал Николай, отпирая дверь с надписью «Бригада».

Ничего похожего на мир искусства за ней также не обнаружилось. В просторной комнате с потолком метра в четыре, а то и повыше, свободно помещались шесть письменных столов с тумбочками. Возле каждого имелось крутящееся офисное кресло на колёсиках. Ещё пара кресел – видимо, для посетителей – пустовала под окном с решёткой снаружи и вертикальными жалюзи внутри. Везде по горизонтальным поверхностям были беспорядочно раскиданы бумаги, исчерканные от руки, шариковые ручки с колпачками и без, карандаши, линейки, стояли явно немытые кружки с остатками чая и кофе.

На переносном стенде у дальней стены кто-то рисовал или писал что-то разноцветными фломастерами, а потом второпях стёр брошенной здесь же губкой для посуды, оставив разводы. Со стендом соседствовало устройство, отдаленно напоминавшее обогреватель. К обоям над ним было пришпилено объявление-напоминание: «Не забудь покормить шредер!». Почти всю стену напротив занимала огромная карта центра Москвы, на которой был обозначен и пронумерован каждый дом. Взявшись изучать условное изображение Кремля, Антон различил Царь-пушку и Царь-колокол…

– Мне передали, что ты приедешь, – оторвал его от созерцания карты Николай.

– Кто передал?

– Друг твой Женька.

 

Евгений Скороходов был дружен с Антоном больше года. Хотя дружбой их отношения называть, наверное, всё-таки не стоило – скорее, приятельством. Основой для знакомства послужило совместное посещение самодеятельного студенческого театра. Они не только смотрели спектакли, но и сами приняли участие в нескольких постановках. Женька окончил университет пару лет назад и, по его выражению, взялся за общественные проекты. Главным из них была защита экологически ценной реликтовой дубравы на окраине города, где намечалось строительство обходной автотрассы с выездом на федеральную дорогу. Тезис о ценности продвигала инициативная группа, состоявшая из совсем юных людей и пенсионеров. И у тех, и у других была масса свободного времени для этого.

Настоящие ученые-экологи заодно с историками вели себя осторожнее. Прямых и недвусмысленных указаний на уникальность деревьев в архивах не нашлось. Власти же упирали на то, что миллионный город вот-вот задохнется без обходной дороги, и проблему необходимо решать без промедления. Были устроены открытые и гласные слушания, однако защитники дубравы не пожелали слушать экспертов. Разгорелся скандал. Активисты под предводительством Скороходова демонстративно покинули зал и разбили постоянно действующий лагерь на месте предполагаемых строительных работ. Их акцию моментально принялись освещать несколько столичных СМИ, а в социальных сетях закипели споры сторонников и противников родной природы. Противниками активисты считали абсолютно всех, кто сомневался в их подходах и методах.

Женька выступал от имени и по поручению инициативной группы, давал интервью и комментарии для прессы. Театр научил его многому. Секрет попадания приятеля в лидеры довольно долго оставался секретом, пока он сам не обмолвился Антону, что знает, как и через кого вызвать необходимый резонанс. Сбор подписей граждан против вырубки леса (так же, как сбор пожертвований на содержание лагеря) взял на себя тоже Скороходов.

– Держись ко мне ближе, – советовал он Антону. – Знатную кашу заварим!

Родители борца за экологию были не совсем простыми людьми. Отец занимался бизнесом в транснациональной компании, открывшей уже не один десяток торговых центров по всей России. Мать руководила престижным языковым центром, который привлекал учеников обещаниями стажировок в Лондоне, Париже и Мадриде. Что касается деда по отцовской линии, то он, по словам Женьки, в прежние времена служил в разведке.

– Какая в наших краях разведка? – простодушно усомнился Антон. – До границы тысяча километров.

Приятель только загадочно подкатил глаза.

– Ему, знаешь, рано мемуары писать.

Столь значимой родней Антон похвастать не мог. Его папа с мамой учились на одном факультете вполне рядового вуза, вместе получили дипломы инженеров, но по специальности не работали ни дня. Глава семейства после ряда мытарств устроился в фирму к бывшему однокласснику, который преуспел в лихие девяностые. Одноклассник, сколотивший капитал на перегоне и сбыте подержанных иномарок, вовремя вложил средства в коммерческую недвижимость. Карьера супруги после рождения ребенка оказалась скомканной. Просидев три года с маленьким Антоном, она обнаружила, что на рынке труда её профессия стала полным анахронизмом. Пришлось записаться на бухгалтерские курсы и стартовать с нуля. Чтобы обеспечивать себя и сына, мама теперь сопровождала несколько обществ с ограниченной ответственностью и трудилась почти без выходных. Папу Антон не видел с восьмого класса школы. Тот после сокращения штатов вдрызг разругался с работодателем, предложившим ему вакансию охранника, уехал куда-то на Север за выгодным контрактом и больше не вернулся…

Так что Скороходов по сравнению с Антоном выглядел во всех отношениях интересным и ярким человеком. Характерами приятели различались тоже. Если Женька упивался публичностью и черпал в ней энергию для новых эскапад, то Антон был более сдержан и молчалив, предпочитая внимательно послушать, прежде чем высказываться по тому или иному поводу. Женьке, кажется, импонировали его серьёзность и обязательность, к тому же противоположности порой притягиваются.

Затея с экологическим лагерем в дубраве получила громкое продолжение. Широкая известность, которую обрели активисты, способствовала росту их популярности. На встречу с ними приезжал даже врио губернатора области. Ещё сравнительно молодой человек с двумя высшими образованиями и сертификатом антикризисного менеджера, он долго и вполне доброжелательно беседовал с командой Скороходова, объясняя все выгоды от обещанных региону инвестиций. Тем не менее, народные экологи стояли на своём, шикали и перебивали.

– Лагерь не будет свёрнут, пока не откажетесь от стройки. Прямо сейчас, под телекамеры! – ультимативно заявил Женька.

Врио отвечал, что не вправе своим единоличным решением поставить крест на участии в государственной программе.

– Соберите депутатов, путь проголосуют, – солировал актер студенческого театра. – Иначе ляжем под бульдозеры!

Антон, изучавший потом видеозапись встречи, обмирал от удивительной смелости Скороходова-младшего. Сам он точно не смог бы так резать правду-матку в лицо высокопоставленной персоне. В итоге лагерь простоял до губернаторских выборов, накануне которых врио пообещал создать специальную комиссию и заморозить проект. Тогда же один анонимный телеграмм-канал выступил с версией, согласно которой Женька со товарищи в действительности якобы лоббировал перенос автотрассы в другое место ради интересов транснациональной компании Скороходова-старшего. Она, как информировал автор поста, добивалась, чтобы новая дорога пролегла мимо возводимого ею очередного торгового центра. Конечно, Антон не поверил той сплетне.

 

– Кофейку заварить? – поинтересовался Николай, бросив свою сумку с зонтом на стол в углу возле окна.

Антон кивнул в ответ. Хоть он и не был ярым поклонником этого напитка, взбодриться сейчас точно не мешало.

– В Москве часто бываешь? – продолжал любитель езды на велосипеде, орудуя электрическим чайником и необходимой посудой.

– Нет, редко.

В том, что в последний раз он посетил столицу сразу после окончания школы, вдвоем с мамой навестив её старинную подругу, Антону было стыдно признаться. На иногородние вояжи ради отдыха и развлечений личных денег не хватало, поэтому привычка к подобному времяпрепровождению у него не выработалась. Но не только поэтому. Воспитывали Антона в духе разумной достаточности, с раннего детства приучая к мысли о том, что излишества вредят. Родители не имели склонности к праздности и роскоши, сохранив, несмотря ни на что, убеждение в важности труда и образования. С уходом отца ничего по большому счету не изменилось. Прежние приоритеты сделались даже ещё приоритетнее.

Он знал, что мама сможет оплатить максимум два года его обучения на коммерческом отделении университета. Сколько-нибудь существенной подмоги со стороны бабушек и дедушек ожидать не приходилось. Родители его родителей сознательно предпочитали жить для себя. Их участие в судьбе единственного внука ограничивалось мелкими подарками на день рождения, 23 февраля и Новый год. Даже во время каникул Антон был у них редким гостем. «Эмансипировались», – язвительно оценила такую позицию мама. И при поступлении в вуз надо было опираться исключительно на собственные силы, ясно понимая, что подстраховки не будет.

С профессиональной ориентацией у Антона изначально была проблема. Школа, в которой он учился, традиционно делала упор на естественные дисциплины. К ним у него душа не очень-то лежала. Математика, вообще, всегда оставалась его самым слабым местом. Присутствовал некий интерес к химии – на уровне, скорее, занимательных опытов, когда жидкость в пробирке словно по волшебству резко меняла цвет или вдруг начинала бурлить. Но в то же время увлекала литература. Читал Антон запоем, особенно до десятого, предпоследнего класса, когда мама потратилась на репетиторов, и распорядок дня будущего абитуриента стал крайне жёстким.

Выбор был всё-таки сделан в пользу химии как ключевого предмета. Уже при сдаче ЕГЭ выяснилось, что университет вроде бы престижнее, а технологический институт – практичнее и перспективнее, и это заметно отразилось на проходном балле. Желающих стать виноделами или пополнить коллективы мясокомбинатов было много. До «техноложки» Антону не хватило чуть-чуть, посему осталось подавать документы на химфак. Учился он на твердую «четвёрку», стабильно получая заслуженную стипендию, но страсти к науке в себе так и не открыл. В пример его не ставили, но и к отстающим не причисляли. Пять лет прошли на удивление быстро, а куда двигаться дальше, чем заняться в полностью взрослой жизни, Антон затруднялся определить…

– Что Женька творит? Давно я с ним подробно не списывался, некогда было, – говорил между тем Николай, приготовивший гостю крепкий чёрный кофе, а себе полегче, со сливками.

– Он в общественном совете по урбанистике и архитектуре. За памятники воюет, против точечной застройки, – сказал Антон, с наслаждением делая глоток.

– Молодец, чётко отрабатывает повестку, – одобрительно кивнул Николай.

– Какую повестку?

Увидев искреннее непонимание на лице Антона, его визави осёкся и резко сменил тему.

– Тебе есть где остановиться? Договорился уже?

– Не с кем договариваться. Придумаю что-нибудь, свет не без добрых людей.

Николай многозначительно крякнул.

– Ну да, особенно Москва… Ладно, пропасть не дадим. В крайнем случае у меня переночуешь, а завтра определимся. С Ираклием пообщаешься, благословение получишь и – вперёд, в артистическую труппу.

– Серьёзно? – Антон не верил своим ушам.

Имя режиссера Ираклия Хмелевского было известно всей стране. Во всяком случае, её мало-мальски культурной части. Учрежденная им «Экспериментальная творческая студия авангардного искусства» слыла подлинным светочем театральной жизни. Хмелевский, как современный и передовой человек, отверг любые условности, мешавшие его подопечным проявить себя. Каждая постановка собирала аншлаги. Правда, собственный зал студии был невелик, но, как подчеркивали маститые критики, элитарной аудитории иного не требовалось по определению.

Авторскому прочтению и толкованию подверглась целая подборка классических произведений. Например, действие гоголевского «Ревизора» было волей постановщика перенесено в 1937 год. Чиновники принимали Хлестакова за особого уполномоченного центрального аппарата НКВД и засыпали доносами друг на друга, а самозванец, в свою очередь, соблазнил разом жену и дочь городничего. Эротическая сцена в исполнении их троих была настолько откровенной, что союз ветеранов локальных войн и правоохранительных органов потребовал запретить пьесу. В разгар этой сцены прямо из фойе в зал и потом на подмостки врывались чекисты в галифе и фуражках с синими околышами. Под вопли Хлестакова «Произошла чудовищная ошибка! Позвоните товарищу Сталину!» они грубо уволакивали его за кулисы, откуда спустя секунду раздавался выстрел.

Отразив наскок ветеранов с помощью крикливой кампании в прессе, Хмелевский переключился на Фёдора нашего Достоевского. Переосмысленное им «Преступление и наказание» разыгрывалось не в Петербурге девятнадцатого века, а в наши дни. Старушка-процентщица превратилась в миллиардершу из списка Forbes, которой для пущего омоложения кололи ботокс. Раскольников сделался национал-большевиком и особо опасным террористом, пытающимся взбунтовать народ подобно Че Геваре в джунглях Боливии. Герои нюхали кокаин, ругались матом, тут же плясал кордебалет – причем на актрисах из одежды были только набедренные повязки с серпом и молотом. Естественно, убийство совершалось не по старинке: привычный топор заменили на автомат Калашникова. Над трупом миллиардерши произносил монолог сам Фёдор Михайлович, уверявший публику, что надобно пострадать.

Против выхода этого спектакля восстали женсоветы, однако профильное министерство ограничилось вялой констатацией факта и словами сожаления по поводу чересчур вольной интерпретации бессмертного произведения. В ответ Хмелевский разразился гневной отповедью, смысл которой заключался в том, что, дескать, торжествует мракобесие, но он не отступит перед трудностями, не закроет студию и никуда не уедет. Как недавно прочёл Антон, смелый режиссер начал готовить премьеру «Анны Карениной».

– В студии, наверное, конкуренция страшная. А у меня ни актерского образования, ни настоящего опыта…

Резонное замечание Антона почему-то вызвало у Николая приступ гомерического хохота. Он даже отставил в сторону кружку, от греха подальше.

– Женька тебя не зря прислал, – отсмеявшись и утерев выступившую слезу, сказал он. – Вижу: будет толк.

Их диалог прервала хмурая уборщица среднеазиатской наружности. Она без стука в дверь молча переступила порог комнаты и начала выгребать мусор из корзин, которые стояли под столами. В основном это были упаковки из-под пиццы и печенья, а также бутылки от колы и банки от напитков-энергетиков. К тому же на смартфон Николая градом посыпались какие-то сообщения. Он извинился перед Антоном и стал бойко отвечать своим абонентам.

 

Настоящее оживление в экспериментальной творческой студии наступило в начале одиннадцатого. Помещение с надписью «Бригада» на входной двери стало постепенно заполняться народом. В основном это были молодые люди, едва ли старше Николая, притом обоего пола. Их одежда и обувь характеризовались вполне свободным, близким к спортивному стилем: джинсы, кое у кого бриджи, легкие рубашки навыпуск, футболки, кроссовки или кеды. Никто ничем не отличался от множества людей, которых Антон видел в метро и на улице.

Друг друга они приветствовали по-свойски, на нового человека реагировали сдержанно, в лучшем случае кивая ему. Застучали передвигаемые кружки, зашуршали бумаги. Вошедшие открыли и включили принесенные с собой ноутбуки и погрузились в них. Между собой они переговаривались мало и в основном односложно, периодически роняя непонятные Антону реплики вроде «Что у тебя с домофонами?» или «Без аванса никто задницу не поднимет?». Боковым зрением он уловил несколько любопытных взглядов, нацеленных на него.

Николай был активнее прочих. Какое-то время от не отлипал от смартфона, потом выбежал в коридор для ответа на звонок, а когда вернулся, вскоре снова удалился, чтобы позвонить. Из коридора тоже доносились чьи-то возгласы. Театром, да и вообще искусством, по оценке Антона, пока не пахло. Пользуясь паузой, он опять предался воспоминаниям. На ум пришел разговор с Женькой накануне отъезда в Москву. Они сидели в любимом баре Скороходова через сквер от городской Думы, где борец за экологию был теперь завсегдатаем круглых столов.

– Я за тебя поручился перед большим человеком, так что будь любезен, соответствуй, – веско проговорил Женька, заказав дорогой алкогольный коктейль.

Антон ограничился минералкой. Крепких напитков он принципиально не употреблял, так как перед глазами до сих пор стоял пример отца. Тот, потеряв работу, недели три сидел дома или пропадал в гараже. Дома он пил один, а в гараже по вечерам – с друзьями. Всё завершилось безобразным скандалом с матерью, которая выдвинула своему спутнику жизни ультиматум: «Или семья, или водка». Отец пить прекратил, но в семье не задержался.

– Не волнуйся, буду стараться, – ответил Антон.

– Стараться мало. Грядут великие дела. Будь в тренде, лови свой шанс! – пафосно вещал Женька. – Иначе какое у тебя будущее?

С персональным будущим, действительно, дела обстояли так себе. После торжественного вручения диплома новоиспеченный химик очутился перед лицом не слишком вдохновляющих альтернатив. Во-первых, можно было устроиться в аптеку, хоть такая работа и считалась девчачьей. Во-вторых, местный фармацевтический завод переживал модернизацию с реконструкцией и искал дополнительные кадры, в том числе без опыта. В-третьих, на худой конец при факультете болталась вакансия лаборанта. Главная же проблема заключалась в том, что истекла отсрочка от призыва, и осенью Антона неотвратимо ждала армия.

В иные времена в университете функционировала военная кафедра, и ее выпускника ожидали всего лишь месячные сборы курсантов-артиллеристов, далее сразу лейтенантские погоны. Увы, кафедру ликвидировали в то самое лето, когда Антон сдавал вступительные экзамены. Менять направление движения было поздно. О том, что придется послужить рядовым, пускай всего на год, он в течение учебы как-то не задумывался. Наиболее ушлые однокурсники, не мешкая, ложились в больницы на обследования, обзаводились справками. Парень из его группы оформил фиктивный брак с женщиной, у которой было двое маленьких детей. Антон такой сценарий даже вообразить себе не мог.

– Москва – это трамплин. Смотря как прыгнешь! Или чемпионом станешь, или руки-ноги переломаешь, – развивал свою мысль Скороходов. – Всё можно добыть: и бабки, и отсрочки, и полное освобождение от любых проблем.

– А ты сам почему не едешь?

На логичный, в общем-то, вопрос Женька ответил в своей излюбленной таинственной манере.

– Для меня ещё время не настало. Но ты не скучай, свидимся.

При слове «военкомат» он давно не вздрагивал, будучи признан негодным к строевой службе из-за порока сердца. Антон менее всего заподозрил бы столь серьезное заболевание при виде физически крепкого и невероятно деятельного приятеля.

– За твою удачу, – провозгласил Женька, поднимая принесенный официантом бокал с соломинкой…

Николай вынырнул словно ниоткуда. Видимо, Антон слишком сильно абстрагировался от того, что происходило в комнате со стендом и картой.

– На высочайшую аудиенцию! – позвал гид по студии, заговорщически подмигнув.

 

Глава вторая

Параллельный проект

 

Авангардный режиссер Ираклий Хмелевский выглядел авангардно. Мало того, что невзирая на жаркую погоду он облачился в странноватый серебристый комбинезон поверх фиолетовой рубахи с длинными, засученными по локоть рукавами, на голове его покоилась вышитая тюбетейка. Как и на всех своих канонических фото, он был небрит, причем щетине на пухлом лице исполнилось примерно суток трое. Щетина пробивалась даже на кончике носа. Длинные засаленные волосы струились из-под головного убора до самых плеч. Рот театрала с тонкими губами в сочетании с рыхлым подбородком показался Антону каким-то не мужским. Заговорил хозяин кабинета тоже неожиданно тонким голосом.

– А-а, юноша с периферии? Давно с поезда?

– С автобуса, – машинально поправил Антон.

Хмелевский сверкнул угольками живых чёрных глаз.

– Ездил и я на автобусах на первые гастроли. Эх, молодость, романтика… с большой дороги! – он протянул Антону влажноватую кисть руки. – Садитесь, обсудим вашу кандидатуру.

Отсутствие афиш в коридорах с лихвой компенсировалось их изобилием в кабинете шефа студии. На каждой из них так или иначе фигурировал образ Хмелевского, ими же были декорированы не только все без исключения стены, но и потолок. Режиссер восседал за таким гигантским столом, какие можно было увидеть разве лишь где-нибудь в Монте-Карло. Во всяком случае, такая мысль промелькнула у Антона, который ни разу в жизни не выезжал за рубеж, даже в солнечную Абхазию. Ассоциацию с игорным заведением вызывало и зелёное сукно, покрывавшее столешницу.

Николай проводил Антона до приемной, где дежурила секретарша модельной внешности и ростом, кажется, под метр девяносто. На ней было такое короткое облегающее платье телесного цвета, что вчерашний студент не знал, куда глаза девать. Секретарша при появлении посетителей грациозно соскользнула с высокого барного стула, который дополнительно подчёркивал её стройность, проследовала мимо них, цокая шпильками, и приоткрыла дверь кабинета.

– Прошу вас.

Голос у модели был томный и обволакивающий. На Николая он, однако, никак не подействовал.

– Не ссы, – шепнул он Антону и в знак напутствия хлопнул его по спине.

Да, у великого человека и мастера культуры должны быть свои слабости. Нечто подобное успел подумать Антон, когда Хмелевский задавал ему первый вопрос, про поезд. Следующее высказывание режиссера почему-то касалось не искусства, а политики.

– Что, молодёжь в провинции любит власть?

Как было ответить кратко и нешаблонно, показав себя человеком с мозгами, но без склонности к витийству? Антон чуть напрягся.

– Знаете, Ираклий Георгиевич, смотря какая молодёжь.

Хмелевский прищурил один глаз.

– Ну а вы лично?

Похожий вопрос Антон раньше задавал сам себе, стараясь прояснить собственную позицию. Его участие в экологической инициативе Женьки Скороходова было актом не вполне политическим. Тогда им двигала простая тяга к справедливости – хотелось, чтобы неравнодушных людей услышали.

– Мне её любить не за что, – честно сказал он, подразумевая, как скромно жили сначала всей семьей, а потом вдвоем с мамой, как скрупулезно экономили на одежде и обуви, а подчас и на еде, как долго не покупали новый телевизор, летом изредка отдыхали на озёрах за городом, потому что не хватало денег на большее, и лишь однажды выбрались на пару недель в Анапу, когда отец получил годовую премию, и никакой кризис в его компании не намечался.

Они всегда пребывали в своем измерении, власть – в своем. Антон, когда подрос, осознал, что его родители были морально травмированы крахом старой советской реальности. Им пришлось заново искать себя в «диком» рынке, когда никто не верил никому и ничему, а государству и подавно. Постоянно готовясь к чёрному дню, который, по их убеждению, должен был рано или поздно наступить, отец с матерью всю свою жизнь провели под прессом самоограничения. Ими двигал страх, и даже спустя много лет их восприятие мира оставалось тем же, что в только понаслышке известные ему девяностые.

Виновато ли было в этом нынешнее государство? Положа руку на сердце, скорее нет. Но, наверное, оно могло бы лучше защищать простых людей от жадности и наглости нечистых на руку коммерсантов, следить за тем, чтобы право на труд и оплату за него соблюдалось везде и всюду, а закон применялся ко всем одинаково.

Мог ли Антон объяснить это сейчас сидевшей перед ним столичной знаменитости – тому самому Ираклию Хмелевскому, которого знали в Европе и Америке, и для которого он был одним из множества просителей с периферии? Пожалуй, вряд ли. Потому и прозвучал самый краткий ответ из возможных, в принципе правдивый.

– Не за что любить, – повторил Антон.

– Вам, молодым, и действовать, – сказал Хмелевский таким тоном, словно было ему не тридцать девять лет, а столько же, сколько, например, Станиславскому и Немировичу-Данченко, вместе взятым.

От окна донеслось негромкое покашливание, и только тогда Антон понял, что в кабинете всё это время находился ещё один человек.

Был он среднего роста, в теле, но не толстый, неброской внешности, без растительности на лице и головного убора. Судя по легкой проседи в коротко стриженых тёмно-русых волосах и морщинах на лбу, мужчине исполнилось уже лет сорок пять или чуть больше. Светлая, в тонкую голубую полоску, идеально выглаженная рубашка без галстука, аккуратно заправленная в классические чёрные брюки с кожаным ремнем, строгие туфли без шнурков – на всём была печать порядка. Прочесть что-нибудь по его немигающим светло-серым глазам было сложно, а он, в свою очередь, разглядывал Антона довольно бесцеремонно. Если честно, за необъятным директорским столом такой типаж смотрелся бы гораздо органичнее Хмелевского.

– Я вас не представил, – галантно спохватился режиссер с мировым именем. – Э-э… вице-президент нашего фонда «Культура вне границ» Владислав Михайлович Лисов. Отвечает за вопросы безопасности. Верный, так сказать, хранитель и страж.

Лисов, которому больше подошла бы фамилия Волков, отреагировал еле заметным кивком головы.

– Евгений просил вас что-либо передать? – спросил он прямо в лоб, не размениваясь на реверансы.

– Да, извините, – Антон немного стушевался, – он попросил сказать, что для бенефиса всё готово. Но я думал, это для Ираклия Георгиевича…

Подобная просьба в век интернета и всепроникающей мобильной связи порядком удивила Антона. Скороходов лично явился на автостанцию проводить его и, когда уже объявили посадку, внезапно обратился к приятелю с просьбой.

– Не забудь, пожалуйста, – вполголоса произнес он.

– Ты опять театром интересуешься? – Антон был уверен, что у Женьки давно нет времени на возвышенные материи.

– Страсть как интересуюсь. Не забудь!

«Неужели Хмелевский собственной персоной к нам в город пожалует? Вот это будет сенсация! Странно, что до сих пор нигде не анонсируют», – размышлял Антон, запихивая сумку в багажный отсек и пробираясь к своему посадочному месту в автобусе…

Лисов продолжал обозревать его с макушки до ног.

– Спортом занимаетесь? – спросил он.

– Так, для себя. Турник, брусья. В школе на легкую атлетику ходил.

Вице-президент сделал одобрительное движение головой.

– А если мы вам предложим поучаствовать в одном нашем параллельном проекте?

– В каком?

– Серьёзном. Важном. Не для слабаков.

 

Кое-какие подозрения зародилисьу Антона ещё до высочайшей аудиенции, пока он сидел в рабочих апартаментах «Бригады». Коллективные политические заявления, подписанные в числе прочих лиц Хмелевским, он читал раньше. Соответственно, был в курсе, что режиссер позиционирует себя как либерала и сторонника радикальных перемен. Но всё равно не ожидал столь решительного превращения творческой студии в предвыборный штаб. Судя по первым впечатлениям, театральная жизнь в этих стенах отошла на дальний план – по крайне мере, до лучших времен.

– Мы отвечаем за весь ЦАО, – раскрыл ему общую диспозицию Владислав Михайлович.

– За что? – не сразу смекнул Антон.

– Центральный административный округ. Привыкайте к московской специфике, – повелительно бросил главный по безопасности.

Штаб, расположившийся под крышей студии, продвигал нескольких кандидатов, которые входили в демократическую коалицию. В комнате с картой и стендом сидели, оказывается, так называемые «кустовики» (Антон впервые услыхал это слово). Под каждым из них трудилась группа бригадиров, каждый из которых ведал отдельной сетью агитаторов, которые, по выражению Лисова, «утюжили поле». В целом выстраивалась внушительная конструкция, похожая на пирамиду. Николай отвечал за «куст» в районе, где находилась сама студия.

– Вы меня туда направите?

Лисов сделал отрицательный жест.

– Нет. Там необходима определенная квалификация. Для вас есть место в мобильном отряде.

– Что это?

– Фильмы про индейцев смотрели? – спросил Лисов.

– Кое-какие да. «Чингачгук Большой Змей» – по-моему, так называется, – Антон не был фанатом этого жанра, но боевик производства ГДР ему в своё время настойчиво рекомендовал отец, в детстве балдевший от Гойко Митича.

– Тогда функции лёгкой кавалерии должны понимать. Её участки – самые угрожаемые, самые горячие. Налететь, ударить, быстро отойти без лишних потерь. Применительно к нашей ситуации это значит навести шороха там, где противник не сомневается в своем успехе, – образно, по-военному пояснил Владислав Михайлович. – То есть, оперативно делаем дополнительную расклейку или раздаем АПМ на улице или выходим в ночную смену, если потребуется. Могут быть и другие задания. Вопросы есть?

– АПМ это…

– Агитационные печатные материалы: газеты, буклеты, листовки, флаеры.

– А что значит «БРСС»? – пользуясь случаем, поинтересовался Антон.

– К вашим будущим обязанностям это не имеет отношения, – отрезал «вице».

Их собеседование происходило уже не в режиссерском кабинете, а в соседнем с приемной, не слишком просторном помещении без таблички и даже без номера. Стол у Лисова был самый обыкновенный, совсем как во владениях «кустовиков», на стене висел один лишь календарь с лейблом популярного автоконцерна. Жалюзи на узком окне были наглухо закрыты. Спартанский интерьер дополнял внушительный сейф с цифровым замком.

В глубине души у Антона, когда они ещё не простились с Хмелевским, шевельнулся червяк сомнения. Параллельный проект – это было не совсем то, на что он надеялся, собираясь в Москву. Вернее, совсем не то. Студенческий театр заронил в него, возможно, наивную веру в то, что он нащупал собственный путь. В занятиях химией Антон точно не видел своего призвания, и осознание данного факта пришло к нему задолго до выпускного вечера в вузе.

Политический активизм не задевал в нём внутренних струн. Борьба за власть, которую он вслед за родителями воспринимал как нечто далекое, была ему чужда. Ни с кем из кандидатов и, тем более, депутатов Антон ни разу не общался лично, а идея, к примеру, записаться на прием к народному избраннику выглядела в его глазах абсурдной. Если бы не приятельство с Женькой и жалость к дубраве, никакое чувство справедливости не сподвигло бы его на присоединение к самодеятельным экологам. Оно, как ни крути, всё-таки отдавало политикой.

Конечно, выход был и сейчас. Вежливо извиниться перед Хмелевским и Лисовым, поблагодарить Николая за гостеприимство, забрать из «Бригады» свою сумку с вещами, дойти до метро и через час-полтора уже катить обратно по федеральной трассе, расширенной и облагороженной к чемпионату мира по футболу. При таком раскладе оптимальным смотрелся вариант с временным, месяца на три, от силы четыре, трудоустройством в качестве лаборанта, последующим получением повестки и отправкой в какой-нибудь гарнизон. 

«Год не два, а потом видно будет». Руководствуясь этим постулатом, Антон вполне мог отложить поиск себя в жизни. Отложенный матч – не проигранный. По-своему тоже практично… а в действительности, чем лучше постоянного ожидания чёрного дня? И кто предложит ему что-то мало-мальски интересное после возвращения из армии?..

– Понял вас, – чётко ответил Антон, глядя прямо в серые, по-прежнему не мигающие глаза Владислава Михайловича.

 

– Добро пожаловать в кондоминиум! – сказал Матвей, делая шаг в сторону и пропуская Антона в квартиру.

– Почему кондоминиум? – Антон задал уже, наверное, сто первый вопрос за сегодня.

– Слово уж больно красивое.

День прибытия выдался непривычно долгим и насыщенным, но и он приближался к концу. Голова пухла от обилия впечатлений, язык ворочался с трудом. Хорошо, что не пришлось опять спускаться в метро, лезть в толпу, тащиться по переходам и эскалаторам. Напарник из мобильного отряда предложил подбросить его на своей машине, и Антон с радостью согласился. Дорога была не слишком дальняя, тем не менее добирались со всеми вынужденными остановками минут сорок. Вечерние пробки мешали разогнаться как следует.

Дом был воздвигнут, очевидно, ещё до революции. С тех пор он, разумеется, подвергся серии ремонтов, один из которых, похоже, случился около года назад. Заново оштукатуренный фасад с почти символическими, человека на полтора, балконами притягивал взоры салатовым цветом. Первый этаж полностью занимали кофейня, салон красоты и нотариальная контора. Попасть во двор можно было через высокую полукруглую арку в самой его середине. Район назывался «Чистые пруды», однако Антон, когда проезжали мимо, увидел только один пруд. Спрашивать, куда делись другие (или другой), он не стал, обратившись за подсказкой к Википедии.

Встречать их в полутемную прихожую никто не вышел. Единственная действующая лампочка в подвешенном к потолку светильнике всё же позволяла с грехом пополам изучить обстановку. Длинная полка для обуви была плотно забита разномастными кроссовками и кедами, среди которых вклинилась пара лакированных женских туфель. На общей вешалке, среди легких курток и ветровок молодежного покроя, оставалось несколько свободных мест. Под зеркалом на старомодном трюмо одиноко лежала устрашающих размеров щётка для волос. Пол был покрыт изрядно потёртым паркетом с наброшенной на него плетеной циновкой. 

Где-то прямо по курсу за одной из закрытых боковых дверей играла музыка – кажется, разогревался Rammstein. Слева, где, видимо, располагалась кухня, раздавался плеск воды, перемежавшийся звяканьем посуды и чьим-то невнятным бормотанием. Пахло примерно так же, как в подземке в утренний час пик.

– Тебе исключительно повезло, – непринужденно разуваясь, прокомментировал Матвей. – Как раз вчера комната освободилась.

– Дорого? – спросил Антон.

– Что дорого?

– Платить сколько за неё?

– Ты же в команде. Нисколько, конечно.

Последовав примеру напарника, Антон с наслаждением скинул обувь и двинулся со своим багажом в дальний конец прихожей. Напевая себе под нос в такт немецкой группе, Матвей свернул за угол, подёргал ручку. Дверь в комнату была заперта.

– Эгей, завхоз! – крикнул он зычно, заглушив звуки кондоминиума.

За спиной у Антона раздался скрип.

– Кто буянит? Опять напились?

Насмешливый, с хрипотцой голос принадлежал рыжей девушке лет двадцати с небольшим (так на глаз определил Антон), ростом приблизительно метр шестьдесят. Чуть раскосые карие глаза смотрели уверенно, по-хозяйски. Черты лица были, пожалуй, грубоватыми, но не портили впечатление. Наряд девушки – вероятно, по случаю жаркой погоды – состоял из одной ярко-оранжевой растянутой футболки с видом города на груди и надписью Amsterdam, а также пляжных тапочек на босу ногу. Грудь под футболкой явно не стеснял никакой иной предмет туалета.

Музыка сразу заиграла на порядок громче. В комнате, из которой появилась поклонница хард-рока, находился кто-то ещё. Это было понятно по тихой возне за неплотно прикрытой дверью.

– Доставил бойца, – в тон рыжей девушке ответил Матвей.

– Крутого?

– Заодно проверим.

Рыжая ухмыльнулась и крепко сжала руку Антона.

– Эрика. Сейчас ключи вынесу.

Когда она резко повернулась к нему спиной, Антон невольно подумал, что футболка на девушке маловата даже по пляжным меркам. Матвей откровенно улыбался до ушей.

– Насмотришься ещё, привыкнешь, – без церемоний сказал он.

В мобильном отряде Матвей занимал пост заместителя командира. Приняв Антона после его собеседования с вице-президентом по безопасности, он мигом распорядился:

– Кидай поклажу под мой стол, отсюда не сопрут. Через десять минут выезд.

Своей деловитостью и мобильностью он понравился Антону. Матвей был весь как на шарнирах, подвижный и по-гимнастически ловкий, успевавший каждому в отряде дать необходимые указания, одновременно отвечая на бесконечные звонки и смс, что-то помечая в бумажном блокноте, а во время управления автомобилем ещё и переключаясь с одной радиостанции на другую. Кроме того, находясь за рулём, он успевал курить и регулярно отхлебывать кофе из стаканчика с крышкой и трубочкой. У него в глазах беспрестанно плясали какие-то черти, лицо быстро меняло выражение с каменно-серьёзного на лукаво-озорное.

«Легкая кавалерия» выдвинулась из кабинета под номером «24/7» в направлении одного из столичных вузов. Его ректор, женщина средних лет в звании профессора экономики, тоже баллотировалась в депутаты. Она специально подчеркивала, что ее выдвинули избиратели округа по месту жительства, а вовсе не партия власти, но это ей не помогло. Демократическая коалиция нацелила на нее свой главный удар. «Замочим так, что не воскреснет», – пообещал Матвей. Вторая часть отряда ждала первую на месте, в переулке за институтом, внутри микроавтобуса с тонированными стёклами. В автобусе лежал и тираж убойной, по словам Матвея, листовки.

– Работаем быстро, в разговоры не вступаем. Сунул в руки, дуй дальше. Максимум доброты в глазах!

Слушая финальное наставление, Антон успел по диагонали проглядеть АПМ удобного карманного формата. С приятной на ощупь глянцевой бумаги ему тепло улыбалась мадам ректор в элегантном костюме песочного цвета, с массивной рубиновой брошью на лацкане и золотой цепочкой на шее. «За реформу образования!» – гласил слоган. На обороте, пункт за пунктом, крупным, идеально читаемым шрифтом было обещано поднять эффективность вуза путем повышения платы за обучение в 2,5 раза и отмены стипендий бюджетникам. Далее иногородние студенты ставились в известность, что их общежития с 1 сентября подлежат сносу. «На освободившейся площади будут построены жилой комплекс премиум-класса и отель», – значилось в листовке. Под текстом стояла факсимильная подпись кандидата, вместо круглой печати – эмблема правящей партии.

– Сигнал тревоги – длинный свисток. Дозорные уже на точках. Бросаем оставшийся тираж под ноги и спокойно уходим вместе с толпой. Не бежать! Собираемся здесь, откуда начинали, – завершил свой спич боевой зам. – Всё, по коням.

Отряд слушал его молча. В нём было примерно поровну юношей и девушек от восемнадцати до двадцати пяти. От студентов, у которых заканчивалась первая смена и должна была начаться вторая, «мобильники» с виду ничем не отличались. Новый человек в лице Антона не вызвал у них удивления и каких-либо расспросов. «С дисциплиной тут порядок», – сделал он вывод.

Акция прошла без сучка и задоринки. Тираж разлетелся минут за двадцать. Члены отряда выстроились двойной цепью, чтобы окучивать и выходящих из учебного корпуса, и тех, кто подтягивался на пары от метро и общежитий. Листовки у них брали, читали на ходу или совали в карманы. Тревогу не поднял никто.

– Молодец, нормально справился, – похвалил Антона зам командира, шагавший рядом с ним в цепи…

В уши снова ударил Rammstein. Эрика, вынырнувшая из своей комнаты, нарочито замедленным жестом протянула к Антону руку. На ее указательном пальце болталось колечко с парой ключей и «таблеткой» от домофона.

– Заселяйся, осваивайся, – скомандовал Матвей. – В штаб завтра к десяти.

 

Глава третья

Возможны провокации

 

– Сейчас… сейчас мы этой мрази поддадим жару, – приговаривала Регина, кликая мышкой.

Перед ней стояли два больших монитора, в каждом из которых было открыто по несколько окон. Регина присутствовала в режиме онлайн вInstagram, Facebook, Twitter, «Одноклассниках» и «ВК», контролируя активность бригады ботов и троллей. Те выкладывали посты, строчили комментарии и ставили лайки в поте лица. Объектом скоординированной атаки были аккаунты всё той же дамы-ректора.

Хоть это и не входило в его обязанности, Антон выяснил, что означала бумажка с надписью «Группа БРСС». Аббревиатура расшифровывалась как «быстрое реагирование в социальных сетях». Сотрудники группы несли дежурство посменно, с шести утра до одиннадцати вечера. Через заранее закупленные сим-карты были зарегистрированы сотни аккаунтов на фальшивые имена и фамилии. С них, согласно ежедневному техническому заданию, десятки наемных авторов забивали блогосферу своим продуктом. Кто они на самом деле, знал только старший группы, перечислявший им гонорары.

Во внешности Регины не было ничего рокового. Наоборот, она со своей вызывающей полнотой совсем не вписывалась в современные стандарты красоты. Абсолютно адекватно оценивая себя, воительница интернет-фронта и не думала гнаться за модой – носила бесформенные балахоны, отросшие до условной талии волосы скручивала в хвост и стягивала простой резинкой, а про косметику, судя по ее лицу, забыла в принципе. Вместе с тем, Регина, как она сама уверяла коллег, стабильно была «на позитиве»: дымила, как паровоз, материлась что твой грузчик, и обожала травить сальные анекдоты. К Антону она, к его удивлению, прониклась симпатией. Возможно, он подкупил ее вежливым обращением.

– Глянь, как чешет, сукин кот! «Квартирка в новом ЖК – это мелко, православные. Это семечки для Москвы. Ректор вам не нищеброд. За такой лакомый кусочек землицы господа строители могут и пентхаус в растленной Европе презентовать. Да, дражайшая Виктория Васильевна?».

Процитировав своего бота, Регина одобрительно подняла вверх большой палец с обкусанным ногтем.

– Талантливые люди вам пишут, – оценил Антон.

– Других не держим!

Листовка, которую они распространили среди студентов, стала поводом для мощнейшего наезда на кандидата и правящую партию. Интернет кипел. Опровержение, в котором говорилось о подделке, утонуло в потоке брани и угроз. На один комментарий в поддержку ректора приходилось девять враждебных. Сегодня утром «Группа БРСС» принялась «качать» версию о том, что подряд на сооружение отеля получит фирма, соучредителем которой является сын Виктории Васильевны.

– Там же два человека в штате, включая генерального директора, – с сомнением сказал Антон, вчитываясь в копию выписки из реестра юридических лиц, – и уставный капитал в десять тысяч всего.

– Как положено, пустышка. Отдадут на субподряд, бабки попилят! – провела с ним ликбез Регина. – Знаешь, сколько мы таких дел расследовали?

– Погоди, ведь листовку наши ребята сочинили…

– Но опирались-то на факты!

Факт, на взгляд Антона, был слабоват для столь масштабных обобщений. Но свои сомнения он оставил при себе. В атмосфере горячечного энтузиазма, которая господствовала в штабе, его просто не поняли бы. У мобильного отряда сейчас образовалась краткая передышка, и новенький боец отлучился в соседний кабинет. Коллеги Регины – женщина постарше в очках-хамелеонах и долговязый парень с прыщавым лицом – не отвлекались на визитера. Она же, напротив, охотно стащила с головы наушники, чтобы потрепаться.

– В каких полях нынче пашете?

Этот ее вопрос тоже был неоднозначным для Антона. Заварив кашу с подметной листовкой, «кавалеристы» перебазировались в другой район ЦАО. Там у оппозиционной коалиции собственного кандидата не оказалось. Его, как сказал Матвей, зарубил избирком. «Подписи им наши не понравились. У графолога, видите ли, проверку не прошли. Что ж, пусть теперь не обижаются», – прокомментировал он текущую ситуацию.

Для подобных случаев имелся план «Б» под названием «Разумное голосование». Суть его была простой – агитировать избирателей за одного из допущенных к выборам претендентов, лишь бы он не имел отношения к партии власти. Кто заслуживает поддержки, единолично решал и указывал лидер либерального блока. Всё, что исходило от него, обсуждению и, тем более, оспариванию не подлежало. Антон, начитавшийся книжек и слушавший лекции по политологии в университете, привык иначе понимать демократию и либерализм.

Список «Разумного голосования» был вывешен в интернете, и боты, руководимые «Группой БРСС», всячески превозносили его. А мобильному отряду, к изумлению Антона, выпало усилить собой пикеты в поддержку кандидата от партии, которая клеймила либералов как злейших врагов народа. Такой оказалась разумность.

– Не хотят наших, получат этих, – смеялся Матвей.

– Они ещё те демократы, – осторожно заметил Антон. – Им только дай власть, и других партий вообще не останется.

– Вождь знает, что делает, – успокоил его напарник. – Это мы их используем, а не они нас.

Поэтому второй день подряд, облачившись в партийные манишки, мобильный отряд раздавал прохожим газету и календарики с кандидатским портретом. В соседнем районе также баллотировалась дама, но далеко не профессор. По трудовой книжке она числилась помощницей депутата Госдумы, официально получая оклад величиной с прожиточный минимум. Что не мешало ей раскатывать на шикарном внедорожнике, носить смелые наряды от Gucci и Versace и песцовую шубу до пят. Незадолго до старта предвыборной кампании эта девушка двадцати трёх лет от роду влипла в мутную историю с дебошем в элитном ночном клубе, после которого на нее был составлен протокол.

ЧП удостоил своим вниманием сам лидер и основоположник партии. Его гневную отповедь неназванным врагам показала даже программа «Время». Как выразился, грозно насупившись, патриарх отечественной политики, налицо был полицейский произвол с попыткой ударить по молодым, перспективным кадрам. Он пообещал поднять безобразную тему на очередном приеме у президента. Антон, как ни старался, не нашел в Сети ни малейшего продолжения истории. То ли она сама собой тихо сошла на нет, то ли, действительно, на самом верху была дана команда замять скандал с депутатской помощницей…

В нескольких нейтральных словах обрисовав суть сегодняшней миссии мобильного отряда, Антон поинтересовался у Регины тем, что особенно занимало его с первого посещения «Группы БРСС».

– Слушай, а как так выходит, что наши посты собирают тысячи и тысячи лайков прямо с первых минут? Это же настоящая волна, цунами просто. Неужели боты успевают разогнать?

Реакция воительницы в сетях поразила его. Регина изменилась в лице, будто вместо Антона увидела перед собой привидение. Она молниеносно бросила взгляд на коллег, по-прежнему сгорбившихся над клавиатурами, не снимая наушников, обернулась на входную дверь и только потом полушепотом, с расстановкой, ответила:

– Никого здесь об этом никогда не спрашивай. Понял?

 

Общая планерка была назначена на 15.00. Мобильный отряд отобедал пиццей с ветчиной и роллами, запив их добрыми порциями колы. Антон к газированным напитками был равнодушен, предпочитая чай, но не стал обижать Матвея отказом. Платил за доставку зам командира. Как обычно, во время трапезы они сидели за одним столом и периодически обменивались репликами, относящимися и не относящимися к делу.

– Никак тебя не навещу по месту обитания, – посетовал Матвей, закидывая в рот кусок рыбы с рисом, предварительно смазанный васаби.

– Устаешь?

– Как собака. Отчеты строчу до часа ночи.

– А командир?

Эта реплика заметно позабавила Матвея.

– Командир командует. Ты его часто за эти три дня видел?

– Ни разу, – признался Антон.

– Потому что в командировке человек. Может, и ты поедешь перед посвящением.

– Посвящением?

– В масоны, – хохотнул Матвей, вылив в себя полбанки колы.

– Тоже тайна?

– Почему «тоже»?

Антон сообразил, что всё-таки ляпнул лишнее. Выдавать Регину было нельзя. Пауза чуть затянулась, и Матвей, потягивая тонизирующий напиток из банки, в упор смотрел на него своими очень живыми глазами.

– Я Лисова вспоминал… ну, собеседование с ним, – как можно натуральнее постарался соврать он. – Загадочный человек.

– Михалыч в контрразведке оттрубил без малого двадцать годиков. Но это, сам понимаешь, неофициальные данные, не для печати, – сказал Матвей.

– И к нам сюда пришел?

– Не сразу. Поработал потом у одного олигарха. Так что кондоминиум, понравился тебе?

Интуиция подсказала Антону, что продолжения рассказа о биографии Владислава Михайловича не последует. Отдельной комнате на Чистых прудах он, конечно, был рад. Двенадцати квадратных метров ему хватило, чтобы разместиться, по его понятиям, с комфортом. Жилплощадь родного дома, на пятом этаже обыкновенной «брежневки», была немногим больше. Здесь, кроме кресла-кровати, Антон мог располагать этажеркой, тумбочкой и узеньким шкафчиком для одежды. Мебель не отличалась новизной и дороговизной, но от нее этого и не требовалось. Содержимое дорожной сумки и рюкзака заняло ограниченный объем, оставив Антону достаточно пространства для жизни.

Обитатели четырехкомнатной квартиры в старинном доме, сотрудничавшие с творческой студией, образовали своего рода коммуну с ограниченной ответственностью. Участие в общих делах сводилось к соблюдению графика уборки прихожей, кухни, ванной и туалета. Придерживались его, правда, не слишком строго, и для апелляции к коммунарской совести в означенных местах висели яркие наклейки с соответствующими напоминаниями.

Не у каждого в кондоминиуме имелась своя изолированная комната. Прямо напротив Антона, на точно таком же количестве «квадратов», жили сразу две девушки – Эрика и Анастасия. Первая входила в бригаду Николая, заведуя одним из агитаторских «кустов», вторая была помощницей казначея, который занимал кабинет с бумажной вывеской «Отдел Собес». У девушек было одно преимущество по сравнению с Антоном – свой балкон, где они могли свободно курить.

Ближайшую к кухне комнату ещё при заселении отвели молчаливому парню Григорию из службы физической защиты (именно она скрывалась за надписью «Siloviki»). Бывший боксер в полутяжёлом весе, он идеально отвечал своему образу: говорил крайне мало, уходил рано, возвращался поздно, тут же запирался изнутри на задвижку, гостей не водил и с соседями контактировал лишь по великой бытовой нужде. Как сообщила Эрика, Григорий даже был победителем чемпионата России среди юношей, однако его дальнейшая спортивная карьера почему-то не сложилась. Уточнять что-либо у него самого Антон не захотел. Свернутый набок нос этого жильца косвенно подтверждал, что бился тот не по-детски.

И, наконец, комната рядом с кухней была закреплена за сотрудницей отдела АПМ Людмилой. Дверь этого подразделения украшала мини-вывеска «Сказители». К нему прочий штабной люд, особенно бороздивший улицы и переулки Москвы, относился с мало скрываемой иронией. Как полагал Антон, совершенно напрасно, потому что как раз там рождались все убойные тексты. Впрочем, Людмила, она же Люся, не производила впечатления страшного-престрашного автора. Была она тощей и угловатой, без ясно выраженных половых признаков, и стригла свои ломкие белые волосы под мальчика.

Со всеми Антон познакомился в первый же вечер. Григорий без видимого усилия сжал его руку словно клещами. Люся, застигнутая на кухне, застенчиво произнесла: «Здравствуйте» и, закончив мыть кастрюльку из-под гречневой каши, скрылась в своей комнате. С Эрикой и Настей всё обстояло немного иначе. Пока вновь прибывший жилец раскладывал и развешивал свои скромные пожитки, у соседок продолжал вовсю грохотать Rammsteim. Против шума никто не возражал – очевидно, он был обычным явлением в пределах кондоминиума. Когда рюкзак, который не влез в шкафчик, занял место на этажерке, дверь распахнулась.

Эрика стояла на пороге в том же минимально допустимом наряде с бутылкой вина наперевес. Её глаза блестели.

– Хорошо бы за новоселье, – сказала она тоном, не подразумевавшим возражений.

– Я не пью, – деликатно ответил Антон.

– Не буди во мне демонов, – посоветовала Эрика, наводя на него бутылку, как ствол орудия.

– Правда, завязал, – попробовал отшутиться он.

– Ты и не развязывал, – безошибочно определила соседка. – Научим!

Сопротивляться, тем более учитывая фривольное облачение Эрики, было глупо. Пройдя за нею следом, Антон обнаружил, что в комнате у девушек гораздо теснее. Часть площади оккупировали два чемодана на колёсиках – один жёлтый, другой радужной расцветки. Шкаф был повнушительнее, чем у него, а общим спальным местом служил низкий, широко раздвинутый диван с рыжим пледом вместо матраса. Антон про себя решил, что плед хорошо гармонирует с волосами его настойчивой соседки.

Настя сидела на диване, поджав под себя голые ноги. Судя по их длине, ростом она заметно превосходила свою подругу. Гардероб её состоял из одной бледно-розовой ночной рубашки, не достававшей до колен. Распущенные чёрные волосы падали почти до пояса. В лице читалось что-то южное.

– Держи штопор, открывай! – уверенно распоряжалась Эрика.

У Антона получилось на удивление аккуратно и быстро. В бутылке был сладкий и крепкий кагор.

– У нас сегодня законный отгул. Ну, и загул, естественно, – пояснила Настя.

Единственный стул в комнате был занят набросанной на него одеждой – джинсами, майками, топиками, чем-то ещё помельче, и Антон с граненым стаканом примостился на подоконнике у балконной двери. От выпитого мгновенно стало жарко, в голове зашумело сильнее, чем после бессонной ночи в автобусе.

Эрика опрокинула двойную, по сравнению с ним, дозу. На полу возле дивана валялась уже пустая бутыль из-под шампанского. Девушки действительно успели размяться до прибытия молодого человека.

– Люся к нам не захотела, а зря, – на последнем слове язык Эрики чуть заплелся. – Я её всё равно соблазню. Разложу, б…, на этом вот диване.

Антон ощутил, что краснеет.

– И тебя изнасилуем, – посулила она ему. – Не спи, наливай по второй!

– З-закуска есть? – спросил он, стараясь не промахнуться горлышком бутылки мимо цели.

– У тебя две бабы на закуску.

При этих словах подруги Настя громко рассмеялась, откинув голову назад. В такой вертеп Антону попадать раньше не доводилось. Вообще, его амурный опыт был постыдно мал. На девочек он начал обращать внимание поздно, уже к концу учебы в школе. В университете очень много времени отнимала учеба – прежде всего, та самая химия, которая нравилась в первое время, а потом нравиться перестала. На курсе все ребята и девушки были сами по себе, ночных клубов Антон не посещал – не позволяла стипендия, и как-то не особо тянуло.

Нет, всё-таки была в его прошлой жизни одна девушка по имени Лена. Она училась лучше Антона, лишь едва не дотянув до круглой отличницы. Эффектная, спортивная, из благополучной, далеко не бедной семьи. Чем-то, кстати, похожая на Настю. На четвертом курс они часто гуляли вместе, обнимались и по-взрослому целовались в темной аллее детского парка. На каникулах поехали с компанией к ней на дачу. Антон предполагал и надеялся, что там произойдет решающее объяснение… и не только оно. Увы, Лена вдребезги разбила его надежды. После горячих объятий в беседке, увитой виноградом, она заявила, что сейчас не готова. Ей нужно время подумать, впереди у неё аспирантура, так что не до серьёзных намерений, и потом она сама точно не знает, кто ей подходит…

Из потока слов Антон тогда вынес одно: не в свои сани не садись. «Извини», – сухо ответил он Лене, отодвигаясь от неё. Не реагируя на вопрос «Ты обиделся?» перебрался в гостевую комнату к однокурсникам, а рано утром покинул дачный поселок на попутной машине. Первый и единственный сексуальный опыт без пяти минут дипломированный химик приобрел в общаге геологического факультета, стоявшей рядом с главным корпусом. Туда его затащил приятель отмечать восьмое марта. Без лишних слов и последующих претензий с Антоном проделала все необходимые манипуляции пьяная некрасивая третьекурсница.

– Д-девчонки, мне завтра вкалывать. Отложим на потом, ладно? – твёрдо сказал Антон, бережно ставя стакан на подоконник. – Помыться ещё надо.

– С нами помылся бы. Но не хочешь, как хочешь, – вдруг вполне миролюбиво отозвалась Эрика. – А я с Настюхой лягу.

Выйдя, Антон постоял минуты полтора или две в коридорчике между комнатами, отдышался. Хард-рок зазвучал тише, и ему показалось, что кто-то очень жалобно и протяжно стонет по ту сторону двери…

– Не совратили тебя русалки? – повторил свой вопрос Матвей, вытирая руки бумажным полотенцем.

– На грани были, – решил не темнить Антон.

– Они отвязные. Может, сам с ними побалуюсь, когда все отчеты сдам, – зам командира поднялся из-за стола. – Понял теперь, от какого слова наш кондоминиум произошел? То-то.

 

Ни один кабинет не вмещал всех сотрудников штаба, поэтому общие собрания проводились в так называемой малой студии. Это было прямоугольное помещение, примерно десять на пятнадцать метров, в которое вела дверь без номера, находившаяся сразу за «Бригадой». Столы здесь были расставлены по периметру, и не такие, как в отделах и группах, а очень широкие, почти как у Хмелевского, сделанные буквой «Г». Между ними оставались минимальные проходы, для Регины, к примеру, совершенно непреодолимые. Впрочем, «Группа БРСС» продолжала нести боевое дежурство и на планерку не приглашалась.

И всё равно набились в малую студию кучно. Когда Антон с Матвеем зашли внутрь, мест за столами уже не осталось. Пришлось брать гостевые стулья и садиться около окна, под кондиционером.

– Эй, други, пульт киньте! – воззвал Матвей. – А то завтра на больничный уйдем.

Часть народа зароптала. Как водится, коллектив делился на сторонников и противников принудительной вентиляции. Первые не боялись простуд и бронхита, вторые категорически отстаивали истинность утверждения, что пар костей не ломит.

– Я на минимальный режим поставлю, – внёс компромиссное предложение и.о. командира «летучей кавалерии».

У окна тоже было тесновато, и Антон со своим стулом, согласно субординации пропустивший Матвея вперед, понял, что никак не втиснется в свободное пространство.

– Извините, вы не подвинетесь капельку? – обратился он к девушке с раскрытым ежедневником и шариковой ручкой.

Она подняла на него взгляд, и Антон вздрогнул. В ее чистеньком миловидном лице не было ничего рокового или выдающегося, а немного пухлые губы смотрелись, вообще, как у ребенка. Но небесно-голубые глаза так выделялись на фоне белой, совсем без загара, кожи, что казались нарисованными художником. Девушка была одета в тщательно выглаженную, белую как её кожа, футболку с логотипом Фонда дикой природы, и узкие, светло-голубые джинсы, подвернутые на щиколотках. На ногах у неё ловко сидели белые фирменные кроссовки. «Как с картинки», – оценил Антон.

– Я вас ещё ни разу не видел в нашем театре, – сказал он.

– А у меня сегодня первый день, – ответила она. – Дебют.

Матвей по соседству выразительно кашлянул.

– Да, меня Антоном зовут, – представился Антон.

– Аня.

Дебютантка добросовестно подвинулась вместе со стулом, насколько это было возможно, и Антон точь-в-точь вписался в промежуток между ней и Матвеем.

– Вы из какого отдела? – шёпотом спросил он.

– АПМ. Младший райтер, пока на стажировке.

– Писательница?

Аня улыбнулась, в её глазах промелькнуло что-то озорное.

– Возможно, в будущем.

Их дальнейшему импровизированному перешептыванию помешал вице-президент фонда «Культура вне границ». Владислав Михайлович появился внезапно, будто проник сквозь стену напротив. Вид у него был, как обычно, строгий, лицо абсолютно непроницаемое.

– Шумит. Выключите совсем, – дал он указание насчет кондиционера.

Разговоры в малой студии резко стихли.

– Телефоны попрошу выложить на столы. Записей вести не надо, – продолжил он своим ровным, бесстрастным голосом.

Сопровождавший его плечистый молодой человек из отдела «Siloviki» внимательно проследил за каждым. Аня закрыла ежедневник и положила рядом с телефоном.

– Спасибо, – поблагодарил Лисов. – Я буду краток, коллеги. Внимание к нашей деятельности возросло. Возможны провокации. При попытке задержания или обыска немедленно звоните в штаб. Специальный номер будет вам отправлен в смс, сразу после планерки. Сохраните его!

– Кончились развлекушечки, – пробормотал Матвей.

– До прибытия юриста никаких разговоров ни с кем! – инструктировал Лисов. – Предъявили документы и молчите. Дальше действовать будем мы.

Сказать, что Антон не ощутил волнения, было бы лукавством. Проблем с правоохранительными органами он никогда не имел, а тут, если что, сразу светила политическая статья. Хотя какая именно? «В конце концов что мы незаконного делаем? – мысленно возразил он сам себе. – Пикеты согласованы, там вопросов нет. Фейковую листовку раздавали? Кто-то видел, может доказать? Регина с её художествами – это меня вообще не касается. Другие задания поступят? Тогда и видно будет. Говорят же по телевизору, что у нас такая свобода, которая даже Америке не снилась. Вот и всё, давайте соответствовать».

– Не боитесь? – шепнул он на ухо Ане.

Собственно, шептать больше было и некуда: они вынужденно сидели в такой тесноте, что Антон касался девушки своим боком, чувствуя тепло её тела через две футболки.

– Я не робкая, – шепнула Аня, дотронувшись губами до его уха.

Уловив движение в зале, вице-президент по вопросам безопасности чуть повысил голос.

– Молодые люди, отнеситесь к моим словам серьёзно. Это в ваших интересах.

– Вы что сегодня вечером делаете? – тихонько спросил Антон у Ани, сам удивившись своей решимости.

 

Глава четвертая

Улыбаемся и машем

 

Бизнес-центр напоминал дворец где-нибудь в Дубае. О тамошних дворцах Антон судил, конечно, по телепрограммам о путешествиях, но сравнение напрашивалось само собой. Небоскреб вознесся на десятки этажей вверх и был стилизован под гигантскую спираль из бессчетного множества стеклянных ячеек. Солнце, поднявшееся над Москвой, отражалось в каждом окне и слепило глаза. Ещё выше рокотал вертолет, очевидно, готовясь к посадке на невидимую снизу крышу здания.

«Не наш ли прилетел?» – подумалось Антону. Он сразу отогнал эту мысль как абсурдную, ибо тогда терялся смысл их присутствия у центрального входа. Делегация из членов нескольких штабов, собранная со всей столицы, уже около часа томилась между парковкой и ступеньками, которые вели к автоматически раздвигающимся дверям. Было их в общей сложности человек сто – молодых людей чуть меньше, девушек чуть больше, в полном соответствии со статистикой.

Весь двадцать восьмой этаж бизнес-центра арендовал Федеральный антикоррупционный комитет, яростно обличавший депутатов и чиновников от партии власти. Его расследования, которые упоминала Регина в разговоре с Антоном, раз за разом взрывали российский интернет, подхватывались и смаковались популярными блогерами. Отважные сотрудники комитета вскрывали хищения при закупках одеял для детских садов, бичевали переселение москвичей из старых «хрущёвок». Запускаемые ими дроны снимали загородные резиденции заместителей министров и начальников департаментов. На материалы ФАК регулярно ссылались иностранные СМИ, подчеркивавшие, что «стране-бензоколонке» ещё далеко до подлинных стандартов демократии и прав человека.

Председатель антикоррупционного комитета был избран на этот пост группой из пяти или шести своих сподвижников, которые и составили сам ФАК. Его же называли неформальным лидером оппозиционной коалиции на выборах. Неформальность заключалась в том, что лидер никуда не баллотировался, поскольку имел непогашенную судимость. Дело, возбужденное против него и закончившееся приговором к условному сроку, касалось хищения акций одного предприятия средней руки. Два соучастника борца со злоупотреблениями сели на реальные сроки, а ему мера наказания была смягчена после коллективного демарша послов стран Евросоюза и НАТО.

Будучи несколько стеснен в свободе маневра, лидер просто агитировал свой электорат и указывал, кого поддерживать, а кого гнобить. «Разумное голосование» было его личным изобретением. Антон слышал, что многие журналисты задавали ему вопросы насчет прозрачности отбора кандидатов, которые достойны голосов либеральной общественности. Вождь не снизошел до интервью с ними. В эфире своего телеграм-канала он обозвал их «крысами режима» и пообещал выкинуть из профессии в чудесной России будущего.

Чудесная Россия будущего была центральным образом его политической программы. Кроме коррупции и продажной прессы, в ней следовало искоренить государственные компании-монополисты вроде «Газпрома» и «Роснефти», а также спецслужбы. Эти меры, по мнению лидера ФАК, гарантированно обеспечили бы стремительный рост экономики. Рынок так же, как в девяностые годы, должен был сам всё отрегулировать. Антон, весьма поверхностно изучавший экономическую теорию в вузе, не взялся бы оспаривать такую программу. На его взгляд, она всё-таки грешила популизмом, однако он уже научился понимать, что ради рейтинга политик обязан выступать максимально доходчиво…

– Так, повторим ещё раз! – раздался пронзительный голос остроносой девушки с мегафоном. – Андрей Арсеньевич вот-вот прибудет, пресс-пул тоже. Вы – волонтеры, работаем за идею! Если будут вопросы, как можно меньше подробностей.

Антон повернулся к Ане. Та героически выдерживала стояние на жаре, ей немного помогала белая бейсболка с логотипом ФАК, выданная бригадиром в комплекте с фирменным флажком.

– Крепись! – тихо сказал он и ободряюще улыбнулся.

Андрей Арсеньевич Насыпной был кумиром Ани. Она и в штаб явилась в основном из-за него, видя в этом деятеле грядущего президента всех россиян. Её, по собственному признанию, подкупила та искренность, с которой лидер либералов обращался к своей аудитории. А ещё Аня восторгалась супругой председателя ФАК. Лилия Иннокентьевна, всюду сопровождавшая мужа, представлялась ей идеалом спутницы жизни.

– Понимаешь, они настоящие. Они современные, образованные люди – не то, что наши правители, – с жаром говорила она Антону.

Как узнал Антон на их первом свидании вечером после общей планерки, Аня училась в академии управления, на юридическом факультете. До выпуска коренной москвичке оставался год. Избрать эту специальность ей настоятельно советовали родители, прочившие единственной дочери карьеру в государственном аппарате. Её отец специализировался по корпоративному праву в консалтинговом агентстве и, кажется, был вполне доволен результатами. Мать, искусствовед по профессии, занималась преимущественно домом и мужем, для собственного удовольствия ведя колонку в известном ещё со времен перестройки журнале. Политики она, правда, не касалась, а делала обзоры музеев и выставок.

Служение государству Аню не особенно прельщало. В кругу её знакомых оно считалось низменной рутиной. Что касалось академического окружения, там картина была более неоднозначной. Однокурсники и однокурсники Ани делились на две категории. Если первая осознанно сделала свой выбор и действительно собиралась работать согласно записи в дипломе, то другая рассуждала иначе. Бренд этого учебного заведения традиционно котировался неплохо (хоть и ползли слухи, что под началом ректора-либерала оно постепенно деградирует). Так что, имея на руках заветные «корочки», вполне можно было влиться в солидную частную компанию или банк. Вторая категория численно превосходила первую.

Аню не тянуло и в офис. Ещё в школе она лучше всех писала сочинения, и классная руководительница рекомендовала ей не зарывать талант в землю. Возможно, влияли мамины гены. Поэтому студентка юрфака, начиная с первого курса, активно сотрудничала с вузовской газетой, а чуть позже стала внештатным корреспондентом «Современных известий». Издание, учрежденное радикальными демократами первой волны, имело репутацию вечного рупора оппозиции. Анины заметки брал отдел гуманитарных вопросов, поскольку они были посвящены проблемам отдельных людей. Подобная тематика в «Современных известиях» тоже присутствовала, хотя редакция преимущественно публиковала пространные статьи о дикости и гнилости исторически обреченного авторитаризма.

Дома сквозь пальцы смотрели на увлечение Ани. Мама с папой очень прагматично воспринимали окружающую действительность и были уверены, что их любимое чадо перебесится и образумится. В предвыборный штаб под крышей «Экспериментальной творческой студии авангардного искусства» она пришла по собственной инициативе, чтобы внести свой вклад в борьбу за чудесную Россию будущего…

В телефоне остроносой девушки заиграли фанфары. Та вскинула трубку ко рту.

– Да! Что? Минутная готовность? Принято!

Делегация, разомлевшая на жаре, зашевелилась.

– Подтянулись! Подравнялись! Помним про волонтеров! Улыбаемся и машем флажками!

– Он всегда общается с активом. Запросто болтает, делает селфи с ребятами, – успела прошептать Аня. – Я тоже попрошу сделать селфи.

Антон не шибко увлекался этим видом фотографирования, но против ничего не имел. Он поправил бейсболку на голове и устремил взгляд в сторону проспекта. Оттуда к бизнес-центру сворачивал целый кортеж.

Впереди катил темно-синий внедорожник со здоровенным никелированным бампером. За ним следовали три микроавтобуса Mercedes с зашторенными окнами, а замыкал колонну ещё один джип. Часть парковки была зарезервирована специально для них.

– Ура боссу, – то ли серьёзно, то ли не очень успел произнести Матвей, стоявший слева от Антона.

Первыми из двух немецких микроавтобусов высыпали представители медиа, мальчишки и девчонки явно моложе Антона и Ани. Съёмку вели почти все – кто на профессиональные цифровые телекамеры, кто на фотоаппараты и смартфоны. Тренированные молодые люди, несмотря на жару, как на подбор в одинаковых чёрных костюмах, высадившиеся из внедорожников, образовали живой коридор перед третьим автобусом. Наконец, дверь отъехала вбок и появился он – лидер с супругой.

– Ура-а-а! – грянули бригадиры.

– Ура-а-а-а-а!!! – по нарастающей подхватила делегация.

Председатель ФАК был точно таким, каким наблюдал его Антон в роликах и клипах. Ростом он превосходил всю свою свиту, кроме телохранителей, которые превосходили его и шириной плеч. Одежду, как и во время разоблачительных эфиров, предпочел неформального покроя – светлую рубашку в мелкую голубую клетку, с засученными по локоть рукавами, и вареные джинсы. С нею хорошо гармонировали светлые же мокасины.

Скуластое лицо с высоким лбом было гладко выбрито и равномерно покрыто загаром. Губы уже растянулись в приветственной улыбке, а чуть сузившиеся глаза из-под густых ресниц были устремлены прямо на публику. Вождь оппозиции отработанным жестом подставил руку, помогая жене сойти с подножки. Затем обе его руки взметнулись вверх.

– Привет! – прозвучал громкий возглас.

Те члены штабов, кому не досталось флажков, зааплодировали. Остальные замахали флажками так, как было предписано. Антон хлопал тоже. Лидер сделал несколько пружинистых шагов навстречу сторонникам.

– Я виду будущую Россию! Чудесную страну, где нет места воровству и произволу! – уверенно провозгласил он. – Знайте: она – это вы!

– И Зайцев с ним, – услыхал Антон восторженный шепот Ани.

На шаг позади вождя, действительно, следовал его бессменный советник и политтехнолог Лев Зайцев. О нём Антон довольно много прочел на разных ресурсах, готовясь к сегодняшнему мероприятию. У Зайцева была репутация умнейшего человека в окружении Насыпного. Родившийся в глубинке далеко от Москвы, он сделал феерическую карьеру по компьютерной части и в сфере IT. Второе высшее образование получил в Брюсселе, открыл свою фирму в Гааге, имел второе гражданство Мальты. Преуспев как бизнесмен, вдруг переключился на политику. «Моя цель – принести свободу в Россию», – заявлял он.

Зайцев был крайне резок в высказываниях и смел в поступках. От каждого активиста и сторонника он требовал того же. Как-то раз, во время кампании на Урале, его арестовала местная полиция. Ему вменили в вину попытку получить доступ к персональным данным избирателей. В том регионе в Госдуму баллотировался юноша из числа ассистентов политтехнолога, и кампания сразу приобрела скандальный оттенок. Лучшей обороной Зайцев считал атаку, поэтому на провинциалов с первых дней полились потоки компромата. Кандидата-конкурента открытым текстом обвинили в казнокрадстве и пообещали упрятать в тюрьму после выборов. Но вместо этого наручники примерял сам технолог.

Эпизод с персональными данными толком так и не расследовали. В знак солидарности с узником совести Львом Зайцевым в Екатеринбурге высадился многочисленный десант волонтеров, которыми командовал лично председатель ФАК. Они устроили несанкционированный митинг у здания ГУВД, ощутимо запахло беспорядками. Вмешался губернатор, за ним генералы из Москвы, и задержанный был отпущен. Либералы долго шумели об этом случае как о своей победе над провокаторами и лжецами…

– Спасибо, друзья! Спасибо вам! – повторял лидер, делая наклоны головы то вправо, то влево.

Антон и Аня занимали места в шеренге встречающих примерно на полпути от парковки к ступенькам бизнес-центра. Вождь двигался медленно, однако, похоже, не думал останавливаться. Передний телохранитель уже миновал их. «Кажется, не до селфи». Эта мысль Антона совпала с действием, предпринятым Аней. Он не успел опомниться, как она очутилась прямо перед Насыпным.

– Андрей Арсеньевич, можно один кадр?

Её умоляющие глаза наткнулись на совершенно ледяной взор супруги оппозиционного вождя.

– Куда вы лезете, девушка? – прошипела Лилия Иннокентьевна. 

Аня застыла с поднятым смартфоном, как пораженная молнией. Вождь мягко обогнул её, по-прежнему кивая массовке. Его жена, мгновенно сменив злобную гримасу на белозубую улыбку, прошествовала следом.

– Вы слышали? Не мешайте! – повелительно бросил Зайцев, без церемоний отодвигая Аню с дороги.

Пресса с бейджами на шнурках, как с хомутами на шеях, забегая вперед и приседая, без передышки снимала вероятного президента всех россиян.

 

– Как так можно? Ведьмы свои… – несколько раз повторила Аня, когда они уже сдали бригадиру бейсболки с флажком и вернулись в творческую студию Хмелевского.

– Не надо, не расстраивайся, – как можно мягче сказал Антон, который совсем не имел опыта утешения девушек.

В штабе он тоже не вёл ни с кем задушевных бесед. Тут народ в перерывах между боями, вообще, болтал о другом. Например, о том, где лучше всего посидеть на веранде, попить настоящего итальянского капучино или ирландского пива, в каких бутиках есть выгодные скидки на брендовые вещи и обувь, когда появится в продаже очередной iPhone с аксессуарами к нему. Изредка упоминали новые фильмы, только вышедшие в прокат – само собой, только зарубежные. Ещё часто говорили о кредитах – где можно взять, чтобы перекрутиться с погашением предыдущего займа, как использовать банковские карты, строго ли проверяют заявки на выдачу ипотеки. Москва, если вслушаться, представала перед Антоном каким-то симбиозом гастрономии, универсального магазина и финансовых услуг.

Москвичей, кстати, в коллективе было мало, безусловно преобладали приезжие. Хабаровск, Иркутск, Новосибирск, Барнаул, Архангельск, Самара, Брянск, Новгород, Ставрополь – хоть изучай по ним географию страны. Откуда только ни слетались на проект желающие подзаработать и, если повезёт, зацепиться за город больших возможностей. Кому-то что-то многозначительно и туманно обещали, как Женька Скороходов, кто-то действовал исключительно на свой страх и риск. «А что будет в сентябре, после выборов?» – уже неоднократно спрашивал себя Антон. За ответом он, понятно, ни к кому не обращался.

– Еле нашел тебя, – послышался бодрый голос Матвея, заглянувшего в кабинет к райтерам. – Чеши в собес, ты последний остался из наших.

– Зачем?

– Затем. Аванс дают. Праздник, короче.

Казначей в «Отделе Собес», приземистый мужчина неопределенного возраста, с кислым выражением лица и круглой лысиной, без лишних слов положил на стол перед Антоном чистый бланк.

– Заполняйте расписку.

– Паспорт нужен? – дёрнулся Антон.

– Не нужен. Только фамилия, имя и отчество полностью. Число сегодняшнее. Сумму цифрами, потом прописью.

– Какую сумму?

Казначей назвал. Антон слегка оторопел. Таких денег он не то, что не получал ни разу в жизни, но и просто в руках не держал.

– А… там всё верно у вас?

Мужчина переменил выражение лица на ещё более кислое.

– У меня всегда всё верно. Не задерживайте очередь.

В штабе не поскупились, оценивая хлопоты нового бойца. От полученного аванса стало несколько веселее и теплее внутри, хотя скверный осадок от лицезрения вождя до сих пор не рассосался. Из той части главного коридора, которая примыкала к входному тамбуру, неслись нечленораздельные вопли, и Антон направился туда.

Перед тамбуром подобие первобытного танца исполняла Регина. Она неуклюже вертелась, насколько ей позволяла комплекция, притоптывала ногами и не в такт прихлопывала себя ладонями по бедрам, издавая что-то среднее между кудахтаньем и повизгиванием. Рядом поощрительно били в ладоши двое «сказителей». Ани среди них не было.

– Сразу всю зарплату получила? – поинтересовался Антон.

– Мимо! Угадывай ещё! – не прекращая дикую пляску, прокричала повелительница ботов и троллей.

– Отпуск?

– Салага ты ещё! Кирдык нашей профессорше, понял?

– Что значит кирдык? – Антон почуял недоброе.

– Увезли с инфарктом прямо из института. Доконали мы её!

Антону было одиннадцать лет, когда он вдвоем с мамой навещал в больнице своего дедушку, маминого отца. Тот лежал в отделении кардиологии как раз после обширного инфаркта. Крупный, сильный и, в сущности, не слишком ещё старый мужчина, он едва не умер в операционной. Лицо его было бледным, голос тихим и каким-то шелестящим. Большая рука с пигментными пятнами на коже неподвижно лежала поверх казённого одеяла, и маленький Антон робко притронулся к ней. «Ничего, выберемся», – выдавил из себя дед, ребенком переживший войну. Он действительно выбрался, а умер весной минувшего года, в один из первых дней мая, когда деревья стояли в цвету.

– Она живая?

– Сто пудов. Нас переживёт!

Разделить с коллегами их ликование Антон никак не мог. Кивнув и пробормотав «Прости, спешу», он проскользнул мимо Регины. Солнце клонилось к закату, было по-прежнему жарко, однако на улице ему дышалось легче, чем в кондиционированном воздухе штаба.

 

Идея отправиться на экскурсию по Москве-реке принадлежала Ане. На предложение Антона развеяться после трудового дня она ответила своим – увидеть город с необычной стороны. И он был благодарен ей. Прогулочный теплоход, урча мотором, повёз их и ещё полсотни пассажиров от моста «Багратион» на северо-восток, вдоль Краснопресненской набережной и дальше. Диск солнца полностью скрылся за шпилем сталинской высотки, от воды веяло прохладой. Постоянная московская суета отступила, к обоим пришло состояние полнейшего расслабления.

Оба билета оплатил Антон. Попытку Ани внести свою долю он мигом отмёл.

– Джентльмен угощает? – улыбнулась она.

– Только так.

Необъятная столица, по которой он без устали колесил в составе мобильного отряда, на самом деле открылась Антону по-особому. Смеркалось, и на его глазах начала зажигаться подсветка стоящих по обоим берегам зданий. Река сделала крутой поворот.

– Слева Новый Арбат, впереди метромост… Вон там, справа, Киевский вокзал… Скоро Новодевичий монастырь…

Музыка из репродуктора звучала чересчур громко, и Аня наклонялась к Антону совсем близко, комментируя то, что он видел. Напряженный, нервный день заметно утомил её, но на теплоходе она заново воспряла к жизни. Он уже не помнил, когда и с кем в последний раз чувствовал себя так спокойно. Сладковатый запах волос Аниных волос пьянил.

Перед посадкой Антон пробежался по последним новостям в интернете. Ректору института стало лучше, главный врач больницы заявил, что угрозы для жизни нет. О том, будет ли кандидат продолжать гонку, сведений пока не было. «Имеем ли мы право так поступать с человеком? Даже если она из чужой нам партии, даже если коррупционер… Травить, как зверя на охоте? Не слишком ли?» С такими мыслями он взошел на борт.

– Подплываем к Лужникам, впереди справа будут Воробьевы горы, – поясняла Аня.

– Я тебе задам неожиданный вопрос, – сказал он.

– Какой?

– Почему ты общаешься со мной?

– В смысле?

Нужные, единственно верные слова никак не слетали с языка. Антон покраснел, как тогда в квартире на Чистых прудах в обществе Эрики с Настей, но в полутьме это не было заметно.

– Ну, есть ребята интереснее меня, умнее, образованнее. Москвичи, наконец.

– Господи, что за ерунду ты сейчас несёшь, – спокойно ответила она.

После этого Антон смутился окончательно. Затянувшееся молчание нарушила Аня, когда теплоход опять начал плавно делать «Лево руля».

– Нескучный сад… Я обожаю в нем бегать и гулять.

– А что на другом берегу? Очень большое здание, всё в огнях?

– Министерство обороны.

«Осенью мне уходить, – тут же подумал Антон. – К тому времени она уже и забудет, как по речке катались». Но размышлять о неминуемом (и, видимо, навсегда) расставании не хотелось. Осознание этого факта отступило на очень дальний план, где и находилось раньше. Он снова разглядывал дома и мосты, циклопическую фигуру Петра на острове, храм Христа Спасителя, багровые башни и стены Кремля…

– Котельническая набережная, окончание нашего маршрута! – объявил помощник капитана.

Теплоход аккуратно причалил к пристани за Большим Устьинским мостом. О том, что это был именно он, Антону тоже сообщила Аня. Прямо над ними на фоне уже совсем чёрного неба высился ещё один небоскрёб послевоенной эпохи.

– На метро? – спросил Антон.

– Я рядом живу, в соседнем доме, – сказала Аня.

– Ух ты, – вырвалось у него.

– Тебе на «Китай-город» или «Таганскую», расстояние примерно одинаковое. Быстрым шагом минут двадцать. Если идти не хочешь, можем такси вызвать.

– Двадцать минут – ерунда, я дойду.

В принципе всё было произнесено. Антон вздохнул и взял её за руку. Аня улыбнулась и прильнула к нему, сама сократив дистанцию между ними до полного неприличия. «На фиг эту осень», – чуть не выпалил он вслух, нежно обнимая девушку. Их первый поцелуй был очень-очень долгим. Антону почудилось, что прошла бездна времени, хотя на самом деле максимум секунд тридцать.

– Я пойду, а завтра мы увидимся снова, – мягко сказала Аня.

Он молча кивнул и смотрел ей вслед, пока она не скрылась в арке длинного, с высокими этажами дома с окнами на реку. Выбрав для продолжения маршрута «Таганскую», Антон направился прямо по набережной. Карта показывала, что ровно через километр надо будет свернуть вглубь квартала, а оттуда до метро оставалось всего метров пятьсот по переулкам.

На Котельнической было светло почти как днем. Парами неспешно брели гуляющие, мимо прошмыгнул мальчишка на электрическом самокате, затем Антона обогнала энергично бегущая девушка в спортивном костюме и наушниках. Со свистом проносились дорогие иномарки. Между домами, на пригорке, Антон увидел небольшую белую церковь с двумя куполами примерно одинаковой высоты, один уже, другой шире, и приостановился полюбоваться ею.

Теплый воздух обволакивал и расслаблял. Москва уже не казалось такой неприветливой, как в день приезда. Вкус от поцелуя ещё чувствовался на губах. Антон переживал фантастическое блаженство и понимал, что завтра оно повторится вновь. Легковая машина, затормозившая у тротуара метрах в пятнадцати впереди, не привлекла его внимания. Инструктаж на тему бдительности был практически забыт после сегодняшнего романтического плавания. Бойца мобильного отряда вернул в реальность незнакомый мужской голос.

– Антон Сергеевич! Подождите, пожалуйста.

Резко обернувшись, Антон увидел позади себя человека в сером костюме. Его точно не было поблизости, когда они с Аней прощались. Он словно материализовался ниоткуда… или, может, перемещался удивительно тихо.

– Подождите, нам надо поговорить, – сказал незнакомец, делая шаг навстречу.

 

Глава пятая

Будет жарче

 

Антон сделал шаг назад. Боковым зрением уловил другое движение и не ошибся. Из машины синхронно вылезли двое, встали поперек тротуара. С одной стороны была река, с другой – довольно широкая проезжая часть. Кинуться через неё на авось, вдруг повезёт увернуться от несущихся автомобилей – и вверх по пригорку, мимо церкви, во дворы? Наверняка там не везде светло, можно попробовать оторваться и скрыться. «Но эти точно профессионалы и знают город лучше меня. Может быть, они этого и добиваются – увести меня с людной улицы, а там твори, что хочешь», – даже не успев по-настоящему испугаться, почти отстраненно подумал он. Или прыгнуть в воду? Тут, если постараться, можно переплыть. Хотя они проедут через мост быстрее, чем он доплывет…

– Не бойтесь, мои коллеги не причинят вам вреда, – человек в сером костюме как будто читал его мысли.

В его внешности было что-то общее с Лисовым. Совсем не запоминающееся лицо без эмоций, седина в волосах, похожая осанка. Правда, от глаз не веяло таким холодом.

– Вы кто? – хрипло спросил Антон.

Незнакомец представился, подняв на уровень глаз красную книжицу в прозрачном пластике.

– Я буду отвечать на вопросы только в присутствии адвоката.

Человек издал звук, похожий на сдавленный смех.

– Вас никто не собирается допрашивать. Мы просто поговорим.

Он спрятал книжицу и махнул рукой. Молчаливые коллеги сели обратно в машину.

– О чём будем говорить? – Антон убедился, что по крайней мере сию минуту его точно не будут хватить, тащить и паковать.

– О вашей… э-э… общественной деятельности, конечно. Назовем её так.

– А что в ней противозаконного?

– Если говорить о вас лично, то на данный момент не Бог весть что. Но ситуация динамичная, всё может измениться очень быстро.

– Ваша служба в курсе таких подробностей? – сказал Антон, стараясь, чтобы его голос прозвучал иронически.

– Наша служба в курсе многих фактов, – невозмутимо ответил офицер в штатском.

– Получается, вам нужна от меня дополнительная информация?

– Нет, не нужна.

Антон оторопел.

– Тогда зачем…

– Я действительно просто хочу пообщаться. Среди всей это публики вы, похоже, самый искренний и порядочный человек. Разумеется, есть и другие небезнадежные.

– Спасибо, конечно, на добром слове, – пробормотал Антон. – Простите, я не разобрал имя-отчество…

– Александр Иванович.

– Да, Александр Иванович, мне как-то не верится. Ваше учреждение просто так ничего не делает.

– Ох и недоверчивая молодёжь пошла, – весело усмехнулся новый знакомый. – А если серьёзно, то вы понимаете, куда влезли?

– В России уже запрещено заниматься политикой? Все партии равны, но есть одна равнее других? – ощетинился Антон.

– Я знаю, откуда эта фраза, её придумали наши западные партнеры много лет назад, – заметил Александр Иванович. – Проблема не в партиях. Ваш харизматичный лидер, которого вы столь бурно приветствовали сегодня… знаете, откуда он прибыл?

– Из отпуска, по-моему, – нетвёрдо ответил Антон, которому эту версию поведал Матвей.

– И где он проводил отпуск, тоже знаете?

– На юге, судя по загару.

– Верно, на юге. Точнее, в южной части Калифорнии. Санта Моника, Малибу, Санта Барбара.

– Туда нельзя ездить?

– Почему нельзя? Просто дорого. Сказать, сколько стоит такой двухнедельный тур всей семьей, в долларах? А дорогой Андрей Арсеньевич предпринял ещё вояж по Среднему Западу. А его сын знаете, в каком американском университете учится из числа привилегированных, из «Лиги плюща»? Полагаете, бесплатно?

– Я в чужой карман не приучен заглядывать, – Антон почувствовал слабость своей аргументации.

– Хорошая черта. Но вот нам приходится. Или прикиньте цену аренды офиса ФАК, небоскреб вы видели, оценили. Кортеж с охраной на его фоне просто семечки. Или волонтеры ваши – они разве за спасибо на кампаниях вкалывают? Только не возражайте, что за чудесную Россию будущего, не надо.

– Ну и что?

– В целом выходят огромные суммы. Даже не миллионы, а десятки и сотни миллионов рублей. Откуда они? Насыпной является временно неработающим, его жена тоже.

– Он брокер на электронной бирже, – привел Антон деталь биографии вождя.

Александр Иванович саркастически засмеялся, расстегнул пиджак и облокотился на парапет набережной.

– Биржа – идеальное прикрытие. Где взял? Выиграл. Как в казино. Человеку периодически сливают инсайдерскую информацию, он богатеет. Не подкопаешься! Но Насыпной – не фотомодель, ему подарки не за красивую внешность преподносят. С внешностью, кстати, тоже консультанты поработали…

– У вас все шпионы или пособники. Вы их под кроватью у себя не ищете? – перебил Антон.

Собеседник ничуть не обиделся.

– Я пришел в органы в сложные времена, когда вы только родились. На нас смотрели косо, лепили ярлыки за преступления и ошибки совсем других людей. Мы выдержали, не сломались. Безопасность государства была и будет всегда, кто бы им ни правил под каким угодно флагом. Этого вы не станете отрицать?

Здесь отрицать вроде было нечего.

– На нашу страну идет мощнейшее давление. Вы как умный человек это тоже понимаете. Санкции – только видимая часть айсберга. Насыпной принимает помощь от тех, кто добра нам явно не желает. Шпион или не шпион – это суд должен решать, но мы фиксируем его реальные контакты с иностранными спецслужбами. И его окружения тоже, – прибавил Александр Иванович.

– Зайцева имеете в виду, что ли?

– Не только. Но вы верно определили ключевое звено. Этот тип в чём-то даже опаснее Насыпного. Таких, как он, выращивали заранее, подпитывали через якобы научные фонды, гранты. К нему разные нити сходятся. Кроме финансов, Зайцев отвечает за информационное сопровождение.

– Не понимаю. Загадками говорите, – пожал плечами Антон.

– Вас не удивляет мощь вашего штаба в интернете?

По спине у Антона пробежал холодок от того, как много на самом деле знал этот человек.

– Вообще, удивляла…

– Верите в то, что кучка диванных писак накрывает всё русскоязычное пространство?

Антон молчал.

– Читали когда-нибудь про базу Форт-Мид в штате Мэриленд? Там дислоцируется Кибернетическое командование США. Его специалисты технично подыгрывают вашей «Группе БРСС» и аналогичным структурам в других штабах коалиции. Но у нас есть свои профессионалы, не хуже. Благодаря им мы знаем, откуда ноги растут, – выдал Александр Иванович. –  Между прочим, все обличающие съёмки ФАК, сделанные якобы с беспилотников, – дворцы, виллы, поместья, – это качественная компьютерная графика. Нарисовано в Голливуде.

– Как?

– Так же, как высадка на Луне.

– Почему вы не заявите обо всём открыто? Почему… я не знаю… министр не выступит?

– Решения подобного рода принимаются на более высоком уроне. Значит, пока время не пришло.

В тёмной воде Москвы-реки перед ними дрожали огни фонарей и домов. Пыхтел, разворачиваясь, ещё один теплоход с отдыхающими. Играла и переливалась лёгкая музыка, были слышны громкие голоса и чей-то смех. Рассказу о Насыпном и его комитете верилось всё равно с трудом.

– Слушайте, но это всё же мирный протест, – попытался возразить Антон, осознавая, что выходит не очень убедительно. – Люди станут депутатами, почувствуют ответственность…

– Им не нужна ответственность, им нужны потрясения. Они идут не строить, а ломать, – отрезал человек из органов.

– Ну, а Лисов Владислав Михайлович… он разве не из ваших?

– Он предатель, – помрачнел оперативник со стажем.

– Мне нужно больше доказательств, – подумав, сказал Антон.

Александр Иванович вздохнул.

– Вы упрямы. Совсем как я в молодости. Наверное, жизнь должна расставить всё по местам. Только не совершите непоправимую ошибку, ладно? Московское бурление – это далеко не вся Россия. Есть такое понятие «глубинный народ». Наверное, слышали. На него мы надеемся, ему верой и правдой служим, что бы ни происходило. Для вас важна справедливость, но запомните – правым можно быть только вместе со своей страной.

Проходя мимо Антона, он легонько хлопнул его по плечу.

– Зачем вам эти активисты с двойными гражданствами и открытыми визами? Вы на сто процентов наш человек, настоящий, нормальный. Вам бежать некуда, а главное зачем? Родина здесь, не за бугром.

Разговор был окончен. Антон остался стоять у гранитного парапета, в его голове роилось и сталкивалось множество разных мыслей.

– Я сейчас наберу ваш номер, а вы сохраните мой на всякий случай, – предложил напоследок Александр Иванович.

Машина с ним и его безмолвными коллегами плавно тронулась с места и пропала в конце набережной. В кармане у Антона тренькнул и замолк телефон.

 

Их подняли, как было заведено в лагере, в шесть утра. Разрешалось быстро облегчиться и умыть лицо холодной водой, потом следовал кросс. Стадион заменяла обширная территория вроде природного парка, с сильно пересеченной местностью. Приходилось не просто бежать, но и время от времени перепрыгивать через коряги, форсировать ручьи, кое-где продираться сквозь кустарник. Направление и темп задавал командир мобильного отряда.

Гена Овчаренко был настоящим атлетом ростом за метр девяносто, с рельефной мускулатурой и без грамма лишнего веса, длинноногий, чернявый, с мохнатыми бровями, которые нависали над жёлто-карими, навыкате, глазами. Лет ему исполнилось, по прикидкам Антона, двадцать восемь – тридцать. В речи командира периодически проскальзывали несвойственные москвичу, скорее деревенские словечки, да и сам выговор был мягким и вкрадчивым, без резкого «аканья» и акцентированных согласных.

Как-то в перерыве между занятиями, под настроение, Антон деликатно поинтересовался, откуда Гена родом, не с Кубани ли случайно.

– Ага, с города Сочи, где тёмные ночи, – шутливо ответил тот.

По глазам было видно, что он смеется над бойцом и не собирается скрывать это.

– Классно там, наверное, под пальмами, – подыграл ему Антон.

Их отъезд из столицы три дня назад происходил под покровом ночи и был стремительным. Бывшего боксера Григория и Антона забрали из кондоминиума во втором часу, когда в комнате у Эрики с Настей уже установилась тишина. Везли на микроавтобусе с зашторенными окнами, сначала покружив по улочкам старого города, вместе с ещё десятком незнакомых молодых людей. Предварительно старший экипажа распорядился выключить телефоны и вынуть сим-карты.

Где-то у линии железной дороги (было отчетливо слышно грохотавший мимо них поезд) сделали остановку. Пересадили пассажиров из маленького автобуса в большой, где им едва хватило мест. Устраивались в темноте, наощупь: включать в салоне свет было запрещено. Затем автобус больше часа ехал в сторону от Москвы. Украдкой отодвинув краешек шторы, Антон не разглядел за стеклом ничего, кроме густого леса и каких-то заборов.

Тренировочный лагерь разместился внутри огромного частного владения – или, как его окрестил Антон, поместья, обнесенного сплошной оградой метра в четыре, со спиралями Бруно по гребню. Ребят поселили в отдельном сооружении, которое до их прибытия было, кажется, крытым спортивным манежем. Кроватями по-походному служили туристские спальные мешки, еду приносили курьеры в заплечных ящиках-термосах. Для утоления жажды прямо в помещении стояли упаковки баклажек с питьевой водой.

За манежем раскинулся теннисный корт, за ним ровное, как стол, футбольное поле с разметкой и воротами, открытый бассейн, а дальше в окружении голубых елей – помпезный особняк в английском стиле. Похожие строения, но более скромных размеров, Антон видел в сериале по романам Агаты Кристи. 

Помимо кросса утром и перед обедом, в программу физподготовки входило разучивание элементов рукопашного боя. Здесь тоже солировал Овчаренко. Ассистировал ему явный араб или турок, смуглый и бородатый, по-русски почти не говоривший. Готовили к уличным схваткам.

– Главное – разбить их строй, – учил их Гена тактике. – Вырвали одного и валим его сразу, толпа ногами затопчет.

Иностранец, которого он представил как Али-Бабу, показывал, как готовить и применять «коктейль Молотова». Его движения были отработаны до полного автоматизма. Наверное, он смог бы проделать всё необходимое даже с завязанными глазами.

– Забрасываем кучно, тогда им никакая защита не поможет, – инструктировал Гена. – Заполыхают, как «Беркут» на Майдане, что твоя новогодняя ёлка.

Антон особенно переживал из-за того, что не сумел предупредить Аню о своем отъезде. Телефоны с симками никому не вернули, их принял на хранение тот же Овчаренко. Одна надежда была на оставшихся в творческой студии ребят из «легкой кавалерии». По крайней мере, она поймет, что он не сбежал после свидания, а отправился в командировку.

Кроме того, покоя не давала вечерняя беседа на Котельнической, у храма Николая Чудотворца. Перед встречей с Александром Ивановичем у Антона накопились и свои собственные сомнения насчет желательности участия в так называемом параллельном проекте. Давно было ясно, что от театра и, вообще, искусства штаб с его делами бесконечно далек. Представить себе, что у него есть хотя бы теоретический шанс попасть в коллектив к Хмелевскому, Антон уже не мог, как ни старался. К тому же сам Хмелевский после личного знакомства утратил существенную долю обаяния.

Деньги, естественно, имели значение. Антон понимал, что без них Москва для него никогда не станет родной и близкой. Вряд ли где-нибудь ещё за пределами штаба ему будут платить хотя бы половину той суммы, которую составлял его оклад. Да, эта работа временная, но ведь у ФАК и коалиции есть постоянное ядро, куда можно проникнуть, проявив рвение и смекалку. Только та ли это работа, о которой он мечтал? Имеет ли она хоть что-то общее с призванием?.. А взять политическую сторону происходящего – действительно, не слишком ли круто берёт господин Насыпной со товарищи?

Обуреваемые сомнениями и тягостными раздумьями, Антон нарушил заповедь вице-президента по безопасности, не сообщив ему о беседе с сотрудником органов. «Лисову не обязательно об этом знать. В конце концов, что у нас было-то? Просто пообщались и разошлись», – решил он…

– Оттянем курсы и, считай, что посвящение ты прошел, – сказал Матвей, валявшийся на траве возле пустого теннисного корта.

– Откуда знаешь?

– Я здесь уже бывал. Сейчас для меня это так… повышение квалификации.

Антон, присевший рядом в ожидании занятий по контрпропаганде в социальных сетях, задал ещё один занимавший его вопрос.

– Чья вся эта земля? Кто хозяин?

– Олигарх один.

– Что-то не видно его. В Москве живет?

– В Швейцарии, лет пять уже или шесть, – пояснил Матвей.

– А мы с ним в каких отношениях?

– Типа дружеских. По принципу «Ты мне, я тебе».

– Фамилия у него секретная? – поддел Антон.

Матвей прищурился.

– Вообще, я тебе и так уже многовато рассказал. Остальное после посвящения. Договорились?

– Уморились, хлопцы? – вмешался в их диалог Овчаренко, подойдя со стороны бассейна и присаживаясь на корточки рядом с Антоном.

– Жарковато, – сознался Антон и отхлебнул из маленькой бутылочки с водой, которые дозволялось брать на занятия.

– Будет жарче, – пообещал командир отряда.

Он сорвал травинку, повертел её между пальцами, откусил половину, прежде чем продолжить.

– Мы с Матвеем давно знакомы, а тебя, Тоша, я в нашей команде впервые вижу, – зашел Овчаренко издалека. – Скажи, что главное для бойца?

– Думаю, надежность, – помедлив, ответил Антон.

– Близко к десятке. Верность – вот что. Когда готов на любое дело пойти, любой приказ выполнить. Пал на тебя выбор – значит, не рассуждаешь и вперед.

Чем-то совсем недобрым повеяло на Антона от слов Гены и той интонации, с которой они были произнесены. Даже предыдущие уроки уличного боя новобранец мобильного отряда воспринял скорее отвлеченно, будто элемент спортивной игры. Солнце светило всё так же безмятежно, как минутой раньше, где-то на корте чирикали птички, но именно сейчас он ясно понял, что с этим человеком шутки плохи.

 

Ночной подъем на сей раз не удивил Антона. Похоже было, что этим приемом его нынешнее начальство пользовалось охотно. В отряде вчера носился слух о близком окончании командировки. По крайней мере, как утверждал Матвей, для которого путешествие в поместье к олигарху было не первым, ее срок обычно не превышал неделю. Седьмые сутки, считая от момента их выезда из Москвы, истекали примерно в эти минуты.

– Живо! Живо! – светя фонариком, подгонял Овчаренко. – За мной! Бегом марш!

Командир вопреки обыкновению занял место во главе колонны. Но побежали не по привычному маршруту, а в противоположную сторону. Обогнули какую-то хозяйственную постройку, пересекли выложенную плиткой дорожку к особняку и затопали в направлении пруда. Его Антон видел издали, днём. Та часть территории была закрыта для приезжих.

Огромное поместье утопало во мраке. Горела только пара фонарей перед подъездом дома, покинутого своим владельцем, и ещё одиноко плясал огонёк в руке Гены. И бледно светила выщербленная луна в чёрном небе.

Гена вывел колонну к пирсу для катамаранов и лодок, оборудованному в ближнем углу пруда. Под десятками ног загудели толстые дубовые доски.

– Стой, раз-два!

На пирсе их ждали. Мигнул второй фонарик. То был Али-Баба, для подтверждения на секунду осветивший своё лицо. Рядом с ним смутно угадывалась другая, неестественно широкая фигура. Антону вдруг сделалось жутковато, он попытался глазами найти в строю Матвея, который при любых обстоятельствах был весел и бодр. Темнота, однако, не позволяла толком рассмотреть лица даже ближайших соседей.

– Отряд, смирно! Слушай важное сообщение.

Таким голосом Гена не обращался к подчиненным ни разу. Его обладатель, пожалуй, мог вести за собой в атаку, на баррикады, распоряжаться жизнью и смертью людей.

– Вам известно правило: обязательно докладывать о любом контакте с полицией или спецслужбами. Любом! Среди нас есть человек, который грубо нарушил это правило…

У Антона подкосились ноги. «Как узнали? От кого? Взломали телефон? Пробили пропущенный вызов? У меня же пароль… Что теперь будет? Бросят в пруд, как Буратино, что ли?». Он захотел открыть рот, чтобы оправдаться, доказать свою невиновность… Да и в чем он мог быть виновен? И какое они имеют право судить его?

– Этот человек долго был среди нас, – чеканил командир мобильного отряда. – Вы все знали его как товарища и друга…

«Долго? Почему долго? Я впервые тут… Это не я? Другой?».

– Он предал нас. Он плюнул нам в лицо и в душу! Он улыбался нам, а сам стучал на всех, сливал информацию за деньги. Это не человек – крыса! Его зовут Матвей Орехов.

Антон опешил, как пораженный громом. Матвей, так умело руливший отрядом в отсутствие Гены, – двойной агент? От него Александр Иванович или кто-то ещё узнавал, что происходит в штабе? «Правда, куда я попал?» – растерянно подумал он.

– Али, посвети, – приказал Овчаренко.

Луч фонарика выхватил из темноты сгорбленную фигуру Матвея, которого держал перед собой за ворот рубашки второй инструктор, косая сажень в плечах. Волосы разоблаченного агента были растрёпаны, щека обильно выпачкана красным. Весь обмякший, словно из него выпустили воздух, он глядел себе под ноги, не поднимая глаз.

– Мы не можем его отпустить, он слишком много знает, – объявил командир. – На колени!

Матвей покорно бухнулся на доски. Обе его руки были заведены за спину и перемотаны широким скотчем.

– Один из вас разберется с ним. Кто, решит жребий. Это и будет ваше посвящение. Если кому-то хочется уйти, уходите сейчас и навсегда. Вас никто не тронет.

Своё состояние Антон мог без преувеличения определить как паралич. За те мгновения ему потом было мучительно стыдно. Он знал, что поступает как последнее ничтожество, но не сумел превозмочь себя. Одна часть его «я» упорно отказывалась верить в наблюдаемую реальность, другая лихорадочно убеждала позаботиться о собственном спасении. Только очень глубоко внутри безнадежно трепыхалась мысль: «Мы не на войне, надо их остановить».

Не ушёл никто. Второй инструктор тоже включил карманный фонарик. Али с бейсболкой в руке двигался вдоль строя, все брали из неё по одной спичке. «Длинная», – сразу определил Антон.

– К осмотру! – скомандовал Овчаренко.

Короткая досталась парню по имени Илья, самому неутомимому бегуну из новичков и болельщику «Спартака». Избранник судьбы, кажется, хотел что-то вымолвить, но Гена, не мешкая, крепко взял его за плечо и подвёл к Матвею.

– Илюша, давай, – настойчиво произнес он, клацнув затвором и вкладывая в его руку пистолет.

Лучи двух фонариков скрестились на нём и Матвее, как шпаги. От пруда потянуло сыростью.

– Давай, брат, – с ужасным акцентом сказал Али.

Илья приставил ствол к затылку приговоренного и нажал на спуск.

 

Глава шестая

Под столом

 

Тверская была перекрыта чуть выше Георгиевского переулка. От угла театра Ермоловой до дома напротив протянулась сплошная цепь гвардейцев, полностью экипированных для чрезвычайной ситуации. Их головы и лица защищали шлемы-сферы, поверх формы были надеты бронежилеты, вперед выставлены щиты. За первой цепью, метрах в тридцати, расположилась вторая, снаряженная точно так же. Дальше были припаркованы несколько автофургонов с зарешеченными окошками и пара больших автобусов, а ещё ниже, перед спуском на станцию метро «Охотный ряд», проход блокировали тяжелые самосвалы с песком, подогнанные вплотную друг к другу.

Толпа придвинулась совсем близко к внешней цепи. Она густо заполнила всю проезжую часть и оба тротуара, от края до края. Антон обернулся и увидел, что хвост манифестации, судя по всему, пока даже не миновал Пушкинскую площадь и мэрию. Над людской массой реяли флаги ФАК и воздушные шарики с фотопортретом Насыпного, на рукавах, рюкзачках, дамских сумочках демонстрантов были повязаны, как знак принадлежности к своим, белые ленты. Доминировала молодёжь, притом, наверное, каждый третий участник шествия не достиг совершеннолетия. Не пропускавшие ни одного интернет-эфира с Насыпным, они составляли самый фанатичный контингент его приверженцев. 

В самых первых рядах были и старички со старушками, одетые бедно, но чисто. Как выражался лобастый Николай из «кустовиков», «такие у меня за еду агитаторами фигачат». Его подопечные бойко набирали этот контингент возле супермаркетов эконом-класса и авансом, не торгуясь, выплачивали по двести рублей на руки. В первые дни своего пребывания в штабе Антон был бы шокирован подобным методом вербовки, но сейчас он уже ничему не удивлялся.

– На счёт «три»! Раз… два… три! – прокричал кто-то из бригадиров.

– Пропускай! Пропускай! – слаженно грянули передние ряды, за ними подхватили остальные.

Целью демонстрантов от оппозиции был Кремль. Именно под его стеной вождь призвал провести народный сход с требованием допустить на выборы всех кандидатов-либералов. Повод случился позавчера, когда избирком отменил регистрацию нескольких фаворитов «Разумного голосования». Безусловными претендентами на победу их провозгласил сам председатель антикоррупционного комитета, и кампания, развернутая в их пользу, была особенно яростной.

По заключению избирательной комиссии, подтвержденному правоохранительными органами, эти лица утаили часть своих доходов и имущества. Согласно же заявлению Андрея Арсеньевича, имел место правовой беспредел, для противостояния которому он вывел на улицы Москвы своих сподвижников и сторонников. Воззвание за считанные часы собрало полтора миллиона просмотров и примерно столько же лайков в You Tube, на основании чего лидер либеральной коалиции объявил себя выразителем интересов всех россиян.

Антон в составе группы из десятка бойцов мобильного отряда занимал позицию на левом фланге. Группа была смешанной – пятеро опытных ребят и пятеро прошедших посвящение. В ту ночь на пирсе пистолет издал сухой щелчок, но не выстрелил. Очевидно, в нем не было какой-то детали. Илья опять нажал на спуск – тот же результат.

– Ну всё, хватит, – Овчаренко перехватил его руку. – Попытка засчитана.

При виде этой сцены у Антона буквально отпала челюсть. Али рывком поднял Матвея с колен и ножом, ловко извлеченным из рукава, разрезал скотч. Мнимый шпион ожил и улыбался в своей обычной манере, ладонью вытирая с лица то ли краску, то ли кетчуп, изображавший кровь.

– Все выдержали испытание. Матвею отдельное спасибо! – Гена повысил голос до командного. – Сегодня подъём в семь ноль-ноль. Приводим себя в порядок, завтракаем и – обратно в Москву.

«Ну, вот тебе и театр, а ты расстраивался… Всё понарошку было, все играли», – мысленно разговаривал сам с собой Антон, когда отряд бежал назад к манежу. Это была бы чистейшая правда, если бы не одно «но»: Илья не знал о сюрпризе с пистолетом, и значит, собирался по-настоящему всадить пулю в человека. А кто ещё поступил бы так же на его месте? Неужели каждый, кроме Антона, был готов доказать свою верность через убийство?..

– Пропускай! Пропускай! – надрывалась толпа на Тверской.

При виде оцепления демонстранты сбавили ход, а затем остановились метрах в десяти от него. Команды идти до конца пока не было. Антон надеялся, что её и не будет. По словам Матвея, вот-вот должен был появиться сам Насыпной, тогда, возможно, начнутся переговоры. Для другого сценария у мобильного отряда было кое-что припасено.

А пока лидер не появлялся, минуты медленно текли одна за другой, и страсти постепенно накалялись. Подростки, насмотревшиеся роликов о коррупции с видами дворцов и яхт, не подбирали выражений в адрес гвардейцев.

– Суки! Падлы! Лимита! Деревня непромытая! Бомжи! За квартиры продались, ублюдки? Воров защищаете? Ж… лижете у них?!

Остервенелые вопли сопровождались кривлянием, показыванием среднего пальца и плевками. У такого возбуждения тоже была своя причина. Утром, перед выходом на акцию, Антон слышал в штабной курилке, что для пущего подогрева студентов и школьников бригадиры распространили среди них сотни целлофановых пакетиков с белым порошком. Курилку он иногда посещал за компанию, не притрагиваясь к сигаретам – просто для поддержания коммуникации с коллективом.

Где-то сзади, внутри колонны, шла Аня. Ночное исчезновение Антона и его замолчавший телефон сильно встревожили её, но оставшиеся парни из отряда быстро дали ей понять, что волноваться не надо. Встреча в творческой студии была очень теплой, сопровождавшейся объятиями и новым долгим поцелуем.

– Больше так не делай, слышишь? Никогда! – потребовала его подруга.

– Ты пойми, это от меня не зависело, – оправдывался Антон.

– Всё равно не делай! Что я должна была думать? Вдруг тебя машина сбила или арестовали и держат без связи? Нас тут Лисов ещё запугивал.

– Ну, кого сейчас столько без связи держат?

Аня посмотрела на Антона так выразительно, что ему стало стыдно за свой фальшиво-благодушный тон.

– Ладно, обещаю, – сконфуженно пробормотал он.

На полноценное свидание времени им не хватило. Штаб стоял на ушах, лихорадочно готовясь к акции у Кремля, назначенной на следующий день после возвращения Антона из тренировочного лагеря. Отдел АПМ вместе с прочими отделами был мобилизован ради обеспечения массовости. В офисе перед мониторами осталась только дежурная смена «Группы БРСС», наполнявшая виртуальное пространство картинками толпы на Тверской…

– Пропускай! Пропускай!

– Вы не мужики! Твари! Подонки!

Какофония криков едва позволяла слышать Матвея, навалившегося на плечо Антону.

– Давай, будь готов. Телефон никуда не убирай, сигнал в общем чате увидишь. Кодовое слово: «Обедаем». Понял?

Антон покивал в ответ, и Матвей отпрянул от него, стал инструктировать другого бойца.

План был таким. Демонстранты продвигаются в сторону Манежной площади, полиция и гвардейцы преграждают ей путь. Вождь оппозиции лично требует пропустить колонну. В это время несколько мобильных групп перемещаются по другим улицами выходят к зданию Госдумы со стороны Театрального проезда и Большой Дмитровки. Их атака отвлечёт на себя ОМОН, сидящий в больших автобусах за оцеплением. Затем в дело вступает мобильный отряд на Тверской, а толпа идет на прорыв.

– Менты поганые!

Один из подростков, вертлявый и щуплый, с перекошенным лицом и серьгой в носу, протиснулся между пенсионерами в первом ряду и метнул в оцепление бумажный стаканчик с кофе. Тот с глухим стуком ударился о щит, крышка отскочила, брызги полетели в стороны. На поверхности щита образовалась бурая клякса. Гвардеец, державший его, даже не шелохнулся. Так же твёрдо, не реагируя на беснование, стояла вся цепь.

Напряжение, разлитое в воздухе, достигло пика. Илья, который тоже был с ними, снял рюкзак со спины, набросил его на левую руку и расстегнул клапан. «Что твоя новогодняя ёлка», – вспомнил Антон сравнение, использованное Геной. Овчаренко вёл сейчас группу, заходившую на Охотный ряд от Большого театра.

Матвей внезапно вскинул вверх сжатый кулак, другой рукой схватился за наушник от телефона, чтобы тот не выпал из уха. Жест означал: «Всем внимание!».

– Отбой!

Этот его приказ Антон скорее не услышал, а просто прочел по губам, остальные бойцы тоже. 

– Уходим! – прокричал Матвей, ни от кого уже не таясь.

 

Дыхание он перевёл у Трубной площади, до которой добрался по Неглинной. Покинув Тверскую, их группа разделилась. Антон отходил вдвоем с парнем из Омска по имени Алексей. Из предосторожности они несколько раз меняли направление, ускорялись, резко оборачивались. Погони или слежки не было. В подворотне без видеокамеры Алексей забрал у Антона содержимое его наплечной сумки, дав понять, что спорить бесполезно. 

– До встречи, – бросил он и рысцой нырнул в идущий под уклон проулок, почти до середины заставленный припаркованными авто.

На Трубной ничто не указывало на бурные события, развернувшиеся поблизости от Кремля и едва не принявшие совсем экстремальный характер. Народ сновал туда-сюда, как всегда, с непроницаемыми лицами, не торопясь принять участие в сходе за демократию. Питейные заведения, судя по тому, что можно было различить сквозь окна и витрины, были полны. На парковках там и сям тоже не оставалось свободных мест.

Решив, что метро чуть подождет, Антон полез во внутренний карман ветровки за телефоном. Первое же новостное сообщение-молния гласило: «Андрей Насыпной заявляет, что стал жертвой провокации». Как следовало из короткого текста, лидер оппозиции не смог попасть на демонстрацию, поскольку был заблокирован в лифте бизнес-центра. Компания, отвечающая за эксплуатацию здания, уверяла, что лифт застрял между этажами из-за неисправности.

Причина отбоя стала понятной. «Возможно, не худшее окончание революции», – подумал Антон и написал сообщение Ане: «Ты где?» Ответ пришел сразу: «Еду домой, нас отпустили до завтра». «А давай сегодня увидимся?» – отреагировал он. «Я только за», – отозвалась Аня, украсив смс тремя смайликами с сердечками.

– Эй, земляк!

Вздрогнув от очень знакомого голоса, Антон повернул голову вправо. На лавочке под аляповатыми часами с четырьмя здоровенными циферблатами и металлическими завитушками, вальяжно закинув ногу на ногу, сидел собственной персоной Женька Скороходов. Сидел и цедил, кажется, холодный мохито из прозрачного запотевшего стакана с трубочкой.

– Какими судьбами? – искренне удивился Антон.

– Не только же вам в столицах проживать, – иронически ответил старый приятель.

Места рядом с ним, к счастью, оказалось достаточно. По первым же репликам Женьки сделалось ясно, что он в Москве неслучайно.

– Посвятили тебя в нашу веру? – поинтересовался борец за экологию и противник точечной застройки.

– К-какую веру?

– Ладно, не запинайся. Я сам у олигарха гостил и по лесу поскакал не меньше тебя. В нашей сети знаешь столько штыков?

– Сколько?

– Достаточно. Сегодня так… учебная тревога была.

У Антона засосало под ложечкой.

– Ничего себе учебная, – сказал он.

– Ты оттуда? – спросил Женька.

Смысл его слов был понятен, и Антон утвердительно кивнул.

– История с лифтом – тоже часть плана?

Скороходов с довольным видом ухмыльнулся, уйдя от конкретного ответа.

– Слишком не расслабляйся. Скоро начнём – и тогда уж до упора, пока не закончим…

Женькины слова, как звуки заевшей пластинки, крутились у Антона в голове, когда он проходил через турникет, спускался на эскалаторе, затем усаживался на помледнее место в последнем вагоне. Машинист грубо тронул поезд, и пожилая женщина с клеенчатой хозяйственной сумкой, не успев как следует взяться за поручень, едва не упала. Вовремя отрешившись от раздумий, Антон успел подхватить её за спину.

– Садитесь, пожалуйста. Я постою.

– Спасибо большое. Какой воспитанный молодой человек! Видно, что настоящий москвич, – с удовольствием произнесла женщина, даже скорее бабушка при ближайшем рассмотрении.

Огорчать её, уточняя свой статус, Антон не захотел.

– На Тверской опять беспорядки, – продолжила его случайная собеседница. – Крутят, баламутят… Чего добиваются? Ведь правда, как Москва похорошела! Чистота везде, красота. А новые дороги? А метро как растёт? Парки стали какими – отдыхай, спортом занимайся! Концерты, выставки каждые выходные. Всё делается для молодёжи, для будущего. Завидую я вам иногда…

 

В малой студии царила полная тишина. Антон и Аня, обнявшись, лежали на кожаном диванчике у входа. Свет был выключен, как и на всём этаже, только через приоткрытые жалюзи на подоконник падала узенькая полоска от фонаря во дворе.

– Я поехала домой, а потом передумала, – сказал Аня. – Взяла такси и отправилась в приют для животных.

– Для животных? – переспросил Антон.

– Да. Я там часто бываю, помогаю, еду покупаю. А сегодня усыновила котика.

– Прелесть какая…

– Он дивный зайка. Милый маленький пушистик, грудка белая, а сам рыженький, в полоску. Ему недель пять всего. Люди взяли его в семью, поигрались и бросили. Хорошо, девочка одна подобрала и принесла.

– Как же он сейчас без тебя?

– За ним мама присматривает. Он покушал и лёг спать на мягкое одеяльце, – Аня трогательно улыбнулась.

«Правда, за что же мне такое счастье?» – подумал Антон, слушая её дыхание. Ближе к вечеру, когда активность в штабе начала сходить на нет, они списались снова. На его вопрос «Где гуляем сегодня?» она предложила просто поужинать где-нибудь в центре. «А потом?» – написал Антон. «Потом пригласи меня куда-нибудь», – пришло недвусмысленное смс с поцелуями.

Кондоминиум, разумеется, отпадал по определению. Тем более, что Матвей после всех перенесенных испытаний ясно озвучил свои намерения насчёт вечера и ночи. «Отгоню тачку и через магазин дую к вам на хату. Настя с Эрикой заждались. Может, и Люсю оприходуем, если силушки хватит. Пора снять стресс», – сказал он, подмигнув Антону. Оставалось пойти на поклон к Николаю, который уже собирался домой. На смущенную просьбу помочь тот отозвался без колебаний.

– Держи, – он протянул Антону связку ключей. – Как включать и выключать сигналку, сейчас расскажу. Только не перепутай ничего!

– Ты что, не надо, брось, – зачастил Антон. – Вдруг застукают?

– Не застукают. После акции все отдыхать будут. Главное – запомни, какие кнопки нажимать.

Из множества штабных помещений не запиралась только малая студия, и только в ней был диванчик, за счёт которого недавно увеличили количество посадочных мест. Так что иных вариантов у Антона с Аней не было…

– Я уйду отсюда, – сказал Антон. – Это – не моё.

Сказал и напрягся: вдруг не поймет, разочаруется, отвернется. Но Аня только крепче прижалась к нему.

– Мне кажется, и не моё тоже, – ответила она.

От того, что любимая девушка понимает его, Антону сделалось так же хорошо, как от её ласк и объятий.

– Не верю им больше, – продолжала тем временем Аня. – У них только власть на уме и ненависть в глазах. Я так не могу… и не хочу.

«Да, соберу с утра вещи и отчалю. На общую планерку к половине одиннадцатого пусть другие идут. Получку дали, денег хватит комнату снять где-нибудь на окраине и пожить до сентября, а дальше будет видно», – решил он, и будто камень с души упал.

– Уйдем вместе? – предложил Антон.

Вместо ответа Аня впилась в его губы страстным поцелуем. Она всё громче стонала в его руках, отвечая на его движения своими… Несколькими минутами позже они лежали молча, потому что особые слова не требовались. Потом Аня тихонечко шепнула:

– Мне всё-таки домой попасть надо. Не обидишься?

– Что ты? На тебя?

Включать свет она постеснялась, и одевались почти наощупь. Антон проверил, не выпало ли впопыхах что-нибудь из карманов при сбрасывании джинсов на пол. Оставалось только выйти из малой студии, когда в коридоре раздался какой-то шум. Хлопнула входная дверь тамбура. Послышались шаги, которые явно приближались. «Сюда идут», – безошибочно определил Антон.

Не теряя ни секунды, он потянул Аню за собой. Ступая на цыпочках, они пересекли комнату по диагонали и юркнули между двух столов. Антон делал всё, как на автопилоте. Без единого слова он мягко заставил Аню присесть на пол и залезть под крышку стола, а сам последовал за ней. Мгновение спустя дверь, чуть скрипнув, распахнулась. Ночные гости тоже предпочитали сэкономить на освещении. Из коридора внутрь студии метнулся луч фонарика.

– Сигнализацию забыли включить, охламоны, – сказал Лисов.

– Учить ещё и учить надо, – согласился с ним Овчаренко.

Антон замер, прижавшись к Ане и слыша, как стучит её сердце.

– Жалко дурачков?

Невидимый в темноте командир мобильного отряда, судя по интонации, хмыкнул перед тем, как ответить.

– Жалостью можно только дело загубить.

– Ты всё-таки самых ценных с утра пошли куда-нибудь. В пикете постоять или рекогносцировку провести. Придумай сам.

Предчувствие чего-то недоброго возникло у Антона после этих фраз. Почему должно быть жалко? Кого? Ребят из штаба, из отряда? С ними вроде всё в порядке…

– Придумаю. Посветите, пожалуйста, Владислав Михайлович.

До Антона и Ани донесся звук передвигаемого стула. Потом что-то звякнуло. Потом Лисов и Овчаренко минуты две или три не произносили ни слова. Металл ещё несколько раз отчетливо соприкоснулся с металлом.

– Подержите, – наконец нарушил тишину Гена.

Голос его теперь был глухим, еле различимым, словно из-под маски. Аню рядом с Антоном начала бить мелкая дрожь. Он сжал её ладонь своими пальцами, показывая – держись, потерпи. Снова послышалось осторожное «звяк-звяк». Другая пара минут тянулась просто невыносимо, как целая вечность.

Овчаренко спрыгнул со стула, и Аня чуть не дёрнулась из-за стука его подошв. Гена громко выдохнул.

– Готово, – сказал он нормальным голосом.

– Не проколемся? – спросил Лисов.

– Без вас его всегда включают, – успокоил Овчаренко. – А нам и нескольких минут хватит, разнесёт по всей комнате. «Старичок» – проверенное средство, сами знаете. Будет сакральная жертва, и не одна. Предъявим обществу зверства режима.

Антон похолодел. Вице-президент по безопасности не спешил уходить. Ничего не говоря, он зачем-то повёл фонариком вокруг себя. Яркий луч скользнул по стене над столом, под которым спрятались влюбленные, устремился вниз. Если бы не внешняя панель от столешницы до пола, они оказались бы перед Лисовым как на ладони.

– Ищете кого? – осведомился Гена.

– Так… привычка.

Когда пропищала включаемая сигнализация, закрылась подъездная дверь и невольные свидетели выбрались из своего укрытия, Аня мигом ринулась прочь.

– Стой! – Антон обхватил её вокруг талии. – Не спеши, подождём.

– Чего подождём? Что это было, Антон? Ты понял? Это бомба?

– Тише, тише, – он обнимал Аню нежно, но крепко. – Нет бомбы, успокойся.

– А что тогда? Почему будут жертвы?

– «Старичок» – это химическое оружие, боевое отравляющее вещество. Страшная штука, – начал аккуратно объяснять он, стараясь говорить как можно беззаботнее. – После него человек или труп, или инвалид. Могу подтвердить, как специалист… в некотором смысле.

– Мы им дышим?!

– Ничего подобного. Они вмонтировали какую-то ёмкость в кондиционер. Распыление начнется, когда кондиционер включат хотя бы на малую мощность.

– То есть…

– Верно, на общей планерке. Их самих там не будет, конечно – ну, и нужных людей заранее отзовут. Погибших спишут на власть, на спецслужбы. Прекрасный повод для народного возмущения. Можно гораздо больше людей на улицы вывести, любое оцепление снести.

– Боже мой… – вырвалось у Ани. – А откуда ты узнал про «Старичка»?

– Им в позапрошлом году отравили одного перебежчика за границей, нашего бывшего дипломата. Обвинили Россию, ужесточили санкции. Ты не слышала разве, не читала?

Аня отрицательно покачала головой.

– Я только своими темами занималась, правозащитными… Что же нам делать?

– Побудем тут ещё с полчаса. Вдруг они сразу не уехали, следят за входом? А дальше…

Антон достал телефон и начал искать номер Александра Ивановича.

 

Вместо эпилога

 

Поезд шел на запад. Справа, ближе к горизонту, в предрассветном сумраке угадывалось море. Антон стоял у окна вагона и смотрел, не отрываясь. Осенняя степь казалась вымершей. По шоссе, тянувшемуся вдоль железной дороги, проскакивали редкие машины, светя фарами. В вагоне все спали. Под стук колёс опять вспомнились события минувшего августа…

На звонок Антона те, кому следовало, отреагировали молниеносно. Кондиционер в малой студии был с соблюдением всех необходимых предосторожностей вскрыт, ёмкость со «Старичком» извлечена. Все действия фиксировались для протокола. Дозы отравляющего вещества, по словам Александра Ивановича, хватило бы на два таких штаба. «Нам с тобой невероятно повезло», – с чувством сказал он Антону.

Предъявить официальное обвинение тем, кто установил «сюрприз», не удалось. Лисов от дачи показаний отказался. Его защищал один из самых дорогих московских адвокатов, и вице-президент фонда «Культура вне границ» был выпущен из СИЗО «Лефортово» уже через двое суток. Гражданин сопредельного государства Овчаренко предусмотрительно не ночевал по месту жительства, в офисе не появился. Он исчез без следа.

Насыпной, согласно заявлению его пресс-секретаря, для поправки здоровья срочно вылетел в Мюнхен, там и осел до прояснения ситуации. Лилия Иннокентьевна вместе с Зайцевым отбыли туда же. Повторная акция оппозиции не состоялась. Штабы в Москве формально просуществовали до конца кампании, а фактически свернули свою деятельность.

Режиссер Хмелевский возмущенно отверг все подозрения в связях с экстремистами. Хотя внятно объяснить, почему его творческая студия использовалась отнюдь не по назначению, не сумел. И так как на её содержание он регулярно получал средства из бюджета, было возбуждено уголовное дело…

– Возвращайся ко мне, – попросила Аня, когда Антону вручили повестку из военкомата.

Он, как и планировал, остался в столице. Арендовал комнату в Медведково, устроился по объявлению на временную вакансию продавца в аптеку. Как раз пригодился диплом химфака. Ходил на работу, встречался с Аней, а знакомство с её родителями отложил на потом.

Наверное, Антон мог на правах героя обратиться с личной просьбой к Александру Ивановичу, а тот в свою очередь к кому-то ещё. Но делать это он принципиально не захотел. За неделю до отправки, перед самым походом в парикмахерскую для уставной стрижки, ему позвонили – как было сказано, от общего знакомого.

– Завтра в 12.00 вас будут ожидать у Спасских ворот. Проход только в составе группы, так что не опаздывайте и не забудьте, пожалуйста, паспорт, – сообщил приятный женский голос.

В компании других молодых людей и девушек Антона провели в Кремль. Группа была немногочисленной. Пока шли за сопровождающими к Сенатскому дворцу, на ходу обмениваясь короткими фразами, он примерно разобрался, кто его спутники. Один парень победил на всемирной математической олимпиаде, другой преодолел тяжелый недуг и вернулся в хоккей, а малышка на голову ниже Антона, оказывается, считалась надеждой русского изобразительного искусства. Рядом с ними он ощутил себя не то, чтобы самозванцем, но малость не в своей тарелке. Их усилия и заслуги были несравненно важнее его единственного поступка.

О том, что, пожалуй, он занимает не вполне своё место, Антон продолжал смущённо думать до тех пор, пока адъютант не открыл дверь просторного кабинета, в котором их рассадили на красивых стульях, и не вошел упругим шагом Верховный Главнокомандующий…

 

– Что, Горелов, не спится? – спросил старший команды, капитан Фархутдинов.

– Никак нет, – Антон оторвался от окна.

Поезд следовал в Крым. Антона ждал мотострелковый полк, созданный в самые тревожные дни Великой Отечественной и пронесший своё знамя до Берлина. Предстоящая служба больше не смущала и не тревожила. Сами собой нашлись ответы на вопросы политического свойства. Точно пелена спала с глаз, и наступило прозрение. «Нельзя быть правым отдельно от своей страны, своего народа. Вот главная истина, остальное от лукавого. Никаким кукловодам нас не сломить, не изменить. Что бы ни подбрасывали нам, кого бы ни засылали, выстоим!».

Солнце вставало на востоке яркое и чистое, без малейшего пятнышка, разгоняя остатки тьмы. Море заблестело, заискрилось под его лучами. Замедлив ход, поезд катил по мосту через Керченский пролив. Навстречу российской земле, навеки возвращенной в родную гавань.