Ольга КОЗЭЛЬ. КАКАЯ НЕОБЫЧНАЯ ВОЙНА… Поэзия

 

Ольга КОЗЭЛЬ

КАКАЯ НЕОБЫЧНАЯ ВОЙНА…

 

ОТТЕПЕЛЬ

Белой мошью, чёрной пташью

Бьётся оттепель в холмы.

Ручейкам, понятно, страшно

Просыпаться средь зимы.

 

И всем прочим страшно вроде.

В кровь рассечены все дни.

Нет согласия в природе,

Лишь согласные одни.

 

Но зато на взморье диком,

Средь тепла могильных плит,

Сладко спишь ты, Эвридика,

Среди Хлой и Маргарит.

 

Спишь столетья носом в стенку,

В зелень, в оттепель, в жнивьё.

Рассади скорей коленку,

Чтоб подуть мне на неё.

 

* * *

А вдруг меня в больницу заберут –

И не увижу больше самолёта?

Смотренье в небеса – напрасный труд,

Но самолет явился отчего-то.

Привиделся снующим вверх и вниз

Дождём, лукавой девочкой из чата.

И неуклюже, со всех лап, неслись

В черёмушном цвету грузовичата.

 

НЕФТЬ И МОЛОКО

А если завод нефтяной,

Он пахнет, наверно, мазутом.

Репейники у проходной –

Ты тут не походишь разутым.

 

Пустынно у дальних ворот,

Но это, конечно, уловка.

Рабочий спешит на завод –

И пахнет металлом спецовка.

 

А я-то в окне, высоко,

Над вечным гореньем завода.

Я пью не спеша молоко,

Хоть это смешно в мои годы.

 

И запах во мне – молока.

Пусть нефть от обиды оглохнет.

Я буду стыдиться, пока

Оно на губах не обсохнет.

 

РОЖДЕСТВО

Ну, не враги ж вы мне, овраги!

Не нужно вышибать слезу.

Травы малюсенькие шпаги

И кто-то маленький внизу.

 

Мадонна смотрит детски хмуро,

Сметая крошки со стола.

Она бела, широкоскула,

Широкоскула и бела.

И – ни ответа, ни привета.

Опасно истончилась нить.

И только, собственно, об этом

Мне хочется поговорить.

 

СТИХИ О МОЁМ ЭКСПРЕССЕ

За синею кромкою леса

Синеет больница во мгле.

Сижу я в кабине экспресса,

И руки мои на руле.

 

Цвет синий – холодный, бездушный,

Но нет на Земле горячей

Чужих и ко мне равнодушных

Рассеянных синих очей.

 

Отъехав от автовокзала,

Сто раз их припомню на дню.

Мне первой звонить не пристало,

Но все-таки я позвоню.

 

В душе я ращу бессердечье,

Жар-птицино пью молоко.

И как хорошо, что, конечно,

До старости мне далеко.

 

Скажу, что до лета, до лета

Прощаюсь, плутаю в зиме.

Экспресс тоже синего цвета,

Но это не видно во тьме.

 

А в Гжели сапфиры, сапфиры

Рассыпаны возле дорог.

А в Гжели торгуют пломбиром –

Тягучим и сладким, как вздох.

 

* * *

Живёт в Таганрогском заливе маяк.

Пока безымянный, но это пустяк.

В Москве маневровый пыхтит тепловоз,

А я отморожу и щёки, и нос,

Пока с обожаньем смотрю на него.

Живым дело есть до всего, до всего.

И всё-таки жизнь провести на боку –

Позиция самая верная.

Я имя придумываю маяку –

Придумаю скоро, наверное.

 

АПРЕЛЬ 20-го ГОДА

Я вербу вечно путаю с ольхой.

Так что ж из них, ничуть не беспокоясь

Нелепою ошибкою такой,

Я рву в лесу, остановив автобус?

 

У вербы дел своих невпроворот.

Она цветёт наперекор печалям.

Но если вербой Господа встречаем,

То, значит, Пасха точно к нам придёт.

 

Какая необычная война –

Ни выстрелов, ни страха до мурашек.

Одна лишь смерть привычна и нежна,

Как ситец наших форменных рубашек.

 

Случится уцелеть, довоевать,

До старости мне будет верба сниться.

И если внучка у меня родится –

Её я стану Вербушкою звать.

 

* * *

На Мосфильмовской авария.

Встала улица уже.

Я смотрю на дом-аквариум

Где-то в тридцать этажей.

 

Там, наверно, лифты бегают,

Рыбки мельтешат везде.

И, конечно же, не ведают,

Что живут они в воде.

 

Там в стеклянной канцелярии

Угорьки как угольки,

Ладит красный шар скалярия,

Бойко топают мальки.

 

Воздух влажен, словно в Питере,

Свет от несвободы ал.

И русалка в тёплом свитере

Грустно смотрит сериал.

 

У соседей выше ярусом

От оладий в кухне чад,

А сомиха с мшистым кактусом

Тоже смотрит – на внучат.

 

Кости ноют, ноют, лапушка,

Словно поднимала лом.

Не расстраивайся, бабушка!

Скоро ты покинешь дом!

 

* * *

Не видать мне тебя, княженика!

Ты живешь неприкаянно, дико.

Гор отроги в уральских лесах

Точно пальцы в твоих волосах.

Угловатой походкой усталой

Осторожно ступаешь по скалам.

Поглядишь – и вода из колодца

Словно кровь лебединая, жжётся.

Княженика, спаси тебя Боже

За красу и за горечь твою!

Мы – чужие. И всё же, и всё же

Ты навечно во мне, как в раю.

 

* * *

Приснился мне голодный год.

Татарский нож, степной поход.

Скакали мы тринадцать дней

И пили кровь своих коней.

Был ранен, умер хан Ахмат –

Его несли мы на закат.

И по пути к долине рек

Убили триста человек.

«Служите хану в том краю!».

Себя за то я не корю.

Смешно корить себя за сон

Тому, кто по уши влюблен.

Проснувшись, я беру планшет,

Чужую смерть свожу на нет:

Рисую кров – степной ночлег,

Кровь и себя – в долине рек.