Юрий МАНАКОВ. ГОРБАТЫЙ РАСПЛОД. Рассказ

Юрий МАНАКОВ

05.03.2015

2076

1

Юрий МАНАКОВ

ГОРБАТЫЙ РАСПЛОД

Рассказ

Кто бы знал, как люблю я июльским погожим денёчком постоять на тачке сбоку улья и понаблюдать за работой пчёл. Светит нежаркое солнышко, иногда его закрывают проплывающие через небо лёгкие облачка, на минутку светлая тень наползает на огород с цветущей картофельной ботвой, на старую яблоню в углу усадьбы, раскинувшуюся рядом с двумя рядами ульев, расставленных вдоль забора. Труженицы деловито подлетают и по наклонной широкой дощечке, приставленной с земли к нижнему окоёму корпуса, заползают через леток в улей. Бывает, что приземлится их одновременно с десяток, а щель летка всего сантиметра три в ширину, здесь бы и устроить столпотворение с выяснением отношений: кто из них важнее и у кого нектар в хоботке слаще? Однако пчёлиная цивилизация – как я слышал от кого-то из бывалых пасечников – самая совершенная из трёх существующих в обозреваемом человечеством потоке истории. Следом, якобы, идут муравьи, они, как и пчёлы, дисциплинированные, но менее организованы. И замыкаем тройку мы, грешные люди. О том, какие мы примерные и сплочённые, я лучше промолчу. 

Так вот, пчёлки, как я заметил, всегда вежливо уступают друг дружке дорожку, случается, что подлетит крупный трутень и растолкает их, чтобы без очереди пробраться к сотам. Труженицы и его вперёд пропустят: дескать, торопится, пусть идёт. Тем более, недалёк тот день, когда мы тебе, хаму эдакому, крылышки-то обкусим и в травку тебя со товарищи сбросим, поскольку будет вам кушать наши припасы на дармовщинку-то! И уж ползайте тогда сколь душе угодно, покуда не приберут ваши жирные мохнатые тушки проворные муравьи в свои прохладные подземные кладовые. Зная судьбу трутней, мне иногда даже бывало жаль этих нерасторопных ухажёров предводительницы улья – сосредоточенной и деловитой пчелиной матки. Однако эту жалостливость отодвинуло куда-то в недосягаемую глубь моего сознания одно необычайное событие, о котором я сейчас и расскажу.

Иногда, желательно в период между поддерживающим взятком, который выпадает на конец мая и начало июня, когда склоны и долины желты от цветущей акации, и главным, июльским, что случается в пору обильного цветения в горах синеголовой кисточки – белковки и зонтичного дягиля, пасечники проводят краткие ревизии своих ульев. Часто ворошить пчёл болезненным извлечением и осмотром рамок не рекомендуется знатоками, да и сам понимаешь, что каждое такое посещение напоминает происшествие, когда в твою ухоженную и прибранную квартиру вламываются непрошеные гости, всё коверкают, переворачивают и напоследок ещё так громко хлопают дверью, что со стен осыпается штукатурка. Но, не проводя бережного осмотра, можно легко допустить такое нежелательное развитие сильной семьи, когда пчёлы, оттягивая ячейки, понастроят по низу вощины овальные и продолговатые, схожие с ракушками, маточники, выпестуют новую матку, и начнётся «разделение царства в себе». Тогда только и успевай подсчитывать улетевшие рои и потерянные килограммы мёда! Поэтому в таких случаях всегда надо быть бдительным и не ловить ртом ворон, однако в этот раз я как-то с неохотой принялся забивать железную ёмкость дымаря припасённой еще с осени древесной трухой и гнилушками, поджёг и бросил в неё лоскуток берёсты, и, захлопнув крышку, опробовал воздушные меха. Качали они на славу, дым из носика дымаря повалил что надо. Надел через голову сетку, поправил и подоткнул концы её под воротник халата и направился на пчелиное хозяйство.

Осмотрел один улей, второй. Золотисто поблескивал в незапечатанных ячеях свежий мёд, кое-где желтела и зеленела пыльца, называемая в наших местах хлебиной, коричневыми ромбовидными островками на некоторых рамках густо темнел запечатанный расплод. Дошла очередь до третьего корпуса. Снял крышку, убрал плошку, поддел стамеской верхнее крылышко средней рамки, извлёк её на свет и… обомлел. Почти вся площадь рамки с обеих сторон была усеяна крупными бугорками какого-то непонятного мне расплода. Вытащил вторую рамку, третью, четвёртую – то же самое: зловещих бугорков, как на болоте кочек! Колупнул стамеской дозревающую ячейку, вытащил оттуда мохнатое тельце трутня и понял, что улей мой обречён. И это всего за пару недель перед основным взятком! Что делать? Что предпринимать в такой аховой ситуации?

Здесь надо упомянуть о том, что на тачке кроме моих шести ульев, возвышалось ещё до полутора десятков хозяйских, а именно, моего доброго друга и старшего товарища Василия Николаевича и пяток его соседа по ограде. Я же со своими квартировал на задворках его огорода, поскольку моя усадьба располагалась на другом краю посёлка, между железной и автомобильной дорогами, что для пчёл крайне нежелательно: мало того, что они зачастую сбиваются с курса, да ещё и пыль, густо замешанная на вредных выбросах, так травит самозабвенных тружениц, что они быстро изнашиваются и погибают. Я уж не говорю о качестве получаемого мёда. А в ограде у Василия Николаевича благодать: прямо за забором раскинулся пёстро-зелёный цветочный лужок, дальше речка, за которой, щедро заросшие акацией, крушиной и прочими медоносными растениями, горы. Так вот, обнаружив в одной из самых сильных своих семей такую аварию, я бросился расспрашивать всех знакомых пасечников, и прежде всего Василия Николаевича: что же мне делать? Какими средствами оздоровить попавший в нехорошую переделку улей?

Мужики лишь пожимали плечами, разводили руками, и самое лучшее, что смогли мне посоветовать, так это – вынести улей на середину тачка и стряхнуть с заражённых рамок всех пчёл. Пускай, дескать, разлетаются, ищут себе новое пристанище и жильё в здоровых ульях, а что касается матки-трутовки и её приближённых пчёлок-паразитов, так они уже потеряли способность летать, им останется только поползать какое-то время возле развороченного улья, чтобы затем справедливо стать заслуженной добычей вездесущих муравьёв. А мёд из рамок, – добавляли мужики, – откачай. Что продашь, а что с чайком отшвыркаешь. Однако не такой уж я сладкоежка, чтобы так запросто, без боя сдавать целый улей, пускай и за самовар чая! Походил по тачку, поразмышлял и удумал одну любопытную вещицу.

Мысль оказалась простая, но стоящая, и как только мои знакомые опытные пчеловоды не додумались до неё! Я подготовил запасной корпус, тщательно выскоблил его стамеской, обжёг внутренние углы паяльной лампой, извлёк из других моих ульев несколько рамок с запечатанным расплодом и свежим, поблескивающим в ячейках мёдом, отыскал рамку с оттянутым дозревающим маточником, в общем, сформировал новый улей. Правда, пока без пчёл. Приготовленный улей с открытым летком принёс на тачок и опустил на травку-муравку рядышком с пропащим корпусом. Затем, не торопясь, закрыл у пропащего леток задвижкой и поменял ульи местами: свежий поставил на колышки, а старый обхватил руками и унёс через калитку подальше на лужок. Там аккуратно снял крышку и приступил к извлечению и стряхиванию встревоженных пчёл с рамок на цветы.

Что тут началось! Возмущённые труженицы светло-коричневыми жужжащими фонтанчиками, похожими на миниатюрные смерчи, со всех сторон окружили меня, однако, пошумев некоторое время, смерчи эти красиво вытягивались в воздухе по направлению к нашей пасеке и дружно исчезали. И я очень надеялся, что они, гонимые инстинктом и привычкой, летели сейчас не куда-нибудь в чужие корпуса, а приводить в порядок и обживать свой обновлённый дом. Через четверть часа лужок опустел, лишь из высокой травы выглядывал уголок покинутого корпуса с прислонённой к нему крашеной жестяной крышкой, да на притоптанном пятачке копошились десятка полтора трутней, и по ним растерянно ползала продолговатая, разучившаяся летать, матка-трутовка.

Спустя неделю, при осмотре восстановленной пчелосемьи, на двух рамках, извлечённых из середины улья, на дне ячеек я заметил крохотные тёмные точечки – личинки. Это означало, что молодая матка уже облеталась и приступила к работе – начала сеять расплод. Я улыбнулся, бережно водрузил на место крышку и отправился на тенистую веранду к Василию Николаевичу полакомиться чайком со свежим мёдом, только накануне откаченным нами из рамок с «горбатым расплодом».