Геннадий ЁМКИН. ТАМ МНОГО МЕСТА НА ГОРЕ... Стихи разных лет

 

Геннадий ЁМКИН

ТАМ МНОГО МЕСТА НА ГОРЕ...

Стихи разных лет

 

БАРЖА

Баржа грудью легла на Волгу,

Волны режет враз пополам.

Ей идти еще долго-долго,

Посылая гудки берегам.

 

И идет она по фарватеру,

Только так и можно идти!

Капитан с командой по-матерному

Разговаривает в пути.

 

Лишь совсем посторонним, случайным

Это кажется развлечением –

Словно баржа идет играючи

Против Волги, против течения.

 

Даже чайки, что рядом крутятся,

Рыб серебряных теребя,

Понимают, что баржа трудится

И совсем не жалеет себя.

 

Ей идти еще долго-долго

По фарватеру, а не мутью.

Баржа грудью легла на Волгу

И ее раздвигает грудью.

 

БУКСИРЧИК

Ветер бьется в грудь откоса,

Волны бьются о причал,

И слетают чайки косо

И пронзительно кричат.

 

Чайки знают – это утро,

Ветер знает – что пора!

А барже проснуться трудно,

Тяжело пришлось вчера.

 

Поперек волны и Волги

От Самары вверх и вверх.

И баржа зевает долго...

Ведь заснула позже всех.

 

Но буксирчик шустроватый,

Работяга и боец,

Ей сигналит троекратно:

– Просыпайся, наконец!

 

Тянет ей канат, как руку,

Знает – барже нелегко.

И ворчит:

         – Вставай, подруга,

Ведь до Нижнего – ого!

 

Ну а сам уж еле дышит,

Нарасхват да на бегу.

– Отдохни! – кричу.

Не слышит,

Лишь сигналит:

                – ПО-МО-ГУ!

 

РЫБАКИ

I

Лодку в берег носом ткнули

Да вздремнули на часок.

Ночь недолгая в июле –

Птичий свист да птичий скок.

 

Присмотрелся: нет, не витязи,

А волжане-рыбаки.

На куканах, как на привязи,

И сомы и судаки.

 

Спят.

          Раскинутые руки

И обветренные лица...

Да, ребята не от скуки

Вышли, вышли потрудиться.

 

Им не надо легкой доли.

Им давай покрепче снасть.

Им на Волге, им на воле –

До винта не иха власть!

 

Гонят лодочки-казанки

Временам наперекор,

Ладят жизнь не наизнанку

От былых до этих пор.

 

Судаки, сомы на привязи –

Знать, удача не покинула.

Ну а то, что, мол, не витязи –

Это лишь до слова Минина.

 

II

Потревожил невзначай.

– Ничего! –

                 мне говорили.

Пригласили.

                  Черный чай

Крепко с дымом заварили.

 

Посидели.

                   Чай допили.

Не спросили: «Кто таков?».

А прощаясь, подарили

Двух зубастых судаков...

 

И ни имени, ни отчества...

– Будь здоров!

                – До встречи, друг!

...Судаки в песке ворочаются,

Каждый килограмм до двух!

 

А старшой чуть виновато

Задержался...

               – Слышишь, брат!

Искурились все ребята,

Ты, случайно, не богат...

 

И, укутавшись туманом,

Завели мотор чуть свет.

Жалко, что нашлась в карманах

Только пара сигарет.

 

У РЫБАЦКОГО КОСТРА

Среди заволжских рыбаков

Совсем не ради укоризны

Я этой ночью был готов

Поговорить о смысле жизни.

 

Сидели долго у костра,

Закусывали и курили,

О том, что жизнь-то – не проста!

Покуривая, говорили.

 

Был каждый – тёртый, не простой.

Но как-то, чтобы не обидеть,

Твердили всё же:

                        – Городской!

Ну где тебе её увидеть?!

А тут-то вот она живьём!

Рыбалим, растуды-два уха!

Водою, Волгою живём...

 

И волны в берег били глухо.

 

Но вот июньская заря

Над Волгою и над лесами,

В полнеба красками горя,

Решила споры между нами.

 

И каждый крепко ладил снасть,

Рассчитывая на удачу.

И крепла между нами связь.

А как на Родине иначе!

 

НОЧНАЯ СМЕНА

                                    Эдику Ивашову

Освоив множество профессий,
И все приняв как божий дар,
Я знаю, всех она полезней
И всех достойней – кочегар.

Пройдя недолгую учёбу,
В котельной, где грохочет пар,
Я на себя надел как робу
Простое слово – кочегар.

С упорством, многим не знакомым,
На совесть и за медный грош,
Я шлак ломал тяжёлым ломом,
Его иначе – не возьмёшь!

Какие в топке бились краски!
И я давление держал,
Ругаясь смачно, как заправский
Последний самый кочегар!

Летела пыль, метались блики,
Насосы выли, как могли!
И в этот миг я был великим,
Был кочегаром всей Земли!

Я был уставший до предела,
Но я гордился сам собой!
Земля по космосу летела,
Дымя котельною трубой!

 

ПРОРАБ

С утра ваяю – сваю забиваю.

Прораб велел. Прораба уважаю!

Мужицкий корень. Он из работяг.

Он сам ломался крепко за пятак.

Он сам копал, бульдозера почище,

И нёс домой усталые ручищи.

Он и рублю и слову цену знает,

Он работягу крепко уважает!

 

Прораб с утра шутнул: «Интеллигент!

Осилишь этот хрупкий инструмент?».

И, веских слов сказав еще пяток,

Вручил огромный грубый молоток.

 

И я с утра ваяю и ваяю –

Уже шестую сваю забиваю!

На совесть забиваю, матерясь,

Труда и слова осязая связь!

 

Прораб орёт: «А ну давай седьмую!».

И я даю! Я каждой жилой чую,

Как та седьмая вздрагивает глуше,

Как та седьмая проседает глубже.

Седьмую забиваю, матерясь,

И с ней такую осязаю связь,

Что кости крутит, что прораб молчит,

Что сердце громче молота стучит!

 

А вечером стотонный молоток

Прораб возьмёт, и скажет мне: «Браток!

Осваиваешь крепко ты науку!»

И обожжётся о протянутую руку.

 

МУЖИК

Когда набатный колокол гудел,

Тогда, крестясь на хаты и иконы,

Он брал топор.

                     Раскачивались троны,

Когда мужик вставал за свой удел!

 

Гудела Русь.

                    За правду шел народ.

И поднимались красные туманы,

Когда гуляли степью атаманы

И подпирали дымом небосвод.

 

– Крещенные!

                     Имайте – приказной!

Везёт указ опричь мужицкой воли! –

И покатилась шапочка соболья

С кудрявой приказного головой.

 

И дым, и лязг, и ржание коней!

По хатам вой и плач, и шёпот бабий.

Сошлися правды.

                      Царская – сильней,

Мужицкая – правее и кровавей…

 

О том набатный колокол гудел,

Когда, рванув исподнюю рубаху,

Мужик за правду восходил на плаху,

За волю, за землицу, за удел.

 

И, кланяясь последний раз кресту,

Калеченный уже, кричал народу:

– Мужик – Рассеи царь и воевода! –

И ближе был, чем оные, Христу.

 

НОЧНЫЕ ПОЕЗДА

И какое может быть крушенье,
Если столько в поезде народу?
                           Николай  Рубцов

Вагонный чай допит. Соседи спят.

В железных подстаканниках стаканы

То ложечками чайными звенят,

То замирают, словно истуканы.

 

Не спится. А во встречных поездах

Не видно лиц – мелькание и грохот.

И первобытный к окнам липнет страх,

И металлический аукается хохот.

 

Стальная воля связывает нас,

Всех вовлеченных в мощное движенье.

Подумаешь – какое там крушенье?!

Представится – обратное подчас…

 

Представится, что где-то впереди,

Когда составы встречные несутся,

По чьей-то воле разных два пути

В один непредсказуемо сольются.

 

Почуешь кожей, как из-под земли

Исходит стон от скрежета вагонов!

И понимаешь – лучше жить вдали

От поездов ночных и перегонов.

 

Соседи спят. Вагонный чай допит,

Лишь дребезжат на столике стаканы,

А мой состав все мчит и мчит и мчит,

И лязгают железные суставы.

 

И так тревожно станет вдруг в груди

За всех любимых, ждущих на перроне,

Что понимаешь – надо бы сойти,

Но остановок нет на перегоне.

 

СЛУЧАЙ НА ПЕРЕГОНЕ

Горит у каждой станции фонарь.

А где-то – между, поезд мой грохочет.

И темнота. И словно кто хохочет,

Качая вьюгу, поезд и фонарь.

 

Как будто всё скопившееся зло

Обрушилось на поезд. Даже друга

Не слышно. И куда нас занесло,

Что впереди и сзади только вьюга?

 

Сквозь тамбуры угрюмый и зловещий

Зашёл сквозняк, открыв за дверью дверь.

И веет тем, что никогда теперь

Не будет больше станции конечной…

 

Напрасно в ночь сигналят машинисты:

Нет ни огня.

                И мглою скрыт разъезд.

Исчезло всё: и небеса и смыслы,

Исчезли все.

                      И поезд наш исчез.

 

Лишь где-то там – за тридевять земель –

Динамик всем объявит безучастно:

– На перегоне сильная метель!

Не ждите больше, граждане, напрасно!

 

Но поезд мчит.

                       А как ему не мчать?!

В груди стальной живые, верю, кони!

А значит, мы уходим от погони

И сможем всех родных своих обнять!

 

Вон там –  блеснуло!

                            Я к окну приник.

Огонь! Огонь!

                       Он так неподражаем!

…Трясёт плечо похмельный проводник:

– Давай вставай! К конечной подъезжаем.

 

– Ах, милый мой!

                     За все твои грехи –

За жидкий чай и прочие услуги,

Я напишу такие, брат, стихи,

Что никогда не будет больше вьюги!

 

Сойду.

            Морозным воздухом дыша,

Хрипит динамик, кашляя, качаясь:

– Ошибка ночью вдруг произошла.

Прошу прощенья, граждане!

                                  Встречайтесь!

 

Пусть вам не знать;

                            зверела и крутила

Шальная сила.

                        Близок был откос.

Но есть над ней ещё сильнее сила!

И поезд всех до станции довёз!

 

* * *

На земле лежало слово.

Поклонился. В руки взял.

И сказало это слово,

На меня взглянув сурово:

– Ты зачем меня поднял?

 

– Я без надобности, спроса

Пролежало столько лет…

На меня шумели грозы,

Наступали ноги босы

И затмили белый свет.

 

От земного праха слово

Я очистил и согрел.

Ты, сказал, всему основа,

Ты есть заповедь Христова!

Потому поднять посмел.

 

И спросило это слово:

– Если я в такой чести,

Если я всему основа,

Если заповедь Христова,

То по силам ли нести?

 

Я сказал себе и слову:

– И по силам, и в чести!

А как есть всему основа

Ты и заповедь Христова,

Пособляй мне Русь спасти!

 

Просияло это слово,

Слыша искреннюю речь.

И поверило мне слово.

И, как русская основа,

Прозвенев кольчугой с плеч,

Обратилось в щит и меч!

 

ПОЭТ

Поэта бьют с размаха в дых,

Толпе поэт не интересен.

Толпе плеснули пошлых песен

Взамен и светлых и святых.

 

Толпе подали там и тут

Кусочек лжи, краюху фальши.

Толпа ревет:

                 – Не настоящий!

Не с нами!

                  И поэта бьют.

 

И правда, что он там и тут

Поет о свете и заре?

– Пускай распнут его, распнут!

Там много места на горе...

 

* * *                        

Поэту надо – чтобы печь…

В подслеповатом с краю доме –

Свои стихи в сомненье жечь

И душу греть, и греть ладони.

 

Поэту надо – чтобы бросили

И думать многие о нём.

И золотые, ближе к осени,

Шары за ситцевым окном...

 

* * *

Дай мне, Господи, Слово

Всех времён и сторон,

Что ложится в основу,

Словно в колокол звон.

 

Сокровенным помилуй

Из Небесной Горсти –

Дай мне, Господи, силу –

В Слове силу нести.

 

Чтобы, слыша то Слово,

Зашептались века:

– Слышишь, брат, из какого

Донеслось далека…

 

ПЕПЕЛ

                                  Вячеславу Лютому

Поэт особится от прочих,

Он редко с кем заговорит.

Он носит маску, он не хочет

Огласки, что внутри горит.

Умрет.

          А мастер скорбных дел,

Желая маску снять посмертно,

Воскликнет:

             – Боже! Весь сгорел…

Отдайте этот пепел ветру…

 

* * *

Я оставляю за собой –

Быть в поле ветром или птицей.

Я оставляю за собой –

Мессиям ложным не молиться.

 

Я оставляю за собой –

Не пить ваш яд, не брать из сум.

Я оставляю за собой –

Сгореть, как старец Аввакум!