Ольга ЗАПОЛЬСКИХ. И ЛЕС ПО ДЕРЕВЦУ ВХОДИЛ… Лирика

 

Ольга ЗАПОЛЬСКИХ

И ЛЕС ПО ДЕРЕВЦУ ВХОДИЛ…

 

* * *

Завсегдатай всех дат,

Всех риторик – историк,

Я – Фома и Сократ,

И слуга аллегорий,

 

Изживающий гнев

Через боль и обиду,

Чей-то вздор, чей-то блеф

Со времён Атлантиды.

 

Волей бурь и судеб

Презирающий бури,

Я – лишь скромный адепт

Сокровенной Лемурии.

 

Здесь и всем имярек

(в палестинах и мекках),

Я – простой человек

Двадцать первого века.

 

КОЛОКОЛ

В нём сталь булата и клинка,

В нём смуты, стоны, стынь-тоска,

Тревога, трепетность молитв…

О, колокол! По ком звонит?

 

Вся даль ему подчинена.

Внимай и слушай, сторона!

Не долу взгляд. – Глаза в зенит.

Насквозь. Малиново. Навзрыд.

 

Так чаша до краёв полна

Терпеньем, – выпита до дна.

Обет молчанья – вечный зов

И дамбы прорванный засов…

 

И мир с отравленной толпой

Такой, как есть. И не другой.

И всё, как встарь (о, времена!),

Где горе черпают до дна…

 

И только колокол речист:

И чашей пол, да звоном чист.

Хранит историю вериг

Звонарь, качающий язык.

 

* * *

Коптила лампадка, горела

И вспыхивала, померцав…

С иконы Россия глядела

Всесведущим взглядом Творца.

 

Что воля в глазах,  что неволя…

На лике бесстрастны черты.

Застыла вселенская доля

В двух омутах немоты.

 

Рассеяла власы по суше,

Главу преклонив на Урал.

И сна твоего не нарушит

Никто, кто б тебя ни пытал

 

Калёным железом ли зельем,

Копытом чужим иль венцом,

Ни пиром честным, ни весельем…

Сама ты – рабом и Творцом.

 

Сжигали тебя, предавали

Щедроты твоих палестин…

Ты – ариев иерарий,

Ты – вечности Господин.

 

Ты, опыт прожив человечий,

Поднимешься с самого дна…

Ты Россо. Ты Русь. Ты предтеча.

Такая в тебе глубина.

 

* * *

Хорошо быть беспечным,

Гулять по травам,

По шёлковым травам

И мхам безупречным…

Со времён Адама –

Целая вечность.

Калёными зорями

Первых встречных

Изребрена даль.

Бессребреных жаль…

Хорошо быть беспечным…

Да травы колючи.

Не реки, – болота

Затяго-тягучи…

А там, за буграми,

Ощерены крепи…

Копыта по степи…

Нет сносу мозолям

На вечные веки…

Кольчуги, чеканы…

Герои. Калеки.

Любовь высока.

Да о Небо разбита…

О, сколько судеб

Растоптали копыта!

Быльём поросло.

И до самых небес

Играет еловыми

Скрипками лес.

 

АРХАИЗМ

Гулко клацают часы: «Так-то!».

Бьют то в такт, то невпопад – из-за такта.

То ли в тапочках идут прямо,

То ли с выходом идут из-за печи…

На дороге всё, видать, ямы.

Всё не выровнять никак – нечем.

 

Может, время так идёт, боком?

То с налёта набежит, то с прискока…

То из крана, как вода, хлещет,

То иссохнет до кривых трещин.

 

Вот и в людях – ничего, кроме…

Вновь – по кухням. Да в душе – ломит…

Им былая не нужна повесть.

Спит в комоде архаизм – совесть.

 

* * *

Мне не надо помад,

Пуазонов и прочих баклушей,

Чтоб один на один

На рассвете с душою побыть.

И в затишье уснувшего города слушать

Только скрипку, её и любить. И любить.

В этом мире больном

Разобщённости и одиночеств

Из открытых сердец,

Где в доверии пили с руки,

Превратились мы все

В кулачки нераскрывшихся почек…

И в преддверии засух

Свои подбираем ростки.

 

КАМЕНЬ

Ты пестуешь позёмку в феврале…

И придорожной пыли ты знаток.

Тебе ль не знать, как плачет на заре,

В туманном прячась облаке, сам Бог?

 

И над тобой наплывшая ветла

Просеивает сини тонкий плен,

Не вечна так, что грозы и ветра,

В чём жизнь кипит, сведут опять во тлен…

 

А ты ветрами непоколебим.

И долог твой обет, и долог долг.

И ты когда-то кем-то был любим…

Да вот ответить на любовь не мог…

 

И был ты бит. Да что, тебя  хоть режь…

Ты – камень. И не всё ль тебе  равно?..

Но, может быть, последней из надежд

И камню обнадёжиться дано?

 

Ты зряч без глаз. Твой стон… Так ты не нем?!

Мороз и зной отёсывают стан.

И, опевая сонмами фонем,

Ветра целуют плечи и уста…

 

О время! Ты шлифуешь и гранит!

Всему на свете есть своя пора.

Конечно, тленно всё, в чём жизнь кипит.

…Ты слышишь плач?

                                 Начнётся всё с утра!

 

* * *

Где незримые гусли  родимые песни поют,

И священное знанье разносят по всем перепутьям,

Там из белого облака шёлковы нити прядут

И на спицах златых вяжут тонкое кружево судеб.

 

И блуждают по небу стада дождевых облаков,

Как коров, на закат уходящих – всё более рыжих,

И готовых отдать нам, на землю, своё молоко,

Наливая плоды под Сусанино и под Парижем.

 

Кологривской тайгой  голубеет реликтовый лес.

Семицветной дугой перекинулся мост через чащу.

И плывёт по нему властелин этих полуколец,

Тонок так, что вчера говорили о нём, что пропащий…

 

И, умытый дождём, этот мир, словно девственный сад,

Так надёжно укрыт от унынья светлейшей молитвой…

Я, как месяц, шагну на развесистый мост наугад.

Это можешь и ты. Ведь дорога на небо открыта.

 

* * *

Чёрный олень  – золотые рога –

Звёздную крошку сбивает копытцем.

К речке склонился, рога помакал.

Ох, и студёною стала водица…

 

Травы, ещё не горьки – не сладки,

Смотрятся в омут, покуда безлики…

Сам златорогий властитель реки

Бродит один по кустам базилика.

 

Звёздная крошка опала в луга,

Утренней зорькой по травам клубится.

Вольная воля. Выходит Вольга.

Есть где на воле плечу раззудиться.

 

СОКРОВЕННЫЙ УГОЛОК

Коло речки, коло броду,

Коло липы конопель…

Как промеж мово народу

Да от давешных земель –

 

Кологрива колоколы,

Коло печки колобок…

Край Ефима Честнякова –

Сокровенный уголок.

 

Где река от солнца – злата,

Хладен бор стоит стеной,

И душа моя, как платом,

Оповязана тобой.

 

Там, где ночью совы плачут,

Да вздыхает офилин,

По лесам бредёт рогачий

Заповедный исполин,

 

И куликают кулички,

Керкают коростельки,

Мельтешатся невелички

Мительки на огоньки.

 

Глухари – на токовищах…

Над болотцами – парок.

Там озёрины – глазища,

Мох – кукушечкин ленок.

 

Там, могутна в половодье,

Унжа – дикая река.

Всё там, батюшки, при роде

Веки-вечные-века…

 

Там сумерничают ноне,

Как и даве, много лет…

На окапанной иконе

Слёз не просыхает след.

 

В красоте неизречённой

Подпоясано живёт

В тайны Рода посвящённый

Кологривский мой народ.

 

* * *

По Унже, лучшем из зеркал

(Где взять причудливей лекало?),

По глади белый конь скакал,

А грива до копыт спадала.

 

Где бил копытом резвый конь,

Там ключ рождался говорливый.

Кто был в местах под Кологривом,

Другими сердце не полонь.

 

На Унже – каждый день таков:

Закатам не хватает неба.

Здесь край непуганых мальков –

К ладоням льнут и просят хлеба.

 

И что ни тропка – вся в грибах…

Здесь рань в туманах, утра – в росах…

Маслята – в травах по откосам…

И зверь диковинный в борах.

 

А ночью звёзд на небе – в крик!

Здесь зов Небес бросает в слёзы…

Что пара звёзд – то Божий лик.

Так близко… Кажется, в берёзах….

 

ИЛЕШЕВО

В белом краю стуженом

Тень от ветлы в кружево.

Серых дымов вытяжки –

Сиротных изб бытушки.

Там тишина зыбкая

Тонкой поёт скрипкою.

Звоны ручьёв, Унжи ли

Строгие льды сдюжили.

Стаи волков (близко ли?)

Ночью в тайге рыскали.

Брёвен уклад моховый –

Царство царя Гороха. И

Печку топлю берёзою

В синюю ночь морозную.

Искры в печи мечутся.

Суп в чугунке плещется.

Кто-то в окно окликом

С чьим-то родным обликом

Звал до зари-ранницы

Звёзд собирать паданцы.

 

* * *

Под вечер в дрёме глохнут краски,

И слепнет в полутёмке день.

И облаков намокших связка

Глотает блики на воде.

 

Кривя с небес улыбкой тонкой,

Уж месяц жалится иглой.

А лес, что днём стоял в сторонке,

Пришёл проситься на постой.

 

И каждый куст в ряду у пруда,

И лип знакомых череда

С ним заодно: хотят уюта.

Ну, заходите, кто куда.

 

И тучи позвала я в гости

(ведь были тучи так грустны).

Ну, коль пришли, то плакать бросьте,

А то промочите мне сны.

 

Кудрявый выбившийся локон

У тучи месяц подхватил.

И лес по деревцу входил

В проёмы всех открытых окон.

 

* * *

Мои серебряные рыбы

Сплывались в стайку – мне помочь –

На зов заката на Карибы

Готовой плыть и день, и  ночь…

Нырнуть в коралловые чащи,

Не думать о пути назад,

И в мир прекрасный, настоящий

Вернуть усталые глаза…

На миг, как откровенье свыше,

Стать океана животом,

Послушать, как планета дышит.

А остальное всё потом.

 

* * *

Прозрачный Ангел шестикрылый

Вчера спустился в жизнь мою.

А я осмелилась, спросила:

«Скажите, как у вас в раю?».

 

Мне Ангел мысленно ответил:

«Всевышнего за вас молю,

Хотите, прямо на рассвете

Для вас я двери отворю?».

 

А я промедлила. Светало.

Потом и вовсе рассвело.

Как вырос Ангел мой усталый!

Весь белый свет – одно крыло!

 

«Ищите рай не за горами,

Не в облаках, не в мираже…

Его в себе найдёте сами,

В своей измученной душе.

 

Пройдя кругами все мытарства,

Отведав боли и потерь,

Познать придите Божье Царство,

Найдя заведомую дверь».

 

Но мысль меня не удивила.

То были правила игры.

Я дверь тихонько отворила:

Мой Светлый Ангел шестикрылый…

Держал на крылышках… миры.

 

* * *

Вот они, последние метры…

Стёрты мозоли моих уключин.

Бьют-сбивают солёные ветры.

Вот он, край. Что может быть лучше?

 

Бурелом навстречу. Пробьюсь ли?

Вывернув руки – берёзы над хлябью.

Напролом! Да это не грусть ли?

Не безысходность ли это рабья?

 

Я – не плачу! А ты – не слушай!

Это не трусость. – Всего  лишь жалость

Звёзд, смотревших когда-то в лужи…

Света от них почти не осталось.

 

Вот они, последние вздохи.

Руки – в кулак. И мороз по коже.

Жалость лижет последние крохи.

Я их вытряхну. – Миг тот прожит.

 

Рву ладони. Бросаю крючья.

И доверяюсь судьбы разбегу.

Вот он, край. Что может быть лучше?!

Здесь и Альфа моя, и Омега.

 

* * *

Сродни абсурдам Кафки,

Обманчивы вполне,

Секунды-верхоплавки

Скользят по тишине.

 

Как стайки снов слетают,

Не ведаю о том,

Но их за стаей стая

Садится на бельё.

 

Здесь всё во власти Кришны:

Как в лотосах – вода.

Ни шелеста не слышно,

Ни шороха листа.

 

В околичном колодце,

Где тишина – без дна

И не бывает солнца,

Звезда живёт одна.

 

Навек отстав от клина,

Осев в стране емель,

К ней шею тянет длинно

Бессонный журавель.

 

А на кусте калины

Мне карту в сто дорог

Выводит паутиной

Незримый паучок.

 

Дороги без возврата

Плетётся канитель

Туда, где сны крылаты,

За тридевять земель.

 

* * *

Как густо виснет время у моста,

Что коромыслит над рекой Воронкой…

Там что ни мысль – уходят поезда,

Затягивая в прошлое воронкой.

 

Там тень моя, рукаста и длинна

(от фонаря, что замер за спиною),

Всё ждёт состава, прошлому верна,

До станции во время золотое,

 

Где закрома ломились от щедрот,

И с рук клевали счастье даже птицы,

И “Don’t forget!” – вымаливал фагот,

И был ещё поручиком Голицын.

 

И даже валуны за все моря

Пытались вброд отправиться накатом,

Ещё круглы, как древняя Земля

С драконами в пылающих закатах.

 

И даль далька, и гладок горизонт,

И тайна – глубиною голубиной…

И душу разрывающий озон

На две равновеликих половины…

 

* * *

Целый мир – в моей капусте,

Что на грядке у реки.

Крепко скручена – не пустит

Внутрь. Так сжаты лепестки.

 

Отогнуть я их пытаюсь –

Повторён изгиб в изгиб.

Вся витая – запятая.

Вряд ли кто её постиг.

 

Я вперёд… А всё по кругу…

Мне капустный лист – как год.

Вторя формам, так упруго, –

То в провал, а то на взлёт.

 

Просчитать смогу заранее –

Так присуща кривизна

Оборотам Мирозданья:

В каждом новом – старина.

 

В генетической закрутке

Каждый ведом уголок:

Вон уже ныряют утки.

А вон там пойдёт дымок…

 

Предрешенья – не загадка.

Ты ножом не режь вилок!

В лабиринтах (как ни сладко)

Так  легко пропасть, дружок!

 

* * *

На краю дождя,

          как бывает всегда на краю,

Много солнца.

                  А туча берёт начало…

Это просто тень,

           тонко вычертив грань свою,

На один только миг

            приоткрыла своё покрывало…

 

Ну, а там, скажи,

             там же капля одна – с глоток!

Свет – лучами в сноп…

           И, как только бывает в детстве,

Мы под тучу бежим

               и обратно готовим прыжок,

В то «обратно»,

            которое лишь по соседству.

 

Заигравшись, мы все

             потеряем тот край дождя…

Не заметив, как тучка из  маленькой

                                    стала «такущей»,

И, промокнув до нитки,

                        но края уже не найдя,

Мы рискуем пропасть

            в этом мире, куда-то текущем.

 

МИЗИНЧИК

Ну что же? Ну что ты молчала,

Что есть у тебя… мизинчик?!

И можно идти от причала,

Светясь улыбкой да винчи.

 

И можно куда угодно,

Держась за тоненький пальчик,

Как лучик во тьме холодной…

И таяло сердце мачо.

 

И оба потом молчали.

Открылось счастье простое,

Что все на свете печали

Мизинца того не стоят.

 

ИММУНИТЕТ

Растеряны подобия и рифмы.

Размер распутан и уложен нитью.

Ты пьёшь с ладони жадными губами

Лекарство травное горошинами яда.

И нет у яда вкуса. Лишь ладони

Солоноватый привкус да и запах.

Изыскан яд.

И штучен – не пригоршни.

И слава Богу! Если бы иначе…

Тебя, пожалуй,

было б слишком много…

А так… Звонок раз в год.

Иммунитет.

Ни призрачных высот. Ни недоимок.

Ни перепадов злых температур…

И ровное дыхание… почти.

Не кинет от звонка в неловкий жар.

Тристаново-изольдовых страстей

Мне не надует ветер.

И не коснётся ветер перемен

Чела, которое остывший бриз

Лизал собакой в прошлом на заре.

Горошины, что сделались камнями,

Мостят дорогу. Думаем, что в рай…

Иммунитет. От счастья?

Бог не дай!

 

СКАЗКА

– Это правда,

           что сказка опять ожила

и Жар-птица смотрела в окна?

– Это правда.

              Но это не сказка была.

И сюда прилетал лишь ворон.

– Это правда,

         что в речке той рыба жила,

что её называли «салака»?

– Это правда.

                 Но это не речка была.

И бродила там злая собака.

– Это правда,

         что вместо холодной зимы

осень путала в поле тропинки?

– Это правда.

             Но там заблудились мы.

А зима пришла без запинки.

– Это правда,

              что я оказалась права

в том, что сердце твоё остыло?

– Это правда.

                …Но это не я была. –

Это снежная вьюга выла.

                                                             

г. Кострома