Александр БАЛТИН 
Александр БАЛТИН
ПАМЯТИ ВАЛЕНТИНА КУРБАТОВА
Некролог
С уходом людей, подобных Валентину Курбатову, беднеет не только литературная нива, но и мельчают реки совести, необходимые каждому обществу…
…Мир веры непознаваем: он для каждого – вещь в себе, хотя лучи сходятся, соприкасаются порой: понимают же люди хоть на сколько-то друг друга!
В книге «Батюшки мои» Валентин Курбатов совмещал задачи исследовательские и литературные: персонажи – сам писатель и иконописец, обладающий немалым талантом, отец Зинон, собеседуют о церкви, России, истории, векторе веры и смысле существования плотно, погружаясь всё более и более в сложные материи, из которых выход – только в свет.
Ибо за плотным должно быть прозрачное, тонкое, световое; ибо образ мира, предложенный нам, слишком густ материальностью, и так трудно пробиться к чему-то, выходящему за её пределы…
Сложность книги есть следствие сложности мира: а «всё гениальное просто» давно следует списать как ходульное утверждение, пригодное только отговоркой – для боящихся сложности.
Валентин Курбатов не боялся её, слой за слоем углубляя мир своей книги: и открывая его лучами читающему.
Валентин Курбатов был широко известен как критик – но: критика критике рознь: и писательского, живописного, выразительного в его статьях и книгах куда больше, чем филологического, наукообразного.
Последнее, собственно, скорее затуманивает смыслы, если вообще не уводит их на вторые планы; а речь Курбатова всегда огненная, хлещущая плазмой, и вовсе не поверхностно блещущая.
О ком бы ни писал он: задача – постичь самое ядро: писателя ли, явления общественной жизни, или вообще такой невероятной субстанции, как вера…
(Возможна ли она вообще? Не есть ли глава из «Братьев Карамазовых» «Тлетворный дух» утверждение – даже, мол, в Зосиме не было этой самой веры, отсюда и мерзкий дух смерти…)
…Книга Курбатова о Пришвине наименова «Жизнеописание идеи» – и тут метод автора раскрывается чётко: литература есть бытование идей, облечённых в слово.
Только так.
Сила, с которую Курбатов исследовал Платонова и Распутина, кажется равной невероятной стилистике первого и потрясающей глубине второго.
В книге о Турции – в традиционной форме записок путешественника – Курбатов точно заново открывает таинственные древние города Малой Азии, создавая картины столь же сочные, сколь и живые; в странный лабиринт сплетаются античные руины и христианские храмы, мифологические места и земли, где жили апостолы и святые…
Ярко, сильно, запоминается.
Запоминается большая часть произведений Курбатова: ибо пламя, благородно сжигающее его, не допускает пустоты, лакун, простоев; и писатель работал и работал, обогащая великолепные леса родной словесности.
…Возможно, смерть, вернее посмертие – предложит иные варианты творчества, ведь не может же энергия, ведшая по жизни такого писателя, как Курбатов, просто исчезнуть.