Владимир НЕЧАЕВ 
Владимир НЕЧАЕВ
ДВА СПУТНИКА МАРСА
Полемические заметки
ВИРУС
В храме отпевали усопшую.
Священник отец Василий служил литию. Он был без маски.
Не было маски на лице покойницы. Она лежала в цветах, запрокинув назад голову, словно пыталась увидеть другим зрением что-то там, за гробом. Белая атласная подушка лишь формально присутствовала в изголовье лежащей. Я думал, что лежащей неловко, неудобно. И я смотрел на запрокинутую голову, и на эту подушку.
Пришедшие проститься боялись заражения, их лица скрывали узкие голубые полоски. Я узнавал стоящих в храме по одежде, по глазам. Окружающие меня не узнавали или делали вид, что не знают. Иные лишь скупо кивали, словно бы сомневаясь, что это действительно тот, кого они знают. Они не хотели пускать в свой круг такого.
Я не надел маску из чувства протеста и солидарности с меньшинством.
Покойная была членом писательского союза, все последнее время работала над большой поэмой «Молчание Камчатки», да так и не закончила ее. Эта неизбежная оборванность преследует всех живущих. С уверенностью «я все сделал, все успел, можно умирать» вряд ли кто уходит. Незаконченные дела траурным шлейфом тянутся за ушедшими.
Мой хороший знакомый, поэт и большой фрондер, тоже был с голубым намордником на лице. На мое недоумение лишь пожал плечами: «Мы же в общественном месте». Сказал, словно чиновник ведомства. Мы меняемся или меняют нас? Он не знает, что ладан – хороший антисептик. А если бы знал? Да ведь было распоряжение… Циркуляры, идиотизм спускаемого сверху… Покорность, обезличка.
В обществе запахло Кафкой.
Бессмертный Гоголь поднимается из могилы, держа свою плачущую голову в руках. Впору повторять вслед за Башмачниковым: «Зачем вы меня обижаете!».
В церкви надо дышать глубоко, не прячась. С введением запрета все покорно нацепили «защиту». В другом храме во время службы ко мне подошел батюшка. В голосе скорбь: «Наденьте маску. Вы же послушный человек…». Я согласился. Послушание в православии – выше молитвы. И тут бы мне умолкнуть, однако задним умом додумываю, что подчиняюсь батюшке, который под надзором чиновников. Они же – формально – под президентом страны, однако следуют рекомендациям пресловутой ВОЗ, того самого хвоста, виляющего мировой собакой. Выходит, я выполняю послушание Биллу Гейтсу? Гоню от себя эти мысли.
– Мы берем с вас пример, мы не подведем… в унисон… да, – согласно кивает Владимир Путин на встрече с Клаусом Швабом, главой экономических тусовок в Давосе. У президента Путина своё послушание…
Я протестую и опускаю маску на подбородок. Так подвязывают нижнюю челюсть покойного, чтобы рот не распахивался и не пугал провожающих. Вспомнилось евангельское: «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов». Ну, мертвый хоть не прячет своего лица. Может быть, он живее всех живых.
Стандартный покойник с остановившимся лицом – тоже своего рода в маске. В нестандартное время новой нормальности всё перевернулось: на улице, скрываясь, мы вполне мертвы. Проходящие мимо лишь скользят глазами. Я не знаю тебя, ты не знаешь меня.
Поймав взгляд из гроба, я откликнулся, склонился над усопшей. Что я хотел услышать, что сказать?
Когда история с пандемией достигнет своего апогея, «…задрожат стерегущие дом и согнутся мужи силы, и перестанут молоть мелющие, потому что их немного осталось, и помрачатся смотрящие в окно; и запираться будут двери на улицу…», вот тогда безликий человек укажет пальцем и потребует наказания попирающих порядок. Верно, это коснется и покойников. Тогда, как говорят старцы, нужно будет успеть на последний поезд.
Если человек создан по образу и подобию Божьему, то прячем мы под маской прообраз Божьего, ни много ни мало. Скрывая лицо – обнажаем дьявольское. Разве нет? Если в этом промысел Бога, значит дело к финалам. Вот Он и прибирает своих последних, которых ещё можно спасти для Царства Небесного. Выходит, покойница успела. Буквально.
ЧЕЛОВЕК РОЯ
Самое большое рабство – не обладая свободой,
считать себя свободным.
И.В. Гёте
Кадры из советской кинохроники, черно-белое кино: демонстрация, возбужденные люди, одетые в темные одежды, что-то выкрикивают – кино немое – яростно, самозабвенно. Они единодушны в своем порыве. Они несут транспаранты. На черных полотнищах – белым по-черному – СМЕРТЬ ВРАГАМ НАРОДА!
Врагов оказалось слишком много… Были, конечно, и враги, изощренные, злые и непримиримые. Их прибирали к рукам на волне строительства справедливого общества и всеобщего воодушевления. Сидельцы трудовых лагерей строили социализм и там. Механизм выявления врагов, с опорой на массы, работал безотказно: любовь к ближнему своему заменялась классовой ненавистью, если твой ближний в чем-то не походил на тебя и не разделял твоего энтузиазма.
Кровожадный монстр был не наверху, не в партийном аппарате, он был рядом, в коммуналке, за дверью на лестничной площадке, в лице товарищей по работе – Клавы, Юры, Дуси, Николая, Пети. Простые советские, русские, в общем, симпатичные люди. В едином порыве «стучала», что называется, вся страна. Органы отзывались на пристрастные, гневные, вкрадчивые обращения неравнодушных масс. Органы работали… Отсюда и репрессивный вал.
По доносу влиятельного Алексея Толстого, получившего публичную пощечину, был осужден поэт Осип Мандельштам, а вовсе не за стихотворение «Мы живем, под собою не чуя страны…». И квартирный вопрос часто решался банальным доносом на соседа по коммуналке. Был бы человек, а кто же без греха?
Вот ещё старый французский фильм: владелец крупной компании приказывает под страхом увольнения раздеться своему сотруднику и голышом выйти на люди. Солидный, в летах мужчина покорно раздевается. На вопрос хозяина «Что вы делаете?» растерянно отвечает: «Вы же просили раздеться…». Оценка происходящего убийственно-точна: «Так кто же из нас чудовище, я, приказавший вам, или вы, покорно исполняющий приказание?».
Да, мы часто прикрываемся жестокостью, неумолимостью системы, оправдывая свой конформизм, житейскую трусость. Имя нам – легион.
Человек становится частью роя через миф.
«Германия превыше всего!» – это Третий рейх.
«Америка превыше всего!» – для американцев. После известных событий «9/11» в Нью-Йорке, имитации удара «Боинга» по Пентагону, этот миф потускнел и пошатнулся с падением башен-близнецов. Треть американцев не поверила официальной версии правительства. Но его подхватил и дополнил другой миф, пришедший на смену: международный терроризм. Американский народ рукоплескал бомбежкам Багдада и вторжению в Афганистан. Мы радуемся, когда нам плохо, а другим еще хуже.
Для российского внутреннего пользования остается миф о стране Америке, он же – некий обобщенный «Запад», безусловно, враждебный, грозящий санкциями, ракетами, военными базами и т.д. И вроде бы оно так. Однако пресловутое глубинное государство в нужный момент сольет ту же Америку и не поморщится, как оно повалило башни Торгового центра с почти тремя тысячами посетителей, делающих свой ежедневный шопинг.
Мы всё меньше верили в существование Бен Ладена, исламского терроризма, всё больше разочаровывались в искренности наших нацлидеров. Миф «Капитализм – это хорошо» испарялся на наших глазах. Вот уже и большая часть европейцев готова отказаться от идеи Капитала. Спасти положение мог тотальный страх – обратная сторона всякого мифа. Мы всегда боимся наказания богов.
Таким очередным мифом и стала пандемия c нагромождением гробов, братских могил, видеороликов с внезапно (?) падающими уханьцами-китайцами, пораженными вирусом, словно пулей снайпера, зловещих людей в скафандрах, толп японцев в масках, деловитых, исполнительных, бегущих в свои офисы.
«Власть отвратительна, как руки брадобрея…» – все тот же Осип Эмильевич. Руки ловки и услужливы. Однако, в руках у самого горла – опасная бритва. И брадобрей не внушает доверия. Положение клиента в кресле с этой гигиенической накидкой довольно беспомощное. Но ведь это мы сами добровольно усадили себя в кресло цирюльника, не по принуждению.
Еще кадр: звонок приятеля. Голос возбужден: «Вирусом уничтожено двадцать миллионов человек!». Он верит телевизионным кликушам, а страх увеличил число нулей. Пытаюсь его вразумить: «Всё-таки два миллиона». На другом конце линии пауза, очевидно, там отправляются в интернет, проверяют. «Да, извини, два…» – голос мне показался разочарованным.
Он нынче редко выходит на улицу, мой приятель. А если выходит – всегда надевает маску, как и многие. Его никто не заставляет. Он сам. Он в преклонных годах и хочет прожить еще столько же. У него хорошая генетика.
ЛОБОТОМИЯ
***
«…А потом погода испортилась», – классическое начало рассказа американского писателя Эрнеста Хемингуэя. И почему бы мне не начать свой рассказ с этого? Тем более, что всё случилось именно так.
В безоблачном небе, с юго-запада на юго-восток, летел самолет, невысоко, в пяти-шести километрах от вечерней земли. Самолет оставлял за собой широкий, густой шлейф.
Самолет летел вдоль береговой черты, вдоль города, лежащего у моря. Это было очень красиво: серебристо-оранжевый самолет и оранжевый шлейф выбросов на фоне зеленовато-синего темнеющего в близких сумерках неба.
Да, к вечеру дело шло. Мы с батюшкой стояли у храма «Живоносный источник» в поселке Термальном. Я, задрав голову, следил за одиноким пилотом. Батюшка думал о своем.
Из храма вышел дьякон лет тридцати с коротко стриженой русой бородой. Теперь в небо смотрели двое.
Шлейф растягивало ветром. Здесь, у земли было тихо. На большой высоте всегда есть воздушные потоки. И выброс становился шире. Вот уже и самолета не стало видно, он ушел дальше к городу. И небо медленно закрывалось пепельно-оранжевым облаком.
Дьякон что-то спросил о химическом качестве этого следа. Согласно зарубежным исследованиям выбросы содержат соли тяжелых металлов: алюминий, барий, ферриты, иногда стронций, свинец. Есть другое название: «умная пыль», но это из области «сов.секретно», здесь работает наноэлектроника. И я сказал об этом дьякону.
Дьякон помолчал, потом грустно уронил: «А зачем?». Дескать, зачем всё это на город. Я пожал плечами. Здесь начинается политика, столкновение интересов. Православные не очень любят говорить об этом. Разве патриарх Всея Руси поднимает эти темы?
И мой спутник, иеромонах Иоанн, с которым я приехал на вечернюю службу в Термальный, не смотрел в небо. А если бы и посмотрел, сказал бы, что это обычный инверсионный след реактивного самолета, летящего на большой высоте, конденсат горячего воздуха и «не морочь себе голову!». А я стал бы возражать, говорить, что на высоте шести километров конденсат не образуется и не висит в воздухе часами, пары воды исчезают за три-четыре минуты. Надо ведь хорошо знать физику. В наше время – это роскошь.
Как-то я позвонил знакомому летчику по этому поводу. Он был осторожен в словах, словно шел по минному полю. И я подумал, что он каким-то боком тоже причастен к этим странным полетам.
Потом погода действительно испортилась. Серую облачную муть, выброшенную одиноким самолетом, растянуло. Ночью пошел дождь.
Через пару дней всё наладилось. И было чудесное утро, и опять летали самолеты. А может это был один и тот же? Где-то он разворачивался и шел на обратный курс, волоча свой густой серый хвост над жителями микрорайонов, над взрослыми и детьми, военными, чиновниками, бомжами, домохозяйками, строителями и рыбаками, правыми и левыми, верующими и не очень.
Я насчитал в тот день пять таких аккуратных параллельных химических следов. И «дым отечества» мне не был приятен.
После полудня, к вечеру, в городе было холодно и безнадежно-серо.
На следующий день я зашел в детскую поликлинику по своим делам. В коридорах было не протолкнуться. Мне показалось: здесь все дети города. И это в разгар лета!
Американцы, верно, любят своих детей больше, чем мы, русские. Они, американцы, обеспокоены, они собирают конференции, устраивают пикеты, идут по улицам и спрашивают: «Зачем вы нас опыляете?». Сенаторы и конгрессмены с безупречными манерами, в отлично пошитых пиджаках, наконец, разжимают белоснежные зубы: «Это всего лишь geo-engineering, да, всего лишь. Поскольку потепление. Алюминий прекрасно отражает солнечное тепло, да. Так мы боремся с перегревом планеты, да, вот так». «А стронций-то зачем?» – спрашивают обеспокоенные. «Стронций? – на лицах конгрессменов замешательство. – Вы уверены? Мы сделаем запрос».
В России с этим хуже. Мы теперь редко смотрим в небо. Нас больше интересуют коррупционные скандалы и суммы украденного.
В Америке сыпать на голову всякую дрянь – незаконно. В Америке вторая книга после Библии – Процессуальный кодекс. В России важнее понятия, смыслы. Однако русская идея законом запрещена, а против неравнодушных – дубинки и электрошокеры. Кто-то видел на улицах натасканных овчарок. «Ну, это вы зря, – кто-то скажет, – это обыкновенный фашизм. Такое не повторится. Мы всё это проходили: Зоя Космодемьянская, генерал Карбышев, Бабий яр». Дальше – наше убойное и доходчивое телевидение…
В смысловой цепочке идеология и небеса где-то пересекаются. И понятие справедливости ну никак не касается этой самой «умной пыли», висящей над головами.
***
В 1935 году португалец Эгаш Мониш придумал новый способ лечения шизофрении: через височное отверстие в мозг человека вводили специальную петлю и рассекали связи лобных долей с другими отделами мозга. Операция длилась пятнадцать минут. Пациент становился тихим, безвольным. Он терял способность к творчеству. Эмоции, решительный поступок теперь были не про него. Фраза Горького «человек – это звучит гордо!» теряла смысл для людей, прошедших такую операцию. Мониш попросту уничтожал личность человека. С личностью всегда ведь хлопотно.
Нейрохирургия или, по-другому, лоботомия зашагала по миру: Канада, Европа, Россия. Дешевле было вырезать у человека человеческое, нежели содержать его в клинике.
В 1949 году за «прогрессивный» метод лечения Мониш получил Нобелевскую премию. Потом метод усовершенствовали: нейронные связи разрушали через отверстие, пробитое с помощью стамески и молотка в тонкой кости глазной впадины. Использовался нож для колки льда.
К 1950 году в Америке делали до пяти тысяч операций в год.
Американскую кинозвезду актрису Френсис Фармер принудили к такой процедуре за строптивый нрав и пристрастие к алкоголю. Алкоголь появился на звездном пике как попытка уйти от голливудской пошлости. Фрэнсис была ослепительно красива, умна и несговорчива, что встречается нечасто. Система сломала её, упрятав в психиатрическую клинику.
Фрэнсис сделали лоботомию. Электрический ток, пропущенный через мозг актрисы, служил как обезболивающее. Дальше было падение. Групповое насилие санитаров, может быть, было самым мягким по степени разрушения личности. Прежней Френсис Фармер не стало.
Варварская нейрохирургия была запрещена. Однако врачи заметили, что сильный электрический разряд напряжением 150-400 вольт, пропущенный через голову человека, приводил к похожим результатам: апатии, слабоволию, покорности. Писатель Эрнест Хемингуэй, прошедший десять сеансов электрошока, наконец излечился от алкоголизма и фобий, но утратил свой талант. Незадолго до самоубийства он скажет: «Какой был смысл разрушать мою память, составляющую мой капитал? Это было блестящее лечение – вот только они потеряли пациента…».
Хемингуэй, может быть, ушел вовремя. Большая война в Европе закончилась, а тотальную войну против человека на своем примере он не разглядел. Честные писатели стали не нужны Системе.
Лоботомия и электрошок – локальные и необратимые способы управления сознанием. Телевидение, интернет стали гибкими ключами к человеческим пристрастиям, изменили понятие свободы: «Я свободен смотреть, что хочу, но что я хочу – определяют режиссеры Системы».
Управлять желаниями можно через рекламу бойких от политики. Другой способ управления – страх. Сильный страх, а лучше – ужас, вводят в ступор. Страх парализует, лишает возможности рассуждать и выбирать. Страх блокирует лобные, собственно человеческие, доли мозга – мягкий аналог лоботомии. Если угодно – это психохирургия. Неравнодушные и потерпевшие говорят: «Психотеррор». Ну, с какой стороны посмотреть! Когда страх массовый и затяжной, то управляющий источником страха – победитель – получает всё и выбирает свое определение. Не это ли мы наблюдаем в наше масочное и ковидное время?
***
Слово рождает образ, а видеообраз идет в обход человеческой речи. Картинка работает напрямую, примитивные смайлики отлично передают эмоции. Смыслы стали общие, а мысли короткие. Так человек, обладающий электронным гаджетом, стал частью Сети. Оказаться вне Нейромира, вне сетевого роя страшно. Тебя словно бы и нет. Это быстро наступающее, стоящее на пороге «завтра». А сегодня всего лишь дискомфорт. Однако с нажатием кнопки ты – часть роя.
Создать живое действо – масштабное, реалистичное – можно и в небе с помощью низкоорбитальной информационной сети Илона Маска. Он доходчиво переводит язык техно-будущего на язык настоящего. Объемный голографический триллер сотрет грань между реальностью и вымыслом. Два спутника Марса – бога войны – Страх и Ужас будут и нашими ежедневными спутниками. В финале – пришествие любящего и спасающего от бедствий и нестроений Бога: Будда, Христос, Машиах – по выбору и пристрастиям, как в супермаркете.
По-другому, определенная концентрация «умной пыли», попав в голову через кровь и органы дыхания, объединившись по сигналу в нейросеть, переключит нашу свободу на внешнее управление. Писать сценарий пасомым стадам будут режиссеры Системы.
Усечение больших человеческих смыслов, идей – тотальная лоботомия человечества – разворачивается в небе и на земле. У Системы свое понимание geo-engineering.
г.Петропавловск-Камчатский