Александр НЕСТРУГИН. БАЛТРАЙОН. Заметки о книге стихов Игоря Голубя «Путь домой»

 

Александр НЕСТРУГИН

БАЛТРАЙОН

Заметки о книге стихов Игоря Голубя «Путь домой»*

 

Мы смотрим на тех, кто идёт за нами, вроде бы и с надеждой, но в то же время и с недоверием каким-то, с недоумением: они другие, они на нас не похожи! Они вязнут в Сети, они заняты, вместо несуетного служения поэзии, какой-то мелкой тусовочной вознёй, а главное, в них мало того тревожного чувства, которое одно только и делает пишущего стихи человека русским поэтом, – «любви к родному пепелищу, любви к отеческим гробам». Но так ли уж верны все эти наши «взрослые» охи-вздохи, всегда ли они справедливы?

С Игорем Голубем я познакомился в Воронеже на представительном совещании молодых писателей «Школа Платонова». Он был в семинаре, которым мне довелось руководить, и в ходе обсуждения рукописи некоторые участники говорили о его стихах как о слишком «простых», «лобовых». Это было верным лишь отчасти: когда человек говорит – открыто, не прячась за тонко усмехающегося лирического героя, – о любви к отчему дому, к своему родному краю, не всегда получается остеречь строку от дружбы с излишним пафосом и риторикой. Но при этом за строкою чётко проступала фигура человека цельного, неравнодушного, идущего к людям, а не в сторону башни из слоновой кости.

А ещё в стихах Игоря явно присутствовало редкое для современного молодого поэта чувство – неотъединенности от тревог, забот и чаяний всей нашей большой страны. Это было тем более удивительно, что живет он на «Крайнем Западе», в городе, который после разрушения Советского Союза стал «отшибом», чуть ли не отрезанным ломтем России. Во всяком случае, не так уж мало среди наших соотечественников тех, кто ассоциирует город этот вовсе не со «всесоюзным старостой» Калининым, а с философом Кантом, совершенно «не нашим», хоть и близким русскому сердцу знаменитым пассажем о звёздном небе и нравственном законе. С конца минувшего века нас настойчиво убеждают – не только уязвлённая Европа, но и «глубокомыслители» местного розлива, – что «город Канта», наполненный великими тенями и призраками своей многовековой тевтонской истории, никогда не станет России родным «по духу и крови». Голоса противников этой лукавой теории, заглушаемые взвизгами либеральной тусовки, почти не слышны, власть «толерантно» отмалчивается.

Может ли, вправе ли вмешаться в этот непростой спор, столь далёкий от изящной словесности, поэзия? Игорь Голубь, автор тоненькой, тетрадочного формата книжки с очень точным названием «Путь домой», на первый взгляд об этом даже не задумывается. Он просто живёт – на своей земле, в своём родном городе. Живёт активно, молодо, неравнодушно. Пишет стихи. И в стихах этих – вглядывается в жизнь, прислушивается к стуку своего сердца. Грустит. Радуется. Делает открытия. Ностальгирует:

Скоро будут праздники,

Холод, слякоть зимняя…

Мой трамвайчик красненький,

В детство увези меня…

Пока всё – «как у всех», лишь абрис, набросок; ясно только, что детство у автора этих строк – городское. Но у этой юной ностальгии есть и свои точные координаты-имена: «Я еду на трамвае «двойка» / в забытый всеми Балтрайон». Вы слышали, уважаемые читатели, это название? И я о таком районе, почему-то невольно навевающем военно-морские ассоциации («Балтфлот», «укрепрайон»), понятия не имею. А узнать хочется. И вот уже не автор, а я сам, влекомый тайною читатель, недолго думая, сажусь в лязгающую закрывающимися дверями «двойку» – и еду:

Смотрю в окошко по старинке

На древний мир из кирпича.

А выйду на Балтийском рынке,

За ним вкуснее алыча.

Выйду, потянусь к алыче, налитой спеющим жёлтым – нет, янтарным! – светом, и вспомню, обязательно вспомню:

Сюда собаки провожали

Нас громким лаем каждый раз,

А мы с тобой за гаражами

Друг с друга не сводили глаз.

Журчали старенькие трубы,

Переносящие тепло.

Крапива ноги жгла, но губы

Потом ещё весь вечер жгло.

И через время, сглотнув горячий комок, замечу не без грусти: «То место, в котором я вырос, местами другое уже…». И не побоюсь признаться – большому миру, родному городу, уходящей юности – в своей повзрослевшей мальчишеской любви:

Ты знаешь, я многое понял –

Ведь время проедет по нам.

Но я узнаю тебя, Понарт,

По кирхе и старым домам,

По скрипу таинственных лестниц…

И потом, уже возвращаясь – «брусчатка под ногами чешуей, / и ветки, словно связаны узлами» – остановлюсь, где «мёрзнут кошки в кустах алычи», скажу негромко, только себе и темноте:

Мне не нужно для шага ни метра,

Эта улица детства моя.

Провода под порывами ветра

И трамвайная колея…

Я нашёл своё место и нишу,

Моя память мне словно броня,

Я дыхание улицы слышу –

И она согревает меня.

Постою на остановке, хоть здесь «трамвай уже годами не звенел», дождусь знакомой «двойки» и поеду назад. И буду вспоминать, глядя в окошко, «кафешку на углу Сосновой / и старый дворик на Ольховой», «и обаяние Кленовой». И улицу Тихорецкую, которой посвятил написанное сегодня стихотворение. И Октябрьскую площадь, где «чёрный рот бомбоубежки». И кинотеатр «Родина», где «галдят весёлые подростки, / спускаясь от киношных касс». И ещё многое, очень многое – ставшее частью моей судьбы, близкое, неизбывное, родное…

Сентиментальное путешествие это скоро закончится, и новый день, «в охапку ухватив», вернёт меня в современность, без которой, как и без памяти, не прожить:

Сегодня рано встал с утра,

Свистел на кухне старый чайник,

Потом на улице ветра

Швыряли голубей и чаек…

Этот новый день понесёт меня «вдоль низкого забора», вместе с «толпою сонной, целой ротой» в переполосканные «дождём и каждодневною работой» будни. Но мне не станет от этого неуютно и пусто, потому что вечно спешащее движение это – течение самой жизни, которое не иссякнет ни сегодня, ни завтра, ни через годы:

Минуя дней круговорот

И жизнь с борьбой её фатальной,

Спокойно потечёт народ

По Киевской и по Батальной.

…Впрочем, я слишком увлёкся, следуя за своей творческой фантазией. Разумеется, всё, что я вам здесь поведал, принадлежит не мне, а калининградцу Игорю Голубю. Это его свет, его дом, его поэзия. И город – его. А кажется, что и мой тоже. Наш. Почему так? Ведь Игорь Голубь ничего «специально» для этого не делал. Не хватал никого за грудки, не громоздил сногсшибательные аргументы, не оттачивал свою строку на жёстком публицистическом наждаке до бритвенной остроты.

Он просто здесь вырос – как и тысячи его земляков, детей, внуков и правнуков Великой Победы. Просто жил здесь – именно в Калининграде, а не в Кёнигсберге или некоем условном «городе Канта». Грустил. Радовался. Ностальгировал. Писал стихи – искренние, согретые сердечным теплом, сугубо лирические, вовсе не из разряда «но гражданином быть обязан». И вдруг оказалось, что эта негромкая поэзия, вполне себе традиционная, без сыплющих искрами метафорических фейерверков и модных нынче иронических смысловых вывертов, умеет сказать о многом.

О том, что город, который мы увидели в стихах, – по слову, по судьбе, по «духу и крови» – наш, а не чей-то.

И земля, на которой он стоит, даже забранная тяжёлой, крепко сбитой, веющей холодом иных времён брусчаткой, – не чужая.

И страна, которой эта дальняя, оторванная теперь от «материка» земля принадлежит по праву, имеет, ныне и присно, одно только имя – Россия.

---

* Игорь Голубь. Путь домой: сборник стихотворений. Калининград: Смартбукс, – 2019. – 38 с.