Игорь ШУМЕЙКО. ОТ «КОНЬКА-ГОРБУНКА» ДО «БРАТЬЕВ КАРАМАЗОВЫХ». Тобольские впечатления

Игорь ШУМЕЙКО

ОТ «КОНЬКА-ГОРБУНКА» ДО «БРАТЬЕВ КАРАМАЗОВЫХ»

Тобольские впечатления

 

6 марта 1815 года родился Пётр Ершов, автор обще-любимого «Конька-Горбунка». Слава обрушилась на 19-летнего студента Петербургского университета: знакомство, восторженные оценки Жуковского, Плетнёва, Пушкина… «Литературной богемы» в Золотом веке, пожалуй, всё же не было, но понятно, как притягивал Петербург молодого литератора. Но по долгом размышлении Ершов возгласил: «Надо жизнь посвятить просвещению Сибири!»… а вышло что и всего мира просвещению, ибо одним из учеников Ершова в Тобольской гимназии стал Дмитрий Менделеев.

В Тобольске вам покажут и табель Менделеева. Ободритесь все троечники мира! – там три четвёрки, прочие – тройки. То есть вынес Дмитрий Иванович из стен гимназии нечто большее, чем «средний балл аттестата». (К счастью для мировой науки ЕГЭ в той гимназии отсутствовал!) Творческий, «душевный», индивидуальный подход к ученикам и учителям (!) позволил молодому литератору не засохнуть, стать литературным, театральным, духовным «мотором» Тобольска. А «судьба найдёт и за печкою», и большая литература опять нагнала Петра Ершова: компания авторов Козьмы Пруткова, утончённых петербургских эстетов, аристократов во главе с графом Алексеем Толстым приняла его в свой круг, с пьесой «Черепослов сиречь Френолог». Поверьте, немалая литературная честь, когда-то я читал переписку Жемчужникова: изрядная её часть – требования «Современнику» укротить поток десятков поэтов, непрошенных «соавторов», подписывающих свои творения уже легендарной фамилией. Решение с участием тогдашних юристов: под «брендом Прутков» могут публиковаться лишь те, кто «по пачпорту Прутковы». Специально не проверял «литературу-источники», но кажется, до сих пор нет исследований, выводящих известный «театр абсурда» – к прутковским пьесам «Фантазия», «Черепослов», «Сродство мировых сил». Толстой, Жемчужниковы, Ершов, как одни из предтеч Ионеско и Беккета – поверьте, плодотворная тема.

Но вёрнемся к жизни Ершова в богоспасаемом граде Тобольске.

Пьеса «Фома-кузнец» привлекла внимание другого знаменитого тоболяка: Александр Алябьев на её основе создал Сочинение для мужского хора с фортепиано, вошедшее в его собрание как «Застольные русские песни». Увы, почти неизвестен сегодня ершовский «драматический анекдот»: «Суворов и станционный смотритель», потому и расскажу о нём подробнее. «Раскрутиться» при жизни Ершова пьесе помешал строгий запрет цензуры.

На далёкой почтовой станции ждут приезда графа Суворова. Лука, влюблённый в дочь станционного смотрителя Машу, боится богатых соперников. Маша уверяет, что ни за кого кроме него не пойдёт, и сообщает о приезде «Самого большого графа – у него все войска под рукой». Лука придумывает просить знаменитого полководца помочь устроить судьбу. Суворов приезжает в солдатской шинели, неузнанным. Смотритель говорит, что сам был солдатом, угощает «бедолагу». Лука и Маша просят гостя уговорить Суворова, чтобы тот приказал их обвенчать. Тут целая галерея архетипов, начиная от Гарун-ар-Рашида, и реальные черты Суворова, солдатского генералиссимуса, и «ревизоровское» ожидание решения судеб «из стлицы», пушкинский «Станционный смотритель», ну и, согласимся, прекрасный драматургический ход.

Во втором действии станционный смотритель и староста учат нарядно одетых крестьян, что говорить, как приветствовать Суворова, репетируют встречу: уж это архетип – Архетипище!!. Счастливый финал, слова смотрителя, что он «записал этот день в Святцах красными чернилами». Ершовский Суворов с прибаутками – живой, колоритнейший. Его «Помилуй бог!» конечно узнается зрителями но… не героями пьесы, что и продвигает интригу.

Рецензенты писали: «Мы про­читали книгу с большим удовольствием; посмеялись от души… Искренняя дань памя­ти великого полководца и таланту Ершова заключили наше чтение».

Так почему запретили? Цензор Ольдекоп: «Принижение образа героя»… Да уж, безликость, гладкая помпезность – не сегодня родилась, а противостоят ей… Кто? Кто отстоял право введения в живую ткань произведений, например, образов полководцев –  «неканоничных», несогласованных с ГлавПУРом и его предшественниками? Мне тут вспомнился бесподобный генерал Платов в «Левше». Не будем исключать этого влияния: может, за полвека до Николая Лескова – Петр Ершов проторил эту дорогу, пригласив графа Суворова в комическое действо.

А что до цензуры – и «Конёк-Горбунок» запрещали в 1843 году (не сразу дошло, что царь в сказке описан неподобающе). А в советское время (1922) «Конёк-Горбунок» вновь был признан «недопустимым к выпуску» уже из-за излишнего пиетета в сцене: «На колени все тут пали И «ура» царю кричали». В разгар коллективизации в сказке усмотрели «историю карьеры сына деревенского кулака».

Да, всё же для большинства читателей Ершов остаётся автором только «Конька…». Что ж возражать, когда это быть может – проявление народной любви?! На его могиле я прочёл строку бесподобную, именно потому, что высечена она была в эпоху, когда ещё не гнались за искусственными парадоксами, сенсациями:

«Петра Павловича Ершова, Автора народной сказки «Конёк-Горбунок»…

 

Так что, надеюсь, и я не очень повредил сложившемуся образу, мельком очертив другие стороны «карьеры» Ершова. Понятно, что к 200-летию Ершова особо готовятся в его родном Тобольске: коллекционер, издатель Аркадий Елфимов собрал около 200 изданий сказки в России, мире, и сам пополнил это собрание пятью новыми, заказав иллюстрации пяти ведущим российским графикам. Ещё в советские времена Елфимов, тогда председатель тобольского горисполкома, сделал немало для подъёма исторического, интеллектуального уровня столицы Сибири прежних веков. Как-нибудь надеюсь написать о закрытии громадной тюрьмы в самом центре, в Тобольском Кремле, и об открытии в стенах, от которых у нас, по поговорке, не «зарекаются», – прекраснейшей библиотеки. О Фонде «Возрождение Тобольска» я писал по интересному поводу. Им издан первый русский Атлас – «Хорографическая книга» Семёна Ремезова. Оригинал вывезен из страны в «окаянные дни», прочно осел в Гуфтоновской библиотеке (HoughtonLibrary) Гарвардского университета и был абсолютно недоступен для российских издателей. Но содействие одного влиятельного американского историка, долго работавшего в архиве библиотеки Тобольска и сохранившего благодарную память, – позволило получить бесценную книгу Ремезова хотя бы для копирования, издания.

Тут мы неизбежно отвлечёмся от собственно юбиляра – к тому поразительному тобольскому феномену, которому я пока не подберу лучше названия, чем «Социальная ткань». Неизолированность, живая, плотная взаимосвязанность людей. Нет отдельной нити, а именно ткань. К Ершову – учителю Менделеева, сразу просятся купцы Корнильевы (родня матери Дмитрия Ивановича). Василий Яковлевич Корнильев наладил первое в Сибири бумажное производство, издавал первый же сибирский журнал «Иртыш, превращающийся в Ипокрену».

В дом Корнильевых после пожара перебрался тобольский губернатор Александр Алябьев и, понятно, его сын, будущий бесшабашный вояка и композитор.

А когда содержимым нынешней бесподобной библиотеки были не книги в обложках, а их авторы в кандалах, Тобольск дал пример высокой гуманности и опять же – добротной «социальной ткани», когда одна волна ссыльных помогала следующей. Жена ссыльного декабриста Наталья Дмитриевна Фонвизина по версии – прообраз Татьяны (тут читайте пушкинистов или письма самой Натальи Дмитриевны – в поздние годы она иногда звала себя Таней). Жена декабриста-генерала памятна не только знаменитым порывом в Сибирь на помощь и поддержку мужа. Именно она, здесь уже без версий, вручила на пересылке петрашевцу Достоевскому то знаменитое Евангелие, с которым он не расставался всю жизнь и встретил свой последний час. Кроме само собой разумеющейся роли, эта книга помогла Фёдору Михайловичу ещё и тем, что первые, самые тяжёлые годы каторги, лишённый карандаша и даже клочка бумаги, он фиксировал обрушивающийся на него поток мыслей, чувств – находя схожие в Евангелии (как тут не утвердиться, что «в этой Книге есть всё»!) и отмечал подчеркиванием ногтя, загибанием уголков страниц. И кроме всего Наталья Фонвизина, опытная жена каторжника смогла припрятать в переплёте несколько денежных купюр.

А губернатор и отец композитора, соавтора Ершова, Алябьев ранее задержал в Тобольске, предложив поработать в городском архиве, ещё одного знаменитого литератора, чья книга попала на самый верх «Рейтинга влияния», которые часто публикует «НГ». Составителем рейтинга был человек также весьма компетентный: императрица Екатерина Великая, а литератором, поднявшимся по степени влияния выше вождя крупнейшего в истории России восстания, – Александр Радищев. Здесь который раз сработал феномен Сибири, Тобольска: соединение мысли с землёй, сил лучших умов страны – с настоящими задачами. Работа Радищева оказалось столь результативной, что удерживавший его губернатор Алябьев дождался-таки сурового приказа: отправить ссыльного далее.

Что ещё объединяет «славных сих мужей» (и жен)? Ныне в Тобольске установлены памятники Достоевскому, Ершову работы известного скульптора Михаила Переяславца (почётный гражданин города Цербст за памятник принцессе – будущей Екатерине II). На полку изданий Фонда «Возрождение Тобольска» рядом с «Коньком-Горбунком» скоро встанет то самое «Евангелие Достоевского» – уже придумано, как воспроизвести, прокомментировать те отчерки ногтя, когда будущий автор «Карамазовых» был лишён даже карандаша.