Вячеслав КУПРИЯНОВ. АГЕНТ ОСОБОЙ СЕКРЕТНОСТИ. Глава из повести

 

Вячеслав КУПРИЯНОВ

АГЕНТ ОСОБОЙ СЕКРЕТНОСТИ

Глава из повести

 

…Уже первый урок несколько его обескуражил. В классе оказался один-единственный ученик, сидевший за последней партой, который вежливо и степенно поднялся при появлении учителя.

– Как тебя зовут, – озадаченно спросил он единственного ученика и тут же с облегчением подумал, как это хорошо, что ученик всего один, не надо забивать голову запоминанием множества имен, которые никак не подходят их обладателям.

– Меня зовут Яша, – ответил ученик и рассудительно добавил: – Яша по-большому значит Яков.

«У дядюшки Якова товара про всякого, – подумал учитель, – хорошо бы это привести как пример рифмы, если до этого дойдет».

– А что же Яша, остальные ученики, где они?

Яша сложил вместе ладони, будто это обязывало его говорить правду, правду и только правду, и, потупив голову, тем не менее, отчетливо отвечал:

– Остальные ученики вполне могут опаздывать, так как первое занятие самое обременительное, новое знакомство, знаете ли, обременяет, но вот на второе занятие уже может прийти больше учеников, если они получат от уже пережившего встречу, то есть от меня, положительные отзывы о полученном уроке. Но может случиться и такое, что и при благоприятных отзывах многие так и не появятся, ибо они, вернее, даже их родители выбрали за них в качестве первого языка, – а выбор у нас свободный, – скорее всего английский язык, с которым легче работать во всемирной паутине, и к тому же он способствует более-менее успешному выходу из нашей родной паутины.

Ученик замолк, а учитель удивился странности синтаксиса и словаря ученика, за которыми скрывался вполне разумный смысл. Действительно, если можно свободно выбирать себе литературу, то и язык можно выбирать себе свободно, чтобы уже при помощи этого языка выбираться на все большую и большую свободу.

– Чем же мотивируют ученики или их родители выбор языка?

– Они мотивируют выбор языка, – чеканил ученик, – прежде всего стратегическими соображениями. Если на войне придется сдаваться, а сдаваться придется, если война, то лучше знать тот язык, носителем которого является ваш потенциальный победитель, и лучше вовсе не знать язык, на который идут войной.

– Почему же вовсе не знать? – обиделся учитель, смутно сознавая, что его подрывная деятельность чуть ли не в первый же день готова закончиться провалом, он даже почувствовал этот провал где-то под ложечкой: вот он говорит на этом провальном языке, а его, оказывается, даже слушать никто не хочет, кроме этого грамотного субъекта.

– А вовсе не знать – выгодно потому, что когда возьмут в плен, то пытать скорее всего уже не будут, ведь не знающий родного языка не может быть допущен ни к военной, ни к государственной тайне.

В этом пункте учитель не мог не согласиться с учеником, он на собственном печальном опыте не раз переживал такое, о чем ему даже вспоминать было жутко, какими только изощренными методами пытались ему развязать язык, чтобы выведать ту или иную тайну, и наоборот, сколько мук ему пришлось перетерпеть, чтобы в ходе своей агентурной деятельности добиться чего-то путного от носителя противного языка.

– А когда война-то начнется? – прикинувшись простаком, вопросил агент, почувствовав себя вдруг в своей тарелке.

– Война, да война-то ведется давно, но, к сожалению, без непосредственного контакта с противником, поэтому в плен попасть пока маловероятно, но мы, тем не менее, несем значительные потери. Вы же видите, я один остался.

Что-то лукавит этот ученик. Чего-то не договаривает. Или просто водит его за нос.

– А почему у вас тут считается, что сдаваться приличней с английским языком, а не, скажем, с арабским или китайским, – спросил он, не без задней мысли поработать еще на ту или другую разведку, но тут же похолодел от страха – как это у него вырвалось – «у вас тут», тут бы его и схватили за руку: а вы-то сами откуда? но, к счастью, сообразительный ученик не придал этому, или сделал вид, что не придал этому никакого значения.

– У нас английская школа, – простодушно ответил ученик, – но кто прилично выучит английский язык, получает возможность учить далее арабский или китайский, по выбору. Есть такое мнение, быть может, даже предрассудок, что сдаваться китайцам или арабам более перспективно уже со знанием английского языка. Предполагается, что на этом языке будет что сказать китайцам или арабам, и они это оценят по достоинству. Ноу-хау, салям алейкум! Можно и песню спеть из популярного видеоклипа, но лучше в мужском обществе, иначе поклонницы могут разорвать на части, к счастью, с мужским обществом проблем не будет, воюющая сторона обычно представлена именно мужчинами, во всяком случае, на передовой.

Учитель насторожился при упоминании о мужском обществе, ведь ему как раз советовали заняться людоедством именно в мужском обществе, используя это как отвлекающий маневр. Он с некоторой жалостью посмотрел на своего единственного ученика, как-никак принадлежащего к мужскому полу. Выглядел тот весьма невзрачно: невысок ростом, но еще подрастет, узок в плечах, но еще раздастся. Он же, конечно, посещает уроки физкультуры, прыжки и бег на месте со словарями любимых языков в руках. Ученик был без очков, но что-то в его мигающем взгляде так и напрашивалось на очки, тогда бы встал на место этот довольно крупный нос, несколько сдвинутый влево. Тонкие губы чуть скрывали презрительную улыбку, скорее по отношению к самому себе, не презирать же учителя, единственным слушателем которого являешься. Эта улыбка исчезала с его лица, когда тот говорил, а вкупе с наморщенным лбом, его вещающий рот выдавал в ученике будущего учителя; тогда улыбка презрения к себе, еще недоучившемуся, сменится презрением к остальному неученому миру. И все-таки, несмотря на общую унылость его вида, терять этого ученика не хотелось, преподавать ему было даже приятно, ибо не составляло труда, его ответы на вопросы вполне покрывали отведенное на занятия время. Чтобы уйти от темы войны, само навязывание которой уже казалось подозрительным, учитель поспешил вернуться к теме русского языка.

– Однако пока мы еще не в плену, – попытался пошутить он. – Мы все-таки сообщаемся при помощи русского языка, имеющего отношение к некогда великой русской литературе. Мы с вами еще вернемся к нашей программе, но вот остальные, отсутствующие, на чье присутствие, видимо, уже не следует рассчитывать, на каком, интересно, языке они сообщаются сейчас, до сдачи в плен?

Яша, несомненно, был хорошо подготовлен и к этому вопросу.

– Вы разве не слышали о государственной программе нашего министерства, которое в просторечии называют «Проект Арина Родионовна»? У нас сейчас в обеспеченных семьях дети выращиваются нянями. И как некогда няня Пушкина, неграмотная Арина Родионовна, рассказывала будущему солнцу нашей поэзии прелесть какие сказки, так и нынешние няни пересказывают детям современный городской фольклор. Эти современные злободневные сказки хороши еще и тем, что они несут в себе в зародыше элементы не только художественного, но и полового воспитания, при этом «Проект Арина Родионовна» предписывает девочкам нанимать нянь мужского пола, что, кстати, помогает решить проблему бомжей, а мальчикам брать в няни особ женского пола, так больше взаимного доверия. В этом еще дошкольном образовании заложены предпосылки для формирования у нас в стране среднего класса: мужчины становятся более женственными, а женщины более мужественными. А русский язык в начальных классах рассматривается – и это не только в нашей школе, как язык-посредник для перехода на более эффективный для нужд торговли язык.

– На английский, то есть, – догадался учитель.

– Не только, – веско ответил Яша, – посредством русского языка, усвоенного от «Арины Родионовны», можно с успехом перейти на любой другой, даже на поэтический жаргон, как это уже случалось в нашей истории, но наша школа эти попытки пресекает как тупиковые.

– Как пресекает, в дисциплинарном порядке? – втянулся окончательно в образовательный разговор учитель. – Написал русское стихотворение, и в угол, а то и за родителями послать, так что ли?

– У нас, если за родителями послать, то многие могут не вернуться, – в голосе Яши прорезалась тихая скорбь. – Нет, в таких случаях требуют от стихотворца объяснить свой проступок: зачем, почему и как он написал стихотворение, и поскольку объяснить этого автор никак и ничем не может, то более и не отваживается на подобное.

– А как же тогда великая русская литература, перед которой до сих пор преклоняются знатоки на Западе и ценители на Востоке?

– Литературе, так или иначе, полагается конец. Новейшие исследования, – Яша даже встал и вышел из-за парты и начал прохаживаться между пустыми рядами, – опираясь на все более точную математику, утверждают, что вся великая русская литература выдумана великими русскими писателями с целью навязать всему человечеству великий русский язык. И вот новейшие вычисления показывают, что писатели эти отнюдь не великие и поскольку их величие не доказано, то они настолько исчезающе малы, что при ближайшем рассмотрении оказывается, что их вообще не существовало. Их выдумали и утвердили не столь великие историки литературы, но история уходит в прошлое, а с ней и литература, выдуманная историками...

В это время прозвенел звонок, и Яша, любезно взяв учителя под локоть и в то же время достаточно крепко, чтобы тот не смел сопротивляться, предложил ему ознакомиться с некоторыми другими сторонами учебного процесса.

Ученики расступались, уступая им дорогу, некоторые предлагали им закурить или купить у них что-то с рук, но Яша негромко, но решительно отклонял их предложения.

Пронесли в огромной железной клетке, какие обычно показывают в фильмах про чудовищных акул, человека, застегнутого на все пуговицы.

– Это наш учитель зоологии, его несут на урок зоологии. Ученики тоже находятся в клетке, для нас равенство положений более важно, чем свобода мнений. Ведь всегда существует вероятность, что учитель может высказать истину, которая не понравится ученикам.

Промелькнул человек в противогазе и в шляпе, он снял перед ними шляпу и склонил свой хобот, после чего вошел в класс, дверь в который закрывалась герметически, ее тщательно задраили за ним его ассистенты, тоже в противогазах.

– Это наш учитель химии, урок химии, как правило, это открытый урок, на который не только ученики, но и их товарищи с улицы, а иногда и родители, не всегда довольные учителем, могут приносить с собой для последующих испытаний, как известные, так и неизвестные реактивы.

Из соседнего класса выкатили каталку, видимо, с трупом, накрытым белой простыней, сквозь которую проступали, расплываясь, кроваво-красные разводы. Яша откинул простыню аккуратно, чтобы видно было только ему, и утвердительно кивнул головой, давая знак сопровождающим каталку следовать дальше.

– Это был наш очередной учитель анатомии. Учителя анатомии не задерживаются надолго.  Самая жертвенная профессия, это вам не тигриц кормить своим телом в буддийских лесах, – констатировал Яша, хотя это предложение о лесах скорее всего прозвучало только в смещенном сознании новоиспеченного учителя. Видимо, не желая заострять его внимание на неприятном, чуткий Яша свернул тему.

– Вы обратили внимание, как у нас тихо здесь, что бы здесь ни происходило? Дело в том, что преподавание, будь то химия или геометрия, ведется почти без применения языка. Мы стремимся к тому, чтобы ученик научился все понимать без слов, то есть самостоятельно думать. Ведь если он думает посредством слов, а слова все чужие, то и мысли у него все не свои, а чужие. Что в результате получается? Чужой человек. Такой нам не нужен. Да и вам тоже, – Яша пристально посмотрел своими блеклыми глазами в бегающие глаза агента и, как бы ничего не заметив, продолжил свою лекцию: – Лишь когда ученик достаточно образуется в бессловесном понимании, он может самостоятельно выбрать себе родной язык. Ведь если с самого начала навязывать какой-то определенный язык, то это будет ничем иным, как воспитанием тоталитарного мышления...

– А как же «Арина Родионовна»? – внедрился в его речь тайный агент.

– Ах, оставьте, они, как правило, глухонемые или обучены на глухонемых, они работают с комиксами или просто вместе смотрят телевизор, оборудованный для удобства в ванной комнате. Ванная комната, как вы понимаете, это переход в детскую, то есть в спальню. Но вернемся к нашим бананам: выбрав себе родной язык, ученик получает  возможность выбрать себе родителей, если вообще захочет иметь родителей. Вот почему у нас выражение «посылать за родителями», упомянутое вами как способ неприемлемого для нас давления на ученика со стороны весьма неопределенной, имеет несколько иной смысл, предполагающий высокую степень зрелости ученика. Выбрав себе родителей, мы выбираем себе подходящую для нас родину. При этом мы вовсе не имеем в виду так называемую «историческую» родину, мы не признаем историю точной наукой: историю, в отличие от географии, нельзя себе выбрать. История чревата тоталитаризмом, оттого с нею покончено. Итак, родина может быть либо идеологической, если у вас в отношении к ней есть идеи, либо топографической, то есть всего-навсего зафиксированной в земном пространстве, если у вас по отношению к ней особых идей нет. Поэтому, кстати, из нашего лексикона исчезли такие негативные клише как «иноземное влияние», «иностранный капитал», «чуждые взгляды»... Вам это интересно?

– Как же, как же, зело интересно, – согласился новичок на ниве народного просвещения, а как агент он про себя отметил, что в лице Якова нашел не только информанта, но и деятеля, агента влияния, что ли, жаль, конечно, что он еще ученик, но такой смышленый, далеко пойдет, если, конечно, родной язык забудет. – Вы так обстоятельно знакомите меня со своей школой, что мне и не мечтать о лучшем осведомителе, простите, я даже не знаю, как вас называть, мне бы и директор школы все лучше не показал.

– А я и есть директор школы, – выпалил вдруг Яша и стал не то что выше, но сразу старше и значительней. – Я думаю, вы мне простите мой небольшой розыгрыш, но мне было необходимо найти в вас нужное нам старание. Я думаю, мы сработаемся. Но преподавать вы будете не русский, а немецкий язык.

– Как так?! – остолбенел агент. – С чего вы взяли, что я знаю немецкий?

– Меня не интересует, знаете ли вы немецкий, но мои ученики должны его знать! К тому же, честно говоря, я не в восторге от вашего русского, как бы ни относиться к этому языку. А немецкий нужен нам как переходный язык, либо к английскому, либо к французскому. По вашей выправке и умению держаться я решил, что немецкий вы должны знать. И вы найдете, что сказать детям на этом языке. Завтра же приступайте. Не смею вас больше задерживать! – И директор протянул агенту узкую, потную и, кажется, не совсем чистую руку.

На следующий день он вошел в класс, который был полон, и, хотя это был первый урок, но в воздухе уже витал жидкий сигаретный дым.

– Хенде хох! – скомандовал он вместо приветствия.

Никто даже не пошевелился.

«Придется начать с азов», – подумал он. Но не успел он подумать, с чего начинать, как в класс ворвались громилы в камуфляжной форме, скрутили ему руки за спину и увели. Кто-то из не желающих учить язык, успел донести, что он немец.