КРИТИКА / Александр БАЛТИН. ЯРКИЕ ОГНИ ПОЭЗИИ. По страницам «Дня литературы»
Александр БАЛТИН

Александр БАЛТИН. ЯРКИЕ ОГНИ ПОЭЗИИ. По страницам «Дня литературы»

 

Александр БАЛТИН

ЯРКИЕ ОГНИ ПОЭЗИИ

По страницам «Дня литературы»

 

Николай Зиновьев

Творец, и не просто творец – а подчёркнуто: Творец Вселенной – легко проходит по пространным пространствам стихов Николая Зиновьева, объясняя то, что не удосужились понять, иссуетившись, люди:

В степи, покрытой пылью бренной

Сидел и плакал человек.

А мимо шел Творец Вселенной.

Остановившись, он изрек:

«Я друг униженных и бедных,

Я всех убогих берегу,

Я знаю много слов заветных.

Я есмь твой Бог. Я все могу.

Но далее – остающаяся за бортом определений – мерцает тайна русскости: не подлежащая разгадки вообще, ощущаемая многими: хотя многими же в современных условиях жизни и скинутая в бездну:

Меня печалит вид твой грустный,

Какой бедою ты тесним?»

И человек сказал: «Я русский»,

И Бог заплакал вместе с ним.

…ибо через русское сердце проходит больше болей и сострадания, чем через какое бы то ни было другое: и это вовсе не кривые проявления национализма, а осознание собственного бремени, которое нельзя сбросить, сложно принять.

А осознать – зачем так, как есть – едва ли дано; но и попыток осознания прекращать нельзя.

Есть у Зиновьева формулы противоречий: об огне и боли подлинной любви: той, со скрижалей:

Меня учили: “Люди ­– братья,

И ты им верь  всегда, везде.”

Я вскинул руки для объятья

И оказался на кресте.

Но я с тех пор об этом “чуде”

Стараюсь все-таки забыть.

Ведь как ни злы, ни лживы люди,

Мне больше некого любить.

Ёмкость строки и глубина обобщений отливают космическими панорамами, вовлекая в себя, как в световую бездну, противоречащую каменной, материальной, потребительской – где, в основном, и оказалось человечество.

Ибо стихи  Зиновьева противоречат низменному, равно не допускают пустого, игрового, филологических вывертов, столь ныне любезных многих.

Это стихи умной силы и великолепного мастерства, волн вдохновения и завораживающей ясности: такими и должны быть классические стихи.

 

Игорь Терехов

Интересно строится, кружится, играет поэтическая фантазия, сближая периоды истории, и… литературы, являющейся частью оной:

Мой старший брат, Галактион,

сегодня в городе ноябрь,

туман, и Эдгар за окном

на дереве сидит, как встарь.

Так видит Игорь Терехов, объединяя культурологическим космосом и Грузию, и Эдгара По с классическим вороном.

Стихи Терехова исполнены с тою мерой огранки строк, когда сомнения в подлинности поэтического дара не возникают.

Эта поэзия продута хорошим культурным ветром: она использует, совмещая различные мемы, очень разные культурные коды – ради достижения большей выразительности; и возникающий верлибр не зря наименован «Комплекс Станиславского», хотя касается жизни больше, чем правил актёрской игры:

Когда порою рассказываю, что это был город-сад,

в котором не знали, что такое контртеррористическая операция,

люди на улицах делились не на мусульман и православных,

а на курортников и местных жителей,

вдоль всего главного проспекта цвели розы,

а в маленьком букинистическом магазине встречались

известные поэты и будущие нобелевские лауреаты…

Высокая облачность мерцает в поэзии Терехова, и огни, вспыхивающие маленькими, но яркими откровениями внутри строк, заставляют иначе взглянуть на жизнь и собственное место в ней.

 

Наталья Артёмова

Лирическое и метафизическое совмещено в созвучиях Натальи Артёмовой: и энергия первого словно оттеняется медитативностью второго:

Научите меня рисовать.

Научите – и я нарисую

Тополей измождённую стать,

Монастырь и дорогу сырую.

И себя в полинявшем платке –

Русской бабой на этой картине.

И закат… И, как угли, в руке

Опалённые гроздья калины.

И страшно вспыхивает образ: опалённые гроздья становятся символом происходящего со страной, где так безбожно белое перепутано с чёрным.

Что не останавливает, не прекращает, не уменьшает лирической интенсивности поэтического делания.

Картинки из детства возникают печальным калейдоскопом, ибо возвращение их…

Господи, как же вернуть эти дни!

Медленно-медленно день уплывает,

Снегом январским весь мир укрывает,

Топится печка. Мы в доме одни.

Невозможность возвращения увеличивает безнадёжность, но стихи являются средством её преодоления, ибо поэзия – если говорить о подлинности – есть производное от световой вертикали, соприкосновение с которой оную безнадёжность отрицает.

И поэзия Артёмовой подтверждает это.

 

Ярослав Кауров

…Сразу же берётся главное:

Со смертью шут играет в прятки,

Переходящие в дуэль.

У всех стратегий недостатки.

Но разве выжить – это цель?!

То розу шут подарит смерти

На шпаге острой, как игла,

То в воздухе сонеты чертит,

То нападёт из-за угла…

Почему-то – совершенно неожиданно – на память приходят кадры «Седьмой печати» Бергмана, где рыцарь Антоний Блок играет в шахматы со смертью…

Ничего общего, конечно, стихотворение Ярослава Каурова с фильмом и конкретными кадрами не имеет, но карнавально-метафизическое восприятия смерти продемонстрировано поэтом глубоко-оригинально, и сонет, начертанный в воздухе, упомянутый в стихе, словно вспыхивает мистическим огнём.

…Стихи Каурова идут вглубь: стремясь достичь дальности корней: всегда перевитых, что усложняет работу, движение; при этом внешне стихи поэта чисты и ясны, кристальность граней присуща им: отшлифованных, качественно, тщательно обработанных.

Ирония возникает причудливым изломом, не выходя за пределы силового поля индивидуальности поэта:

Реет в космосе прозаик,

Дуя в паруса тугие,

А меня в ночи терзает

Аллергия, Аллергия!

На чиновничьи приказы,

На намеренья благие,

На летучую проказу –

Аллергия, Аллергия!

Аллергия на худое – дабы восторжествовала световая вертикаль, которой служит поэт, – что может быть лучше…

 

Алексей Ковалевский

Комок, застревающий в горле, представляет очень разные варианты эмоций: в частности, ту любовь и восторг к малой родине и пред нею, что не позволят уже никуда уйти:

Как ни страшила молний оголтелость,

С какого стога ни смотрел я вдаль,

А никогда уехать не хотелось,

Комок мой в горле, светлая печаль...

И светлая печаль: именно такого окраса, – чрезвычайно характерна для вышеперечисленных ощущений…

…Интересно современность входит в поэзию Алексея Ковалевского: со своеобразным цитированием Рубцова, и болью понимания, что любые варианты революций отразятся чудовищно в жизнях миллионов, не суля им лучшего:

Все распадется – знайте меру,

Шалея с головы до пят! –

Едва в Москве миллионеры

Миллиардеров победят.

Будь белой, васильково-синей,

Червленой будь, как искони,

Но лишь оранжевой, Россия,

Не стань, – храни себя, храни...

И логична жалость… к летящей листве: в свете сказанного ранее все мы, живущие, чем-то похожи – рванёт ветер, и всё планы останутся в прошлом, дохнёт метафизический хлад: и всё погибло…

Стихи Ковалевского ёмкие, стремящиеся вобрать в собственные пространства как можно больше из того, что предлагает реальность: и представить эту сумму по-своему: в своеобычных и ярких созвучиях.

 

Комментарии