РЕЦЕНЗИЯ / Владимир ЮРИН. В СВЯТЦАХ ДУШИ. О книге Алексея Манаева «Мои святцы»
Владимир ЮРИН

Владимир ЮРИН. В СВЯТЦАХ ДУШИ. О книге Алексея Манаева «Мои святцы»

 

Владимир ЮРИН

В СВЯТЦАХ ДУШИ

О книге Алексея Манаева «Мои святцы»

 

Доминантой книги Алексея Манаева «Мои святы», вышедшей недавно в Белгородском издательстве «Сангалов К.Ю.», на мой взгляд, является новелла «Богатырь». Матушка автора, тогда пятилетнего мальчонки, уговорила его лечь пораньше спать. Предлог важный: с зарёй некий богатырь Тимоша должен принести подарок. И заснул наш герой сладким сном в предвкушении визита желанного гостя. Проснулся средь ночи. Матушки нет (позже выяснилось, что попросили поработать в страдное погожее время на уборке сена), богатыря нет. Стало страшно. Что делать? Конечно, усевшись на подоконник, реветь во всю Ивановскую и звать на помощь то матушку, то богатыря.

Ночь лунная, ясная. Видит, к окну приближается тень. Думает: наконец-то Тимоша пожаловал. Оказалось, услышав вселенский ребячий рёв, пришёл сосед по прозвищу дед Мусат, работавший в колхозе сторожем. Он открыл створчатое окно, взял мальца в полы всесезонного тулупа, выдаваемого по служебной необходимости, и отнёс в свой сарай на сеновал, где почивали две невестившиеся дочери.

– Девки, – сказал, – хватит дрыхнуть. – Ай не видите, жених пожаловал? Примите в компанию да не обижайте.

Позже, став школьником, в историко-художественном музее тоже провинциального городка увидел автор фотографию необычного человека. Ростом под 2,5 метра, колодки для обуви чуть ли не метровые. Выходит, матушка не обманывала, Тимоша не выдуманный великан, а настоящий. И жил он в этом городе. Начал школьник собирать сведения о богатыре и сравнивать его с Ильёй Муромцем, пытаясь уяснить для себя, кто сильнее и, следовательно, «главнее». Верх брал то один, то второй любимец. Только много-много лет спустя, став седым, литератор сделал вывод: настоящий богатырь – тщедушный дед Мусат, который протопал в Великую Отечественную войну от Бреста до Сталинграда, а потом от Сталинграда до Берлина, воспитал восьмерых сыновей и дочерей и трудился до глубокой старости.

Автор книги поставил цель – рассказать о прошлом и настоящем глубинки, о её людях – и о тех, кто живёт безвыездно, и о тех, кому, оперившись, довелось прославиться талантами. Вчитавшись в повествование, неожиданно приходишь к выводу, что духовная богатырская стать отличает едва ли не каждого героя. Фраза получилась коварная. Могут сказать: либо литератор «дал петуха», либо критик. Кто поверит, что в деревне жили и живут сплошь добры молодцы да красны девицы? Вслед за Алексеем Манаевым утверждаю: идеальных людей там, как и в городах, нет. Неидеальных – хватает. Вопрос в том, как к ним относиться. Если знаешь, в каких условиях они выживали, если делил с ними последнюю корку хлеба, если получал в качестве бесценного подарка пяток поленцев для растопки печи, то, по крайней мере, равнодушным быть не можешь. Для тебя они – все родственники, все духовные богатыри. Или почти все.

Обращение литератора к истокам, к малой родине (хутор Калинин Красненского района Белгородчины) не ново. Можно вспомнить хотя бы «Каплю росы» Владимира Солоухина. Владимирское сельцо Алепино (Солоухин называл его Олепино) тоже с ноготок, и в главных героях тоже сельский люд. Но на этом похожесть заканчивается. «Каплю росы» Солоухин писал в то время, когда мощно набирала силу «деревенская» проза, на многие годы определившая идейно-нравственные искания и ориентиры всей отечественнойлитературы, когда село числилось хотя бы в формальном почёте. Поэтому Солоухин был в роли своеобразного акына, который пел о том, что видел, не особенно заботясь о «прорисовке» характеров. Сегодня иные времена. Сегодня деревенская проза оказалась в таком кутке, что и понять трудно, есть ли она вообще. Сельский люд ещё не избавился от скорлупы «совка», которой был награждён, как мне кажется, нехристями.

В таких условиях потребовались иное письмо. Не показательное, а я бы сказал – доказательное. Автор убеждён сам и постоянно убеждает нас, читателей, что нрав человека зависит, конечно, от времени, в котором он живеет. Но не в меньшей степени он зависит от наследственного «предрасположения». Доброта и сердечность, мужественность и способность к самопожертвованию не возникают ниоткуда. Это наследство, даруемое историей. Драгоценнейшее наследство!

Вот почему, стремясь объяснить характер героев, новеллист обращается к общему нашему прошлому: к Первой мировой и Гражданской войнам, к коллективизации и Великой Отечественной войне, к трудной послевоенной жизни. Но есть в этом прошлом нечто особенное, характерное для местности, где находится малая родина литератора. А затеряласьона на южных степных просторах от Воронежа до Крыма, которые принято было именовать Диким полем. Алексей Манаев не доверяет этому термину, считая его ущербным, и тоже оправданно использует стилистически нейтральный – Степь. Прошлому посвящено большинство новелл историко-краеведческого характера первого раздела «Дети боярские – судьбы крестьянские». На этом фундаменте основаны два других раздела «В рай – на хутора!» с автобиографическим повествованием «Оберег от одиночества» и «Трон для императора» с очерками о земляках. Опора на историческую основу делает более убедительными образы, оправданнее полемически заострённые выводы. Познавательный потенциал «Моих святцев» расширяется до степных просторов. В этом смысле книга идёт рука об руку с «Памятью» Чивилихина.

Для несведущих читателей о Степи подробнее. С давних времён на южных рубежах Московской Руси противостояли Крымские орды, использовавшие Степь как плацдарм для опустошительных набегов на северного соседа. Набеги сопровождались крайней жестокостью. Злодеи предавали огню села, обезглавливая стариков и угоняя в полон мужей, жён, детей. Попытки предупредить нападения с помощью создания сторожевых и станичных служб не останавливали разбойников. Многокилометровые рукотворные огненные стены из горящей осенней травы, призванные оставить без корма неприятельскую конницу, тоже оказывались мерой ненадёжной. Пришлось отгораживаться от соседей Белгородской чертой с городами-крепостями, валами, рвами. Она проходила по современным Белгородской, Воронежской, Липецкой, Тамбовской областям России и Сумской области Украины и опиралась на естественные природные преграды. В основном – реки. Вместе с укреплениями, возведёнными в других регионах, оборонительный вал доходил до Уфы. Если вдуматься, то наши предки воздвигли стену под стать Китайской! Только не из камня – его не было, а из земли и дерева.

В Степи по повелению властей и, бывало, по собственной инициативе укоренялся в первую очередь «человек с ружьём» – дети боярские и служилые люди, обязанные оборонять Московскую Русь. Фактически им пришлось постоянно жить на передовой. Надо было возводить укрепления, осваивать новые территории, поднимать детей. Надо было постепенно перековывать себя из воина в пахаря, потому что хлеб насущный переселенцы должны были добывать сами. И все это в шаге от ханских подданных, которые в любую минуту могли превратить кров в пепелище.

267 лет войн, 199 походов на Русь! Алексей Манаев итожит наблюдения заключением «предводителя» отечественных историков Василия Ключевского: «Если представить себе, сколько времени и сил материальных и духовных гибло в этой однообразной и грубой, мучительной погоне за лукавым степным хищником, едва ли кто спросит, что делали люди Восточной Европы, когда Европа Западная достигала своих успехов в промышленности и торговле, в общежитии, в науках и искусствах».

Отголоски этой многовековой «мучительной погони за степным хищником» и объясняет Алексей Манаевместные нравы.

Вторую особенность, влиявшую на характеры земляков, литератор видит непосредственно в жизни округи. Округа в понимании автора не околица, не ближайшая территория с чётко очерченными границами. По Алексею Манаеву, это место, где находили приют дорогие сердцу люди. С одними рос, учился и работал, с другими свёл случай, о третьих узнал по книгам, музейным экспонатам, рассказам знакомых. Книга – по сути, стремление связать историю страны с родными пенатами. Литератор выявляет связь скрупулёзно, профессионально, опираясь на огромное количество первоисточников, добытых в таких авторитетных учреждениях, как Московский Государственный архив древних актов.

Лично мне импонирует ещё и то, что коллега, занимаясь архивными раскопками, установил действительное время появления на свет около трёх десятков сёл, деревень и хуторков. Факт этот с первого взгляда кажется незначительным. Но только с первого взгляда. Доказательство несложное. Долгое время в исторической литературе утверждалось, будто некоторые сёла округи, лежавшие ниже Воронежа и Старого Оскола, в бассейне реки Потудань, появились на свет в 1600 году, а Белгородскую засечную черту начали возводить только в 30-х годах XVII века. Представляете? Вокруг рыщут ханские орды, подвергая огню и мечу всё, что встречалось на пути, а люди в сёлах благоденствуют, хлебопашествуя, добывая на ухожьях мёд, пушнину, рыбу, и басурмане их не трогают.

Если допустить возможность мирного соседства разбойника и его жертвы, то надо признать тогда, что разбойник на самом деле не был разбойником, и, следовательно, строительство Белгородской черты было большой ошибкой, ввергнувшей Московское государство в неоправданные жертвы и расходы. Нереально? – Нереально. С привлечением большого фактического материала Алексей Манаев доказывает, что населённые пункты в округе появились только после строительства Белгородской черты, под защитой её городов – то есть после 1650 года.

Первые сёла вставали на пути крымчаков и порой ценой больших потерь поворачивали нападавших вспять. Постепенно Московское государство расширило границы до самого «синего моря». Служивый люд превратился в пахарей-однодворцев, у которых всего-то богатства – небольшой участок земли для прокорма семьи. Однодворцев с иронией относили к «лапотному» дворянству. Они не купались в роскоши – не до жиру, быть бы живу – но никогда не испытали и горькой судьбы крепостного. И, образно выражаясь, во все времена (царские, советские, постсоветские) должны были возделывать пашню с ружьём за спиной: слишком много завистников у нашего Отечества, желающих отщипнуть кусок от его пирога.

Словом, Степь была кузницей, в которой сама история, погружая людей в испытания, ковала характеры, формировала образ жизни, взгляды, нравственные устои, отношения с земляками, государством и обществом. Исследователи отмечают некоторую суровость и жёсткость покорителей Степи, их свободолюбие, мужество и трудолюбие, дотошность и любознательность. Сын Льва Толстого граф Сергей Львович Толстой однажды подметил: «Однодворцы никогда не знали помещиков-крепостников. Это и сказывалось на их более свободном и доверительном отношении, и чувстве собственного достоинства. Они относились к дворянам не как к господам, а как к богатым хуторянам…».

Новеллист убедительно показывает также, что характер многих героев определили и хуторские устои. Как жизнь на небольшом остове отличается от жизни на материке, так жизнь хутора отличается от жизни села. Глубинка бывает разной. Удалённый от регионального центра район – глубинка. Удалённое от районного центра село – глубинка вдвойне, а уж удалённый от села хутор – всем глубинкам глубинка. Электричество, дороги, газ, телефон и другие дары цивилизации добирались и добираются сюда в последнюю очередь. Мало того, история будто специально испытывает сельский люд на физическую выносливость и моральную устойчивость. Многие хутора в округе образовались после отмены крепостного права, во время Столыпинской реформы, сразу после революции. Людей влекла в необжитые, как правило, труднодоступные места земля, без которой птицу счастья не поймать. Но коллективизация оставила их без этой самой вожделенной землицы. Переселенцы оказались один на один со специфическими трудностями. Небольшой штрих: чтобы получить среднее образование, автор прошагал 12 тысяч километров: восьмилетка находилась в трёх километрах от хутора, средняя школа – в 12. Расстояние в 12 километров от села до хутора телефон преодолевал полвека!

 В «Моих святцах» много внимания уделено колхозам. Алексей Манаев на себе испытал, что такое трудодни, «условная» зарплата, тяжкий труд в поле и на ферме порой даже без простейших механизмов. Но автор не из тех, кто видел и видит в колхозах абсолютное зло. Через многие новеллы проходит мысль: и после революции, и после Великой Отечественной войны государство залечивало раны за счёт села. Других источников не существовало. Если бы селу выделяли такие же дотации, которые в те времена получали заграничные фермеры, ещё неизвестно, кто бы примерял на себе лавры лидеров рачительного хозяйствования, считает он. Но отлучённые от земли, от работы сельские населённые пункты (и в первую очередь хутора) начали стремительно мелеть. Ликвидация колхозов, создание крупных агрохолдингов в наши дни тенденцию усилило. Земля теперь не относится к той ценности, которая является якорем для сельского жителя. На глазах тают не только хутора, но и крупные сёла. Таково оно, новое испытание, выпавшее на долю земляков автора. И он опечален: если так пойдёт дело и дальше, на землю без людей придут люди без земли. Желающих чужой землицы, скопившихся на наших границах, не счесть.

Хочу особо отметить стиль повествования – лёгкий, яркий, проникнутый романтикой слова. Не удержусь, приведу хотя бы один фрагмент. Вот как начинается новелла «Парус надежды»: «В ясные похожие дни со всех хуторов видна труба Оскольского электрометаллургического комбината, богатырски вздымающаяся над горизонтом. Иногда её окутывают праздные облака, и тогда труба походит на мачту парусника, который, подгоняемый ветром, вот-вот вынырнет из неведомой дали и предстанет перед нами с капитаном в белом морском кителе, расшитом золотом, и командой, где, по Пушкину, все равны, как на подбор.

– Ну, что, братцы, заждались? Пожили плохо, да будет, – скажет весёлый капитан, сходя с палубы танцующей походкой. – Мы припасли для вас всё, что душа пожелает. Кому счастья – милости просим. Кому здоровья – пожалуйста. Кому денег немеряно – и деньгами поделимся. Разберёмся и с теми, кто обижает…».

Согласитесь, завораживает. Согласитесь, ткань текста отторгает даже мысль о «совковости» героев. Но литератор не страдает и социальным дальтонизмом, не стремится ублажать читателей «весёлыми картинками», наводить искусственный глянец на отчий край и героев. Они такие, как есть, или, во всяком случае, какими запомнились. Среди них встречаются и те, кто не должен бы вызывать симпатии. Но и эти герои у Алексея Манаева не одномерны, не символы зла. В частности, встреченный на буранном пути уголовник-рецидивист Хлыщ, представляясь, не называет себя по имени-отчеству, а по прозвищу. Объяснил:

– Хлыщ он и есть Хлыщ. Кличка. Имени-отчества не заслужил. Нет меня в таблице уважения.

– Как это?

– Да так. Ты думаешь, человеку имя-отчество с рождения даётся? Нет, в метриках пишут. А уж будут величать по имени-отчеству, нет ли – как повезёт.

Находит автор оправдание и для нравственного Квазимодо местных кровей Котыля, считая, что его пороки спят в каждом из нас. Но больше всего мне запомнился образ Золотого – родственника автора. Он и фронт понюхал, и северных лагерей – дали семь лет за попытку в голодный послевоенный год умыкнуть семь килограммов зерна. Всё это сдюжил, однако испытания повседневной, обыденной жизнью Золотой, деревенский мастер на все руки, не выдержал, начав прикладываться к рюмке благодаря щедрым магарычам. Литератор и здесь находит добрые слова для героя. Оказывается, Золотой пошёл на нары потому, что взял вину на себя. Он решил не подставлять хуторян, сопровождавших обоз с зерном нового урожая на приёмный пункт, и в первую очередь красавицу-сироту, в трепет приводившую душу.

 Перед нами проходит целая галерея запоминающихся образов. Это тракторист-орденоносец Иван Заздравных, урывками, по ночам, сочинявший стихи для «разогрева души», публикуя их в межрайонной газете. Это Василий Давыдов, который присвоил себе имя литературного персонажа – Васисуалий – и даже как бы бравировал им. После восьмилетки Василий три года работална ферме, не забывая осваивать программу десятилетки. Аттестат зрелости получил, сдав экзамены экстерном, окончил юридический институт и долгое время работал заместителем председателя арбитражного суда Белгородской области.

Некоторых земляков знает весь мир – естествоиспытателя Даниилу Бокарева, открывшего подсолнечное масло, дважды Героя Советского Союза лётчика-космонавта Анатолия Филипченко, народную артистку СССР, прима-балерину Большого театра Людмилу Семеняку. Масштаб известности других не столь велик, однако аромат их обаяния не меньше. Вот председатель колхоза Иван Долматов, балагур и весельчак. Иногда кажется, что попал он, скоморох, в председатели случайно. Но постепенно выяснилось, что к скоморошеству Долматов прибегает осознанно, стремясь смикшировать сложные ситуации, которых у председателя хватает.

Не может не запомниться директор совхоза Пётр Рахманин. Фронтовик-разведчик под два метра ростом, каждый день вникая в нужды десятков людей, десятикилометровыми кроссами за директорской «Волгой» пытался снимать появлявшийся в таких случаях стресс. В числе героев книги увлечённые народной песней сестры Толмачёвы, пластинку которых выпустила известная студия грамзаписи Голландии, целая галерея педагогов Староредкодубовской восьмилетней школы.

Особенно тронула вот какая ситуация. Преподаватель русского языка и литературы Ульяна Давыдова однажды радостно объявила ребятам, что только один ученик написал диктант на пятёрку. Результат вроде бы скромный, и радоваться особенно нечему, но она радовалась и попросила назвать имя счастливчика. Гадали-гадали, называя фамилии отличников и хорошистов – без толку. Оказалось, пятёрку получил «примерный» двоечник, которому никак не давался наш «великий и могучий». Плачет виновник торжества, всхлипывает учитель. Один – потому что никогда в школе его не хвалили, другой – потому что внеурочные бдения принесли результат. На «мокром месте» глаза всего класса.

Мы, крестьянские дети, теперь как бы хвастается Алексей Манаев, были в лучшем положении, чем барские отпрыски времён Фонвизина и Пушкина. Нас наставляли учителя по призванию, почти как члены семей, а барчуков – выписанные из Франции кучера да слуги. Кстати, Староредкодубовская восьмилетка, пожалуй, единственная школа в Белгородской области и, наверное, в числе немногих в стране, учитель которой, Алексей Жданов, и его ученик, Михаил Чубарых стали Героями Советского Союза. Оба, к сожалению, погибли. О значении их подвига автор написал строкою Высоцкого: «Наши павшие как часовые». Выходит, закалка Степью проступает через характер каждого как старые фрески через краску.

Повторюсь, Алексей Манаев поставил задачу рассказать о родной стороне, отличительная черта которой – периферийность. Даже до областного центра, Белгорода, без малого две сотни вёрст. Но чем больше вчитываешься в повествование, тем отчётливее понимаешь, что параллели и меридианы судьбы всего Отечества проходили и проходят и через эти неприметные хуторские места, через всю округу. Они становятся как бы центром Вселенной. Да и могло ли быть иначе, коль о них написал человек, искренне и глубоко любящий малую родину?

 

ПРИКРЕПЛЕННЫЕ ИЗОБРАЖЕНИЯ (1)

Комментарии