Геннадий РУССКИХ – Валентин РАСПУТИН. ЕСЛИ ДЕЛО ДОШЛО ДО КРАЁВ… Давняя беседа

 

Геннадий РУССКИХ – Валентин РАСПУТИН

ЕСЛИ ДЕЛО ДОШЛО ДО КРАЁВ…

Давняя беседа

 

– Валентин Григорьевич, в России удивительно живучи три сакраментальных вопроса: что с нами происходит? кто виноват? что делать? Сегодня, в непростое для страны время, мы, задаваясь ими, основной акцент делаем на экономическую составляющую. И с тяжёлым вздохом признаём, что произошло ужасное – мы почти превратились в сырьевую колонию западных стран. Кто в этом виноват, вроде разобрались. Более или менее понятно, и что делать. Но ведь очень немногие из нас признаются себе в том, что именно мы сами, и никто иной, позволили с собой это сделать! 

– Что ж плакать по волосам, когда чуть голову не снесли. Все проблемы последних двух десятков лет образовались в предшествующем периоде. Глупо считать, что вот пришёл 1991 год, все ошалели, потеряли ориентацию и дружно пошли голосовать за Ельцина, поддержав перед этим Горбачёва. Предшествующий период, как бы кто ни пытался его оправдать, не был идеален и представлял собой всё более нагнивающую опухоль, которая неизбежно должна была лопнуть, и был не менее драматичен, чем время нынешнее. Конечно, называть СССР «империей зла» могли только больные люди, но гнетущих застойных явлений, в том числе лжи, хватало. 
Она опутывала нас повседневно, как бы повисая перезрелой тяжестью и моральной усталостью от самого факта своего существования. Мне кажется, что чувство безысходности в обществе нарастало. Я хорошо помню это время. Его не сравнить, разумеется, с тем, что произошло после. В последние годы коммунизма был «отработанный» воздух, духовный гнёт, прогнившая, упрямо не снимаемая завеса лжи, а в 90-е бандитским ударом по голове просто выбили всякие чувства, кроме омерзения и боли. 

Чтобы избежать этого бандитизма в стране, что-то начинать делать надо было ещё в 70-80-е, а не скатываться равнодушно и «мужественно» в пропасть. Нужны были разумные, безболезненные, исцеляющие реформы, а дождались реформ Горбачёва и Ельцина. Многие десятилетия никаких поправок ни в идеологию, ни в экономику… 

Нельзя было произносить русское имя, жили с обдёрганной историей, философией и литературой. Свободы нужны были, свободы, но не те, которые грянули в конце 80-х – начале 90-х. Я и тогда был уверен и теперь уверен, что такие постепенные и разумные реформы, как в Китае, были возможны и вполне осуществимы в России. 

Поэтому пошёл к Горбачёву в Президентский совет. Не потому, что абсолютно доверял Горбачёву, а рассуждал примерно так: если не я, то Евтушенко или Коротич… А уж что бы они принялись советовать, сомнений не вызывало. Но, как ни горько в этом признаваться, они и без места в Президентском совете советовали, их советы ценились больше.

И вот эта горбачёвская политика забалтывания, обмана привела к тому, что люди вконец запутались. Единственный, кто оказался покрепче, это деревенский житель. Тут сама земля помогала, она внушала, что может быть с общественным полем России, если засеять его сорняками. А городской житель… Справедливо, наверное, говорят, что народ живёт в селе, а в городе население. 

Я хорошо помню огромные колонны из сотен тысяч образованных людей из подмосковных научных городков (а это научная элита), которые раз за разом затопляли Манежную площадь, чтобы постоять за Ельцина и его пьяные выходки. Это было какое-то учёное безумие. Поневоле вспоминается И. Солоневич, говоривший в своей «Народной монархии»: как только по весне распускаются листья, «распускаются» и профессора. Добавим: и даже академики.

 

– Вновь подтвердилось, что история ничему не учит. По сути, мы повторили 1917 год, может, с меньшим драматизмом… 

– Выходит так. Но надо ещё посмотреть, в меньшем ли… Многие в то время говорили о похожести исторических ситуаций, и книги приходили из-за рубежа, в которых сравнивались эпохи. К этому времени уже вышло и солженицынское «Красное колесо», одна из книг которого была полностью посвящена Февральской революции и происходившему после неё. Но когда человек хочет заблуждаться, он будет заблуждаться, не оборачиваясь ни на какие уроки истории.

 

– Может, нас подвела наша извечная простоватость. Мы изменили сами себе только во имя перемен. 

– Перемен как идеи, как фетиша. Просто прежняя жизнь опостылела, дошла до края. Пусть будет хуже, но новая! Ведь бывает такое. 

Вспомним шукшинский рассказ «Стёпка». Человек сбежал из заключения всего за несколько недель до освобождения. Сбежал, погулял дома один вечер и не то чтобы счастливый, а какой-то удовлетворённый пошёл опять в лагерь уже на годы. Дурость? Да, но шукшинский герой своего добился, глотнул свободы. И тут так же. Обрыдло всё, давайте поменяем, а там будь что будет, авось вывернемся. Ну и как чаще всего бывает, получилось как всегда. Не просто не вывернулись, а в такую яму грохнулись, что теперь вот не знаем, как и выбраться. И себе изменили, и России, и здравому смыслу.
 

– Мне представляется, что ваша повесть «Пожар» стала лишь констатацией того, что было написано прежде. Например, того же «Прощания с Матёрой». А ведь это 70-е. Тогда же появилась и вампиловская «Утиная охота». Две эти вещи стали как бы символами уходящей и новой эпох. И угадано было верно, «зиловщина» – наша сегодняшняя повседневность, это они, зиловы, в лице ельциных и горбачёвых «творят в России бал».

– Многими, особенно писателями-деревенщиками, было замечено тогда, как цинизм уверенно входит в нашу жизнь. И прежде всего именно та большая общественная ложь, что угнездилась в обществе, потворствовала и давала возможность Зилову быть циником. В то время ещё «приятным» циником. Ценности, которые были прежде, они лишь декларировались, а не действовали. Осталась лишь оболочка, формалистика. Сама система создавала такую ситуацию. Вспомните солженицынское «Жить не по лжи».
Но Боже мой, что такое цинизм Зилова в сравнении с цинизмом наших новоиспечённых хозяев жизни. Зилов – это самое начало, цветочки, как говорят. Я думаю, и в наше время Зилов остался бы всего лишь мелким циником. Лишь как явление, как начавшая укореняться уже тогда болезнь, как зуд отказываться и издеваться над тысячелетними нравственными ценностями. Но это бытовой цинизм. А государственный вырос, конечно, из Кремля.
 

– Безрадостная картина. Сегодня многие из них если не ужаснулись делом рук своих, то достаточно отрезвели. Но что же дальше?

– Пока я вижу одно и полностью уверен в этом, что дело дошло до края. Знаю и другое: если дело дошло до края, то по всем законам начинается обратное движение. 

Ведь как было после Октябрьской революции? В своей размашистости в деле классовой борьбы дошли до края, дальше идти было некуда, священников уничтожили, мужика согнали с земли и втоптали в тундру, интеллигенцию «перевоспитали», как, каким образом началось обратное движение? Многие говорят, что нас спасла Отечественная война. Как ни парадоксально это звучит, да, в какой-то мере спасла, потому что срочно пришлось возвращать многие гонимые ценности, в том числе церковь. Но нам бы всё равно пришлось бы давать обратный ход от революционного безумия. Так или иначе, но пришлось бы. Ну не было бы Сталина, пришёл бы какой-то другой человек с его волей и умом. Что касается исторических событий, я верю в какую-то их предрешённость. Вспомните Смутное время… 

Вот многие говорят, что Путин никуда не годится. А может быть, не надо о нём так безапелляционно? Время тяжкое: обнищали, растеряли, развеяли по ветру всё лучшее… Тут горлом или кулаком не возьмёшь, тут, может быть, изворотливость и трезвость Путина и нужна. До прихода нового лидера, более решительного и самостоятельного.
 

– О появлении нового лидера говорят много. Есть мнение, что непременно он должен появиться из глубинки, и даже из крестьянской среды. Этакий былинный Никитушка Ломов.  

– Я так не думаю. Роль крестьянской среды заключается совсем не в этом. Она – в сохранении тех ценностей, которые были прежде. Имеется в виду почва – нравственная и духовная. 

И черпается она из самой земли, в ней сила-то. Но дело в том, что пока земля не в состоянии родить этой возбуждающей энергии или рождает её недостаточно – потому что она сейчас в системе государственных и народных ценностей на десятом месте. Будет на первом – будет и этот урожай.

 

– У меня такое чувство, что в деревне уже ничего не осталось, социальные пороки так глубоко проникли и в ту среду, что убито всё, даже язык умирает.

– Есть и это. Но плохое всегда больше на виду. А здоровое оно всё-таки живёт молча и спокойно. И не надо думать, что существующая внутренняя сохранность, скажем нравственная, живёт в мизерных количествах и только у старух. Она не просто должна быть, она есть и у молодых, в этом я совершенно уверен. Иначе мы просто потеряем свою самобытность. Кстати, проблема сохранения самобытности стоит не только у нас, она существует во всём мире, в том числе в Японии и Китае. Хотя там она сохраняется гораздо лучше. 

И вообще новая сила, которая идёт на смену существующей, она родом с Востока. Америка долго не продержится. Я, конечно, не оракул и не могу с точностью предсказать, сколько ей осталось, но это исторически предрешено. 

Американская нация ослабла, развращена богатством и вседозволенностью, её разнородный генетический фонд пришёл в противодействие и предвещает тяжкие гражданские события. Мир всюду не любит Америку, враждебные чувства к ней аккумулируются сейчас в активные действия, одни из которых можно назвать терроризмом, а другие сравнить с обычаями волчьей стаи, готовой растерзать вожака. Американцы, несмотря на всю свою активность, ослабили себя болезнью, которая называется демократией, и сожгли себя в том наднациональном плавильном котле, который сами же и придумали. Очень возможен распад этого государства.
 

– А распад России? Эта проблема многими сейчас муссируется.

– Я думаю, что, если в ближайшее время ничего трагического не произойдёт, распада России не будет. Эта опасность особенно сильно существовала в 90-е годы, мы были очень к этому близки. И, как мне кажется, создание федеральных округов эту проблему если не сняло совсем, то очень сильно её ослабило.
 

– Неблагодарное дело прогнозы, и всё-таки – ваш взгляд на ближайшую перспективу?

– Пессимистически-оптимистический (смеётся). Сейчас, конечно, больше пессимизма. И всё-таки думаю, что ситуация должна выйти на другой оперативный простор. Для всего нужно время. И, может быть, оно где-то на подходе, а мы его просто не замечаем. Перемены-то ведь к лучшему есть. В таком они узле противоречий, эти перемены, что выпутать их трудно. Но они есть.

Опубликовано в «ЛГ», №35-2004г.