ПОЭЗИЯ / Андрей АЛЬПИДОВСКИЙ. ВОЙНОЙ ОТМЕЧЕННОЕ ДЕТСТВО. Венок сонетов
Андрей АЛЬПИДОВСКИЙ

Андрей АЛЬПИДОВСКИЙ. ВОЙНОЙ ОТМЕЧЕННОЕ ДЕТСТВО. Венок сонетов

 

Андрей АЛЬПИДОВСКИЙ

ВОЙНОЙ ОТМЕЧЕННОЕ ДЕТСТВО

Венок сонетов

 

                  Отцу Дмитрию Валентиновичу
                                                      Альпидовскому

1.

Сегодня отдаю сыновний долг

Отцу. В его судьбе и Север хладный,

Просторы Волги – юности исток,

И бабушки молитвы благодатны.

 

Война, как гром! В ушах – осколков свист.

В убежище! А вещмешок, как камень.

Падение на спину – вверх ногами,

А в небе след от «Хейнкеля»[1] повис…

 

Голодные года. Свой огород.

В Артемовских лугах пролили пот.

Копали грядки. Корнеплоды в бурте.

 

У грядок отдыхали на краю,

И пенье птиц казалось, как в раю,

Отцу, рожденному в казахской юрте.

 

2.

Отцу, рожденному в казахской юрте,

Казались сном волшебным неспроста

В сиянье звёзд, как в вечности приюте,

Диковинные Севера места.

 

По насту серебристому малыш

(на лыжи мама ставила) шёл шустро.

Полярное сияние – как люстра.

Сполỏхов свет – на ровный след от лыж.

 

И здесь сорок второй был без бомбёжки,

В тайге полно брусники и морошки,

А там, под Горьким, свой голодный волк[2].

 

И бабушку не тронул он – молилась

О детках. Не забудем Божью милость,

Покуда голос памяти не смолк.

 

3.

Покуда голос памяти не смолк,

Опять в воспоминанья погрузѝмся:

Как первый школьный прозвенел звонок,

На час в военный Горький возвратимся.

 

Как в сорок третьем, с братом, в первый класс

Дворами шли с Больничной до Семашко[3].

И как учитель в угол ставил вас,

Просыпавших горошек из кармашков.

 

И было это не из озорства,

А голод постоянно доставал.

Попробуйте горох погрызть, пожуйте!

 

И были рады корочке ржаной,

Пусть даже черствой, на двоих одной…

Ныряем в прошлое, глаза зажмурьте!

 

4.

Ныряем в прошлое, глаза зажмурьте!

Путь по «лежневке»[4] к Северной Двине,

И тучами мошкẚ висит, до жути.

Добрались, обустроились вполне.

 

Река Барковка. Хариус – по дну.

Брал «на булавку» – за блесну сходила.

Резиновая лодка бороздила

И речку Мыла – сажень в ширину.

 

Четыре парты в школе – классов столько.

Сестрёнку взяли – не ревела б только,

Девчонка рисовала, как могла.

 

И зимовали тут же. Снег – под крышу.

Дрова в печи потрескивают, слышим.

Сороковые. Небо кроет мгла.

 

5.

Сороковые. Небо кроет мгла.

А над тайгою Среднего Тимана

Метель, как карусель, зимой мела,

По крыши занося две ѝзбы стана.

 

Весной отец ходил «на глухаря»,

Семье охота – верное подспорье.

Собаку-лайку брал с собой с подворья,

Пока ещё не занялась заря.

 

«Стой, не хрусти. Дождёмся – будет толк».

Собака чует глухариный ток.

И нужен выстрел, никуда не деться.

 

Собаке Майке – радость, потроха.

И нам в семью – добыча неплоха…

Войной отмеченное время. Детство.

 

6.

Войной отмеченное время. Детство.

Усть-Цильма. Староверы. Строгий быт.

А душами добры – чуть приглядеться.

Как жалко, что порядок тот забыт.

 

У женщин – длиннополый сарафан,

И девочки в кокошниках – царевны!

На праздник – хороводы непременно,

Все вéселы, и ни один не пьян!

 

И кулебяка с сёмгой – из печѝ!

Поджаристая: «Съешь меня!» – кричит…

Зимой на санки – вот от скуки средство.

 

Не слышен здесь тревожный гром войны,

Ведь было так в истории страны –

От бомб, казалось, никуда не деться…

 

7.

От бомб, казалось, никуда не деться,

В тайге, однако, был их вой далёк –

В селе Усть-Цильма. В малицу[5] одеться

Зимой, и в школу быстро, паренёк!

 

А по пути – базар: игрушки, глянь!

Олень-свистулька, рыбачки из глины,

То староверов промысел старинный.

Купил, сестренке – радость, детству – дань.

 

А после школы – на печёрский берег.

На санках – вниз, но вдруг – навстречу звери!

«Собачья свадьба», как известно, зла.

 

Не двигайся – порвут! Мёрз, коченея.

Как льдинки, слёзы. Псы рычат всё злее,

Но бабушки молитва берегла.

 

8.

Но бабушки молитва берегла.

Зимою сорок пятого тревожной

Болела мама, так занемогла –

В больнице говорили: «Безнадёжна!».

 

Тогда сказала бабушка: «Молись,

Дитя, о маме! Нет сильней молитвы!

Пред Богом души детские открыты,

Ты образам смиренно поклонись!».

 

И рядом Богородице молилась,

И маме милость Божия явилась,

Нашли лекарства, и ушла беда.

 

Болезнь ушла. И вновь на Север – к мужу,

С двумя детьми, какой характер нужен!

И был Архангельск. Север. Холода.

 

9.

И был Архангельск. Север. Холода.

А летом с другом делали байдарку.

По волнам Северной Двины – айда!

Рыбачили на «подпуски»[6] с азартом.

 

Потом была и Яренга-река.

На ней – селенье Яренск, место ссыльных, –

И «царских», и «кулацких» – духом сильных,

Сажавших деревẚ по берегам.

 

Стояла буровая между ёлок,

Отец – начальник партии, геолог.

Искали нефть, но не нашли тогда.

 

Опять в дорогу. Испытанья снова.

Казалось, сколько можно, право слово!

Река Печёра. Пароход во льдах.

 

10.

Река Печёра. Пароход во льдах.

Пред тем, борясь с теченьем, полным ходом

Шёл «Сталинец»[7]. Ночь. Скрежет и удар!

Такой «подарок» северной природы, –

 

Корабль влетел на камень-одинéц[8]

Так плотно, что стащить не удавалось.

Стояли долго. Реку льдом сковало.

А сёмга с манкой – вам не леденец!

 

Кругом тайга, «зима катит в глаза».

– Пора на берег, – капитан сказал.

На тонкий лёд ступали с лёгкой дрожью.

 

Такой прозрачный – было видно рыб!

Олени, нарты и полозьев скрип,

В Усть-Цильму путь, по льду, по бездорожью.

 

11.

В Усть-Цильму путь, по льду, по бездорожью.

Сначала на оленях, по реке,

На нартах продвигались осторожно.

Потом по снегу в рόзвальнях, в тайге.

 

Мороз. На сёмгу выменяли пыжик[9].

Малец пригрелся – тёплый был наряд.

Заснул, с саней упал, в глазах снаряд

Рванул, как будто чередою вспышек.

 

Не сразу спохватились, отыскали

Закоченевшего и спиртом растирали,

И внутрь – дыханье вон! Уж не забыть...

 

Заимка староверов. Есть запасы.

Тепло и сытно, но небезопасно – 

Тайга. Медведь-хозяин у избы…

 

12.

Тайга. Медведь-хозяин у избы, –

Знать, ненароком «мишку» разбудили.

Ему поесть бы, и в тепле побыть,

Пришлось пальнуть, насилу проводили.

 

Вновь летнею порой в местах других –

На Волге, в Чувашии – новосёлы,

В селеньи Ковали – базар весёлый,

А в центре – столб, а сверху – сапоги!

 

Чуваши в «Сумар чук»[10] дождя просили,

И воду из ведра на «майру»[11] лили,

Чтобы посевам тучности добыть.

 

Отец весь день на буровой – работа.

А деткам «велик» погонять охота…

Всё было так – по прихоти судьбы.

 

13.

Всё было так – по прихоти судьбы.

Подбитый самолёт у стен кремлевских –

И гордость за народ, который бил

Фашистских тварей в их «арийском» лоске,

 

Но злость на пленных немцах не срывал.

Один из них в дом заходил погреться,

И бабушка подкармливала немца,

Он кланялся и руки целовал.

 

В сознанье не укладывалось: ас,

Детей бомбивший, и безвредный Ганс,

Который, вроде, в Бога верил тоже.

 

Не уживались в детской голове – 

Так и стоят в глазах: добряк и зверь,

Как будто бы вчера. Помилуй, Боже!

 

14.

Как будто бы вчера, помилуй, Боже,

В Михайловке, что близ Караганды,

В домишке, более с землянкой схожем,

Младенец рос. Над степью – горький дым.

 

Как будто бы вчера была война.

Военный Горький и суровый Север.

Здесь – немцы пленные, там – староверы.

Далекие такие времена.

 

И жизнь могла бы сказкой показаться,

Фантазиями в нить судьбы ввязаться,

Но сказка – ложь, хоть есть и в ней намек.

 

А в повести моей – всё быль, и ею

Отцу я добрым словом – как умею,

Сегодня отдаю сыновний долг.

 

МАГИСТРАЛ

Сегодня отдаю сыновний долг

Отцу, рожденному в казахской юрте.

Покуда голос памяти не смолк,

Ныряем в прошлое, глаза зажмурьте!

 

Сороковые. Небо кроет мгла.

Войной отмеченное время. Детство.

От бомб, казалось, никуда не деться,

Но бабушки молитва берегла.

 

И был Архангельск. Север. Холода.

Река Печёра. Пароход во льдах.

В Усть-Цильму путь, по льду, по бездорожью.

 

Тайга. Медведь-хозяин у избы…

Всё было так – по прихоти судьбы,

Как будто бы вчера, помилуй, Боже!

 

г.Нижний Новгород

 

[1] Хейнкель He 111 –  немецкий средний бомбардировщик, один из основных бомбардировщиков люфтваффе во время Второй Мировой войны.

[2] Бабушка зимой ходила со швейной машинкой на санках по окрестным сёлам, выменивала шитьё на продукты. Однажды на тропинке в поле путь ей преградил волк. Бабушка встала на колени и стала молиться. Волк через некоторое время ушел, не тронув её.

[3] В 1943 году улица называлась Мартыновская.

[4] Лежнёвка – дорога из настланных брёвен. Бревна укладывали поперек дороги, а толстый брус укладывали сверху в две колеи.

[5] Малица – у народов Крайнего Севера: длинная верхняя одежда из оленьих шкур мехом внутрь с капюшоном и рукавицами мехом наружу.

[6] Принцип действия этой снасти основывается на силе течения. На длинном отрезке основной лески располагаются поводки с крючками. Под влиянием течения они вытягиваются в одну линию.

[7] Пассажирский пароход «Сталинец» мощностью 180 сил. Был построен в Великом Устюге. Перегнан на Печору морем в 1931 году. Брал на борт 265 пассажиров, из них 26 первого класса.

[8] Одинец – это камень значительных размеров, отдельно лежащий в русле реки. Одинцы обычно срезаются весенним льдом от каменистого берега или выворачиваются на каменистых перекатах волокушами плотоводов.

[9] Здесь – одежда из шкуры телёнка оленя (возрастом до полугода) мехом внутрь с капюшоном и рукавицами мехом наружу.

[10] Сумар чук – чувашский языческий обряд вызова дождя для посевов.

[11] Майра – на чувашском языке в сочетании с уточняющим словом обозначает женщину нечувашской национальности.

Комментарии

Комментарий #28144 26.04.2021 в 18:54

Думаю, что не ошибусь, если назову венок сонетов Андрея Альпидовского «Войной отмеченное детство» поэтическим биографическим повествованием, с благодарностью рассказывающим о жизни отца Дмитрия Валентиновича Альпидовского. Далеко не часто такие попытки у поэтов заканчиваются удачей. Но тут случай особый, потому что к созданию этого произведения автор подходил как бы исподволь, основательно, с долгой подготовкой, во время которой, я уверен, и не помышлял о работе над произведением большой и такой сложной поэтической формы.
Я могу это утверждать, так как три последние книжки Андрея Дмитриевича, его поэтические сборники «Свой остров» (2015) и «Я отдаю долги» (2017), а также книга воспоминаний, созданная им совместно с отцом «Волжские рассказы» (2016), выходили в нашем издательстве «Вертикаль. ХХI век». И я видел, какие думы, переживания, и мечтания тревожат душу поэта.
В своём уме, по доброй воле
Ныряю в глубину былого.
Как это жутко, ma parole!
Как это сладко, право слово!
Наверно в какое-то время у всех у нас наступает срок осмысления пройденного пути, всем нам хочется понять, зачем было всё то, что было. И в связи с этим прожитые жизни наших предков, наших отцов и матерей, как ближайшие связующие звенья с многими ушедшими до них поколениями, приобретают для нас совершенно особую ценность. О том, как воспользоваться этой ценностью – решать каждому самостоятельно.
Андрей Альпидовский – поэт искренний, не тяготеющий к сложным поэтическим формам. Он и венок сонетов написал очень просто, доходчиво для читателя. Потому что ему важно было донести до всякого, кто возьмёт в руки эту книжку, самое главное, что их роднит в понимании прошлого и настоящего, истории и веры, любви к Отчизне и своему роду. А у каждого в роду найдётся много потрудившихся на благо своего Отечества.
Тут важен первоначальный посыл, с которым творец берётся за перо. Для Андрея Альпидовского всё до крайности понятно — ради чего он пишет поэтические строки венка.
Сегодня отдаю долг
Отцу. В его судьбе и Север хладный,
Просторы Волги – юности исток,
И бабушки молитвы благодатны.
Что к этой строфе ещё можно прибавить? Только одно – предложить читателям внимательно, с открытым сердцем обратиться к новому произведению нижегородского поэта, учёного, преподавателя Волжского государственного университета водного транспорта, но главное, широкой, щедрой души человека – Андрея Дмитриевича Альпидовского.
Валерий СДОБНЯКОВ,
председатель Нижегородской областной организации Союза писателей России, главный редактор журнала «Вертикаль. XXI век»