Виктор ПЕТРОВ. ОБРАЗ МЫСЛИ. ПОЭТИКА ЮРИЯ КУЗНЕЦОВА. Из доклада на XV Кузнецовской конференции

 

Виктор ПЕТРОВ

ОБРАЗ МЫСЛИ. ПОЭТИКА ЮРИЯ КУЗНЕЦОВА

Из доклада на XV Кузнецовской конференции

 

Юрий Кузнецов значим для современной поэзии прежде всего тем, что в своих знаковых произведениях, вроде бы возвращаясь по всем приметам к русской классике, например, используя жанр поэмы да и не желая тратиться на языковые изыски, сумел неимоверно раздвинуть пределы стиха. Ему удалось то, чего безуспешно пытались достичь популярные его современники – от шестидесятников до Бродского. Он позвал в собеседники время, а думается, на этот зов откликнулись времена, в том числе и переживаемая нами уже без поэта нынешняя пора.

Во главе угла – мысль. Более того – русская мысль, по Кузнецову. Но и не забудем, что на Руси край света за первым углом. Когда это сопоставляешь, то само собой невольно складывается, пожалуй, едва ли не сущностная характеристика поэтики Юрия Кузнецова. Чем он, на мой взгляд, прежде всего отличен от других, ото всех прочих стихотворцев, а именно: выражением мысли, как правило, невыразимой даже словом, но воспринимаемой нами через кузнецовский образ.

За три дня до кончины Юрий Кузнецов пишет своё последнее стихотворение «Молитва», где обращается к известному по литературе сюжету, вспомним того же Льва Толстого с его рассказом «Три старика». Речь о том, что можно считать истинным молением Богу и как здесь важен не произносимый словесный смысл, обычно диктуемый рассудком, а само чувство искренней веры, некое проживание в иной надмирности, когда есть всевластие высшей силы и ты осознаёшь, принимаешь её, и тем оправдано твоё существование в этом мире.

– Ты в небесех – мы во гресех –

помилуй всех!

Так у поэта молятся «просто так Богу» на «голом острове» неграмотные старцы и – «не умел из них никто считать до трёх». Стихотворение и рассказ схожи концовкой: хождение по воде аки посуху как доказательство правоты и обращение в своё осознание веры. Однако Кузнецов-поэт идёт далее классика. Вот уже нет на свете последнего из старцев, и тогда:

На голом острове растёт чертополох.

Когда-то старцы жили там – остался вздох.

Как прежде, молится сей вздох сквозь дождь и снег:

– Ты в небесех – мы во гресех – помилуй всех!

Образ «вздоха» становится образом мысли, а это уже иное бытование. Вздох, по Кузнецову, сама человеческая сущность. И молитва должна быть сродни вздоху или наоборот – не суть важно. А подлинная поэзия? Конечно, спору нет.

И здесь мы выходим на проблему первородства поэтического Слова. Оно от ума, знаний, грамотности, наконец, или должно быть прежде всего «вздохом», ну и, конечно, при наличии перечисленного выше и ещё схожего для этого ряда. Юрий Кузнецов определёнен в своём ответе.

Посыл хрестоматийного стихотворения «Простота милосердия», замечу, написанного в 1984 году, то есть в канун начала распада великой страны, а скорее всего, и ускоряемого мирового беспорядка, доныне, пожалуй, точнее всего выражен строкой:

Все мы кровные мира сего.

Врач переходит через фронт, чтобы враги помогли ему лекарствами для наших раненых. Помочь – да, хотя:

Все мы братья, – сказали враги, –

Но расходятся наши круги,

Между нами великая бездна.

Невольно проецируешь провидческие образы «расходятся наши круги» и «между нами великая бездна» на то, что происходит в мире сейчас, как целые народы не могут ужиться друг с другом и у каждого своя правда, не говоря уже о супротивных действиях межгосударственных образований и тех, кто бы желал верховодить на планете, подминая под себя силой более слабых, отстающих в экономическом развитии и других сферах. И всё же заглавный образ «простота милосердья» наделён высшим смыслом:

Он пошёл по небесным кругам

И не знал, что достоин бессмертья.

В этом мире, где битва идей

В ураган превращает людей,

Вот она, простота милосердья!

А ещё задерживает – «по небесным кругам». Это уже о горнем, это в противовес земным кругам, что разводят нас, а там – не «битва идей», там – иное... Иное, но возникшее в своей основе здесь – под небом, на земле, «в этом мире».

Восемь строк стихотворения «Новый Герострат» под занавес прошлого века своей образностью прямо бьют по интернетовскому укладу. Юрий Кузнецов угадывает точно:

Я в будущем увидел человека

С печатью вырожденья на челе.

И вот далее та самая причина! Увидена – как никем другим:

В написанном чернилами и кровью

Немало есть для сердца и ума,

Но не сулит духовного здоровья

Кровосмешенье слова и письма.

Выходит, что пока человек хранил и хранит в себе памятью и сердцем принятое от прежних поколений знание, он духовно здоров. Когда же вынуждаем прибегать к сохранению в письменном виде, пользуясь таким, например, книжным хранилищем от случая к случаю, то, по Кузнецову, меняется, даже, с его слов, «мозг начинает вырождаться». Обилие лишней информации. А теперь спроецируем мысль поэта на сегодня. Засилье интернета очевидно, и это ещё то «кровосмешенье»!

Юрий Поликарпович задавался вопросом: «...Ещё не известно, чего больше – добра или зла – принесли книги, ведь сколько различной чепухи, безликих стихов, романов... выходит теперь на свет... Наше познание умножило скорость... Но познание – ещё не мудрость... Нравственно человек перестаёт расти».

Чуть ранее пишется стихотворение «Предчувствие», где «всюду рыщет нечистая сила», и потому:

К перемене погоды заныла рука,

А душа – к перемене народа.

Это пусть другие заходятся в жажде перемен, кому не больно за свой народ, кому не жалко своей великой страны. А русский поэт Юрий Кузнецов иначе мыслил, иначе писал. Судьба Родины – его судьба, как бы это пафосно ни звучало.

Образ русского маятника возник два десятка лет тому назад, но, так и кажется, что подгадан к сегодняшнему моменту нашей истории. Качается маятник. «Налево чёрт... увеличительное зло». Автор замечает: «...русский маятник качается, / Как на распутье богатырь». И что же в итоге:

Качнётся вправо русский маятник.

Направо Бог. Он нас простит.

Часы идут, как понимаете,

Покамест богатырь стоит.

Богатырь, святорусский богатырь, богатырский... Этот образный ряд присутствует у Кузнецова в разных вариациях, что даёт мысленный толчок к пониманию конкретно решаемой поэтом задачи. Например, в обращении к Москве, к России.

Твоя рука не опускалась

Вовек, о русский богатырь!

То в удалой кулак сжималась,

То разжималась во всю ширь.

И в конце стихотворения «Рука Москвы», пожалуй, главное для богатырского образа разъяснение: если кулак разожмётся, то «на ладони – Божий храм». Прямо-таки реальный ответ нынешним витиям, разномастным клеветникам России. Поэт утверждал, что в кулаке не «стихия» и не «площадная трын-трава». А уж он-то знал свою Родину.

Бывает у русского в жизни

Такая минута, когда

Раздумье его об отчизне

Сияет в душе, как звезда.

Но, пожалуй, более всего рождает разного рода мысли стержневой образ Юрия Кузнецова. Это одинокость и одиночество, что не одно и то же, хотя и корневое родство обоих понятий очевидно.

В толпе утрат меж прошлым и грядущим

Иду один, мне даже невдомёк,

Что здесь никто не думает о сущем,

Никто не знает, как я одинок.

Впрочем, может ли быть иначе у подлинного поэта? Литературные судьбы подтверждают это, к примеру, Лермонтов: «Выхожу один я на дорогу...». И, стоит заметить, тогда у Кузнецова не просто констатация, но метафорическое действо:

Одинокий в столетье родном,

Я зову в собеседники время.

А разве не о том же самом другие хрестоматийные строки: «Я один, / Остальные – обман и подделка»? У Юрия Кузнецова и «русская мысль... одинока», о чём не стоит жалеть, ведь она обнимает «незримую высь», пролегая «через камни и щели Востока», и уже одним этим своим устремлением будоражит душу. И наконец пара строк, что стали эпитафией поэта на Троекуровском кладбище:

Но русскому сердцу везде одиноко…

И поле широко, и небо высоко.

В самом начале своего творческого пути (1965 год) Юрий Кузнецов с присущей ему уже тогда максимой выразился со всей определённостью:

Я лопату беру и копаю в том месте, где совесть.

Ненавижу стихи! Прометей, не желаю огня!

Вот она: кузнецовская парадоксальность – «Ненавижу стихи!» и «не желаю огня!», а на самом деле – всё как раз наоборот: душа поэта жива стихами, и огонь добыт им самим и без Прометея! Огонь поэзии. Ключевой же здесь образ предметен донельзя, собственно, чем и отличается вся поэтика Юрия Кузнецова: «Я лопату беру и копаю в том месте, где совесть». Как тут не вспомнить лошадь, что выщипывает тень свою. Образы мысли одного порядка, образы начальной поры стихотворца. Ему предстоит развитие, но вектор обозначен.

Он станет тем, кем мы знаем его. Кузнецовское знамя по-прежнему вьётся над современной русской поэзией. Призывая, давая ей ход.

Ростов-на-Дону