Александр ЛЕОНИДОВ (Филиппов). ЛЕЙЛА. Рассказ

 

Александр ЛЕОНИДОВ (Филиппов)

ЛЕЙЛА

Рассказ

 

…Это, на самом деле большой вопрос – куда делся подающий надежды аспирант ИЭР (Института энергетики и ресурсосбережения) Академии наук СССР Павел Владимирович Бенгалов, и откуда появился татуированный мрачноватый Паша Бенгал…

Потому что портрет на холсте масляными красками Шуры Сеянцева висел на стене и у Паши Бенгала, а Шура Сеянцев известен только одним: когда-то в доисторические времена он, будучи одноклассником Бенгалова, дружески посоветовал ему после блестящего ответа на уроке физики:

– Завидую тебе, Пашка! Ты, считай, готовый энергетик, всегда свой кусок хлеба получишь! Ты, Пашка, держись за энергетику, она тебе всегда дорогу откроет…

Больше Шура Сеянцев, обормот и балабол, ничем не известен и давно сгинул неизвестно где по неизвестным причинам. Сам он энергетикой не увлекался, потому что себя способным к технике не считал, да и про слова свои забыл на следующий день. А вот школьник в голубой куртке с алюминиевыми пуговицами, Паша Бенгалов, не забыл их. Из года в год он придавал им всё более значимое и роковое значение в своей судьбе. Паше Бенгалову казалось, что своей болтовнёй одноклассник направил его на жизненную стезю, полную мучительных драм и блистательных триумфов.

Ведь если бы не зависть Шуры Сеянцева – Паша Бенгалов мог вовсе и не пойти учиться в энергоинститут. Не пошел бы (кстати, престижа особого у института не было – все удивлялись, чего это Бенгалов туда рвётся!) – не попал бы в аспирантуру. Не попал бы – не написал бы диссертацию на тему приборов-догрузчиков, которую на защите провалил. Не провалил бы – не попал бы по распределению в далёкий и глухой, тусклый и тоскливый Аксарай заведующим лабораторией аналитического контроля в системе Минэнерго СССР…

Такое вот долгое продолжение имели слова восьмиклассника Шуры Сеянцева, умершего молодым без всяких фанфар и свершений, и давно всеми забытого. А Паша Бенгал нашел его фотографию, и заказал с неё портрет маслом в свой офис… И висел этот портрет в золочёной раме, будто Шурка Сеянцев – писатель какой или первопроходец!

Случись Шурке пожить подольше в пореформенном безвременье – Паша Бенгал ему бы очень помог, наверное. Ну, да покойнику не поможешь, так и остался от Сеянцева один только портрет в офисе энергетической компании. Правда – на холсте: не «халам-балам»…

А попасть к Бенгалу в офис – многие мечтали. И пусть злые языки говорили, что офис похож на лакированный гроб! Это они от зависти: если и гроб, то в таком гробу только министров да миллионеров хоронят – в хроме, инкрустации и глянце…

Был это офис – маленький особняк в глубине жилого двора, укрытый за сиренями да рябинами, на тихой улочке третьего ряда, вдали от мирской суеты. Хозяин его – как и сам офис – славился каменным спокойствием и тихим нравом, выгодно отличаясь от большинства богачей, среди которых через одного – все буйные параноики.

Да и то сказать: Паша Бенгал, даром что с наколками – не торгаш, не бандит – энергетик. Профессия сложная, требует собранности и сосредоточенности, чего ему бесноваться? Его подчинённые – как ни крути, с инженерскими дипломами – на обед уходили порой за час до официального, и возвращались часок спустя, и всё им с рук сходило!

Хотя новые из них – и уходить не желали: куда идти, если такой санаторий вокруг тебя? Построил Бенгал офис, небольшой, но уютный, похожий снаружи на викторианский особняк, а изнутри – на шкатулку. Стены обшиты панелями красного дерева, полы оббиты розовым бильярдным сукном. В такой обстановке любой звук глохнет, тихо и спокойно на душе…

На высоких потолках – лепнина. Здесь работают немолодые сотрудники Бенгалова. Работают по-испански, с сиестой вокруг обеденного перерыва, неторопливо – но привычно и опытно…

 

* * *

Лейлу он купил в 199* году в Таджикистане, который, как и все бывалые, называл «Точикистон», и в котором занимался привычным с юности делом: установкой автономной генерации. Шла большая война. Генералы хотели тепла и света в блиндажи. На улицах лежали мёртвые от пуль, осколков – и умиравшие от голода. А энергетик, имеющий навыки установить автономную электропроводку, – грёб до 400-700% прибыли!

Генералы были бывшие советские – и засланные американские. И те, и другие не хотели сидеть как пионеры-романтики у костров. И те, и другие хотели жарких масляных радиаторов и ярких лампочек над картами боевых действий…

Бенгал работал с «юрчиками» – таджикскими полевыми командирами, ориентированными на Россию. А с той стороны были «вовчики» – ваххабня, долларовые наймиты и полоумные бесноватые выродки у наймитов на подпевках…

С той стороны работал Ахтям-баба, бакинский чернявый инженер-уголовник (как бывают инженеры-технологи или инженеры-конструкторы). А этот вот был уголовник по инженерной специализации. Бенгал его знал немного по прошлой, советской ещё жизни, и всё же был очень удивлён, когда тот позвонил ему на громоздкий, образца начала 90-х, мобильный телефон!

– Слушай, дорогой! У тебя стабилизаторы напряжения для М-разводок есть? – спросил буднично, как будто работал на смежной фабрике. – У меня кончились, а тут тройную цену дают… Если нужно – могу обменять, партию фарфоровых изоляторов имею, в фабричной упаковке, у «юрчиков», слышал, с этим швах…

Дело казалось очень выгодным, а как известно – маркитанты обеих воюющих сторон всегда хорошо понимают друг друга: один штыки продаст, своих колоть, другой продаст пули – своим в головы… Так и оказался – по коммерческой надобности – Бенгал по ту сторону линии фронта (сплошного фронта, впрочем, не было – чать, не Верден!), и был весьма тепло принят коллегой.

Ахтям-баба угощал его спелой хурмой, фиолетовым полупрозрачным виноградом, инжиром, медовыми лепёшками. Предлагал насвай – Бенгал отказался. Потом Ахтям-баба привёл эту семилетнюю девочку, которую продали её родители-дехкане, чтобы спасти от голода оставшихся восьмерых детей…

Девочка была брюнеткой воронова крыла, смуглой, но с голубыми глазами: таджики из ариев, не будем забывать… Ахтям-баба и его подручные её раздели догола, и она стояла, стесняясь, пытаясь прикрывать грудь, которая ещё не выступила и гладенький лобок – на котором пока ничего ещё не росло.

– Для тебя берёг! – угощал Ахтям-баба. – Не девочка, персик! Дорого отдал за неё… Девственница, которой не касался ни джинн, ни мужчина, как в Коране сказано… Ночевать останешься, коллега, – под тебя подложу грелочку…

– Ты с ума сошёл, Ахтям?! – взмок-взопрел Бенгал. – Ты чё это?! Сколько ей лет?

– Не знаю… – наивно пожал плечами инженер-уголовник. И перешел на таджикский: – Эй, Лейла, сладкая моя, тебе сколько лет?

– Хафт (семь), – ответила стыдливая гурия из ада (а не из рая, где таким положено быть).

– Семь… – смеялся щербато, переводя, Ахтям-баба. – Остался бы Совок – в школу бы уже пошла… Вместо добрых дядей – злых училок бы ублажала, как мы с тобой в своё время…

– Слушай, Ахтям, дугонай (друг), не могу я трахать семилетнюю! Харам это страшный…

– А, не говори ерунды, харам водку пить… А девочка – она чем моложе, тем слаще… Вон какая гладенькая, стыдливенькая моя, Лейлочка…

– Слушай, Ахтям, дугонай, продал бы ты мне её? – вдруг запросил сам для себя неожиданно Бенгал.

– Зачем «продал»?! – поднял кустистые брови Ахтям-баба. – Так бери, так даю… Или тебе не ночь, насовсем?

– Насовсем…

– И зачем тебе такие хлопоты? Деньги терять… На вырост, что ли, берёшь?

– Можно и так сказать… – вспотел от напряжения Бенгал. – Ты же – если я откажусь – другому её подложишь?

– Ну а чё мне её, жарить, что ли?! Конечно, подложу… Тебе старуху найду, раз ты любишь старых трахать, а человеку с более традиционными сексуальными пристрастиями…

– А ты мне продай, Ахтям… Хорошо заплачу… Хочешь – долларами, хочешь – трансформаторов ещё подкину?

– Не, ну дело твоё… – удивлялся Ахтям-баба, оставаясь радушным и гостеприимным коллегой. – Договоримся, я с тебя лихвы не возьму, за сколько купил, за столько продам… Только убей, не пойму, зачем тебе это нужно…

Так Бенгал и купил свою Лейлу. Никто не знал её фамилии. Никто не знал, из какого она кишлака, чьей семьи, и документов на неё никаких не было. Её официально не существовало. Она – на правах щенка или котёнка поселилась у Бенгала в России…

 

* * *

Иначе Бенгал поступить не мог – если бы он поступил иначе, то у него снова заболел бы правый глаз, с обожженным уродливым веком без ресниц. На зоне Бенгала научили быть человеком. Всегда быть человеком – если нужно, то и умереть – но человеком, а не тварью поганой…

Когда – давным-давно, в конце 80-х, – он попал в бодайбинский барак недалеко от полюса холода планеты, местные блатные не знали, что с ним делать. Он не был в законе и не был ссученным, и на традиционного «мужика» – рабочую лошадку зон – не походил. Он не работал на лесоповале, как все «мужики», – потому что его как электрика поставили следить за электрическими приборами и проводкой.

Поскольку рабочий день электрика весьма мало насыщен – получилось, что милостью лагерного начальства Бенгалу дали преимущество блатных не работать. А ведь он – не коронован…

Воры в законе спорили: или принять Бенгала в свой круг, так сказать, приняв по факту решение «красных». Или наоборот – «опустить», «отфаршмачить», превратить в лагерную проститутку, потому что до ближайшей женщины было более 100 км по тайге, и поверьте, она была далеко не красавица…

Тогда «смотрящий» – вор в законе Коготь – решил испытать «молодого»: человек он или тварь. Подвернулся подходящий случай – как раз загремел в лагерную больничку один мужик с лесоповала, некто Сергунок…

И вот, представьте: входит вечерком Бенгал в свой барак, обмотанный проводами и с разным инструментом электрика по карманам – а там его ждёт почётный шалман. По центру – Коготь, другая блатота – по крылам…

В алюминиевой миске – с горкой вареной крупнокусковой тушенки. Но это блатные знали, что в миске – тушенка. А Бенгал не знал. Бенгал просто видит – мясо какое-то…

– Ну, давай! – говорит ему Коготь, а сам пронзительно так смотрит, черно и бездонно. – Помяни с нами Сергунка, закуси…

– А чего такое с Сергунком? – спрашивает Бенгал, у самого же сердце дернулось недобрыми предчувствиями. – Где он?

– А вот перед тобой он самый и есть! – смеется Коготь гнилыми зубами и тычет пальцем в миску с мясом. – Отварной Сергунок… Раз ты, Бенгал, как блатной на делянку не ходишь, мы решили тебя короновать… Но вот какое дело: покушать человечинки нужно, Бенгал, чтобы уж точно в тебе братва не сомневалась…

– Давай, Паша! – щерится блатной налетчик Перо, иногда за кликуху свою уважительно именуемый «Шарлем». – Поедим Сергунка, и звезды тебе на коленях татуировать станем… В генералы по нашей блатной линии выйдешь…

Бенгал – в отказку. И так и сяк его просят – ни в какую. Я, мол, человек, а не людоед.

– Ну, не обессудь мил человек… – щурится на Бенгала Шарль-Перо. – Придётся нам тебя тогда кончать… Сам понимаешь, видел ты лишнее, за что всем нам вышак дать могут… А присоединяться к опчеству – манкировал, сука!

– Воля ваша! – говорит Бенгал. – По-другому не можете – кончайте… А только жрать человечину не буду… Человеком жил – человеком и умру…

Завалили Бенгала Перо и Рябина на дощаный щелястый, занозистый стол, а Коготь ему окурком цигарки своей веко прожёг. На память.

– Вижу, – говорит, – Бенгал Паша, что ты человек… Только не было у нас такого в практике, чтобы короновать первохода… Первый ты таким манером идёшь, да ещё и по рекомендации «красного» лагерного вертухайства… Так что вот тебе от меня, законник, на память подарок: видеть глаз будет, а метка останется… Так, узелочек на память… Ничего тебе, Паша, не скажу на дорожку, а только твои же слова и повторю: живи, Бенгал, человеком, если нужно – умри, – но тоже человеком… Семи смертям, Паша Бенгал, не бывать… А вот ссученности – можно миновать…

– А что с Сергунком увидишься, Паша, – хохочет рядом мелким бесом Рябина. – Дык то мы тебе не соврали… Только не на том свете, а в больничке нашей… Лежит там Сергунок с простудным воспалением, в утку пукает… Жить будет, не боись… А ты под бочок к нему ложись, с глазиком своим… А в миске, Бенгал, так то говяжья тушенка была, мы её за твоё здоровье навернём…

Ну, понятное дело, лечился Паша Бенгал, вылечился – и глаз видеть не перестал. Только на веке изуродованном больше ресницы не росли и на белке глазном след, типа шрама, остался. А откинулся электрик Паша Бенгал уже законником, телеграф лагерный далеко разнёс, что короновали Пашу экстерном Коготь, Шарль Перо и Рябина… Воры авторитетные, никто спорить не стал…

По стране реформы пошли, энергетик Бенгалов открыл свою фирму и стал предлагать установки автономной генерации: хоть барыгам на дачу, хоть полевым командирам в блиндаж на передовой… Связи среди блатных помогли – лучше некуда: никто к Паше не подъезжал, никто его опускать не пробовал… Поднялся Бенгал – лучше некуда, откупил себе особнячок под офис и повесил там портрет одноклассника Шурки Сеянцева, надоумившего электричеством с детства заниматься…

 

* * *

Долго ли, коротко – стукнуло Лейле 10 лет, первый в жизни юбилей. Дня её рождения тоже никто не знал, и Бенгал придумал считать днюхой своей девочки день её покупки. В тот день Паша съездил в кондитерскую, заказал большой торт с 10 свечками и купил Лейле в подарок большого плюшевого медведя. На лапку медведя повесил мешочек с желейными конфетками, какие она любила.

– Ну, – говорит, – девочка моя, задувай свечи, и загадывай своё желание…

А сам, по грешному делу, любуется малышкой: подросла она в России, оформилась, одета хорошо, со вкусом – такой домашний котёнок получился, что любо-дорого поглядеть…

То ли почувствовала она этот его липкий взгляд, то ли созрела для чего – но вдруг говорит вполне серьёзно:

– Хочу, чтобы мой хозяин хотел меня! – и разом все свечи задула…

Бенгала как холодно водой окатило. Думает – что же мне с ней делать? Не котёнок ведь, не щенок! Девушка растёт – без документов… Ну, а вырастет длинноногая, грудастая – мне тогда куда её девать?!

А у Лейлы что-то своё на уме. Растет, зреет – и свою думу думает. Стала часто плакать, а причина, спроси – одна и та же: «хозяин мной брезгует»…

Один раз Бенгал привёл домой подругу свою, чиновницу из мэрии, женщину в самом соку. И, главное, обидно, мутил с этой чиновницей Паша всерьёз, там и до женитьбы могло дойти… А тут домой, стало быть, привёл, показать, как живет…

Ну и как эту пигалицу голубоглазую представлять? Ясен перец, назвал её Бенгал дочкой. Ну, типа, он вдовец, дочурку растит, и типа, будь ей мамой, всё такое…

А эта дрянь памирская возьми и скажи – с вызовом таким в голосе:

– Он мне не папа, он мой хозяин… Он меня всё равно больше, чем тебя, любит!

Ну, как следует ожидать, с чиновницей из мэрии мутон тут же свернулся, как молоко на жаре… Тут не в том даже дело, что с двумя сразу спит, такое бывает, – а налицо извращение гнуснейшее: педофил Бенгал ребёнка дерёт…

Вечером Бенгал напился с горя, и Лейлу, за её дерзость и глупость, впервые в жизни избил. А рука у Паши Бенгала тяжелая, девчонка вся в крови, и в таком виде, с кровавыми струйками на лице – на корточках к нему подползла, давай руки лизать… Тут уже совсем не знаешь, что делать, ну, полный абтраган… Дальше её бить – зачем? А терпеть такую собачонку – с какой стати?!

Стыдно стало Бенгалу, что избил ребёнка (хоть и понимал, что за дело), – и на следующий день Паша накупил целую гору игрушек, сладостей, всяких детских развлекух, чтобы порадовать свою дурочку…

И опять завертелось. Поймите правильно, Бенгал – человек, ему за это глаз жгли в Бодайбо, чтобы не забывал: человеком нужно быть. Конечно, он с Лейлой не спал, упаси Бог: такой грех на душу. Но с женщинами пристойного возраста у Бенгала совсем после этого разладилось. Домой никого не приведёшь, и так уже слава пошла, как о педофиле, а в гостиницах любиться – ну, не мальчик уже Бенгал, поймите правильно…

– Купил себе проблему лет на двадцать! – ругался Бенгал в своём офисе, обдумывая на свой манер мудрую фразу «ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным»…

 

* * *

– Я, Герасим, тебя не понял… – сказал Бенгал, с неприязнью рассматривая пожилого и нескладного коммерсанта, которого дюжие помощники без особой добровольности препроводили в «специальную» комнату подвального помещения энергоофиса.

– Так вот, не понял я тебя, Герасим… Ты бы уж определился как-нибудь, по белому работать хочешь, или по понятиям… Ты зачем на Киряя в суд подавал?! Авторитет мой роняешь, нехорошо…

– Проиграл я суд, Павел Владимирович! – простонал полностью осознающий свою неправоту бизнесмен Герасим, чуть более разговорчивый, чем тёзка из «Муму». – Вышел Киряй целиком обелившийся…

– Так оно иначе и быть не могло! – скалился старый седеющий волк Бенгал. – Бумаг-то у тебя кот наплакал… Всё тяголово ты по понятиям делал, на слово верил…

– Верил! Нет больше воровского слова! Кинул меня Киряй… На шесть лимонов кинул, и не деревянных, а гринов… Так что мочите, Павел Владимирович, мне теперя жить всё одно только в яме долговой… Кредиты на мне, а Киряй кинул…

– А вот ты объясни мне, Герасим, как так вышло, что Киряй тебя на моём участоне кинул, а ты в суд попёрся?! Чё ты там два месяца ходил, пердел в судебных коридорах, ко мне зайти не мог?!

– А зачем же мне, Бенгал, к тебе ходку класть, когда ты с Киряем в доле, и все про то знают? У тебя же в Киряе 45% акций, Бенгал… Ты чё, решуху против себя кинешь?

– А при чем здесь… я не въезжаю… акции какие-то?! Ты к кому зашёл бы, к акционеру Киряю или к смотрящему? Тебе какое дело – у кого в доле мои акции? Если тебя кинули не по понятиям – и Киряй тебе бабосов должен, – при чем тогда тут мои с ним акционерные заморочки?..

– Да? – саркастически осклабился Герасим. – Так ты и вернёшь мне шесть лямов! Из своих кровных?

– Ты Герасим, ссучился, как гнида последняя, и всех по себе мерять стал! Надо будет – из своих верну. Если правда твоя – значит, возвращать тебе бабло надо. У суда – свои заморочки. Им в наши расклады влезать ни к чему. И нам к ним – тоже. Суд нам не указ. Это мусора пусть его решениями подтираются, раз на рулон не заработали…

– Так что же, Бенгал, жить мне что ли?! – ушам своим не верил бизнесмен Герасим.

– Это уж дело твоё, это уж как хочешь… Сиганёшь с моста – я тебя за шиворот тащить не буду. Но бабло твоё и в этом случае не пропадёт, наследникам передадим… Решение по тебе я как смотрящий принял. Киряй тебе всё перечислит, что обещал. Но за то, что оба вы гниды оказались, – вы мне общаку штраф должны… Ты за судилища свои шемякины, а Киряй… Ну, это уж моё дело, как я с ним поговорю… Сто тысяч гринов ты мне перечислишь, чтобы помнил: судьба по-разному кидает, всяко с человеком может быть… Но человеком нужно в любых обстоятельствах оставаться! Если тебя мама этому не научила, Герасим, так я тебя рублём длинным по заднице учить буду…

– Бенгал… – залепетал Герасим, и вдруг тяжело, кулём мучным, рухнул на колени. – Да я же… Да хоть счас… Да я… Коли так…

– Штраф заплатишь, когда Киряй тебе переведёт всё, что должен. Всё, свободен, иди работай!

– Бенгал, Павел Владимирович, да я…

– Уведите вы этого дурака… И папку мне по платежам абонентов за нашу собственную генерацию принесите!

 

* * *

Лейле было пятнадцать, и детские игрушки этой вполне сформировавшейся девушке надоели. Она вышла из ванной комнаты к своему опекуну в шёлковом халате с золотыми драконами, а подойдя поближе, с вызовом скинула его с себя. Осталась в тонком, кружевном, почти ничего не скрывавшем прозрачном белье – и, опустившись перед остолбеневшим Бенгалом на колени, попыталась расстегнуть ему брюки…

Сперва Паша на неё наорал, и хотел выпороть. Потом понял: она больше не ребёнок. Заставил одеться, и начал очень долгий разговор – с которым опоздал, наверное, на несколько лет, на тему – «что такое быть человеком?».

– Старый я, Лейла… – говорил он, приобняв её по-отцовски на большом мягком кожаном диване в гостиной. – Старый и больной… И не по-людски это…

– А как, как по-людски?! – истерически кричала она, уже обдумывая самоубийство.

– Если тебе, Лейла, пятнадцать, то и мальчику твоему должно быть пятнадцать, понимаешь? Такие законы у жизни и природы… Мы же не звери, у которых матери с сыновьями живут, а дедушки с внучками… Если к примеру мне полтос – значит, и женщине моей полтинник должен быть…

– Но у тебя же нет женщины! Я твоя жена! Я одна!

– Ну, а если у кого-то – вроде как у меня – не сложилось с личной жизнью, то и не сложилось… Другие радости искать надо… И не нужно поперек природы идти, девочка!

Она стала бормотать – сколько лет жене актера Табакова, сколько лет жене Джигарханяна, и какого юношу взяла в мужья Алла Пугачева…

– Бесовское это всё! – качал головой Бенгал. – Не к лицу такое человеку! Жить надо человеком, Лейла, и умереть человеком!

И пустился он в долгий рассказ (а она только всхлипывала и совсем по-детски прижималась к нему) – про изломанную свою биографию. Как был он сперва школьником, и надоумил его одноклассник Шура Сеянцев стать энергетиком… И как он стал инженером-энергетиком, и придумал такие технические штучки – которые называются «догрузчики»:

– Это, Лейла, такие приборы, которые добирают энергию из внешней среды… Ну вот, допустим, у тебя теплица, и электрическое отопление там… А ты над ней поставила ветродвигатель… Знаешь, как на мельницах, мы с тобой в книжке про Дон-Кихота видели, помнишь? Когда ветер сильный – то ты получаешь бесплатную энергию через догрузчик, а если ветер стих – тогда включается счетчик, и копеечки тебе мотает, по кабелю электричество от плохого дяди Чубайса доставляет… А напряжение всегда ровное в сети – за счет догрузчика…

Это были самые счастливые годы в жизни Паши Бенгалова. Он творил, не думая ни о чем, он создал почти вечный двигатель – потому что в окружающей среде очень много энергии, и догрузчики могли дать большую экономию.

Потом, если верить рассказу Бенгала, стал он защищать кандидатскую диссертацию на тему догрузчиков. И не защитил: посмеялся над ним ученый совет, что это, говорит, человек с дипломом – и в вечные двигатели верит! Провалился, короче, Паша Бенгал на поприще науки, пострадал маленько, а потом поехал по распределению, выданному в институте.

Так оказался он в далёком и глухом, затерянном в степях Аксарае. Но зато сразу – заведующим лабораторией аналитического контроля местных энергосетей! Шутка ли – таким начальником стать в его юные годы! Не работа – мечта!

Но только кто высоко взлетел – с того и спрос по остряку. А ведь вовсю уже шла в стране воровская «перестройка», рвали шакалы всё, что можно, и везде, где можно. Стали местные ушляки подкатывать к молодому завлабу – мол, нельзя ли, Паша Владимирыч, тебя об одной услуге попросить? А мы уж в долгу не останемся!

– О какой такой услуге? – не понимал аспирант-неудачник Бенгалов.

– А о такой, друг ты наш ситный, что самому себе ты и окажешь! На золотой клондайк ты попал, мальчик, будешь деньги за пазухой носить, как яблоки из сада!

– Чой-то не пойму, не въеду…

– Дык мы ж тебе разъясним! Ты, к примеру, тут на всю область хозяин-барин! Как ты бумагу подпишешь, так и будет! И по твёрдому топливу, и по жидкому, и по маслам нефтяным, и по золам углей! Никто не проверит, чего ты скажешь про баббиты, накипь, отложения с поверхностей нагрева...

– Это я не спорю, – говорил Паша Бенгалов. – Однако в чем тут гешефт и кому?! Ну, к примеру, веду я анализ качества товарного угля – и что?

– А то, дурачок, что если при отборе проб угольной продукции и в претензионной работе ты образцы слегка заменишь, то ведь получится по бумагам из хорошего топлива плохое! По хорошему топливу одни нормативы, по плохому – другие… ГОСТ разрешает сжечь две тонны плохого взамен одной хорошего… Вот тебе и гешефт, и профит: одну цистерну мазута заводим на котлы, как положено, а другую – налево… В бумагах всё ажур полнейший… Не мы так раскидали – ГОСТ так раскидал… По бумагам у нас две цистерны плохого топлива сгорит, а по жизни – одна хорошего… Выход у них одинаковый, отчетность без проблем, да и налево есть что отгрузить… Или вот, к примеру, Паша, возьми котёл… У нас знаешь, сколько котлов, которые тонну мазута за сутки сжирают?! Узнаешь – закачаешься… А замеры прогара кто ведёт? Ты, Пашенька, и никто кроме тебя… Ну, ежели каждый наш большой котёл будет на бумаге процентов на 15% прожорливее, чем в жизни, – посчитай в рублях, сколько выйдет? Тебе с того, Паша, полнейший будет блезир и бланманже…

Так узнал Паша Бенгалов про тихую аксарайскую топливную мафию – и начал с ней нешуточную борьбу, как и положено честному советскому инженеру-энергетику. Лютовал будь здоров – брикета угля они списать не могли при нём…

Тем и купил себе Паша билет из Аксарая в ещё более северо-восточный Бодайбо. Всё, что Паше предлагали сделать, – на него в итоге написали в прокуратуру. У топливников и там своя рука была – схватили завлаба, и в КПЗ. И давай крутить… Тут у него сберкнижка обнаружилась, про которую он ничего не знал – а там великие тыщи лежат… Сотрудники лаборатории на своего шефа свидетельские показания написали. На суде – озвучили. Некоторые – особенно женщины, правда, глаза отводили, и заплаканными казались. Ну, да этого к делу не пришьёшь…

Загремел инженер-энергетик далеко и надолго. Но снова профессия вытянула наверх! Остальные «мужики» и даже «черти» – на делянки, бензопилами махать, а Паша с отвёрткой и пассатижами – начальству антенны телевизионные устанавливает… Отдыхает в перерывах…

– Блатные меня за это сначала «опустить» хотели! – рассказывал Бенгал Лейле. – Но потом человека во мне разглядели… К себе в кругаля приняли, короновали… Вышел чин по чину, на коленях звезды, на груди купола, чисто генерал…

– А с глазом у тебя чего? – недоверчиво смотрела девчонка, уставшая от кукол и пряников. – Там врезали?

– А глаз… Это в трансформаторе замкнуло, заискрило, окалина мне попала… Издержки профессии, Лейла…

– Так ты, получается, на самом деле не вор?

– Получается, да… Посадили меня по навету, ни за что… Короновали тоже случайно – приглянулся я лагерному обществу… Да и за то, что энергетик, главным образом, с электричеством умею обращаться… А так, по жизни, чего я воровал? Если только у Чубайса – когда людям дешёвую электроэнергию проводил через автономные генераторы, – так то не грех, Лейла… Я, девочка, всегда человеком был, что бы со мной ни случалось… По разному жизнь мяла, кидала, а я не сгибался… От тюрьмы да от сумы – не зарекайся, а вот чтобы нелюдью стать, тварью – от этого зарекайся!

– А почему ты тогда такой богатый, Бенгал? Если у людей не воровал?

– А это, Лейла, всё один добрый совет хорошего мальчика, Шуры Сеянцева… Энергетика! Она, Лейла, всегда и всем нужна! Иной упырь – вроде как у вас в Точикистоне – целый народ во мглу погрузит, а сам в подземном логове хочет настольную лампу иметь и телевизор плазменный смотреть… И коли у тебя страха нет – ты этому упырю лампочку повесишь на стену, а он тебе за эту лампочку – цену автомобиля отвалит… Не обидел Бог деньгами меня, чего говорить, – только не в этом ценность… А чтобы человеком быть! Помру – тебе всё достанется…

– Не умирай, Бенгал! Пожалуйста…

 

* * *

Когда Лейле исполнилось семнадцать – она сказочно расцвела экзотическим цветком, магнолией страстного юга, но мальчишки боялись к ней подходить: «девочка Бенгала», «девочка Бенгала»… Томимая зовом природы, Лейла всё сильнее мечтала отдаться Хозяину. А тот, как и положено природой, – старел, ветшал…

Как-то раз пришел на работу, возьми и брякни секретарше Людочке, с которой в былые годы иной раз баловал по-взрослому:

– Можешь, девочка моя, юбку подлиннее теперь одевать! Кончились мои сопли розовые, выведен в расчет по импотенции…

– Да как же так, Павел Владимирович! – всполошилась разбитная деваха. – Да что же… Да у врача-то вы были…

– Врач и сказал…

– А вы-то? Как же? Вы-то что же?

– Ты не поверишь, Людок! Гора с плеч…

Чего и говорить – мужчина в Бенгале жил грешно и помер смешно. И не жалел его Бенгал ни чуточки, наплевал и растёр. Разве только (из мести, что ли) – стал ещё жестче к разврату.

Когда его Лейла наколола себе на плече бенгальского тигра – чтобы показать, что принадлежит своему хозяину и душой и телом, – Бенгал выматерился и потащил её за руку в тату-салон. И орал там на мастера-педика так, как будто педик его дочурку изнасиловал:

– Смывай, сука!

– Не смывается! У нас гарантия на жизнь вперёд!

– Ты видел, говно, сколько ей лет?! Ты видел, что она несовершеннолетняя? Ты какого х… свои каракули ей наколол…

– Да вы, папаша, и сами колотый… И её кололи предметом потолще моей иглы…

Этого Бенгал уж не стерпел: свистнула в воздухе его трость, хлестанула пидора-татуажника, раскололась на две длинные щепы от удара… А в трости был стальной стилет – он наружу показался, как длинное жало смерти.

Паша прижал мастера к столу, и приставил ему к уху этот штырь, стал шептать глухо и жутко:

– Ну? В какое место тебе его вставить?!

Рыдавшая Лейла еле оттащила бешеного опекуна. Прибыл наряд милиции – но смотрящего Бенгала все на участке знали, и только козырнули стражи порядка.

– Ухожу уже… – буркнул Бенгал и потащил Лейлу за собой за руку. После этого случая мальчики-ровесники ещё больше отдалились от прекрасной пылкой южанки…

 

* * *

Прошла ещё пара лет. Бенгал с Лейлой переехали в загородный дом, с зимним садом, посреди которого был небольшой, но довольно глубокий бассейн. Вода в бассейне была проточной, автоматически хлорировалась, а по бортам из голубого кафеля стояли пальмы…

Бенгал любил вечерами, после работы, поплавать в этом бассейне, фыркал в воде, отдувался, как бегемот, плескался. Выйдя, вытирался полотенцем и усаживался за пластиковый столик – выпить ликёру.

Сюда же порой приходили его нечастые, но близкие друзья, среди которых не было, увы, покойного Шуры Сеянцева. Попивали разные спиртные напитки, вели неспешные стариковские разговоры. Звали с собой на то или иное развлечение:

– Ты бы, Бенгал, поехал с нами на охоту… – говорил «пивной король», развозивший пиво «Шиханы» по всей стране, по имени Слан.

– Не… не поеду… Не люблю я зверушек всяких убивать… Грех это…

– А людей-то убивал, а, Бенгал…

– Среди людей такие мрази попадаются, что не грех…

– Тогда давай к бабам поедем… Тут такой бордель хороший открыли, пальчики оближешь…

– Не могу я, Слан, чтобы нужду справить – живого человека с бессмертной душой использовать…

– Эх ты, Бенгал, Бенгал… И зачем тебе деньги? Бедно ты живёшь…

– Да я, в общем-то, не жалуюсь…

– Лейлу-то замуж отдавать, что ли, собираешься?

– Что она, вещь – отдавать… Сама соберётся, там и решим…

– Дурак ты, Паша… Ладно, ну не хочешь ты в живого человека нужду малую справить, это я понимаю, тоже пионером был… Но Лейла другое дело – понимаешь? Слепой – и тот увидит, как она на тебя смотрит… Главно, Бенгал, была девочка, потом девушка… Ты хоть заметил, тускляк мой яхонтовый, что она уже в женщину выросла? В глазках что-то такое порочное появилось, масляное…

– Ну, дык… годы-то идут… Идут наши с тобой годы, Слан…

– Ну, годы идут – а ты сиднем сидишь… Ты не обижайся, мы с детских лет знакомы, Паш… Мне кажется, она бы в тебя жизнь вернула… Стёрся ты, Паша, как пятак медный… А с ней бы огурцом был!

– Это как сказать, Слан… Возможно, что и так, отрицать не буду… Только ей-то что во мне? Бабки мои она и без того подберёт… А складки мои перебирать… Противно это, Слан! Даже если не ей – дуре молодой, – так мне самому… Я ведь если подумать… – Бенгал помялся, подбирая слово, и пригубил ликёр. – Дед!

– Ну, как знаешь, Бенгал! – разводил руками сраженный наповал таким эпитетом Слан. – Может, и правда, каждому фрукту – свой сезон… Может не зря я сына своего Павлом назвал в твою честь! Чтобы как ты, человеком вырос!

 

* * *

Как сказано в Библии – время жить и время умирать. Сюда, к бассейну, к берегам «сладкой жизни», пришла однажды к Бенгалу и смерть. Коварная смерть, мстительная, долго после старых обид выжидавшая…

И стояла она над плавающим в бассейне в семейных больших трусах Павлом Владимировичем в трёх экземплярах, с лицом Киряя и подручных его…

– …Ну как? – спросил Киряй с кривой ухмылью. – Страшно умирать-то, Бенгал?

– Я человеком жил, человеком и умру… – мрачно отозвался Паша из воды. – А тебе это не грозит… Ты уже и при жизни – падаль…

– Вот и поговорили! – хихикнул Киряй, словно заигравшийся школьник, легкомысленно, и поднял свой «глок».

Бенгал закрыл глаза и считал выстрелы. Раз, два, три… Выстрелы оглушили его, словно в голове взорвали пороховой пакет, зазвенели на барабанных перепонках параличом слуха. Но Бенгалу было не больно. Совсем не больно…

Поскольку он временно лишился слуха, то не услышал плеска воды, а плеск был нешуточным. В небольшой по размеру бассейн упало три массивных тела: Киряя и его подельников.

Открыв глаза и удивившись – насколько «тот свет» напоминает предыдущий, Бенгал наблюдал, как в голубой хлорированной воде плавают в маслянистых кровавых подтёках и разводах грубо раздырявленные, словно их ломом кололи, тела…

На краю бассейна стояла Лейла: в распахнувшемся банном халатике, из-под которого выглядывал купальник-бикини. В её тонких руках дымился тяжёлый дробовый «Моссберг». Ситуация постепенно стало проясняться в уме контуженного грохотом выстрелов Паши Бенгала…

Роскошно – как только умеют уверенные в себе красотки – Лейла сдула иссиня-чёрную прядь волос, упавшую на лицо. И отставила «Моссберг» на пластиковое кресло.

– Какая же ты у меня стала… красавица… – невольно выдохнул плавающий в кровище и трупах Бенгал.

– Наконец-то! – хищно оскалилась Лейла, только что покрошившая целую банду отнюдь не слабых зверей. – Заметил… А то всё дочка, дочка…