Елена СМОЛЕНЦЕВА 
Елена СМОЛЕНЦЕВА
БЕЛАЯ ЗВЕЗДА
* * *
Прилетели мои стрижи
Лето красное сторожить,
Прилетели мои стрижи:
«Надо жить, – кричат. –
Надо жить!».
Синевой расцвела река
И бежит, и сияет – ждет,
Что её летать в облаках
Небо солнечное возьмет!
Далеко ещё до зимы.
Разбегайся, лети, река!
Ведь, покуда звенят стрижи,
Надо жить.
Надо ждать.
Да.
* * *
Александру Кошелькову
Господь бережет и спасает –
В прохладных ладонях своих
Он бедные души качает,
Баюкает,
дышит на них.
И легкие руки Господни
Взлетают над каждой душой,
Он раны сквозные латает
Серебряной тонкой иглой.
Латает и в мир выпускает
Учиться жалеть и любить.
Серебряным светом мерцает
В спасённых незримая нить.
* * *
Сесть в поезд и на стыках закачаться,
Нехитрой ворожбе его поддаться
И задремать под вечное «ту-тух»…
…Куда-нибудь когда-нибудь поехать.
Чтобы попасть,
минуя все помехи,
К друзьям своим –
в рук теплое кольцо!
Невиденное сотню лет лицо
Неловкими,
как гвоздики,
губами
Пытаться целовать
куда-то вбок…
…Приехать, чтобы что-то ожидало –
Как прежней жизни новое начало –
Окно открытое
или в ладонь – листок.
…Поехать,
обязательно поехать.
Уж не сегодня – завтра точно – да!
Листвой качнут,
прощаясь,
тополя,
И вслед посмотрят
мглистые поля,
Вечерняя
лиловая земля
И в золоте бледнеющее небо…
* * *
Г.Г.
У Вас на балконе
зачем-то зацвел иван-чай.
Пока Вы читали японцев,
пока Вы курили кальян…
Он был Вам не нужен,
он принял решение сам.
Смешной иван-чай –
он пробил равнодушный бетон!
Очнитесь!
Повсюду-повсюду
безумствует жизнь!
Ну что Вам японцы дались?
Ведь у них в головах – Бусидо!
И все иванчАи
не значат для них ничего:
Лишь долг понимают –
бетонный, как этот балкон…
У самого неба
случайно зацвел иван-чай.
У Вас не спросясь,
он зацвел просто так, невзначай.
Он цвел для себя.
Был бесстрашным
и нежным таким…
А Вы все глотали
турецкий отравленный дым.
НОЧЬЮ В ВЫРИЦЕ
Кончалось лето. Под дождем
цыгане пели,
Дождь падал в сумраке ночном
на ветви елей.
А голоса плели венок любви и грусти –
Людская древняя тоска кого отпустит?
Она черна, она слепа – себе не верит…
И от нее темнее тьма среди деревьев.
Ветвями ели тяжело в дожде качали…
Один для всех людей Земли
язык печали.
В чужом дому мне не спалось –
росла тревога.
За елями, в сырой пыли лежит дорога.
По ней цыгане долго шли
и пели, пели…
Дождь падал в сумраке ночном
на ветви елей.
* * *
Я убита тобой.
На Рождественском чистом снегу,
Руки в стороны кинув,
Покорная,
тихо лежу.
Надо мной – голубиное небо
клубится
И крыльями бьёт –
поднимается.
Крыши!
Отцепитесь, пустите его!
Через сердце идет полоса –
Мягко пальцам.
Ах, как просится
следом за небом
душа!
С небом хочет, скиталица…
* * *
Глухие переулки, тупики…
Темно – не видно собственной руки.
Но мне не страшно.
Потому что это – мой лабиринт
И мне давно знаком
Здесь каждый поворот и перелом.
Вот девочка на цыпочках стоит.
Начнется музыка и девочка
взлетит
Почти бесплотным
мотыльком воздушным,
Одной волшебной
музыке послушным…
Там – девушка печальная. Одна.
Стоит у растворённого окна,
Вдыхает ночь,
густой настой грозы
И хочет слышать лёгкие шаги
И тихий смех, и быстрые слова
Того,
кто путешествует по снам,
Кто крылья обрывает мотылькам…
Вот женщина счастливая идёт
И мальчика весёлого несёт.
Он словно лучик солнечный, живой.
Он пахнет ветром и речной водой.
И не был мир ещё таким простым!..
Но день пришёл и –
мальчик стал большим.
Он также пахнет ветром.
Но морским…
И будет поворот ещё один.
Там светел день, тепло, звенят стрижи,
Цветёт земля, порхают лепестки
И чей-то беленький малыш
бежит…
* * *
На берегу большой реки,
где в воду смотрятся дома,
Скучает дяденька в трико,
в тоске глядит на провода,
На облака, на стаи птиц –
наверно, хочет улететь,
Но терпкий запах тополей
пришил к нему земную твердь.
Пришил озлобленных детей,
долги и женщину в годах...
И – что?!
Неусмирённый дух
парит в небесных неводах!
И так, пока не станет лёд,
у детской горки, на песке
Он устремляется в полёт.
Он отражается в реке.
* * *
Александру Бугрову
В такой жаре сгорят сирени
Сирени – нежные цветы –
В прохладном воздухе весеннем
Могли бы жить недели три,
Но этот зной неумолимый,
Неутолимый, словно страсть,
Съедает цвет сирени синий,
Свою показывая власть.
Ну что ж, такие дни бывают…
Болезнь, предательство, навет
Порою нашу жизнь съедают,
Глубокий оставляя след…
Но словно не было ожогов,
Сирень, в плену весенних снов,
Нам кисть цветущую протянет,
Где пять проснулось лепестков…
ПАМЯТИ МАМЫ
Любимое занятие мое –
Следить,
как серпик легкого стрижа
распарывает неба синеву
И небосвод звенит,
слегка дрожа.
Я – наблюдатель сумерек
и мне
Несвойственны подвижность и полет,
Но знаю – это мамочка моя
Крылом отважно
купол неба рвёт…
Какой огромный,
звонкий,
светлый дом! –
Её стихия – резать облака,
Где мыслится и дышится легко,
Где нет преград
и осень далека...
Любимое занятие мое
Заметно отрывает от земли.
Глаза закрою –
и стрижи в полет
Меня берут.
И небо – впереди.
* * *
Два ветра ночных, неприветных
В синей траве
холодного луга бродили.
Они собирали там
звезд серебристых ледышки
И в заводи темной топили.
Два ветра ночных, оголтелых,
В полом теле
часовни разрушенной пели…
Утром солнца мед потечёт
По шершавым стволам
сосен и елей.
Будет пахнуть парным молоком
И зеленым хлебом Земля…
Почему
ночь никого не любит?
СЫНУ
До сентября осталось мало –
Помедли, руку протяни –
Лист опаленный, пятипалый
Ладони обожжет твои.
И мир сомлевший, размягченный
Союзом солнца и реки,
Вдруг отвернется отрешенно
От лета – в сторону зимы…
До сентября дожить – наука.
По нити истонченных дней
Проходит жизнь почти без звука –
(Как больно мне! Как грустно ей!) –
Почти прошла.
Но ты помедли,
Замри и руку протяни.
В ладонь свою посланца жизни
Как теплого птенца прими.
14 ОКТЯБРЯ
Памяти С.Савина (1955-2004)
Вместо снега на Покров
Легкий, мелкий, нежный дождь.
Гладит лица он прохожим,
Гасит стержни сигарет…
Глянешь вдаль – там нету Волги
И Заволжья тоже нет.
Как под пологом туманным
Добрый город Кострома.
Тонут в нём, вздымая крыши,
Низкорослые дома.
Пеленами, пеленами
Пеленают мою память…
Спи, Серёжа. На Покров
Снег не выпал. Выпал дождь.
* * *
Какие грустные приметы –
Всё говорит, что жизнь – прошла
И песня бренной плоти спета…
Но как же?! –
Есть другая я!
Другая жизнь! Совсем иная –
Как золотая запятая –
Хохочет,
вертится,
блестит,
Не ставит точку –
по-лу-кру-жит –
Мне обещает Вашу дружбу
И лет сто двадцать впереди!
Ψυχή*
I
За окнами – зима.
В зелёных дебрях снов
Между оконных рам спи,
бабочка-любовь.
Не рвись через стекло
на яркий снежный свет –
Ни жизни, ни тепла
в холодном блеске нет.
И обречен порыв доверчивой души.
Зачем среди зимы
проснулась ты,
скажи?
II
Вот бабочка – трепещет между рам
В ладонях солнца теплых, золотых.
И маленькой плясунье ни к чему,
Что этот свет – морозный блеск зимы.
Что завтра, если пасмурный денёк,
Задует ветер северный в окно,
И пёстренькое лёгкое тепло
Зима поглотит, не поняв того.
Но в этом безрассудстве на краю
Есть правда жизни, даже жизни суть –
Уж если ожила душа, то пусть
Она танцует,
вопреки всему!
III
В зелёных дебрях снов
Между оконных рам
Спи, бабочка-любовь,
За окнами – зима.
Какие холода!
Не бейся, затаись.
Не осыпай пыльцой
Неласковую жизнь –
Она у нас одна
С тобою на двоих.
Усталая зима
На нас в окно глядит…
Коротенькая жизнь
Пронзительна, как крик.
О, бабочка моя,
очнись весной,
Проснись!
-------------------------------------------
*(с др.греческого ) – душа, бабочка, мотылек,
внутренний мир человека
БЛИЗКИЕ ТЕНИ
ПЛАЧ ПО ИОСИФУ
Памяти О.Мандельштама
I
Я знаю, что видел Иосиф –
уже не живой –
на Севере диком,
во льдистую землю
небритою
вмятый щекой.
Он видел как розы,
тяжелые розы
текут под водой,
как розы колышутся
медленно в такт,
заведённый рекой…
О, бедные розы мои!
Что вам делать в такой глубине?
Зачем этот танец ужасный
В ознобной, тягучей воде?
Что делать тебе, мой Иосиф,
С твоею щегольей душой
На страшной окраине мира,
Со звездною в сердце иглой?
Вставай,
словно пепел,
Стряхни мерзлый прах с рукава! –
Бушует буддийское лето в Москве,
Снова пчелы сухие шуршат,
И булочник ловкий
печет в Эривани лаваш,
Неловкими лапами важно
лев
тонкий берет карандаш…
Иосиф, сюда! –
Жизнь ещё зажигает над нами
фонарик зелёный…
Да некому молвить:
из табора улицы тёмной…
II
Прости меня, Иосиф,
я, в гордыне,
Забыла золотой закон звучанья –
Жить без защиты, без защиты петь.
Прости меня, Иосиф!
Боль – нещадна.
Я, как ребенок, – меч беру картонный,
Как роза, полагаюсь на шипы, –
Как будто бы они спасли кого-то!
Мне некому в плечо упасть тугое,
Меня никто не побежит спасать,
Песка не даст, что ты давал Марине…
По-женски попрошу: спаси меня!
Но – нет тебя.
И пуст простор равнинный.
III
Засыпан снегами, а после –
развеян ветрами
Над сопками длинными
или над желтым Китаем,
Ты – развоплощен,
распылен…
А, быть может, ты вышел из комнаты
И скоро вернешься?
И снова расскажешь о чем-нибудь?
Но жизни поет веретенце,
свивая столетия,
А ты – не идешь.
Переходит молчанье
в бессмертие.
Тебе не досталось
унылого камня надгробного,
Зато у тебя – всё бездонное небо
огромное…
НЕБОЛЬШОЙ СЕКРЕТ
Юнне Петровне Мориц
I
Здесь по ночам такие чудеса –
Деревья улетают в небеса
И там парят и кружат,
Но внезапно
Под утро возвращаются обратно.
И глазу не заметить перемен.
Но руки их ветвей
В сто раз сильней!
Но соки их корней
В сто раз хмельней!
Но крылышки их душ
В сто раз прозрачней.
И тени их вечерние
Длинней…
II
Белая звезда –
Кто её зажег?
Юнна говорит – Бог.
Светится душа – белая звезда,
Освещает путь людям, кораблям.
У моей души, видно, нет звезды.
Потому-то ей и не снятся сны.
Потому меня некому беречь –
Что посею я, то и буду жечь.
Это не беда, это не беда.
Тёмная вода, белая звезда.
Это – не беда, это – не впервой.
Эта – не впервой – боль.
КАНТ ИММАНУИЛ
И что-то родное почудится в Канте,
Захочется Канта укрыть одеялом,
Горячего пунша ему пододвинуть,
Поправить дрова осторожно в камине.
Захочется с Кантом сидеть на диване,
О чем-то смеяться, смотреть на поленья,
Следить, как весёлый огонь оживает
И с мыслями Канта в пятнашки играет…
За тёмным окошком затихнет природа,
Укроется ночью, отступит от дома
И мы полетим в шаре тёплого света
Сквозь холод,
сквозь ночь,
сквозь безумие это…
ФЕДЕРИКО ГАРСИА ЛОРКА
…и на границе тростников и неба
мне странно, что зовусь я Федерико…
Ф.Г. Лорка
На границе тьмы и света,
На границе рощ и улиц,
На границе птиц и неба
Ты зовёшься Федерико.
Ты придумываешь сказки,
Романсеро, канте хондо,
Ты придумываешь жизни
Для своей любови лунной.
И совсем не странно это –
Что цветёт надменный ирис,
Что темнеют кипарисы
И лимоны зеленеют
В тихом городе на Волге –
На границе тьмы и света, –
Там,
Где зваться
Федерико
Невозможно
Никому.