Владимир КРУПИН. НЕМНОГО О ДОСТОЕВСКОМ. К 200-летию гения

 

 Владимир КРУПИН

 НЕМНОГО О ДОСТОЕВСКОМ

 К 200-летию гения

 

 Вот интересно, за что большевики для первого собрания сочинений избрали именно Достоевского? Почему Толстому сделали музеи и в Москве и в Ясной поляне – это понятно: благодарили за помощь в свержении монархии, в нападках на Православие, а Достоевский? Видимо, за то, что предсказал неизбежность революции. Бесы читали «Бесов» и были в восторге. Революцию предсказывали и великие святители Феофан Затворник и Игнатий Брянчанинов, и митрополит Филарет, и, особенно, святой праведный Иоанн Кронштадтский. И вот – революция свершилась. Религиозные мыслители были отвергнуты, книги их изгнаны в спецхран, а Достоевского печатали. Потом и о нём было умолчание, а с 60-х вновь возвращение. Но здесь сработало то, что известность его за пределами России непрерывно возрастала. С его помощью постигали душу России, суть русского характера.

 Немецкий учёный, русист Рихард Лаут прочёл Достоевского вначале на немецком языке. Проникся им, но чего-то не хватало. Тогда он изучил русский язык и прочёл писателя на его родном языке. И справедливо заключил, что даже этого мало. И принял Православие. Вот где главная суть чтения Достоевского: спасение только в Боге.

 Русские либералы, по Достоевскому, «не знают ни историю нашей земли, ни её народа, и от того, в них ничего не понимающих, неспособны их любить. Они свою ненависть к России принимают за самый благотворный либерализм… чуть ли не за истинную любовь к Отечеству… Но теперь уже стали откровеннее и даже слов «любовь к Отечеству» стали стыдиться. Даже понятие изгнали и устранили как вредное и ничтожное». Разве это не похоже на современное состояние либерализма в России?

 Писатель с либералами особо не церемонился и в другом месте так охарактеризовал их: «Русский либерал только и ищет, кому бы сапоги вылизать». И ещё о них, очень подходит и к сегодняшним: «В этих «мировых страдальцах» так много лакейства духовного».

 Большевики перетолковали речь писателя о всемирности русских в свою пользу: «Это он о мировой революции говорит». И стали считать Россию за растопку. Им усиленно помогали труженики пера. Цитаты: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем. Мировой пожар в крови. Господи, благослови!». Ещё цитата: «Товарищ Ленин, работа адова будет сделана и делается уже». И ещё: «Он землю покинул, пошёл воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать». Авторы цитат, уверен, узнаваемы (Блок, Маяковский, Светлов). Где та Гренада и где та Россия? Пленных немцев кормили лучше, чем сами питались. Пришли в Берлин, и после всего зверства, испытанного от фашистов, имели бы полное право всю Германию с лица земли стереть. Нет, своим солдатам урезали рацион, а кормили детей и жителей Берлина. Где ещё есть такой народ? Всем всегда помогали, кроме себя. Да ещё и считаем себя хуже всех. Разве это не самое настоящее православное смирение?

 И всё терпим и терпим. Уже и Гитлера не мы победили, американцы. Уже и Россия – агрессор, Америка – миротворец. Уже и во власти у нас выпускники и стажеры американских школ. Конечно, всё оттуда, от клеймения России отсталой. Для Ленина образцом для подражания была Парижская коммуна. Шарлотта Корде, Робеспьер, Пьер Корнель – для него герои.

 Образ России в западном понимании рисовали свои же. Страна дикая, лапотная, топор, икона, пьянство… да и доселе так. В Берлине, ещё лет 30 назад учёные дамы всерьёз спрашивали меня: «У вас такая опера, такой прекрасный балет, но как вы добираетесь до театра, у вас же, мы читали, совсем нет дорог». – « На медведях ездим, – отвечал я, – а у Большого театра кольца такие специальные вделаны, к ним медведей привязываем».

 Теме «Европа и мы» все почти классики наши уделяли внимание. Обычно иронически, как, например, Фонвизин в «Недоросле». Митрофанушка сообщает матери: «Матушка, в Париже даже извозчики говорят по-французски». У Чехова помещик ловит рыбу, у него зацепился крючок, надо лезть в воду, отцеплять. А рядом сидит живущая в его доме англичанка, воспитательница его детей. Не знает ни слова по-русски. Как сказать ей, чтобы отвернулась. Ничего не понимает. Тогда помещик решительно раздевается при ней и только тогда она с презрением отворачивается. Он: «Сколько времени живёт, а ни слова по-русски. У нас приказчик поехал, за три месяца стал говорить как француз». У Гоголя Собакевич в застолье порицает рационы иностранцев. Не будем цитировать, ибо даже жену Собакевича это весьма смутило. Достоевский, вспоминая летние впечатления, говорит о французских женщинах, что они очень берегут себя до замужества, но выходят замуж только для того, чтобы немедленно начать изменять мужу. Сын Карамзина Андрей присутствовал на какой-то церемонии в Ватикане. Рассказывает о диковинных мундирах солдат охраны. Пошёл летний небольшой дождь, «а так как гвардейцы у папы сахарные, то они разошлись». Мой отец как раз начинал жизнь в Уржумском районе. Там были польские ссыльные. Жили с прислугой, завели театр. Учили девушек остригать волосы «под мальчика». Говорили, что поэтому можно стоять в церкви с непокрытой головой. Развращали молодёжь разговорами о свержении царя. Сбили с пути истинного Серёжу Кострикова, будущего большевика Сергея Мироновича Кирова.

 Наши современные чиновники от образования настолько угробили лучшую в мире школу, настолько внедрили в понимание, что школа даёт не образование, а продукт для дальнейшего его использования, что уже третье поколение можно назвать ЕГЭ-недоумками. Редкие учителя сопротивляются этому, ещё пытаясь говорить о любви, сострадании. Но им всё тяжелей. Сошлюсь на разговор со знакомой учительницей: «Знаете, как трудно говорить о Раскольникове. «Подумаешь, – говорят старшеклассники, – нашел из-за чего страдать. Замочил старушонку, да и пошёл с парнями в кафешку».

 Именно на четвёртый день после преступления пришёл Раскольников к Соне Мармеладовой. «Ведь надо же, чтоб человеку было куда пойти». И привело его сердце точно по адресу, за спасением. Просит её прочесть из Евангелия о Лазаре Четверодневном. Тут символ. Для Раскольникова Соня тоже, как и он, убийца. Пойдя на панель, она убила саму себя. Но именно вера Православная спасает её. Родион прямо-таки подталкивает её к самоубийству: «Разумнее в воду головой и со всем этим покончить». Она и сама не раз думала так же. Но: «А с ними-то что будет?» – спрашивает она. Это она о сиротках и о больной Катерине Ивановне. Они только на ней и держатся. И когда читает Евангелие, начавши негромко, то голос её крепнет, становится сильным, «даже зазвенел».

 И доходит до его сознания, что «тварь дрожащая» – это он сам. И не ему её учить, ему её слушаться: «Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрёстке. Страдание принять и искупить себя им, вот что надо». Совершенно не случайно сказано: на перекрёсток. Это значит: на Крест, на страдания, на покаяние.

 Говоря о самоубийстве, нельзя не вспомнить два случая суицида, которые очень взволновали Федора Михайловича, это: самоубийство Елизаветы, дочери Герцена, нигилистки, передовой суфражистки, и самоубийство молоденькой швеи, которая выбросилась из окна, прижав к груди икону. Конечно, сразу вспоминается «Кроткая» и евангельское: «Блаженны кротции, яко тии наследят землю». И недолго думать, кто из них будет оправдан.

И ещё о том, что нам, русским, наверное, ещё долго нести Крест непонимания нас миром. По Достоевскому, в нас есть «готовность ко всеобщему общечеловеческому воссоединению со всеми племенами арийского рода». Но пока что эти племена «арийского рода» мечтают о нашем устранении из этого мира, не понимая, что без нас они тут же погибнут. По Достоевскому, миссия России – взять на себя груз всех человеческих страданий. «Ибо, что такое сила русской духовности как не стремление её в конечных целях своих ко всемирности и всечеловечности».

 И русские есть всякие, не без этого. Есть и такие, которые обвиняют в наших бедах не себя, а кого угодно: правительство, чиновников, евреев, но есть же Евангельское: «Царство Божие внутрь вас есть». Можно и в миру спастись и в монастыре погибнуть. А говорить о том, как евреи нас губят, как делают кабаки, шинки для спаивания русских людей, даже глупо. Везде шинки, везде кабаки. И что? А ты в них не ходи. Раздражает тебя телевизор пропагандой разврата, пошлости, зубоскальства? А ты его не смотри. Ты, знающий русский язык, ты таким богатством владеешь, что же ты им не пользуешься? Под ногами золотые россыпи русского Слова: былины, легенды, предания, пословицы, поговорки, песни, былины, сказания… Здесь и образ жизни и спасение души. Величие литературы устного периода сменяет период литературы письменной: Тредиаковский, Сумароков, Державин, Крылов, Пушкин, Тютчев, Лермонтов, Достоевский, Некрасов, Гончаров, Александр Островский, Шмелёв, русская философия. Читал? Перечитай. Зачем бежать за новинками, которые настырно навязывают те же либералы. Зачем в сотый раз читать, как обливают грязью Россию советскую? Не она ли победила фашизм? Не торопитесь читать новое. Дайте писателю умереть и подождите лет тридцать. Что от него останется? Именно современные писатели боятся классики. Если убрать классику, то и они что-то будут значить.

 Нельзя, как говорит Писание, «уклоняться умом в лукавствие мира сего». Мир сей поклоняется двум русским авторитетам: Достоевскому и Толстому. Один идёт ко Христу и нас приводит, другой отталкивает от церкви, но тоже имеет сторонников.

 Россия сейчас почти единственная страна, где сохраняется присутствие Божие на Земле. Это от того, что, как выразился Константин Леонтьев, главное в русском человеке: он не разделяет Царства земного и Царства Небесного.

 Конечно, сбудутся слова Достоевского о всечеловечности, но только тогда, когда мир поймёт, что путь спасения единственен, он русский.

 После Голгофы человечество разделилось на тех, кто за Христа и тех, кто против. Между ними пропасть. Преодолеть её отпавшие могут только покаянием и приходом ко Христу. Но этого не знает или не хочет знать Европа. Но как не понять, что, кто бы ты ни был, какого бы бога не исповедовал, судить будет Христос. Богов много, Иисус Христос один.

 Сейчас наступило время открытой поляризации мнений и смыслов существования.