Алексей МАНАЕВ 
Алексей МАНАЕВ
ТАМ, ПОДО РЖЕВОМ…
К 80-летию трагической даты
22 июня, в День памяти и скорби, обязательно поеду подо Ржев, чтобы поклониться героям минувшей Великой войны. Уверен: несмотря на пандемию, у меня будет много единомышленников и попутчиков. Там есть, кому поклониться. И есть теперь, где поклониться. Имею в виду сооружённый в прошлом году Мемориал советскому солдату под Ржевом. Читаю мнения иностранцев о нём в интернете.
Stalk The Hype, Швеция: «Черт, русские знают, как ставить красивые памятники!».
Пользователь gataki 96 из Греции благодаря памятнику понял, о чем фильм «Летят журавли»: «Да, мне было интересно, почему так называется этот старый русский фильм «Летят журавли». Я смотрел его много лет назад и плакал. Но я так и не понял тогда название. Теперь мне это понятно».
«Совершенно неожиданно для обычных памятников солдатам, которые обычно мчатся вперёд, наводя оружие на что-то. Война – это ад, и статуя прекрасно это изображает, когда оружие направлено вниз, и мрачное лицо смотрит на имена павших солдат. Такими должны быть настоящие мемориалы…», – Aushtaras из Литвы.
«Это действительно хорошо отражает дух войны», – считает Cheat SSe из Бельгии.
Patient Pear из Германии: «Я считаю, что «Родина-мать зовёт» впечатляет, но этот памятник даже лучше».
«Чёрт возьми, это выглядит потрясающе!» – категорично заявляет Hoolio 03 из Норвегии.
Пользователь Heerrn: «Это действительно хорошая статуя, хотя… Нужно было покрасить несущую конструкцию в белый цвет».
Восторженные отзывы соотечественников, как правило, подтверждают эти оценки.
Мне довелось увидеть проект задолго до реализации. Однажды, странствуя по интернету, натолкнулся на фотографию скульптуры. Взглянув, пошёл странствовать дальше в поисках любопытных фактов, но вновь и вновь возвращался к находке. Каждый раз создавалось ощущение, что что-то недоглядел, не заметил, упустил. Каждый раз царапало, цепляло за душу, приводило в трепет. А когда выяснилось, что это фотография Мемориального комплекса советскому солдату, который планируется возвести под Ржевом по проекту скульптора Андрея Коробцова, трепетное чувство усилилось.
Задавал себе и знакомым вопрос: уж больно молод ваятель, справится ли? Всё-таки прославленный Вучетич большинство известных произведений, в том числе и монумент «Родина-мать зовёт», создал в более почтенном возрасте. Знакомые успокаивали: «Справится! Он, как и Вучетич, трудоголик». Их мнение оказалось верным. Автор действительно молод. Родился Андрей в 1987 году в Казахстане, но «сознательное» детство приходится на Белгородчину, на Губкин, куда семья переехала в постсоветские времена. Губкин – город, в котором властвует горняцкая кровь. Здесь, в шахте и на руднике, в огромных количествах добывают железную руду, доводят её до технологических кондиций и отправляют на отечественные и зарубежные металлургические предприятия. Берут охотно. Качество отменное. В этой среде, хорошо знающей, что такое тяжёлый физический труд, преклоняющейся перед мужской силой и отнюдь не относящей ваяние к насущным потребностям, и сформировался Коробцов.
Сформировался, пожалуй, не то слово. Скорее, обнаружил задатки. С детства лепил натуру из всех подручных материалов: пластилина, снега, глины. Лепил всё: зверей, птиц, деревья, цветы, здания. И выходили они притягательно непосредственными, с такими подробностями и деталями, которые придавали лепке естественность, натуральность, объёмность. В лицее, где учился, заметили эту увлечённость. Заметив, посоветовали родителям определить юного ваятеля в художественную школу. Была преодолена ещё одна ступенька к редкой для города профессии. На следующую ступил не сразу: и сомнения терзали душу, и первая попытка поступить в Академию живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова не увенчалась успехом. Пришлось брать недосягаемую, казалось бы, высоту во второй раз, представ пред ясны очи самого Глазунова. В академию Коробцов был зачислен – без обычной в таких случаях оплаты за учёбу. Мастер ценил дарования высоко, лично искал талантливых молодых людей. Выходцам из семей, которых обогащение не коснулось, делал исключения. Андрей не подвёл наставника, использовав всё, что было доступно, а порой и не очень, чтобы самому стать мастером. Таковы истоки оптимизма моих оппонентов, а затем – и мои.
Но дело не только в наших абстрактных логических умозаключениях. С инициативой создания в Тверской области Ржевского мемориального комплекса советскому солдату выступили ветераны. Она была поддержана на государственном и общественном уровнях. В конкурсе на лучший проект участвовали почти два десятка ваятелей, часть из которых уже получала дивиденды за работы в виде грантов, авторитета, солидных званий. Но жюри решило: комплекс будет создан на основе предложений Коробцова и его коллеги архитектора Андрея Фомина. Молодые ваятели обошли очень именитых коллег-соперников. Получается, и именитое жюри «царапнуло».
Пытаюсь чувства «положить» на логику, на арифметику жизни. И становится ясно, что особенность композиции обусловлена тщательно взвешенными особенностями Ржевского сражения. В районе Ржева, примерно в 150 километрах от Москвы, после зимнего наступления Красной армии образовался аппендикс, неприятный для противоборствующих сторон. Немцы при удаче в считанные часы могли превратить выступ в удавку для столицы, окружив её. А наши войска при удаче накинули бы петлю на большую фашистскую группировку. Поэтому и те, и другие были начеку, и те, и другие с января 1942 по апрель 1943 года с большим упорством отстаивали позиции. Военный корреспондент Илья Эренбург вспоминал: «Мне не удалось побывать у Сталинграда... Но Ржева я не забуду. Может быть, были наступления, стоившие больше человеческих жизней, но не было, кажется, другого столь печального – неделями шли бои за пять-шесть обломанных деревьев, за стенку разбитого дома да крохотный бугорок... Наши заняли аэродром, а военный городок был в руках немцев... В штабах лежали карты с квадратами города, но порой от улиц не было следа... Несколько раз я слышал немецкие песни, отдельные слова – враги копошились в таких же окопах...».
Под Ржевом Высоцкий не был, но кажется мне, что боевыми действиями под городом рождены его трепещущие строки:
Как разрезы траншеи легли,
И воронки – как раны, зияют.
Обнажённые нервы Земли
Неземное страдание знают.
Были у нас и локальные успехи. Во время первой Ржевско-Сычёвской операции советские войска продвинулись на запад на 40-45 километров, освободили три районных центра, оттянули силы противника с других направлений и в сентябре 1942 года сумели ворваться в Ржев, однако немцам удалось вернуть город.
В постсоветские времена появились доморощенные стратеги, зачастую ни дня в армии не служившие, которые считают, что это была игра, мягко говоря, в одни ворота. Били, естественно, нас. И виноваты в этом избиении, разумеется, наши полководцы, которые щедро расплачивались десятками, сотнями тысяч жизней солдат за стратегические и тактические просчёты, за никуда не годное материально-техническое обеспечение, за нехватку снарядов, бомб, а порой – даже винтовок. То есть нас били просто потому, что мы – лохи. Другие варианты не рассматриваются.
К сожалению, в чем-то они правы. И без просчётов не обошлось. И у Красной армии действительно не хватало всего – самолётов, танков, артиллерии, средств связи, транспорта. По образному выражению одного из авторитетных историков, на снаряд, выпущенный по немцам, в наши окопы прилетало два-три. Не злой умысел тому виной, не «лоховая» недальновидность. Многие виды вооружений не успели освоить. Эвакуированные на восток предприятия, в экстремальных условиях налаживая производство, объективно не могли обеспечить фронт всем необходимым в полной мере. Приходилось воевать тем, что есть. Приходилось считаться с тем, как складывалась международная ситуация. А те, кто её «складывал», думали отнюдь не о том, чтобы быстрее прийти на помощь СССР.
Сейчас «доблестное» руководство Польши вовсю честит Красную армию: не так-де воевала. А вот как воевали наши «вечные братья» – поляки. В соответствии с соглашением между польским эмигрантским правительством и СССР в августе 1941 года на нашей территории началось формирование армии Андерса. Комплектовали её польскими военнослужащими, взятыми в плен во время освободительного похода Красной армии на Западную Украину и Западную Белоруссию в сентябре 1939 года. Командиром этого воинского соединения назначили генерала Владислава Андерса. Отсюда и название армии.
Наша страна отвечала за оснащение и обеспечение поляков, выделив более 187 миллионов рублей, которые польское эмигрантское правительство обязалось вернуть. Сумма огромная. Она позволяла оснастить полноценную танковую армию в тысячу боевых машин. Для сравнения, во время решающих боев на Ржевском выступе летом-осенью 1942 года Западный и Калининский фронты РККА имели в своём составе 1700 танков. В этих боях и предполагалось использовать армию Андерса, которая к тому времени должна была насчитывать 96 тысяч солдат и офицеров. Рассчитывая на поляков, советские войска перешли в наступление, существенно потеснили немцев и даже на время заняли Ржев. Подойди поляки на помощь, исход сражения был бы предрешён, а Германия потерпела бы сокрушительное поражение уже в 1942 году.
Но вместо этого армия Андерса эвакуировалась подальше от военных действий – к англичанам на Ближний Восток. Вот почему немцам, утверждают историки, тогда удалось отбить Ржев. Мало того, поляки отказались от гарантий погасить задолженность перед СССР, создав финансовые трудности для обеспечения Красной Армии. Польское эмигрантское правительство и руководство армии Андерса с конца 1941 года через своих представителей начало переговоры с нацистами о переходе на их сторону. Единственное условие, которое выдвигалось – создание польского марионеточного государства под эгидой Германии. Такими они оказались, наши «братушки».
Приходилось полагаться только на себя. Имелось немного и одновременно много – если иметь в виду мужество солдат и офицеров. А ещё – природно-климатические условия. Затянувшийся «бег на месте» был нам на руку. Представим себе на минутку, какой ущерб наносили бы немецкие моторизованные части, поддерживаемые артиллерией, танками и авиацией, если бы они действовали в степных просторах. Представить легко, вспомнив лавинный бросок фашистов до Сталинграда.
Значит, надо было изматывать противника в лесах и болотах, где его преимущества в вооружении сводились на нет, надо было не давать захватчикам приходить в чувство. Авторитетные специалисты осуждают либералов за то, что из поля исторического осмысления была выведена гениальная по реализации стратегическая игра советского командования и государственного руководства. Игра, которая позволила ценой относительно небольших потерь (по сравнению с возможными потерями на степных фронтах) на год лишить лучшую в мире армию преимуществ, навязать значительной её части позиционную борьбу за удержание невыгодных позиций. Навязать этой части борьбу в таких географических условиях и по таким правилам, при которых имевшие место существенные недостатки технического оснащения и подготовки Красной армии нивелировались.
Наоборот, в этих условиях она приобретала возможность полноценно вести огневой бой, эффективно использовать нараставшее превосходство СССР в производстве танков, пушек, артиллерии и боеприпасов.
Фашисты понимали стратегическую важность выступа и опасность окружения, поэтому держали здесь отборные, хорошо вооружённые дивизии. Южные направления отдали на откуп венграм, румынам, итальянцам. Ржевский выступ не доверяли никому. На относительно небольшой территории были сосредоточены две трети всех сил групп армий «Центр». Именно в таких кровавых муках под Ржевом, почти в полутора тысячах километров от Сталинграда, берет начало, рождается, вызревает Сталинградская битва. Именно Ржев обеспечил нашим войскам успех. 11 декабря 1942 года на Дону Манштейну не хватило танковых и мотопехотных дивизий, способных пробить коридор к окружённой под Сталинградом армии Паулюса. В имеющем стратегическое значение контрударе Манштейна участвовало 17 дивизий, из которых всего лишь пять танковых. А в лесах на Ржевском плацдарме пять полноценных немецких танковых дивизий неделями боролись только с одним корпусом.
И когда фронт после Сталинграда неумолимо покатился на Запад, немецкое командование, израсходовав в зимних боях резервы, доказало Гитлеру, что необходимо сократить линию фронта.
У нас и тут находятся адвокаты: мол, 9-я армия Вальтера Моделя фактически не была разгромлена, а по собственной инициативе покинула выступ зимой 1943 года. 6 февраля Гитлер разрешил отвод войск. Отвод проводился организованно. Для отхода были созданы промежуточные оборонительные рубежи, построены дороги, по которым вывозили боевую технику, военное имущество, продовольствие, скот. Посетители сайтов интернета язвительно замечают по этому поводу: «Судя по высказываниям либералов, немцы сами организованно отступили и оставили Ржев и Волгу. Видно, соскучились по родине... А наши за просто так, по вине и как там ещё ныне пишут "по некомпетентности" наших генералов (это по нынешнему стратегическому мышлению теоретиков от "отечественной" истории) головы и души свои положили. И по той же причине дошли до Берлина, всё теми же генералами ведомые».
Не забывают авторы упомянуть, что делали оккупанты, отступая. Они угнали на запад тысячи мирных жителей. Уходя из Ржева, фашисты согнали в Покровскую старообрядческую церковь почти всё оставшееся в живых население города – 248 человек – и заминировали церковь. Двое суток в голоде и холоде, слыша взрывы в городе, они каждую минуту ждали смерти. Лишь на третий день советские сапёры извлекли из подвала взрывчатку, нашли и разминировали мину.
Ржев представлял собой сплошное минное поле. Даже скованная льдом Волга была густо усеяна минами. Впереди стрелковых частей и подразделений шли сапёры, проделывая в минных полях проходы. На главных улицах стали появляться таблички с надписями: «Проверено. Мин нет».
В день освобождения – 3 марта 1943 года – в разрушенном до основания городе с 56-тысячным довоенным населением оставалось 362 человека, включая узников Покровской церкви.
Немцы оставили плацдарм, за который столь долго и упорно держались, не по собственной прихоти. Разгром армии Паулюса под Сталинградом изменил всю ситуацию на советско-германском фронте. Противник вынужден был сокращать его протяжённость, и у него не оставалось иного выхода, кроме отступления с Ржевско-Вяземского выступа. Но сам успех под Сталинградом был обусловлен в том числе тем, что значительные силы вермахта были связаны боями за удержание Ржева. В начале августа 1943 года Сталин выехал из столицы на места боёв. Он посетил Ржев и отсюда отдал приказ о первом победном салюте в Москве в честь взятия Орла и Белгорода. Верховный главнокомандующий хотел своими глазами увидеть город, откуда почти полтора года исходила угроза нового похода нацистов на Москву. Любопытно и то, что звание маршала Советского Союза Сталину было присвоено 6 марта 1943 года, после освобождения Ржева.
Долгожданная победа подо Ржевом была безоговорочной! Но победа не громкая, не акцентированная, как нокаут в Сталинграде, а «техническая», «по очкам». Победа, ради стратегического выигрыша в которой пришлось идти на тактические уступки. Победа, где вынужденные жертвы считаются относительно небольшими, хотя это сотни и сотни тысяч советских солдат и офицеров. Мы называем их вынужденными жертвами. Разведка боем или имитация главного удара – это ведь тоже вынужденные жертвы. Без них война не обходится. И очень кстати тут привести слова героя стихотворения Александра Твардовского «Я убит подо Ржевом». Оценивая победу, он наказывает:
Горевать – горделиво,
Не клонясь головой,
Ликовать – не хвастливо
В час победы самой.
И беречь её свято,
Братья, счастье своё –
В память воина-брата,
Что погиб за неё.
Многие коллеги-соперники Коробцова наказ «горевать – горделиво», «ликовать не хвастливо» не прочувствовали, основывая проекты исключительно на опыте Вучетича. Наш молодой скульптор понял, что соревноваться с Вучетичем в масштабности, монументальности, апофеозности неуместно. Нужна иная стилистика – более камерная, более интимная, прокладывающая путь к зрителю не магией размеров, не гиперболизированной красотой символов, а приближением образа к естеству, к самой жизни.
Этот приём тоже не Коробцовым изобретён. Скульптурные герои давно сошли с пьедесталов и «пошли в народ», демонстрируя неразрывную с ним связь. Не всем зрителям «показательное хождение в народ» по душе, особенно тогда, когда автору не хватает чувства меры. На Арбате в Москве сооружён памятник поэту и барду Булату Окуджаве. Его авторы задались целью воссоздать «кусочек арбатского двора». В композицию входят бронзовые полуарки, образующие подворотню, скамейки и стол, фигура Булата Окуджавы, бронзовая тень, уходящая во двор, и живое дерево. Литератор будто только что встал из-за стола и, держа руки в карманах, в задумчивости направляется на прогулку по знаменитым старинным улочкам Москвы, неоднократно им воспетым.
Некоторые критики тут же отнесли памятник к «попсе», к ваяниям, мимо которых «проходить страшно». Может быть с оценками они переборщили. Но ощущение душевного неприятия скульптуры действительно возникает и усиливается из-за того, что скамейки облюбовали претенденты на места в вытрезвителях, и невольно кажется, что Окуджава – из их среды. Мало кто, наверное, не знает, что Булат Шалвович не чурался весёлых компаний, нередко был их гитарным магнитом. Но не этим он прославился, и не за это его увековечили в бронзе.
Андрею Коробцову, поставившему перед собой задачу снизить градус монументальной гиперболы, надо было постараться не впасть в другую крайность, продемонстрированную авторами памятника Окуджаве, и он, по мнению самых авторитетных специалистов, сумел крайности избежать. А помогли ему в этом традиции отечественной культуры, стихи Расула Гамзатова, который безупречно опоэтизировал легенду превращения ушедших от нас человеческих душ во всеми любимых птиц – белых журавлей, особо выделив, что благородными птицами становятся именно воины, погибшие во имя Отечества. Вспомним:
Мне кажется порою, что солдаты,
С кровавых не пришедшие полей,
Не в землю нашу полегли когда-то,
А превратились в белых журавлей.
Они до сей поры с времён тех дальних
Летят и подают нам голоса.
Не потому ль так часто и печально
Мы замолкаем, глядя в небеса?
Величественный и одновременно трагический поэтический, а затем и песенный образ погибшего за Родину солдата был продолжен скульпторами. Работ не счесть. Одни из них и в самом деле удачны, другие – не очень, а третьи неудачны совсем. Но в большинстве своём их объединяет композиционно важный момент: воплощённые в журавлей человеческие души как бы уходят, улетают от нас – в неизвестность, в вечное бытие-небытие. Уходят навсегда, безвозвратно. Отсюда минорность вокала.
Коробцов оправданно и оригинально, по-своему обыграл этот смыслообразующий момент: на крыльях журавлей из неизвестности, из небытия появляется перед нами главный персонаж мемориального комплекса – солдат. Развивающаяся сзади плащ-палатка тоже напоминает крылья, на которых спешил воин к зрителю. В руках раскалённый автомат, внизу клочья обмундирования – спешил из боя. Возвращаясь к нам, он как бы парит над землёй.
Герой внутренне не отошёл от сражения. Ведомый ротным, он шёл вперёд – напропалую. Казалось, кто-то неведомый оберегал его от длинных пулемётных очередей, от автоматных пуль, роем летевших навстречу. Слева и справа, спереди и сзади снопами падали подкошенные осколками и автоматно-пулемётными очередями сослуживцы. А он бежал и бежал, петляя, как заяц, между разрывами, туда, где змейкой извиваются вражеские окопы. Там спасение – себя и страны. На самом бруствере он успел выпустить очередь вслед убегающим мышиного цвета шинелям, бросить в пасть окопа гранату. И здесь, на бруствере его сразила вражеская пуля.
Врёшь, не возьмёшь, думал солдат, теряя сознание. И он ожил – в наших сердцах благодаря памяти, благодаря памятнику. Он пришёл, чтобы обнять нас, его соотечественников. Исподволь возникает, растёт и крепнет облагораживающее чувство: герои не уходят в никуда, они с нами, среди нас. Они не сказочные богатыри, а обыкновенные люди, оказавшиеся по духу богатырями. Это наши прадеды и деды, это наши отцы и братья. Памятник – не лермонтовский укор нам, живущим: богатыри – не вы. Это своего рода икона, побуждающая к исповеди, к покаянию, к естественному желанию быть такими, как наши предки. И это не властный рупорно звучащий призыв сталинградского монумента Вучетича к защите Отечества. Это скорее напоминание о долге, совет, который даёт герой.
Не противопоставляю, не сравниваю, не утверждаю, будто одно лучше другого. Пишу об уместности. В одном случае уместен поднявшийся до космических высот экзальтированный призыв к защите Отечества, в другом – его отдалённое эхо, благодаря которому мы преклоняемся перед воинами, сложившими головы на безымянной высоте и обрётшими бессмертие. Соотечественник, побывавший на местах боев в давние октябрьские дни, увидел на одном из осыпавшихся брустверов окопа бабочку. Он пишет в интернете: «Я по жизни достаточно циничный человек, но случаются какие-то события, и начинаешь верить в мистику. На этот раз почему-то подумалось: может это души воинов вот так приходят к месту, где лежит погибший солдат».
Коробцов мистику убрал, возведя величественный мемориальный комплекс. В наши противоречивые времена скульпторы оказались в ловушке, лишившись героев. От части «новых русских» попахивало и попахивает криминальным дымком. В персонажи «Бандитского Петербурга» они, конечно, годились, но объектами для ваятелей могли быть только на многочисленных погостах, куда попадают отнюдь не за высокие идеи. Рабочего с колхозницей даже на ВДНХ в те времена убрали в укромное местечко, а в реальной жизни наши новые «эстеты» окрестили их (а вместе с ними учёных, инженеров, учителей) неудачниками. Поэтому в лучшем случае они могли оказаться героями уличных скульптурок вроде сантехника в каске и с разводным ключом, выбирающегося из канализационного люка с обезумившими глазами. Эту тенденцию зафиксировали и учёные, на школярски онаученном, правда, языке. Мол, «анализ коммуникативных возможностей монументальной скульптуры позволяет говорить о востребованности произведений со сниженным пафосом, без абсолютистских претензий, что подводит к вопросу трансформации критериев монументализма. Известные симптомы «кризиса изящных искусств», нацеленных на сближение с масс- и поп-культурой, приводят к «демонументализации» памятников».
Можно согласиться лишь с одним: изящные искусства переживают не самые благоприятные времена. Причина, думается, одна – кризис идей, подмена подлинных героев муляжами. Верх над изящными балеринами взяли причисляющие себя к балеринам существа женского полу с плечами штангиста и повадками светских львиц, странно похожих на повадки уличных девок. Знать, прибывающая на таинство венчания в катафалке, иных чувств, кроме брезгливости, не вызывает.
Осталась армия и героическое прошлое страны. Но и тут либеральная команда поднимает остервенелый гвалт, подвергая остракизму патриотизм. Цинично извращённая цитата классика «Патриотизм – последнее прибежище негодяев» до сих пор слышится на каждом медийном перекрёстке. Поэтому одни ваятели ушли в абстракцию, инсталляцию, с помощью двух кирпичей силясь изобразить роденовский «Поцелуй», другие занялись эпосным многозначительным гигантизмом (памятник Петру I в Москве), третьи кроме монументов браткам уже ничего не могут (и не хотят) делать. А четвертые… Четвертые несмотря ни на что все-таки обращались к героическому настоящему и прошлому народа. В их ряды встал и Коробцов.
Он понимает, что избрал непростой путь. Либеральные наши братья и сестры, повторяю, слово «патриотизм» на дух не переносят. По их странной логике Отечество любить нельзя, мы обязаны его ненавидеть. Над патриотизмом должно возвыситься знамя космополитизма, коллаборационизма или сексуальной раскрепощенности. Вместо долга – похоть, вместо нравственных пьедесталов выгребные помойные ямы нутра. Всё это уже давно «не работает». Вспоминается анекдот:
Покупатель продавцу в магазине:
– Здравствуйте, у вас любовь есть?
– Нет.
– А когда будет?
– Не знаю, климат изменился… она редко бывает. Возьмите секс.
– Извините, я розу прошу, а не лопух.
Нам стремятся всучить лопухи на каждом шагу. Наши «вбоксмотрящие» талдычат об одном и том же, часто цитируя Оруэлла. Но цитируют то, что выгодно. А вот что писал Джордж Оруэлл ещё в 1940 году. «Человек – не особь, он лишь клеточка вечносущего организма, и смутно он это сознает. Иначе не объяснить, отчего человек готов погибнуть в бою. Нелепо утверждать, что он так поступает исключительно по принуждению. Если бы принуждать приходилось целые армии, невозможной сделалась бы любая война. Люди погибают, сражаясь из-за абстракций, именуемых «честью», «долгом», «патриотизмом» и так далее, – разумеется, не в охотку, но, во всяком случае, по собственному выбору». В другой работе он утверждает: «Погибших нет, коль Англия жива», – звучит высокопарной болтовнёй, но замените слово «Англия» любым другим по вашему предпочтению, и вы убедитесь, что тут схвачен один из главных стимулов человеческого поведения».
Иллюстрация этого выбора – судьба пограничника Евгения Родионова, попавшего со товарищи в плен к чеченским боевикам. Он мог остаться в живых. И «всего-то» надо было – принять ислам, снять крест. Не снял. Продержался сто дней пыток. Не выдержали бандиты – обезглавили солдата, почти мальчишку, в его день рождения, 23 мая 1996 года. Коробцов изваял героя в полный рост и представил в качестве дипломной работы, получив отличную оценку, да ещё и с похвалой. И есть что-то неуловимое и в то же время отчётливо просматриваемое в Ржевском памятнике советскому солдату и в дипломном проекте. На могилу героя, специально для того, чтобы отдать дань уважения русскому солдату Евгению, прилетал из Великобритании войсковой капеллан: «На примере подвига вашего сына буду воспитывать английских солдат, – сказал он матери Евгения, – ведь в нашей контрактной армии таких героев, как Женя, нет». В нашей, утверждает Андрей Коробцов, есть – целые армии, весь народ.
А после диплома тоже по нынешним временам весьма непопулярная тема – памятники первопроходцам Курской магнитной аномалии в Губкине и металлургам в Туле. Они выполнены по всем канонам классической скульптуры. Автор делает это сознательно, подчёркивая историческую и духовную связь творчества с прошлым и будто специально бросая вызов тем коллегам, которые от этих канонов и от этих тем открещиваются, как чёрт от ладана. Почитателей творчества Коробцова его линия поведения с акцентом на гражданственность радует больше всего.
Вообще, без полемического задора, без публицистического подтекста творчество Андрея Коробцова представить трудно. Когда в Калуге был открыт памятник Ивану III, собирателю русских земель, немедленно возникла дискуссия. Одни указывали на портретное несходство героя с прототипом. По мнению других, стремительность царя была свойственна, скорее, Ермаку, нежели государю, человеку осмотрительному и расчётливому. Высказываются мнения, будто автор увлёкся гиперболой, и памятник утратил эстетическое обаяние, превратившись в символ. Каждый, конечно, имеет право на свою точку зрения. Но каждый аналитик должен задать себе элементарный вопрос: зачем Коробцов взял гиперболу на вооружение, почему отказался от абсолютной похожести, как, скажем, и Михаил Козловский, автор памятника полководцу Александру Суворову в Санкт-Петербурге, открытому в стародавние времена – ещё в 1801 году?
Думается, тут сыграли роль два обстоятельства. Во-первых, такой стиль делает героя похожим на былинные персонажи, указывая на глубокие корни русского духа, русского задора и русской хватки. Во-вторых, былинная аллегория величия если не противопоставляется нашему времени в абсолютном смысле, то бросает ему упрёк за то, что скатываемся в вещизм, потребительство, фетишизируем капитал и поощряем крайний индивидуализм, обходимся суррогатом чувств, подменяя ими истинные. Вспомните «Слово о полку Игореве…», когда «…сказал брат брату: «Это моё, и то моё же». И стали князья про малое «это великое» говорить. И сами на себя крамолу ковать».
Как же все это напоминает нас, наше время! И поэтому исповедуется он, скульптор Коробцов, за себя, за всех нас. И взывает его герой, Иван Великий, объединивший значительную часть русских земель вокруг Москвы и превративший Москву в центр единого Русского государства, добившийся окончательного освобождения страны от ордынской зависимости: «Очнитесь, братия! Хватит видеть в Отечестве изгоя! Не к лицу жить нам по принципу «Это моё, и то моё же», который нам ежедневно вколачивает в души и сердца либеральная тусовка!».
Много лет назад Салтыков-Щедрин написал пророческую фразу: «Талант сам по себе бесцветен и приобретает окраску только в применении». Работы молодого и чрезвычайно даровитого скульптора Андрея Коробцова её подтверждают.
-----------------------------------------------
На снимках: скульптор Андрей Коробцов (справа) и архитектор Константин Фомин – авторы Ржевского Мемориала советскому солдату; Мемориал – вид сверху; у Мемориала.
Фото из интернета.