Марина МАСЛОВА. КАК ВСЕГДА, О ЛЮБВИ… «Лето 2020-е от Рождества Христова» Сергея Щербакова

 

Марина МАСЛОВА

КАК ВСЕГДА, О ЛЮБВИ…

«Лето 2020-е от Рождества Христова» Сергея Щербакова

 

От молитвы я могу заплакать, но от прогресса человеческого
не выжалось ни у кого ни одной слезинки.
Фёдор Конюхов

 

Чтобы не соврать, должна сразу признаться, что с первого разу прочесть эту новую вещь писателя не смогла. Не пошло. Что-то взбунтовалось внутри: не моё… вся эта политика… «президент»… «гражданственность»… «законопослушность»… Я ничего в этом не понимаю. Закрыла страницу сайта, не прочитав и десяти абзацев. Села в раздумье: как же быть? Как общаться дальше с автором, если мы вот только что познакомились и радостно настроились на тёплую сердечную дружбу…

Решила выждать время. Часто ведь случается, что впечатление меняется или обстоятельства устраиваются как-то сами, если не форсировать их, а предоставить развиваться своим чередом.

Если так и не смогу заставить себя прочесть эту работу писателя, придётся признаться, что мы разошлись в убеждениях, не совпали во мнениях, не созвучны духовно, или что-то в этом роде…

Это тем более было сложно, что буквально месяц назад я опубликовала свою восторженную статью о его книгах, прочитанных в течение нескольких недавних лет: от известной всем ныне его «Рабочей собаки» до самых свежих двух повестей «Собрат по художеству» и «Собрат по блаженству».

Кроме того, в разговорах по телефону меня тоже многое смущало, хотелось спорить, доказывать свою правоту, раз уж писатель поинтересовался моим мнением. Но и это оказалось невозможным по самой простой причине психологического свойства. По собственной натуре знаю, на личной шкуре проверено: чей-то скорый суд вызывает лишь обиду и настороженность, даже если он правый в объективном смысле, то есть даётся отсылка к заповедям. Вот, дескать, по заповеди должно быть так, а если у вас иначе, то вы не правы.

У каждого есть свой болевой опыт жизни, внутренне оправдывающий нас и ставящий в некие особенные отношения с миром и Богом. И только этот опыт, а не абстрактные идеи истины, добра и красоты, регулирует наши земные взаимоотношения. Это факт, и никуда от него не денешься. Если бы это было не так, если бы мы руководились только одним – всеобщим и универсальным – законом любви в какой-то всем доступной и понятной форме, тогда земная история благополучно бы завершилась, кончились бы наши мытарства и воцарилось вечное духовное бытие. Однако этого не происходит. Почему? Не потому ли, что тот всеобщий закон, хотя и доступен для исполнения каждому, каждым и понимается по-своему, отчего не кончаются распри и недоумения между людьми. Не оттого ли даже между самыми преданными соратниками нередко возникают споры и жесточайшие разногласия. И государственные перевороты, и церковные расколы происходят по той же простой причине. Даже семьи распадаются оттого же: извне подступает враг, соблазнитель, завистник, и внутри нарушается согласие. И механизм этот столь универсален, что одинаково действует и во всей вселенной, и внутри одного человека…

Вот потому, слушая доводы писателя о совершенной его правоте, о непогрешимости его героев или героев прозы, скажем, любимого им Евгения Носова, я не торопилась выказывать несогласие, а прислушивалась и присматривалась, пытаясь понять, в чём же причина таковых наших, говоря по-церковному, нестроений. Я-то уверена, что всецело следую духовной заповеди в своём понимании поступков героев, как, впрочем, и самого писателя, его предпочтений и отношений с людьми. Но и он ведь уверен в том же, и он пред Богом стоит. Где же истина? Признать его правоту – это презреть свой болевой многолетний опыт, который тоже ведь мне Богом дан и пред Богом же исповедан, а потому принят несомненно в качестве единственного спасительного пути.

Можно возразить, что, мол, какой у тебя опыт по сравнению с опытом писателя. Но возраст не имеет значения в жизни духа. Весома лишь интенсивность стремления и глубина раскаяния. Страстность в устремлении ко Христу или страдание во имя Христа уравнивают опыт старца и отрока. Иначе святыми у нас не были бы младенцы и современные юноши девятнадцати лет (например, воин Евгений Родионов).

Размышляя так, подступилась снова к «Лету 2020», открыв публикацию на сайте ДЛ. Писатель предупреждал меня, что это сложная вещь, искренняя и тем, конечно, для многих соблазнительная, даже неприемлемая на первый взгляд. И это понятно. Личные убеждения наши редко способны мягко и сразу вписаться в такие же личные, кровные, выстраданные (а иногда и обильно оплаканные) убеждения другого, даже и самого близкого, любящего нас человека.

Памятуя о первоначальной неудачной попытке, первые абзацы осторожненько миновала, взглядом скользнув по любовно прописанному имени президента, и, пожав плечами: «мне-то что? где он и где я? и что ему до меня?» – остановилась на абзаце, начинающемся словом «мама». Повлеклась было дочерней памятью, да опять наткнулась на «Владимира Владимировича» и снова отложила планшет, досадно поморщившись: ну, это как-то не то… ну слишком как-то…

Решила заглянуть в конец текста: если и там «Владимир Владимирович», то середину уже читать не буду, не про меня это…

Увидев под текстом дату – май 2021, вдруг встрепенулась, взъерошив пёрышки, как та сойка на фонарном столбе, что прилетает в мой сад на кормушку. Фонарь аккурат над кормушкой стоит, и она сначала туда садится, растопорщив хохолок на макушке, как бы напрягаясь мыслью: стоит ли ей спускаться ниже, на столик, где вожделенная кукуруза. У писателя тоже эта птица в повестях встречается, любит он соек за их нарядное оперение. И я с ними давно знакома, у меня они каждодневные гостьи в саду, и кукуруза для них не иссякает в кормушке.

И вот я над этой датой, как сойка над кормушкой, вдруг напряглась. Познакомились мы с писателем в апреле, в день его 70-летия, когда позвонили мы ему с Михаилом Николаевичем Еськовым в Москву, и торжественно «вручила» я ему подарок – опубликованную в разделе критики на сайте «День литературы» почти некритическую, а больше хвалебную (как и подобает на юбилей) статью «Блаженны плачущие». Названием таким подразумевала я и свою причастность к его «собратьям по блаженству».

Писатель вежливо откликнулся и сдержанно сообщил, что уже передали ему подарок из Курска, только под другим названием.

Да, вышло так, что с названием я сразу не умела определиться, дорого было и «блаженство», но дорога и «любовь», которой ищет непрестанно душа одной его героини. Тут мы были с ней схожи, потому на портал «Русская народная линия» статью свою я предложила с названием «Душа ищет любви». И публикация эта гораздо быстрее дошла до именинника…

 

В мае у меня всегда выжидательное настроение, потому что скоро лето и ещё потому, что в этом месяце родилась. Обвыкнув получать в мае подарки, требовательно пробежала взглядом по тексту – не упомянул ли где-нибудь писатель и моё имя, раз уж речь идёт о нынешних днях.

Надо, грешным делом, признаться, откуда таковая необоснованная требовательность вдруг возникла.

Ведь только что миновал период смирения, Великий пост, и душа ещё явственно полна была пасхальной радостью, ликованием и, казалось, всеохватной любовью. То есть, кроме смирения и ликования, в ней, по определению, больше ничего не должно было быть. Однако что-то всё-таки завелось…

В майские дни душа моя трижды была искушаема самолюбием.

На Иоанна Богослова случилось у нас 30-летие возрождения семинарии, и в связи с этим преподавателей поощрили архиерейскими грамотами, а кому и медали достались. Потом случилось мне выступить с речью на празднике в честь святых просветителей Мефодия и Кирилла в городском Литературном музее, сорвав бурные аплодисменты и просьбы читателей об автографе на своей книге. Домой возвращалась, мысленно нащупывая на макушке, как герой Савелия Крамарова из комедии «Иван Васильевич меняет профессию», несколько великоватую, явно не по размеру, а потому застящую глаза шапку Мономаха…

В таких обстоятельствах, разумеется, критический взгляд невозможен.

Махровый цветок распустился на полную, когда получила на почте книгу известного «камчадала» Александра Смышляева и нечаянно обнаружила на её страницах собственный портрет. Глазам не поверила. А как вы думаете! – сначала там чукчаночка некая, любовно ласкающая взглядом падающего парашютиста, потом лошадка волосатая с мордой в снегу, ещё главный секретарь наш Геннадий Викторович на берегу Тихого океана… и вдруг собственная моя физиономия в каких-то кустах. Вздрогнула, книгу выронила, за сердце схватилась… Благо, рядом совсем лауреат Патриаршей премии писатель Михаил Тарковский оказался, на портрете то есть, на него как взглянула, сразу в себя пришла… Такой у него вид, будто на медведя идёт с голыми руками… а медведь испугался, убегает от него, а он всё равно догнать хочет…

Вот после всех этих впечатлений уже ничего мне было не страшно, и на прозаика Сергея Щербакова я обиделась, что в своей прозе он меня, такую замечательную, не упомянул.

Пару звонков его перемолчала, не оказавшись рядом с трубкой вовремя, а потом и радуясь, что пока можно не отвечать, не перезванивать, а в уединении переждать этот нечаянно нахлынувший и милый сердцу идиотизм…

 

***

«Лето 2020-е от Рождества Христова» прочитала я полностью и с большим воодушевлением только в день Вознесения Господня, то есть десятого июня. Тогда же и поняла: всему свой срок. В этот благословенный день, отдыхая после праздничной Литургии с планшетом на коленях (вместо книги, которая ещё не напечатана), сама набрала номер писателя, и говорили долго, интересно, пока хватало зарядки телефонов.

Звонить ему кинулась, даже не дочитав повесть его до конца, потому что уже плескались эмоции, уже успела и рассмеяться и смахнуть слезу, то сочувствуя героям, то стыдясь самоё себя…

Разговор, как обычно у меня случается, начала я с глупости. Брякнула небрежно, что «поначалу политика в тексте меня оттолкнула».

Сергей Антонович попросил уточнить: это в каком месте политика? Где о маме, давшей разумные наставления сыну на всю жизнь, так что и происходящее в стране оцениваешь только через опыт личной боли? Или, может, где речь идёт о монахах, поголовно заболевших ковидом по причине безалаберности монастырских прихожан?

Да, действительно, – растерялась я. – Эти прихожане, воображающие себя великими молитвенниками, проявили непослушание и гордость, не понимая, что губят не только себя, но и всех вокруг. Уверен ты в своей святости и что вирус тебя не убьёт? – прояви сострадание к ближнему, который, может, не столь свят, как ты, и может умереть… Ан нет, надо обязательно поперёк властям и светским и церковным…

В общем, долго мне пришлось объяснять, «что конкретно я имела в виду». А в итоге возникло понимание, что всю эту ситуацию, со всеми моими обидами и сомнениями, надо как-то озвучить, придать ей «всеобщий смысл».

Дело ведь не в том, что вот это конкретное сочинение писателя вызвало такую вот реакцию у меня. Саму эту реакцию читателя надо осмыслить. Почему она такова? Что мешает позитивному восприятию текста?

В чуть ироничной форме я попыталась тут о причинах своей первичной реакции рассказать. Но по сути это проблема серьёзная.

Будто писатель не понимал, что, начиная прозу со слов «В марте Владимир Владимирович Путин обратился к народу…», раздражает многих своих читателей. Кого-то необъяснимо бесит уже одно это именное сочетание «Владимир Владимирович», кого-то провоцирует на жёсткий сарказм это «обращение к народу». Так что пинки писателю обеспечены со всех сторон.

В чём же дело, почему он пошёл таким путём? Ведь он понимал, что многие читатели не смогут перешагнуть этот барьер. И не перешагнули, и не дошли даже до пятой строки…

Да, верно, не стоит мне прятаться за «многих»… Не буду застенчиво обобщать. Может, и не многие, но сама я, увы, к ним отношусь.

А ведь уже в пятой строке текста звучит едва ли не самая главная мысль, которая и должна была бы повести читателя дальше, если б он не взбрыкнул, как молодой телок, от одного только имени президента: ага-а-а, тут поли-и-тика… это не для меня-а-а…

«На своём веку я много чего повидал, пережил, испытал и выработал в себе правило: думать просто и ясно».

Вот эти слова автора, пожалуй, и есть ключ ко всему тексту «Лета 2020-го». Если бы он сам не думал просто и ясно о том, о чём пишет здесь, а предполагал те самые интересы, заискивания и заигрывания, которые, почуяв «политику», тут же предположили в авторе недоверчивые читатели, он бы не смог ничего написать. Это психологически невозможно. Нужна внутренняя глубокая искренность, даже детская безмятежность, чтобы, не чуя за собой вины и стыда, говорить о вещах, кажущихся другим неприличными.

В «Лете 2020» к таким «неприличностям» можно было бы отнести две вещи: похвалы и признания в любви к президенту страны, это во-первых, а во-вторых – восхищение автора собственной супругой и, как ни парадоксально, самим собой…

«У Мариши теперь как-то так чудесно выходит, что чем бы и кем бы она ни занималась в своих текстологических исследованиях, везде находит след святителя Феофана. Высший класс исследователя, когда он везде находит подходящее к своей теме. Мариша везде находит Феофана. Конечно, когда столько с душой работаешь, то непременно покажешь высший класс!

Меня же Мариша частенько обвиняет в лени. Дескать, я не люблю доводить свои рассказы и повести до совершенства. …Я раньше соглашался, что я лентяй, когда же она рассказала, как огранивают алмазы, я понял: дело не в моей лени, а в том, что всё, открытое, показанное мне Богом – алмазы. Их мне открывает и показывает сам Господь! Потому я не люблю доделывать. Смысла особого не вижу – у меня и так алмазы».

Любой читатель, не особо озадаченный вопросами веры, религиозно равнодушный, здесь улыбнётся, а то и расхохочется. Ведь по сути это девиз графомана: зачем работать над текстом, если мне диктует сам Бог!

Но любой, кто прочитал хотя бы одну вещь Сергея Щербакова, почувствует, что этого писателя графоманом ну никак не назовёшь. Как же он позволил себе такое высказывание?

Признаюсь, я тоже вздрогнула и улыбнулась, прочитав фразу писателя: «…у меня и так алмазы». Но улыбнулась не потому, что не поняла её смысла и уличила автора в самомнении, а просто представила, как звучит это для тех, кто словесный дар считает собственностью писателя. Уж они тут вовсе оторопеют: как это алмазы?! Даже Пушкин вон сколько раз свои сочинения переписывал!

Если же мыслить так, что каждое мгновение жизни автор принимает от Бога как драгоценный алмаз, не требующий огранки, но восхищающий своей яркостью и красотой, тогда понятно, почему он не испугался такого «самолюбования». Тут вовсе не на себя взгляд направлен, а на Того, Кто творит алмазы и рассыпает их для людей.

Однажды курская поэтесса Валентина Коркина так бесстрашно написала в своих стихах:

Я – Богом любимая и наделённая всем, чем нужно…

Помнится, не смогла я тогда пройти мимо этих дерзновенных слов и кинулась размышлять о том, как может человек позволить себе такую самоуверенность. После недолгого размышления поняла всё – и назвала стихи эти благодарением. Написала так: «”Я – Богом любимая…”! Поистине дерзостное признание, за которым не может скрываться ничего иного, кроме как абсолютное доверие Творцу. Абсолютное благодарение за всё! А ведь в жизни бывало всякое…».

Так писала я в эссе 2016-го года, опубликованном на сайте «Российский писатель», кажется, в ту же ночь, как оно родилось. Видимо, редактор его Н.И. Дорошенко тоже засиживается за письменным столом до рассвета, как часто случается это со мной.

И вот снова те же слова художника, почти те же… Опять то же благодарение: «…всё, открытое, показанное мне Богом – алмазы»!

То есть не было в жизни «железной руды»?..

Да была, конечно, куда ж без неё… Но в том и вера человеческая, чтобы и в горести и в радости отвечать Творцу: «Слава Тебе, Боже, за всё!».

Потому и слова писателя о совершенстве своих творений не вызывают у меня оторопь. Нужно ведь немалое мужество и великая благодарность, чтобы так уверенно признавать любовь Божию в каждом мгновении своей жизни, даже если оно мучительно и трагично… Нужно так доверять Богу, чтобы не усомниться в даре и верить, что каждое услышанное слово – алмаз…

Проза Сергея Щербакова в каждом описанном в повести или рассказе мгновении абсолютно автобиографична, исторична, жизненна. Потому и нет у меня сомнений в верности своего понимания его слов. «У меня и так алмазы» означает не самомнение, а подчёркивание своего доверия к Божиему Промыслу, «открывающему» и «показывающему» писателю именно то, о чём он должен «просто и ясно» всем рассказать. Не придумать сюжет, не замаскировать живых людей под литературные персонажи, а просто передать всё то, что увидел и услышал вокруг себя. А талант художника тут явлен в том, чтобы самые обыденные вещи нашей грубой, искажённой грехом человека действительности показать в их первозданном облике, быть может, даже в тайном замысле Творца.

О чём я толкую, о каком таком замысле?

Ну вот, к примеру, птицы… В чём их тайный смысл на земле?

Сергей Щербаков такими философскими вопросами не задаётся, он просто видит в красках этот первозданный птичий смысл:

«Мариша вдруг возжелала повесить на заборе, напротив её окна в кабинете, кормушку для птиц. Я, не любя лишние хлопоты, удивился: «У нас же есть две кормушки: на дубу и на гараже». Дескать, и так немало денег на семечки тратим. Жена пояснила, что хочет из-за рабочего стола наблюдать, как птички кормятся. Я, конечно, сразу оценил её желание – сам готов целыми днями глядеть на крылатых. Такое это удовольствие сердечное. Наш верный помощник Саша, мы зовём его Кудряшом, подвесил кормушку. Сели мы с Маришей у окна, глядели на птичек, и она поведала: «Когда огранщики алмазов обрабатывают драгоценные камушки, то всегда кладут рядом зелёный изумруд, чтобы глаза на нём отдыхали после яркого блеска алмазов». Я понял: птички для неё – изумруд. Конечно, Мариша, занимающаяся в основном творчеством святителя Феофана, затворника Вышенского, работает с несказанно яркими алмазами. Ей-то непременно надо, чтобы глаза отдыхали от неземного блеска творений святителя – на зелёных белощёких синичках, на красногрудых увальнях снегирях, своей скромной повадкой похожих на деревенских парней, на серо-синеватых трудягах поползнях, на ржаных воробышках, похожих на уверенных в себе горожан…»

Или вот про воробья одного, живущего под застрехой:

«Из застрехи под крышей вылетел воробей. Сел на провод неподалёку. Глядит на меня вопрошающе. Я ему весело: «Как жизнь, чирикало?». Он: «Жив, жив, жив…». Я удивился: «Поговорить хочешь?». Воробей слегка кивнул. Я совсем озадачился: что я ему, воробью, могу сказать? И вдруг озарило: «Мы же с тобой под одной крышей живём, а в одном доме живут близкие, родные. Значит, мы с тобой родные». Он слушал меня с интересом. Я сам подивился: как же я не понимал, что воробьи, живущие под крышей нашего дома, нам с Маришей родные; а я относился к ним так: а-а-а, летают тут милые пичужки. А это не просто пичужки милые, а родные существа – мы в одном доме живём. Вот такое открытие воробышек мне подарил. Глаза, можно сказать, открыл. Об этом он хотел поговорить со мной, что мы с ним – родные. Мудрый воробей. Мудрее меня…».

 

О такой благодарной любви ко всему творению писал Сергей Щербаков и в недавней повести «Собрат по блаженству», рассказывая о священнике, с которым подружился в больнице. Отец Иоанн-джан (у него армянские корни) тоже мог сказать о себе: у меня всё – алмазы. Потому что иначе он и не мыслил, видел вокруг только доброе и красивое и за всё Бога благодарил. Человек неблагодарный никогда не сможет так о себе сказать, обязательно найдёт что-нибудь плохое в другом и тем омрачит свои «алмазы». От наглости впадёт в самомнение, самохвальство, но внутренний страх всё равно выдаст его, будет осторожничать, выбирать слова, прикрываться благочестивыми репликами. Безоглядно наивен и тем беспорочен только искренне верующий творец.

Нередко приходится слышать и от читателей, и от писателей, ориентированных прямо противоположным образом, что все эти сюсюканья с птичками и зверушками сегодня не нужны никому, а нужен строгий и честный взгляд на ужасающую действительность, чтобы обличать её и клеймить позором врагов России. Много я терзалась по этому поводу, пытаясь понять, где же истина, и показалось мне, что мыслить тут надо, по совету писателя, просто и ясно.

И о Христе в Евангелии сказано, что Он «трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит» (Мф. 12:20), то есть кроток и смирен сердцем. Однако в другом месте читаем, что Он разгневался и изгнал торгующих из храма (Мф. 21:12). Святые Иоанн Златоуст, Иероним Стридонский, Феофилакт Болгарский и близкий к нашему времени преп. Иустин (Попович) толкуют этот эпизод с разгневанным Спасителем как предупреждение о недопустимости корысти, сребролюбия, всяческой выгоды в делах веры.

Потому очень просто и ясно можно разрешить и противоречия во мнениях о нынешней литературе. Неважно, обличает ли писатель земное зло или видит только добро в земной действительности, истинность его произведения измеряется только любовью к Богу и ближнему. Ради чего он прекраснодушно сюсюкает или мужественно обличает? Есть ли фальшивость, корысть в его действиях, если он только так, а не иначе способен чувствовать и видеть окружающий Божий мир? Кому-то даны тонкие изящные чувства и трогательные слова, а кому-то вспыльчивость и сила негодования при виде всякой неправды. Разве эти дары человеческие непременно антагонисты? Разве так устроил Господь не ради полноты истины на земле? Кто-то робок и застенчив, но вершит свой невидимый подвиг в уединении и тиши, а кто-то напорист и бесшабашен лишь на миру, теряя мужество в одиночестве.

У всякого писателя свой читатель. Это неизбежный закон естественного душевного предпочтения. Только всеохватным гениям, наподобие Пушкина или Достоевского, удаётся вместить в себя всё человечество с его болью и упованием на нетленность добра.

Мне сложно воспринимать с искренним интересом вещи, не пересекающиеся с моим личным опытом ни духовно, ни идейно, вообще никак. Можно читать о чём угодно, любой сюжет, любые размышления, только бы там была личность человеческая в её предстоянии Творцу. Если же этой вертикали нет, если рассуждения автора и вся логика его творений сосредоточены только в горизонтальной плоскости, то это пустышка, и нет смысла тратить на неё жизненные силы и драгоценное время. Это уже не литература, а макулатура.

Поэтому и «политика» может касаться меня только тогда, когда она не ради счастья на земле (что по обетованию невозможно), а ради спасения духа народа. Даже культура не имеет смысла сама по себе, если она вне Бога. Вот почему разговор Сергея Щербакова о власти, о послушании начальствующим, о будущем России и всего мира не показался мне после внимательного прочтения текста «политикой», а увиделся в нём дрожащий нерв, болевая пульсация сострадания и соучастия в общей заботе – как удержать страну от падения в пропасть современной бездушной и бездуховной цивилизации.

 

***

Было бы странным, если б меня, курянку, не заинтересовали строки, связанные с трагической гибелью подводной лодки «Курск». Писатель аккуратно «встроил» своё понимание тех событий в общую канву российской истории.

«С замиранием сердца следил я за трагедией с подводной лодкой «Курск». Путин сразу туда поехал и лично участвовал в спасательной операции. Вел он себя мужественно и мудро. Не побоялся разговаривать лицом к лицу с людьми, которых в те годы всячески унижали. Мизерную нищенскую зарплату моряки не получали по нескольку месяцев, а тут ещё совсем страшная беда свалилась: отцы, братья, сыновья оказались на дне моря… От отчаяния родные могли что угодно сделать. Но Путин бесстрашно повинился в том, что государство перед ними, защитниками Родины, виновато безмерно, и дал слово не только поднять со дна моря лодку, но возродить армию, обеспечить военным достойную их высокого звания жизнь. И слово своё президент сдержал! Думаю, с этим фактом даже враги не будут спорить…

Наблюдая тогда за Владимиром Владимировичем, я сказал жене: «Этот человек не такой, как Ельцин. Не будем спешить с выводами». И потом все годы я его защищал, уговаривал всех подождать, потерпеть. Как показали эти двадцать лет, я не ошибся».

И далее автор, как истинный художник, прибегает к масштабным символическим обобщениям, открывая в явлениях живой истории некие ключевые образы, объясняющие действительность, указывающие на некий глубинный смысл происходящего.

«Путин пообещал и поднял со дна моря не только затонувшую подводную лодку «Курск», но он Россию поднял со дна пропасти. Пообещал в своём сердце и поднял. Подводная лодка «Курск» – главный образ Владимира Путина. У каждого человека есть свой главный образ. У Путина – лодка «Курск». Мой главный образ – сказка «Аленький цветочек». Меня, как и героя этой сказки, в своё время заколдовали злые силы, и я превратился в пьяное чудище, и моя жена своим терпением и любовью расколдовала меня, и я снова стал добрым молодцом. Народная мудрость гласит: не изгоняй постылого – не увидишь милого. Правда, Мариша моя не одну слезинку, как героиня сказки, а море слёз пролила надо мной. Нет, не случайно я с раннего детства люблю сказку «Аленький цветочек». Читая её, всегда плакал от жалости к чудищу. У каждого человека есть свой главный образ. У Путина лодка «Курск» – корабль Россия. У меня сказка «Аленький цветочек» – женская любовь. А у кого-то – кружевные трусики или сыр «Пармезан». Если каждый хорошо подумает, то найдёт свой главный в жизни образ».

Я было начала огорчаться, что автор здесь опять переводит внимание на себя, долго толкует про сказку детства, хотя смысл параллели нам ясен тут с первых же слов, но концовка у него вышла великолепной: от «Аленького цветочка» отбросить нас в кружевные трусов с «Пармезаном»… Это сильно!

 

***

Отрадно, что встретила я в повествовании Сергея Щербакова имя, которое дорого мне ещё со времени начального периода воцерковления. Нет, это не церковный писатель, тем более не святой отец…

Это замечательный русский «лирический прозаик», со дня рождения которого в сентябре этого года исполняется девяносто лет, Станислав Тимофеевич Романовский, автор когда-то потрясшей меня своей неслыханной человечностью «Повести об Андрее Рублёве». Помню, впечатление от его книги было столь мощно, что я несколько дней ходила как во сне, не в силах выпростать воображение из той трагической эпохи, оторвать свою мысль от литературного образа иконописца, ставшего для меня живее всех живых…

Сергей Щербаков называет Романовского «наш добрый друг» и приводит его слова об Александре Проханове: «Александр Андреевич державного ума человек». А я сразу думаю, вспоминая его повесть о гениальном живописце-подвижнике: «державного ума человек» и вы сами, почтенный Станислав Тимофеевич, потому что большего подъёма некой национальной гордости, разбуженной во мне личностью преподобного Андрея Рублёва, такой, как художественно воссоздали её вы, мне, кажется, и не доводилось испытывать…

Тогда же, помнится, прочитала и книгу писателя-искусствоведа Валерия Сергеева «Рублёв», тоже вдохновилась немало, но всё-таки трепетной нежности, исходящей от страниц повести Романовского, уже никогда не могла забыть… Каждый раз волнуюсь, слыша имя писателя, и радуюсь, что его вспоминают и теперь.

(Если у кого возникло недоумение, почему же не написала я о книге Романовского, раз уж впечатление было столь сильно, отвечу, что сила эта ушла в акафист преподобному, который и был составлен в ту пору.)

 

***

Когда позвонила я Сергею Антоновичу в день Вознесения Господня, рассказал он мне о многих читателях, о разных, очень противоречивых впечатлениях их от его «Лета 2020-го». Много он нажил недоброжелателей своей искренностью. Но ещё больше открылось у него друзей.

И вот одно из этих впечатлений мне особенно запомнилось, потому что проще и яснее, кажется, уже и нельзя сказать. Немолодая учительница одной из школ, где любят и читают хорошую прозу на редкость русского, глубинно православного писателя, на вопрос «о чём эта вещь?» ответила: «как всегда – о любви!».

 

Хорошо понимаю, что у Сергея Щербакова, напоминающего о Божьем Промысле, о том, что Бог только благо творит на земле, есть читатели, которые не поверили ему, и переубедить их я тут не смогла. И никогда не смогу. Никто не сможет. Потому что есть люди, сильные и уверенные в себе, но они подобны металлу: у них в голове гайки так прикипают, заржавленные, что для перемены взгляда, пусть и ошибочного, ни за что не развернуть их, не раскрутить. Разве что автогеном, то есть с помощью пламени. Но это уже компетенция Господня…

Курск