Светлана ШИЛЬНИКОВА 
Светлана ШИЛЬНИКОВА
ОДИНОЧНЫЙ ПИКЕТ
ОБРУБОК
Я говорила о другом,
За вечера наговорила:
Всходили-падали дугой
Железноокие светила,
Любовь осваивал парад,
Который, впрочем, был расстрелян,
И дальше стройный стук лопат
Казался нежен и размерен
Не только безнадежной мне,
Беспечной вырожденке века, –
Мы бултыхались в пелене
От фототеки к винотеке.
И после спали на краю
Горячечных вишневых трубок.
Я нынче память продаю,
Её обрубок.
ДРУГОЙ
Кто бы обнял, выбросил на свет:
Скрипнет осень, в землю ляжет дед
Молодой, меня не увидав,
И другой, дождавшись не меня,
Колыбельный – слышишь? Паровоз
Из коммуны необъятных слез
Едет в небе, гнутся колоски,
Укрывают детку от тоски,
Ранят тельце. Ловит за язык
Так и не случившийся двойник,
Певчий в хоре, ссыльный в никуда,
Вьется, машет тень его, худа.
Тряпочная женщина в руке,
Вязаная девочка в другой.
Не обнимут и не предадут –
Господи, спасибо, что я есть.
ИМЕНА
Я не люблю свое имя.
Но мы с ним привыкли друг другу
и откликаемся – я на Свету,
оно на Сашу.
Когда-то обе мы целый
месяц были
совместной Юлей.
«Не называйте её Юлей,
в нашей семье Юли погибают», –
сказала тетя Женя.
И очередная Юля погибла,
про Сашу забыли,
и на божий свет появилась Света.
Иногда я решала –
буду Пушком, и ходила на веревочке.
А забытая Саша решала –
я Наташа, толстая девочка
с ямочками на щеках.
И Наташе повязывали
голубой бант-бабочку
на белокурые волосы
и давали шоколадку.
Бабочка улетала,
Света, стриженная и тощая,
оставалась и танцевала
на самых кончиках пальцев,
высунув язычок.
«Мальчик, мальчик, в шортах
в наш кинотеатр нельзя!», –
злобствовала контролерша «Орленка».
«Я девочка! – орала я невоспитанно,
и яростно крутила педали
своего «Школьника» в сторону дома.
За мной гнались мальчишки,
чтобы удостовериться
в моей девчонкости,
но я каждый раз
оказывалась быстрее.
Пять Свет в моем классе не оставляли
шансов на любовь.
И даже четыре Лены,
гладившие меня по русой косе,
не могли примирить нас.
Александра Ивановна
и Александра Тимофевна –
две моих прабабки –
дружно пожимают плечами с фотографий:
«Не в этой жизни, маленькая,
не в этой жизни…».
Сбитый с толку друг спрашивает:
«Ты сегодня Света или Саша?».
Я всегда Света, про Сашу забыли.
И она идет себе по шоссе
и сосет сушки с крупной солью,
пока папа пьет пиво,
мама моет раму,
а бабушка печет блины.
ЦАРЬ ГОРЫ
Ступенька знает, как просить прощенье,
Испаданна, выказывает щели,
И катится метро в тартарары
Со мной одной. Я только вышла в люди:
Кричит дитя, его никто не любит,
Пока кричит, пока он царь горы.
Прижми его, уткнись наверняка
В тревожный звук, вот в эти облака
На этом переезде бесполезном.
Грудь велика, наушники малы,
Молочное течет из-под полы
И на свету становится железным.
ЧИЖИК-ПЫЖИК
Или ты, винтокрылый, по лисьим бежишь городищам –
Никого, ничего, ни лица, ни улыбок, ни глаз,
Наблюдающих за: только воздух стихами пресыщен
И на перьях повешен, как яблок ненужный запас.
Или я, безнадежная, в красном вагоне ворую
Ленинградское время и пыль на чужих сапогах,
Отдавая места, отступаю. Продувшись вчистую,
Прислонилась и падаю или взлетаю впотьмах.
Никого не умею жалеть – понимания ниже
Отпускается взгляд, упирается в бронзовый свет,
В безграничный уступ, где непойманный зверь чижик-пыжик
Не поет и не пьет, в одиночный врастая пикет.
* * *
Одиночество междустрочием.
И словесное далеко –
Лишь бы день оставался, а прочие
Календарь отрывал целиком
Выпаденьем бумаги истраченной
Тихим снегом на праздничный стол –
Не ее, не меня не откачивай,
Разорви и окликни: ушел.
Распрямляя пружинную дудочку,
Вынимая нестойкий послед.
Я живая семейная дурочка,
Ножевой опрокинутый свет.
ДОЖДЬ. КОСТЁР. РЕКА
Здесь все дешевле – дождь, костер, река,
Рифмованные с нею облака,
Рифленые, как чипсы. Со сметаной?
Я их не ем, но крошки остаются –
Когда отец, в траве лежащий вусмерть,
Теперь стоит, распахнутый, над нами.
Наверное, на небе. Я не знаю.
Играю в детство, взрослая, дурная,
И руки на коленях фартук мнут,
Крахмальный фартук с крыльями на лямках –
Они взлетят, торжественные. С лязгом
Обратно мне на плечи упадут.
И я пойду, тиха и приземленна,
По улицам, в себе проговоренным,
Куда глаза глядят на красный свет.
В котором не чернильный, не бумажный
Убит солдат, и безымянный гаджет
Рассказывает выжившим про смерть.
ШУМ, ПОТЕРЯВШИЙ ЦВЕТ
Порванная переписка в воцапе,
Только одна страница в окне бездонном
Всепожирающем – время всего лишь цанги,
На которых повисли листья над отчим домом.
Цанги слабеют – пеплом цветет подножье,
Я бы легла на него и пусть бы по мне ходили
Те, кто на этом свете всего дороже
В сломанном стержне грифельного мотива.
Слово мое не слово, а так, подачка,
Шум, потерявший цвет, накопивший влагу
В полураспаде – часть меня вышла в прачку,
Та, что осталась, больше не в силах плакать.
Только бежать вдоль Москвы реки,
пялясь на серый берег,
На деревянный пол с переменным стуком.
Скоро пойдет снежок и подаст на бедность –
Я упаду на колени, подставлю руку.
* * *
Свернулась не усну но обнимаю воздух
В котором нет меня ни бога ни вранья
Где каждый смертный звук надраивают воском
Окликнув простучав выходят за края
Исподнего.
Вот шар в моих руках неловких
Надулся и свистит и рвется в небеса
И каждый правый друг несет ему обновки
Как будто заземлит дубовая джинса.
Поздравляю!