Сергей ЛЁВИН. СИНДРОМ НИКОМУНЕНУЖНОСТИ. О романе Эдуарда Веркина «Осеннее солнце»

 

Сергей ЛЁВИН

СИНДРОМ НИКОМУНЕНУЖНОСТИ

О романе Эдуарда Веркина «Осеннее солнце»

 

Действие нового романа Эдуарда Веркина с самым что ни на есть осенним названием происходит… летом. В День защиты детей начинается и завершается в августе. Осень присутствует в тексте незримо – символом зреющего урожая и последующего увядания, похолодания, предзимья.

Три месяца, три семьи, трое детей и три матери, три единственных жилых дома в захолустной деревушке Туманный Лог – в произведении вообще много троек, а цифра эта издавна непростая, сказочная. Да и истории из родословных местных обитателей часто похожи на те самые полубыли-полулегенды, что передаются из поколения в поколение, с годами обрастая всё более невероятными подробностями.

Веркин – писатель самобытный, обладающей узнаваемой, предельно честной интонацией, которой верят не только взрослые читатели, но и подростки, особо чуткие к любой фальши.

Его роман «Облачный полк» о событиях времён Великой Отечественной войны будто бы заново открыл, казалось бы, вдоль и поперёк уже изученную и освоенную поколениями писателей военную тему, а «Осеннее солнце» стало образцом новейшей деревенской прозы – жанра, обретающего в современной российской литературе и искусстве второе рождение – правда, нередко с неоднозначным содержанием.

В депрессивном семейном эпосе Романа Сенчина «Елтышевы» мы видим деревню неким проклятым местом, высасывающим из героев всё живое и светлое, пробуждающим их самые тёмные и низменные стороны. Не менее зловещей, даже инфернальной она предстаёт в резонансном мини-сериале «Топи», сценарий к которому писал Дмитрий Глуховский, в целом тяготеющий к мрачным тонам и оттенкам, настоятельно пытающийся избавиться от клейма автора мейнстрима и рвущегося выйти на поле серьёзной большой литературы. «Топи», впрочем, оказались не более чем претенциозной и грязной пустышкой, прорыва не получилось.

Алексей Шепелёв в книге «Мир-село и его обитатели» знакомит читателя со своей малой родиной – тамбовской Сосновкой и её колоритными жителями. Это лирический, проникнутый светлой печалью роман-воспоминание, роман-сожаление о том уютном деревенском жизненном укладе, который с каждым годом продолжает уходить – беспощадно и безвозвратно.

У Эдуарда Веркина Туманный Лог – отнюдь не филиал ада, да и его обитателям ещё рано о чём-то ностальгировать. Совершенно не пошлый юмор, искрящиеся электричеством и эмоциями перебранки между Шныровой и Дрондиной (13-летними девчонками, чьи семьи недолюбливают друг дружку испокон веков, поэтому главному герою Ване Васькину приходится делить дни между первой одноклассницей и второй), прогулки по лесу и окрестностям – практически всё, что есть в романе. Никакого действия, преступлений и наказаний, однако за фасадом из подростковых похождений-приключений, если приглядеться как следует, скрывается крушение целого мира.

«Осеннее солнце» – это роман взросления и роман-притча, полный невероятно красивых описаний природы, абсолютно живых диалогов, узнаваемых и порой абсурдных житейских ситуаций, а ещё – трагизма, скрывающегося между строк. Самый сильный эффект здесь в том, что Веркин не нагнетает обстановку, не говорит о страшном напрямую. Он знает, что мыслящий читатель всё поймёт и почувствует сам, без подсказок.

И даже не важно, существует ли в принципе, в материальном воплощении, невидимое зло, которое скрывается в лесу и молча наблюдает за детьми или поджигает автомобильные покрышки, лежавшие среди старых бань. Это зло – заброшенность, запустение, никомуненужность. Не прокляты и не убиты – просто забыты. И ещё не известно, что страшнее...

Особенно ярко это продемонстрировано через символ небывалого урожая, который не приносит героям радости – напротив, раздражает их, и который в итоге некому будет собирать. Природа щедра и своими изобильными дарами будто уговаривает, умоляет последних обитателей Туманного Лога остаться. Но кому есть дело до грибов и яблок, когда в доме который день нет электричества, да и восстановят ли его когда-нибудь вообще, неизвестно.

Ощущение приближающейся беды («что-то страшное грядёт», как в романе ещё одного убеждённого гуманиста и выдающегося знатока детской психологии Рэя Брэдбери) усиливается с каждой страницей. И любой весёлый и светлый момент может оборваться на тревожной, недосказанной ноте. Будто иллюзия благополучия, которой живёт главный герой – последний местный романтик, того и гляди даст трещину и начинает расползаться, зыбкая, как туман.

Фрагмент, когда Васькин вспоминает, как в детстве заблудился в ячмене, похож на зачин совместного рассказа Стивена Кинга и его сына Джо Хилла «В высокой траве». И Веркин пугает не слабее «короля ужасов», просто инструментарий у него принципиально иной. Это обращение не к мистическим существам, столь любимым поклонниками хоррора, а к той самой иррациональной, первозданной природе, которая может быть не только приветливой человеку, но и враждебной ему, испытывать его на прочность и открывать скрытые резервы и внутренние надломы.

В бескрайних просторах под безразмерным как океан небом, где не ловится сотовая связь, а сила цивилизации с каждым месяцем становится всё слабее, могут действительно происходить жуткие вещи. Но есть и то, что их сдерживает. В первую очередь, вера в чудо. В то, что старый дуб в лесу когда-то посадил сам Пушкин, что в заброшенном колодце водятся гигантские, неизвестные науке пиявки, что старый, вросший в землю посреди поляны колокол когда-то поднимал народ на бунт. Что этот забытый Богом и людьми потрясающе живописный уголок когда-то вновь наполнится жизнью.

Пока есть вера, остаётся и надежда. Только ей и живём.