Алексей СМОЛЕНЦЕВ. ПАСХАЛЬНАЯ ЛОГИКА СУДЬБЫ. Читаем повесть Константина Пуликовского «Украденное возмездие»

 

Алексей СМОЛЕНЦЕВ

ПАСХАЛЬНАЯ ЛОГИКА СУДЬБЫ

Читаем автобиографическую повесть Константина Пуликовского «Украденное возмездие»

 

Мои мысли и чувства накануне собственных замет о повести Пуликовского

Главное честно писать (остальное приложится)… писать Правду. Это очень непросто, но если получается, то уже неважно – документ перед нами или художество: в художестве, через художественную правду, проступает правда жизни, а в документе – проступает художество, восходящее к правде жизни. Ибо сама наша жизнь, бытие человека – создано, значит – имеет художественную организацию, и повесть Пуликовского тому свидетель. Один из надежных свидетелей, свидетелей того непреложного факта, что Бог – есть, и бытие наше создано Творцом всего сущего, то есть художественно в своей основе, как и всякое создание.

Другое дело, что прочесть, понять Божию Правду человеку, в основном, не дано, но дано свидетельствовать о правде.

Я долго искал название труду генерала Пуликовского. Мне ближе всего было бы такое – Сын генерала. Потому что Пуликовский пишет о себе, своей биографии, но Сын в повести – это не часть жизни автора, это точка боли и точка правды, невыразимой до конца в слове, – правды жизни. Я даже думал сначала, что краткая сила жизни Алексея Пуликовского, дух его жизни дает право сказать и в интонации «Капитанской дочки» Пушкина: «Генеральский сынок…», в пику всем им, хающим армию и офицерский корпус России. И не только в пику. Есть совпадение главных смыслов повести Пушкина, вспомним эпиграф – «Береги честь смолоду…», и автобиографических записей Пуликовского о Сыне. – Это верность Родине и Присяге, неистребимая, неуничтожимая в русских людях, несмотря ни на что, – верность Родине и Присяге. Вот Капитанская дочка… вот, Генеральский сынок… двести лет между ними… жива Россия…

Но все-таки – нет… дочка это – дочка… а Сын – это сын… Сын генерала – очень бы было хорошее название для автобиографической повести Константина Борисовича Пуликовского. Но вчитавшись и в текст и в жизнь генерала, я с удивлением, оторопью даже, обнаружил, что Пуликовский прав…

«Украденное возмездие» – название точнейшее. И более того там, в повести, не одно, и не два! а более – украденных возмездий… а есть еще и те возмездия, которые «украсть» не удалось… и именно здесь в этих, и украденных и состоявшихся, возмездиях и есть какой-то удивительный выход к правде жизни.

Автобиографическую повесть Константина Пуликовского я прочел в ноябре 2019 года на сайте издания День литературы, еще и задело больно, что всего сто пятьдесят просмотров у повести и не одного комментария. Очень сильно задело. А сам я буквально ухватился за повесть. Ведь как выболела в сердце, моем – да в каждом нормальном русском сердце, – эта первая чеченская, этот новогодний штурм Грозного… И великий оболганный подвиг 131-й Майкопской бригады. И вот – свидетельство из первых уст…

Да, как потом я посмотрел в интернете, повесть издана раньше, упоминается в СМИ 2010 год. Но, я думаю, уверен, повесть Пуликовского по достоинству не была ни прочтена, ни оценена. Да и сегодня – сто пятьдесят просмотров (это по состоянию на момент публикации, а сегодня, в 2021 году, – более двух тысяч просмотров – А.С.)… и все равно – Пушкин: мы ленивы и не любопытны… И в этом – Россия всё та же…

Я не сразу прочел повесть так, как надо. Прочел сначала то, что выболело во мне – преданный штурм Грозного… 131-я бригада… Потом прочел то, что выболело у Пуликовского. Скупые и строгие слова о Сыне Алексее. Прочел и перечел строки о Сыне… И здесь что-то произошло… Что?... не знаю, как это выразить в слове, но попробую. – Может быть, концентрация боли достигла здесь предела? Но в невыносимых состояниях Господь не оставляет человека – Крест всегда по силам. И я, сначала эту боль принял, смирился с ней, можно сказать, а потом почувствовал умиротворение, тишину, может быть, и Свет… здесь Свет… Свет в тексте… И стал читать уже сначала, по порядку, медленно и погружённо. Не разбирая – художество это или документ, не цепляясь за правду времени, а пытаясь понять и прочувствовать Божию Правду в судьбе человека.

Пуликовский пишет правду… Правда – это краеугольный камень его повествования. Он, может быть, говорит не всё, и не обо всём говорит. Но то, что говорит, – это – правда…

 

Русский язык… в смыслах русского слова – раскрываются смыслы русской жизни

На портале издания «День Литературы» к 25-летию начала первой чеченской военной кампании опубликована автобиографическая повесть Константина Пуликовского «Украденное возмездие». Повесть впервые вышла к читателю гораздо раньше и… и осталась не прочтена, не понята в её и трагической и жизнеутверждающей правде.

Пушкин на все времена сказал нам о нас: «мы ленивы и не любопытны». Но русская литература – не любопытства ради, а ради – точность чувства Александра Твардовского! – «ради жизни на земле». Но повесть Пуликовского – документ. По какому праву может быть отнесена она к русской литературе? – По праву Правды. Пуликовский пишет правду. Правда – бесценный состав повести «Украденное возмездие». Правда о войне? – Да, и о войне тоже – правда, но военная правда лишь часть основного состава повести. «Украденное возмездие» – это правда о человеке, о жизни человека на земле, о смысле жизни, о долге и чести, о Родине и любви.

Повесть – «Посвящается защитнику Отечества русскому солдату Алеше», старшему лейтенанту Алексею Константиновичу Пуликовскому. Сыну генерала Пуликовского. Даже бы и не после точки – Сын здесь надо писать с большой буквы, а генерала с маленькой, потому что защитник Отечества, Алексей, он Сын России, Родной земли, рода Пуликовских, а потом уже – да, Сын генерала. Не «генеральский сынок», а Сын генерала, – разные в русском языке понятия, а ведь не только в русском языке, а в русской жизни – разные.

Я уверен, что повесть генерала, генерал-лейтенанта, Константина Пуликовского должна прийти к молодому читателю, войти в молодежные аудитории школ, библиотек, вузов. Именно молодому поколению важна и необходима правда о жизни, и даже – правда жизни, сказанная Пуликовским.

На внимание и интерес молодого читателя и рассчитаны те удивительные открытия, которые мы сейчас, вместе, писатель и молодой читатель, откроем в тексте – обычном вроде бы, документальном, но в том-то и дело, что Правдивом высшей правдой жизни.

О чем эта правда? О том, что жизнь человека на земле исполнена смысла. Наполнить свое бытие смыслом – задача каждого вступающего в мир жизни человека. Но! есть еще и смысл каждой, каждой! человеческой жизни, который она несет, содержит в себе. Этот смысл сообщается каждой жизни свыше, дается каждому человеку в дар. Правильно определить эти два смысла – собственный и высший – это Путь к себе, к своему сердцу, к своей душе. Это путь к тому, чтобы быть счастливым вне зависимости от внешних обстоятельств.

Как раз об этом многое может поведать нам правдивая повесть жизни генерала Константина Борисовича Пуликовского.

 

Возмездие – и награда, и кара… одновременно?

Мне приходилось в библиотечной аудитории вести разговор с молодыми читателями о применении в речи ненормативной лексики. Диалога, к сожалению, не получилось. Преподаватели ребят, естественно, присутствующие на встрече, просто не давали им говорить в защиту той самой лексики. А ведь только в живом диалоге, в режиме контраргументации возможно добиться какого-то эффекта, даже и – просто быть услышанным. Хочешь быть услышанным – выслушай аудиторию. Я бы назвал это первым принципом методической работы с читателем. Да, надо быть готовым к честному правдивому разговору с молодежью – а это не просто. Убеждать еще сложнее, но на то нам, взрослым, и дан личный жизненный опыт и жизненный опыт русской литературы и жизненный опыт Православия – «русской веры», как писал Николай Семенович Лесков. И если чего-то не знаешь или не готов ответить, то надо в этом честно (разговор же честный) признаваться и аудитория – поймет. Но зато и ответы твои запомнит, и над вопросами задумается. Надо говорить с молодежью, а мы всё мероприятия проводим.

Так вот, о лексике – из того, что удалось уловить все-таки в позиции защитников брани. Это-де усиливает эмоциональную составляющую речи, является средством выразительности. Я тогда просто привел пример прозы Льва Толстого – чудо, когда Анна Каренина видит (чувствует), как у нее в темноте блестят глаза. А если б Толстой «ругнулся» при этом, было бы выразительней? Смех аудитории был свидетелем тому, что меня поняли, наверняка и задумаются о выразительности толстовского плана, в сравнении с уличной выразительностью.

Но сейчас не об этом – а какая же выразительность и зачем она, когда мы и простого смысла простых обычных слов не понимаем, понимаем не до конца.

Название повести Пуликовского – «Украденное возмездие». А что такое возмездие?

Молодому читателю: остановись здесь, не читай дальше, попробуй вслух сформулировать свое понимание смысла слова «возмездие».

Сравним с Владимиром Ивановичем Далем, его Словарем, живаго, – то есть живого – Великорускаго языка. Живого, язык наш и сейчас живой, а вот мы для него – мертвы. Войди в Словарь Даля, причастись живой воды русского слова – и будешь жив.

ВОЗМЕЗДИЕ ср. возместье стар. возместка ж. воздаяние, награда и кара, плата по заслугам, вознаграждение; возврат, отдача. Возмездный, воз местный и возместный (мзда, месть и место), служащий возмездием, заслуженный; возмещающий. Возмездник, возместник, возместник м. -ница ж. кто вознаграждает, жалует и карает по заслугам. Возмездничать, верстаться, платить добром за добро, злом за зло. Возмездиться, вознаграждаться. См. возмещать.

Честно признаюсь, что и для меня самого полный смысл слова «возмездие» стал открытием.

Удивительно это – «награда и кара» антонимы вроде бы, противоположные по смыслу слова, в смысловом составе одного слова (!) Разве неудивительно? И еще очень важно: «плата по заслугам». Настолько важно, что сначала, через «запятую», – как еще один смысл, а потом односоставно – «кто вознаграждает, жалует и карает по заслугам».

По заслугам, а если не – по заслугам, значит, не возмездие, а что-то другое?

Вот, что такое Возмездие. И задумаемся, можно ли украсть, Возмездие? Пуликовский отвечает: можно. Отвечает убедительно и правдиво аргументирует. И я автору верю.

Но не все так просто и с текстом и с правдой текста… с художественной правдой документального текста. Не все так просто. Но тем и интересно. … Нет. «Интересно» – нехорошее… не подходящее здесь слово… «Важно», вот точное определение… тем и важно – понять, что есть художественная правда документального текста.

 

Месть или Возмездие?..

Рассмотрим Возмездие – первого плана повести, то, что в содержании текста. Пуликовский правдив и точен. По-воински краток: «Август 1996-го. Грозный». Четкая рубленая фраза заглавия. Заглавия чего? – главы? вступления в повесть? Ремарки нет. А это преддверие повести и её кульминация – одновременно. И смысловая концентрация «украденного возмездия» – разрешается здесь.

Бандиты, наводнившие город Грозный. Кольцо Пуликовского. Возможность полного уничтожения основных сил боевиков. Точка в затянувшейся войне. Приезд генерала Лебедя. Хасавюрт. Позорный «мир», который, конечно, никаким миром не был, что и подтвердила вспыхнувшая через несколько лет вторая война. Была политическая сдача позиций, сговор – украденное возмездие, одним словом.

Всё – здесь. Но всё ли?

Вот Лебедь о Пуликовском: «Он собрал нас всех снова и сказал, что Пуликовский мстит за погибшего сына. Что у него на этой почве просто помутнение рассудка и «поехала крыша», поэтому он так неадекватно воспринимает все вопросы. Мол, все свои действия он подчиняет только одной мысли: отомстить за убитого Алексея».

Задумаемся по-человечески, почему бы и нет?

Но – нет.

Пуликовский говорит – нет, не месть. Возмездие – по заслугам точно, прямо здесь в тексте генерал говорит: «И у нас, в Ханкале, обстановка и без того была накалена до предела, на следующий день предстоял, возможно, последний и решающий бой. Последний, и, стало быть, самый трудный. Но мы ни за что бы не дрогнули. Мы выполнили бы свой долг до конца, долг перед Отечеством, перед павшими товарищами, их безутешными матерями… Перед тысячами россиян, вынужденных стать беженцами в своей стране».

Это не месть, это именно Возмездие.

Да, но ведь это всего лишь слова. Даже и из уст боевого генерала, все равно – слова.

И… Пуликовский это понимает.

И чтобы убедить нас в том, что нет, что – это не просто слова, а простая и жесткая Правда Возмездия, Пуликовский пишет целую повесть, автобиографическую повесть. Наполняет эти «громкие» (по содержанию, смыслу) слова о Возмездии Правдой жизни.

Так ли это?

Очень важно понимать при этом, что, скорее всего, никакой такой задачи автор, генерал Пуликовский, перед собой не ставил. Но творчество, а любая деятельность человека, не только создание текста, а изготовление табуретки, к примеру, на уроке труда – это творчество.

Творчество… и тайна Творчества, за семью замками сокрытая, – это Любовь. Любовь к своему делу. Любое дело с Любовью – делаемое, есть Творчество. Дело, осененное Любовию, – всегда не только дело человеческое, но и Божие дело. Именно от Любви в Творчестве начинает работать душа человека. А работу души человек полностью не контролирует, так, Слава Богу, человек устроен. Другое дело, что есть творчество живое, оно-то и есть подлинное творчество, а есть – мертвое, без души, без Любви – видимость творчества, подделка. Душа человека эту разность сразу чувствует, сразу понимает.

В прозе Пуликовского душа работает, и работает удивительным образом. Работа души всегда удивительна, надо только уметь ее почувствовать, увидеть. А для этого необходимо свою душу раскрыть, разрешить ей работать. Чтение – это тоже творчество.

И так, предполагаем – главный содержательный состав повести: показать, что генералом движет не месть, не обида, не личная боль… Да, все человеческие чувства здесь присутствуют, но они вторичны.

А в существе даже и сам генерал, командующий войсками, окружившими Грозный, он – лишь орудие… не слепое орудие, а избранное (подготовленное к своей миссии) высшей силой орудие… – орудие Возмездия.

Но в этом случае, как можно украсть Возмездие?

Поищем ответы в повести, которая начинается Главой первой. Первой главой автобиографии.

 

Пасхальный гимн: Жизнь всегда больше смерти

Первая глава открывает нам род Пуликовских, дворянский род, потомственно служивший Отечеству на воинском поприще и вставший на защиту родной земли в Великой Отечественной войне. В первой главе открывается и главная боль повести, становится понятно посвящение – русскому солдату Алеше. Преддверие автобиографии нам ничего не объясняло. О «мести за сына» мы слышим от генерала Лебедя и можем только догадываться в чем тут дело.

Обратим внимание на то, как построен рассказ Пуликовского, каким содержанием наполнен:

«Мой отец – Борис Пуликовский – прошел всю войну и закончил ее в звании капитана, а мама, Анисья Федоровна, в девичестве Татарникова, родом с Алтайского края, была старшиной роты связи, воевала на многих фронтах Великой Отечественной.

Никогда не забуду юбилей моего дорогого отца. В 1994 году мы всей семьей праздновали его 80-летие.

Все собрались за одним большим столом, во главе которого сидел юбиляр и его верная боевая подруга – наша мама. Пришли три сына и пять внуков. Много добрых и теплых слов было сказано. И вот настал черед моего сына, лейтенанта Алексея Пуликовского (он только что закончил военное училище). Алеша встал, обвел нас всех теплым взглядом и с тихой грустью проговорил:

– Дед, вот если бы все трое твоих братьев, погибших на войне, были бы все-таки живы, сколько бы у них было сейчас детей и внуков, пришлось бы нам еще несколько столов здесь ставить…

Крепко призадумались мы все в тот вечер, но никто и помыслить не мог, что трогательная речь молодого офицера окажется на самом деле прощальной… Ровно через год Алексей Пуликовский, уже в звании старшего лейтенанта, героически сложит свою голову за нашу великую Родину в бою на нежданной-негаданной войне – Первой чеченской.

Никто не ведал тогда, что снова будут погибать русские офицеры и солдаты прямо в границах Российской Федерации, отброшенной в 1991 году в границы России середины XVII века…».

Это удивительное свидетельство и состав его художественный. Сама жизнь здесь предстает творцом событий в их осмысленной связи и последовательности. Логика повествования Пуликовского уже на этом этапе обретает художественный (то есть осмысленный, имеющий внутренние связи и логику) состав.

Конечно – центр тяжести этого эпизода сосредоточен в словах Алексея. О чем он говорит? – О великой трагедии исчезновения с лица земли одной-единственной человеческой жизни. Исчезает не одна жизнь, исчезает не один человек. Вместе с драгоценным прекрасным миром человека, единственном в своем роде миром – ведь душа неповторима! – исчезает возможность жизни, возможность рождения в свет – целых поколений. Это невосполнимая, невосполнимая ничем брешь Бытия.

Послевоенного поколения поэт Николай Дмитриев скажет:

С отцом я вместе выполз, выжил,

А то в каких бы жил мирах,

Когда бы снайпер батьку выждал

В чехословацких клеверах?!

Алексей об этой трагедии говорит, другими только словами, но этим существом события трагедии. У Алексея еще и более, чем в поэтической строке, взят масштаб и невозможная невосполнимость потери.

И посмотрите, как «расположены» слова Алексея. – Самой жизнью расположены, ведь Пуликовский не сочиняет, он о жизни говорит, рассказывает о жизни. Алексей говорит о трагедии гибели человека, это его личное открытие, понять – значит пережить. И мгновенно (в тексте) собственная его гибель. Так же, как и в Великой войне, – гибель за Отечество. «За нашу великую Родину», – уточнит отец солдата, генерал Пуликовский.

Попробуйте поставить «великую Родину» в другой контекст – почти неизбежно в словах зазвучит фальшь. Но только не в этом рассказе, здесь все на месте. И еще – трагедия гибели человека, и вместе с ним целых поколений, только что осознанная читателем, вот этим определением – великая Родина – вдруг выравнивается в масштабах. Одно стоит другого! Гибель за Родину – не напрасна. В ней есть высший смысл. Эта гибель, во всей ее трагичности, – оправданна.

И тут же парадокс: «великая Родина» и «Российской Федерации, отброшенной в 1991 году в границы России середины XVII века…». Как же совместить? Надо не совместить, надо понять, что говорит Пуликовский: Родина для нас – это Россия, которая всегда больше любых ее общественных институтов и Государственной власти, в том числе.

В какой «мести» можем мы заподозрить человека, который мыслит такими категориями и так мыслит. Месть – это другое измерение, другой масштаб миросозерцания. Возмездие – да, это масштаб тот самый, сопоставимый.

Но по силам ли человеку, одной (пусть нескольким в совокупности) человеческой воле, уму, характеру, по силам ли осуществление Возмездия именно?

Оставляем этот вопрос и запоминаем его.

Жизнеутверждающий состав повести генерала – здесь же в первой главе, это рассказ о встрече с многочисленной родней в Приморском крае, встрече с племянником:

«Вдруг открывается дверь, и входит второй Мишкин сын, Сергей. Он зашел, а мы с Верой Ивановной обмерли. Показалось нам, словно Алешка наш, погибший в Чечне, вошел в комнату. Волосы, лицо, брови – все Алешкино… А когда я с ним обнялся, вдохнул запах его волос – то и вовсе растрогался.

Запах был тот же – сына моего!».

Иди-ка – сочини, вот так! – это к вопросу о художестве и документе. Сила текста Пуликовского – это художественная сила, и правда жизни, вдруг, проступает как художественная правда. Как «мастерство» автора, когда бы это была не запись жизни. И мастерство такого уровня, что разве Льву Николаевичу Толстому было бы по силам. Понятно, что слова здесь не совсем те, но чувства то те! «Запах тот же» – это «золотая» (бесценная, точнее) деталь правды, но правды не сочиненной, не придуманной, а действительной.

И здесь не нота, здесь гимн Пасхальный звучит, гимн торжеству Жизни над смертью.

И так созидается художественная правда документального повествования (но! – не повествования же – жизни самой!). Что сказано в содержании этого эпизода? Сказана великая правда жизни: Жизнь всегда больше смерти. Всегда, здесь нет вариантов. Да, Алексея не вернуть, но даже и он продолжается в мире земном, это очень сложно понять, почувствовать надо, но это – так. Жизнь – всегда больше смерти, это надо твердо помнить читателю молодому, да и любому живущему на земле человеку.

 

Возненавидеть «четверки»… Согласованье судьбы со свободой человека – уму недоступно

Да… так созидается художественная правда… А как созидается жизненная правда? Как созидается судьба человека? – И ведь – удивительно! – есть, есть какое-то высшее и подлинное художество в каждой человеческой судьбе.

В судьбе Пуликовского – это художество обостренно, подчеркнуто словно…

Пуликовский – потомственный военный. Вроде бы и путь у него один – Служение Отечеству. Но Отечеству можно служить и выбрав мирную профессию.

И юный Пуликовский именно это пытается сделать. Пытается выстроить свою судьбу по личным лекалам. И что? – «пришел к некой крамольной мысли для потомственной семьи офицеров и решил попробовать себя в электронике. Но хотелось, конечно, стать и хирургом, и космонавтом. Поступал в Зеленограде в Московский институт электронной техники. Однако не добрал один балл, троек не было, у меня их вообще никогда не было. И тем не менее одного балла не хватило. Быть может, в те дни, когда, конечно же, переживал, я возненавидел четверки так же, как некоторые относятся к тройкам, что и позволило, наверняка, мне в последующем окончить танковое училище и две академии с золотыми медалями».

Здесь прямо целый узел жизненных уроков и смыслов. Выбор института или рабочей профессии… вообще любой выбор, любой деятельности после окончания школы – для человека судьбоносный выбор, выбор, который определит твою дальнейшую жизнь. Выбор пути после школы – это определение всей будущей жизни. Важнейшая точка судьбы. И в этом выборе нельзя не ошибиться, но надо хотя бы понимать важность этого момента в судьбе. И если судьба поправляет тебя в твоем выборе, то можешь – или настоять на своем, или пойти по линии судьбы. Пуликовский вроде бы не выбирает, он – идет по судьбе. Но как идет! – Он возненавидел четверки!

Секрет жизненного успеха или даже формула жизненного успеха от Пуликовского (вот, почему и говорю, задача наша довести до юношества книгу (рассказ о жизни) Пуликовского, помочь раскрыть содержание – это будет содержание жизни): возненавидь, тройки сначала, потом – четверки возненавидь. Это поможет тебе максимально реализоваться в той сфере (подняться там), где поставила тебя судьба… Или в той сфере, которую, вроде бы вопреки судьбе, ты сам себе выберешь.

Еще интересно: здесь же рядом с ненавистью к четверкам по другому совсем поводу о сокурсниках по танковому училищу:

«Четыре года в училище: служба тяжелая – зато друзья, мужская дружба были настоящими. Да мы и сейчас встречаемся с сокурсниками, помогаем друг другу. Собираемся на День танкиста в Москве. На чины не смотрим (мало кто дослужился до генеральского звания)».

«Мало кто дослужился» – здесь не только судьба, но и личный выбор – «возненавидеть четверки».

И еще непоступление в институт. А если бы поступление, то тогда – возмездие как награда, по заслугам именно – троек ведь не было. Но – нет: непоступление. Тоже украденное возмездие?.. В какой-то мере так. Пуликовский и сам разъясняет: «Судьбе было угодно не разрывать военную династию».

Судьбе… а судьба – Суд Божий…

(А суд по Далю – Суд Божий, рок, судьба; женитьба; поединок, испытанье огнем и пр. (…) Участь, жребий, доля, рок, часть, счастье, предопределенье, неминучее в быту земном, пути провидения; что суждено, чему суждено сбыться или быть. Согласованье судьбы со свободой человека уму недоступно. Не судьба крестьянскому сыну калачи есть. Всякая судьба сбудется (судб и сбуд перестановка букв). Всякому своя судьба. Не привела меня судьба в те места. Судьба руки свяжет. От судьбы не уйдешь. Такая судьба, судьбина его, так ему суждено. Судьба моя, судьба, судбинушка злая песня. Детинка не без судбинки.)

И еще отметим – «И зачем было судьбе кинуть меня…» (Лермонтов, «Тамань»). И «судьбе было угодно» (Пуликовский)… Дословная перекличка двух голосов… документ и художество…

 

Мы приняли друг друга такими, какими были, как приняли и окружающий мир

Переходим к чтению второй главы – «Боевая подруга, дорогая моя Вера Ивановна». Отметим интересный момент. Пуликовский рассказывает свою воинскую биографию последовательно, по порядку событий. Но вот особенность – центр тяжести первой главы – Сын генерала Алексей. Центр тяжести главы второй – супруга генерала, но это ведь он сейчас генерал, а выбор свой жизненный Вера Ивановна сделала, глядя не на лейтенанта еще даже, а на курсанта военного училища.

И опять на заметку молодому читателю, рецепт важнейшего состава жизни: «Неустроенный быт гарнизонов, полное отсутствие культурного досуга… Многие семьи распались, но наша – выстояла. Ни разу мы не впали в уныние, никогда не страдали от безысходности и отчаяния. И теперь Вера Ивановна говорит, что самое главное – это то, что мы приняли друг друга такими, какими были, как приняли и окружающий мир».

Это ведь не сочиненное, это в прямых формулировках – один из секретов человеческого счастья, счастье двух сердец. Не бытовой комфорт укрепляет семью, а доверие друг к другу, взаимопонимание. Как по православному – так это: носите тяготы друг друга. Да, но будущий генерал тяготы воинской службы нес и ему того хватало, а вот супруга две тяготы несла: и всей семьи заботы, и труд мужа сердцем разделяла, поддерживала.

Недаром и завершена глава честным признанием: «Да, позади трудные годы. И перелистать даже первые страницы своих воспоминаний о былом дается порой ох как нелегко. Но любая половина моих больших генеральских звёзд – её».

В этой же главе и первое «генеральство» Пуликовского – воинское звание: генерал-майор.

«В 39 лет мне было присвоено звание генерал-майора. Всего-то за 17 лет – от лейтенанта до генерала. Отметить это нам в те дни так и не удалось». – Болезнь и смерть мамы Веры Ивановны тому причиной.

Обратим внимание, возмездие – как награда по заслугам – воинское звание и «отметить не удалось». Вновь – «украденное возмездие»? Жизнь – «судьбе было угодно», как бы уравновешивает радости и горести?

 

Очень сложный до сих пор вопрос…

Пуликовский пишет правду. Правду пишет о том, как достались ему и перестройка, будь она неладна (глава 3. «Перестройка… Будь она неладна!»), и Краснодар – неласковый (глава 4. «Неласковый Краснодар»), и Чечня (глава 8. «Кровавые половинчатые решения»). Пишет правду «Об офицерах и шаркунах» (так называется глава 9). Пишет правду о 131-й Майкопской бригаде (глава 11. «Моя правда о 131-й геройской бригаде»). Пишет правду о войне и жизни. – «Хочу подчеркнуть, в настоящем повествовании говорю лишь о том, что видел лично и участником чего был сам» (глава 8). – И именно потому, что он – честен, правда Пуликовского преодолевает границы судьбы отдельного человека, личные границы, – становится правдой о жизни Страны, о времени и о вечном, вневременном – человеческой жизни.

 

И только к шестнадцатой главе своего повествования, к главе – когда и жизнь и война, и мир и смерть, и обретения и потери человеческой судьбы, развернуты перед глазами читателя, Пуликовский подходит к главному вопросу и своей личной и каждой человеческой жизни.

Верю ли я в Бога? – спрашивает Пуликовский. Здесь центр тяжести всей его повести; здесь «украденность» возмездий – и наград по заслугам и по заслугам наказаний. И в этом вопросе – ответ: невозможность эти самые возмездия украсть. Это – вне власти человека. Кто предлагает Возмездия человеческой судьбы, Тот им, возмездиям, и Хозяин.

И Возмездие… на самом деле – одно и единственное. На каждую судьбу человека – одно… свое… лишь тебе назначенное Возмездие (и награда и ответ – по Далю).

Человек в эту сферу вмешаться не может. Человек может либо принять свою судьбу, либо жить во внутреннем противоречии между своим внутренним существом и внешними обстоятельствами жизни.

Пуликовский – принимает. И удивительное совпадение документально подтвержденной судьбы со Святоотеческим Илиотропионом (о согласовании воли человека с Волей Божией) митрополита Иоанна (Максимовича).

Именно поэтому я в первую очередь обращаюсь с моим удивлением повестью Пуликовского к молодому читателю.

Дело здесь не в том, что – «юноше, обдумывающему жизнь: сделать её с кого бы…» (В.Маяковский)… Нет. Делать жизнь надо не с кого-то. Человек неповторим. Каждая личность – исключительна. У каждого человека свой дар, талант и своя ответственность перед Богом за то, чтобы не зарывать талант в землю. Так говорит Святоотеческое наследие. Так вторит Святоотеческому русская литература (рассказ, своего рода – духовное завещание Ивана Бунина «Бернар», 1952).

Так раскрывается перед нами повесть Пуликовского.

Повесть Пуликовского – это опыт русской жизни.

Не худо было бы молодому читателю прочесть и понять этот опыт. Получится ли? – Не знаю.

Мы, русские, не умеем учитывать опыт своего рода, народа, просто – жизненный опыт. Мы не умеем принять, не умеем учиться на чужих ошибках. Только собственный разбитый лоб – обогащает нас опытом. Разбитый лоб – не беда. Но, открывая заново уже обретенное предыдущими поколениями знание, можно не только лоб разбить, но и голову потерять.

Сколько русских голов потеряли мы на этом не то чтобы даже неумении – а нежелании учиться…

Я сам это хорошо собственным – не выученным, а лбом проверенным – опытом понимаю.

Поэтому и поражен правдой жизни Пуликовского, поэтому и кладу сейчас силы, поэтому и к молодому, в первую очередь, читателю обращаюсь.

Верю ли я в Бога? – задайте себе этот вопрос сейчас. Этот вопрос, стоивший генералу Пуликовскому и жизни и смерти, и войны и мира.

Сейчас – спросите себя: «Верю ли я в Бога?». И честно попытайтесь себе ответить.

А ответ Пуликовского – честен. Вчитайтесь:

«Верю ли я в Бога? Очень сложный до сих пор вопрос… Честно скажу: никогда в прежние годы я и не пытался хоть как-то повернуться к Нему. Хотя моя бабушка была глубоко верующей. Отец был крещеным, а мать – нет. И я не был крещен. Рос в офицерской семье, и то, что бабушка была такой верующей и меня маленького постоянно брала с собой в церковь, мне не нравилось. Первый раз я повернулся к Богу только тогда, когда пошел на войну. А когда увидел эту кровь, трупы в грязи, в перемешанном в кашу черном снегу – бандитов, наших солдат, гражданских людей, женщин, детей... Не поймешь сразу, кто лежит в этой грязной жиже, и не дай Бог кому-то это видеть. Особенно, если тело погибшего пробито ножичковыми осколками – из него все бежит, все вытекает. Это страшно...».

«Очень сложный до сих пор вопрос…» – здесь максимум правды.

И далее в своей повести Пуликовский раскрывает, в двух главах – «Живая кровь» и «Алеша», всю сложность… вопроса… ответа… выбора… воли… судьбы… Я даже слово не могу подобрать… сложность чего свидетельствует Пуликовский живой кровью своего русского отцовского солдатского сердца…

И вновь правда Пуликовского совпадает с Божией правдой о человеке, с православным святоотеческим совпадает. Новомученик Илларион (Троицкий) и его работа «Христианства нет без Церкви», говорит о том, что нет и быть не может Веры в Бога без разделения – без участия человека в Таинствах Православной Церкви.

И Пуликовский, в попытке ответить на сложный свой вопрос, говорит о своем пути в Церковь.

Для него этим путем стал – Свято-Ильинский храм Краснодара. И путеводителем – батюшка отец Николай (Щербаков), в миру – майор запаса, бывший летчик.

Жизненная правда Пуликовского – он возвращается с войны… возвращается… внимание! не в мирную жизнь возвращается, а возвращается в мир, который о войне ничего не знает и знать не хочет. Вот где – правда, и серьезнейший момент – свидетельство неправильности устроения нашей жизни, жизни нашего общества.

Отдельный рассказ о том, как он возвращается. Вылететь из Чечни в Краснодар невозможно. Идет транспортный самолет до Ростова. И Пуликовский договаривается с летчиком, что тот зайдет на посадку в Краснодаре и тут же – выгрузив Пуликовского с адъютантом через грузовой люк – уйдет на взлет.

Читая, я подумал, вот поэтому нас, русских, и невозможно победить.

Но мы сами побеждаем себя, сами рушим свое внутреннее тем, в том числе, что принимаем ложь о нашей внешней жизни, и живем ложью как правдой. А это подспудная работа разрушения человеческого внутреннего мира.

Вот что говорит об этом Пуликовский. Точнее он не об этом говорит, вообще не об этом, он свидетельствует. Но он говорит правду. И вот что из этой правды следует:

«Едем, и я не пойму, где нахожусь. В Краснодаре все цветет, музыка играет, женщины ходят красивые. И такое ощущение, что нет нигде никакой войны. Мы полгода провели в крови, в грязи, там бойня настоящая. А тут жизнь, оказывается, есть, идет своим ходом. И от контраста такого у меня даже в голове помутнело. Не в себе я был в тот момент. В таком состоянии я и вернулся домой…».

А правда в том, что так быть не должно. Да, я понимаю, мое утверждение – это максимализм. Но если где-то гибнут сыны Отчизны, лучшие, потому что гибнут всегда – лучшие, то общество не может (может! но – не должно!) жить, как ни в чем не бывало. Иначе гарантирован слом внутреннего мира человека, слом человеческой души.

Я твердо уверен, что одной из причин слома внутреннего мира русского советского человека в конце семидесятых и до средины восьмидесятых, слома, сделавшего возможными перестройку и гибель, великое и быстрое крушение державы СССР, было наличие двух «правд» о войне в Афганистане – официальной и действительной. Две правды не бывает. Одна из них – ложь. Ложь разрушает человека и общество.

И здесь очень важно современное свидетельство Пуликовского. Наше общество легко умеет лгать себе, принимать ложь. Здесь основа – будущего нашего крушения.

Но – к храму… Для Пуликовского это путь к храму.

Война не отпускает генерала. Бессонные ночи, пустые рабочие дни в штабе корпуса. И однажды подчиненному вручен орден, по офицерской традиции – «обмыли», Пуликовский возвращается домой, и вдруг вместо дома, в десять часов вечера уже, заходит в православный храм, Свято-Ильинский.

Насколько важно, что Пуликовский пишет правду. Именно после сдержанного – в штабе все-таки не развернешься – застолья, он вдруг чувствует в себе силы зайти в храм. Я не ратую за алкоголь, и питие на Руси, скорее – горе, чем веселие. Но водка иногда в крайних состояниях душевного напряжения человеку необходима не для того, чтобы выйти из реальности, а напротив чтобы вернуться в реальность; увидеть как со стороны всю противоестественность своего сиюминутного бытия.

Пуликовский об этом свидетельствует, мог бы опустить этот момент, он вроде второстепенный. Но – нет… вот что значит писать честно: второстепенное просто отсутствует в тексте, как и в жизни человека… все – важно, все – судьбоносно.

«...заходит отец Николай. Очень симпатичный мужчина, представительный, с красивой бородкой. Спрашивает: «Ваше высокопревосходительство, что вас сюда привело?». Смятение души, говорю, вот только несколько дней как с войны. Нахожусь в таком состоянии, что ничего не могу понять: там война, здесь мир, а я где-то посередине. Душа не на месте. Мне надо с кем-то поговорить. Жене не могу рассказать, потому что она ничего не поймет. На работе – там вроде бы все военные, офицеры, генералы, но они не были на войне, и поэтому тоже вряд ли поймут. Это совершенно разная жизнь – там и здесь. Другой ритм, другое восприятие. Мне очень тяжело. «Идемте, идемте, – говорит и подводит к скамеечке в уголочке. – Садитесь, сейчас поговорим...». Я замялся, говорю, что мне как-то неудобно и прошу меня извинить. А он в ответ такой мягкой скороговоркой: «Сиди, сиди. Раз душа тебя привела сюда – сиди».

Душа – привела. Научиться слушать свою душу – важнейший человеческий опыт!

Не умеем…

И у автора повести не получается… Исповедь спасла… стало легче… И он забывает о своем обещании креститься… забывает… до следующего напоминания…

Здесь сейчас очень сложные смыслы… сложнейший момент уже не Пуликовского, а моего повествования.

Что? – Прими тогда Таинство Крещения генерал Пуликовский, и сын бы его, Алеша, остался – жив?

Нет… эти события соединены в судьбе Пуликовского, но соединены особой, не – причинно-следственной, связью… иным образом соединены…

«Мои мысли – не ваши мысли, не ваши пути – пути Мои, говорит Господь. Но как небо выше земли, так пути Мои выше путей ваших, и мысли Мои выше мыслей ваших» (Исаия, 55:8-9).

Промыслом Божьим о человеке соединены эти события.

И Владимир Иванович Даль вторит: (Суд Божий) – счастье, предопределенье, неминучее в быту земном, пути провидения; что суждено, чему суждено сбыться или быть. Согласованье судьбы со свободой человека уму недоступно.

Мы к этой словарной статье Даля уже обращались, но не могли еще тогда в полной мере осознать точность определений русского языка и точность… не точность… а сочетование русского языка, смысла русского слова со смыслом русской жизни. А сейчас, удивившись совпадениям судьбы Пуликовского, отметим… «счастье» и – «неминучее в быту земном». В одном ряду смыслов. Но «неминучее» – в интонации, это не счастье – это испытание, какое-то горе… неминучее…

И далее, важнейшее – «Согласованье судьбы со свободой человека уму недоступно».

Уму недоступно…

Это не человека дело – понимать Божий Промысл… А рождение человека и уход человека из мира земного бытия – это Божия Воля, Божий Промысл. И суетно и глупо даже искать причины рождения и смерти человека в видимом пространстве жизни. Здесь, в случае каждой человеческой судьбы, – Тайна. И это не тайна человека, это Божия Тайна.

А в видимом пространстве земного мира русский солдат Алеша, сын генерала, в гибели своей за Отечество сопричтенный уже роду Пуликовских, там, в Небесных Обителях…

Поверим наше прочтение повести, опытом русской литературы: «Шло уже отпевание, и лик этот, с его обострившимся носом, черной сквозящей бородой и такими же усами, под которыми блестели плоские слипшиеся губы, был уже могильно увенчан пестрым бумажным венчиком. Я смотрел, думая: он похож теперь на древнего великого князя, он теперь навеки приобщен как бы к лику святых, к сонму всех праотцев и пращуров наших… Над ним уже пели: «Блаженны непорочнии, в путь ходящий в законе Господне»…» (И.А. Бунин «Жизнь Арсеньева»). Опыт – совпадает.

Алексей, приобщенный, к сонму всех праотцев и пращуров рода Пуликовских, берет своего отца за руку и ведет к Таинству Крещения…

Так ли? Судите сами:

«Когда хоронили Алешу, вспомнил я об отце Николае – священнике Свято-Ильинской церкви, и пригласил его отпевать сына. Он пришел, исполнил обряд отпевания, но мне ни словом не напомнил о прежнем нашем разговоре. Потом, когда я его позвал на девять дней, на кладбище на панихиду, он тоже пришел. На этот раз мы пригласили только узкий круг, родственников в основном, была Люба, Верина сестра, всего человек десять. Когда обряд закончился, отец Николай подошел ко мне и говорит: «Ваше высокопревосходительство, вы помните, что у меня так и не покрестились?». «Да, говорю, помню». А он продолжает: «Слава Богу, хоть Алеша крещеный, душа его будет принята. Дай Бог, чтобы ничего больше плохого не случилось. Едем креститься прямо сейчас, немедленно! (…) Так я и покрестился. Случилось это 25 декабря 1995 года. Должен сказать, крещение принесло душевное успокоение...» – скупо свидетельствует генерал Пуликовский, завершая эту, кровью солдатского отцовского сердца выведенную буквами главу повести «Алеша»…

 

Земное и Небесное…

Больно мне, по человечески больно продолжать сопереживание судьбе генерала Пуликовского… правильно он пишет: «живая кровь». Это не литературные герои, это – живая кровь. И тем – достовернее. Но тем и – недопустимо, чтобы повесть судьбы генерала оставалась не прочтенной, не учтенной молодым поколением России… А уж для молодежи Краснодарского края, что и говорить! Можно ведь – и необходимо! – включить повесть Пуликовского в дополнительную школьной – региональную учебную программу… Можно – встречаться и беседовать с автором в школах, вузах, библиотеках…

Можно… но надо понять опыт, жизненный опыт Пуликовского, надо помочь учителям, библиотекарям… поставить вехи, что ли, прочтения повести…

Поэтому и пишу, поэтому продолжаю… 

 

Как понять, как объяснить удивительные совпадения в судьбе генерала?

«В 39 лет мне было присвоено звание генерал-майора. Всего-то за 17 лет – от лейтенанта до генерала. Отметить это нам в те дни так и не удалось. У Веры Ивановны в тот год умерла мама. Мы только переехали в Советск, а супруге сразу же пришлось уехать к маме в Пензенскую область: мама болела, и Вера Ивановна ухаживала за ней все последние дни ее жизни».

Сознательно повторяю цитату. – Первое, честно заслуженное, генеральское звание и горькие обстоятельства жизни, не позволяющие в полную меру торжествовать и радоваться. Соединяющие, сочетающие – так что ли? – в судьбе генерала радость и печаль.

Второе генеральское звание – и самое страшное сочетание не печали уже, горя… человеческого горя…

«Эта война оказалась для нас самым тяжелым периодом в жизни. Ни один из эпизодов того времени практически не принес радости. Наградили меня орденом Мужества. Указ был подписан 31 декабря 1994 года. Я знал, что награжден за участие в миротворческих событиях в Северной Осетии и Ингушетии – именно тогда меня представляли к награждению. Но получил-то я орден в самые трагические моменты штурма Грозного, когда и награждать-то было не за что: жестокие бои, большие потери. Поэтому от той награды на всю жизнь остался горький осадок в душе.

14 декабря 1995 года я получил звание генерал-лейтенанта – был указ. Меня специально вызвали в Краснодар, чтобы вручить новые погоны, дали краткосрочный отпуск. А мне в тот же день сообщают, что погиб Алешка… с тех пор я и форму не могу носить, и погоны генерал-лейтенантские всё время мне напоминают, что когда мне их дали, погиб сын. И страшно было в те дни, просто невыносимо. Отовсюду звонили, поздравляли: не все знали, что Алешка погиб, но всем было известно, что указ о присвоении нового звания подписан. Жена тоже ничего не знала. Бегает на каждый звонок, гостей встречает: «Что, Костю пришли поздравлять? Заходите, садитесь, давайте шампанского...». А люди, кто уже знал, потопчутся в дверях, помолчат и уйдут. И я не мог никак ей сказать об этом».

Нелепый и неуместный орден, но ведь – заслуженная награда, по заслугам награда и совсем – не вовремя…

Это сам автор Пуликовский соединяет в тексте: неуместный по времени вручения – орден и заслуженное, вытруженное, но еще более не вовремя – полученное генеральское звание.

То есть мы сейчас, читая, не досочиняем, не придумываем, мы идем по тексту человеческой судьбы вместе с автором и просто раскрываем смыслы не столько текста даже, сколько бытия земного, жизни человека на земле, эти смыслы и сам автор мог не замечать, не видеть… Ведь его повесть – это не художество, а документ. Главная ответственность документа: свидетельствовать правду.

Правда звучит здесь сквозь боль, которая застит и сердце и душу, звучит в этом трагическом сочетании жизни (звание) и смерти – гибель сына… звучит не просто как правда жизни… звучит как Правда человеческого Бытия… звучит в полную силу.

Вновь вспомним «Жизнь Арсеньева» Ивана Бунина. Вспомним потому, что Бунин в этой книге вывел русскую литературу на те высоты, с которых правда ежедневного человеческого русского быта открывается как правда бытия человека на земле.

«К вечеру Великой субботы дом наш светился предельной чистотой, как внутренней, так и внешней, благостной и счастливой, тихо ждущей в своем благообразии великого Христова праздника. И вот праздник наконец наступал – ночью с Субботы на Воскресенье в мире совершался некий дивный перелом, Христос побеждал смерть и торжествовал над нею. К заутрене нас не возили, но все же мы просыпались с чувством этого благодетельного перелома, так что, казалось бы, дальше не должно было быть места никакой печали. Однако она даже и тут была, даже в Пасхе. Вечером в тихих и розовых весенних полях слышалось отдаленное, но все приближавшееся и все повторявшееся с радостной настойчивостью: «Христос Воскресе из мертвых» – и через некоторое время показывались «христоносцы», молодые мужики без шапок и в белых подпоясках, высоко несшие огромный крест, и девки в белых платках – эти несли в чистых полотенцах церковные иконы. Все шли с торжествующим пением, входили во двор и, дойдя до крыльца, радостно и взволнованно, с сознаньем честь честью завершенного дела, замолкали, затем братски, как равные с равными, целовались со всеми нами мягкими и теплыми, очень приятными молодыми губами, и осторожно вносили крест и иконы в дом, в зал, где в тонком полусвете весенней зари мерцала в главном углу лампадка, и ставили иконы на сдвинутые под лампадку столы, на новые красивые скатерти, а крест в меру с рожью. Как прекрасно было все это! Но, увы, было и грустно и жутко немного. Все было хорошо, успокоительно, лампадка в весеннем чуть зеленеющем сумраке горела так нежно, миротворно. А все-таки было во всем этом и что-то церковное, Божественное и потому опять соединенное с чувством смерти, печали. И не раз видел я, с каким горестным восторгом молилась в этот угол мать, оставшись одна в зале и опустившись на колени перед лампадкой, крестом и иконами…» (Бунин, «Жизнь Арсеньева»).

«Казалось бы, дальше не должно было быть места никакой печали. Однако она даже и тут была, даже в Пасхе». – Здесь ключ к повести и судьбе генерала Пуликовского, к русской судьбе, к смыслам русской жизни. – Земное всегда побеждается Небесным…

Но!.. – важнейший момент… важнейший!.. – в личной судьбе Земное всегда побеждается Небесным, но победа зависит от нашего личного выбора; выбора – того, на какую сторону мы сами встанем – земную или небесную…

…И второе – нет победы без боли… День Победы – самый верный тому свидетель. Можно и не знать, что 9 мая 1945 года пришлось на Дни Пасхальной Светлой Седмицы, но каждый год этот День осеняет душу человеческую Пасхальным сочетованием печали и радости; неразрывными печалью и радостью… Прислушайтесь к своей душе в этот День. Это Русская Пасха – душа человеческая знает об этом.

Пасха – Воскресение Христово… Христос Воскрес! – Победил смерть… Но невозможно не помнить о том, что накануне Воскресения была страшная Страстная Седмица, вместившая в Себя и Предательство, и Взятие под стражу, и Неправедный суд, и Бичевание, и Несение Креста, и Распятие… И… смерть… Смерть Бога… Какая пропасть здесь. А потом – да… Победа над смертью. Но может ли душа не знать о цене, заплаченной за победу…

Именно это чувство цены и горчит в радости… И Пасха – да! но и Русский День Победы – тому свидетель.

Свидетель тому и генерал Пуликовский, просто и честно рассказывающий правду о своей жизни, о своей судьбе…

Звания, награды, Возмездия даже (!) – все это Земное; уход человека из мира земного бытия – это Небесное.

Но «ухода» – нет. Смерти – нет. Будь смерть всевластна, кто бы тогда взял генерала Пуликовского за руку и привел в Православный храм ко Крещению?

Судьба словно смиряет Пуликовского, не дает ему торжествовать и радоваться о земном, всегда трезвит генерала напоминанием о Небесном.

Ведь и награды и звания он получает заслуженно. И в этом тоже судьба. А вот отметить заслуженное – не получается, в силу обстоятельств той же судьбы.

И Пасхальная нота и гимн, даже Пасхальный, они не в том, что совпадает вручение заслуженных наград и невозможность гордиться наградами и званиями.

Нет.

Пасхальный гимн, сочетование печали и радости в том, что радость родителей воспитать и вырастить такого сына, каким был Алексей Пуликовский, и горе родителей о его безвременном уходе из мира земного бытия.

И «украденность» главного возмездия, «Кольцо Пуликовского» (разработать такую операцию – честь; запрет на ее выполнение – трагедия), – она здесь, в этой Пасхальной Логике.

Объяснить я эту Логику не умею… – «уму недоступно» (Даль).

Но видеть и знать, пытаться понять и прочесть – насколько это возможно – Логику устроения и осуществления человеческой жизни, судьбы – важно и необходимо.

Важно понимать – во всем есть смысл. Есть смысл и в радостях и в горестях, и в победах и в поражениях… и даже в украденных возмездиях – есть смысл.

Как есть и смысл в тех Возмездиях, которые украсть невозможно!.. Возможно было бы «украсть» и эти возмездия, да Пуликовский (в случае своей жизни) – не позволил там, где была возможность и где лишь от него зависело.

 

Вытруженное Возмездие… награда, которую «украсть» не получилось…

Здесь просто цитата из повести, она красноречивее (нет – неточно) убедительнее любых рассуждений:

«Взять того же полковника Ивана Савина – командира Майкопской бригады. Я рассказывал о нем, но повторюсь. Он геройски погиб, и его посмертно представили к званию Героя России. Но указа не последовало: погибшего комбрига обвинили в неоправданно больших потерях. Причем наша пресса хорошо постаралась-поспособствовала. Да, бригада понесла большие потери, и сам комбриг сложил свою голову. Но именно последний бой офицера Ивана Савина позволил другим армейским частям с меньшими потерями войти в Грозный и занять его. Ивана обвинили в том, что он плохо воевал, и задержали представление к награде. Пришлось мне десять лет доказывать, что он и его бригада совершили по-настоящему геройский подвиг. Поднимал все приказы, другие материалы. И в 2005 году, когда я обратился с просьбой к самому президенту Владимиру Владимировичу Путину, комиссия провела расследование. Мы представили все документы, только после этого, наконец, признали, что полковник Иван Савин действительно воевал геройски. Правда восторжествовала!»

Десять лет Пуликовский добивается заслуженного возмездия (Награды) для Ивана Савина, доходит до президента РФ и – «Правда восторжествовала!». Это – рукотворное торжество и рукотворное возмездие. И это опыт жизни – иди до конца, чтобы Правда восторжествовала. Правда не всегда торжествует. Но ты – иди до конца. – «Лично мне, уже в ранге полномочного представителя Президента в Дальневосточном Федеральном округе, было поручено вручить супруге погибшего комбрига Ивана Савина и его дочери звезду Героя России» (глава 11. «Моя правда о 131-й геройской бригаде»).

 

Так месть или возмездие? – Возмездие…

Месть – это ненависть… Возмездие – это миссия… Возмездие – вне личных эмоций…

Сегодня иной раз пытаются представить войну на Донбассе, а ведь это именно война, и счет каждого дня идет там не на часы, а на человеческую жизнь… Сегодня пытаются иной раз сопоставить русское противостояние Донбасса с боевыми действиями в Чечне. Повесть, нет – правда Пуликовского, ставит железный заслон на пути этих попыток.

Донбасс восстал за право говорить на родном Русском языке (один из первых законов «новой Украины» – закон о запрете русского языка, не знаю ратифицирован ли он, но он – принят), за право Исповедания Русской веры – Православия (мы видим попытку раскола Веры, захват Храмов на «новой Украине»).

И, кстати, сегодняшняя официальная ложь о Донбассе не сродни ли «советской» (официальной, потому и в кавычках) лжи об Афганистане, не здесь ли вызревает очередное наше крушение, великое и быстрое…

А в Чечне со стороны России было вооруженное противостояние с бандформированиями, захватившими саму систему государственного управления, но не с Чеченской культурой, не с национальным языком, не с традиционной верой чеченского народа.

То есть главные ценности каждого народа – вера, язык, культура – оставались неприкосновенны.

Вот свидетельство Пуликовского:

«Народ всегда достоин самого глубокого уважения. И потому приказываю – сам выдвигаюсь на место».

Это рассказ генерала о том, как ему сообщили, «что в местечке Саясан среди паломников прячутся отчаянные головорезы» (глава 19. «Мы все хотели мира»).

И – «Если бы мы «купились» на ложную, как затем стало ясно, информацию, и нанесли бы огневой удар по Саясану, я бы потом никогда себе этого не простил. Мы бы уничтожили небольшую, но древнюю, быть может, самую почитаемую мечеть в Чечне, мавзолей сына пророка Магомеда, старинное кладбище и десятки ни в чем не повинных людей… Можно только представить себе тот взрыв негодования среди местных жителей и их единоверцев по всему миру, который непременно последовал бы за этим, в общем-то, вполне очевидным решением в условиях войны».

Пуликовский лично проверяет информацию. – Здесь и ответ о возмездии. Будь сердце генерала в затмении мести… не только мести за сына, но и за Отечество и за поруганную армию, то он мог вполне принять это, «в общем-то, вполне очевидное решение в условиях войны».

Нет, и за Сына, и за Армию, и за Отечество – полагается Возмездие – миссия, а не месть.

Месть вообще противна (в смысле – противоположности) русскому сердцу, русскому миросозерцанию.

«Саясан – место действительно необычное. Оно навевало серьезные мысли, ответы на которые приходили самые неожиданные. Почему мой Алексей пошел служить офицером? Да потому, что на нашей общей родине нас воспитывали патриотами, в духе любви к великой Отчизне, которая созидала и сеяла разумное, доброе, вечное… в истории человечества нет другого такого примера, когда бы метрополия вкладывала в колонии значительно больше средств, нежели в собственную экономику. Поднимала культуру целых народов на европейский уровень. Стало быть, дружба народов была не показушная, а реальная! И страна была единая. Но кто-то сказал, что наша цивилизация пока не придумала никакой защиты от предательства…» (глава 19. «Мы все хотели мира»).

Миросозерцание – русское, слова – советского генерала.

Отметим, повторим: «Народ всегда достоин самого глубокого уважения», – это русское миросозерцание советского генерала.

В чем коренное, принципиальное отличие «советского» – после Великой Отечественной войны «советского»; революционное «советское», оно иное было, – от «русского»? Без-Божие – вот трагическая черта меж советским и русским. Непреодоленная «советским» черта. И думаю, уверен в непреодолении Без-Божия, Без-Православия, Без-Церкви – исток гибели сначала внутреннего мира советского русского человека, следом – гибели и самой Советской Державы.

Пуликовский говорит: «я советский генерал». Это уже после перестройки, в ответе на вопрос не в «новой Туркмении» ли получал он высокое звание. Советское звание, звание – настоящее, заслуженное, вытруженное.

Но я читаю повесть Пуликовского, и спрашиваю себя – это записки советского генерала или генерала русского?

И вот ведь – это записки советского русского генерала. Потому что кроме Без-Божия нет никакого (принципиального) различия в миросозерцании – меж «русским» и «советским», таким, как оно сложилось в годы до и после Великой Отечественной войны; да, а в конце семидесятых годов двадцатого века произошла деформация русского в советском…

А Пуликовский личное свое Без-Божие преодолевает трудом – трудно преодолевает. Преодолевает невозможностью совместить в своей душе: войну, которая все еще жива в нем, и мир, который вокруг него.

И… насколько важно. Бабушка водила в церковь, и будущему генералу – это не нравилось, и по-детски, и по-советски, в том числе, не нравилось. Но зато, когда он дожил до неразрешимых вопросов своей души, он – знал, куда надо идти. Благодаря бабушке – знал, куда надо идти – в Церковь, бабушкиной тропкой…

Православная Церковь позволяет Пуликовскому совместить, умирить в душе человеческой эти непримиримые явления – войну и мир. Так же, как умиряет Православие-Церковь в сердце человека непримиримые в обычных бытовых измерениях Распятие Христа и Воскресение Христа.

 

Обретать опыт

В повести генерала Пуликовского еще много и много смыслов русской жизни, много и много опыта русской жизни… Повесть надо читать… молодому человеку в первую очередь надо читать… Да, это нелегкое чтение, все-таки – документ – не художество… а зато – правда жизни… Поэтому – читать и, может быть, не соглашаться с автором этих замет… и с автором повести – не соглашаться… Пусть и не соглашаться, но обретать опыт, хотя бы этот – не позволять, там, где от тебя зависит, украсть возмездие, хоть награду, хоть кару… главное – по заслугам чтобы… Не позволять…