Александр БАЛТИН. ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ ОГОНЬ ПРОРОКА. К 85-летию Тимура Зульфикарова

 

 Александр БАЛТИН

 ОНТОЛОГИЧЕСКИЙ ОГОНЬ ПРОРОКА

 К 85-летию Тимура Зульфикарова

 

 Порфира и византийские ткани, персидские – с орнаментом, в котором зашифрована тайна жизни, – ковры; аравийские сады – и световые бездны русской иконописи: богатство ассоциаций при столкновении с мирами Зульфикарова поражает многообразием смыслов, их оттенков; феноменальной кажется и цветовая гамма, бьющая со страниц в сознанье, как в бубен.

 Дервиш, концентрируя мудрость, проходит кричащим и переливающимся многоцветьем базаром, но соблазны такого рода не могут затронуть сущности: ядра его души.

 Громады мечетей с куполами, точно давящими тело строения, и с противоречащими им, взлетающими минаретами – тоже слишком узки для дервиша, как ничем не интересна бесконечная власть эмиров-шахов-султанов: слишком понятный продукт реальности.

 Кострами вспыхивает действительность Ивана Грозного: всё будто воспалено – и любовь, и ненависть.

 Пенятся чаши слов, хлещут пьянящие винно-словесные потоки из бурдюков, которые никогда не истощатся.

 Проза-поэзия.

 Поэзия прозы.

 …А то – подмосковный участок, буйно пламенеющий июлем, где счастье срывать гроздья красной смородины с ветки мешается с блаженным блеском безделья…

 Анафоры, ассоциации, стилизации, эпитеты: сверкающее изобилие последних; Тимур проносится на огненном скакуне; Тимур, натягивавший тетиву до уха, тогда как лучший стрелок мог сделать это только до ключицы…

 Счастье жизни, захлёб, бесконечность лабиринта…

 Уникальность прозы Зульфикарова, перенасыщенной космическими дугами, спиралями, буйствами, красками…

 

 Пиршество прилагательных – пенных, смачных, сочных; чудесные розы языка, самая сердцевина красоты его, пряности, спелости…

 Люди, проступающие из этого средоточия слов: дети; несчастные неистовые влюблённые, которых разлучат; философы; вечные странники; всё понимающие дервиши; цари; тираны; пророки…

 Огонь прокалил страницы Зульфикарова: кажется – должны вспыхнуть эти ветхие, страшные, прекрасные, вечные страницы: но нет: изгибаясь причудливо, даря смысловые и прилагательные орнаменты, они выгибаются в реальность, насыщая её невиданной поэзией, данной в прозе, проведённой через своеобразные каналы волшебства.

 Поэзия или проза?

 Алхимический эксперимент, поставленный Зульфикаровым, свидетельствует: не слишком велика разница: главное – подлинность духа и сжигающий литературный дар.

 …Иван Грозный, закрученный вихрем собственной бездны: глядящий со стен на древний город; Грозный, изъятый из дебрей времён, становящийся нашим современником; Грозный-пылающий, исходящий молитвами, как сладострастием, рушащий соединительные мосты, чтобы возвести новые…

 Ярый хромец Тимур, промчавшийся по пространствам истории на железной коне: ведущий, тащащий за собой неистовое воинство, взрывающее пространство – ради безумной, безумной своей затеи…

 Пространство и время соединяются, как поэзия и проза, и отмена философских жанров и категорией дарит новые ощущения.

 Лукаво улыбается Насреддин: точно знающий, что… либо шах умрёт, либо ишак заговорит: ведь у них столько общего: не зря и рифмуются по-русски: шах-ишак…

 Кружится немыслимый калейдоскоп, сдвигая временные рамки, разрывая почвы истории, даря такими тайнами, о которых и не мечтали.

 Средневековье делается ближе, чем современность…

 На пир прилагательных приглашаются все: дети, старики, простецы, и мудрецы, примеривающие маски последних; польётся вино речи, опьянит, сделает людей лучше и ярче…

 Огни роз вспыхивают – Омар Хайям, разделённый долгой историей на два: считали: математик Хайям одно, а поэт – другое, – щедро рассыпает пригоршни рубайатов: так и не истолкованных, мистических…

 …Ибо Хаяйм не употреблял вина, а под опьянением понимал чувство божественного экстаза: едва ли доступное современному человеку.

 Тем не менее – и он, мудрый перс, познавший глубины математики, эзотерики и поэзии, – становится нашим современником: в исполнении Зульфикарова…

 И кружится, кружится невероятный, космический, мистический, у вечности занимающий хоровод, калейдоскоп; и текут в века пряные, великолепные гирлянды, колонны слов…

 

 Горят пласты речений пророка Зульфикара:

 Иеремия – плач и казнь дома Израилева. Духовная.

 Исайя – гнев и страсть…

 Расплесканные по небесам символы Иезекииля…

 Толкования, громоздящиеся на другие, созидающие круги, пласты, буквы и звуки жизни.

 …Если к буквам подвести соответствующие числовые значения, то из книги Даниила вырастет панорама грядущего, и будет она столь ужасна, что и грядущие видения Иоанна Богослова не сравнятся с ней.

 Иеремия, что ты рыдаешь? Дело требует действия, дело уходит в даль, всё стирается…

 Снова Екклесиаст сыплет сухую соль, но не поможет она уходящему в век, не поможет современному человеку, закрученному диким вихрем взъярившегося перца.

 Исайя, чей посох стучит по костяшкам веков, разбивая их связи.

 Дикая поэзия Иова – дикая, как мёд, которым питался Предтеча.

 …Взывал в пустыне, не был услышан; акриды, и уже упомянутый мёд дикий надоели, был взят, томился в темнице.

 Каковы они – тогдашние?

 Его была лёгкой, ибо знал – грядёт тот, кому он не достоин завязывать сандалии…

 Грядёт, грядёт…

 Вечное грядёт из Книги.

 Когда же уже будет?

 Когда польётся жизнь, не залитая гневом и желчью…

 Почему выливший меня, как молоко, сгустивший в творог, вечно молчит?

 Почему его молчание так тяжко?

 Львы, ложащиеся к ногам Даниила, львы, припадающие к стопам юноши, знающего свою власть.

 Власть духа сильнее всего.

 Вы – в материальном варящиеся, закрученные вокруг денежно-товарных осей предложенной яви, – сможете ли познать?

 На пирамидах выше египетских начертания знаков и символов, обозначения глубин, значки вечности, бесконечные параграфы бытия.

 Первый, второй – не разбить их, идущих сплошной вереницей.

 Снова черепками счищающий гной Иов взывает, тщась понять – зачем так?

 Для чего данный этот, извечный, неизбывный круговорот…

 Тоска…

 Тоска Иезекииля, никем не понятого, видевшего то, что запретно, что грандиозно…

 Шары вечности, лопающиеся над нами каждый миг, каждый час, время, уходящее в оную, бесконечное время плача, величия, скорби, радости…

 Речения пророка Зульфикара.