Пётр МЕЖИНЬШ 
Пётр МЕЖИНЬШ
ХОДИТ ПО СВЕТУ ДУША ИЛИ ПАМЯТЬ…
* * *
Вечерних мотыльков черёмуховый омут.
Паренье в звёздный сад вагонных колесниц,
и сцепщика свистки слышны из бездны тёмной,
светца зелёный дух – из стрелочных ключиц.
И автосцепки лязг – железных дел клепальщик
клепает в светлячках моторной доли дрожь.
К сиреневой тиши привязан «конь педальный»,
над ним свисает в мглу сиреневая гроздь.
Летит огонь, дрожит, как панцирь боязливый,
в розарии печи, где роза розе – рознь.
Молитвы, храм-каштан, и гром локомотивный,
и поворотный круг свершает поворот...
* * *
Летящего купола голос
в мерцании красных лампад.
Ползёт огнедышащий полоз,
ступени и стены дрожат.
И тени огней набегают
за паром шипящих ноздрей,
бросая под облако стаю
летящих лоснящихся змей.
Жевать, пережёвывать скрежет,
железную тяжесть колёс,
пугая дремучую нежить
средь горя, рыданья и слёз.
А купола голос считает,
летящее время ведёт,
стараясь – по краю, по краю,
сгибая всё ниже хребёт...
* * *
Раскрыта книга.
Три шага в метель,
листая хлопья снега
колдовского сада,
где призрачные двери
рвёт с петель
завьюженная ярость
снегопада...
Здесь каждая страница –
дерева,
глядящие на нас
из серцевины,
на наши острова и покрова,
на наши непонятные пучины.
Здесь каждому
своё дано понять.
Не охватить
метельную безмерность
и не исправить
записи в тетрадь.
Метельный миг похож
на миг вечерний...
МОНОЛОГ СТРОИТЕЛЯ КОРАЛЛОВОГО ЗАМКА
Я повторяю твоё имя,
Агнессе,
в темноте ночного безмолвия,
когда в лунной реке купаются звёзды,
когда тропинка дремлет под свисшими листьями...
Я повторяю твоё имя,
Агнессе,
в пустыне звуков и миражей,
где отголоски дрожью пробегают по телу...
Я повторяю твоё имя
в пустоте комнат, где постоянные задумчивые шаги часов
вспоминают вчерашнюю печаль дождя.
Я повторяю твоё имя,
Агнессе,
там, где стены кораллового замка
уже его запомнили...
Агнессе, Агнессе, Агнессе...
* * *
В хрустальной чаше февраля,
палящей изморозью звёздной,
здесь лунной солью схвачен воздух –
в хрустальной чаше февраля.
Из хвойных шуб идёт по льду,
скользя и падая, дорога
до ожидания порога,
куда счастливые придут…
Февраль. Дыханье тут и там,
его дыхание негромко...
Но ветер трёт наждачной кромкой,
и пар морозный – по кустам...
* * *
Чугунная цепь со столбами чугунными
заверчена вьюгами на мостовой.
Фигуры фасадов прибоем напуганы
и каменным криком главы стеновой.
Орудий стволы зарываются в крошево.
Матросы в раскачку бредут средь огней,
и тают снежинки на брюках расклёшенных –
на красные камни среди белых змей.
Толпится на готике облачность снежная,
гудит ветровая в проёмах церквей.
Зовёт колокольня внутри – неутешная,
и отзвук – в ячейках чугунных цепей...
* * *
Волны, наполненные ветром и тучами волны,
Огромная кишащая шумящая масса
Обрушивается всей своей яростной силой
На песчаный плач ночных сосен,
На стонущие и рыщущие дома.
С ума сошла стихия, с ума...
Клубы огненных змей переплетаются за окном,
Молниевые глаза шипящего месива…
Заглушаются слова, утешающие себя...
Брызги моря, струи-слёзы плачущего великана.
Удары ветра среди бешеного шипения и рёва.
И стоны, стоны сосен; слышно – с ними стонут
Сгинувшие души, проглоченные вечностью души.
* * *
Он помнит в доме каждый поворот
и каждую крылатую пылинку,
и солнцем утомлённую пластинку,
которая жизнь помнит и поёт.
Струится резво пение в крови,
в шагах течёт по облачным ступеням,
и возникают, движутся виденья,
и слышится скрипенье половиц.
И цоканье на звёздной мостовой,
колёсный гул рессорной лёгкой брички,
и с пассажиром говорит возничий
о бывшем доме на ветру пустом.
Он помнит лица, видит миражи,
и мысленно идёт по миру зданья
среди каштанов чуткого касанья,
над ожиданьем и шуршаньем шин...
* * *
В звучащей теснине портовой,
где рельсовый путь вдоль оград,
пакгаузы вчерашнего зова
у пирсов скрипучих стоят.
К причалу – неведомой чайкой –
над лунной небесной водой,
над крановой твёрдостью свайной,
над тумбой чугунной литой.
Над рампой, притихшей, сторожкой, –
летает, почти не дыша,
с поющим крылом осторожным
вчерашнего слова душа...
В МИТАВЕ
Столица курляндских владений,
где Бирона дух по ночам
парит по пустым помещеньям,
творит силуэты в свечах...
И слышится – шёпотом: «Анна!..» –
по стенам старинным шуршит...
И сердце реки неустанно
пульсирует в звонкой тиши.
Он Анну никак не находит
средь тайной сокрытых огней,
среди голосов и мелодий,
средь мимо скользящих теней.
Неузнанный воздух касаний
в краю недоступном живёт
средь тонких воздушных созданий,
средь где-то потерянных нот...
* * *
Я уходил, уходил по дороге,
я уходил – и мелькали столбы.
Окна разбиты избы одинокой,
а впереди вдруг – дорожный тупик.
А впереди чернобыльник пылящий,
нет ни дороги, ни тропки витой,
только бурьян, в небеса уходящий,
брёвна строений лежат, Боже мой!..
Это дороги конец иль начало?..
Рядом остатки былого жилья.
Здесь, в отдаленье, деревня тишала.
Ну, не смогли, ты прости мать-земля!
Долго молчали рабы-крепостные,
не получилось – из черни восстать,
их обманули пути мировые...
Мечутся птицы родного куста...
Ходит по свету душа или память...
Сам я не знаю... Ну как ей помочь?
Плачет земелька. Покрыта холмами,
а под холмами спит чёрная ночь...
* * *
Тень мельницы врастает в ночь,
колёсами луны частя,
а закрома набиты снами,
и сон течёт по лопастям...
Не спит лишь вечная душа,
тревожной памятью полна.
Она бредёт по миражам
в воспоминаниях-волнах.
* * *
Я в туман чьих-то снов бреду,
или это шептанье воды
среди плавного взлёта медуз,
среди лезущих волн на хребты?
Это то, что сильнее нас,
что влечёт, как огонь мотылька...
Это бред, что в крови не погас,
это сдержанной воли вулкан.
Осыпаются комья песка,
словно окон далёких свет.
Ветер гонит в крови берега
сквозь туманный гипноза бред.
* * *
Распахнусь дождю
в дивном блеске
восторженных молний.
Пусть радостью моет вода
обнажённый торс,
удивляясь разрядам огня
и гремящих небес.
Распахнусь со смехом.
Пусть играет громами
рождённое слово
и капли слогами бегут по губам!
* * *
Синева небес твоих упала,
Взрывы разорвали белый свет...
Мой отец, вся жизнь всего лишь малость...
Вспышка. И потерян жизни след.
Не твоя война в тебе пропала,
а неволи жуткая война
с леденящим черепа оскалом,
с пустозвонным смехом в орденах.
Ничего тебе уже не надо,
для тебя совсем окончен бой...
Кончился огонь и канонада.
Только нам не свидеться с тобой...
* * *
Деревянная подошва, не стучи по камню гулко,
не тревожь стучаньем тени птиц причудливых в листве.
Желудёвых мельниц звуки растекаются по тропам,
где зовут с обочин дети нерождённые мои.
Деревянная подошва, не стучи по камню гулко,
не тревожь стучаньем тени птиц причудливых в листве.
Пусть скорлупками играет желудёвых песен ветер
и парит над чашкой кофе из румяных желудей...
* * *
Мы туманны осенней воде,
словно сон наших листьев слова.
И куда, оторвавшись лететь
в красном ветре поющих небес...
* * *
Как прежде лодка в облаках
за поплавками.
Ловцы небесные пищат
и точат камень.
Ловцы небесные веслом
глушить умеют.
Как быстротечен день и век,
где с мёдом змеи...
Где души плачут, как трава,
пригнув колени.
Ловцы сжигают на ветру
древес поленья…
Плыви, глотай свой червячок,
крючок и шастай...
Поток, как быстрый век, прошёл.
Терпи, ушастый!
Терпи, под лодкой среди трав,
блюди фигуру...
Найдётся вешальщик лапши –
зелёный гуру.
А лодка ищет свой туман
и сладкий шёпот...
Ловцы ладони трут, смеясь,
свивают тропы...
И правят лодкой в облаках
за поплавками
и верещат, и верещат,
и точат камень...
* * *
Смешались гены, группы крови,
и пламя яростно гудит,
и самолёт жилища крошит,
и нет ни детства, ни седин...
Во сне ночами плачут звёзды,
огнём родимый дом облит,
и пахнут горем тьма и воздух,
и люди мечутся в пыли...
* * *
Вьюга – в комнате белой.
Вьюга – в доме пустом.
Вихри – в танце кипелом.
Вихри – в сердце моём.
В раме – нету дороги,
мрака свист, круговерть.
Холод. Воет тревога.
Белым – кружится твердь.
Память в комнатах ходит,
память – прошлый альбом.
Звоны – бывших мелодий.
Вьюга – в доме пустом...
* * *
Паровозы и вагончики
газировочка и пончики,
золотистые помпончики,
стёкла, фонари...
Экипажные колёсики,
в окнах сплющенные носики,
танец скрипочки и пёсики,
трубы-дымари.
Плавных дам наряды пышные,
на углах столбы афишные,
переулочки булыжные,
грохот, стук копыт.
Может быть, кому-то вспомнится
молодых уланов конница,
на кругу часовня-звонница,
колокол звенит.
* * *
Видишь, звёзды осыпает
шёпот лунного жасмина?..
В тёплом шёпоте витает
нежный запах сновиденья?..
Видишь – бродит по дорожке?..
И – цветут следы босые?..
И безбрежная дремота
затопила всё вокруг?..
Видишь, как дрожат ресницы,
как мерцает сна улыбка,
на губах парит и тает
лепестками звёзд жасмина?..
Льются лилий переливы,
обладают тонким слухом,
возрастает над каналом –
выше лёгких крыл деревьев,
выше сонных шпилей ночи...
выплывает в лодке фея,
отражаясь в зеркалах…