Дмитрий МИЗГУЛИН. РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА МЕНЯЕТ МИР. Беседовал Владимир Хохлев

 

Дмитрий МИЗГУЛИН

РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА МЕНЯЕТ МИР

Беседовал Владимир Хохлев

 

В сентябре известный поэт, издатель, организатор нескольких литературных премий и общественный деятель Дмитрий Мизгулин празднует юбилей. 60-летие – для кого-то время подведения итогов. Кто-то, наоборот, опираясь на накопленный опыт и знания, начинает воплощать в жизнь давно задуманное.

Известно, что пока поэт слышит «кем-то продиктованные строчки», он будет писать стихи. Ведь как говорил Николай Рубцов: «не поэзия от нас зависит, а мы зависим от нее».

Известно также, что творчество бережет от старения, от болезней, от разочарований… Обо всем этом наш разговор с юбиляром.

 

– Дмитрий, когда в твоей семье заговорили о тебе как о творческом человеке, поэте? Помнишь свои первые стихотворения?

– В детстве я писал исторические романы – было не до стихов. Закончил две книги. Роман о французской революции и роман о восстании Болотникова. Жалко, рукописи не сохранились – сгорели вместе с баней.

Но на прозу времени не хватало. Я учился, занимался спортом и общественной работой, после окончания ленинградского финансово-экономического института служил в армии, работал на предприятиях, в бизнесе… Всегда был каким-то начальником… И постоянно откладывал свои прозаические замыслы «на потом», хотя в 1993 году издал книжку рассказов…

А началось мое творчество в школе. В классе мы издавали литературный рукописный журнал. Писали в тетрадках по две копейки. Раз в месяц выпускали свежий номер. Нас было четверо друзей, меня избрали главным редактором…

В 1978 году я приехал из Мурманска в Ленинград, поступил учиться в ленинградский электротехнический институт связи… Бежал на тренировке в парке и прочитал объявление о том, что идет набор в Литературную студию при Дворце культуры пищевой промышленности. Такие литобъединения существовали по всему Советскому союзу, но в Питере и Москве – их было особенно много. Вот я и пришел туда со своими поэтическими опусами…

– У кого и как ты начал учиться прозе, поэзии? Что дал Литературный институт?

– Первым и главным моим наставником была Наталья Иосифовна Грудинина – прекрасный поэт, замечательный педагог и чуткий редактор, хорошо чувствующий слово. Она прошла всю войну. Служила в фронтовой разведке, потом работала корреспондентом фронтовой газеты… Именно она дала жизнь целому направлению в нашей литературе – перевела очень многих поэтов Севера. Среди них – Иван Шесталов, Леонид Лапцуй, Владимир Санги… Особенно важен ее вклад в переводы эпических поэм… Практически всю северную поэзию Грудинина открыла не только нам, но и всему миру. Также она известна тем, что именно по ее инициативе и при ее непосредственном участии Иосифа Бродского досрочно вытащили из ссылки…

Наталья Иосифовна – была человеком большого общественного темперамента. Я встречался с нею по нескольку раз в месяц – приносил свои стихи.…

Моя первая публикаций состоялась в 1980 году, в газете «Комсомолец Заполярья». А потом были публикации в ленинградских изданиях – в газете «Вечерний Ленинград», в еженедельнике «Ленинградский рабочий», в газете «Смена». Я стал участвовать в литературных совещаниях и конференциях. В 1983 году был приглашен на конференцию молодых литераторов Северо-Запада РСФСР, по результатам которой получил рекомендацию на издание книжки стихов… Тогда это было довольно безнадежное дело, с учетом того, что в 1984 году я уехал по месту службы в Краснознаменный Закавказский военный округ, а с 1986 стал работать на различных управленческих должностях на предприятиях оборонной промышленности… и как-то отошел от литературной жизни. Писать я продолжал, но с литераторами практически не общался. Из того времени помню Юру Шестакова, Анатолия Иванена, с которыми частенько виделся…

Большую поддержку мне оказал замечательный и незаслуженно забытый питерский прозаик Петр Кириченко – он помог с первыми публикациями и Москве и убедил поступить на заочное отделение Литературного института. Что я и сделал в 1987 году, попав на семинар Александра Петровича Межирова – прекрасного поэта и человека. В то время руководители семинаров сами набирали себе студентов. Межиров прочитал мои тексты и пригласил к себе.

После я познакомился со многими выдающимися писателями: с Даниилом Граниным, с Валентином Распутиным, со Станиславом Куняевым, Глебом Горбовским – Глеб Яковлевич даже посвятил мне стихотворение.

Но наставниками своими, о которых всегда помню и которых люблю, я считаю Наталью Грудинину, Александра Межирова и Петра Кириченко.

– Как Москва повлияла на тебя и твое литературное призвание?

– Москва дала новый толчок творчеству, и конечно, значительно расширила круг общения. Помню походы в редакции журналов, походы в театры, на выставки…

Я много читал. В Литературном институте надо было сдавать курсовые, зачетные работы – писать статьи и эссе. Про Блока, Шолохова, Тютчева… про Бродского… Эти эссе мне и сейчас не стыдно публиковать.

Ну, и общение, конечно – жили мы в знаменитой общаге на Добролюбова – особенно я сдружился с Сашей Росковым из Архангельска и Костей Савельевым из Харькова. К сожалению, эти замечательные русские поэты рано ушли из жизни.

– Ты был во многих точках мира… Долгие годы работал в Ханты-Мансийске… Был в Италии, Франции, Греции, вообще – в Европе… Бывал в Азии, в Индии… Что тебе дали эти страны?

– Слава Богу, посетил многие места. В 2014 удалось побывать на обеих полюсах земли. Путешествовал по Тибету, поднимался на Килиманджаро… Конечно, что-то откладывается и в мозгах, и в душе из всего калейдоскопа событий и впечатлений…

Но в основе все-таки – ты сам! – а не то, что крутится вокруг тебя… В подтверждение этой мысли приведу такой пример: забравшись на Килиманджаро – самую главную вершину Африки – мы совершили там крестный ход…

Почти 17 лет я проработал в Ханты-Мансийске. Это были лучшие годы моей жизни, когда я не только видел результаты моего труда, но и был активным участником процесса созидания и развития, который переживал Ханты-Мансийский округ под руководством замечательного губернатора – Александра Васильевича Филипенко.

На Севере люди совсем другие. Более открытые, искренние, свободолюбивые – но очень дисциплинированные и организованные. Тут все создавалось заново – новый музей, новый университет, новая школа, новый центр биатлона… Но при сохранении и восстановлении традиции… Я видел, как работал губернатор Александр Филипенко и люди, которые его окружали… До сих пор восхищаюсь широтой этого человека, его удивительным умением эффективно решать насущные проблемы и строить четкие перспективы лет эдак на двадцать вперед… По сути это и есть государственное строительство.

– Эти люди меняли не только пространство жизни, но и тебя…

– Конечно, безусловно… Я благодарен Югре, которая для меня стала родной. Благодарен сибирякам, с которыми я жил, творил, работал…

Это были годы моего личностного становления. И я верю словам моего друга поэта Андрея Тарханова о том, что в небе Югры всегда летят мои лебеди…

А вот заграница на меня так никогда не действовала. Где бы я ни появлялся – в Риме, в Париже, – я везде искал русские следы. Искал места, где жили наши соотечественники – ведь по степени рассеянности по миру русские люди не уступают ни евреям, ни армянам… Наши эмигранты являются важной составляющей частью русского мира. И русской культуры. Некоторые из них хранят наши культурные основы даже с большим рвением, чем мы с тобой. И поэтому я очень рад, что в журнале «Невечерний свет» мы с тобой организовали рубрику, в которой публикуем писателей русского зарубежья.

– Какое место на земле ты считаешь своим?

– Моя родина – Мурманск. Я приезжаю в Мурманск после долгого отсутствия и чувствую город своим. Это очень важно – быть в тех местах, которые ты видел глазами ребенка, и заново переживать детские эмоции…

Но самый родной город – это, конечно Санкт-Петербург. Со всеми его домами, дворцами, шпилями, каналами, жизненными пространствами. Это живой город…

Я иду по Питеру и понимаю – в этом доме жил Лесков. Сюда приезжал Толстой… Здесь ходил Пушкин… Для меня Ленинград-Петербург – это не место трех революций, это очень литературный город. Город великой русской культуры, которая во многом предопределяла мировое культурное развитие.

Мы должны гордиться не только космическими полетами и балетом. Русская литература меняла и меняет мир. Например: Лев Толстой – самый издаваемый автор в мире.

– А Федор Достоевский – самый изучаемый.

– Да, самый изучаемый – первый романист мира. По тиражам, переводам.

Антон Чехов занимает второе место после Шекспира по постановкам… Иван Тургенев оказал огромное воздействие на французскую литературу – он был центром притяжения всей богемы… Ну, и Владимир Набоков – конечно…

Можно сказать, что русская литература во многом оказала серьезное воздействие на формирование как культурного, так и общественно-политического мирового пространства.

– Дмитрий, твои стихи – отдельными сборниками – выходили на французском, английском, сербском, чешском, украинском, греческом, венгерском, болгарском, татарском, белорусском, немецком, армянском, эстонском, азербайджанском, финском языках и на иврите. Как ты оцениваешь эти переводы? Можно ли поэтический образ перенести из одного языка в другой?

– Сложно сказать… На украинском и белорусском языках я читать и понимать могу… Но объективно оценить текст может только носитель языка.

Вот у меня вышли две книги в Греции. Одну переводила достаточно молодая поэтесса. И перевела книгу верлибром. Получилось что-то типа подстрочников… Рассказы о стихотворениях.

Другой мой переводчик – очень интересный человек, о котором я сейчас делаю фильм, – Алексис Парнис. В этом году он отпраздновал свое 98-летие… И – закончил перевод на греческий Василия Теркина. Парнис переводит рифмованным стихом. Притом, что большинство европейских поэтов нынче перешли на верлибр… Хотя именно рифма возвращает нас к Божественной гармонии. Бог создал этот мир как высшую гармонию: посмотри на любой листок, любой цветок – насколько все восхищает продуманностью и единством… Человек, созданный дополнить эту гармонию, часто наоборот – разрушает ее…

Рифма возвращает нас к безусловной гармонии – к Божественному началу… Читайте стихи – и станете поближе к Богу…

– Что накануне своего юбилея Дмитрий Мизгулин сказал бы миру. Писателям и не писателям, поэтам и прозаикам, простым людям: молодым, пожилым, женщинам, мужчинам…

– Лев Аннинский определил путь русской поэзии – как диалог с Богом. Идя на этот диалог каждый понимает, что это не беседа с Дедом Морозом о рождественских подарках. Более того – результаты этого диалога могут быть довольно драматичными и непредсказуемыми… Однажды я был свидетелем разговора опытного батюшки с неофиткой, которая искренне высказалась по сути православия. «Как же так, – недоумевала она, – все так просто: согрешил – покаялся, согрешил – покаялся… Так ведь очень легко жить…» – «Так и живите легко…» – ответствовал батюшка.

Так и я пожелал бы всем – живите легко! Хотя это, наверное, самое трудное дело.

Санкт-Петербург, сентябрь 2021