Юрий МАНАКОВ. ПОД ПЕСНЮ КАМНЕЙ И БРЫЗГ… Стихи

 

Юрий МАНАКОВ

ПОД ПЕСНЮ КАМНЕЙ И БРЫЗГ…

 

ДИКИЙ ЧЕСНОК

В ущелье Опёныш, где сходятся горы,

Чеснок по откосам ядрёный в кустах.

Сюда поднимаюсь по снегу, который

Никак не растает в отдельных местах.

 

Иззубрины скал на обветренном гребне,

В теснине на дне талый бьётся поток.

Не знаю я дней в своей жизни целебней,

Чем тех, как сюда я вскарабкаться мог.

 

На склоне крутом между каменных складок

Вздымает зелёные стрелки свои

Чеснок этот сочный, он горек и сладок,

И будто бы дразнит: попробуй – сорви!

 

Взбегу по тропе по-над пропастью узкой,

И вскружит мне голову вновь высота.

Я с детства обучен подъёмам и спускам,

А скал пооблазил – до ночи считать!

 

Я свой на горах среди редких растений,

И этим всегда и везде дорожу.

Чеснок мне напомнил кержацкое племя,

К которому кровно я принадлежу.

 

ДЕД

Не у деда моего

Ни могилки, ни креста.

Нет в архивах на него

Похоронного листа.

 

Только: «… без вести пропал…» –

В деревеньку на Алтай,

В избу, где дымил чувал,

Настудило, и не в май

 

А в заснеженный январь

Горе почтальон принёс.

Холодела синева

От горючих детских слёз.

 

Есть у деда моего

Больше двух годов войны.

Нет у деда моего

Перед Родиной вины.

 

Он в пехоте воевал

И винтовкой, и штыком.

Рукопашные знавал,

Не единожды притом!

 

Сердцем двигала его

Ярость попранной земли.

Много видел он всего,

Когда вновь на запад шли.

 

Мама помнит с юных дней:

Дед телегу подвезёт

К речке, полную груздей,

Лошадь ловко распряжёт,

 

Кадки выкатит к воде,

Улыбнётся широко:

Вот опять поспел везде

Алексей Ильич Альков!

 

Перед самою войной

Дед задумал новый дом

Строить, каждое бревно

В сруб определив ладом.

 

Но едва на фронт ушёл,

Как пронырливый колхоз

Поступил нехорошо:

Брёвна со двора увёз.

 

Был ли умысел в том злой

Или шаткие дела,

Но солдатка с ребятнёй

Так в избушке и жила.

 

Дед под Витебском убит,

Там его последний бой.

Он от нас навек укрыт

Стылой взорванной землёй.

 

Сколько уж прошло всего

После горькой той войны.

Нет у деда моего

Перед Родиной вины.

 

БАРАБАННАЯ ДРОБЬ

Блеск ребячьих сандалий. Пионерский отряд.

В парке рядом с фонтаном скульптурный ансамбль:

Дети с лётчиком в шлеме полукругом сидят,

А над ними театр, как былинный корабль.

 

Как мечтал я отрядным барабанщиком стать,

Да не в такт выбивал я барабанную дробь.

И тогда я шалашик придумал в кустах –

От хождения строем в нём упрятаться чтоб.

 

Но меня отыскал пионерский дозор.

Я на солнце с позором полдня простоял.

Не люблю я ни строй, ни шеренги с тех пор,

И к вожатым навек пиетет потерял.

 

Среди ветра и вьюг отзвенели года.

Не всегда по теченью по жизни я грёб.

Всё давно позади, только вот иногда

Меня будит в ночи барабанная дробь.

 

КОРОБ ЗАБВЕНИЯ

Как он бездонен-то короб забвения!

С каждым падением – выше борта.

Я на краю сижу. Через мгновения

Мимо летят: то страна, то мечта…

 

Не преминут рухнуть в бездну отвесную,

Молча иль брызгая сочной слюной,

Слава всемирная с бурной известностью,

Трезвый политик, правитель хмельной.

 

Падают, сыплются листьями осени,

Позже ваяют им там, на земле,

И барельефы, и статуи броские.

Всё это канет в песке и золе.

 

Так и не понята нами вселенная,

Так и не принят божественный пыл.

Светит расплывчато короб забвения

Сквозь серебристую звёздную пыль.

 

* * *

Дикой малины упругие стебли,

Листья шершавы, и ягоды – всласть.

Царские кудри от зноя ослепли.

Солнца июльского полная власть.

 

В тень под сплетение веток прилягу,

В сводах шмели прожужжат надо мной.

Горло смочу родниковой из фляги,

Набранной только что, вкусной водой.

 

Ягоды спелой малины лучатся,

Как новогодние светят шары.

Милая родина! Тихое счастье

В сердце хранить вот такие миры!

 

ЖИВЫЙ В ПОМОЩИ

На стене отпечаток переплёта окна.

Там колеблются тени шелковистых ветвей.

И сквозь их отраженье иконка видна,

Молчаливая спутница жизни моей.

 

Старцем Оптинским на перекрестье судьбы

В дни скитаний моих по великой стране

Образок этот хрупкий подарен мне был,

И теперь он всегда возле сердца при мне.

 

Богородица Дева с Младенцем на нём.

И пронзительно внятен в своей высоте

Девяностый псалом «Живый в помощи». Он

Вязью выписан чуткой на тыльном листе.

 

Я его прочитал всего несколько раз

И запомнил весь текст без труда наизусть.

Помогла память крови, что в каждом из нас

Есть от прадедов крепких, взлелеявших Русь!

 

Помогла память веры, в которой псалмы

И молитвы хранятся в живой кладовой.

День приходит, и к ним обращаемся мы

Как к истокам своим и защите святой.

 

ЭХО ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЫ

На челябинской площади привокзальной – в углу,

Словно от нежелательных глаз в стороне хоронясь,

Постамент и вагоны на рельсах. И если ты глуп,

То тебя вразумит вот такая словесная вязь:

 

«Это памятник чехам – пленным, погибшим в боях…»,

То есть тем, кто безбожно кровавил Урал и Сибирь,

Кто с Антантой отъявленной на сугубых паях

Столько русских безвинных людей ни за что погубил!

 

Кто в гражданской сумятице поживился с лихвой.

Горько помнит Транссиб до сих пор их чумной перепляс.

Не в таких ли вагонах и запас золотой

Умыкнули тогда же под шумок белочехи у нас?

 

То ли в бронзе покоятся, то ли отлиты в медь.

Где у подлости здешних властей берега?

Плюнул я себе под ноги: хватит на это смотреть!

…Знать не зря губернатор челябинский нынче в бегах?

 

НАГРАЖДЕНИЯ В КРЕМЛЕ

Навешивают медали,

Прикручивают ордена.

А вы вообще видали –

Какая теперь страна?

Заброшенные полустанки,

Некошеные поля:

Не скатерть – не самобранка

Родная моя земля.

Распахнуты настежь двери

Для импортных нечистот.

И уж ни во что не верит

Изверившийся народ.

 

Помпезно и с позолотой

С экранов и наяву

Бормочут правители что-то.

Как будто не здесь живут!

 

Как змеи из жуткой сказки,

Без страха и каждый день

Бесчинствуют кавказцы

И прочая дребедень.

 

Отпор им не дашь, ведь сразу

Продавшиеся чины

Засудят тебя для показу,

Без всякой твоей вины.

 

Неужто и впрямь настали

Последние времена?..

Поблескивают медали,

Посверкивают ордена.

 

* * *

Мне снились мутные озёра

И лес гнилой из них торчал.

Ветрище тучи рвал, а ворон

О близкой гибели кричал.

 

А я, упав, раскинул руки

И лоскуток земли обнял.

Её страдания и муки

Всего корёжили меня.

 

И корчась телом своим бренным,

Я уж почти что не дышал,

Когда вдруг необыкновенно

Моя воспрянула душа.

 

Нам выпал век непоправимый…

Он столько предопределил! –

Но участь родины любимой

Я с ней всей жизнью разделил.

 

* * *

Да, мы повадками медведи.

Родимых палестин руда.

Неблагодарные соседи

Нас беспокоят иногда.

 

Понятно, что они не сами,

Подначить бывших есть кому.

Когда же им отбило память?

Им дали мало? – Не пойму…

 

Спасли, пригрели, обучили,

И даже в высший свет ввели,

И от щедрот – не от бессилья,

Своей нарезали земли.

 

Теперь же слышим вой и скрежет:

«Не должен русский жить медведь!».

…Отринуть их или как прежде

За дурость эту пожалеть?

 

* * *

Гляди-ка, дали дёру

В отпетые края

Заклятые партнёры,

Махровые друзья.

 

Да только они те ли? –

Без них в родной дали

И долы посвежели,

И горы расцвели.

 

Ах, кто б их там приветил,

Богатством привязал,

Чтоб о «партнёрах» этих

Никто не вспоминал!

 

* * *

От меня привета не хотите ли?

Только вот придётся вам принять:

Я рождён в эпоху победителей.

Нынче это многим не понять.

 

Отблеском Победы освящённые,

Общностью народа скреплены,

Мы росли, страною защищённые

От голодной жизни и войны.

 

Были мы доверчивы, а стоило б

Знать, что перевёртыши придут,

Наизнанку вывернут историю

И расцвет советский проклянут.

 

Пауки, в повадках никудышные –

Тот герой, кто больше понаврёт! –

Заморочат головы пустышками,

Продадут и память, и народ.

 

Будут бить наотмашь и по темени,

Норовить святое истолочь…

Тёмен лик сегодняшнего времени.

Кроме нас – кто сможет нам помочь?

 

* * *

Через поток ледяной

Перевозил конь меня,

Лопнул ремень стремянной,

Я и подался с коня.

 

Но за седло уцепясь,

Выровнялся на ходу:

Мне бы еще и пропасть

Здесь – на таёжном броду!

 

Конь, рассекая волну,

Камни упрямо крушил.

Слились, казалось, в одну

Две наших тёплых души.

 

Выбрались мы на обрыв,

А за спиной у меня

Бился поток, что открыл

Верность и силу коня.

 

* * *

Я не ломлюсь в чужие двери.

Вопрос со средствами решён:

Четвёртый год пенсионерю –

И это, братцы, хорошо!

 

Я сын крестьянский и советский,

К труду привычный – не к деньгам.

Люблю страну мою по-детски

И не терплю соседей гам.

 

И мне ли каяться по жизни,

И тут и там винить судьбу?

Не нужно мне заёмных истин,

А кто полезет – зашибу!

 

Манерам приторным и «тонким»

Я никогда не пел хвалу…

Мне дров берёзовых бы звонких

Да килограмм на пять колун!

 

Умею стог поставить добрый,

Взобраться на гору могу.

Я – русский. Мы народ особый –

Я это в сердце берегу!

 

ЯЩЕРКА

Ящерка на грядке огуречной,

Изумрудно-юркая моя,

Распласталась чудно и беспечно,

Словно отраженье бытия.

 

Словно то, о чём всегда мне пелось,

Будто самый драгоценный миг.

И она ко мне уж пригляделась.

Да и я к ней, кажется, привык.

 

* * *

Река, что стремниной крепнет –

Будто табун рысаков

Несётся. Бурунов гребни

Касаются облаков.

 

И падает вдруг в ущелье,

И разбивается вдрызг.

Немыслимо каруселя

Под песню камней и брызг.

 

Несётся, как заклинает…

Ей весело на краю!

Как это напоминает

Беспутную жизнь мою.

 

СТРЕЛЕЦКИЕ ПАЛАТЫ

Вблизи Третьяковки в стрелецких палатах

Оконца-бойницы, овальные своды.

Теперь здесь музей старины, а когда-то

Я тут обитал в неспокойные годы.

 

Текли мои дни, не сказать, что напевно:

Вокзалы, бытовки, случайные встречи.

Ночлег по Москве я искал ежедневно –

И путь не всегда был удачей отмечен.

 

Но кто-то всё видит, и он же нас слышит –

Водою плеснуло на место пожарищ:

В стрелецких палатах с причудливой крышей

На вахте дежурил мой давний товарищ.

 

В хоромах с лепниной, разбитых на залы,

Тогда здесь работало пять учреждений.

А к вечеру в тереме жизнь замирала –

Чудесней я этих не помню мгновений!

 

Я коврик стелил, чтоб свернуть его утром,

Был дух благотворным и лёгкими своды,

И спал, как ребёнок, так сладко, как будто

Вперёд высыпался на многие года.