Сергей ЛУЦЕНКО. «ОСТАЁТСЯ РОДИНА СО МНОЙ…». О книге стихов Александра Нестругина «Упрямая речь»

 

Сергей ЛУЦЕНКО

«ОСТАЁТСЯ РОДИНА СО МНОЙ…»

О книге стихов Александра Нестругина «Упрямая речь»

 

Высокая и трагическая поэзия Александра Нестругина далека от камерности. Потому что в  ней – Река, и Река эта – не только Дон. Это Река судьбы – его, поэта, и нашей судьбы. А ещё в ней – небо. И – степь. И – отклик «близких и пока далёких». Какие уж тут ограничения! Тут от безмерности дыхание захватывает…

Она далека от камерности особенно сегодня, когда всеобъемлющая память поэта «вздымает век», поворачивает время вспять, поднимая народную залежь, и стремится бросить светлые зёрна будущего, чтобы они пустили спасительные корни. И это – на прорыв:

В истошном крике заполошном,

В ста тысячах визгливых «Я»!

Так рождается неизбежный, прямой, не затемнённый никакими ухищрениями вывод:

России нужно стать собою! –

И нет значительней идей…

И звать не к топору – к собору

Народ с кипящих площадей.

И стих Нестругина уже зовёт, влечёт – «К светлым чувствам и истинам ясным»…

Это – гражданская поэзия высокой пробы. Та поэзия, которая не требует личных наград (ибо в ней самой – высший смысл), но требует, мучительно требует – счастья для своей Родины. Растерзанной, распятой, оболганной…

Век минувший оболган –

Будто сдали врагам

И горящую Волгу,

И Мамаев курган.

Век оболган: карту минувшего пытаются перекроить, а то и стереть. Но он – жив. Жив – в сердце поэта, жив в миллионах сердец. Жив памятью и скорбью. Жив надеждой на торжество истины. И многие, многие, если бы они их знали, подписались бы под этими строками:

И вновь они встают передо мной,

Согретые победным алым стягом,

Не ставшие ни страхом, ни виной, –

Звезда, и серп и молот, – над рейхстагом.

Так Нестругин, всё понимая, горюя, прозревая, надеясь и каясь, в меру человеческих сил отдаляет от неоднородного, разобщённого народа гибельную точку невозврата, за которой – концесветный распад всех наших устоев…

…Горюя, в крике не зайдусь,

И, может, в дни прозрений трудных

Хоть тихих слёз от них дождусь –

Не напоказных, не прилюдных.

Хоть – молчаливой невражды…

И будет это «подаянье» –

Навек ли, навсёды, завжды? –

Как траур. И – как покаянье.

Поэзия Нестругина всё чаще отходит от личного, самоуглублённого, пусть даже и неотделимого от земли и судьбы, прорываясь к народному, общественно-социальному, даже – политическому. И потому она вобрала в себя многое – и гагаринский клич, и имперскую обиду янычар, и даже – через отвращение – вобрала тёмный, хмельной шум истории, кривляния власти и «бешеных трибун слюну»…

И всё-таки, истерзанная, почти обречённая вместе со страной, – его поэзия сохранила чистоту, сохранила святое неумение возыметь, сохранила сокровенную речь отчих мест, которую не всякий вития услышит. А если и услышит, то сможет ли воплотить с той некрикливой болью и  суровой нежностью, с какой делает это Нестругин? Сможет ли так услышать и воплотить свою землю, не падкую, не клянущую, –

     …где чертит путь росинка

По лопуху – как след слезы.

И к грядкам клонятся косынки,

Платки, и даже – картузы.

Сможет ли – так пронзительно, неотрывно от страны принять и воспеть ухабистый просёлок своей судьбы, пылящий уже у самых созвездий…

А вот ещё – высоко исповедальное, знаковое:

Не надо золотых тиснений

Прилаживать на переплёт…

Я им чужой – такой несмелый,

Набравший многоточий в рот.

Я так касался строчек дрожко,

Так молчаливо словом жил,

Что даже имя на обложке

Пугает голосом чужим…

Да, золотых тиснений – не надо, сорного семени, коего ныне в избытке – не надо! А необходим Глагол – небесный, земной, вечный, надрывный, русский. И несмелые, застенчивые многоточия тончайшей лирики, какой немало в книге, – ему не помеха. А может даже – помощь?.. И пусть – «даже имя на обложке» вызывает некий мистический страх, всё же есть у поэта пересиливающая радость высшего порядка. Радость прозрения, радость выражения (хотя и «Нашлись слова не все ещё, не все…», – и слава Богу, что не все! Ненайденные, они и есть последний заслон от смертной горечи), радость причастности к родине, которая не хочет, да и не может с тобой распрощаться...

Так через всю книгу прямой, упрямой речью утверждаются – родина, и большая и малая, и поэзия. И нет меж ними зазора. Да, сшиты они суровым швом, и больно перебинтованы, и сукровица сочится. И всё же они – едины! Потому что они – жизнь…

Дышащая жизнью новая поэтическая книга Александра Нестругина непременно должна обрести своего вдумчивого, благодарного читателя. Дай Бог ей дороги – доброй и долгой!