ПРОЗА / Анатолий ПОДОЛЬСКИЙ. СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ. Рассказы
Анатолий ПОДОЛЬСКИЙ

Анатолий ПОДОЛЬСКИЙ. СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ. Рассказы

 

Анатолий ПОДОЛЬСКИЙ

СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ

Рассказы

 

ВЕРНОСТЬ ЛОВЕЛАСА

 

В детстве, когда я бывал в доме дедушки и бабушки, мне позволялось иногда заходить в так называемую летнюю комнату. Это было неотапливаемое помещение, пристрой к основному дому, где хранилось много старых вещей. Мое внимание всегда привлекали книги, которые ровными стопками были сложены в этой комнате на старой резной этажерке. Книги были старинные, с необычным шрифтом, в кожаных переплетах. Они были совсем не похожи на те книжки, которые я брал в сельской или школьной библиотеке. Как-то раз, вернувшись домой из такого гостевания, я спросил отца, что за книги лежат в этой летней комнате? Отец, немного подумав и закурив самокрутку, рассказал мне историю о родственнике, которому мой отец приходился внучатым племянником, Дмитрии Павловиче.

Дмитрий был старшим из трёх сыновей у Павла Ивановича Подольского, и ему надлежало унаследовать основное поместье зажиточного отца-крестьянина, но Дмитрий не захотел оставаться в своей деревне, и когда ему исполнилось 14 лет, вместе с заезжими купцами отправился в Санкт-Петербург. Дело было в конце 80-х годов ХIХ века. Трудно сказать почему, но Павел Иванович, известный в округе своими патриархальными взглядами, отпустил старшего сына попытать счастья на чужой стороне. Более того, он сумел дать Дмитрию тот уровень образования, который был возможен для мальчиков того времени. Поэтому, прибыв в столицу российскую, Дмитрий не оказался не у дел, а был пристроен с помощью купеческих рекомендаций в лавку одного из предприимчивых торговцев.

 Жил Дмитрий на постое в хозяйских хоромах и вскоре, благодаря своей природной смекалке и честолюбивым замыслам, зарекомендовал себя незаменимым работником, умевшим разговаривать вежливо и учтиво с покупателями, доброжелательно и уважительно с хозяином и его семейством. Дмитрий проявлял несвойственный его сословию вкус в одежде и, идя в город, одевался не как приказчик, а как господин. Учитывая, что черты лица его были тонкими, выразительными и нравились женщинам, а приобретенные манеры позволяли общаться с людьми высоких сословий, вскоре молодой человек стал бывать не только в театре, на обедах в купеческих семьях, куда его охотно приглашали как потенциального жениха, но также его можно было видеть и среди молодых людей из дворян, с которыми он охотно заводил знакомства. Ему нравились их манеры, образованность и определенное свободомыслие, которое всегда присутствует в кругах молодых образованных людей.

Одним словом, когда Дмитрию исполнилось 22 года, он был не просто старшим приказчиком и распорядителем в одной из самых больших книжных лавок Санкт-Петербурга и жил в отдельной просторной комнате в центре города, он был ещё и успешным заядлым ловеласом. Вместе с компанией молодых людей его часто можно было видеть на различных вечерах разночинного стиля.

К дамам, в своих многочисленных и коротких романах, он относился легко и непринужденно, не обременял себя какими-либо обязательствами и всегда говорил, что непременно женится на богатой и обязательно красивой дворянке, перейдет на государеву службу, выслужит дворянское звание и будет богат, уважаем и знаменит. Учитывая незаурядную личность Дмитрия, можно предположить, что всё бы так и сложилось, если бы не его величество случай.

Однажды в Опере Дмитрий увидел в одной из лож ослепительной красоты молодую женщину, окруженную тремя дамами и сопровождавшими их двумя офицерами.

– Даже не думай, – сказал ему Алексей Куранов, поручик, приятель Дмитрия, служивший в штабе, сидевший рядом с ним и знавший все любовные наклонности, завидные способности и амурные шалости Дмитрия. – Это молодая жена генерала Разбросаева, графа. Она даже в свете редко появляется. Больно ревнив генерал. Сейчас он с полками на полевых учениях. Вот Натали и приехала в Оперу в окружении своих родственниц. По-другому нельзя.

– Но представить меня как-то можно? – стал горячо убеждать Дмитрий. – Или одну где ее встретить? Дальше я все сделаю сам. В долгу не останусь. С меня – ящик шампанского.

– Ладно, – согласился Алексей. – Моя кузина Мария Граевская знакома с племянником генерала, бывает в их доме, и я тебе кое-что расскажу, но дай слово: я здесь ни при чём.

Уже после спектакля, не спеша прогуливаясь по гранитной набережной Невы, где уже горели не только газовые, но и первые в России электрические фонари, Алексей рассказывал:

– Летом Натали почти все время живет не в Санкт-Петербурге, а в загородном доме, где полно слуг, нянек и мамок. Туда на карете часа полтора езды, верхом конечно быстрее. В солнечные дни, перед обедом она ходит купаться на небольшой пруд в их поместье. Её всегда сопровождает многочисленная, исключительно женская свита.

– Почему только женская?

– В этом и секрет. Натали купается без ничего. В общем, голой.

Уже через два дня Дмитрий был на пруду возле загородного дома графа. День был жарким, солнечным, и он в тени густых зарослей на берегу пруда сидел тихо и незаметно. Женская процессия появилась неожиданно, хотя именно этого момента и ждал Дмитрий. Окруженная говорливыми няньками и тётками с зонтиками, Натали в белом кружевном платье подошла совсем рядом к камышам, где прятался Дмитрий, сняла с помощью нянек платье, сорочку, и, оставшись без ничего, шагнула в воду. Этот шаг обнаженной прекрасной молодой женщины, решительно направившейся в чистоту озерной глади, совершенно снес голову молодому повесе. Он видел немало обнаженных дам, но, как правило, в их же женских будуарах или в его апартаментах. Но на фоне девственной июльской природы изящная стройная фигура Натали показалась ему верхом совершенства, а её непринужденное бесстыдство только усилило его влечение.

Натали плавала, наслаждаясь обволакивающей и ласкающей её тело прохладой воды, беспечно улыбаясь пению птиц и щебетанию тёток на берегу. Она смирилась с расписанной до мелочей жизнью замужней дамы, когда вышла замуж за статусного генерала. Мужа выбирал её отец, еще более знатный дворянин, служивший при дворе и убедивший её выйти замуж за генерала Разбросаева. Якобы сделать это надо было во имя их рода, чистоты крови и чуть ли ни ради отечества.

Натали была единственной дочерью в семье, она получила прекрасное образование в духе того времени, но даже выйдя замуж, оставалась этакой романтической девушкой с мечтами и грёзами, о которых даже лучшим подругам рассказать нельзя.

 Её любили родители, оберегали от всех невзгод, да и в новой семье её приняли как родную, позволяя некоторые капризы, как например, купание в редкие жаркие дни.

Затаив дыхание, Дмитрий наблюдал, как Натали одевали няньки и как она, закрытая со всех сторон от солнца зонтиками, неторопливо удалялась от пруда.

Вечером дома Дмитрий долго и молча сидел на диване, отказался от ужина и вдруг понял, ему сегодня не уснуть. Впервые в жизни он осознал, что не уснет из-за женщины, не в объятиях страсти, а в думах и мечтах о прекрасной даме, покорившей его сердце. План созрел мгновенно, осенив его своей безрассудностью, но в этом и была основа его бесшабашной идеи.

Утром на службе хозяин, Кирилл Афанасьевич, спросил своего управляющего, чем он так опечален. Не случилось ли чего с родными в деревне? Дмитрий рассказал, что видел в театре молодую жену генерала Разбросаева и был поражен её красотой.

– Да ты, я смотрю, мечтатель! Не про тебя честь!

– Это почему же?

– Да потому, что на такого как ты, она и не посмотрит. Да и замужем она. По христианским законам большой грех мужу изменить.

– Это почему же не посмотрит? А если посмотрит? Давай на спор!

– Давай! – тоже разгорячился Кирилл Афанасьевич. – Где это видано, чтобы дворянка с простолюдином связалась?! Добьёшься свидания с госпожой – забирай лавку. Отдам. А если нет, год без жалованья работать будешь. За еду. Вишь, что надумал. Я тебя образумлю!

Книжная лавка была не единственным доходом именитого купца, но стоила больших денег. Оба это знали. А потому спор был нешуточный, настоящий. Они ударили по рукам, и каждый занялся своим делом.

Вечером Дмитрий ещё и ещё раз прокручивал детали своего плана. Отступать было некуда.

Через день он верхом на лошади приехал к поместью графа, привязал поодаль коня и стал ждать процессию на пруд. Но он уже не прятался в зарослях, а находился в паре сотен метров от пруда, где обычно купалась графиня. Как только Натали отплыла подальше от берега, Дмитрий побежал к месту, где стояли мамки и няньки и громко закричал: «Пожар! Пожар! Господский дом горит, полыхает! Все горит!».

Няньки и мамки, приподняв свои юбки, с криками и шумом тотчас убежали к дому графа. Натали, неожиданно оставленная своей свитой, растерянно смотрела им вслед.

– Что случилось? Кто вы? – обеспокоено спросила она.

– Простите меня, Наталья Андреевна. Это я отослал ваших нянек и девок.

– Зачем?

– Мне нужно с вами объясниться. Я влюблен в вас и не могу более молчать об этом.

Немного успокоенная таким оборотом, но все ещё рассерженная, Натали улыбнулась снисходительно.

– Да позвольте же мне одеться. Отойдите в сторону.

– Да, конечно. Ваше платье.

Пока Натали, раздосадованная и обескураженная, одевалась, Дмитрий, стоя за кустами, декламировал стихи. Голос у него был поставленный (в юности пел в церковном хоре), стихи он знал, любил их читать, а потому получилось всё экспромтом, но мило и романтично.

Дмитрий представился, рассказал, где он впервые увидел Натали и протянул ей новую, только что привезённую из Парижа книгу модного светского писателя.

Молодой человек неожиданно предстал в глазах графини не в виде бесцеремонного нахала, а как влюбленный романтик, герой её книг, грез и мечтаний.

– Разве вы, Дмитрий, не могли использовать другие, более привычные способы для знакомства с дамой? – Натали всё ещё испытывала неловкость и смущение.

– Я хотел, я интересовался. Но вы живёте замкнуто, редко бываете в свете. Мне сказали, что представить меня вам – это просто невозможно.

– Люди нашего круга склонны к преувеличению. А вы действительно любите читать и знаете русских и европейских авторов? Сейчас так много новых имён в поэзии и литературе. Что скажете о стихах святейшего князя? Представляете, член императорской семьи пишет лирические стихи, – Натали говорила беспрестанно, стараясь оправиться от смущения.

Через несколько минут их разговора графиня встрепенулась:

– Мы не можем долго здесь находиться. Сейчас вернутся мои нянечки, и будет скандал. Уходите, Дмитрий. Нет, подождите! У вас есть знакомые, которые представлены нашей семье?

– Да, Мария Граевская…

– Мы по четвергам принимаем. Передайте Марии, что она приглашена с вами.

 Дальнейшие события развивались стремительно, по классической схеме: взаимный интерес молодых людей перерос в увлечение, увлечение в страсть и, спустя несколько недель, они стали любовниками.

Дмитрий был счастлив, все реже бывал на светских мероприятиях и вечерах. Натали вся светилась, была весела и приветлива с окружающими. Даже к своему суровому мужу она стала относиться не просто уважительно, но даже с какой-то теплотой и нежностью. Генерал, уверовавший, что жена его стала более к нему благосклонной, осыпал её подарками. И всем было хорошо и замечательно. Но долго это длиться не могло.

Как-то неожиданно для Дмитрия, Кирилл Афанасьевич напомнил ему об их споре.

– Я тебе, Дмитрий Павлович, жалованье исправно плачу. А, похоже, должен ты работать без содержания. Что молчишь? Сказать нечего?

Здесь бы Дмитрию принять простецкий и виноватый вид, объяснить хозяину, что погорячился он тогда, виноват, кается. И Кирилл Афанасьевич, скорее всего, посмеялся бы и простил своего управляющего. Но характер молодого человека не позволил сделать этого.

– Нет, содержание я не зря получаю. И спор я выиграл.

Изумлённый купец аж дар речи потерял.

– А чего молчал?

– Так разговора больше на эту тему не было. В общем, лавка должна мне перейти. Уговор дороже денег.

Кириллу Афанасьевичу ничего не оставалось, как согласиться, но он потребовал доказательств.

– Кирилл Афанасьевич, побойтесь Бога! Неужели вы думаете, что я вас обманываю? В пятницу, в четыре часа по полудню у нас с графиней свидание у неё в доме. Я в таких случаях незаметно прохожу через сад и чёрный ход. И видит меня только одна верная служанка.

Дмитрий почему-то сдвинул время назначенного свидания на целых два часа.

– Ладно. Я бумаги подготовлю. Слово свое сдержу, если все так, как ты говоришь.

Кирилл Афанасьевич был человеком старой закалки, слово своё ценил, но вот так по-глупому на спор отдать лавку! Это было слишком.

В четверг вечером он написал записку и послал ее с утра нарочным в штаб, недалеко от адмиралтейства, генералу Разбросаеву, где, как анонимный доброжелатель, сообщал о предстоящем свидании его жены с любовником.

В этот день Дмитрий в покоях Натали был, как никогда, нежен и растроган. Признавался в любви, смотрел в глаза и снова, как при первой встрече, читал стихи.

Два часа пролетели незаметно и они уже собирались прощаться, но неожиданно верная служанка Пелагея, единственная знавшая об амурных делах хозяйки, вбежала в комнату и сообщила, что генерал в доме и вот-вот нагрянет в покои графини. Натали не растерялась. Пригодился богатый запас сюжетов из книжных романов.

– Садись на корточки, пригнись, – сказала она любовнику. И как только Дмитрий это сделал, уселась на него, как на стульчик и широким веером юбок накрыла сверху молодого человека.

– А ты, Пелагея, книжку мне подай и сама рядом на стул садись.

Когда генерал вошёл в комнату, Натали, подняв голову от книги, спросила его:

– Вы, Владимир Константинович, уже без стука в женские покои входите? Да вы бледны. Здоровы ли? Не заставляйте нас переживать. А я вот книгу с обеда читаю. Рекомендую вам.

Генерал был несколько смущен.

– Простите, графиня. А где же ваш гость?

– Какой гость? Вы же знаете, после обеда мое личное время: отдых, прогулки, чтение. Я в эти часы никого не принимаю. Право, вы сегодня странный.

Граф поцеловал жене ручку, попросил прощения за бестактность, вышел из дома, сел в карету и уехал.

Прощаясь с Дмитрием, Натали попросила:

– Нам надо быть осторожнее. Увидимся через неделю. Пелагея поможет тебе зайти и уйти незаметно.

Через день Дмитрий спросил Кирилла Афанасьевича о бумагах на лавку.

– Да готовы они почти. Я тебе дарственную оформляю. А как свидание прошло?

– Представляете, генерал приезжал. Но мы его перехитрили.

И Дмитрий рассказал, как он сидел под юбками графини.

– Что, теперь, наверное, туда не ногой? Генерал-то ведь в Сибири сгноить может.

– Нет, Кирилл Афанасьевич. Охота пуще неволи. Больно мила мне Натали. Не смогу без неё. Через неделю снова у неё буду. Мы так договорились.

В четверг снова купец писал записку и снова нарочным с утра в пятницу послал генералу в штаб. Он подробно расписал, как жена одурачила генерала и где находился искуситель во время неожиданного визита графа в покои жены. Генерал был озадачен. С одной стороны, он не хотел выглядеть смешно, как в прошлый раз, ведь он не видел причин не доверять жене, с другой стороны, аноним писал убедительно.

В четыре часа по полудню он в сопровождении взвода всадников приехал к своему загородному дому.

 – Окружите дом. Никого не выпускать. Всё обыскать. Кто найдет постороннего или чужого – награда.

Сам граф вбежал в покои жены. Натали сидела на табуретке и читала. Генерал подошёл к ней, схватил, приподнял и стал шарить руками среди её многочисленных юбок.

– Что вы делаете, граф?

– Говорите, где он?

– Кто – он? Помилуйте! Объяснитесь!

– У вас есть любовник. И я его найду.

Солдаты обыскали весь дом. Перепуганные слуги прятались по углам, но солдаты, надеясь на награду, каждого волокли к генералу и показывали. Генерал плевался и, наконец, немного успокоившись, снова зашел к Натали. Но графиня не хотела слышать никаких извинений, плакала и грозила всё рассказать папеньке.

Обескураженный и рассерженный генерал вынужден был удалиться.

Через день лавка была передана от Кирилла Афанасьевича Дмитрию Павловичу, бумаги все оформлены и уже равные партнеры сидели за бутылкой французского вина.

– Так неужели генерал так ни о чём и не догадался? – спросил Кирилл Афанасьевич.

– Догадался. И ещё как! Весь дом солдаты перетрясли. Граф в юбках Натали меня искал. Только я в это время в сундуке в его кабинете прятался. В сундуке этом он ценные бумаги и деньги хранит. Сколько богатства! Едва я вместился. Натали меня купюрами присыпала, конечно, но если бы сундук открыли – конец мне.

– А дальше что будешь делать?

– Денег прикоплю. Дом построю. Натали говорит, жениться мне надо. Пока не до свиданий будет. Да и она встревожена. Но надо с ней попрощаться на время, как положено. В пятницу через две недели тайком съезжу. Хотел в четверг официально ехать с Граевской к ним, но, чувствую, расстаемся надолго, хочу увидеться тет-а-тет.

В очередном послании генералу Кирилл Афанасьевич подробно описал, где находился любовник его жены во время тщательного обыска. И генерал решил раз и навсегда покончить с этой историей. Слух о том, что он устроил обыск в собственном доме, уже расходился по светским салонам и ему светила слава рогоносца. Генерал мог стать посмешищем. Поэтому ещё накануне, незаметно, он увез из загородного дома сундук с ценным содержимым, оружие, серебро и свой гардероб.

В пятницу после обеда дом был окружен двумя взводами солдат.

– Закройте все входы и выходы. Под окнами поставьте солдат, а теперь пусть вынесут всех животных, собак, кошек. Пусть выходят слуги.

Через единственный оставшийся выход после слуг вышли и все домашние.

– Теперь заколачивайте все окна и двери. И поджигайте дом.

Солдаты побежали исполнять приказ. Натали упала перед мужем на колени.

– Граф, вы совершаете опрометчивый поступок! Но если вы решили сжечь наш дом – пусть будет так. Прошу об одном: в доме иконостас византийский, привёзенный моим отцом из последней военной кампании. Это не военный трофей, а священная церковная реликвия. Церковь нам не простит. И государь разгневается.

Генерал знал, на что способна церковь, если дать ей повод быть заподозренным в бесовщине, и дал команду солдатам:

– Вынесите иконостас.

Четверо солдат тотчас вытащили короб, обставленный древними иконами.

– Ружья наготове! Поджигай! – скомандовал генерал, и дом заполыхал.

Плач слуг, нянек и мамок огласил округу.

– Замолчать! – крикнул генерал. – Кто взвизгнет, бить нагайками. Иначе не услышим крик супостата перед тем, как он живьем сгорит.

Сцена, что была сразу после пожара, впечатляла: вокруг пепелища стояли потрясенные люди, кто-то тихо плакал, кто-то крестился, но в большинстве своём стояли молча. А чуть погодя все домашние и слуги как-то тихо переезжали в большой дом в Петербурге. Дмитрий же затемно благополучно выбрался из иконостаса и тоже вскоре был у себя в квартире.

Через два дня к нему пришел взволнованный Алексей.

– Дмитрий, тебе бежать надо.

– Зачем? Дом сгорел, никого не нашли. Натали чиста перед мужем. В чем меня могут обвинить?

– Граф оказался хитрее. Он приказал задержать последнего нарочного. Тот вчера на допросе назвал автора записок. Надеюсь, ты понимаешь, что Кирилл Афанасьевич о тебе сразу и всё расскажет. Не сегодня-завтра тебя арестуют. По любому поводу. Заставят, например, Кирилла Афанасьевича донести, что ты угрозами забрал у него лавку, и сошлют в Сибирь. Бежать надо. Карета под окнами. Возьми самое необходимое. Карету с лошадьми оставь на первом постоялом дворе. Я потом заберу.

Дмитрий осознал всю серьёзность своего положения. Раздумывать было некогда. Погрузил вещи в экипаж, собрал две связки книг, наиболее дорогих ему, написал доверенность Алексею на управление имуществом.

– На штаб не пиши. Письма шли только на мой дом, что у Собора. В Петербург не суйся. Генерал не успокоится. А я с лавкой разберусь, и деньги тебе передам, найду способ. Не тужи. Ну и погуляю, малость, за твоё здоровье. Чай мне, как посреднику, не пожалеешь.

– Спасибо. Дай Бог свидимся. Кланяйся кузине своей Марии. Вот записка. Пусть, когда всё успокоится, и Натали снова будет бывать в свете, ей передаст. Не поминай лихом. Отгулял, видно, я свое.

Друзья обнялись. Через несколько дней Дмитрий был уже в доме своего отца. Родные ахали, рассматривая его сюртуки из дорогого сукна, белые рубашки, кожаные сапоги и башмаки с бантиками. А когда Дмитрий продемонстрировал им большой чёрный зонт, красивую трость и дорогую шляпу, они и вовсе решили, что Дмитрий Павлович – настоящий барин.

 Спустя какое-то время Дмитрий женился на девушке из соседней деревни. Деньги, вырученные от продажи книжной лавки или ту часть, что осталась, Алексей передал через знакомых купцов Дмитрию Павловичу. На эти деньги Дмитрием и его братьями Иваном и Александром была открыта сапожная мастерская, а потом и школа, где дети обучались не только грамоте, но и ремёслам.

Каждый год зимой, в розвальнях, с ног до головы укутанный в тулупы, Дмитрий Павлович уезжал на две недели в губернский город. Что он там делал и зачем ездил, он не рассказывал, но известно, что в те годы в городе открылись женские педагогические курсы, попечителем которых была графиня Наталья Андреевна из Петербурга. Зимой она всегда приезжала почти на месяц из столицы, причём не просто инспектировала новое учебное заведение, а всячески помогала тамошним девушкам-институткам. Дмитрий Павлович возвращался из города всегда с подарками, особенно для женской половины родственников.

Вскоре у Дмитрия и его жены Марины родилась дочка Евгения.

Больших успехов в делах Дмитрий более не достиг. Постепенно всю мастерскую он передал младшему брату Александру, а сам всё больше занимался школой. Так и остался он в памяти земляков щеголем, ходившим в перчатках, и тем, что все деревенские жители ждали лета, а Дмитрий Павлович всегда с нетерпением ожидал наступления зимы.

 

 

СЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ

 

Каждый мечтает о счастье. У любого из нас, живущих на белом свете, свои потребности, желания, тайные мечты и амбиции. Но что такое счастье?

 Философские трактаты, объяснения психологов, литературные труды, потуги политиков, где бесспорно имеется немало замысловатых фраз и умных толкований, – не могут дать полного и ясного объяснения. Но для отдельного человека счастье вполне конкретно.

Погожим апрельским днём я с дочкой Катей и внуком Алёшей ехал на машине из Йошкар-Олы в небольшой северный городок Никольск Вологодской области. Когда мы отправляемся в подобные путешествия, то в пути разговариваем, загадываем загадки, читаем стихи и даже поем. Большей частью это удел пассажиров, но и сам я иногда увлекаюсь и рассказываю за рулем что-либо интересное для членов семьи. В этот раз я вспоминал и рассказывал спутникам, как впервые приехал в Йошкар-Олу. В этом городе жила моя старшая сестра Рая, и когда я после окончания первого курса Мурманского пединститута поехал на летние каникулы домой – на Вологодчину, то решил сначала навестить свою сестру в Йошкар-Оле. Это было в июне 1971 года.

Поезд Москва – Йошкар-Ола, на котором я ехал тогда, после станции Зеленый Дол шел очень медленно, останавливался на всех маленьких станциях: Илеть, Шалангер, Суслонгер, Сурок, Куяр. В томительном ожидании я смотрел в окно. Наконец наш очень «нескорый» поезд прибыл в Йошкар-Олу.

Сестра заранее предупредила меня, что не сможет встретить, и сказала, где будет находиться ключ от квартиры, а также объяснила, как доехать от вокзала до Дубков (так и сейчас называется район города, где тогда проживали преимущественно семьи военнослужащих), где сестра жила со своей дочкой Марианной. Рая работала недалеко от своего дома в организации, расположенной тоже в Дубках, и я, приехав, оставил вещи в квартире, пошел к Рае на работу. Вечером мы взяли Марианну из садика, ужинали, пили чай, обмениваясь новостями и впечатлениями.

На другой день я поехал в центр города знакомиться со столицей Марий Эл. Йошкар-Ола утопала в зеленых деревьях и кустарниках, везде был аромат цветов и естественная свежеть от бесчисленного количества пышных веток, которые прикрывали тротуары от солнечного зноя. Прибывший из Заполярья, я был поражен этим зеленым великолепием. Впечатлило меня и явное присутствие нетронутой природы в черте города. На месте нынешнего Сомбатхея (район города Йошкар-Ола) находились озера и болота, окруженные кустарниками и деревьями. В этих естественных водоемах, которые весной заливали водой всю округу, плавали дикие утки. Дендросад и Сосновая роща тогда были визитной карточкой города. Через Сосновую рощу к плотине народ всех мастей ходил загорать и купаться. Вечерами в выходные дни молодежь собиралась на танцплощадке «Улыбка». Большой удачей считалось побывать на концерте ВИА Мари. Яркие костюмы, громкий звук стереофонических колонок, лирические мелодии в исполнении молодых музыкантов очаровывали зрителей. Тогда ВИА Мари был на пике своей популярности, музыкальный коллектив постоянно гастролировал по стране и в республике Марий Эл концерты давал нечасто.

На другой день моего пребывания в Йошкар-Оле сестра предложила мне перевестись из Мурманского пединститута в Марийский политехнический. Сказала, что, возможно, уедет в Оренбург, поэтому какое-то время я могу жить в ее квартире. Утром я поехал в Политех на площадь Ленина и, пообщавшись со студентами и встретившись с деканами разных факультетов, сделал свой выбор на инженерно-экономическом. Мне было вручено официальное письмо за подписью декана факультета в адрес ректора Мурманского пединститута с просьбой оформить все необходимые документы для перевода в Марийский политехнический институт.

Выйдя из института, я шел по проспекту Гагарина в сторону фонтана и был полон впечатлений. Мне все нравилось: парки, скверы, фонтаны, здания и люди. Город мне казался очень красивым, современным, и я был рад, что буду здесь жить и учиться.

Всё так и получилось. Я съездил в деревню к родителям, а в августе оформил в Мурманске документы по переводу на второй курс Марийского политехнического (ректор пединститута недовольно поворчал, но всё что нужно сделал). Соответствующий приказ был подписан, и к началу учебного года я снова прибыл в столицу Марийской республики и уже надолго. С той поры прошло около сорока лет. Йошкар-Ола стала для меня родным городом, где прошли основные этапы моей карьеры и творческой деятельности. Сам город за это время изменился до неузнаваемости. Новые мосты через реку Кокшагу, великолепные дворцы, златоглавые храмы и просто красивые здания придали столице Марий Эл облик европейского города со своим имиджем и особенностью. Здесь мой дом и семья. Здесь выросли мои дети. Сейчас, бывая в разных регионах и странах и сравнивая благоустройство территорий, архитектуру и различные коммуникации городов, надо признать, что Йошкар-Ола достойно выглядит в этом сравнении.

Все эти годы, проведенные в Марий Эл, я не забывал о своей малой родине, где прошло моё детство. В тридцати километрах от небольшого города Никольска Вологодской области стоит наша деревня Подольская, где жили мои родители, деды и прадеды. Деревня стоит в чудном по своей красоте месте, на берегу речки Шарженьги, в которой на удивление водятся ещё настоящие раки, пусть не такие крупные, как в детстве, но водятся. И как только представлялась возможность, я стремился побывать на родине; как правило, со мной ехал кто-нибудь из домочадцев.

В Никольске сначала ехал в администрацию, к главе района, чтобы передать одну-две просьбы жителей деревни, которые в свою очередь просили меня по телефону (благо у всех сейчас сотовые) посодействовать в решении разных насущных потребностей деревенской жизни: сделать новый навесной мостик через речку, отремонтировать дорогу на кладбище, вырыть колодец, подключить фонари на деревенской улице. Я исправно передавал жалобы и просьбы и, несмотря на то, что в наше время это не является правилом, они практически все выполнялись. Благодарный народ нашей округи проникался уверенностью, что опробованный канал связи действует, и снова обращался. И хотя за эти годы руководители района время от времени менялись, порядок моих к ним визитов не поменялся.

Изменился сам Никольск. Во времена моего детства жители окрестных деревень называли его уважительно – Город. Если нужно было побывать в райцентре, то говорили: «Поехал в Город». Тогда на улицах не было асфальта, а тротуары были деревянными и довольно узкими, но здесь была «городская» атмосфера: женщины ходили в платьях, а не в деревенских сарафанах, работал рынок, парикмахерская, ателье, в киоске можно было купить мороженое, а по субботам в парке молодежь танцевала под радиолу.

 Главным транспортным узлом был аэропорт – здесь всегда многолюдно, с билетами были постоянные проблемы, особенно в летнее время, и знакомство с кассиршей аэропорта считалось необходимым и престижным.

Сейчас уже и не подсчитать, сколько раз я взлетал и приземлялся в качестве пассажира с Никольского аэропорта, но прилететь было полдела. В распутицу автобусы не ходили, да что там автобусы, в дождливую погоду в некоторые деревни можно было проехать только на гусеничном тракторе. Бывали случаи – на тракторе молодожены в сельсовет регистрироваться приезжали.

Сейчас Никольск имеет все признаки цивилизации: асфальтовые дороги, респектабельные магазины, коттеджи, которые образовали новые улицы, и многочисленные иномарки, которые можно встретить на любой улице. Молодежь танцует в кафе, а потребность в аэропорте и вовсе исчезла.

 После администрации, уже по литературным делам я заходил в редакцию районной газеты, в библиотеку, иногда в школу, где местные энтузиасты и хранители литературного музея Муза Вячеславовна Береснева и Галина Леонидовна Сурина организовывали мне встречи со школьниками, на которых я с превеликим удовольствием читал свои стихи и рассказывал о других городах и странах.

 Как правило, в день приезда я звонил Горбунову Геннадию Александровичу, руководителю агрофирмы имени Павлова, и если он был в офисе, старался с ним встретиться. Этот удивительный человек несмотря на занятость всегда тепло и гостеприимно встречает меня и мою семью. Несколько лет Геннадий Александрович руководил районом, а затем возглавил агрохолдинг, который является крупным и успешным не только в районе, но и в области. Общаться нам всегда легко еще и потому, что еще наши родители, несмотря на то, что жили в разных деревнях, расположенных довольно далеко друг от друга, были в дружеских отношениях.

Совершив необходимые визиты, мы только к вечеру, завернув по дороге в Павловский магазин на выезде из Никольска и набрав всяческих продуктов, приезжали в деревню, которая, несмотря на свои небольшие даже по здешним меркам размеры, перенесла раскулачивание тридцатых годов, пожар, уничтоживший большую часть домов в 1943 году, укрупнение колхозов в пятидесятые, перестройку восьмидесятых и последующую ликвидацию колхозов в конце прошлого – начале нынешнего века. Она, так много потерявшая, в духе чисто русского характера простила всех и продолжала жить своей совсем не бурной, но такой милой жизнью.

У мамы в деревне мы проводили несколько дней, досыта полакомившись блинами, ягодами и местными щами из мяса и овсяной крупы, непременно успев поправить забор, починить крышу, наколоть дров, покрасить ограду, а летом конечно вдоволь накупавшись в речке, возвращались в Йошкар-Олу.

 В этот раз мы выехали по известному маршруту в Вологодскую область в конце апреля.

Погода была не просто чудесной, она благоухала всеми красками весны, которая в этом году была не ранней по срокам, но быстро созревшей, что не оставило никаких шансов ушедшей зиме на реванш в виде обычных холодных утренников. Уже часов с восьми утра было необычайно тепло, а начинающие зеленеть, стоявшие вдоль дороги деревья радовали глаз после зимних, снежных пейзажей.

В машине негромко играла музыка, что не мешало нам вспоминать наши предыдущие поездки и связанные с ними интересные истории, или как нынче говорит молодое поколение – приколы, мы разгадывали кроссворды, которые Катя предусмотрительно взяла с собой, и угощались бутербродами из специального походного саквояжа – гибрида сумки и холодильника. Время от времени мне приходилось отвечать на вопросы:

– А бабушка поедет с нами в город?

– А сколько дней мы будем в деревне?

– А мостик через речку не унесло?

Так мы проехали Килемары, Шарангу, Тонкино, Урень и Ветлугу. Шарью миновали по новой объездной дороге. Что и говорить, с тех пор как построили новую дорогу, наше обычное путешествие до жемчужины Северных Увалов, так иногда называют Никольск, через Кострому, Ярославль и Вологду в полторы тысячи километров сократилось до пятисот.

Нам уже не было необходимости делать тысячекилометровый крюк с ночевкой в Макарьеве, в гостинице, располагавшейся в бывшем купеческом доме, с узкими деревянными лестницами, резными колоннами и мраморными вазами. После Шарьи мы мчались по новой, в несколько полос трассе и до наших родных мест оставалось совсем немного. Дети мои хоть и родились не на Вологодской земле, но с самых малых лет регулярно бывали в нашей деревне, и считают её родной.

По обеим сторонам от шоссе стоял русский северный лес, в котором смешались нарядные берёзы, строгие ёлки, подтянутые сосны; среди них можно было видеть ветки нежной рябины, безобидной ольхи, вездесущей осины и всё это, обрамленное кустами, мхом, ягодниками, составляло радугу свежести пробудившейся природы.

 Время от времени были видны штабеля древесины, заготовленной зимой новоявленными местными бизнесменами, беседки, сооруженные, как правило, студентами-практикантами из романтических соображений, деревянные щиты с утопическими призывами беречь лес, современные бензозаправки, где по ценам, как правило, выше западноевропейских, вашу машину заправят топливом любой марки, и просто стоянки для автомашин, где можно отдохнуть, перекусить и даже поспать.

Неожиданно мы увидели, что средь расступившегося леса расположилась большая поляна, на которую был съезд из асфальтового покрытия. Поляна, возможно, имела естественное происхождение, но впоследствии была расширена и облагорожена для каких-то конкретных, скорее всего коммерческих целей: может здесь кафе разместят, а может станцию техобслуживания, которые всюду растут подобно грибам в дождливую погоду. Но не это было нам интересно. Я слегка притормозил, повернул руль, и мы остановились посредине площадки, которая частично оказалась загрунтованной, но окруженная молодым, обласканным солнцем лесом, казалась естественным ландшафтом предгорий близких уже Северных Увалов.

 Мы вышли из машины, смотрели на начавшуюся покрываться зеленым цветом полосу леса, которая окружала нас, но не сужала пространство, а скорее наоборот расширяла его, уводя взгляд всё дальше вверх, где в голубизне неба плавно и невесомо плыли чуть розоватые от обилия света легкие облака.

Воздух, пресыщенно свежий, наполнял нас с каждым вдохом ароматом благоухающей чистоты русской природы. Ощущение единения с этими приодетыми деревьями, птичьим пеньем, которое милее музыки любого оркестра, капельками влаги, которые можно было разглядеть на кустах, потому что в них отражались солнечные лучи и они блестели как камушки жемчуга, раскиданные вдруг расшалившимся волшебником.

 Катя сначала смотрела на этот новый открывшийся нам мир, затем сделала несколько шагов и побежала. Она бежала, раскинув руки и немного покачиваясь, словно летела над этой поляной навстречу новой, ещё не известной, но такой прекрасной жизни. Это не была имитация полета птицы, это был сам полет, ведь птица вряд ли осознает уникальность и прелесть полета – это ее естественное состояние, а Катя летела своими чувствами, ее переполнявшими, которые позволяют ощутить в эти мгновения всю полноту жизни.

 Принятая и обласканная природой, с восторженными глазами, в которых отражалась бесконечность обволакивающего неба и безудержной красоты весны, она продолжала бежать, лететь или парить, с удовольствием воспринимая всё, что её окружало.

А природа, почувствовав ликование души человеческой, отдавала в знак благодарности струи свежести и тепла одновременно, которые можно почувствовать только в такие минуты единения с ней.

Катя бежала, источая бесконечную нежность и неподдельный восторг, так искренне радуясь и смеясь, что следом за ней так же раскинув руки и журча как самолет помчался Алёша, которому непременно нужно было догнать маму, а потом, развернувшись, они бежали уже вместе, завораживая своей непосредственностью и чистотой восприятия мира.

Где-то там в другом измерении остались мои заботы и неотложные дела. Ощущение себя на родной земле с самыми близкими людьми, которые восторженно делали круги, дарило бесподобные, непередаваемые чувства. Эти минуты счастья для меня не могут сравниться ни с высотой карьерной лестницы, ни с наличием благосостояния и даже с материализацией каких-либо творческих идей в виде книг и статей.

Такие моменты не могут быть бесконечными. Через несколько минут, пропитанные солнцем и воздухом, мы снова сели в машину и продолжили свое путешествие. Но эти минуты уже не сотрутся в моей памяти, как рука матери, которая гладила меня по голове, когда я бежал навстречу ей, возвращавшейся с сенокоса и упал, ободрав коленки; как первая любовь, которая навсегда осталась в юности, с ее несбывшимися мечтами; как последний школьный вечер, после которого мы уже никогда не собирались все вместе.

Их, эти дни и мгновения, нельзя вернуть, но они остаются с нами навсегда через воспоминания. Пусть они вспоминаются с грустью, но они дают нам ощущение жизни, которая приносит не только заботы, проблемы, обиды и разочарования, но и радостные минуты счастья.

 

 

ЧТО ЗА ЗВЕРЬ ТАКОЙ?

 

Маленький Андрейка сидел верхом на деревянной лошадке, изображая из себя настоящего наездника. Когда-то у лошадки внизу, на доске, на которой стояли её ножки, имелись маленькие колёса, и лошадку можно было катать по дому, но деревянные колёсики давно разломались, отвалились, и любимая игрушка стала не такой подвижной.

Когда в дом зимними вечерами на «беседки» собирались женщины, считай со всей деревни, Андрейке не разрешалось играть в шумные игры – поэтому он, как правило, возился со своей лошадкой. Эта большая деревянная игрушка была гордостью Андрейки и предметом завести других мальчишек.

Отец принес лошадку в дом, когда Андрейка был совсем маленьким, и благодаря ей он очень быстро научился ходить – сначала просто вставал, чтобы держаться за свою лошадку, а потом начал ее толкать; она двигалась и Андрейке, приходилось топать за ней, продолжая держаться за деревянного друга.

Дом, где жил Андрейка с родителями, был просторным, а его хозяева гостеприимными, поэтому вечерами часто деревенские бабы приходили к ним, рассаживались по лавкам, каждая со своей прялкой, отец зажигал еще одну керосиновую лампу, подвешивал ее к потолку, затем одевал теплый, но короткий бушлат, в котором пришел с войны, фирменную шапку-кубанку и уходил к дяде Матвею, где собиралась мужская половина деревни.

Мужики играли в карты, курили, рассказывали байки, а иногда даже скидывались «по рублику». Но скидывались на пару-тройку бутылочек крайне редко, время было тяжелое – конец 50-х годов прошлого века, и карманных денег тогда не водилось даже у справных мужиков.

Иногда в деревню «привозили кино» и тогда в большой избе дяди Матвея собиралась почти вся деревня, за исключением старух и слишком набожных баб. Но кино привозили редко, и в долгие зимние вечера у мужиков и женщин были разные интересы и отдельные компании.

Но был в деревне человек, который не жаловал вниманием односельчан и не приходил в задымленную от цигарок избу Матвея. Звали его Фрол. Он был вдовец, воспитывал двоих детей: мальчика и девочку, которые часто оставались у бабушки, в соседней деревне, куда ходили в начальную школу.

Фрол не был похож на деревенского мужика. Он закончил восемь классов, с положительной стороны зарекомендовал себя в армии, умело используя данный от природы командирский голос, учился на офицерских курсах, немного служил в чине младшего лейтенанта, но по какой-то причине был демобилизован и вернулся в деревню, правда, работать в колхозе не стал, а устроился заведующим складом в райпо. Часто ездил в районный центр, где кино показывали чуть не каждый день, а вдоль центральных улиц были проложены деревянные тротуары.

У Фрола была репутация бабника – он несколько раз после смерти жены приводил в дом женщин, чтобы у детей была мать, а у него жена, но все они задерживались ненадолго.

Дом Фрола, который находился в самом начале деревни, внутри был больше похож на городскую квартиру, чем на деревенскую избу. Работа на складе позволила Фролу обзавестись хорошей мебелью, покрасить полы не только в комнате, но и в сенях, детей прилично одеть, иметь запасы продуктов.

И хотя Фрол был несколько полноватым и не отличался какой-либо особой привлекательностью, романов у него, по деревенским меркам, было предостаточно, или как говорили в округе – через край.

Летом Фрол привез из города очередную претендентку на звание хозяйки. Эта была молодая красивая женщина с белокурыми волосами и странным для сельских жителей именем – Милена. Она не носила привычные для деревенских баб сарафаны, а ходила в платьях, туфлях и шляпке. Чай пила не из стаканов в подстаканниках, как было принято по местным обычаям, а из красивых расписных фарфоровых чашек с блюдцами. Она долго не могла научиться затапливать русскую печь и готовить в чугунках обеды. Но, в конце концов, ухваты с длинными деревянными ручками стали ей послушны, а еда, приготовленная новой хозяйкой, по слухам, была даже вкуснее, чем у коренных деревенских женщин, благодаря разнообразию блюд и приправам, которые использовала Милена.

В колхозе она не работала – неслыханное дело, но по хозяйству вскоре стала управляться, а дом содержала в чистоте. Правда деревенские бабы заходили к ней очень редко, хотя Милена была всегда вежлива и приветлива, но заставляла всех, кто входил к ним в дом, снимать обувь. Это не было принято в деревне, а потому, удовлетворив свое любопытство, её все оставили в покое, и даже бригадир не требовал от Милены ежедневно выходить на колхозную работу.

Андрейка иногда забегал во двор дяди Фрола, и если тетя Милена видела его, то разговаривала с ним и угощала конфетами, а пару раз он даже пил у нее чай.

Через полгода безоблачной жизни деревенского дон-жуана и городской барышни все вернулось на свои места. Фрол снова начал ходить налево. То ли переизбыток мужской силы, переданной ему по наследству, то ли постоянный поиск новых ощущений были этому причиной, но, одним словом, у Фрола появилась новая пассия в лице разведенки Любки. Конечно, в сельсовете при рождении её записали как Любовь, но никто ее так не называл, а звали все проще – Любка. Это была бойкая молодуха с черными волосами и каким-то убаюкивающим голосом.

Разводы в те времена были очень редки в деревне, тем не менее, молодой муж Степан оставил Любу вместе с маленькой дочуркой, сказал, что больше не вернется, и уехал на север. Люба жила с бабушкой Зиной, которая делала всю домашнюю работу и возилась с ребенком, пока Любка была на работе. Ничего предосудительного по деревенским меркам Люба не совершала, но её почему-то считали непутевой.

В неизбежных в деревне общениях с местными бабами Милена получила достаточно сведений о том, что Любка по делу и без дела бывает на райповском складе центральной усадьбы и что неожиданно у нее появились модные обновки: цигейка и сапожки. Сапожки, правда, были не зимние, и конечно Люба зимой их не носила, но от баб деревенских скрыть ничего нельзя, а тем более женский гардероб. На все вопросы и расспросы Милены Фрол или грубовато отшучивался или же просто не отвечал на «бабскую пустую болтовню». Но Милена не смирилась, несмотря на советы соседок, «не ищись, хуже будет, горбатого могила исправит, кобель он и есть кобель».

Накануне задуманного она сказала, что едет к маме в город на два дня и что пусть это время дети как всегда побудут у бабушки. Фрол хмыкнул, но не возражал. Когда Милена шла по деревне, направляясь к автобусной остановке, Андрейка с санками стоял возле своего дома, собираясь идти на крутой берег реки, укатанный санками и лыжами.

«Тетя Милена, а ты куда пошла? – спросил Андрейка. – Скоро вернешься?». Милена улыбнулась: «Скоро, Андрейка, совсем скоро».

Немного погодя сосед, вернувшийся из магазина, который был рядом с автобусной остановкой, сказал Фролу, что видел, как Милена садилась в автобус.

Вечером накатавшийся вдоволь на санках и хорошо покушавший Андрейка возился со своей лошадкой-игрушкой около печки-голландки. Зная, что вечером у них соберутся бабы, мама Андрейки загодя затопила печку, которая источала уютное тепло, а чугунная плита ее была раскалена докрасна.

Бабы пряли, сидя по лавкам, и беспрестанно кто-либо из них что-то говорил. Хотя в избе было тепло, но они, по деревенской привычке, сидели в валенках, а на плечах у них были наброшены полушалки и платки. Они судачили, шутили, ругали, смеялись. Иногда обращали внимание на Андрейку: как подрос, когда в школу, что больше любит – кобылку свою деревянную или санки? На этот вопрос Андрейка серьезно ответил:

– Лыжи.

– Лыжи? Так ведь у тебя их нет.

– Будут, – сказал Андрейка. – Папа сделает.

– Твой батько сделает. Руки золотые, не то что у некоторых: только что-нибудь заграбастать или баб чужих лапать.

– Ой, не говори, Санька, – вторила тотчас поддержавшая злободневную тему одна из женщин.

– Ведь Миля-то уехала в город, а детей отослала к бабке. Не дай бог, Любка к Фролу убежит. Как бы греха не вышло.

– Да уж, не повезло Милене. И зачем за него пошла? А ведь хоть и не знает деревенской работы, городская совсем, но справная, культурная, детей обихаживает. Вот ты, Вера, спорила, что успокоится Фрол при Милене, а я говорила нет. Что теперь скажешь?

– Так почему Милена Любке волосы не повыдергивает? Вот мне доведись: пришла бы на дом к Любке и отлупила бы её, что есть мочи.

– Так Милена ведь худенькая и скандалить не умеет. Она, поди, и слов-то ругательных не знает вовсе.

– Да, бабы, никогда не слыхивали мы, чтобы она ругалась. Видно не умеет.

– Ой! И не говори. Не бойкая совсем. Разве можно такого мужика одного оставить? Может Любка уже у него в койке.

– Не причем здесь Милена, надо с Фролом разбираться. Мой как-то во хмелю проговорился, что мужики наши еще летом его хотели проучить. Как бы только не покалечили.

– Хватит вам языками-то чесать. Давайте лучше поставим самовар. Чай будем пить.

Мама Андрейки пошла на кухню ставить самовар, а Андрейка стал думать: почему бабы ругают Фрола и почему его могут побить.

Вдруг за окном раздался истошный крик:

 – Бабы, бабы, сука бежит, сука бежит!

 Голос этот Андрейка сразу узнал. Это громко кричала тетя Милена. Но ведь она уехала в город еще днем.

Все женщины вскочили со своих мест и, оставив свои прялки, выбежали на улицу. Андрейка тоже поторопился слезть со своего коня, но из-за спешки и суеты, которая царила в избе, потерял равновесие и, падая, одной рукой коснулся раскаленной плиты на печке. Жгучая боль пронзила пальцы Андрейки, он заплакал, но продолжал думать совсем о другом: что за зверь такой – сука. Он знал зайца, лисицу, волка, но о таком звере как сука он ранее не слышал. Надо было еще надеть валенки, а они находились на печи. В общем, когда Андрейка выбежал на улицу, там толпились женщины, и там же стояла взволнованная и запыхавшаяся тетя Милена с коромыслом в руках. Бабы внимательно рассматривали следы на дороге. При свете полной, словно улыбающейся луны, зависшей над заснеженными крышами, на покрытой легким снежком дороге отчетливо были видны отпечатки следов человеческих босых ног. Мальчик ожидал увидеть следы невиданного, незнакомого ему зверя, а вместо этого понял, что кто-то босиком пробежал от начала деревни мимо их дома дальше по сельской улице. Летом ребятишки почти всегда бегали босиком, и отпечатки ног Андрейка постоянно видел на песке у реки, на дороге рядом с лужами после дождя, в огороде на вспаханной земле. Но зимой никто босиком не ходит. Только никому до Андрейки и его вопросов дела не было. Женщины продолжали рассматривать следы, крестясь и качая головами, а тетя Милена рассказывала:

– Ворота в ограду, конечно, были закрыты изнутри, но я через сарай, на повить, затем – в сени и в комнату. Там их и застукала. В сенях коромысло прихватила и давай лупить суку эту, прохвостку бесстыдную. Она – бежать, ни обуться, ни одеться не успела, я за ней, но догнать не смогла. Быстро стерва бегает. Думала, вы поймаете, кричала вам.

Бабы переглянулись, затем заулыбались, а потом захохотали. Милена растерянно смотрела на смеющихся женщин, на глазах у нее навернулись слезы, и она заплакала. Мама Андрейки, тетя Саня и несколько других баб подошли к ней и стали объяснять: «Мы ведь, Милена, думали, ты никаких ругательных слов не знаешь, а ты вон как можешь».

Милена улыбнулась и тоже начала смеяться сквозь слезы. И только маленький Андрейка, у которого от ожога болели пальцы на руке, никак не мог понять происходящую перед ним сцену деревенской комедийной драмы: на зимней улице без верхней одежды, но в платках и валенках стояли бабы и громко хохотали, а среди них в городском пальто и шапочке, с коромыслом в руках стояла тетя Милена, которая смеялась и плакала одновременно.

Чуть погодя все зашли в теплую избу и только теперь Андрейка смог обратить на себя внимание мамы. Все заахали, увидев припухшие и покрасневшие пальчики мальчика, и давали разные советы: чем их мазать, чтобы быстрее зажили.

– Ты зачем за нами побежал на улицу? Да еще и раздетый.

– Я думал, сука – это зверь такой, и хотел увидеть.

И снова хохот заполнил избу. Теперь уже и тетя Милена смеялась без всяких слез.

Потом бабы пили чай из самовара и успокаивали, как могли, тетю Милену. Андрейке, как пострадавшему при таких чрезвычайных обстоятельствах, была выдана пара конфет и пряник. Затем соседки, которые жили рядом с домом Фрола, пошли провожать Милену домой, остальные бабы тоже разошлись.

Рано утром, проснувшись, Андрейка оделся и вышел на улицу, еще раз посмотреть следы на снегу, но ничего не обнаружил, кроме двух параллельных линий – следов от полозьев, это мужики рано утром поехали на санях за сеном на дальние луга.

Весь следующий день деревня обсуждала, как Милена, уехав в город, сразу же вернулась на попутке в деревню и застала Фрола с Любкой, как с коромыслом бежала вдоль деревни за паскудницей, которая была в одном исподнем, и как ночью бабушка Зина веником заметала следы ног, оставленные на снегу непутевой Любашей.

Через год Милена все-таки ушла от Фрола и уехала к матери. Сам Фрол тоже вскоре продал дом и переехал в город, где, кстати, не оставлял попыток найти спутницу жизни.

Люба закадрила приехавшего в гости городского мужчину и, забрав дочку, уехала с новым избранником в большой северный город.

 Андрейка вырос, стал солидным мужчиной, но иногда ставит в тупик окружающих: если где-то он случайно услышит хрестоматийное ныне слово – сука, то неожиданно для всех может откровенно улыбнуться и тихо проговорить: «И что за зверь такой?».

 

 

ЧЁРНЫЙ БАРСИК

 

Когда появился в доме этот маленький котенок, которого тотчас же назвали Барсиком, мне не было и четырех лет. Поначалу мы росли с ним вместе, но Барсик в силу своей кошачьей природы очень быстро из котёнка превратился в настоящего солидного кота, я же оставался ребенком, но дружба наша не прекращалась.

В деревне кошка, а и то и две, есть в каждом доме, но наш Барсик выделялся среди прочего кошачьего населения, во-первых, своим необыкновенно черным цветом, причем кончики лап его были белыми, во-вторых, своими размерами: это был крупный кот с вальяжными манерами, что, впрочем, ничуть не мешало ему ловить мышей. Когда охота на мышей оканчивалась удачно, он прикусывал добычу и приносил её в сени, чтобы продемонстрировать свою полезность. Шерсть у Барсика была гладкая, бархатистая и все домочадцы любили его гладить, причем он в это время мурлыкал от удовольствия и выгибал спину. По утрам, как уважающий себя кот, Барсик долго умывался лапками, и мне всегда было интересно наблюдать за этим занятием.

Летним вечером, когда мама доила вернувшуюся с пастбища корову, которая, кстати, тоже была черная, но с белой мордой, и звали её Ночка, мы с Барсиком сидели на крыльце и ждали парного молока. Причем в руках у меня была алюминиевая кружка, которую отец привез с военно-морской службы на Северном флоте. Мама из подойника наливала молоко сначала в миску Барсику, затем процеживала молоко через марлю и только потом наливала мне в кружку.

В хорошую погоду Барсик любил гулять. Не торопясь, аккуратно ступая, он мог уйти довольно далеко от дома и даже за деревню. Нагулявшись в свое кошачье удовольствие, он возвращался и начинал лапками царапать входную дверь, сопровождая свои действия мяуканьем, требуя нетерпеливо, чтобы ему открыли дверь.

Отношения с другими представителями кошачьей деревенской диаспоры складывались неоднозначно. Если кошкам с позволения Барсика разрешалось приходить в гости на наш двор, то чужих котов он беспощадно гонял и драл так, что они и не пытались нарушить суверенную территорию и обходили стороной наш дом, палисадник и огород.

Когда семья садилась за стол: отец, мать, старшие сестры Рая и Валя, я и младший Шурик, и если вдруг забывали Барсику положить еду в его миску, он подходил и начинал тереться о мою ногу и ситуация тут же исправлялась.

Когда укладывались спать, Барсик прыгал ко мне в кровать, позволял себя погладить и устраивался спать у моих ног, свернувшись по кошачьему обычаю калачиком.

Зимой, однако, он спал на печи, устроившись среди валенок, которые ставились туда сушиться.

Если на улице шёл дождь – он садился на подоконник и смотрел, как тяжелые капли бегут по стеклу, но если была гроза – прыгал на печку, считая видимо её самым безопасным местом.

У Барсика было доброе сердце: если кто-то из детей начинал плакать, он подходил и запрыгивал к обиженному ребенку на колени или просто терся о ноги.

Мне исполнилось семь лет, и я пошёл в первый класс. Начальная школа была в соседней деревне Нагавицино, и когда я вместе с другими школьниками возвращался из школы, за околицей у ворот, где начиналось поле, меня встречал Барсик. Я брал его на руки и вместе с ним шёл домой. Средняя школа находилась в другой деревне – Калинино, и когда я пошел в пятый класс этой школы, Барсик встречал меня уже с другой стороны деревни: он ждал меня на заборе около дома Коли Кружала. Кружалом хозяина прозвали за буйный нрав во хмелю. И снова вместе с Барсиком я возвращался домой.

Летом ребятишки каждый день купались в речке, причем в жаркие дни неоднократно. Малыши барахтались у самого берега, те, кто постарше, – плавали до островка на середине реки, сидели на большом камне с гладкой поверхностью, который торчал из воды как маленькая скала, его почему-то называли Седач, и устраивали соревнования: кто дальше нырнет.

Обеспокоенный моим долгим отсутствием, Барсик шёл на речку. Чуть в стороне от места, где мы купались, он подходил к самому берегу, трогал лапкой воду, как бы измеряя её температуру, поднимался прыжками на самый верх берега, успокаивался, садился на траву и смотрел, как мы играем в воде.

Но даже в детстве жизнь приносит нам сюрпризы не всегда приятные. Барсик научился лакомиться куриными яйцами, которые оставались в гнездах, где неслись курицы. Мама долго терпела его выходки, но, однажды окончательно рассердившись, отдала Барсика своим знакомым в Теребаево, которое от нашей деревни находилось за 8 километров. Семья без Барсика как осиротела. В конце концов, я упросил мать: она рассказала, у кого живет наш кот, и я уговорил отца поехать за Барсиком. У отца в сельсовете были какие-то дела, он запряг лошадь, и мы на санях поехали в Теребаево. Отец долго был в сельсовете, потом мы подъехали к дому, где должен быть Барсик, но хозяйка сказала, что отдала его в другой дом, мы поехали туда. Когда я вошел во двор, первое что увидел – на крыльце сидел наш Барсик. Он привычно ждал молока, потому как уже смеркалось, и хозяйка дома доила в сарае перед хлевом корову. Со словами «Барсик, Барсик!» я схватил своего кота и, не обращая внимания на крики женщины: «Что делаешь, паразит? Стой!», выбежал на улицу, плюхнулся в сани и крикнул «Папа, скорее! Гони!». Отец хлопнул вожжами, и лошадь сразу пошла галопом.

Было холодно, я расстегнул полушубок, прижал к себе Барсика, но он царапался, видимо сердясь, что я лишил его ужина с парным молоком.

Приехав домой, мы зашли в избу, я отпустил Барсика, он тут же запрыгнул на печь и с неё стал рассматривать всех нас. Он быстро простил нам месячную разлуку и спустя некоторое время принялся за старое. Весной мать снова не выдержала тихие набеги нашего кота на куриные гнезда. Барсика отправили в очередную депортацию – в деревню Иваково, которая находилась на берегу судоходной тогда реки Юг. Начался ледоход, и забрать его оттуда не было никакой возможности – через реку, по которой с шумом плыли громадные льдины, перебраться было невозможно. Старшая сестра Рая к тому времени училась в Великом Устюге, но мы, оставшиеся дома трое детей, очень скучали по Барсику. Однажды под вечер мы услышали мяуканье за дверью в сенях. Валя открыла дверь, и в избу запрыгнуло грязное, худое существо, даже отдаленно не похожее на Барсика, но это был он, наш кот. Каким образом он прошёл через 7 километров сплошного леса и перебрался через реку во время ледохода – остается загадкой. Скорее всего, полноводную и бурную весной реку он перешел по заторам, которые нередко возникали во время ледохода, по сгрудившимся льдинам умный кот преодолел водную преграду и явился в свой родной дом. Мы накормили, отмыли нашего любимца, и, жалея его всей семьей, взяли слово с матери, что она больше его никому не отдаст.

Но жизнь внесла свои коррективы. Была середина шестидесятых годов прошлого века и страна поднимала целину. В деревнях российской глубинки в те же годы жизнь была трудной и родители наши решили всей семьей уехать в Казахстан, в Целиноградскую область, где уже жила семья наших односельчан или как говорили тогда «поехали на Целину».

Я закончил три четверти пятого класса, сестра соответственно училась в седьмом, а брат во втором. Мы все с восторгом восприняли эту идею, пока родители не объявили, что Барсика с собой взять просто невозможно. Объяснив, что кот остается у нашей бабушки, жившей в доме на другом конце деревни, и что когда семья вернется домой, то мы снова заберем нашего красавца. На автобусе до районного центра Никольск, самолетом до станции Шарья, затем на поезде с несколькими пересадками, и в конце пути в кузове обычного грузовика мы добрались до села Астраханское Целиноградской области. Отец и мать были людьми работящими, довольно быстро зарекомендовали себя в совхозе с хорошей стороны, нам выделили двухкомнатную квартиру в четырёхквартирном одноэтажном доме, и наш быт скоро наладился. Родители хорошо зарабатывали, кроме того обзавелись домашним хозяйством: корова, поросята, гуси. Даже собака была у нас тогда. Учился я в школе очень неплохо, занимался спортом, много читал. Но мысли о Барсике не давали мне покоя. После окончания шестого класса я попросил родителей отправить меня на каникулы в деревню, к бабушке Аксинье. Нашелся попутчик из наших мест и родители согласились.

Когда я вошёл в дом к бабушке, поздоровался, она поцеловала меня, я сразу спросил: «А где Барсик?».

Бабушка рассказала: после нашего отъезда кот жил у неё какое-то время, но каждый день уходил к нашему дому, и бабушке приходилось каждый вечер возвращать его, что бы покормить, а когда началось лето, Барсик и вовсе перестал появляться у бабушки. Несколько раз она забирала кота из сарая оставленного нами дома, но Барсик снова уходил. Наверное, ждал, что мы все же вернемся. А потом, потеряв надежду, и вовсе ушел в лес и стал лесным котом. Мои попытки отыскать Барсика в ближайших лесах не дали результата.

Спустя еще два года семья вернулась в родную деревню. Мы снова жили в нашем доме… без Барсика.

Прошли годы, многое изменилось в нашей жизни, но приезжая на побывку в родную деревню, я вспоминаю нашего Барсика как светлый пример верности и преданности.

 

Комментарии

Комментарий #29296 10.10.2021 в 00:05

Понравился рассказ "Верность ловеласа". Чувство слова, стиля, композиции ставит рассказ в один ряд с произведениями русской классики (Иван Бунин, Алексей Толстой).

Комментарий #29274 06.10.2021 в 19:07

Понравилось,уже в который раз с удовольствием знакомлюсь с вашими героями!Читается с удовольствием,темы позитивные!Успехов!

Комментарий #29272 06.10.2021 в 11:07

Просто, незамысловато... Но рассказы источают свет.
Нечасто в наше время это встретишь в прозе.

Комментарий #29271 06.10.2021 в 10:15

Спасибо за рассказы о деревне и родных местах - Великий Устюг, Никольск...
С уважением,
Артём Попов