Сергей АЛИХАНОВ. «ПОЛЮБИЛ Я ГОРЬКУЮ РАЗЛУКУ…». Судьба Бориса Корнилова

 

Сергей АЛИХАНОВ

«ПОЛЮБИЛ Я ГОРЬКУЮ РАЗЛУКУ…»

Судьба Бориса Корнилова

 

В годовых подборках «Известий», «Нового мира» начала 30-х годов стихи Бориса Корнилова встречаются постоянно – тогда он был одним из самых печатающихся поэтов. Дмитрий Шостакович был не сразу утвержден автором музыки «Песни о встречном», а только уже в процессе работы над фильмом. Авторство слов Бориса Корнилова было принято изначально, и не вызывало сомнений у создателей фильма.

С «Песней о встречном» я вырос – балкон нашей тбилисской квартиры выходил на проспект Руставели, по которому и 7 ноября, и 1 мая вдоль нашего дома шли праздничные колонны, а вскоре их приветствовали с правительственных трибун. Наша семья вместе с моими одноклассниками, пришедшими посмотреть на праздничный парад, приветствовали трудящихся, и нам в ответ многие люди махали красными флажками.

Каждые четверть часа среди демонстрантов проходили и духовые оркестры, которые на ходу постоянно играли революционные, военные, первомайские марши и песни. Эти же песни вполголоса напевал и мой отец, когда мы играли с ним в шахматы. Выпускник Военного факультета ГЦОЛИФКа отец знал все песни, рекомендованные для строевой подготовки бойцов Красной армии. Праздничные духовые оркестры чаще всего играли: «Утро красит нежным светом Стены древнего Кремля...», «Легко на сердце от песни веселой...», «Три танкиста, три веселых друга Экипаж машины боевой…», «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, Завоевать пространство и простор...», и конечно «Песню о встречном»:

Нас утро встречает прохладой,

Нас ветром встречает река.

Кудрявая, что ж ты не рада

Весёлому пенью гудка?

 

Не спи, вставай, кудрявая!

В цехах звеня,

Страна встаёт со славою

На встречу дня...

Уже после выхода на экраны фильма «Встречный», приуроченного к 15-ой годовщине Октябрьской революции, в газете «Известия» в номере от 18 сентября 1934 года было опубликовано стихотворение Бориса Корнилова «Командарм»:

Не забудем, как в бою угарно,

как ходили красные полки,

как гуляла сабля командарма –

продолжение его руки.

И опять – под голубою высью

через горы, степи и леса,

молодость раскачивая рысью,

конные уходят корпуса.

Песня под копытами пылится,

про тебя дивизия поет –

хлеборобу ромбы на петлицы

только революция дает...       

В июне 1971 года Александр Межиров пригласил меня в Ленинград на встречу блокадников и военных поэтов – защитников Ленинграда. На заключительном вечере в гостинице «Октябрьская» Александр Петрович указал мне на одиноко сидевшую женщину в черном платье. Скорбный её взгляд был устремлен влево и вниз – было очевидно, что она не намерена ни с кем общаться.

– Это Ольга Бергольц, жена Бориса Корнилова, – сказал мне негромко Александр Петрович.

– Корнилова? – переспросил я.

– «Нас утро встречает прохладой...» – напомнил мне Межиров.

– О, Боже! – поразился я.

Потеряв мужа и ребёнка, Ольга Бергольц провела всю блокаду в осажденном Ленинграде. Безутешная страдалица века выглядела бесконечно старше своих лет…

И тогда, протягивая руку,

Думая о бедном, о своем,

Полюбил я горькую разлуку,

Без которой мы не проживем...

Унесет она и укачает,

И у ней ни ярости, ни зла,

А впадая в океан, не чает,

Что меня с собою унесла.

Вот и всё.
                    Когда вы уезжали,

Я подумал,
                 только не сказал,

О реке подумал, о вокзале,

О земле, похожей на вокзал...

В Переделкино в 1971-72 годах мне посчастливилось несколько раз общаться с поэтом Ярославом Смеляковым – другом молодости Бориса Корнилова. Ярослав Смеляков судьбой своей и стихами прокарябал каждую борозду советской эпохи, воплощая собой жизнь страны, её стройки, лагеря, её лицевую сторону и изнанку. На каком-нибудь официозном банкете Смеляков мог, к слову, вынуть и показать вставную челюсть, говоря, что все зубы выбили ему на допросах. А до гласности было еще ох как далеко.

В Переделкино Ярослав Смеляков обычно сидел в кресле на широком крыльце своей дачи, гостей же усаживал на стулья. Только на этом крыльце мы с ним и общались. Встречи были недолгими, поэт быстро уставал от разговоров, и тогда на крыльцо выходила его жена и спроваживала гостей.

– Прочти свое стихотворение, – попросил меня Ярослав Смеляков летом 1972 года.

Я прочел «Памяти Семена Шахбазова». Смеляков поправил одно слово.

К зиме Ярослава Смелякова не стало. Остались его стихи, посвященные друзьям его молодости Павлу Васильеву и Борису Корнилову:

Мы шли втроем с рогатиной на слово

и вместе слезли с тройки удалой –

три мальчика,
                      три козыря бубновых,

три витязя бильярдной и пивной.

 

А был вторым поэт Борис Корнилов, –

я и в стихах, и в прозе написал,

что он тогда у общего кормила,

недвижно скособочившись, стоял.

 

Вот так втроем мы отслужили слову

и искупили хоть бы часть греха –

три мальчика,
                       три козыря бубновых,

три витязя российского стиха…

 

Удивительным образом мне довелось познакомиться со второй дочерью Бориса Корнилова.

Когда мы с поэтом Игорем Шкляревский из его родного Могилева ездили на рыбалку на Припять, в Полесье, по дороге мы заезжали в Минск. В 1979 году мы прожили 2-3 дня в мастерской художника Бориса Заборова, который оформил первый вышедший в Москве сборник стихов Игоря Шкляревского «Фортуна». Борис Заборов писал тогда, как обычный советский художник, портреты передовиков производства, оформлял книги, и еще не выработал свою манеру – быт и портреты белорусских крестьян в стилистике старых дагерротипов. Всемирно знаменитым художником Борис Заборов стал уже во Франции. Его ностальгические, пронзающие душу полотна приобрела даже Флорентийская галерея Уффици, самая посещаемая картинная галерея Италии.

В мастерской Борис Заборов познакомил нас со своей женой – второй дочерью безвинно погубленного поэта Бориса Корнилова:

И ничего –
                    ни зла, ни грусти.

Я в мире темном и пустом,

лишь хрустнут под ногою грузди,

чуть-чуть прикрытые листом.

Здесь все рассудку незнакомо,

здесь делай все – хоть не дыши,

здесь ни завета,
                         ни закона,

ни заповеди,
                   ни души.

 

Так и течет, шумя плечами,

пошатываясь,
                      ну, живи,

расти, не думая ночами

о гибели и о любви,

что где-то смерть,
                            кого-то гонят,

что слезы льются в тишине

и кто-то на воде не тонет

и не сгорает на огне.

Живи –
              и не горюй,
                              не сетуй,

а я подумаю в пути:

быть может, легче жизни этой

мне, дорогая, не найти...

 

Меня ни разу не встречали

заботой друга и жены –

так без тоски и без печали

уйду из этой тишины.

 

Уйду из этой жизни прошлой,

веселой злобы не тая, –

и в землю втоптана подошвой –

как елка – молодость моя...

Думая о судьбе Бориса Корнилова, горечь и отчаяние утраты я испытываю и сейчас, в настоящую минуту. Каково же было родным и близким пережить эту трагедию – невосполнимую потерю великого поэта, всю значимость гения которого мы все еще осознаем…