Александр ДОНСКИХ. ТВОРЧЕСТВО ЖИЗНИ – ВОТ ЦЕЛЬ. К 25-летию Гуманитарного центра Иркутска

 

 Александр ДОНСКИХ

 ТВОРЧЕСТВО ЖИЗНИ – ВОТ ЦЕЛЬ

 К 25-летию Гуманитарного центра Иркутска

 

 Нашему иркутскому Гуманитарному центру-библиотеке имени семьи Полевых в нынешнем году исполняется 25 лет. Дата, конечно, невелика, возраст, можно сказать, молодёжный, рубеж, несомненно и отрадно, укрепления уже отращенных крыльев, а потому – дерзновенности и устремлённости в будущее.

 Но за датой стоит крепкий и глубинный культурный и судьбинный подпор, возможно, в 250 и даже более лет. И этот подпор, этот, тянет сказать ещё более высоким слогом, краеугольный камень – созидательная жизнь и деятельность славного рода Полевых, три корешка которого сугубо сибирские, иркутские, нашенские – братья литераторы, издатели, учёные мужи Николай и Ксенофонт Полевые и их сестра Екатерина Авдеева-Полевая.

 На этом камне-подпоре в декабре 1996 года, года, необходимо заметить, неспокойного, безденежного, малокнижного, обретавшегося мрачными ощущениями бесперспективности, тупиковости самой России, неожиданно и как-то искромётно по решению городской Думы и последующему постановлению мэра Иркутска Бориса Александровича Говорина был основан Центр-библиотека. На этом камне-подпоре в сумятице опасно разворотных, весьма противоречивых 90-х он мало-помалу рос, становился востребованным, нашим. И превратился в центр не только по названию, но и по сути своей: теперь он один из значимых региональных средоточий культуры, просвещения, образования Иркутска, Прибайкалья, Сибири.

 Когда читаешь биографии Полевых, присматриваешься к вехам и вершинам их деятельности, то дивишься, насколько органично наш Центр-библиотека своей деятельностью соединился с их судьбами, став каким-то необходимым и совершенно естественным продолжателем их дел и чаяний. И эта его особенность чрезвычайно важная и отличительная от многих других учреждений сходного направления.

 Знаете, бывает, учреждение хотя и носит в своём названии какое-нибудь громкое, известное имя, однако в деятельности его не обнаруживаешь ни единой чёрточки, присущей этому замечательному человеку, кроме, может быть, его портрета или бюста в прихожей или же обязательной к какой-нибудь приметной дате конференции. Имя и учреждение живут как бы розно, каждый сам по себе, не единой в чём-то существенном судьбой, не продолженной, что ли. И выходит такой расклад: назвать назвали, – спасибо, конечно, однако почему, зачем – ответы бывают невнятными, обтекаемого характера. Хотелось бы привести примеры, но не будем: несомненно, можем и ошибиться, выбрав неправильную методу для оценивания, – обидим сотрудников, посетителей, почитателей. Воистину, молчание – если всё же не золото, то, зачастую, серебро – это точно.

 В Центре-библиотеке, напротив, отчётливо и отрадно просматривается творческая, заинтересованная, неослабевающая сопряжённость с деятельностью представителей семьи Полевых, которая с годами и опытом коллектива обретает какие-то новые, разнообразные и, случается, неожиданные оттенки. Живучесть и востребованность таких сопряжений во времени и пространстве, если просто сказать, называются традициями, которые, к слову, в народе закрепляются обычаями и привычками. О таких сопряжениях хочется подробнее поговорить, потому что пути развития, различные наработки, достижения Центра-библиотеки ценны и пригодятся, уверены, другим участникам творческих, просветительских, библиографических, историко-краеведческих, издательских направлений нашей общей культурной деятельности. И, прежде всего, необходимо хотя бы коротко, бегло, но стараясь вычленить несколько наиболее существенных особенностей, присмотреться к жизни и деятельности самой семьи Полевых, чтобы зримее увидеть и прочувствовать значение в нашей современной действительности их наследие, благодатно и благодарно подхваченное Центром-библиотекой и её читателями.

 

 * * *

 Один из зачинателей рода Полевых, Алексей Евсевиевич, курский потомственный купец, по совету матери и родственника откупщика, которому нужен был в Иркутске при конторе его компаньона Г.И. Шелихова свой человек, в 80-х годах XVIII века перебрался к нам в Сибирь. Ему было всего 21 год, но благодаря своим предпринимательским дарованиям, смекалке, общительности, искренности, образованности, неустанной тяги к знаниям, к наукам, к книгам, к литературе он стал желанным соработником у знаменитого, просвещённого, приглядчивого на хороших, умных, смелых людей Григория Ивановича Шелихова – основателя первого поселения в Русской Америке, учредителя всеохватной Северо-Восточной компании. Своими делами первопроходца, кораблестроителя, путешественника, война, дипломата, удачливого купца Шелихов дивил всю Россию, и недаром великий Гавриил Державин в эпитафии на его кончину возгласил:

 Колумб здесь Росский погребён:

 Преплыл моря, открыл страны безвестны...

 Алексей стал желанным и преданным компаньоном, можно сказать, собратом Шелихова, и они вместе повершили немало славных дел. Главное, неустанно, рачительно, но по-купечески осмотрительно, расчётливо расширяли и разветвляли Северо-Восточную компанию, охватывая не только американские, островные земли, но и намечая продвижение на пока что ничейные приволья по Амуру, собирались с силами для экспедиций на освоение арктических просторов, плавания по Северному Ледовитому океану, стремились попасть в Японию. Не всё, увы, удалось – «Колумб Росский» рано ушёл из жизни, ему едва минуло сорок пять. Но Алексей Евсевиевич к тому времени уже многое что перенял от своего старшего товарища, наставника, возмужал, стал истым сибиряком, о которых историк, публицист, общественный деятель Н.М. Ядринцев писал: «...результат трудов его [сибиряка] достоин удивления по своей громадности».

 Не можем также обойти вниманием меткие, замечательные слова генерал-губернатора Сибири, выдающегося государственного деятеля М.М. Сперанского: «Во всех случаях Сибирь будет всегда любимым предметом участия и попечения. Мысль о Сибири всегда будет со мною. Сибирь есть страна Дон-Кихотов».

 «Страна Дон-Кихотов» – как это хотя и лирично, красиво, но предельно точно, справедливо и о многих, о многих сказано! И в том числе об Алексее Евсевиевиче: купец-то купец он, однако ж – каков! После ухода своего благодетеля и компаньона вместе с купцами Мыльниковыми тотчас принялся за новое дело, и снова – за вселенски большое, смелое, если не сказать, героическое, оно потребовало неимоверной энергичности, усилий до надсад ума и души, – создание Соединённой Американской компании. Под её контору отдал немалую часть своего дома. Компания хотя и росла, крепла, однако чтобы надёжно и ходче осваивать новые, сибирские и американские, земли, ей потребовалось содействие со стороны правительства. И вскоре император Павел I подписал указ о создании Российско-Американской компании (РАК) с правами монопольно пользоваться промыслами на островах и на материке. Какие возможности открылись перед деловым людом – богатей, не хочу! Алексея Евсевиевича знали, ценили, и не только в Иркутске и округе, но и по новым землям и морям, и даже в самом Санкт-Петербурге, в котором у него, к слову, не было никого знакомых, или, как говорится, своего человека. Директора главной конторы РАК, расположенной в столице, уговорили его послужить правителем Иркутской и Охотской контор. И он скрупулёзно, успешно управлял многочисленными делами на огромной территории – в Иркутске, Якутске, Охотске, а также на Камчатке с островами и в Америке.

 Однако, обратите внимание, как интересно повёл себя «Дон-Кихот» Алексей Евсевиевич, столько трудов, капиталов (вместе со своим родственником И.И. Голиковым) вложивший в это общее для всей Сибири и Русской Америки детище, которое уже с грандиозным размахом, уже при всемилостивой поддержке государства продолжило его собственные и Шелихова радения по освоению и приращению к России новых земель и богатств, – через несколько лет он внезапно отказался от всех должностей с их, следует отметить, высокими жалованиями вкупе с купеческими прибытками, оставаясь, однако, желанным и для Иркутска, и для столицы.

 Как так?! – возможно, вскликните вы, мой дорогой читатель.

 А вот так!

 Думаем, в подоплёках и резонах его поступка, его деяний, до и после, глубинное назидание нам, ныне живущим. Видим и горюем: государственный бюджет на разных уровнях растаскивается, нравственные ориентиры граждан путаются и искажаются, – и наше будущее нередко начинает видеться туманным и малопонятным. Где – совестливость? Где – высокие идеалы жизни? Где – служение людям, государству? Нет чётких, принимаемых совестью и разумом ответов.

 Идеалы и дела наших предков взывают к нашей душе и разуму.

 Если честно, истолковать поступок Алексея Евсевиевича сложно: сведений и документов об этом его выборе почти никаких, да и мало что разъясняют они. Может быть, он, уже бывалый сибиряк, помотавшийся, поколесивший немереными вёрстами, поступил по излюбленной у тутошнего народонаселения мрачновато-весёлой поговорке: «Не бегай по Сибири – умрёшь уставшим»? Что ж, возможно! Но если всерьёз говорить, если вдуматься и всмотреться в то, чем он занялся после оставления высоких должностей и верных доходов, может яснее и ярче высветиться его несомненно донкихотский, направленный скорее душой, чувствами, чем разумом, выбор. И стержневое здесь – помимо выделки шкур морских животных и винокурения, Алексей Евсевиевич с головой ушёл в нечто совершенно невероятное и драматически единичное для Восточной Сибири той поры – в фаянсовый промысел. Его, книжника, библиофила, ценителя изящной словесности и живописи, словно бы повлекло в неведомые дали, но на сей раз – в дали духа и мысли, в неизведанную землю творчества и фантазии.

 Фаянс, известно, несколько грубее фарфора, однако он – та же красота, изящество, глазурь с росписью, живописанием, с придумками формы и цвета. И при этом у фаянса более доступная цена, чем у фарфора: такую посуду или статуэтку может купить и бедный человек, и богатый. Везти хрупкое изделие из России или Китая – сколько довезёшь в целости по тем малоезженым дорогам? А изготавливать на месте – весь целёхонький товар, разбирай, честной народ! Так соединились в судьбе Алексея Евсевиевича тяга к чему-то прекрасному, художественному и его природные, наработанные к сорока пяти годам таланты и умения делового человека, компаньона, заводчика, купца.

 Мастерские он открыл довольно скоро, расположил их в Иркутске на берегу Ушаковки, поступив предельно расчётливо: вода и глина – в нескольких метрах, и сбыт изделий – тут же, на этом довольно оживлённом месте с перекрестием путей. Однако опыта, умения, выучки – ни у него, ни у кого-либо округ. Непростое производство замесов глины с разнообразными добавками, печи обжига, раскрасочное, художническое рукомесло и немало чего ещё создавалось с чистого листа. Нужно было найти умелых людей, преимущественно гончаров, ваятелей, живописцев. Да и саму жизнь свою пришлось перестроить, – простое ли дело!

 Он – смог. Потому что у него была мечта. И – семья, с которой он всегда хотел быть вместе, жить заедино, единодушно. Помимо мечтаний о прекрасном и одновременно доходном промысле нужно было кормить, взращивать, в том числе духовно, интеллектуально, своих обожаемых умных детей – дочь, уже девицу, Екатерину и подраставших сыновей Николая, Евсевия, Ксенофонта, Петра. У отца и его детей было, если можно так выразиться, общее дело – любовь к книгам, к чтению, к размышлениям, к полемикам высокого интеллектуального уровня, к отыскиванию и накапливанию знаний. Их библиотека была одной из крупнейших в Иркутске, и весь цвет литературы той эпохи со всевозможными оттенками, на разных языках в виде книг, брошюр, альбомов, периодических изданий, газет и журналов, сиял в шкафах и на полках, манил и одухотворял отца и детей к развитию, к познанию, к творчеству.

 Библиотека и стала главным богатством семьи Полевых, потому что купеческие, предпринимательские дела Алексея Евсевиевича всё же расстроились. Не могли не расстроиться. Потому что с живой душой был человек. Дон-Кихотом. Но не Ламанчским. Сибирским. Нашим, иркутским. Что сделаешь: таков жребий, вытянутый им самим.

 По разным обстоятельствам в 1811 году Алексею Евсевиевичу пришлось продать фаянсовые мастерские, дом, пожитки и покинуть насиженное место, перебраться в Центральную Россию, и из Сибири купец вёз не мехов ворохами, не злато сундуками, а свою большую-большую и бесценную для его сердца библиотеку. Книги были бережно, с тщанием упакованы и уложены в самолучшие телеги. Немало, известно, добра сгибло или пришло в негодность по многовёрстным ухабистым дорогам, в непогодье, однако книги – ни одна: хозяин стражем был при них.

 В России дела Алексея Евсевиевича, даже при немалых усилиях, даже при громадном опыте и природной сметке, тоже, увы, не поправились. Вскоре вынужден был вернуться в Сибирь, но – преткновение за преткновением, разочарование за разочарованием. Видимо, у всех Дон-Кихотов схожая судьба – неумение встроиться в как-то незаметно для них народившийся вокруг порядок какого-то уже нового мира. «Отец мой видимо таял – болезнь смертельная съедала его, – с горечью вспоминал сын Николай. – Казалось, весна еще оживит его, но 26 августа [1822 года] добродетельный старец уже не существовал в мире, оставив мне и братьям моим только честное имя, отцовское благословение на смертном одре и надежду на труд, который, рано или поздно, не останется без награды...»

 В следующем году, важно помнить нам, иркутянам, – 200 лет со дня кончины Алексея Евсевиевича Полевого.

 Надежда на труд,

 Который, рано или поздно,

 Не останется без награды.

 Мы, мой дорогой читатель, смею надеяться, услышали в этих немудрящих, но вдохновенных словах музыку разума из высших сфер жизни и судьбы.

 Как, похоже, услышали её в своё время и дети Дон-Кихота Сибирского. Первой и полно осознала свои надежды на труд Екатерина, вошедшая в русскую культуру под именем Авдеевой-Полевой. Она занимала и занимает особое место в семье Полевых – всех Полевых! – потому что до последнего вздоха оставалась ангелом-хранителем мечтаний и устремлений своего отца – родоначальника обычаев и идеалов семьи, верного путеводителя для своих детей, и она во всю свою нелёгкую жизнь оставалась берегиней своих талантливых братьев Николая и Ксенофонта.

 Екатерина выросла возле матери хлопотуньи и превратилась в домовитую, набожную, заботливую девушку. Библиотека отца исподволь выработала её в личность романтичную, незаурядную, интеллектуально и духовно беспокойную, целеустремлённую. Думается, как разнообразна и обширна была библиотека Алексея Евсевиевича, в точности так же стали разнообразны интересы и обширны познания его дочери. Иркутский литератор Иван Калашников, вхожий, в числе, к слову, многих из культурного сообщества Иркутска, в дом Полевых, отмечал: «Она прекрасно говорила и вела политический разговор о тогдашнем положении Европы, о чем иркутские дамы, за немногим исключением, и помышлять боялись...» Сама подросток, она обучила грамоте и начаткам наук своих братьев, потянула их в чтение, к сочинительству, к размышлениям. И по судьбе, даже если жили в разных городах и подолгу не виделись, они шли вместе, были друзьями, соратниками друг для друга. «Старшая сестра, – вспоминал Ксенофонт, – больше всех похожая на отца и пылким умом, и любовью к чтению, также всегда с книгами, с мечтами и разговорами о книгах...» «Уважаю как мать, – писал в свою очередь Николай, – люблю как сестру, перед которой благоговею как перед идеалом добродетели...».

 Замуж Екатерина вышла совсем молоденькой, пятнадцати годочков, что, известно, в обыкновении водилось по тем патриархальным порам. Жизнь сложилась нелёгкой, тревожной, изгибистой: пятеро детей, внуки-правнуки, многочисленная родня, всем помогала, обо всех заботилась. К тому же муж умер очень рано, вместе всего-то лет десять прожили, но – дружной, счастливой, увлечённой книгами семьёй. И Екатерина Алексеевна, верная первой любви, так и не решилась на повторный брак. Но, хотя и обременённая большим семейством, вся пребывавшая в бесчисленных хозяйственных, воспитательных и иных хлопотах, как сыздетства неустанно и пытливо училась, читала, влеклась к познанию, к развитию, к самосовершенствованию, так до глубокой старости и оставалась предана высоким идеалам, литературе, библиотеке, уже – своей и, кажется, значительно превосходившей отцову. Довелось с лихвой поколесить по России, когда из губернии в губернию, нередко и вынужденно, перекочёвывала с домочадцами, однако библиотека, как всё то же главное богатство семьи, всегда оставалась при ней, неустанно наполнялась новым содержанием.

 Екатерина Алексеевна, возможно, была первой женщиной-энциклопедистом России: познания, по свидетельствам очевидцев, её были безмерны и разнообразны. И вглядываясь в её жизнь, вчитываясь в написанные ею книги, чувствуешь и осознаёшь присутствие на её многогранной личности, на делах её благих яркие и многокрасочные отблески уже загасавшей тогда эпохи Просвещения. Желание познавать мир, желание повести за собой людей, по крайней мере, своих близких, к каким-то новым смыслам и высотам жизни – было её страстью несомненной, однако, в большинстве своём, в десятилетиях, – скрытой, ровно кипевшей в глубинах её сущности. На удивление, умная, пытливая, общительная, умевшая страстно и остро сказать, любившая подискутировать, всю жизнь, однако, оставалась она человеком скромным, сдержанным, задумчивым, созерцательным. Самоочевидно, что работа внутренняя, духовная всё же преобладала, довлела в ней и была желанной, приносила отраду, умиротворение. Даже в писательство пошла с великой неохотой, настороженно. И вроде как испугалась, когда братья Николай и Ксенофонт, уже труждавшиеся в журналистике и литературе на всю Россию, стали настаивать на публикации её первых больших рукописей – «Записок и замечаний о Сибири, с приложением старинных русских песен» и – несколько позже – «Записок о старом и новом русском быте».

 Ей, начинающему автору, тогда было уже около пятидесяти. Казалось бы, – силам угасание, жизни сворот к итогам и канунам. Ан нет! Первые публикации оказались успешными, читатель был благосклонен, и следом стали выходить одна печатная работа за другой. В качестве иллюстрации читательского интереса следует сказать, что, к примеру, «Ручная книга русской опытной хозяйки» при жизни автора была переиздана 11 раз. Не говоря уже о поваренных сборниках – несть числа переизданиям. Многие её книги и по сей день печатаются, раскупаются. Недавно мы обнаружили в продаже богато оформленный её репринтный трёхтомник за 1859 года этой самой «Ручной книги». И поразило не только утончённо роскошное оформление издания, но и стоимость, – 87 000 рублей. Выясняли – берут!

 Но вернёмся в наш благодатный и прелестный XIX век – век жизни и трудов её и её замечательных братьев. Вскоре Екатерина Алексеевна отчётливо осознала, что знания, почерпнутые ею из отцовой и своей библиотек, могут и должны послужить людям. Библиотека отца продолжала жить в ней самой и в её братьях и через их творчество приходила к людям. Думается, другого исхода у библиотек, у книг, вообще у хорошей, возвышающей душу и ум литературы и не должно быть – они служат людям, приходя к ним разными путями, зовут от творчества книжного, вычитанного, позаимствованного, постигнутого, к творчеству в самой жизни. Своей, личной жизни. И если книга не ведёт, не тянет читателя к развитию, к добру, порядочности, созиданию, нравственной опрятности – такую книгу, думаем, нужно отложить. Подальше. Желательно, навсегда. Пусть себе лежит – всё же денег стоит.

 Екатерина Алексеевна Авдеева-Полевая стала просветителем в самом высоком значении этого слова, по крайней мере, мы осознаём и видим её таковой, и в истории русской культуры она ярко явила себя не только первой писательницей Сибири, но и её первым фольклористом, этнографом. При этом важно подчеркнуть, – совсем не потому, что очень хотелось ей такой судьбы, то есть судьбы писателя, просветителя, а потому, что была убеждена, воедино с братьями, в «необходимости сохранения коренных начал национальной жизни». Екатерину Алексеевну и её братьев тревожило и вело осознание того, что «...пройдёт ещё несколько десятков лет, и не останется следа старины, но почему не сохранить нам памяти своих родных преданий, событий и быта русского... Мы ищем у иностранцев описание России, а не пользуемся своими родными источниками. Руководимая истинной любовью к Отечеству, я приношу только ему свой бедный лепет...»

 Коренные начала она с детства открывала для себя в Сибири, и прежде всего видела их в опрятстве общественных и семейных устоев, опор, скрепов простонародной жизни, наполненной трудами и праздниками, скорбями и радостями, молитвами и мечтами. Описывая быт и нравы сибиряков, она искренне восхищалась людьми, нередко заражая читателей целомудренным нравственным чувством, высокого накала переживанием. Хочется привести один из многих примечательных и характерных отрывков из «Записок о Сибири», которые раскрывают высокие помыслы автора, его воззрения и действия как просветителя и наставника нашего. «При сватанье за девицу, – писала в несомненном любовании Екатерина Алексеевна, – никогда не спрашивали денег и приданого; всякий давал по своему состоянию; не было рядных, и если кто просил денег, то такой жених получал отказ; говорили, что хочет жениться на деньгах; и потому женихи искали только, чтобы невеста была хороша лицом, кроткого характера и чтобы семейство её было известно с хорошей стороны. Обыкновенно говорили: “Лучше взять без приданого, во доброго роду”. Дочери сварливой женщины могли спокойно сидеть в девках, потому что о них говаривали: “Яблоко недалеко падает от яблоньки”...».

 В исследовательских и беллетристических работах Екатерины Алексеевны напрочь отсутствовали учёная сухость, назидательность или, напротив, художественная вычурность, красивость – все её тексты душевны и лиричны, но и предельно строги в проведении автором главной для него мысли – сохранить коренные начала. Для неё существенным и стержневым было – поднять душу читателя. «...Окрестности Иркутска прелестны, – восторгалась она, – как сельская красавица; одна природа всё украшает, но какова эта природа! Местами дремучие леса, где вековые деревья свалились от бури или грома и лежавши истлели, так что прикоснись, и они рассыпаются прахом. В глубоких оврагах ключ нередко образует ручей, опушенный зелёным мхом. Вот узкая тропинка: она ведёт вас в густой лес, где коренья деревьев высунулись из земли и, кажется, свидетельствуют о своей древности...»

 Окрестности «как сельская красавица» – согласитесь, столь утончённо может живописать настоящий художник, поэт!

 Просветительские наклонности Екатерины Алексеевны наиболее полно и щедро проявились в пореформенные годы, связанные с освобождением крестьян, с нараставшими в обществе ожиданиями преимущественно благополучного хозяйственного и нравственного переустройства «немытой» (М.Лермонтов) России. Чредой, одна за другой выходили её книги, которые были жизненно необходимы людям: «Руководство для хозяек, ключниц, экономок и кухарок», «Экономический лексикон, расположенный по азбучному порядку» (совместно с зятем и сыном), «Полная хозяйственная книга», «Ручная книга русского практического хозяина и русской практической хозяйки», «Руководство к устройству ферм и ведению в них хозяйства». Сюда же органично присовокупливались поваренные книги, сборники с описаниями обрядов, воззрений народных, различные песенники. И хотя книги в немалых мерах были заимствованными, являлись пересказом, изложением текстов или из других авторов, или из безымённых источников, или же обработкой слов, переданных из уст в уста, однако разрозненные и разные по стилистике и толкованиям материалы добросовестно обрабатывались литературным резцом мастера, умащивались его духовно-нравственным воззрением и в итоге, соединяясь под одной обложкой, порождали совершенно оригинальные, привлекательные энциклопедии. Недаром ими зачитывалась вся Россия, восхищаясь глубиной и широтой авторского познания, богатством фактажа и утончённостью языка.

 Особое отношение у поколений россиян к её книге «Русские сказки для детей, рассказанные нянюшкою Авдотьею Степановною Черепьевой». Все материалы народные, изустные, и Екатерина Алексеевна всю жизнь собирала их повсюду, обрабатывала многажды, добиваясь предельной ясности и образности, близкой ребёнку. Мы воспитаны, нравственно и духовно, не боимся высоких слов, взращены на некоторых её сказках. Без сомнения, что, к примеру, именно с непревзойдённого, очаровательного «Колобка» начиналось и начинается знакомство наших самых маленьких детишек с русским фольклором. И «Колобок» остаётся с человеком, в его сердце и сознании, на всю жизнь: ненавязчиво когда-то в далёком детстве мы приняли первые наставления о том, как распознавать добро и зло, преодолевать препятствия, отвязываться (!) от хитрецов, а также уразумели, что за чрезмерное непослушание, самовольство, самоуверенность может последовать судьбоносная расплата.

 Действительно, жила Екатерина Алексеевна, руководимая истинной любовью к Отечеству. И братья Николай и Ксенофонт не только от матери с отцом, не только из семейной библиотеки, книги которой они, как сами говорили, с жадностью проглатывали, но во многом от неё, старшей сестры, их верной соратницы, участливой наставницы, помощницы, собеседницы, переняли не только любовь к книге, к литературе, но и любовь к Отечеству, и достойно пронесли это высокое, но ранимое чувство по жизни, сложившейся, к слову, весьма и весьма непросто.

 Знаменательно, что Николаю Полевому в этом, 2021, году 22 июня исполнилось 225 лет, Ксенофонту Полевому 1 августа – 220. Однако Иркутск отчего-то вовсе никак не вспомнил – или, возможно, как-нибудь бегло – о своих выдающихся гражданах, а жаль. Именно в нашем городе братья поднялись умственно и сердцем для большой литературной, издательской, научной, исследовательской, общественной деятельности. И хотя уехали из Сибири – один подростком, а другой юношей, однако уже вполне развитыми людьми, с мечтами о больших трудах на благо России. Даты, конечно, не круглые, однако для памяти доброй и благодарной разве только даты нужны?

 И тут же необходимо сказать: не пора ли этим трём Полевым, Екатерине, Николаю и Ксенофонту, установить в Иркутске памятник? Их судьба и дела могут стать образцом, ориентиром для нас, и преимущественно – для молодых людей, о своём пути, о выборе задумывающихся, но ещё шатких, нетвёрдых в воззрениях и предпочтениях.

 О деятельности Николая и Ксенофонта немало написано, они оба были широко известны при жизни, даже император Николай I интересовался их делами и однажды, разгневавшись, крепко им насолил, не забыты братья и в отечественном литературоведении, историографии, журналистике. Нам хочется отметить лишь несколько ключевых черт в их деятельности, позволяющих проследить семейные особенности, традиции рода Полевых.

 Удивительно, с десяти лет Николай уже писал поэмы, драмы, стихи, издавал рукописные журналы и газеты. Вдумайтесь: с десяти лет! И такие дети, к слову, не были редкостью в той старой, императорской России, в том числе среди простонародья, так называемого, податного, «подлого» – низкого, худородного звания людей – сословия, к которому относились Полевые.

 Естественны и желательны, хотя далеко уводят нас от избранной темы, беспокоящие вопросы: нынешнее образование и воспитание, в том числе семейное – все дети Алексея Евсевиевича, важно отметить, получили домашнее образование, – способны ли порождать такое юное поколение, активно, целенаправленно, ответственно пробуждать в нём творческие, деятельностные задатки? Дети, мы знаем хорошо, до определённого возраста – подряд творцы и почемучки, однако после пятого-шестого-седьмого класса во многих из них творческие наклонности уже едва тлеют. И снова вопрос: способны ли к чему-то серьёзному и основательному нынешнее образование и воспитание, если школа учит по большей части умению и навыку правильно и в нужных клеточках отвечать на вопросы, тестовые и иного рода, в рамках подготовки, выполнения или сдачи ВПР, ОГЭ, ЕГЭ? Даже итоговое – на зрелось, раньше говорили, – сочинение стало ответом на вопрос(-ы). И пишется оно едва не тишком, как-то наспех – в декабре, а не в июне, когда уже изучены все программные произведения. Наших детей не учат умению и желанию, чего справедливо и строго требуют новые ФГОСы, проявлять себя творчески. Понятно, в творчестве ребёнок может о себе заявить как-нибудь нестандартно, даже бунтарём, излишне ярко, например, в тех же сочинениях, не говоря уже о проектах предметной и социальной направленности, в учебно-исследовательской, внеурочной, внешкольной деятельности. Отчего процветает несправедливость по отношению к нашим детям?

 Благодаря образованности, книгам из библиотеки своего отца, рано пробудивших творческое, а значит, живое начало в подростке, Николай Полевой уже к тридцати годам выбился в выдающиеся люди своей эпохи. Как не настаивал отец, чтобы сын остался в купцах, в промышленниках, вгорячах, столкнувшись с сопротивлением сына, даже рукописи его уничтожил на его глазах, нет же – поступил по-своему! И вышло, что не столько сам отец, а библиотека отцова повела по жизни Николая Полевого. Размах, разнообразие и при этом основательность до мельчайших мелочей, принципиальность до сжатых зубов его журналистской, научной, литературной деятельности – исключительно феноменальны, исключительно интересны и полезны нам. Как – верный урок, как – жизненно важное наставление.

 В 1822 году, на самой заре своей творческой деятельности, он был награждён Императорской Академией наук серебряной медалью за трактат «Новый способ спряжений русских глаголов». Интерес к глаголу, то есть к тому слову, которое обозначает движение, действие, – весьма символичен для Николая Полевого, для его насыщенной идеями, делами, для всей его подвижной, маневренной, точно в бою, неугомонной судьбы. И сказано его кумиром Александром Пушкиным, будущим автором его журнала:

 И Бога глас ко мне воззвал:

 «Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

 Исполнись волею моей,

 И, обходя моря и земли,

 Глаголом жги сердца людей!..».

 Так и получилось в жизни Николая Полевого – жёг! Жёг, обжигал, бывал неумолим, нещаден своим словом-глаголом, хотя, кажется, никем не призывался в пророки, в судии; и никогда об какой-то своей особой, тем более мессианской роли не говорил и не намекал. Хотя, знаете, ведь именно он однажды сказал: «Русь знаю, Русь люблю, и – ещё более, позвольте прибавить к этому, – Русь меня знает и любит». Крепко сказано! А может, и было в его действиях, глаголах что-то вещее, ведь не случайно он бывал гоним, обруган и не то что бит – разбит подчистую?

 Однако, что ни перепадало бы на его долю, какие бы испытания ни постигали, многие годы сряду неизменно поднимался и оставался – трудягой. Если же унывал, отступал – то на чуть-чуть, наверное, чтобы дух перевести, и снова – в бой. За – убеждения, за – русскую литературу, за – высокое её предназначение. Всё же, что ни говорите, а по норову он был сибиряком – крепким орешком, выносливым, дюжим мужиком, купчиной и заводчиком, как его отец, просвещённым! И гордо мог иногда сказать, что считает себя представителем народа в литературе, а народ – это те, любил повторить, кто работает. Его называли либералом, идеологом третьего сословия, то есть тех людей, кто весь в трудах, кому некогда лишний разок взглянуть на солнце. Слово «либерал» и тогда было ругательным в России, хотя задуматься бы: а кому неохота быть свободным, жить своим умом, своим домом, идти своей дорогой? Понимаем: если присмотреться к современной всесветной действительности, то обнаруживается – либерализм либерализму рознь, у некоторых групп народонаселения планеты Земля его понимание и толкование весьма оригинальное, если не сказать – с очевидным вывертом. Впрочем, не о том речь – о Николае Полевом разговор, который, точно, был правильным либералом, тем ещё, классическим, чистым помыслами, девственным душой и сердцем.

 Правда, потом неожиданно его стали называть, даже едва не дразнить, «квасным патриотом». Это когда он в своих драмах и повестях, статьях и научных трудах пусть, может быть, не выдающихся, но честных и страстных, стал писать о простом народе исключительно любя, гордясь, что сам из низов, что живёт в России – святой Руси, что она прекрасна и неповторима своей природой и людьми, велика и величественна своими просторами, историей, государственностью, воззрениями, верованиями. Недруги, а таковых у него всегда бывало бессчётно, восторжествовали: смотрите, смотрите, да он «ура-патриот», и произведения его «лапотные», «казённые до низкопоклонства»! Но, в разных вариациях исстари бродят по миру слова, – «Кто в молодости не был радикалом [можно: либералом] – у того нет сердца, кто в зрелости не стал консерватором [можно: почвенником] – у того нет ума» (вариант, кстати, от У.Черчилля). Собственно, то самое и случилось с умным, талантливым, мятущимся, совестливым человеком Николаем Полевым. Однако, и его либерализм, и его «квасной патриотизм», знал он за собой, были не совсем правдой, скорее, напраслинами, домыслами, придумками. Правдой его жизни было то, что он искренно и восторженно преклонялся перед идеями эпохи Просвещения, горячо желал продвижений всевозможных людям труда, в том числе купечеству и нарождавшемуся разночинству, и уважительного отношения к ним со стороны всего общества, верил в недальнее промышленное преуспеяние России. Бывал резок, запальчив, но до состояния революционера, ниспровергателя не мог докатиться совсем – был крепок корнями культуры, любви к Отечеству, уважения к народу. Дворянство не предлагал упразднить или тем паче изничтожить, не называл, что исподволь уже становилось модой, аристократию захребетниками, но открыто говорил – привилегированное сословие должно сравняться в правах с трудовым людом. Для тех лет эти и многие другие мысли Николая Полевого звучали подчас безрассудно смело, а порой и опасно для его личного благополучия и свободы. О нём осторожно поговаривали: а не враг ли он России?

 Его выдающееся достижение вместе с братом Ксенофонтом и их покровителем, соратником, поэтом, критиком, государственным деятелем, «главным одушевителем редакции», говорил Николай Полевой, князем Петром Вяземским, которое стало ярчайшим и даже в чём-то исключительным культурным событием 20 – 30-х годов XIX века, – издание журнала «Московский телеграф». В этот период своей деятельности он по-настоящему был самим собой и большей частью счастлив. Счастлив, что нужен людям, востребован культурным сообществом России. С этим журналом пришло в русский язык и слово «журналистика» – Николай Полевой ввёл его, чтобы наиболее точно обозначить рубрику, отвечавшую за критику. «Пусть поэты и прозаики наши, – пояснил он во вступительной статье, – летают во всех возможных направлениях умозрения и фантазии – журналист может и должен разбирать и ценить труды их, отделять репейник, быть посредником здравого смысла, чистого вкуса, изящного слога». И определил своей целью как журналиста «беспристрастный надзор за отечественной литературой»; а место критики назвал «одним из важнейших отделений» журнала. Много позже Александр Герцен метко и справедливо сказал о Николае Полевом: «Этот человек родился быть журналистом».

 Во все годы существования «Московского телеграфа», а это немалых девять лет, с 1825 по 1834 гг., Николаю Полевому хотелось, казалось, объять необъятное. Да и что ожидать от человека, сроднившегося с детства с немереными раздольями Сибири, с дерзновенными проявлениями умственных и душевных сил сибиряков, ярким образцом которых был для него отец его и Григорий Шелихов! И все девять искромётных лет – неугасаемый успех у читателей, невиданные для Европы тиражи, разные разговоры о журнале, о его главном редакторе, о Ксенофонте Полевом и авторах. Нечто подобное – прежде всего по соотносительным тиражам и обсуждаемости – в российской журналистике случится только в советскую эпоху, но большей частью уже на её угасании в конце переломных, перестроечных, 80-х – первых лет 90-х годов.

 В «Московском телеграфе» широко печатались значительные произведения современной мировой литературы, не оставались без внимания даже тогда ещё редкостные для России арабская, китайская, северо- и южноамериканская литературы. В каждом номере – будившие сознание статьи по философии, этнографии, словесности, истории, промышленности, другим наукам и отраслям знаний, практической деятельности, впервые в России – репродукции живописи. Журнал, как и мечталось Николаем Полевым с его братом Ксенофонтом и сестрой Екатериной, стал просветительской, и в самом высочайшем значении этого святого для них слова, энциклопедией, распространяя научные, гуманитарные, вообще полезные знания среди всех людей, к каким бы сословиям они не относились. А истоки этих благородных и неустанных стремлений и действий, важно ещё раз подчеркнуть, таились и зрели там, в великолепной библиотеке отца!

 Но ключевыми заботой и радением журнала от первого до последнего номера была русская литература и литературная критика. Выдающиеся авторы той эпохи по-товарищески примкнули к Николаю Полевому: здесь блистали, назовём лишь несколько, наиболее значимых имён, – и Александр Пушкин, и Пётр Вяземский, и Александр Тургенев (историк), и Евгений Баратынский, и Василий Жуковский, и Константин Батюшков, и Владимир Даль, и Валериан Олин, и Владимир Одоевский. Одним из первых Николай Полевой со страниц «Московского телеграфа» провозгласил Пушкина «великим поэтом». Поддерживал молодых авторов, в частности, поэтов Александра Башилова и Надежду Теплову, первая публикация которой состоялась у него в 13 лет. Неустанно звал к себе новых литераторов, или, как говорили раньше, сотрудников, в особенности из пушкинского окружения. Сам писал для журнала, и писал много, интересно, заразительно. И круг жанровых пристрастий невероятен – повести и сатира, литературные, искусствоведческие обзоры и критика, статьи о промышленных и технических новинках, о государственном устройстве и ведении частного хозяйства, глубокие, наукоёмкие размышления о истории и этнографии, о достижениях в науках и философских течениях, – не счесть, что и о чём ещё! Он был истинным энциклопедистом.

 С 1829 года стал выпускать сатирическое приложение «Новый живописец общества и литературы», ставшее достойным и, похоже, более смелым продолжателем новиковской сатиры. Предельно открыто призывал авторов изображать без пощады, колко «...эгоистов-филантропов, либералов на словах, но мерзавцев в домашнем и общественном быту... глупую спесь, низость и невежество многих благородных, уничижение неблагородных классов народа...» Такой жгучести и несгибаемости глагола всесветно, гневным броском произносить в николаевскую-то эпоху, которую в немалой части общества ощущали «трагическим тупиком», а самого императора величали «Николаем Палкиным», – не смертельно ли было опасно? Опасно! Смертельно!

 Как бы мы ни относились к обширному и разнообразному литературно-художественному творчеству Николая Полевого, а оно, несомненно, интересное и доселе читаемое, но как журналист, как редактор он был истинный талант и боец, ратоборец. На страницах «Московского телеграфа» разворачивались, по словам самого Николая Полевого, «журнальные сражения». Критику печатал он едва ли не на каждую более-менее заметную книгу или публикацию в журналах. Неталантливому произведению, кто бы ни написал его, дворянин или простолюдин, – отповедь, а то и чистейший разгром. Какая-нибудь коленопреклоненно заискивающая, приторно елейная, бессовестно вральная, оторванная от нужд народа или с каким-нибудь иным общественно непотребным изъяном ухватка автора – получи по полной! Вспыхивали скандалы, журналу беспрестанно грозило закрытие, но главный редактор был непримирим. Врагов вокруг него скопилась тьма. В чиновных кабинетах нарастало неудовольствие. Шефу жандармов графу А.Х. Бенкендорфу поступали записки с обвинениями главного редактора «в самом явном карбонаризме». Министр народного просвещения граф С.С. Уваров однажды в разговоре с писателем Фаддеем Булгариным мрачно пошутил: «Если Полевой напишет даже Отче наш, то и это будет возмутительно».

 Николай Полевой одним из первых насмелился выразить несогласие с толкованием истории Николаем Карамзиным в его научно и эстетически непреложной в те поры «Историей Государства Российского». Он назвал этот труд «неудовлетворительным», указал автору на отсутствие в его трактовке истории «...одного общего начала, из которого истекали бы все события русской истории...». Но главный его упрёк состоял в том, что автор противопоставил истории государей историю своего народа и забыл о «духе народном». И более того, заподозрил Николая Карамзина в искажении исторических фактов «в угоду в приукрашивания».

 Он опускал своих современников на грешную землю: «...думать, что пыль русская лучше пыли германской, что дым русский пахнет розою – всё это я почитал и почитаю решительной нелепостью...» Но был не понят и даже осмеян. Александр Пушкин назвал автора рецензии «остреньким сидельцем». От него отвернулись многие литераторы, незамедлительно покинул редакцию Пётр Вяземский. Казалось, надвигается катастрофа. Но что же Николай Полевой? Он тотчас засел за написание двенадцатитомной (!) «Истрии русского народа». Правда, в итоге получилось только шесть. «Читатели увидят в сочиненной мною истории русского народа опыт полной истории отечества, – вдохновенно писал автор. – ...Я хотел изобразить жизнь русского народа, его политическое и гражданское состояние, его нравы, обычаи, так сказать, физиономию народа в каждом периоде, с того, в который дикий варяг приплыл на челноке своём к берегам Финского залива, до того, в который Александр явился победителем в Париже, и знамена Николая возвеялись у врат Константинополя. Вот предмет, изображённый мною...» В этом труде он мало говорил о правителях, о политике и войнах, а – об «органическом» развития «народного начала», то есть рассказывал о жизни народа, в котором вельможи и простонародье, как ему представлялось, связаны единой судьбой. Задумка отменная, благородная, однако получилось, надо признать, неважно. Александр Пушкин вновь был неумолим: «Искусство писать до такой степени чуждо ему [Николаю Полевому], что в его сочинении картины, мысли, слова, всё обезображено, перепутано и затемнено...» Назвал этот труд пародией на «Историю Государства Российского» и вдобавок следом вчерне набросал «Историю села Горюхина», в которой недалёкий, возомнивший себя летописцем помещик излагает историю своей обнищавшей, оглупевшей, спившейся вотчины так, будто говорится об отдельном царстве-государстве. Михаил Салтыков-Щедрин много позже напишет по горюхинским мотивам свой непревзойдённый шедевр о городе Глупове – «Историю одного города».

 Не берёмся спорить с Александром Сергеевичем, но мы, как и многие, с удовольствием читали и читаем историческое и Николая Карамзина, и Николая Полевого. И окончательного вердикта о том, кто лучше или хуже, вряд ли дождёмся. Да и не нужен он, потому, что, то и другое уже история самой нашей русской культуры, столь неповторимой и прикипевшей к русской душе.

 Предлог для властей и супротивников, чтобы закрыть «Московский телеграф», наконец, подвернулся. В рецензии на пафосную пьесу плодовитого, но поверхностного Нестора Кукольника «Рука Всевышнего отечество спасла» Николай Полевой, хотя и знал, что императору и его двору пьеса показалась очень даже даровитой и исторически достоверной, с присущей ему решительностью сказал, что «...отступления от истории в драме г-на К. безмерны и несообразны ни с чем... Тут нисколько и ничего нет исторического – ни в событиях, ни в характерах... Драма в сущности своей не выдерживает никакой критики...» И неизбежное стряслось: о закрытии журнала последовало вскоре личное указание Николая I. Однако, есть свидетельства, что его императорское величество и его двор всё же понимали, не могли не понимать, ведь люди они были образованные и государственные: пьеса – всего-то лесть властям, раздутая пёстрая пустышка. Но как же устоять перед хвалой и лестью!

 Казалось бы, – опуститься рукам, сникнуть. Однако Николай Полевой погоревал, погоревал и – снова в бой, на баррикады! Иначе не мог, потому что вся его смятенная, рвавшаяся к каким-то творческим, идейным, просветительским высотам сущность жила в литературе и ради литературы. Последовали повесть за повестью, пьеса за пьесой, статья за статьёй, перевод за переводом. В разное время он сотрудничал редактором в пяти петербургских изданиях, в том числе в «Литературной газете». Невероятного духа, ума, трудолюбия был человек! И по праву мог сказать о себе: «...Никогда то, что говорил и писал я, не разногласило с моими убеждениями». За убеждения, кажется, он готов был и умереть.

 В последние годы жизни неумолимо догорал угольком, но работ письменных, литературных, журнальных не прерывал ни на день. Что-то ещё, ещё, возможно, более важное, нужно было сказать людям, России всей! Измотанный, но не поборотый, он умер в каких-то сорок девять лет. Жить да жить бы ещё! От церкви, где прошло отпевание, до неблизкого кладбища толпа несла гроб на руках. Пётр Вяземский записал в дневнике: «Множество было народа; по-видимому, он пользовался популярностью. Я не подходил к гробу, но мне говорили, что он лежал в халате и с небритой бородой. Такова была его последняя воля. Он оставил по себе жену, девять человек детей, около 60 тысяч рублей долга и ни гроша в доме. По докладу графа Орлова пожалована семейству его пенсия в 1000 рублей серебром».

 Да, печальное завершение его трудам и дням. Но он ли один, сгоравший в служении отечеству и приверженности высокому слову, так же уходил? Несомненно, что в истории русской культуры он остался яркой личностью, говоря по-современному, звездой. Свет его идей и устремлений всё ещё где-то с нами. И присмотревшись – видим. Видим отчётливо, благодарно, бывает, что заворожённо. Очень верно, справедливо, ёмко обозначила в своём диссертационном исследовании современный литературовед А.С. Яровая, что благодаря «Московскому телеграфу» «...Николай Полевой вошел в историю русской культуры не только как второстепенные деятели литературы. В отношении к журналистике – он деятель первого плана, и имя его значимо для журналистики в той же степени, сколько имя А.С. Пушкина для литературы».

 Воистину, они не схожи, однако – рядом друг к другу, вместе, за одно, как и при жизни, которая то сводила их близко, то разводила далеко.

 В посмертной статье о Николае Полевом великий критик Виссарион Белинский твёрдо сказал, что «...нет возможности пересчитать все авторитеты, уничтоженные им...» Но закончил статью замечательными, можно сказать, поклонными словами, причём сказано было о человеке, которого при жизни нещадно честил: «...такие люди не часто являются, и гораздо легче попасть в доктора всех возможных наук, нежели сравниться с ними».

 Думается, что такие же, или предельно близкие по значимости слова, могут относиться и к его сподвижнику, другу, брату – Ксенофонту Полевому. Блестящий журналист, один из руководителей «Московского телеграфа» – около пяти лет был негласным главным редактором, деятельный сотрудник других значимых изданий, глубокий литературный критик, переводчик со многих языков, основатель нового жанра в русской литературе – беллетризованной, художественной, «поэтической», биографии, после ухода брата жил словно бы и за себя и за него – ни на йоту не отступил от высокого, но во все времена отчего-то не самого благодарного долга – долга, прежде всего, перед своей душой и совестью – долга просветителя: сеять разумное, доброе, вечное.

 Писал, как и брат, много, азартно, интересно.

 Мысли брата о «Истории Государства Российского» разделял, но понимал величие нашего первого официального историографа: «После Карамзина у нас не было уже ни одного писателя, увлекавшего за собою всю литературу и с нею публику».

 Любимая тема Ксенофонта Полевого – нарождавшаяся к тому времени пушкиниана, его герой и гений эпохи – Александр Сергеевич Пушкин. «Пушкин повторил собою всю историю русской литературы, – писал он. – Воспитанный иностранцами, он переходил от одного направления к другому, пока наконец нашел тайну своей поэзии в духе своего отечества, в мире русском».

 В статье о стихах Николая Языкова Ксенофонт Полевой совершает своего рода гуманитарное открытие – вводит в литературоведение понятие «индивидуальность»: «Индивидуальность есть собственная принадлежность поэта лирического, так как лирик всегда выражает себя и только себя». 

 К его выдающимся работам относят просветительские, рассчитанные на чтение их в народе биографии – двухтомный труд о М.В. Ломоносове, к подготовленному им собранию сочинений обширную статью, скорее, повествование, о А.С. Грибоедове, целую книгу о баснописце И.И. Хемницере, а также многие годы тщательно, любовно писавшиеся «Записки о жизни и сочинениях Н.А. Полевого», в которых представлена не только биография его выдающегося брата, но и летопись всей русской литературы и журналистики первой половины XIX века.

 После выхода биографии М.В. Ломоносова автора нешуточно упрекали в «домысливании» сведений о великом учёном, в «неправдоподобии» некоторых событий, в отсутствии документальных доказательств в описаниях. Тотчас отозвался статьёй «неистовый Виссарион»: «Доселе у нас не было биографии Ломоносова, все известия о его жизни являлись в разбросанных отрывках, там и сям. Г-н К. Полевой решился пополнить этот важный недостаток в нашей литературе и выполнил своё намерение с блестящим успехом... Настоящей биографии Ломоносова не может и быть, потому что этот необыкновенный человек не оставил по себе никаких записок, современники его тоже не позаботились об этом. ...Весь Ломоносов, вся жизнь его изображены так просто, благородно, увлекательно, с таким одушевлением. Вы читаете не компиляцию, не сбор фактов, а видите живую и полную картину, чем дальше, тем сильнее приковывающую к себе ваши глаза. И не могло быть иначе: всё создание проникнуто идеею, и вы везде, как в общности, так и в малейших подробностях, видите эту идею, а эта идея – внутренняя жизнь человека и гения. Взгляд на Ломоносова самый верный, по крайней мере, для нас... это дело и ума и фантазии, это поэтическая биография, принадлежащая и к науке и к искусству, – род совершенно новый, оригинальный...».

 В Ксенофонте Полевом, в его литературных трудах нередко громче и интереснее звучал голос просветителя, педагога, сердечно, рачительно желающего охватить своих подопечных, нежели литератора, сочинителя. Ему важно было, чтобы люди полюбили то, что и он полюбил, и бережно понесли с собой по жизни, как и он несёт.

 По замечанию Александра Герцена, братья Полевые существенно и заботливо поспособствовали, чтобы русская культура, наконец, сошла со своих «аристократических высот», помогли ей стать «более народной или по крайней мере более буржуазной».

 О других Полевых в эти юбилейные дни тоже можно немало доброго, полезного, увлекательного, и старого и нового, сказать – Полевые, на диво, в веках, уже третье столетие, остаются едиными, сплочёнными своими гуманистическими, просветительскими зачинами и делами, неослабным стремлением жить по духовному и нравственному завету – сея разумное, доброе, вечное, и не только в России, но уже по всему миру. Так сложилась судьба.

 Успешный и долговременный издатель «Живописного обозрения», даровитый писатель, неутомимый, завзятый литературовед, филолог, историк Пётр Полевой, сын Николая Полевого, прославлен своими многочисленными, но обстоятельными и надёжными трудами – отчасти пересказового характера – по русской литературе, книгами-исследованиями «Художественная Россия», «Типы Смутного времени», «Чудо-Богатырь Суворов-Рымникский», первоклассным романом «Корень зла». Ему принадлежит блестящий, по сей день массово издаваемый перевод легендарной книги братьев Гримм «Детские и семейные сказки».

 Любопытно его высказывание о «нашем всё» – о Пушкине: «...растрачивал свой дивный поэтический дар, щедрой рукой рассыпая блёстки своего остроумия и довольствуясь дешёвой славой злого и находчивого сатирика и либерала». «Растрачивал»! Это – не для красного словца сказано, это – позиция, да ещё какая! Позиция много думавшего, переживавшего человека. Слышится твёрдый и страстный глагол старшего Полевого – да, от родной крови далеко не уйти! Пётр Полевой жизнь посвятил просвещению и свято верил и в дело отца, и в своё, хотя и более кабинетное, размеренное, во многом умозрительное, но неустанное и ответственное дело всей жизни. Ответственное за – читателя, за – культуру, за – отечество.

 О другом Полевом, Сергее Александровиче, отец которого был племянником Николая Полевого, можно писать целую книгу, по определению Виссариона Белинского, поэтическую биографию, принадлежащую и к науке, и к искусству, настолько интересна, неожиданна, многообразна его судьба. Родился в 1886 году на Украине, в 13 лет остался полным сиротой. Родственники забрали мальчика в Польшу. Что бы ни было – учился и учился, много читал; легко усваивал языки. В детстве ему полюбилась сказка Ханса Кристиана Андерсена «Соловей» – красивая быль о Китае. Произведение, главное, о том, что люди склонны преклоняться перед каким-нибудь внешним, показным сверканием, не замечая рядом истинной красоты. И хотя она маленькая и серенькая, как соловей, но прекрасное пение птички может оживить, излечить человека, что и произошло с умиравшим императором. Мальчик мечтал попасть в эту загадочную, чарующую страну. Жилось ему бедно, приходилось подрабатывать, чтобы учиться. Окончив московскую гимназию, юноша уехал на край света – во Владивосток, потому что там был желанный институт восточных языков. В совершенстве освоил четыре языка – английский, китайский, маньчжурский, монгольский. Ещё молодым стал известен своими познаниями среди китаеведов России и других стран. Тогда же сбылась его детская мечта – с товарищем проехал на велосипеде по Северному Китаю. Обучение продолжил в Петербурге. Началась война – больное сердце не позволяло служить. Попросил у министра образования А.Ф. Керенского денег на изучение Китая и написания докторской диссертации. Удивительно: получил! Получил в стране, уже терзаемой революцией, разобщённостью граждан, тяжёлыми последствиями войны. Может быть, так и должно быть, если крепко веришь в свои прекрасные и манящие вдаль юные мечты? В сентябре 1917 года уехал с супругой в Китай. Работал преподавателем русского языка и литературы в Нанкинском университете, немного погодя, замеченный в столичных научных кругах, был приглашён в Пекинский. Но покоя для глубокой исследовательской работы не было – обострялось противостояние между Гоминданом и коммунистами; к тому же страна была оккупирована Японией. Сергей Полевой выступил на одном из многочисленных тогда митингов и призвал китайцев к сплочённости и национальной независимости. Его действия не понравились ни буржуазным властям, ни японцам – за ним был установлен тайный надзор. В университете перестали платить, с кафедры выдавливали как неблагонадёжного. Пришлось покинуть университет. Жилось плохо, и чтобы как-то выжить, открыл на дому курсы русского языка, но денег семье с маленькими детьми не хватало даже на самое необходимое. Надвигалась угроза ареста. Удивительно, но именно в эти годы Сергей Полевой составлял «Большой китайско-русский словарь». Труд тяжёлый, кропотливый, самоотверженный, если не сказать, героический. Создание этой книги – ещё одна его мечта. Словарь был жизненно необходим для обоих народов и государств. О своей работе он писал: «Полнейшая устарелость единственного русско-китайского словаря, составленного в 1896 г. русским синологом П.С. Поповым, и абсолютная непригодность, а в некоторых случаях даже вредность словарей, издаваемых научно не подготовленными составителями русско-китайских и японских словарей, китайцами и японцами, побудили меня взять на себя трудную задачу – составление «Полного русско-китайского словаря». В 1936 году в Пекин приехал профессор Гарвардского университета, востоковед Сергей Григорьевич Елисеев. Его восхитили и словарь, и общая и специальная начитанность, лингвистический кругозор автора, – и тот был приглашён в Гарвард для создания китайско-английского словаря. Но Китай – мечту своего детства, страну, которой, несмотря ни на что, восторгался, покидать не хотелось. Однако обстоятельства внезапно обернулись угрозой его свободе и даже жизни – в январе 1937 года японцы захватили Пекин. Последовали массовые аресты и казни. Сергея Полевого задержали и посадили в тюрьму. Пытали, но не казнили, как многих. Чудо? Скорее всего. Помогали друзья, хлопотали об освобождении. Через полтора года отпустили, но с условием, что он покинет Китай. Благодаря помощи С.Г. Елисеева, он с семьёй перебрался в США, был принят в Гарвардский университет. Началась многолетняя и многотрудная, но вдохновенная и счастливая своей научной сосредоточенностью и творчеством работа над «Большим китайско-английским словарём». И этот словарь тоже стал его мечтой.

 По завещанию Сергея Полевого – а завещание в каком-то смысле тоже, согласитесь, мечта – его прах был развеян на родине – на Украине. Его словари надёжно служили и служат людям, сближая столь разные и великие народы и цивилизации. Получается, что все самые заветные мечты Сергея Полевого сбылись. Такое, наверное, редко случается в жизни людей. Но, думается, если всё же настойчиво, преданно занимаешься любимым делом, то почему бы и не сбыться всему, что было когда-то задумано?

 Его сын, Леонид Полевой, профессор, преподаватель русского и славянского языкознания и литературы в университете Солт-Лейк-Сити, всю жизнь собирал книги, периодику со всего мира, продолжая почин отца. Собрание насчитывало более 15 тысяч книги и около 50 тысяч периодических изданий. В преклонном возрасте, а прожил он около ста лет, задумался о том, чтобы его библиотека служила людям, обществу. В сущности, он задумался о том же, о чём размышляли и к чему стремились его выдающиеся предки – писатели и просветители братья Николай и Ксенофонт Полевые и их сестра Екатерина Авдеева-Полевая: опыт общечеловеческий, запечатленный в знаниях, чувствах, образах, идеях и перенесённый на страницы книг и журналов, должен приходить к людям, чтобы жизнь становилась лучше, интереснее, духовно и интеллектуально содержательнее, богаче, щедрее. Он, русский, места на своей второй родине, в Америке, для коллекции не искал, потому что знал, даже был уверен: первейшее и надежнейшее пристанище главному состоянию его и его отца – в родном отечестве, в России. Также естественно, хотя и не сразу – подступали сомнения, потому что был выбор, пришла мысль и о Сибири, об Иркутске, где первая библиотека рода Полевых родилась, набрала сил и повела по жизни жаждущее широкой просветительской, литературной деятельности и служения отечеству, обществу младое поколение – детей просвещённого купца Алексея Евсевиевича.

 И звучит голос старца Леонида Сергеевича Полевого как извечный для русского сознания глагол, как напутствие всем нам: «...Мой отец и я, будучи большими книголюбами, собирали эту библиотеку в течение многих лет. В библиотеку вошли великие труды людей всего мира. И я завещаю ее Иркутску в память о семье Полевых... Полевые всегда заботились о бедных и беззащитных людях, стремились сделать не только Россию, но и весь мир более цивилизованным и культурным».

 Не только Россию, но и весь мир, – это явил себя вековой русский размах, не подточенный ни временем, ни испытаниями, ни жизнью в ином цивилизационном окружении! О том и нам, дай Бог, неослабности в заботах и попечениях.

 И о других Полевых хочется говорить. И, возможно, когда-нибудь появится книга, полно освещающая их судьбы и труды. Но нам в своём очерке хотелось пристальнее присмотреться именно, как мы отметили вначале, к сибирским нашенским корешкам славного рода Полевых, к сибирякам, как говаривали раньше, к иркутцам, заглянуть через них в наше историческое, судьбоносное для России прошлое, постичь их становление и развитие, чтобы, впредь по жизни вдумываясь, извлекать уроки и по возможности выстраивать свою жизни на более верных, надёжных личных и общественных началах и задумках, мечтаниях и идеях.

 

 * * *

 И сравнивая их жизнь, деяния, помыслы с нынешним состоянием человека и общества, с тревогой задаём себе вопрос: а если бы у Алексея Евсевиевича не было библиотеки, если он только и был бы купцом, заводчиком, деловым компаньоном, стали бы его дети Екатерина, Николай и Ксенофонт, а за ними – их дети и другие родственники, просветителями, литераторами, издателями, учёными, книголюбами, людьми широких познаний и взглядов, людьми, некоторые из которых немало и благотворно повлияли на культурное, духовно-нравственное развитие России?

 Смеем уверенно сказать: вряд ли!

 И тревога наша – о нас, ныне живущих: ценна ли для нас книга, склонны ли мы к серьёзному, поднимающему высокие чувства и мысли чтению, к вдумчивости не только о хлебе насущном, о материальном преуспеянии? Из жизни, прежде всего, Екатерины, Николая и Ксенофонта Полевых, наших – гордимся! – корешков сибирских, мы воочию убедились, сколь благотворны книга и чтение в становлении, развитии и продвижении личности. Но в современном мире значимость для человека книги, обстоятельного, положительного знания пошатнулись. Видим и грустим: большинству людей книга попросту – не нужна. Даже – никакая! Умер пожилой родственник – и его молодыми наследниками домашняя, любовно собранная за десятки лет библиотечка оказывается на мусорке, сжигается. Дома хранить книги, видите ли, не в тренде, т.е. не современно, даже не комильфо, а то и заявляют – здоровью вредят книжная пыль и душок типографии.

 Книга приравнена к хламу.

 Преобладает охота к знаниям суетным, поверхностным, развлекательным, сиюминутным, не систематично получаемым, не требующим труда души и интеллекта. Какие же знания, так сказать, в моде, востребованы, если, конечно, можно назвать их знаниями в классическом значении этого слова? Востребованы светские новости – информация, условно говоря, – всевозможные инструкции, справочники малоинтеллектуального характера, нескончаемая трескотня так называемых звёзд, шоуменов, сомнительные тексты и говорения безответственных блогеров, политиков, всезнаек и т.п., и не через книгу – через экраны и мониторы. Хотя – в книгу, конечно же, не надо бы всю эту чепуху, этот мусор нравственного и интеллектуального падения и разложения.

 Но, догадываемся, столь печально, если не сказать, удручающе картина жизни выглядит, если посмотреть на современность и человека в ней как бы, что ли, сверху, обозреть очень широко и в общем, тем белее в состоянии раздражённого неудовольствия, предельной критичности. Если же всматриваться в жизнь каких-нибудь сообществ – семей, небольших общественных объединений, содружеств, союзов, организаций, учреждений, к примеру, культуры и образования, науки и техники, говоря по-другому и, может быть, точнее, ячеек общества, малых или покрупнее, но, чтобы не очень крупных и не очень разветвлённых, то замечаешь отрадные проявления жизни интересной, увлечённой, оживлённой, насыщенной духовными, творческими, интеллектуальными устремлениями и целями. Да, надо признать, что не всё столь мрачно и беспросветно, потому что, видим и знаем, ещё живо в нас то, что верно направляет и подчас выправляет наше продвижение, наши дела, зовёт к высотам образованности, к глубокому пониманию того, что такое для нас, россиян, если говорить только о России, русская, отечественная история, Родина, народ, духовность, совестливость, вера, знание. Культура в связке с совестью, а без совести культура – это нечто такое, наблюдаем, уже иное, вырабатывает человека нравственно опрятного, ответственного, способного к самоотверженности, благородному терпению в трудах и испытаниях.

 Будущее в общественном, социальном устройстве, верим, – за ячейками. Но – культурными ячейками, в которых люди близки и гармоничны интересами, запросами, общими делами и, стержневое, – мечтами. Семья Полевых, растянутая во времени и пространстве, переходившая из одной эпохи в другую, но остававшаяся верна самой себе, – вот вам пример ячейки и ячеек от культуры и в культуре. Разве не так? И такой же культурной ячейкой Иркутска и Сибири мы видим и мыслим Гуманитарный Центр-библиотеку их имени.

 Нам довелось наблюдать за становлением и развитием Центра-библиотеки с тех наших шатких и безнадежных 90-х. В официальных документах он изначально значится, как универсальная массовая, детская библиотека, центр организации досуга жителей микрорайона «Университетский» и города Иркутска. И таких учреждений культуры с вывеской «Библиотека» или даже «Культурный центр» много по стране. И свою работу в силу разных причин, в том числе ущербного финансирования и несовершенных, «случайных» кадров, они вынуждены ограничивать простой и машинальной последовательностью: выдал книгу или журнал – принял назад. Ещё – компьютеры с подключённым интернетом предложат посетителю. А для разнообразия – не помешает провести для местных жителей, чаще всего для школьников или студентов, которых преподаватели, классные руководители организованно приводят классом или группой, плановое мероприятие, неважно, какого направления и качества, главное, чтобы галочка стояла в отчёте и высокое начальство было более-менее довольно. Конечно же, не массово наши российские библиотеки настолько примитивно и бескрыло работают, однако в большинстве случаев отличить одну от другой сложно и зачастую совсем даже невозможно.

 Стал ли за годы, всё же четверть века минуло, Центр-библиотека имени семьи Полевых чем-то особенным, влился ли с какой-то своей, оригинальной, может быть, выстраданной идеей, ипостасью, что ли, в общую жизнь местного социума, города, Сибири?

 

 «Чтение – только начало, творчество жизни – вот цель». Это крылатое изречение Н.А. Рубакина, видного библиографа, библиопсихолога, просветителя, писателя, всю жизнь доказывавшего благотворность чтения, и именно серьёзного, «трудного» чтения, с первых шагов было выбрано Центром-библиотекой путеводной звездой своего продвижения к читателям, взаимодействия с ними. В изречении, несомненно, звучит призыв и для сотрудников Центра-библиотеки, и к его читателям. Призыв главным образом к необходимости сотрудничества, сотворчества, всегдашней здоровой неуспокоенности, непрестанного развития, самосовершенствования. Не можем не отметить, что это замечательное высказывание перекликается с мнением великого философа-просветителя, энциклопедиста, идеолога третьего сословия Дени Дидро, одного из кумиров братьев Николая и Ксенофонта Полевых и их сестры Екатерины: «Люди перестают мыслить, когда они перестают читать».

 Прежде всего, необходимо сказать, что Центру несказанно повезло: получена в дар огромная и бесценная частная библиотека. Но везение – везением, а забота – заботой, и она – в трудах и переживаниях. Казалось бы, лежать и лежать этому бесценному дару в своей первозданности: изредка показали гостям и – закрыли в особой комнате с сигнализацией. Нет! Слава богу, весь этот богатейший и разноплановый фонд редких изданий, а также писем и документов, в постоянном движении, или, как принято говорить, в читательском, научном обороте. Он востребован учёными, библиографами, архивистами, историками, литературоведами, журналистами, педагогами. К нему обращаются и рядовые читатели, о нём появляются статьи и монографии. В его стенах проходят познавательные экскурсии, лектории, конференции. Он пополняется и собственными находками, и приобретениями, и дарениями. К примеру, не так давно Центру-библиотеке была передана в дар личная библиотека первого губернатора Иркутской области Ю.А. Ножикова – выдающегося государственного и политический деятеля современной Сибири, не боявшегося по базовым расхождениям вступать в жёсткое противостояние с федеральными властями. Юрий Абрамович лично завещал, чтобы его библиотека нашла постоянное пристанище в Центре-библиотеке. Также один из дарителей – Валентин Распутин. Он передал издания по языкознанию, литературоведению, редкостные публикации книг Н.Гоголя, М.Салтыкова-Щедрина, Б.Пастернака и совершенно уникальную книгу – «Путешествие Государя Императора Николая Второго на Восток» 1897 года. Предполагается размещение писательских архивов, и уже создана памятная экспозиция, посвящённая поэту и общественному деятелю Иркутска Марку Сергееву, который много и настойчиво потрудился, чтобы архив семьи Полевых попал именно в Иркутск. Всей этой сложной и тонкой работой уже не одно десятилетие занимается замечательный человек Любовь Валентиновна Педранова. Она автор надёжных, обстоятельных статей о семье Полевых, о их книжном, культурном наследии, один из разработчиков библиографической, просветительской программы «Сохраняя прошлое, создаём будущее».

 Хочется повторять, любуясь мыслью: «Сохраняя прошлое, создаём будущее».

 Какие чудесные, многообещающие, заряжающие энергией и надеждами слова!

 Что нас радует и дивит – размах и азарт, но одновременно и пристальность в гуманитарных и эстетических интересах и предпочтениях в деятельности Центра-библиотеки. Это, ей-богу, что-то энциклопедическое и вроде как воскрешённая у нас в Иркутске вмале эпоха Просвещения! У сотрудников неослабное внимание к общекультурным, литературным, искусствоведческим, педагогическим, психологическим, естественнонаучным, социально-политическим, историческим, краеведческим, природоохранным, географическим, этнографическим, домоведческим, музыкальным и иного, иного рода явлениям и событиям, происходящим как в микрорайоне «Университетский», в Иркутске, так и в целом по Сибири, по всей Руси нашей великой, а также – по всему белому свету. И прошлое и настоящее, и близкое и далёкое равновелико интересует их. Отклики на мероприятия, события, даты, публикации и т.д. отражаются на электронных страницах в разных форматах, причём их художественное оформление и в особенности текстовое сопровождение зачастую безупречное, по крайней мере, сдержанно лаконичное, по делу, возможно, из-за уважения к принципу, введённому в русскую культуру А.П. Чеховым: «Краткость – сестра таланта». Знаем, немалую долю этой большой и ответственной работы выполняет Оксана Владимировна Запольская, прирождённый журналист и стилист, дочь патриарха сибирской журналистики, более полувека являвшегося специальным корреспондентом ТАСС Владимира Васильевича Ходия. Всякий раз убеждаешься в истинности, что «кадры решают всё» (И.В. Сталин)!

 Сейчас начало октября – давайте полюбопытствуем, вскользь взглянув на некоторые свежие материалы и темы.

 «Золотая пора листопада! Золотое сеченье стихов!» – о творческой встрече с сибирскими поэтами и писателями в Дни русской духовности и культуры «Сияние России», празднике, подаренном Иркутску Валентином Распутиным и Марком Сергеевым. «Здоровый образ жизни. Полезен он для всех!» – о том, что лекторий-школа возобновил работу. «Живое литературное слово», – о городском конкурсе чтецов стихотворений Осипа Мандельштама. «Олег Слободчиков, “Заморская Русь” и “Русский рай”», – о недавно вышедших в Москве романах известного иркутского писателя. «Слышь, Маврикьевна!» – об открытии нового сезона киноклуба «Ника». «К добру через книгу...» – к 102-летию Леонида Сергеевича Полевого. «Пляшите, вам письмо!» – о празднике для детей, посвящённом всемирному Дню почты. «Творчество Виталия Диксона» – о выставке книг старейшего иркутского писателя и правозащитника «Иркутских окон свет». «“Губернатор” уехал на выставку» – о переезде из Центра-библиотеки портрета Ю.Ножикова кисти мастера Виктора Мироненко на выставку в Музей книжных коллекций. «Педагогический квиз» – приглашение детей и их родителей в интеллектуальную игру ко Дню учителя. «Состоялась премьера клипа Сергея Трофимова на песню “Народ”» – о клипе, снятом в Иркутске при содействии мэра Руслана Болотова и городской Думы.

 И это – лишь одна, с небольшим, неделя из жизни Центра-библиотеки! И так – из года в год! Из года в год трудятся и загадывают наперёд библиотекари, верные своему призванию просветителей (не боимся высокого слова!), лекторов, книголюбов. Меня как литератора тешит, что не обходят вниманием наши замечательные журналы «Сибирь» и «Сибирячок», книги иркутских литераторов, выставки художников; снимают клипы об этих встречах и событиях, готовят и выставляют на всеобщее обозрение визитные материалы. Чувствуется внимание верных друзей, единомышленников, сподвижников!

 Развёрнута в десятилетиях большая, разнообразная, кропотливая библиографическая деятельность, скликающая людей к книге, к автору, к чтению, которое, как уже знаем, но хочется повторять мысль, любуясь ею, «только начало, творчество жизни – вот цель». Из последних материалов, а за годы брошюр, книжек, раскладок, папок, стендов, к слову, скопилось сотни, если уже не тысячи, отметим лишь несколько, чтобы можно было увидеть и прочувствовать интересы и устремления сотрудников Центра-библиотеки.

 «Гигант духа и труда» – о книгах и личности классика украинской и русской литературы Ивана Франко. «Певец донских станиц» – прекрасно, что вспомнили о блестящей прозе Анатолия Калинина, настроили читателя на общение с творчеством несправедливо забываемого писателя. «Под парусами надежд» – к 130-летию классика русской литературы Бориса Лавренёва, о котором тоже надо помнить. «Знаток человеческих душ» – о романе «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста. «Вся жизнь – один чудесный миг...» – к 95-летию нашего Марка Сергеева, о котором Евгений Евтушенко говорил: «...Марк был поэтом с очень большим вкусом, не позволял себе какой-то расхлябанности, безграмотности литературной. В его стихах есть мысли и чувства...».

 О Центре-библиотеке можно и хочется рассказывать обстоятельно, приглядчиво, в уверенности, что – вот-вот что-нибудь ещё подметишь существенное, интересное, полезное для ума и души. Например, не лишним было бы рассказать о кружках и студиях, которых, кажется, более тридцати. Даже их названия манят, обещая серьёзную интеллектуальную и духовную работу.

 Литературная гостиная «Сибирские огоньки». Студия рисования «Академический рисунок». Литературно-музыкальная гостиная «Вдохновение». Вокальный ансамбль «Желание». Студия декорации интерьера для взрослых «Этюд». Кружок цветочных фантазий «Волшебная мастерская». Клуб любителей истории «Клио». И т.д. Поразительно! За многие годы работы в бюджетных учреждениях мы не припомним подобного разнообразия культурных предложений для развития, творчества, самоопределения. Нетрудно догадаться, что Центр-библиотека заслужил заботливое отношение к себе со стороны государства. Можно также рассказать о фотогалерее, о выставках, о буктрейлерах, о конкурсах, то есть о той работе, которая требует не столько финансирования, сколько воодушевления и любви к своему делу. И то, и это, и что-то другое, конечно же, замечательно, конечно же, во благо людям, особенно младому поколению.

 Но нам, по преимуществу, было важно выяснить, увидеть, прочувствовать, сколь живучи и благотворны продлённые во времени российские просветительские традиции. Мы можем твёрдо сказать, что традиции, несмотря на изменчивое, порой капризное и беспощадное время, на расстояния, в том числе идеологические и духовно-нравственные, между государствами, народами и отдельными людьми, на потрясения в личной и общественной жизни, живучи и благотворны, всякий раз наполняются новым содержанием, отвечающим вызовам и запросам современности. И в народе они по-прежнему закрепляются обычаями и привычками, порождая надежды и мечты.

 Необходимо также сказать, что без организаторской, лидерской жилки, настойчивости, неустанности просветительская деятельность вряд ли возможна, по крайней мере широкого охвата. Если бы Николай Полевой не перенял от отца дар предпринимательства, заводчика, компаньонства, трудолюбия, сметки, никакого журнала, тем более такого значимого для целой эпохи, как «Московский телеграф», он создать и продвинуть не смог бы; и до «Литературной газеты» его – точно! – никто не допустил бы. Так и в Центре-библиотеке, который своими трудами, опытом, своим творческим, исследовательским неспокоем создала его первый директор Галина Борисовна Малаева. Она преодолела всевозможные и часом неожиданные, несправедливые препятствия, отодвигая уныние и растерянность, продолжая мечтать и вдохновлять людей. Начинала с нуля, с чистого листа – ни книг, ни мебели, ни сотрудников, в совершенно неприспособленных помещениях. К пятилетию Центра-библиотеки газета «Восточно-Сибирская правда» в статье «Династия Полевых: сеять разумное, доброе, вечное...» писала: «Первым директором центра была талантливый филолог, перспективно мыслящий руководитель Г.Малаева. В своём докладе на открытии центра она сказала: «Присвоение имени Полевых нашему гуманитарному центру возлагает на коллектив огромную ответственность, так как обязывает вести не только просветительскую, но и научно-исследовательскую работу». М. Сергеев назвал ее «редкой личностью» и сказал, что она сумела гуманитарный Центр-библиотеку имени семьи Полевых «поставить на карту Иркутска как культурный факел». Такие отзывы дорогого стоят! Галиной Борисовной лично подбирался штат сотрудников: только самые лучшие, высокообразованные специалисты должны были работать в руководимом ею коллективе...» Добавим, что она зачинательница первых всероссийских и международных научно-практических конференций, посвящённых вкладу семьи Полевых в культуру России.

 «В настоящее время центром руководит Людмила Александровна Пронина, – сообщалось в той же статье. – Под ее руководством была получена и обработана первая часть библиотеки, отправленная из США Л. Полевым, а теперь и вторая. Ведётся работа по выявлению и научному изучению, популяризации наследия семьи Полевых...» Людмила Александровна стала достойной продолжательницей начинаний первого директора и многое из того, о чём мы говорили выше, кропотливо создавалось и продвигалось ею со своими коллегами. Неспроста девизом по жизни она выбрала слова выдающейся французской актрисы Сары Бернар: «Только растрачивая себя, человек становится богатым».

 Думаем, что и Галина Борисовна, и Людмила Александровна по своим каждодневным трудам и попечениям духовно уже тоже из династии просветителей семьи Полевых, по крайней мере, сердцем и помыслами они прикипели к этому славному роду.

 Благодаря трудам сотрудников, участию попечителей, дарителей, учёных, писателей, художников, разных руководителей, граждан других стран, простых читателей и почитателей, Гуманитарный центр-библиотека имени семьи Полевых стал силой притяжения для людей мыслящих, стремящихся подняться над суетностью дней и пристальнее вглядеться в даль жизни и судьбы. Он – ячейка культуры, образованности, интеллигентности, просвещения, у которой цель неизменна со дня основания – творчество жизни.