Михаил БЫЛЫХ. ЗЕЛЁНЫМ ПЛАМЕНЕМ ВЗДЫМАЯ... Стихи

 

Михаил БЫЛЫХ

ЗЕЛЁНЫМ ПЛАМЕНЕМ ВЗДЫМАЯ...

 

* * *

Из детских открытий Господнего мира,

Из маминых сказок на сон,

С берёзки, во поле маячащей сиро,

Из бора, таящего звон,

С пробитой копытцем журчливой криницы,

Из песен и плачей как стон –

Слетают ко мне дивнопёрые птицы

Утраченных нами времён.

 

На пень отшумевшего древа присяду,

Они – в полукруг на пеньки.

Орлу и пичуге по чину и ладу

Из сердца дам корма с руки.

Они мне споют, что нашли­потеряли,

Как пили из вечной реки.

И светлыми будут в напевах печали,

А думы о прошлом легки.

 

1941 ГОД

Два суть ручья – Ольховка с Безымянкой –

На деревенский выскочили круг,

Померялись мелодией с тальянкой

И, обнявшись, умолкли речкой Ук.

 

Лягушки в той не знали укороту,

Хотя исток был до обиды мал –

Любой петух, не прибегая к лёту,

Через реку подругу настигал.

 

Ещё вчера по насту пели сани,

Сегодня яр открыл нам с высоты,

Как Ук, резвясь, переставляет бани,

Как он крушит в неистовстве мосты.

 

И мать меня рукою прижимала,

Чтоб не отдать мальца шальной волне.

А бабка всё крестилась и шептала:

– К войне вода, родимые, к войне.

 

* * *

Я кустарь­одиночка,

Без нужды, навсегда.

Строчка лепится к строчке,

А к годам лишь года.

 

Я давно бы забросил

Это всё ремесло,

Но небесная просинь

Мне легла под крыло.

 

Дни и вёрсты листая

И крича вразнобой,

Журавлиная стая

Позвала за собой.

 

Порыдаем, мол, вместе

На осенний очёс –

Туча туч в поднебесье

Неисплаканных слёз.

 

Я прибился бы, птицы,

К вашей жали веков,

Но достало синицы

Мне из Божьих силков.

 

* * *

Мы все из российской глубинки –

Кто волей могучей страны,

Кто зовом обманной тропинки,

Кто эхом Великой войны.

 

Манили обратные дали,

Колхозный толкал недород.

О, как же мы дружно сигали

За паспортной крепи заплот!

 

И мы города без оглядки

Локтями раздвинули вширь.

Вдогон, наступая на пятки,

Стелился отчизны пустырь.

 

Тот век, обдувая пылинки,

Храню в очарованном сне,

И кто­то со старой пластинки

Поёт о счастливой стране.

 

РОССИИ

Из голубой озёрной колыбели

Ты разлилась на полматерика

В заброшенные дали ­параллели,

Оставленные Богом на пока.

 

Пусть тяжелы нетучные суслоны

И проголосна песенная жаль –

Чисты церквушек утренние звоны,

Светла твоя равнинная печаль.

 

Но грозен бой нежданного набата,

Страшны пожарищ горькие дымы,

И ворог шёл с мечом, и брат на брата,

И все тебя зорили до сумы.

 

Всего лишь искру жизни в чаще ржавой

В непроходимых дебрях затая,

Ты поднималась заново державой,

Казалось бы, из тьмы небытия.

 

Рубились грады, и роились веси,

И в радостном сиянье куполов

Мир воскресал, по­-прежнему чудесен,

Коль Бог дарил и труд, и хлеб, и кров.

 

Рождала ты подвижников великих

И мудрых и заботливых царей,

А в немощи – правителей безликих,

И в помраченье тяжком – лопарей.

 

Звалась Святой, но в святость узки двери,

Широк проход к лукавому с вершой.

Ты, соблазнясь, не устояла в Вере

И оказалась с вынутой душой.

 

Отвергнув прочь в гордыне Божью милость,

Увязла в словоблудии и лжи.

Себе самой другою ты приснилась

И кровью истекла за миражи.

 

Ни ратный подвиг во спасенье мира,

Ни подвигов космических парад

Не оправдают выбора кумиров

И тьмы утрат, увы, не возместят.

 

Обрушив вновь державные основы,

На тот же Запад мчишься, как с горы,

Где для тебя давным­-давно готовы

Духовной инквизиции костры.

 

Я не корю – ты мати мне родная.

Но коль разъята в клочья связь времён,

Ты, выжившая, будешь уж иная,

Нам о себе оставив только сон:

Младёшенька, в кокошнике старинном,

С небесным взором и зарёй ланит,

Взметнёшь меня к груди, и по равнинам

Седой ковыль веков прошелестит.

 

БЕЗЪЯЗЫКИЙ

В проломы стен ушли из церкви лики

И затерялись в буйстве бузины,

А колокол всё виснул, безъязыкий,

Клонясь на все четыре стороны.

 

Быть может, в ком он отзывался болью,

Но не во мне. Ослушник и пострел,

Таясь людей, я лез на колокольню

Узнать, о чём он синим ветрам пел.

 

Знобящий страх, дуван, немые гуды –

Не разгадал я медную главу.

Лишь через годы, беды и остуды

Увижу в ней себя как наяву.

 

Во временах завис я безъязыким:

Поруганного прошлого налёт,

Отторгнутого нынешнего блики,

И непогодь грядущего сечёт.

 

ДЫМ В ГОРСТИ

Мы двигались уверенно к восходу,

И было нам в ту пору невдогад,

Что угодим невдолге на закат

И попадём как кур в ощип и воду.

 

Не мне искать, кто не разведал броду

И кто там прав, и кто тут виноват.

Я оптимист от маковки до пят

И не готов к печальному исходу.

 

Трясу мошной, где время взаперти, –

Увы, пуста, и мига не найти.

И заплутал я заодно с тропою.

 

А мир торит, но не мои пути.

Бегу вослед и жизнь ловлю рукою –

Ан только дым, былого дым в горсти.

 

* * *

Запоздалым волчком, невесомо

Я пророс из крестьянской избы,

Из великой беды перелома,

От пенька отшумевшей судьбы.

 

И пускай баламутному веку

Я был пасынком – чужд и немил, –

Горстку счастья и горестей реку

Я с Отчизною честно испил,

 

И до спазмы, хватающей в горле,

Уберёг, полюбил, как ни кинь,

Журавлиные цепки на взгорье

Деревень, улетающих в синь.

 

И пустынные эти просёлки,

Где ты с Богом один на один,

Только стругами дальние колки

Проплывают в безбрежье равнин.

 

Эти зимы, от века глухие,

Белым звоном залитые всклень,

Где стыдливо берёзки нагие

Убегают под хвойную сень.

Русь – и радость, и боль, и кручина:

Буреломная наша судьба.

Для меня ты, как мати для сына,

Навсегда молода и люба.

 

* * *

                                            Вере

Ты бежала по вешнему лугу

Вдоль поющей о счастье реки,

И ромашки склонялись упруго,

А по платью вились васильки.

 

Ты бежала из утренней дали,

Из моей сокровенной мечты,

И под сенью ресниц расцветали

Голубые, как небо, цветы.

 

Мир в ту пору был радостно юным,

А дороги беспечно легки,

И цикады по солнечным струнам

Упоённо гоняли смычки.

 

…Покачнётся ли жизни основа

Или гибнешь в объятьях тщеты,

И бегут укрепить из былого

Луг ромашковый, речка и ты.

 

В ТОМ КРАЮ

Всё­-то в том краю неповторимо –

Солнца шар оранжев поутру,

Росы трав горят неопалимо,

Ветер дремлет даже на юру.

 

Притулясь к решетчатому тыну,

Там лопочет старая ветла.

С нею сросся я до сердцевины,

Как и жизнь, корявого ствола.

 

Птахи льют с вершины капли­звоны,

Синь полощет кружево ветвей.

Там, в проёме двери отворённой,

Мамин лик в косынке до бровей.

 

Я беспечно бросил всё, и ныне

Дом почил, подворье заросло,

Только ворон хохлится на тыне,

А ветлу обрушило дупло.

 

Мне б сквозь годы в этот край пробиться,

Чтоб вернуть, чего не уберёг, –

Не берут под небо в стаю птицы,

А наземных в детство нет дорог.

 

* * *

Мой прадед, современник Льва Толстого,

Орал поля не с блажи – из нужды,

Но графа чтил он как отца родного

За светлый ум и знал его труды.

 

Что их роднило – пахаря и графа?

Глубинный взгляд на мир и суть войны?

Конечно, не посконная рубаха,

Скорее поиск Бога и вины.

 

Свои пути у них, свои Голгофы,

Но даже смерть, как знак, в единый год

В преддверии российской катастрофы

Какой­-то смысл зловещий обретёт.

 

Достались мне жесточе власть и вера.

В толстовский мир из правды и добра

Моя тропа легла от «Холстомера»,

Из детских лет и вот до серебра.

 

На краткий век как беды три эпохи,

И что несёт последняя? – ни зги.

Дела в Поляне, может, и неплохи,

Коль наш язык прорвётся из туги.

 

ВАРИАЦИИ

Ласкает ветр листву дерев рукою,

И гладит мать головку малыша.

Мальчонка нюни тянет не спеша,

А тени туч, скользя, шуршат травою.

 

Любовно гладит ветр листву дерев,

И дремлют липы под его рукою.

Осина лишь не ведает покою

И жалуется ветру, поседев.

 

Ерошит мать головку малыша,

А взгляд бежит поверх куда­-то в дали.

Гнетут её, наверное, печали,

И тихо страждет светлая душа.

 

Малыш канючит под нос не спеша,

Ему коня игрушечного надо.

И знают оба – женщина и чадо, –

Что ноет зря, что денег – ни гроша.

 

А тени туч скользят, травой шурша,

Берёзам ветр расчёсывает кроны,

И женщина застыла отрешённо,

Прижав к бедру головку малыша.

 

АЛЬБИНОС

Множиться чтобы и длиться,

Купно растут дерева,

В стадо сбиваются птицы,

Встав на крыло соднова.

 

Серые хищники в стае

Делят добычу и пост,

Но одинцом пролистает

Дни свои волк­-альбинос.

 

Меряют времени вёрсты

Тьмы человеческих ног.

Вон промелькнул белошёрстный,

Он и в толпе одинок.

 

* * *

Тихо крячут в заводи чирки,

И, раздув закат в небесной свили,

Уронил над садом ветер крылья,

Чуть тревожа белые верхи.

 

От соцветий облетает прах,

Медленно спускается по кругу,

И на вздох я чувствую упруго,

Как густеет запахов распах.

 

И в душе, глухой от жизни вскачь,

Прорастают, слышны еле­еле, –

Этот листьев безмятежный шелест,

Этот дальний полусонный кряч.

 

* * *

Нет ни послуху, ни слуху

О луне среди светил.

Даже месяца краюху

Чёрт на звёзды искрошил.

 

Темень напрочь зализала

На тропе ко мне следы.

Было б горюшка в том мало,

Если б не было беды.

 

То не ревность сердце точит,

То нашёптывает мгла,

Что тропиночка короче

Другу милому легла.

 

Я найду луну-­дурёху,

На полнеба разожгу.

На соперницу рассоху

Наведу печаль-­тугу.

 

Пусть толчёт, как воду в ступе, –

Не убудет от воды.

На тропиночке проступят

Снова долюшки следы.

 

СТАРЫЙ ДОМ

Не для гульбы был прадедами ставлен

Крестовый ладный двухэтажный дом,

С резьбою по карнизам и по ставням,

С амбарами, под крышею двором,

Но чтоб жилось в трудах и вере справней,

Чтоб и моим он стал потом гнездом.

 

Прожекты предков оказались плохи.

Хозяев смыл эпохи новой вал,

Оставив дому шорохи и вздохи.

Дом оседал и гулко тосковал.

От прежней жизни уберёг он крохи:

Библиотечки сытинской развал.

 

И в этих чудных книжках без обложек,

Читавшихся подряд и впопыхах,

Воображенье детское тревожа,

Переплетались и восторг и страх,

Кидало в жар, мороз бежал по коже,

И люди жили словно нараспах.

 

Двадцатый век сгорел, отдав другому

Перерешать российскую беду.

Мой дом раскатан, я готовлюсь к слому,

Но прошлому выплачивая мзду,

В тревожных снах брожу, брожу по дому,

А половицы стонут как в бреду.

 

* * *

Из множества дорог одна прямая –

Дорожка на последний перевоз,

Где, прах людской бессменно охраняя,

Растут кресты под пологом берёз.

 

Переплелись дерев и предков корни

В родной земле за долгие года,

А души ждут пред входом в мир тот горний

Пришествия Второго и Суда.

 

И нам бы так, готовясь к упокою,

Не нарушать завещанный устав,

Но век шальной сорвал с ветвей листвою

И закружил, по свету разметав.

 

На голом месте, как наступят сроки,

Себя забывших, нас зароют в ряд,

И в скопище мы будем одиноки –

Все души прочь, к истокам, улетят.

 

Вон та душа, с волны срывая гребень,

Кричит надрывно чайкою седой –

Былой погост давно отправлен в небыль

Безумно затворённою водой.

Как много неприкаянных стенает

Над милою растерзанной страной!

Всего лишь шаг, шажок, и купина их

Ещё моей пополнится одной.

 

БЕЗЫМЯНКА

До горизонта ни куста, ни колка,

Лишь звон цикад да свистнет где сурок,

То из-­под ног метнётся перепёлка,

И режет мне под речку поле лог.

 

Я глыбь ищу, спеша от переката, –

Воркует он обманные слова,

Здесь рыбы нет, стрекают лишь малята,

Да мельтешит придонная трава.

 

Река не удостоилась названья,

А в омутной бездонной темноте

Мне блазнится уж бездна мирозданья,

Исконно равнодушная к тщете.

 

И я смущён картиною случайной,

Но вновь и вновь, чаруя и маня,

Из глубины невысказанной тайной

Вода глядит как будто сквозь меня.

 

БЕЛЫЙ МАЙ

Сошлись, слились, как в сказке, явь и небыль:

И облаков в заливы намело,

И не понять, где сад в цвету, где небо, –

И сине всё, и всё белым­бело.

 

Сады, леса, поляны ошалели

От звона, щёлка, посвиста певцов,

И соловьёв классические трели

Переплелись с эстрадою скворцов.

 

В стремительном порыве пробужденья

Легко себя надеждой опьянить,

Что и тебя волною обновленья

Он увлечёт, продляя жизни нить.

 

Не обманись! Уж в горние пределы

Душа зовёт от суетности дел.

Но предо мной разлив черёмух белый,

И взгляд к земле навеки прикипел.

 

* * *

Няндома, Мезень, Двина, Онега –

Чудно леп повенчанный глагол!

Россыпями говоров и снега

Высветлен архангельский подол.

 

Коноша, Шалакуша и Моша,

И озёрный шелест камыша.

Шебаршит шуга, пушит пороша,

И метели стелются, шурша.

 

По пригоркам разбежались веси.

Рубленые в обло – высь низка –

Храмы, изукрасив поднебесье,

На кресты подняли облака.

 

Сутки ткут архангелогородки

Вечерами летними из дня.

Потому и ночи так коротки,

Но звенит повсюду ребятня.

 

Ветер там в седых волнах гнездится,

Он хмелён и лёгок, как буза.

Сиверик дубит поморам лица,

А шелоник голубит глаза.

 

Я почти из тех же мест и брашен,

Где есть всё, опричь краёв‑концов, –

Предки шли за Камень с этих пашен,

И мой пращур звался – Удальцов.

 

ЗАИМКА

У ручья в бору кондовом,

Отложив пальбу,

Взял охотничек бедовый

И срубил избу.

 

Та избушка­перезимка

На краю земли

Стала Новою Заимкой,

Как леса свели.

 

Притекал народ из дали,

Оседал вокруг,

И ручей рекой прозвали:

Лягушатник – Ук.

 

Коренясь на взгорке малом,

Шли дома­-грибы,

И село перемогало

Выверты судьбы.

 

Пережило даже страсти,

Как до тьмы с утра

Рвали храм и трос на части

С рёвом трактора.

Только стало как­то ниже,

Распластавшись ниц.

Много я потом увижу

Деревень без лиц.

 

Пусть с высот столичных плоско

И мало село,

Мне по самую ту доску

В сердце залегло.

 

КЕРЖАК

В слепой тайге да на реке студёной

Попал рыбак в оплошку и беду –

На камень сел и скарб свой немудрёный

На дно пустил к досаде и стыду.

 

На берег влез, кляня судьбу такую, –

На сотню вёрст нет признаков жилья,

У ног река, свивая, гонит струи,

Над головой меж сосен мчит своя.

 

И вспомнилось – на слухи бабы падки, –

С десяток лет тому назад кержак

Ушёл в тайгу, избу срубил в распадке,

Живёт в глуши отмирной как чужак.

 

В пустыню он бежал с чумного пира

От скопища, погрязшего в страстях,

Чтоб за чертою гибнущего мира

Вернуть себя молитвою в постах.

 

Погибель зрима, время лишь сокрыто,

Но и оно летит под сосен гул.

Без выбора попыток не убыток,

Перекрестясь, в тайгу мужик шагнул.

 

Всевышний не оставил горемыку,

Наткнулся тот в распадке на избу,

И принят был он старцем, поелику

Мы купны днесь, а розны уж в гробу.

 

Отшельничек ни валко и ни шатко

Помог в лодчонке течи запереть,

Снабдил харчом с таёжного достатка,

С избытков тощих выделил и сеть.

 

Изжал слезу из глаз приречный ветер,

И бьёт рыбак поклоны, голос – крик:

– Что хошь проси! За то, что ты приветил,

Доставлю всё! 

             – Добро, – сказал старик, –

Когда в аду гореть я буду, грешный,

Не позабудь своих обетных слов,

Не пожалей, прошу тебя, сердешный,

В кострище мне бросать поболе дров.

 

ИСХОД

Днём ли лазурным иль ночью,

Право, не грезилось мне:

Время разорвано в клочья,

Гибнет прогресс на Земле.

 

Вольты, амперы, кулоны –

Мёртвый истории груз.

Встали в цепях электроны,

Минус потерян и плюс.

 

Смрадная урбо-волчица

Дух испустила на нет.

Люд обезумевший мчится

Пеши за крысами вслед.

 

Мчит в позабытые веси,

Падает, мрёт на бегу.

Словно во всём поднебесье

Гонит предзимник шугу.

 

Мчится по зною, по стыни,

Мчится и ночи, и день,

Только в безбрежной пустыне

Нет никаких деревень.

 

Дел­-то всего: остояться,

Выкинуть лишек ума,

С полем, сохой побрататься,

В обло срубить терема.

 

Тщетно взывает землица:

Предков бытьё навсегда

В памяти стёрто, и мчится

Люд городской в никуда.

 

* * *

                                   М.Аввакумовой

Под птичий свист, что льют апрели,

Играя с шуткой в поддавки,

Пожать с приветом лапу ели

Я обходил близ дач лески.

 

И вот она. Как для парада,

Строга, стройна и высока.

Защитный цвет её наряда

Однажды дан – и на века.

 

А где­то там, под сетью хвои,

Души заветный самоцвет

И космос свой, но в те покои

Гостям случайным хода нет.

 

Я лапу жму – не кинет взгляда,

Как будто я не тать, так плут.

А по-­над нами синь-­прохлада,

И гуси-­лебеди плывут…

 

* * *

То ветер в окно или совесть стучится –

Сквозь дрёму ещё не пойму.

Но сон мой уже сторожливою птицей

В испуге слетает во тьму.

 

Конечно она! Как всегда без причины.

До боли знакомой чредой

Незваная гостья мне кажет картины –

Одна безобразней другой.

 

Виденья, как пламя, то вскинутся яро,

То враз опадают дотла.

А совесть всё носит в костёр для разгара

Сушину, что жизнью была.

 

Окно распахнуло объятья рассвету,

И сон накрывает крылом,

Где гостьи докучливой более нету.

Но кто­то следит за костром.

 

СОЧЕЛЬНИК

Знать, наважденья в сочельник нередки.

Вот и сегодня я выглянул в сад –

Звёзды осыпались с неба на ветки,

Синим мерцаньем горят.

 

Словно дитя, забавляется в прятки

В хмари текучей краюшка луны.

Глянет из мутной схоронки украдкой –

Звёзды тотчас зажжены.

 

Снова б, как в детстве, пойти колядою,

Вывернуть шубу, дурачиться всласть…

Жизнь­то ужели обманной звездою

Вспыхнула и пронеслась?

 

* * *

                           Люблю отчину я…

                          …за что, не знаю сам…

                                  М.Ю. Лермонтов

В мой горький век порочили Россию,

Корыстно люб был холощёный край, –

В нём чаяли всемирного мессию,

Что на крови земной воздвигнет рай.

 

Сменился век, истаяла держава,

По­прежнему лишь злобствует хула.

Златой телец витийствует лукаво,

Что на отчизны мода отошла.

 

Но я знавал из невечерней были,

Где паутинка длилась к небесам,

Что безотчётно родину любили,

И я люблю – «за что, не знаю сам».

 

ВСТРЕЧА С ЮРИЕМ КУЗНЕЦОВЫМ

Я с высоты сходил слепой тропою,

Перед одним лишь Господом должник.

Долину рвал тельца златого рык,

Двадцатый век дымился за спиною.

 

Поэт навис как облак надо мною:

Глаза в глаза – на бесконечный миг.

Лучили свет его славянский лик,

Его чело могутного покрою.

 

Невдолге Стикс накрыл певца волною.

Оглохший мир ответил немотою –

Пустыню душ слеза не оросит.

 

Бреду в ночи избитою тропою,

Где родники не бьют из-­под копыт,

Но встречи миг ведёт меня звездою.

 

РОССТАНИ

На росстанях часовенки

Отнюдь не для басы,

Да камни ли толковники

Бывали на Руси.

 

В часовенке помолишься

И, с Богом, в дальний путь.

Над камнем думой клонишься,

Куда тебе свернуть.

 

Протёр глаза – о Господи! –

Дороженька не та.

Свернули мы на росстани

Без камня и креста.

 

До росстани, как водится,

Чтоб память не в укор,

И гость честной проводится,

И рекрутский набор.

 

Ах, росстани­-разлучницы,

Развилки бытия!

Набьётся смерть в попутчицы,

И вас миную я.

Когда же в звёздной россыпи

Исполнится Завет,

То встретятся на росстани

Вновь тот и этот свет.

 

ПОКРОВ

Не смущена поспешностью нимало,

Зима в Покров белёшенька пришла

И небеса, и даль запеленала,

И землю всю отмыла добела.

 

Но вон горят созвездия калины,

А в молоко и пламень вкраплены

И свиристелей юркие пестрины,

И малахит беспечной бузины.

 

Колеблют плат снежинки, ниспадая,

И мнится мне, не снег валит с высот –

Священный полог Дева Пресвятая

Торжественно в безмолвии несёт.

 

* * *

                          Разбуди эту землю, весна,

                          Разбуди этот каменный город…

                                                          А.Передреев

В мутном небе полощется диск,

Плачут грязной слезой тротуары,

И плывут, просыпаясь, угары,

Скалит зубы в усмешке карниз.

 

Разломив высь домов пополам –

Лужи прочь и долой пешеходы! –

Вне времён, вне весны, вне погоды

Торжествует железный бедлам.

 

А в заброшенных далях снега

Уж вздыхают о душах заблудших,

Что когда­то из помыслов лучших

За лукавым пустились в бега.

 

Там без нас, разорвавших свой круг,

Как девчонки, ручьи говорливы,

И туманятся горькие нивы

Без тепла человеческих рук.

 

Там синицы расшили весну

Разноцветием звонов, и тени

От берёз уронили плетенье

На слепящую глаз белизну…

 

Под ногами распластанный крест,

«Зебры» дремлют, и нет светофора,

Мимо мчит обезумевший город,

Не оставив для жизни нам мест.

 

ВСТРЕЧА

Наверное, срок, если вызвали дали

И память вручила билет.

Полвека берёзы меня поджидали

В тех колках, которых уж нет.

 

Зову их из детства, по-­прежнему юных,

Ещё не пятнавших стволы.

– Вернулся, – пытают, – ты с пажитей лунных,

Где люди как луни белы?

 

И в радости встречи ни доли печали,

Ни слова о боли разлук.

– Вы снова, проказницы, мне раскачали

С барашком лазоревый луг!

 

С опушки равнина сбегает за овидь,

Широко бежит и светло,

А яр невдали по­над речкою ловит

Моё горевое село.

 

Ищу меж заглохшими ныне домами

Ещё не раскатанный свой.

Лицом припадаю к молоденькой маме,

Гася впечатлений сувой.

 

Как в сладостный сон, ухожу с головою

В любви и покоя волну,

А мама всё гладит и гладит рукою,

Ласкает мою седину.

 

Берёзовый лепет да мамины руки –

И чаша до края полна,

А всё остальное, все жизни излуки,

Все годы иные – мана.

 

ЖЕНЕ ВЕРЕ

Вперегонки мелькают юбилеи,

В руках судьбы не остаётся карт,

И в сонме вех всё ближе и светлее

Наш отправной голубоглазый март.

 

Искрилась даль, и плавилось светило,

И большаком казалась нам тропа.

Хвала Творцу за то, что находила

Её всегда и в темени стопа.

 

Не потревожь обиды и печали,

Они как прах осыпались в пути.

Мы в ту весну журавушку поймали

И сорок лет лелеяли в горсти.

 

Всё отлетит – обманный свет науки

И шелуха заслуженных наград, –

Нас повторят, пусть малой каплей, внуки.

Смотри, как славно множится их ряд!

 

НА ЗАКАТЕ

На закате тучи вьют на небе свили,

На закате скорби гнёзда вьют в сердцах,

И приходят гости из забытой были,

И перебирает память жизни прах.

 

Из глубин туманных выплывают боли,

Боли­сожаленья, запоздалый стыд,

И пылает совесть, и вина неволит

Душу, чтоб томилась, заходясь навзрыд.

 

Избегай закатов, где душа распята,

Где жестоко явью прошлое течёт.

Там несоразмерна за ошибки плата,

Слёзы покаянья не идут в зачёт.

 

Убегай в иные местности и годы,

Где по кругу солнце не смыкает вежд,

Где закатов нету, только лишь восходы,

Вместо звёзд падучих – проблески надежд.

 

* * *

Обочь надежд, через мглу лихолетий

Из моего далека

Что­то спешат упокоиться в Лете

Время и жизни река.

 

Утлую лодку, как выпали сроки,

Лихо стремниной несло.

Бился о камни, терялся в протоке,

Было – бросал и весло.

 

Берегом правым – потерянный витязь,

Левым – бесовская рать,

Спит под водою мой сказочный Китеж,

Негде душою пристать.

 

Устье закатною плещет волною,

Лета печально строга,

И навсегда у меня за спиною

Тают в ночи берега.

 

ГОРОД-КАМЕНЬ

Скатертью дорога и равнина,

Блюдечки озёр и камыши.

На закат под небо горбят спины

Горы Камня – лес и голыши.

 

Уловил меня на взъёме город,

Каинством отмеченный средь всех,

Приютил на годы под забором,

Взяв ещё один на душу грех.

 

Камнем равнодушия размолот

И гордыней камня занесён,

Угодил я под кузнечный молот,

Им расплющен был уже вдогон.

 

Площадей, домов и улиц камень,

Камень труб, пронзивших облака.

Что нашёл я в каменном бедламе?

Что искал, стремясь издалека?

 

…На восход волнуется равнина

И сплетает ветер косы трав,

Но меня тот город небылинный

Заглотил, как кролика удав.

 

МОЖАЙ

                   А.С. Денисенкову

Ещё ладьи ходили в гору пёхом,

Ещё князья делили урожай,

Что к веси град сбирала Русь по крохам,

Когда на волок выскочил Можай.

 

Глядит: и близь красна, и даль широка –

Трудись, тучней и днесь, и впрок.

Но родился он по капризу рока

На перекрестье вражеских дорог.

 

И под набат, грозу бойниц ощерив,

Встречал монгола гибельную рать.

Тут лил слезу литвин, сочтя потери,

И с ляха спесь умел Можай сбивать.

 

На пир победный поспешала муза,

Чтоб город славой наделить сполна,

Да не судьба. С нашествия француза

Померк Можай в лучах Бородина.

 

Вот и Второй Отечественной заметь

Не обошла Можай. О той войне,

Как скорбный страж, хранит живую память

Бетонный дот. И он – в Бородине.

 

Срединный город под боком столицы,

Несчётно вёрст в иной России край,

Но стоит нам на сотню удалиться,

Уже ворчим: «Загнали за Можай!».

 

А мне милы сомнительная дальность

И над рекой Москвой холмов волна.

Люблю, Можай, твою провинциальность

И мирный сон в тени Бородина.

 

СЕРЕБРЯНЫЕ ПРУДЫ

                                           В.М. Никулину

Здесь всё в былом – засека, князь, герои.

В помине нет серебряных прудов,

Лишь серебром струится под горою

Река Осётр, увы, без осетров.

 

Здесь всё в былом – моих годов осколок

И лепота взметнувших небо лип.

Без тех дерев осиротел посёлок,

Как палый лист, навек к земле прилип.

 

Здесь всё в былом. Но я, любя ревниво,

В душе храню и лягушачий хор,

И шепоток отяжелевшей нивы,

И твой, Пруды, серебряный простор.

 

Здесь всё в былом. Однако я заметил,

Что новый день таится за углом,

И детским смехом будущности ветер

Уже звенит и льётся серебром.

 

СЛЕДЫ НА ВОДЕ

                   Вот жизнь прошла, а где её следы?

                                                           Ю.Кузнецов

То перекат, то омут – мчит поток.

В струе сплелись людские чёт и нечет –

Вон там горят у домовины свечи,

А тут едва младенцу начат срок.

 

Всё прощено и другу, и врагу,

Возвращено и кесарю с лихвою.

Седой залив мелеет под ногою

Ещё вчера на дальнем берегу.

 

Закончен путь. Ни смысла, ни нужды

Отыскивать минувшего следы –

Уже вдогон поёт вечерний петел.

 

Но рыщет взгляд, оборотясь назад,

Где языком вылизывает ветер

Речную гладь и тлеющий закат.

 

* * *

Как спелый плод, закат алеет,

Заплечный груз всё тяжелей,

И что ни шаг, то тень длиннее,

И что ни миг, она бледней.

 

А вкруг весна. И впрямь девица

От каблучков и до бровей –

Что ни шажок, меняет лица,

И что ни миг, она резвей.

 

Нахмурит бровь – и тучку скличет,

Поднимет взор – и синева,

Взмахнёт рукой – и щебет птичий

Тотчас вспорхнёт из рукава.

 

Ликуй, земля! Шелоник мая,

Спеши на волю из теснин,

Зелёным пламенем вздымая

Лесной пожар и пал долин.

 

* * *

 

Годы прочь и прочь печали,

Кинусь навзничь в волны трав,

Убегу в забвенья дали,

Где берёзы раскачали

Бездну неба в пух и прах.

 

Затаюсь за чернобылом,

Там приречная лоза

Только чуточку прикрыла

Ввечеру купанье милой,

А заря зажгла глаза.

 

Утону в манящем взоре

И в объятьях растворюсь,

Чтобы после на угоре,

Васильковом поле­-море,

Навсегда осталась грусть.

 

И до солнышка ­рассвета

Припаду к земле на грудь,

Загадав звезде заветы,

Чтоб вернуть, чего уж нету

И чего нельзя вернуть.