Самид АГАЕВ. РЕТРОСПЕКТИВА. Роман

 

Самид АГАЕВ

РЕТРОСПЕКТИВА

Роман

 

Маклер приехал с двадцатиминутным опозданием, но пунктуальный Нилов, вопреки обыкновению, был даже рад этому. За это время он успел выкурить сигарету, разминая ноги в сумрачной тени ближайших от дороги лесных деревьев. Оказавшись за городом, он с умилением урбаниста разглядывал пожухлую после долгой зимы траву, бурую землю, сочившуюся при нажатии влагой, набухающие почки на ветках деревьев. С оставшейся в стороне федеральной трассы доносился приглушенный гул мчащихся автомобилей.

Когда этот человек позвонил ему и стал дотошно расспрашивать о том, какого рода земельный участок ему хотелось бы приобрести, с домом или без дома, Нилов удивился, но на вопросы отвечал вежливо, все это время, пытаясь сообразить, откуда у собеседника взялся его телефонный номер.

– Простите, – сказал Нилов, когда ему удалось нащупать брешь в словах, – а вы кто?

– Как, – в свою очередь удивился собеседник, – я разве не представился?

Он назвал свое имя и название агентства недвижимости, которые Нилов сразу же забыл.

– Я взял ваш телефон из базы данных, – сказал он. – А что, какие-то проблемы?

– Пока нет, просто дело в том, что я интересовался землей несколько лет назад, посмотрел пару объектов с вашим агентом, и на этом дело кончилось. Я думал, что моя заявка снята.

– Так что, вы не хотите покупать землю? – в голосе маклера звучала обида. Нилов подумал, что сейчас он не удержится и скажет, что же я перед вами распинаюсь, трачу свое время, но агент произнес: – Вы можете посмотреть, вас это ни к чему не обязывает. За просмотр денег не берем.

Надо было отказаться сразу, но Нилов не обладал такой завидной твердостью характера. Обида все явственней звучала в голосе мужчины. Согласился на просмотр, хотя цена превышала тот лимит, который он когда-то устанавливал для участка земли. Но предложение, в самом деле, было интересное. К продаже предлагался дом с большим участком в старом дачном поселке в тридцати километрах от Москвы.

Нилов бросил сигарету и втоптал ее в землю, подумав при этом, что было бы лучше просто дышать чистым воздухом, раз уж выбрался за город. До его слуха донесся басовитый рык прохудившегося глушителя. Подняв глаза, Нилов увидел из чащи, как мимо его автомобиля пронесся видавший виды опель «Рекорд», давно снятый с производства. Метров через сто он затормозил и стал подавать задним ходом. Сверкающий серебром лексус трудно было не заметить. Маклер оказался человеком лет сорока, в джинсах и серой ветровке «Адидас». Нилов опустил глаза долу, ожидая увидеть кроссовки, но ошибся, на ногах у него были коричневые офицерские туфли. Мужчина стал извиняться за опоздание, сетуя на автомобильные пробки. Но Нилов остановил его словами – давайте не будем терять времени. Маклер с готовностью согласился и предложил следовать за ним. Нилов сел в свою машину и поехал за опелем, который, словно, компенсируя свое опоздание, развил довольно опасную для проселочной дороги скорость. Нилову пришлось притопить педаль акселератора, чтобы не потерять маклера из виду. Вообще-то в ходу было уже другое слово – риелтор. Но Нилов в душе был консерватор и предпочитал слово маклер, то есть держался до последнего. Боролся с новоязом до тех пор, пока его не переставали понимать. Все эти словечки – тренды, бренды, квесты, лайфхаки, – доводили его до бешенства.

Слева и справа по обеим сторонам дороги на открытых полях, где когда-то местные колхозы героически бились за урожай, теперь высились громадные особняки из красного кирпича. Один другого помпезней. Закрома родины теперь усилиями неустанных коммерсантов заполнялись импортными сельскохозяйственными культурами. Местная власть тихой сапой колхозы банкротила, а их земли распродавала всем желающим. Впереди показался железнодорожный переезд. Опель проскочил, а Нилову пришлось остановиться перед опустившимся шлагбаумом и ждать, когда проедет электричка. Маклер подождал его с той стороны дороги и махнул рукой, когда подняли шлагбаум. Догадка забрезжила, когда он переезжал рельсы. Скорее это была не догадка, Нилов лишь подумал, как могла бы усмехнуться судьба. В объявлении название поселка не прозвучало. Видимо, из предосторожности. Маклер мог опасаться того, что клиент, желая сэкономить на комиссионных, поедет на поиски продавца самостоятельно.

Собственно, название поселка спустя двадцать лет он все равно не помнил. Но зрительная память не подвержена времени, она над ней не властна. Дорога была ему знакома. Хотя уверенности в том, что они едут именно в тот дачный поселок, у него не было. Узнать тот самый поворот не было никакой возможности, поскольку все вокруг застроилось и топографические привязки – ориентиры исчезли. На месте футбольного поля красовался супермаркет. Муниципальные бесплатные спортивные площадки стали роскошью для граждан России. Опель остановился возле поворота с шоссе на поселковую дорогу, въезд преграждал шлагбаум. Маклер, высунувшись из окна, коротко переговорил с охранником. Полосатая труба поднялась вверх, пропуская машины. Это был тот самый поворот, сомнения отпали. Здесь, внутри поселка мало что изменилось. Лишь некоторые из домов, возможно, обретя новых хозяев, щеголяли современными строительными материалами – сайдингом, ондулином. Забавно было бы через столько лет стать соседями по дачам. Всего лишь забавно, других положительных моментов Нилов в этом не видел. Впереди, слева, показалась заросшая бурьяном калитка, была еще надежда, что опель проедет мимо, но вспыхнули красным светом стоп-сигналы, и машина остановилась. Маклер вышел из машины. Нилов остановился посреди дороги, опустил окно.

– Это здесь? – зачем-то спросил он без особой надежды.

Глупее вопроса нельзя было придумать. К чему маклеру останавливаться у другого участка.

– Так точно, – подтвердил маклер и спросил, видя, что клиент не торопится выходить из машины: – Вас что-то смущает?

– Нет, нет… – ответил Нилов. Развернуться и уехать, не осмотрев дом, было бы невежливо.

– Хорошая транспортная доступность, – отчеканил маклер.

– Да, – согласился Нилов.

Маклер говорил профессиональными штампами, судя по туфлям и чеканным формулировкам, он был из военных. Текучесть кадров в армии была ужасающей.

– Будем смотреть? – нетерпеливо сказал маклер.

– Будем, – обреченно ответил Нилов.

– Тогда поставьте машину правее, чтобы не мешать проезду. Вообще-то здесь ездят редко, но по закону подлости как раз сейчас кто-нибудь поедет.

Нилов припарковал машину и подошел к маклеру, который возился с калиткой и замком. То есть наоборот. Сначала он справился с замком, а теперь дергал вросшую в землю калитку. Наконец он открыл и, сказав – «прошу», сам пошел впереди во двор. Тропинка к дому, как и весь участок, была устлана толстым слоем прошлогодней павшей листвы. Она мягко пружинила под ногами. За садом никто давно не ухаживал, пожухлые цветы заросли сорной травой. Было сыро и тепло, в воздухе стоял запах тлена, запах осени. Хотя на дворе была весна.

– Здесь двадцать соток, – сказал маклер, – дубы, сосны, как видите, лиственница.

– Извините, как вас зовут?

– Борис, я уже говорил.

– Да, да. Извините.

– Ничего страшного.

– По-моему, здесь больше двадцати соток.

– Нет-нет. Совершенно точно. Просто участок неправильной формы. Оптический обман. Он кажется большим, чем есть на самом деле. Знаете, в старое время, когда генерал выходил на пенсию, ему кроме денежного пособия полагалась лошадь и 20 соток земли.

– Как интересно!

– Да, представьте себе. Я сам недавно узнал об этом. Оказывается, это Буденный в свое время ввел такой порядок. Семен Михайлович. Он же из крестьян был. Чтобы генерал после военной службы мог заняться сельским хозяйством и смог себя прокормить.

– Значит, это генеральская дача?

– Ну да.

– Вы в этом уверены?

– Конечно, что вас смущает?

– Нет, ничего. А я могу взглянуть на документы?

– Еще рано, это возможно после внесения залога. Открыть дом?

– Открывайте.

Борис кивнул, поднялся на крыльцо, достал из сумки связку ключей. Поперек двери висел мощный засов. Нилов когда-то заказал его на заводе, где короткое время работал инженером, а затем собственноручно установил на входных дверях. Это произошло после того, как, взломав хлипкий замок, на дачу проникли бомжи.

– Прошу, – сказал маклер, открыв дверь.

Нилов кивнул и вошел в дом.

Две комнаты, мансарда, дровяная печь, выложенная изразцами, кровати, кушетка, круглый массивный деревянный стол и роскошный старинный буфет из красного дерева, вывезенный отцом Хельги в качестве трофея из капитулировавшей фашистской Германии. Из этой комнаты был виден сад. Когда Андрей, муж Хельги, возился с цветами, в Нилова вселялся бес, и он начинал приставать к Хельге, пытаясь уложить ее животом на круглый стол, не теряя при этом мужа из виду. К лесу передом, к Ивану задом. Хельга сопротивлялась, теряя самообладание, но это любовное безумство никогда не доходило до конца. Всякий раз их что-то останавливало. «Это аморально и безнравственно», – говорила Хельга, отталкивая Нилова.

– Дом еще сто лет простоит, – сказал маклер, – посмотрите какие толстые бревна. Сейчас такие дома не строят. Что скажете?

Нилов, не отвечая, продолжал разглядывать убранство комнат, ему вдруг пришло в голову, что он проявляет излишнюю щепетильность. За истекшие годы у дома мог смениться не один хозяин.

– Мебель остается? – спросил он вдруг, хотя в данном случае мебель интересовала его меньше всего.

– Наверное, о мебели разговора не было.

– И этот буфет?

– Я уточню, – пообещал маклер.

– Цена окончательная? – спросил Нилов.

– Это нижний предел. На самом деле это стоимость одной только земли. В этом районе сотка стоит две с половиной тысячи баксов, а вы еще получаете дом в придачу. Можете сразу въезжать и наслаждаться жизнью.

Маклер лукавил, сотка здесь стоила две тысячи. Участок – сорок тысяч, оставшаяся десятка как раз приходилась на старый дом, который определенно не стоит этих денег.

– Дом меня не интересует, его все равно придется снести. Для меня это лишние расходы.

– Хозяин – барин, – сказал невпопад маклер, разводя руками.

Нилов вышел в мансарду. Отсюда на второй этаж вела винтовая лестница. Она и в те годы была хрупким сооружением, а сейчас и вовсе не внушала доверия. Нилов не рискнул подняться, хотя было бы любопытно взглянуть, как сейчас выглядит эта крошечная комнатка, служившая им местом для любовных утех. Скрипучие ступени всегда извещали их об опасности.

– Там наверху еще одна комната, – сказал маклер, заметив его интерес.

«Я знаю», едва не ответил Нилов, но вовремя удержался. Их последнее свидание произошло именно в этой комнате, хотя весь дом был к их услугам. Правда, Нилов не знал, что эта встреча – последняя. Они приехали в будний день. Хельга ушла с работы после обеденного перерыва. Всю дорогу, занявшую менее часа, Нилов терзал ее ревностью к прошлому. Хельга не отвечала, чем еще больше распаляла его. На обратном пути она также всю дорогу промолчала. Нилов боковым зрением видел слезы в ее глазах и испытывал болезненное удовлетворение.

– Я закрываю? – вопросительно сказал маклер.

– Да, – отозвался Нилов. Он спустился с крыльца и прошелся по участку. С многолетних дубов и сосен падали крупные капли росы.

– Здесь растут грибы, – крикнул ему вслед маклер.

«Я знаю», вновь едва не ответил Нилов. Прежде чем направиться к калитке, он постоял возле сарайчика, находящегося в десятке шагов от дома. Это было 31 декабря. Они приехали на дачу встретить Новый год небольшой компанией. Кроме Нилова и Хельги был ее муж и Лара, подруга Хельги – дородная брюнетка с манерами бывшей дворянки, вынужденной жить среди быдла. К тому же она была старой девой, не в буквальном смысле этого слова. Остроумная и язвительная, она вышучивала всех, кроме Хельги, которую считала ровней, интеллектуалкой. Лара, как и Хельга, была филологом, но работала в военном издательстве. Была еще одна пара, добравшаяся до поселка самостоятельно на электричке, старинные друзья Хельги. Художник по имени Борис и его жена. Лара отпустила какую-то шутку в адрес Нилова, что-то про ненавязчивый отечественный автосервис. Шутка оказалась неудачной и натянутой. То есть в данном случае шутка выглядела насмешкой. Но он ответил вежливой натянутой улыбкой. Но Хельга, успевшая к тому времени выпить рюмку водки, подхватила и стала развивать тему, упражняясь в остроумии. Нилов молча сидел и злился, но не мог дать волю чувствам и устроить скандал. Присутствие мужа накладывало некоторое ограничение. В какой-то момент компания переместилась во двор вдохнуть морозного воздуха. За столом остались только Лара и Нилов.

– Вы ничего не пьете? – сказала Лара, кивая на нетронутую рюмку, стоявшую перед Ниловым.

– Я собирался еще съездить в магазин.

– Я вас, надеюсь, не обидела?

– Ну что вы, после Хельгиных острот ваши слова совершенно безобидны, – искренне ответил Нилов.

– Значит, вы обиделись на Хельгу. Право, не стоит, – засмеялась Лара, – ее надо принимать именно такой. Ее уже не изменишь. Она потрясающая, правда? Эта любовная элегия, я бы даже сказала – пастораль новогодняя.

– Что вы имеете в виду? – спросил Нилов.

Его отношения с Хельгой не были тайной для близкой и давней подруги. Но Лара явно имела в виду что-то другое.

– Ну как же? Такая идиллия. Собрать в новогоднюю ночь за одним столом свое прошлое, настоящее и уж не знаю к какому времени отнести вас, к будущему или настоящему.

– Я вас не совсем понимаю.

– Какой вы, батенька, тугодум. У Хельги с Борисом был длительный роман. До Андрея, разумеется. А вы не знали?

– Ну что же, – после долгой паузы деревянным голосом произнес Нилов, – красивая женщина, как говорится – свято место пусто не бывает. Но я не знал.

Он потянулся за бутылкой зубровки, отставив рюмку, налил себе полный стакан.

– Это правильно, – довольно сказала Лара, следя за его движениями, – к жизни надо относиться легко. Кажется, они возвращаются.

На крыльце снаружи послышался топот. Оббивали снег с обуви.

– А что здесь происходит? – крикнула раскрасневшееся от мороза Хельга, входя в комнату. – А вы, кажется, в магазин еще собирались?

– Я передумал. – сказал Нилов. – С Новым годом! – он поднес к губам стакан и медленно выпил.

– Высокий класс! – восхищенно произнес Борис, а Андрей зааплодировал.

Хельга бросила взгляд на Лару, на губах которой змеилась улыбка.

– Круто берете, товарищ, – насмешливо произнесла она, – праздник только начинается. Вся ночь впереди.

– Не знаю, как вы, а я через час собираюсь лечь спать, – ответил Нилов.

Это не было грубостью, но определенный вызов в этом был. Чтобы разрядить возникшую неловкость, благороднейший муж потер шумно ладонями и воскликнул:

– А не хлопнуть ли, господа, и нам по рюмашке? – и стал разливать зубровку по рюмкам. Когда дошел до Нилова, Хельга сказала:

– Нет, нет, ему в стакан, Нилов полумер не приемлет.

Андрей перечить жене не посмел, но, добрая душа, наполнил стакан только до половины. Кажется, в этой ситуации он страдал больше всех. Полтора стакана, то есть триста грамм зубровки на голодный желудок – эта штука посильнее «Фауста» Гете. Нилов закусывал, стараясь наверстать упущенное, но в какой-то момент понял, что лучше бы ему выйти. На свежий морозный подмосковный воздух. Авось, да продышится. И вышел вон.

Какое-то время он постоял у запорошенной инеем машины. И мысли не могли быть о том, чтобы сесть за руль и умчаться в заснеженную ночь. Трасса была полна алчущими гаишниками. Даже если ты откупался от первого, он передавал по рации информацию о тебе на следующий пост. Происходи дело в черте Москвы, он бы еще рискнул. Можно было махнуть рукой на машину, дойти пешком до железнодорожной станции и уехать на электричке, но стояли двадцатиградусные морозы, и он был сильно пьян. К тому же не совсем представлял, где именно находится станция. Ссора с любовницей не стоила того, чтобы замерзнуть в новогоднюю ночь.

Хельга появилась на крыльце внезапно. На ней была длинная серебристо-голубая шуба, недавно привезенная из Норвегии. Нилов подбирал убийственные слова, но Хельга не была готова к разговору. Не дав ему сказать ни слова, пошла к сарайчику, который, как было сказано выше, отстоял от дома на десяток шагов. И оттуда поманила Нилова пальчиком. Когда Нилов приблизился, Хельга увлекла его за строение и распахнула шубку. Ниже пояса на Хельге ничего не было. Великолепные ноги отливали под луной матовой кожей. Это было извинение. Белый флаг. И это было чистейшим безумием. Андрей любил жену трепетной любовью и всячески ее опекал. Он мог появиться в любую минуту, чтобы удостовериться, все ли с ней в порядке. Но в этой ситуации отказ, вызванный доводами рассудка, был бы расценен, как оскорбление и Нилов повиновался.

 

Маклер запер дом и стоял у крыльца, вопросительно глядя на задумавшегося клиента. Нилов подошел к нему.

– Что скажете? – спросил Борис.

– Интересное предложение, – ответил Нилов, – но мне нужно подумать.

– Если желаете зарезервировать, то понадобится задаток в размере десяти процентов от стоимости. Если вы передумаете, задаток не возвращается.

– А если она передумает продавать?

– Почему вы сказали она? – Генерал – слово мужского рода. Или... может быть, вам уже предлагали этот дом другие риелторы? – с внезапным подозрением спросил Борис.

– Пусть будет он. Нет, не предлагали.

– Если он передумает, то задаток вернут.

– Отчего такая несправедливость? – поинтересовался Нилов. – Если я откажусь – потеряю деньги. Если он передумает, просто вернет чужие деньги.

Борис развел руками.

– Таковы правила.

– Я должен подумать, – повторил Нилов.

– Предложение обладает высокой ликвидностью, – Борис перешел на язык профессиональных штампов, – советую вам думать недолго. Дом уйдет быстро.

– Приму к сведению, – пообещал Нилов.

Они вышли с участка. Маклер стал возиться с калиткой. А Нилов, сев в лексус, запустил двигатель, махнул рукой ему и поехал на работу.

 

***

Офис Нилова находился на четвертом этаже административного здания бывшего пивоваренного завода. Кроме офиса Нилов еще арендовал цех со складом на территории. Комната в двенадцать метров, забитая под завязку канцелярской мебелью, оставшейся от былого времени, и небольшой цех – это было все, что оставалось от монопольного когда-то бизнеса по обеспечению нужд пивобезалкогольной и винно-водочной промышленности – пробка, крышки, этикетка, клей, сахар, агар-агар, усилители вкуса. Часть товара Нилов производил сам, часть брал у других поставщиков на реализацию, с каждым годом сокращая ассортимент и обороты. В офисе его встретила улыбчивая шатенка лет сорока. Нилов не знал ее точный возраст, хотя они были знакомы давно.

– Привет, шеф! – сказала она. – Рада сообщить, что сегодня было двое клиентов. Один заплатил наличными, второй обещал завтра перечислить.

– Это хорошо, – ответил Нилов. – Из наличных можешь взять себе зарплату.

– Нет, шеф. Вы сами возьмите, пересчитайте, а уж потом дайте мне зарплату.

– Почему мы сегодня на вы?

– Денежные вопросы не терпят фамильярности.

– У тебя, я вижу, серьезный подход к этому.

– Так точно, шеф. Чай будете?

– Буду. Переходи уже на ты. Не смущай.

– Сначала зарплату выдайте.

Нилов отсчитал необходимую сумму и положил перед ней.

– Благодарю, шеф.

– Саша на месте?

– Да. И тоже ждет зарплаты. Я могу его обрадовать?

– Конечно. Только не думай, что без этих денег я не выдал бы зарплату.

– А я и не думаю.

Убрала деньги, встала из-за стола, приготовила чай и поставила перед Ниловым. Елена была начальницей лаборатории пивзавода до последнего дня. Прежнее руководство завода, доведшее предприятие до банкротства, было вынуждено уступить его мощной многопрофильной компании, выкупившей контрольный пакет акций. Новые собственники вложили немалые средства в раскрутку новых пивных брендов. Но через три года махнули на него рукой и продали девелоперу, который сдал все площадки в аренду, а коллективу предложил уволиться, то есть самосократиться. Коллектив затеял с новым собственником судебную тяжбу из-за долгов по зарплате. Как раз в это время на заводе появился Нилов и уговорил Елену посидеть у него в офисе до тех пор, пока она не найдет себе достойную работу. Она согласилась. До нее в офисе сменилось несколько молодых амбициозных девиц, амбиции которых почему-то распространялись только на зарплату. Они приходили, ничего не умея кроме как нажимать на клавиатуру компьютера, осваивали за несколько месяцев азы делового администрирования и уходили в более успешные компании.

– А ты не будешь чай пить?

– Спасибо, я пью его целый день. Больше не лезет.

– Ну а вообще, как дела? Есть еще новости?

– Есть. Вам с какой начать, с хорошей или плохой?

– С хорошей.

– Странно, обычно просят с плохой.

– Это неправильно. Плохая новость может омрачить радость от хорошей. Начинай.

– Правительство собирается увеличить пошлины на импорт. А это означает потенциальный спрос на отечественное сырье. То есть на наш ассортимент.

– Не факт. Более того, это ничего не изменит. В отделах закупок или как раньше говорили – в отделах снабжения сидят наши русские люди. И они очень хорошо понимают, что откат с дорогого импортного сырья больше, чем откат с дешевого отечественного.

– Ну, это же ужасно, – Елена расстроилась не на шутку. Казалось, вот-вот заплачет. – Неужели все так плохо. Я просидела в лаборатории двадцать лет и только сейчас соприкоснулась с этим. Значит, хорошей новости не получилось.

– Ничего, ты же старалась, – попробовал утешить ее Нилов.

– Да, – жалобно улыбнулась Елена, она обладала редкими для нынешнего времени качествами, вернее до сих пор умудрилась сохранить их – искренностью и наивностью. – Еще я обзвонила десять предприятий и послала им коммерческое предложение.

– Отлично, тебе просто цены нет.

– Ты издеваешься?

– Нет, я говорю правду. Переходи к плохой.

– Нам подняли арендную плату. Вот письмо.

Нилов пробежал глазами по бумаге. Новый собственник поднимал аренду с завидной регулярностью. Эти люди не имели человеческих качеств. Это была новая формация людей – менеджеров. Ходили устойчивые слухи, что завод они планируют распродать по частям. При этом они сдавали производственные площади в аренду, совершенно не думая об арендаторах, которые, рассчитывая на определенный срок, вкладывали в производство немалые деньги. Потом эти площади продавались отягощенные арендой на произвол новых собственников. Либо с ними досрочно расторгались договора, в которых эти жесткие условия были прописаны.

– Ты расстроен? – спросила Елена.

– Как тебе сказать. Я расстроен, но у меня это уже вошло в привычку. Надо будет повышать цену на нашу продукцию, а делать этого не хочется. Мы уже подошли к импорту по цене.

– Мне очень жаль, – сказала Елена. – А мы сегодня до которого часа работаем?

– Иди домой, – сказал Нилов.

– Правда? Спасибо. Но если надо, я могу посидеть еще.

– Не надо. И Саше позвони, отпусти. Я сам выпишу товар, если что.

– Спасибо, до свидания.

– До свидания.

Елена надела легкое пальто, нелепую черную шерстяную шляпку и, улыбнувшись на прощанье, ушла. Нилов остался один. Мысли его вернулись к событиям первой половины дня. К маклеру, к генеральскому дому, а затем вовсе унеслись вглубь времени.

 

***

В противоположность имени Хельгу отличал тот тип красоты, что характерен для юга России, где избыток солнца и приток новой крови, а возможно, и тайны генеалогии, делал русских женщин похожих на турчанок. Она была сероглазой брюнеткой с тяжелой черной косой. Любила повторять, что в ее жилах течет казацкая, а может и турецкая кровь. Но современных казаков не жаловала. Считала их ряжеными. Отец, пресловутый генерал, назвал ее Хельгой в память о Германии, где он служил после войны комендантом, так как она родилась там через два года после капитуляции. Затем вернулся в Москву, привезя в качестве трофея автомобиль «Хорхь» и столовый буфет красного дерева. Хельгу к Нилову привел Авдеев, однокурсник. Он прошел через милицейский пост и разыскал его в малярном цеху, где Нилов выслушивал претензии клиента к покраске автомобиля.

– В этом месяце никаких машин, – сразу предупредил Нилов, едва тот успел поздороваться.

– Старик, я не за себя пришел просить, – укоризненно сказал Авдеев, словно это меняло суть дела.

Авдеев покупал старые или битые машины задешево, затем, пользуясь дружбой, загонял их в автосервис на капитальный ремонт, куда очередь для обычных граждан доходила до двух лет. Менял ходовую, железо по кругу, красил. Затем продавал с большой выгодой.

– Мне все равно за кого ты пришел просить, – возразил Нилов.

– Товарищ мастер, не отвлекайтесь, – вмешался в разговор скандальный клиент.

– Я подожду, – кротко сказал Авдеев и отошел в сторону.

Ждать ему пришлось около получаса, пока Нилов доказывал клиенту, что качество покраски автомобиля соответствует ТУ и прейскуранту работ Б-50. Клиент был военнослужащим. Он был требователен, дотошен и скрупулёзен. Видимо, в силу своей профессии. Он приходил с длинной распечаткой произведенных работ и проверял каждую проведенную на автомобиле операцию. И жаловался во все инстанции. О нем говорили каждый день на каждой оперативке. Он не оплачивал работы и не забирал машину. Справедливости ради надо сказать, что он был не единственный, кого не устраивало качество ремонта. Претензии возникали у каждого третьего, если не второго. Причин было две – качество ремонта и воровство запчастей с автомобилей, находящихся в ремонте. Капитальный ремонт предполагал полную разборку до голого кузова. От машин оставался только каркас. Менялись крылья, двери, багажник, перебирались подвеска, двигатель. Такой ремонт стоил довольно дорого, порой стоимость произведенных работ доходила до цены нового автомобиля. Но купить новый было невозможно. По нормативам на такой ремонт отводилось три месяца, но на практике доходило до года и более. Пока кузов проходил кузовной ремонт, покраску, все его запчасти лежали в специальном контейнере и нещадно разворовывались. На машину выписывались новые детали, а слесаря продавали их налево, либо ставили на другие или свои машины. Справиться с этим тотальным воровством никто не мог. В том числе и Нилов.

– Ну вы посмотрите, – возмущался клиент, – это же шагрень, а не лакокрасочное покрытие! Вот рядом стоит машина. Сравните.

– Их нельзя сравнивать, – возражал Нилов, – это новый автомобиль, его роботы красили в Тольятти на заводе. А вашу машину красили люди в мастерской. Сушили в этой камере. Она не герметична. Туда проникает пыль.

– Вы мне эту демагогию бросьте, – кипятился клиент.

– Это не демагогия, это реальность. Вы хотите, чтобы ваша десятилетняя «трешка» выглядела после ремонта как новая? Чудес не бывает.

– Ну ничего, – уходя, заявил клиент, – я найду на вас управу. Я в райком партии пойду.

Приблизился Авдеев, он начал издалека:

– Моя жена, Катя, пишет стихи, – сказал он.

– Я здесь ни при чем, – открестился Нилов.

– Нет, ты причем.

– Не понял? – удивился Нилов. – Это каким боком?

– А сейчас объясню. Ты работаешь в автосервисе, а редактору из журнала нужно заменить сайлент-блоки на «пятерке».

– Почему?

– Как это почему? Старик, ты меня удивляешь. Машина жрет резину, появился люфт. Тебе ли этого не знать.

– Мне непонятно, почему я это должен делать.

– Потому что ты поможешь редактору, а она поможет Кате и напечатает ее стихи.

– Откуда Катя знает, что редактору надо менять сайлент-блоки. Она что, увидев Катьку, сказажет: «Девушка, поменяйте мне сайлент-блоки, а я пропечатаю вас в журнале», – язвительно сказал Нилов.

– Ну, ты неправ, – заявил Авдеев. – Дело было так. Я отвез стихи в журнал. Это было в конце дня. Мы вместе вышли из редакции. Оказалось, что ехать нам по пути.

– Ну да, ей в Чертаново, а тебе в Бирюлево, – недоверчиво сказал Нилов.

– Это не имеет значения. Она меня подвезла. Ну, я ей сказал, что надо менять сайлент-блоки. И предложил свою помощь, на сервис не прорвешься, тебе ли не знать.

– И она за это пообещала опубликовать стихи твоей жены? – кротко спросил Нилов.

– Нет, конечно. Это все происходит не так грубо и примитивно, как ты думаешь. Но я считаю, что после этого она будет более благосклонна к ее творчеству. Она интеллигентный человек. Должна понимать, что к чему.

– Авдеев, а я вот человек – неинтеллигентный, я автослесарь, и не понимаю, почему должен это делать. Ко мне это не имеет никакого отношения.

Авдеев спорить не стал.

– Ладно, – кротко произнес он, – скажу Кате, что ты отказался. И ты не автослесарь, а мастер, но бог с тобой, проехали.

Он вытянул сигарету из кармана, это были «Мальборо» – десять рублей пачка. Стал чиркать зажигалкой.

– Здесь курить нельзя, – заметил Нилов.

Авдеев послушно убрал зажигалку, а сигарету заложил за ухо. Хотя этот жест был ему несвойственен. Его нельзя было причислить к рабочему классу. Показное смирение вместе с намереньем рассказать Кате об отказе возымело действие.

– Ладно, – буркнул Нилов, – где машина? Пошли, выпишу пропуск.

– Там машина, – обрадовался Авдеев, – вместе с теткой на приемке стоит. Между прочим, очень даже она ничего.

– Машина или тетка?

– Тетка конечно.

Они вышли из малярки, прошли жестянку, где стоял такой грохот и визг бормашин, что объясняться приходилось жестами. Пересекли цех среднего ремонта и вышли на линию приемки автомобилей, где томились в ожидании владельцы. Тетке было около сорока, и выглядела она на свой возраст. Но была красива увядающей красотой. Она была броско одета, производила эффект. Все, кто проходил, обязательно оборачивались на нее. Черный кожаный пиджак, длинная джинсовая юбка, простроченная крупными узорами и красные сапожки. Все дорогое и дефицитное, шмотки из-за границы. Нилов недавно стал разбираться в этом. С тех пор, как познакомился с Аленой. До этого ему было безразлично, кто во что одет. Нилов отметил еще избыток косметики. Особенно бросались в глаза ярко-красные губы. Очевидно, они должны были сочетаться с красными сапогами.

– Извините, что так долго, – сказал Авдеев, – ругались с клиентом. Знакомьтесь.

– Здравствуйте! – лучезарно улыбаясь, сказала женщина, протягивая руку. – Меня зовут Хельга. И я не буду ругаться, клянусь.

– Нилов.

– К вам обращаться по фамилии?

– Можно.

– Ваш приятель, Саша, сказал, что вы лучший специалист в автосервисе.

Нилов не был лучшим, к тому же за последний год он слышал столько нелестных слов о своей компетентности, что его это даже не задевало. Тем более было приятно услышать редкий комплимент. Хельга знала толк в лести. Видимо, это была профессиональная черта. Слова Хельги попали в цель, он почувствовал искреннее желание помочь ей.

– Какие проблемы? – спросил Нилов. – Чем могу помочь?

– Как мне нравится, когда мужчина начинает разговор с этой фразы, – сказала Хельга, – вы себе даже не представляете. Все мои бывшие мужья были людьми творческими. То есть гвоздя забить не могли. Поэтому я теперь питаю слабость к мужчинам с техническим образованием. Саша утверждает, что с моей машиной что-то не в порядке. Он считает, что надо заменить какие-то блоки. Или подшипники, я уже забыла.

– Сайлент-блоки, – подсказал Авдеев.

– Если Саша говорит, значит, так оно и есть. Надо поменять – поменяем.

– Простите мне мою наглость. А много ли это займет времени?

– Это, к сожалению, будет зависеть не от меня. Мне надо будет поговорить с мастером другого цеха. Видите, какие здесь очереди. В лучшем случае часа три займет. Все подъемники заняты. Хотя работы здесь на полчаса.

– А в худшем? – спросила Хельга.

– В худшем – в конце дня заберете.

– К сожалению, у меня нет времени даже на лучший случай. Увы, я должна вернуться на работу. Наверное, в другой раз. Но я вам все равно благодарна. И рада знакомству, – Хельга вздохнула и развела руками.

– Оставьте ключи, – сказал Нилов, – когда будет готово, я вам позвоню.

– Фантастика! – изумилась женщина. – Вы это серьезно? Просто как в кино про американский образ жизни. Вы – джентльмен, право слово. Я даже растеряна, а мне это несвойственно.

– Не беспокойтесь, – ревниво сказал Авдеев, – все будет в лучшем виде. Я лично загоню машину на подъемник и все проконтролирую.

Хельга отдала Нилову ключи, техпаспорт и продиктовала номер своего телефона. После этого она ушла.

– И сколько же у нее было мужей? – спросил Нилов, глядя ей вслед.

– Понравилась? – заметил Авдеев.

Нилов пожал плечами. Он отдал ключи Авдееву, а сам отправился оформлять заказ – наряд на машину. Саша загнал «Ладу 2105» на подъемник, но контролировать работу вопреки обещанию не стал.

– Мавр сделал свое дело, – сказал он, – мавр может уходить.

– А кто машину будет забирать? – спросил Нилов.

– Сама заберет. Ты только на улицу выгони. Ты же джентльмен.

– Не хами.

– Джентльмен – не ругательное слово, – миролюбиво заметил Авдеев, – но все равно – извини.

– Гонорар за стихи – пополам.

– Это ты сам Кате скажешь, ладно? А я пошел. Мне недосуг и невдомек. Она тут, кстати, интересовалась, почему ты приходить в гости перестал. Зовешь тебя, зовешь.

– Скажи, занят сильно.

Нилов отказал Кате во взаимности и с тех пор старался избегать общения. Авдеев ушел, а Нилов отправился на зону крупного ремонта. Так назывался цех, в котором он работал мастером. В технический центр «Кунцевский» Нилов попал по блату. Сосед по подъезду оказался знаком с вновь назначенным директором автосервиса, крупнейшего в Москве. Иначе в автосервис в советские времена попасть было нельзя. Правда, работа, которую он получил, оказалась сомнительной. Нилов потерял в деньгах, проводил на работе время с 9 утра до 9 вечера. И целыми днями выслушивал нарекания в свой адрес. Слухи о побочных или, как любил выражаться Горбачев, – нетрудовых доходах в автосервисе оказались сильно преувеличенными. То есть они были, но не там, где работал Нилов. У директора были свои представления о том, куда надо назначать верных людей. Не на зоны мелкого и среднего ремонта, где был непосредственный контакт с владельцем. Где машины ремонтировалась в присутствии владельца, и довольный владелец лез в карман за благодарностью. А в гиблое место – в зону крупного ремонта, где приходилось иметь дело с измученными и озлобленными ожиданием людьми. С которых, вдобавок, сволота в виде приемщиков без зазрения совести вымогала деньги за быстроту и качество. Понятно, что через год-полтора клиент и не помнил ни лица, ни имени гада-приемщика, которому он дал на лапу. И все его раздражение выплескивалось на мастера цеха, откуда он забирал долгожданный автомобиль. На котором к тому времени из родных деталей оставались только те, что имели номер, их нельзя было заменить. То есть двигатель и кузов. Генеральный директор Осипчук, в прошлом освобожденный секретарь парткома цеха, считал, что свои люди должны быть на самых тяжелых участках, чтобы выправить ситуацию. В этом была его главная стратегическая ошибка, он мыслил, исходя из традиций коммунистического подвижничества. Свой человек, надежный человек, должен работать честно, много и за мизерную зарплату. Сервисная мафия потешалась, глядя, как один за другим уходят, не справившись с работой, люди Осипчука.

В тот вечер Нилов произвел два телефонных звонка. Один – Алене, другой – Хельге. Ни той, ни другой на месте не оказалось. К телефону Алены после десятого гудка подошла соседка, работающая маляром в Главмосстрое и, злобно рявкнув – нет её, – бросила трубку. Абонент на номере Хельги оказался полной противоположностью. Мужчина, взявший трубку, с некоторой, даже излишней предупредительностью объяснил, что Хельга Александровна в данный момент отсутствует, ибо находится в типографии. Он так и сказал – ибо. С ней можно связаться по номеру и продиктовал любезно семь цифр. Нилов поблагодарил собеседника и набрал другой номер. В голосе Хельги была оскорбительная вежливость и недоумение. Нилов готов был в ярости бросить трубку, когда женщина, наконец, поняла, о чем идет речь. Интонации ее голоса сразу изменились, она стала извиняться и благодарить. Наговорила Нилову столько комплиментов, что он неожиданно для самого себя предложил привезти ей машину. После долгой паузы Хельга недоверчиво произнесла:

– Нет, этого не может быть. Вы решили погубить меня своим благородством. Это исключено. Я возьму такси и приеду за машиной.

– Мне это ничего не стоит, даже удобно, моя тачка сегодня здесь ночует, я загнал ее на техобслуживание.

Тогда Хельга продиктовала адрес. Это было в центре, на Пушкинской. Выйдя из кабинета начальника цеха, где находился городской телефон, Нилов отправился разгонять слесарей по домам, чтобы закрыть ворота цеха. На зоне крупного ремонта, которым руководил Нилов, царил полный бардак. Слесаря являлись на работу по своему усмотрению, кому когда вздумается, мотивируя это тем, что заканчивали работу в 8-9 часов вечера. Это повторялось каждый день. Нилов забросил учебу в институте, поскольку занятия на вечернем факультете начинались в 18.00. В лучшем случае он успевал на последнюю пару. Чередуя мат и уговоры, иначе говоря, методом кнута и пряника, Нилов выпроводил персонал и запер ворота. Перед уходом он решил еще раз зайти в контору и позвонить Алене. Когда подошла соседка, он просто положил трубку.

Редакция находилась на углу улицы Пушкинской и Страстного бульвара. Стена рябила латунными табличками с наименованиями газет и журналов. Нилов остановился напротив дверей, подошел к ближайшему телефону и вновь позвонил Алене. Стал считать гудки, хотя этого можно было и не делать, аппарат висел рядом с ее комнатой. Когда она была дома, то хватала трубку после второго гудка. Так как звонили в основном или ей, или соседке, актрисе драматического театра. Произнеся непристойное слово, что, впрочем, относилось не к Алене, Нилов перезвонил Хельге и сказал, что машина у подъезда. Она вышла через десять минут.

– У меня нет слов просто, – произнесла она, качая головой. – Я ваша должница. Сколько с меня?

– Нисколько, – ответил Нилов, – Авдеев за все заплатил. Вот ваш заказ-наряд.

– Это хуже.

– Почему?

– Я не просила его платить. Я не люблю, когда мужчина за меня платит.

– Моя девушка считает иначе, – заметил Нилов, – она говорит, что мужчина обязан платить за все.

– Но вы же с этим не согласны? – улыбнулась Хельга.

Нилов пожал плечами.

– У нас с вашей девушкой разное мировоззрение. Но я вам сочувствую. У нас еще в ходу выражение – кто девушку кормит, тот ее и танцует.

Нилова покоробило это высказывание, но он вежливо улыбнулся. Словно, почувствовав, Хельга сказала:

– Извините за прямоту, просто я люблю независимость, потому что потерять независимость много хуже, чем потерять невинность. Так сказал поэт.

– Вообще-то часто эти вещи взаимосвязаны, – заметил Нилов.

– Скажите пожалуйста… – усмехнулась Хельга. – А вы не так просты, как это кажется поначалу.

Она взяла ключи от машины, заперла двери.

– Я в метро, – сказала она, – нам по пути?

– Как? – удивился Нилов. – Разве не поедете?

– Мне стыдно. Я роняю себя в ваших глазах. Но вынуждена признать, я выпила и как законопослушный гражданин за руль не сажусь. Я вообще-то не надеялась на то, что вы сдержите слово и почините машину сегодня. Наша сотрудница вышла замуж сегодня во второй раз. Принесла конфеты, шампанское. Поэтому машина будет ночевать сегодня здесь. Знаю, что поступаю с ней по-свински, но… она меня простит. Итак, если вы в метро, предложите даме руку и пойдем баранкой.

– Я могу отвезти вас домой, – предложил Нилов. До дома Алены ходу было пять минут, но что ему было делать в пустой комнате. – Где вы живете?

– Я даже не буду удивляться, – сказала Хельга, – это будет выглядеть глупо. Я живу на Соколе. Улица Георгиу-Деж. До сих пор не знаю, кто это. Нам по дороге?

– И да и нет. Вернее, нам по дороге. Одна ветка метро, только в разные стороны. У меня комната в Орехово, но сейчас я живу у своей девушки, в пяти минутах отсюда.

– Почему же вы не идете к ней домой, меняете девушку на старую больную женщину?

– Ее сейчас нет дома, и где она, я не знаю.

– Ненавижу эту фразу, – сказала Хельга, – но я должна вас предупредить – я замужем.

– Однако, вы строгих правил. Прямо, как на Востоке.

– Вы неправильно меня поняли.

– Теперь понял. Это вы сказали, чтобы я не покусился на вашу честь.

– И откуда вы такие смешные слова берете?

– Из «12 стульев», там один персонаж, прежде чем хлопнуть Воробьянинова по шее, говорит – так будет со всяким, кто покусится…

– Я имела в виду, что мое сердце несвободно. А за честь я уже не боюсь. Все-таки третий раз замужем. Могу за себя постоять. Я, наверное, лишнее сказала, но иногда это лучше, чем недосказанность. Согласны?

– Да.

– Это хорошо, что у нас возникло взаимопонимание, – сказала Хельга.

Было непонятно, шутит она или говорит всерьез.

– Так вас отвезти? – спросил Нилов.

– Как мне вас называть? – открывая машину, спросила Хельга.

– По фамилии, – ответил Нилов.

– Почему не по имени?

– Оно мне не нравится.

Нилов запустил двигатель. Он вовсе не собирался ухлестывать за этой дамочкой. Во-первых, потому что, как следовало из техпаспорта, она была старше на двенадцать лет. Во-вторых, он был влюблен в Алену. Сорокалетняя Хельга была очень эффектна, умна и красноречива. Но с двадцатипятилетней красавицей Аленой ей нельзя было тягаться. Через 20 минут, когда Нилов затормозил возле дома, указанного Хельгой, она предложила:

– Может быть, вы зайдете. Я угощу вас настоящим колумбийским кофе.

– А это удобно?

– Мне – да.

– А муж?

– А при чем тут муж?

– Вопросов больше не имею, – сказал Нилов.

Когда Хельга отпирала дверь, изнутри слышались странные звуки, какое-то повизгивание и царапанье.

– Не пугайтесь, – предупредила Хельга, толкая дверь.

На нее сразу же бросился черный пудель, виляя коротким хвостом. На пороге другой комнаты пугливо взирал на происходящее кот, вздыбив спину, тоже черный.

– Знакомьтесь. Это Луи, бельгийский пудель. Он у нас, между прочим, из дворян. Белая кость! А котика зовут просто Васька, потому что он наш советский подкидыш. Позвонили как-то в дверь. Открываю, стоит на пороге котенок. И как я должна была поступить? Пришлось взять. До сих пор не могу понять, как он до звонка дотянулся? Да, Васька… – Хельга засмеялась. Кот отчаянно мяукал и выгибал спину. – Ты есть хочешь? Маленький, – сюсюкала Хельга, – сейчас мама тебя накормит.

Нилов все ждал, когда появится еще кто-нибудь из членов семьи. Но, похоже, в квартире больше никого не было. Этот факт его нисколько не взволновал. Да и Хельга была безмятежна на этот счет. Она жила в двухкомнатной квартире, окна которой выходили на парк. Одну комнату почти полностью занимала двуспальная кровать. Нилов заметил это в открытую дверь. В другой стояла кушетка, два больших кресла, телевизор, узкий письменный стол и огромный, во всю стену, книжный стеллаж. Книг было множество.

– Так вас все-таки по фамилии называть? – спросила Хельга. Увидев утвердительный кивок, сказала: – Мсье Нилов, голубчик, а не могли бы вы вывести собаку, буквально на минутку. Он сделает свои дела и сразу назад. А я тем временем сварю кофе.

– Я? Собаку? – удивился Нилов. – А она меня не укусит?

– Ну что вы. Почему он должен вас укусить. Он же не шавка какая-нибудь дворовая. Он воспитанный пес французского происхождения, почти что Бонапарт. У него родословная длиннее, чем наши обе вместе взятые.

– Вы же говорили бельгийского.

– Это рядом. Там в Западной Европе расстояния небольшие. Луи, ты же не будешь кусать этого дядю, он хороший дядя. Он нам сегодня машину починил. Нет, он вас не укусит.

Пес стоял у входной двери, понимая, что говорят о нем, и терпеливо ждал, когда и чем решится его судьба. Нилов взялся за дверную ручку, и пудель сразу же рванул в образовавшуюся щель. Нилов побежал за ним.

Он выкурил сигарету, пока пес носился по двору, обнюхивая подозрительные места, то и дело задирая лапу под деревьями. А Нилов думал о том, как неожиданно заканчивается день. На углу дома стояла телефонная будка. Он не удержался, подошел и сделал звонок. Отсчитав четыре гудка, повесил трубку и выругался матом. Выйдя из будки, затоптал сигарету, крикнул «Луи, домой!» и направился к подъезду. Пес на удивление послушно потрусил следом. Словно только и делал, что всю жизнь выполнял его команды. В квартире царил густой аромат размолотых кофейных зерен.

– Хорошо пахнет, – сказал Нилов.

– Прошу к столу, – пригласила Хельга.

Она успела переодеться, сменив брючный костюм на объемный свитер из тонкой шерсти и черные блестящие лосины, недавно вошедшие в моду. Еще она сменила серьги и браслеты. Нилов не был слишком внимателен. Просто аксессуары были у нее вызывающими, чтобы их не заметить – черненое серебро, аляповатые камни: синие, зеленые, рубиновые.

– На кухню? – спросил Нилов.

– Помилуйте, ну почему же на кухню. На кухне пусть кухаркины дети сидят. Прошу в гостиную.

– Обычно у всех на кухне это дело происходит.

– У всех на кухне, а у нас – в гостиной. Вы же гость?

– Пожалуй гость, – согласился Нилов.

– Коли гость, так ступайте в гостиную. Чего же мы препираемся.

– Руки можно помыть?

– Необходимо.

На журнальном столике меж двух кресел стояли чашки, белые фарфоровые; вазочки с сахаром и печеньем; на маленьких тарелках были выложены сыр, масло, белый хлеб, ветчина. Венчало все это пузатая бутылка вина и две толстостенные граненые рюмки.

– Вообще-то я позвала вас на кофе, – строго произнесла Хельга, – но думаю, что рюмка португальского вина после трудового дня и тяжелого знакомства, я бы даже сказала, рокового знакомства со мной, не будет лишней.

– Вы имеете в виду портвейн? – отозвался Нилов. – Я как-то его не очень. Я вообще мало пью.

– Именно его я имею в виду. Но это настоящий портвейн из Португалии. Он так и называется – «Порто». А вовсе не убийственная жидкость, именуемая «Три шестерки» или «Три семерки», сгубившая гениального Веню Ерофеева. А ветчина, между прочим, – венгерская. Из спецзаказа. Берегла на праздник революции. Ведь ноябрь на носу. Но для вас и машины мне ничего не жалко.

– Разве его не херес погубил?

– Что, вы и это знаете? Вы начинаете меня пугать. Вообще-то его погубил не херес, а ровно наоборот, его отсутствие. Луи вас не очень мучил?

– Нисколько. На редкость умный пес.

Черный пудель, лежавший у ног хозяйки, поднял голову, понимая, что говорят о нем.

– Дайте ему кусочек сыра и Ваське дайте. А то он вас дичится.

Нилов угостил кота и собаку.

– Ну что! – воскликнула Хельга. – Мы пить будем или так и увязнем в разговорах.

– Будем!

– Так наливайте же. Имейте в виду, что я никогда себе не наливаю.

– Любопытно. А если вам захочется вина, а дома никого нет.

– Буду ждать, пока мужчина не появится.

– Это вы для красного словца говорите.

– Нет, я говорю правду. Но мне нравится ваша искренность. Хотя, это была бестактность. Вы всегда режете правду-матку?

– Со мной в армии служил один армянин. Меликсетян. Жуткий националист.

– Ну почему, если армянин, сразу националист?

– Вы дослушайте до конца. Он был заядлым курильщиком. Но при этом курил только армянские сигареты «Ахтамар». Ему из дома присылали. Когда заканчивались запасы, он переставал курить до следующей посылки, а это могло длиться до трех недель. Так вот. Но мужчина может не появиться, – настаивал Нилов.

– Увы, мой дорогой, я бы и рада побыть одна. Без мужчин. Не выходит. Полдня максимум. Кто-нибудь позвонит, кто-нибудь приедет. Это, не считая мужа. Вы будете наливать или нет?

Нилов наполнил рюмки, чокнулся за знакомство и немедленно выпил. Вкус у портвейна оказался изумительным. Нилов в самом деле почти не пил, но букет вина оценил. Его трудно было не оценить.

– Кот тоже ест сыр? – удивился Нилов.

– Васька ест все. Он пролетарий, неизбалованный. Пейте кофе, а то остынет.

– Кофе отменный, – сказал Нилов из вежливости. Он был равнодушен к этому напитку. Предпочитал чай со слоном. – Вы часто бываете за границей?

– Увы, не так часто, как хотелось бы. Но у меня много друзей. Кофе мне привез журналист-международник. Мой бывший однокурсник. Я ведь закончила университет.

– Я в этом даже не сомневался, – зачем-то сказал Нилов.

– Это что была ирония? – спросила Хельга.

– Нет, что вы. Просто видно, что вы очень образованный человек.

– Имейте в виду, насмешек в свой адрес не терплю. Так вот, я говорила про журналиста. Он, между прочим, брал интервью у Маркеса.

– Не может быть? – сказал Нилов, как можно естественней, но провести Хельгу не удалось. Она с любопытством взглянула на собеседника.

– Вы не читали «Сто лет одиночества»?

Нилов неопределенно пожал плечами, не зная сознаваться или нет. В детстве, когда он возвращал книгу в библиотеку, заведующая имела обыкновение спрашивать содержание, чтобы удостовериться, что книга в самом деле прочитана. Он не знал, стоит ли ему ввязываться в этот разговор. С этим романом носилась Алена, требуя, чтобы он его прочитал. Нилов осилил книгу с трудом. Обмен мнениями с Аленой закончился ссорой. Но здесь-то он в гостях. Было уже ясно, что Хельга тоже считает роман гениальным. Нилову сочинение господина Маркеса не понравилось, в то время как вся московская интеллигенция заходилась от восторга. Он этого восторга не понимал и не разделял. Хотя начало романа почему-то помнил наизусть.

– «Пройдет много лет, – начал он, – и полковник Аурелиано Буэндиа, стоя у стены в ожидании расстрела, вспомнит тот далекий день, когда отец взял его в Макомбо посмотреть на лед».

– Браво! – сказала Хельга, хлопая в ладоши. – Вы меня пленили окончательно. Вот уж не ожидала. И как вам роман? Поделитесь соображениями.

– По-моему, сплошное занудство, – ответил Нилов.

– Ну вот, начали за здравие, а кончили за упокой.

– Только не думайте, что я хочу выглядеть оригинальным.

– Ну что вы, – улыбнулась Хельга, – зачем же изображать то, что имеется. Вы и так достаточно оригинальны. Механик автосервиса, который цитирует Маркеса. А ваше мнение о романе всего лишь частность. Мне даже интересно, что вы скажете. Я это говорю совершенно искренне. Чем же вам не понравился роман.

Нилов так долго молчал, что Хельга предложила:

– Может быть, еще рюмочку?

– Это можно, – как-то по-деревенски ответил Нилов.

Он выпил, чокнувшись с хозяйкой, и стал нахваливать вино.

– А знаете, – спросил он, – как появился портвейн?

Но от разговора ему уйти не удалось.

– Знаю, что-то там скисло или перебродило. Куда-то сахар добавили. Так что же с Маркесом?

Она пытливо смотрела ему в глаза.

– Да имена там все время повторяются. В какой-то момент уже перестаешь понимать, о каком Буэндиа идет речь. Так же нельзя. Имен что ли мало там у них в Бразилии.

– В Колумбии. Но это неважно. Ну, допустим, хотя нет, не допустим. История одной семьи описывается. Там такая традиция. Это все?

– Нет, – твердо сказал Нилов.

– Ну слава богу, – облегченно вздохнула Хельга.

– Почему слава богу? – подозрительно спросил Нилов.

– Нет. Это я так о своем. Я вас слушаю.

– Дело в том, что, читая эту книгу, все время ждешь, когда же начнется сам роман, непосредственно действие. А все время длится предыстория. И так до тех пор, пока не понимаешь, что весь роман – это собственно и есть предыстория. Вот есть такая пьеса, я недавно ходил со своей девушкой в театр. Называется «Ожидание Годо», автора не помню.

– Беккет. Сэмюель Беккет, – подсказала Хельга.

– Там драматург точно такую же свинью подкладывает. Ходят персонажи и все время говорят: «Вот приедет Годо и тогда все будет по-другому, тогда что-то изменится». Самое смешное, что Годо так и не появляется до конца спектакля.

– Но в этом весь смысл этой пьесы! – воскликнула Хельга. – Это театр абсурда. Беккет получил Нобелевскую премию за эту пьесу.

– Ну, тогда не знаю, – развел руками Нилов. – Видимо, это из серии «Черного квадрата». Нарисовал художник с похмелья квадрат и закрасил его имеющейся в избытке краской. И теперь, все голову ломают: «Ах, какой квадрат, посмотрите какие оттенки черного цвета! Что же хотел сказать этим художник?». А по-моему, он ничего не хотел сказать. Он просто не мог ничего другого нарисовать, руки тряслись. Он взял линейку и начертил квадрат. Но главное же не в этом. А в том, чтобы уверить других, что это не просто квадрат, а особенный квадрат. Ваш Беккет видно тоже мучился от творческого кризиса. Начал пьесу и бросил, не дописав. Потому что не знал, что делать с Годо, которого так долго и с такой надеждой ждут. Он и бросил это дело, но объявил, что замысел именно в этом. А вы что думаете?

– Про кого? – спросила Хельга. Она неожиданно развеселилась.

В квартире не было потолочной люстры. То есть вообще. Комнату освещали несколько бра и торшер. В этом неровном и неярком свете, Хельга была хороша. Полумрак скрадывал изъяны ее возраста.

– Про Маркеса, Беккета или Казимира Малевича? – уточнила она.

– Ну мы же про Маркеса говорили, про «Сто лет одиночества».

– Это великий роман. Но, надеюсь, что это принципиальное разногласие не скажется на нашем знакомстве. И не помешает нам выпить еще под одной рюмке этого необыкновенного вина. Кстати говоря, Маркес тоже получил Нобелевскую премию за этот роман.

– Ну, тогда мне сказать нечего. Разве то, что премию эту раздают кому попало.

– Здесь я с вами спорить не стану. Бывает и такое. Наливайте.

Нилов налил себе и женщине. Стрелка часов подбиралась к одиннадцати.

– Можно мне позвонить? – спросил он.

– Извольте.

Она принесла диковинную телефонную трубку без шнура, но с выдвижной антенной и кнопками на корпусе.

– Круто, – оценил Нилов, – что нажимать?

– Зеленую кнопку, услышите гудок, смело давите на кнопки.

Отсчитав гудки, Нилов дал отбой.

– Удобная штука, – сказал он, – это называется «привет из Японии». У меня сосед фарцовщик.

– Остроумно.

– Мне, наверное, уже пора. Поздно уже. Надо идти. Хотя с вами очень интересно и уютно. Я давно себя так хорошо не ощущал.

– Поздно и пора – это не одно и то же, – возразила Хельга. – То есть одно из другого не вытекает со всей неизбежностью.

Пока Нилов вникал в смысл этой фразы, Хельга добавила:

– Вы можете сидеть здесь сколько угодно. В этом доме комендантского часа не существует. Гости сами решают, когда им уходить.

– Спасибо, – зачем-то сказал Нилов.

– Пожалуйста, – ответила Хельга.

– Я еще раз позвоню?

– Не надо каждый раз спрашивать.

На этот раз Нилов ждал долго, пока не услышал раздраженный голос соседки. После этого положил трубку. Спешить ему было некуда. Тем не менее, он стал прощаться.

– Надеюсь, ничего не случилось? – спросила Хельга. – Каждый раз, когда вы кладете трубку, вы мрачнеете все больше и больше.

– Подруги до сих пор нет дома, – без обиняков ответил Нилов и как-то официально добавил: – В наших отношениях наступил кризис.

– Сочувствую. Но как интересно вы ее назвали – подруга. Это как понимать, вы дружите? Или вместе живете? Так сказать, сожительствуете? Ненавижу это слово.

– Живем мы большей частью раздельно. Она в своей коммуналке, а я в своей. Мы спим вместе. У нас роман. Но он, кажется, подходит к концу.

– Вы всегда так откровенны? – спросила Хельга.

Нилов пожал плечами.

 

***

Он спустился в метро, и через двадцать минут входил в подъезд. Алена жила на втором этаже дома дореволюционной постройки, занимая одну из комнат большой квартиры, принадлежавшей когда-то порядочному и состоятельному человеку, возможно даже дворянину. Сейчас это была большая коммуналка из пяти или шести комнат. Нилов открыл дверь своим ключом. На часах было двенадцать ночи, даже одна минута первого. Зачем было дожидаться ее с таким упорством. Поехать домой, лечь спать, а уж назавтра выяснять, где она была. Но Нилов был влюблен в Алену, а где любовь, там и ревность. То есть, ревность без любви возможна, а любовь без ревности – большая редкость. Нилов был голоден, но холодильник можно было не открывать. Алена не готовила, но не потому что не умела или не любила. Лучше сказать, что она считала это занятие оскорбительными для себя. Когда Нилов стал оставаться у нее подолгу, он сразу же накупил продуктов и спросил, как она смотрит на то, чтобы приготовить ужин?

– Никак, – ответила Алена, – но я с удовольствием сходила бы в ресторан.

Нилов повел ее в ресторан. На следующий вечер ситуация повторилась. Тот же вопрос, тот же ответ.

– Мы не можем каждый день ужинать в ресторане, – испытывая неловкость, сказал Нилов.

– Почему? – спросила Алена.

– Потому что никто не ходит в ресторан каждый день.

– У меня есть подруга, Анжела. Они с мужем каждый день ужинают в ресторане.

– А кто у нее муж?

– Он армянин. Он работает в МИДе.

– Я не армянин и не работаю в МИДе, – отшутился Нилов.

Алена пожала плечами. Больше он не спрашивал про ужин. Нилов смирился с этим, сказав себе, что красота требует жертв. Алена была очень красива, весь ее внешний вид говорил о хрупкости и грации. Ее большие серые глаза смотрели на собеседника с удивлением и наивностью. Первое что хотелось сделать – это немедленно защитить это неземное ангелоподобное существо от грубой и жестокой действительности. Знакомство произошло на Пушкинской улице, как раз напротив редакции, где работала Хельга. Когда Нилов выруливал из небольшого затора, он видел, как девушка в «вареных» джинсах и куртке останавливает машины. «Не уезжай», – мысленно попросил Нилов. Два таксиста один за другим отказались ее везти. И Нилов, поймав ее взгляд, кивнул ей.

– Мне какой-нибудь овощной магазин, – сказала она, наклонившись к открытому окну. – Отвезете?

– Садитесь. С таким пожеланием трудно поймать такси, – сказал он, когда девушка села рядом. – Московский таксист не любит неопределенности. Надо называть маршрут, а главное – цену.

Она улыбнулась.

– Но вы же взяли меня.

Голос у нее был глубокий и бархатистый.

– Я – другое дело.

– Почему?

Нилов не стал объяснять, чтобы не испортить дело, но, тем не менее, сказал правду:

– Деньги для меня не главное. Я не таксист.

Девушка одобрительно улыбнулась. Овощной магазин был напротив. Нилов поинтересовался:

– Чем вам этот магазин не угодил?

– Мне нужен томатный сок. Здесь его нет

Овощные магазины, наверняка, были на соседних улицах, но Нилов повез ее на Таганку. Он бы с удовольствием повез ее куда-нибудь в Ясенево или в Орехово-Борисово, даже в Орехово-Зуево, лишь бы продлить общение с ней. Но это было бы слишком. Существует ли любовь с первого взгляда? Безусловно. Она только так и возникает! Нилову почему-то сразу представилось, что это неземное существо живет с бабушкой, а родители в командировке, иначе вряд ли отпустили ее одну на улицу, которая полна неожиданностей. Еще он решил, что ей лет 19, но оказалось, что он ошибся во всем.

По Бульварному кольцу спустился к Котельнической набережной, повернул и доехал до Новоспасского монастыря, за ним свернул к метро «Пролетарская». Здесь недавно открылся грузинский кооперативный магазин. На фоне всеобщего продовольственного дефицита здесь царило изобилие. Горбачев к тому времени уже отпустил узду.

– Вы посидите в машине, – сказал Нилов, – а я схожу за соком, томатным. Я правильно понял?

– Да, – ответила девушка, нисколько не удивляясь происходящему, словно таксисты только и делают, что бегают в магазин для своих пассажиров.

Нилов приволок трехлитровую банку сока.

– Еще что-нибудь?

– Ну что вы! Спасибо, теперь домой, если можно.

Нилов отвез ее домой. Поднял на этаж трехлитровую банку.

– Спасибо вам огромное, – поблагодарила девушка, – сколько я вам должна?

– Ну что вы, какие деньги? – искренне ответил Нилов. – Я был рад вам помочь. Может быть, я позвоню вам?

Это было пошло и банально, но другого момента могло не представиться. Не караулить же ее теперь на улице.

– Конечно, – безо всякого кокетства сказал Алена и продиктовала номер.

Нилов выждал день для приличия, прежде чем позвонить.

– Здравствуйте, – волнуясь, сказал он. – Я возил вас за томатным соком.

– Да, спасибо. Дети пьют его с удовольствием.

Какие еще дети, может она няней подрабатывает? По телефону голос ее звучал еще бархатнее и волновал не меньше. Глупей ничего нельзя было придумать, чем напомнить, что он купил ей сок. Зато следующая фраза вышла на славу.

– Хочу предложить вам автомобильную прогулку по живописным окрестностям нашего города, – сказал Нилов и затаил дыхание.

– Спасибо, с удовольствием, – ответила Алена.

– Во сколько за вами заехать? – спросил Нилов, не веря своему счастью.

– Думаю, часов в десять или одиннадцать.

– Простите, десять чего? Утра или вечера?

– Вечера, конечно. Почему-то все удивляются. Уложу детей спать, и буду свободна.

«Кто это все?» – ревниво подумал Нилов.

Нилов был взволнован и обрадован. Но в то же время появилась толика не то чтобы горечи, но разочарования. Ибо мужскому полу хочется, чтобы к девице доступ был, но приличия соблюдались, чтобы возникали препятствия в виде морали. Чтобы грехопадение происходило в виде исключения, эксклюзива. В ночь, с едва знакомым человеком. Немного обеспокоила информация о детях.

В половине десятого Нилов был в указанном месте, то есть под окнами дома. Ровно через час в половине одиннадцатого он пошел на угол дома к телефон-автомату.

– Они еще не спят, – виновато сказала Алена, – будто чувствует, что я собираюсь уйти.

– А дети ваши?

– Конечно.

– Разве с ними никто не будет сидеть?

– Ну, если только вы посидите, – засмеялась Алена, – они крепко спят.

– Ничего. Я просто так спросил. Я подожду, – сказал Нилов, опасаясь, что она отменит встречу.

Хотя, это было бы к лучшему. Уже было ясно, что с этой девушкой будут проблемы. Как бы ни была она красива. Но мать-одиночка в коммуналке с маленькими детьми. Вообще-то Нилов был чадолюбив, но лишь поиграть. Жизнь с чужими отпрысками – серьезное испытание. Алена вышла в начале двенадцатого, когда он уже потерял надежду. Нормальные люди в это время готовились ко сну. Но уж никак не к первому свиданию. Нилов был человек советской, можно сказать, патриархальной системы ценностей. Заложник условностей, не позволяющих лезть к девушке с поцелуями на первом же свидании. А уж до того, как признался ей в любви, прямо сказать ей, что испытываешь дикое желание уложить ее в койку, было бы верхом бестактности. На первом свидании следовало говорить о возвышенном – о музыке, литературе. Правда, все эти установки перевешивал один факт – молодая женщина, будем называть вещи своими именами, не чинясь, приходит на первое свидание за час до полуночи, не будем мелочиться, практически в полночь. Глупо в это время говорить о литературе, до которой Нилов, надо признать, не был охоч. Он задал девушке риторический вопрос. Мол, куда поедем. И в ответ предсказуемое пожимание плечами. Нилов повез ее в аэропорт Шереметьево-2, откуда, как известно, была прямая дорога за бугор. И как хочется написать – сели в самолет и улетели на Фиджи, но черта лысого. Какие Фиджи? На дворе был 1987 год. Сухой закон только отменили. Еще Лигачев давал острастку Горбачеву. (Какие созвучные фамилии.) А рестораны работали до одиннадцати вечера. Москва – город большой, злачных мест в нем и тогда было предостаточно. Нилов, однако, не был сведущ в этом деле. В будни с утра до вечера горел на работе, а в выходные корпел над начертательной геометрией.

В Шереметьево был круглосуточный буфет, и там можно было выпить настоящего кофе из свежемолотых зерен, приготовленного итальянской кофемашиной «DeLonghi». Всего этого Нилов не знал, а действовал по совету бывалого соседа Валерия. Эстрадного музыканта в прошлом, а ныне – спекулянта и алкоголика, который знал толк в этом деле. Вообще-то он посоветовал Нилову не заниматься ерундой, а сразу приехать с девушкой к нему. Посидеть, выпить водки, а потом, когда девушка дойдет до кондиции, воспользоваться одной из комнат его квартиры. Нилов поблагодарил, но предложение отверг, как преждевременное.

Была ранняя весна, в лесу за городом еще лежал снег. Дороги были пусты, а звезды обещали романтическую ночь. В Шереметьево-2 был слышен отголосок Европы, загадочного загнивающего Запада. Диктор зачитывал объявления на английском языке. На черном табло сухо щелкали белые английские буквы, сменяя названия европейских столиц. На Алену оглядывались даже спешащие с чемоданами пассажиры. В буфете просидели до часа ночи, затем вернулись в город.

– Может быть, вы хотите домой? – спросил Нилов.

– Зачем?

– Ну, как же. Детей проведать.

– Если я вернусь, во мне возобладают материнские чувства, и я уже не выйду. Я попросила соседку, если кто-то проснется и заплачет, она зайдет к ним.

– Ну что же, моя совесть чиста, но я ничем не могу вас развлечь. Все закрыто. Могу только вас покатать по ночной Москве.

– Это здорово. И не надо меня развлекать. Мне хорошо. Я отдыхаю. Вы не представляете, что это такое, сидеть безвылазно дома с детьми.

Она стала рассказывать о себе, то есть отвечать на его вопросы.

Алене было 25, неудачный брак и двое малолетних детей на руках. Училась в музыкальном училище. Пение, вокал или как там это называлось. У нее был редкий голос – колоратурное сопрано. Перед защитой диплома преподаватель, желая произвести впечатление на заезжих иностранцев, заставил взять ее какие-то рискованные обертоны, и она сорвала голос. Не смогла сдать госэкзамен и впала в депрессию. В нее был влюблен однокурсник, безответно, но в этот тяжелый для нее жизненный период он оказался единственным, кто оказался рядом и проявил заботу. Вскоре сделал ей предложение. Почему-то считается, что тот, кто приходит к тебе в больницу, приносит яблоки и есть твой настоящий друг. Это очень распространенная ошибка. Человеку свойственно милосердие, если, конечно, он не последняя скотина. Сочувствовать – легко, изображать заботу – легко. Тяжело радоваться успеху другого человека. В приступе ответной благодарности Алена ответила согласием. Была еще толика мести преподавателю, известному певцу, который сам, судя по его словам, был влюблен в нее, но ни разу не появился в общежитии, когда она целыми днями лежала на больная. Потом он оправдывался тем, что не мог отказаться от гастролей, но было поздно. Было поздно во всех смыслах. Алена вышла замуж и пожалела о необдуманном шаге. Когда они поехали в Орел, где жили родители, дед, очень любивший внучку, пообщавшись немного с женихом, спросил у нее, зачем она вышла за этого нарцисса. «Он за мной ухаживал, когда мне было плохо», – объяснила Алена. Но дед понимания не проявил. «Меня ранило на войне, – сказал он, – при смерти был, за мной медбрат ухаживал, хороший парень, но я же не женился на нем».

Однокурсник оказался мужем никчемным. Он был из тех одаренных людей, которые свою жизнь представляют только в творчестве, и не опускаются до прозы жизни. Копать не станут, даже если есть будет нечего. У них не было ни денег, ни жилья. С последним помог отец Алены, провинциальный инструктор райкома КПСС. Он устроил дочь дворником в один из ЖЭКов. Дворникам полагалось служебное жилье. Дали комнату. Работа была фиктивной. Ей завели трудовую книжку, начисляли зарплату, которую брал себе начальник, кто-то за нее работал. Муж сидел днями, терзая струны гитары, наигрывая музыкальные темы. Постирал бы, все равно сидишь без дела. Ах, ты музыку сочиняешь!.. Развод был неизбежен. Алена пробовала петь в ресторане. Это было единственное место, куда она смогла устроиться. Публика встретила ее с восторгом. Но после второго выступления от работы пришлось отказаться. Мало того, что, пьянея, мужики не давали ей проходу, лезли прямо на сцену. Так еще шеф ресторана дал ей понять, что она должна его «отблагодарить».

 

Нилов сделал круг по Бульварному кольцу. На круглом циферблате автомобильных часов было два часа ночи. Нилов спросил:

– Может быть… поедем ко мне?

«После полуночи все меняется, – наставлял Нилова Валера. – Если ты предложишь женщине переспать средь бела дня, можешь получить по морде, если то же самое проделаешь ночью, то максимум – вежливый отказ. Если не выгонит, конечно. Ты пойми, старичок, и запомни. Вопреки обывательскому мнению, принятому у вас в Совдепии, женщину вовсе не оскорбляет желание мужчины затащить ее в койку. Напротив, ее оскорбляет – нежелание». Правота старшего товарища не замедлила подтвердиться.

– Поедем, – бездумно согласилась Алена.

Первая близость была короткой и неумелой, как у подростков.

– Я люблю тебя, – запоздало признался Нилов.

Она ничего не ответила, но в лунном свете, проникавшем в комнату, Нилов различил улыбку на ее лице и удовлетворился этим. Женщина, отдавшаяся мужчине в первый же вечер, может больше ничего не говорить. Никакие слова не будут равны ее поступку. Домой Нилов привез ее в 4 утра. Поднялся с ней в комнату. Дети спали безмятежным сном. Алена, недолго думая, легла на кровать и, потянув на себя одеяло, затихла. А Нилов остался стоять столбом посреди комнаты, не зная, как поступить. Потом все же лег рядом, не раздеваясь, обнял ее за талию и мгновенно уснул. Это было шесть месяцев назад, теперь он точно так же стоял столбом посреди комнаты, думая, что делать?

Нилов все же заглянул в холодильник, просто так, машинально. В морозилке лежал кусок курицы, тот самый, что он купил к ужину два месяца назад. Но, чтобы разморозить его, понадобилась бы вся оставшаяся жизнь. У Хельги он съел один тоненький бутерброд с венгерской ветчиной. Она уговаривала его съесть еще, но Нилов постеснялся. Он тяжело вздохнул и отправился на кухню. Там сидел муж той самой брутальной соседки и ужинал после второй смены. Он работал маляром-штукатуром в Мосстрое. Нилов поздоровался, тот угрюмо кивнул в ответ. В шкафу на полке лежала пачка печенья. Но лишь только Нилов потянулся к ней, как сзади послышалось.

– Это не ее шкаф.

– Виноват, – сказал Нилов, – перепутал.

Столы стояли рядом и мало чем отличались друг от друга. Нилов вскипятил чайник, бросил в стакан горсть заварки, залил кипятком и вернулся в комнату. Долго стоял у окна, глядя на улицу, и, обжигаясь, пил чай. Он не мог ее пропустить. Часы пробили полночь. Оставалось еще полчаса до закрытия метро, еще можно было добежать, чтобы убраться отсюда к чертовой матери. Это был бы выход, но он все медлил. Допил чай, поставил пустой стакан на подоконник, лег на кровать и попытался заснуть. За стеной, где жила актриса, была слышна музыка и голоса. Подумав о ней, Нилов словно вызвал ее к жизни, ибо в дверь постучали.

– А-а, это вы, – без удивления сказала актриса, когда он открыл дверь. Ей было далеко за тридцать, бледное от постоянного накладывания грима лицо. Нилов не знал ее имени. – А девушка где?

– Ее нет, – ответил Нилов.

– Вот как, любопытно. А вы что же делаете?

– Сплю.

– Не похоже. Не желаете ли присоединиться к нашему застолью. Дефицит мужчин, знаете ли. Один мужчина, и тот как бы не мужчина. Ну, вы понимаете.

От нее пахло вином.

– Спасибо за приглашение. Но мне рано вставать на работу. Надо поспать.

– Да-да, понимаю. Профсоюз и все такое. Пролетарии всех стран соединяйтесь. Жаль. Приятных снов.

Она ушла к себе, напевая какую-то арию. Закрыв дверь, Нилов сразу же пожалел о том, что отказался от приглашения. Это тоже был бы выход. Напиться и переспать с соседкой, пока его возлюбленная шляется где-то в ночи, так сказать, найти утешение в других объятьях. Все равно дело шло к разрыву. Он лег, закрыл глаза, но сон не пожелал прийти к нему.

Совместная жизнь с Аленой длилась несколько месяцев. Он торопился к ней после работы. Терпеливо ждал, когда закончится ежевечерняя возня с детьми, чтобы лечь с ней в постель. И этот момент Алена оттягивала, как могла, ибо единственный опыт, извлеченный ею из супружеской жизни, был связан со страхом беременности. Но, оказавшись в объятиях Нилова, Алена преображалась. К изумлению Нилова она смеялась во время близости, вдруг открыла для себя радость физического наслаждения. Это был редкий случай физиологического соответствия, то, на чем держались их отношения. То, что их объединяло. Все остальное, к сожалению, разъединяло. Дети, быт, усталость, накапливающаяся в Нилове. В постель они ложились после полуночи. В шесть утра он уходил на работу, после работы спешил к ней. Где его, как выше было сказано, не ждали отдых, ужин, забота и прочие радости семейной жизни. Он мало спал, нерегулярно питался и практически не отдыхал.

Нилову открылась еще одна ее страсть, помимо музыки. Алена любила модно одеваться. Поскольку закон о частном предпринимательстве вышел только в 1991 году, то есть до свободного рынка было еще четыре года, Нилов возил ее по спекулянтам. Узнал все торговые места – радиомагазин на Шаболовке, подземный переход на «Беговой», гостиница «Севастопольская». Маечки, кофточки, вареные джинсы и прочее. Фирменные шмотки стали для Нилова основной статьей расходов. Поскольку зарплата у Нилова была смешная, как раз для анекдотов армянского радио, он стал «бомбить» по ночам. Оплачивал покупки с улыбкой на лице, хотя на душе скребли кошки. Он уже понимал, что их отношения обречены. В довершение ко всему, всплыл крупный денежный долг, взятый еще в браке. Когда Алена сказала, что кредитор потребовал возврата, Нилов промолчал. Но с этого момента, словно, включился метроном, отсчитывающий оставшееся время. Нилову надо было сразу объясниться. У Алены создалось ложное представление о его персоне: чувак гоняет на тачке последней модели, работает в автосервисе, где деньги гребут лопатой. Но машина куплена в кредит, зарплата мизерная, взяток никто не предлагает. И вообще – надо жить по средствам.

Но он молчал, не хотел терять лицо, как-то было унизительно говорить о стесненном материальном положении. И он продолжал платить по счетам, периодически водил ее по ресторанам. Оплатить супружеский долг, в смысле долг ее супруга, Нилов мог только одним способом, продав машину. Но, сделав это, он лишь продлил бы иллюзию их совместной жизни до тех пор, пока у него не закончились вырученные за машину деньги. То есть разрыв произошел бы еще быстрее. И он оттягивал этот разговор, надеясь, что все само собой рассосется. Тем более, что неловкая попытка объясниться, ни к чему не привела. У них было разное понимание ситуации. Она считала, что Нилов обязан решить эту проблему. Кредитор звонил все чаще. Алена нервничала. Но у Нилова не было таких денег. Вся его жалкая зарплата и деньги, что он добывал «бомбежкой», уходили на их существование. Более того, со времени их знакомства он перестал выплачивать кредит за машину. Нилов как можно деликатнее сказал, что было бы справедливо, если бы ее муж сам погасил свои долги. Алена возразила, что бывший муж уже не имеет к ней никакого отношения, а Нилов – ее мужчина, должен решать ее проблему. В начале лета Алена отвезла детей к родителям. И после этого Нилов перестал заставать ее дома.

Вспыхнул яркий свет, он все же умудрился заснуть. Он закрыл глаза ладонью, взглянул на часы, приподнялся на кровати и сел. Алена стояла перед зеркалом. Он встретился взглядом с ее отражением.

– Я тебя разбудила, извини, – сказала она.

– У меня такое чувство, что ты сделала это намеренно, – хрипло заметил Нилов.

– У тебя плохое настроение? Ты не выспался?

– Это так, не мог заснуть. Ждал тебя.

– Как это трогательно.

– Это ирония?

Алена не ответила.

– Где ты была? – спросил наконец Нилов.

Глупый вопрос, пошлая ситуация, но вопроса оригинальней ему в голову не пришло. Алена разглядывала свое лицо.

– Я была в гостях.

– Я бы хотел узнать подробности.

– Ну хорошо, – она пожала плечами. – Там была большая компания, музыканты, среди прочих деловых людей.

– Ты занималась делами?

– Представь себе.

– Но сейчас пять часов утра. Ты знаешь об этом?

– Тебе на работу пора?

– Нет, у меня есть еще час. Жду объяснений.

– Я тебе все объяснила. Где была и что делала.

Алена по-прежнему стояла к нему спиной, и Нилов говорил с ее отражением. Он встал, подошел к ней, услышал ее запах. Даже сейчас, испытывая гнев, он боролся с желанием лечь с ней в постель и услышать ее смех, тем самым прервав этот мучительный разговор. Но затащить ее в постель всегда было проблемой. Там она теряла самообладание, целиком подчиняясь его воле, но вне ее была независима.

– Почему ты не позвонила?

– Я не знала, что ты здесь.

– От тебя пахнет табаком.

– От тебя тоже.

– Но ты не куришь.

– Там все курили, поэтому от меня пахнет.

– Зачем ты была там?

– Затем, что мне надо решать свои проблемы. Я тебе уже сказала. Там были деловые люди.

– И как? Удалось решить?

– Да, один человек согласился оплатить мой долг.

– На каких условиях?

– А вот это тебя не касается.

Дал ей пощечину и тут же пожалел об этом. Уязвленное мужское самолюбие. Этот поступок не красил его. Алена ахнула. Если бы она заплакала, Нилов бы обнял ее, но она не заплакала, гневно сказала:

– Уходи, я больше не хочу тебя видеть.

Весь день после ссоры он порывался позвонить Алене. Описывал круги вокруг кабинета начальника цеха, где был городской телефон. Но самолюбие останавливало его. Он казнил себя за пощечину. Именно этот факт возбуждал в нем жалость и тянул к телефону. Созрел он только к вечеру. Закрыл ворота цеха, разогнав слесарей по домам. Зашел в кабинет начальника и набрал номер. К телефону подошла актриса и издевательским, как ему показалось, тоном ответила, что Алены нет. По дороге домой он зашел в универсам, купил на ужин хлеба, колбасы и бутылку пива. Последние полгода он практически дома не жил, о продуктах надо было позаботиться. В десять вечера он позвонил еще раз. На этот раз подошла малярша. Нилов положил трубку и долго сидел, разглядывая экран неработающего телевизора марки «Юность». Он испытывал странное облегчение, при всем при том, что страдал. Умом он понимал, что лучшего повода для расставания не будет. Алена с ее неодолимой тягой к красивой жизни была для него непосильной ношей. Сегодняшнюю ссору можно было бы уладить, но только одним способом. Спуститься к Валере и взять у него в долг еще тысячу в довесок к тем пяти, что он был ему должен за машину. Но это не решало главной проблемы – он не мог позволить себе содержанку, даже очень красивую. Это было пошло и банально. А жизнь с Аленой предполагала именно это. Но он мучился, поскольку продолжал любить, а любовь – это живой организм. Чтобы освободить человека, любовь должна умереть, на это нужно время.

Когда зазвонил телефон, он схватил трубку в надежде услышать ее голос. Но трубка разразилась замысловатым матерным ругательством, произнесенным роскошным басом, Валера в прошлом был певцом.

– Я хотел тебя уже в розыск объявить, в чем дело старик?

– Да так. Всякие разности, осложнения.

– Но ты жив, здоров, тебя не кинули, не избили?

– Слава богу.

– Тогда спустись ко мне, если ты не занят. Я как раз решаю один твой вопрос, я помню, а ты думаешь, забыл.

– Какой вопрос? – удивился Нилов.

Но трубку уже положили. Нилов, недолго думая, накинул плащ и пошел к соседу. Валера жил в соседнем кооперативном доме. Нилов как-то случайно подвез его до дома, а узнав, что они соседи, денег не взял. С тех пор Валера, живущий в мире чистогана, проникся к нему приязнью и уважением. Квартира была на первом этаже, но довольно высоком. У него даже имелся балкон. Он заложил пространство от земли кирпичом и устроил себе погреб. Делать это было нельзя по всем правилам многоквартирного дома, но поскольку Валеру все боялись, никто не смел ему делать замечания. Единственный, кто рискнул – был комендант дома. Но он подвергся насилию, и с тех пор обходил Валеру за версту.

Внешность Валера имел самую устрашающую. Высокий, под два метра ростом, худощав и широк в плечах, безумен лицом. Он обладал неимоверной силой и как-то сломал руку человеку, который стал состязаться с ним в армрестлинге. У него была двухкомнатная квартира и жил он в ней один, что по тем временам было нельзя. Норма жилплощади не позволяла. Но Валера обошел закон, сунув кому надо в домоуправлении и прописав к себе дочь от первого брака. То есть жил он со скромным обаянием буржуазии. Впрочем, не совсем один. У него был маленький волнистый попугайчик и низкорослая, безобразная, но чрезвычайно породистая собака, морда которой была вся в складках кожи, порода называлась – английский бульдог. Нилов постучал в дверь и прислушался. Никакого лая не последовало, как это бывает часто в квартирах собачников. Англичанин знал себе цену. Вместо лая он услышал громовой голос Валеры: «Открыто, входи». Бульдог, тем не менее, встретил его в дверях. Нилов с опаской прошел мимо в комнату. Валера сидел, прижимая ухом к плечу телефонную трубку, пальцем придерживая клочок бумаги, на котором делал какие-то записи, рисовал значки и цифры. Он глазами указал на кресло против себя. Нилов опустился в него, бульдог немедленно подошел к нему и стал толкать в коленку своей мордой. Несмотря на свой устрашающий вид, он был добрейшим существом. Нилов почесал ему загривок, и собака зажмурилась от удовольствия.

– Это ты зря сделал. Теперь она от тебя не отстанет, – сказал Валера. Он дал отбой и набрал новый номер. – По твоему поводу звоню. Он приехал.

Пока Нилов успел сообразить и остановить его, Валера уже говорил с невидимым собеседником:

– Саша, это я. Узнал? Ну, еще бы. В Москве такого баса больше ни у кого нет. Может, возьмешь меня в подпевку, шучу, расслабься. Девочку одну способную надо в концерт. У вас же сборник будет. Мой друг за нее просит. Да, якобы, у нее колоратурное сопрано. Окей, окей. Ну, я твой должник, ну да, я тоже старый еврей. То есть я хотел сказать рокер. Минаев? Кудрявый? Знаю.

Валера дал отбой.

– Ну, все в порядке, старик. Завтра в Измайлово сборный концерт. Подвалите туда. Спросите Сергея Минаева.

– С кем ты разговаривал? – спросил Нилов.

Валера назвал фамилию известного эстрадного певца.

– Спасибо, я твой должник, – Нилов вдруг сообразил, что этот певец и есть тот самый пресловутый преподаватель Алены и подивился этому обстоятельству. Вот была бы коллизия. Он вздохнул: – Только поздно. Мы расстались.

– Ну что же, бывает, – нимало не удивившись, заметил Валера. – Но жизнь ведь на этом не кончилась. Ты позвони, будет хороший повод помириться. В крайнем случае, сделаешь ей прощальный подарок. Ты же порядочный. Мужчина должен уходить как джентльмен. Впрочем, хрен с ней. Забудь. Знаешь, сколько у меня было жен? Восемь! Как у Генриха. Когда-нибудь расскажу. Ладно, пойдем выпьем.

Валера встал и пошел на кухню. Нилов следом. Кухонная мебель была в стиле гей-славяне. Длинный деревянный стол, лавки, на стенах расписные доски, ложки, на полках самовар и прочая деревенская утварь. Валера открыл холодильник, извлек оттуда тарелку с кавказскими соленьями: маринованный жгучий перец, черемша, чеснок, помидоры; еще одну с капустой, покрасневшей от винного уксуса, третью – с нарезанными мясными деликатесами, не имеющими свободное хождение в московских магазинах: буженина с хреном, сырокопчёная колбаса, ветчина, окорок и бастурма. Из морозилки вытащил заиндевевшую бутылку «Столичной» и наполнил рюмки тягучей от хлада водкой.

– Будь здоров! – сказал – и тут же выпил. Он не любил многословия.

Нилов практически не пил, водку тем более, но отказаться не смог. Процедил ледяную густую жидкость и схватил стручок перца. Чтобы его пламенем перешибить вкус водки. В это время зазвонил телефон, и Валера, подняв указательный палец, сказал:

– Закусывай.

После чего вернулся в комнату.

Нилов запоздало кивнул его удаляющейся спине.

Валера фарцевал фирменной музыкальной аппаратурой. Обширные профессиональные связи в среде музыкантов обеспечивали ему постоянный приток клиентов со всего Союза. Но поскольку был человеком сильно пьющим, деньги у него не задерживались. У него была своя система ведения бизнеса. Он сводил покупателя и продавца с небольшим временным разрывом. Привозили музыкальный компьютер, и в течение часа за ним приезжал покупатель. Суммы были большие. За час пропить их было невозможно. Он пропивал только то, что получал за посредничество. Нилов сидел, разглядывая тарелку с соленьями. Он был несколько задет равнодушием Валеры к его личной жизни. Никакого интереса, ни слова сочувствия. Валера, закончив разговор, вернулся и вновь наполнил рюмки.

– Старик, – сказал он, – я был женат восемь раз. Поверь мне, чем раньше от тебя уходит женщина, тем лучше.

– Это тост? – спросил Нилов.

– Да, это тост, – согласился Валера, и выпил.

Нилов последовал его примеру.

– Вообще-то мне до фени все эти страдания юного Вертера, – продолжил Валера, – но, если хочешь, расскажи. Говорят, легче становится. До меня вся эта любовь и прочая мура как-то не доходят.

От такого явного пренебрежения к чувствам Нилову, в самом деле, стало легче. Но возможно, это уже сказывалось влияние алкоголя. Выслушав рассказ Нилова, Валера сказал:

– Это ты правильно сделал, что не дал ей денег. Так что не парься.

– Почему? – спросил Нилов, надеясь услышать доводы, которые облегчат его больную совесть.

– Потому что деньги тебе самому сейчас понадобятся. Мне нужны бабки.

– Еще подождать не можешь? Мы же на год договаривались, – спросил Нилов.

– Это так. Но в договоре была одна оговорка – поэтапный платеж и возврат по первому требованию. Ты за полгода мне ни рубля не вернул.

Нилов вздохнул. Как раз полгода назад он познакомился с Аленой, и все деньги спускал на нее.

– Но дело даже не в этом, – продолжал Валера, – я дал тебе чужие деньги. У меня, ты знаешь, таких денег не водится. Человек сел на три года, просил подержать, а вышел до срока. Да ты не вздыхай. Выпей еще лучше. Легче будет.

Валера наполнил рюмки. Нилов был уже пьян. Но отказываться не стал.

– У тебя классная тачка, – заметил Валера, – новая? На рынке за нее пятнадцать штук дадут. Вернешь долг, за десятку возьмешь другую, попроще. Ты что, расстроился? Извини, старик, это бизнес.

Нилов был в самом деле расстроен. Но Валеру упрекнуть ему было не в чем. Давая деньги в долг, он предупредил, что в любой момент может потребовать их обратно. И Нилов согласился. Ибо денег взять было больше неоткуда. Очередь на машину не могла ждать. По его расчетам за год он должен был частным извозом заработать пять тысяч и вернуть долг. Но судьба распорядилась иначе. Удар за ударом. В дверь позвонили, и Валера пошел открывать. В квартире возникли новые голоса. Мужской и девичий. Акустика была здесь прекрасной. Нилов слышал каждое слово. Речь шла о музыкальном синтезаторе «Ямаха». Валера демонстрировал его возможности. Из комнаты поочередно доносился «Полонез Огинского» на все лады с разным музыкальным сопровождением. Затем мужчина сказал:

– Ладно, беру. Только уступите немного. Хотя бы сотню.

– Да вы что, любезный, – пробасил в ответ Валера, – это ж десять бутылок водки.

– Десять бутылок – это полтинник.

– Это смотря где отовариваться. У меня нет возможности стоять два часа в очереди. Я покупаю в ресторане.

Некоторое время шел торг. Вернее, покупатель пытался сбить цену. Но Валера был непоколебим.

– С вами, москвичами, неинтересно, – пожаловался покупатель, – как цену скажите, так на ней и стоите. Буквально, как матросы в Севастополе, ни шагу назад.

– Это вы в самую точку попали, – согласился Валера, – даже не знаете насколько. Я ведь родом их Севастополя. Однако, все это лирика. Пойдем, надо обмыть сделку.

– Да некогда нам, такси ждет.

– Подождет, – категорически заявил Валера, – а то сейчас возврат сделаю.

– Что значит возврат?

– А так, верну деньги и заберу технику взад.

Покупатель, видимо, смирился. Послышался вздох, шаги, но на кухню первой вошла молодая грудастая девица лет восемнадцати. За ней шел упитанный мужчина средних лет, а завершал шествие хозяин.

– Знакомьтесь, – сказал Валера, – это Нилов. Мой сосед. Между прочим, начальник автосервиса.

– А у соседа имени нету? – язвительно поинтересовался мужчина, досадуя на задержку.

– Почему же нету, это вы бросьте. У каждого человека есть имя. Просто он предпочитает, чтобы его называли по фамилии. Каждый имеет право на оригинальность.

– И то, – согласился мужчина. – Петя, – добавил он, протягивая руку. – А це дочка моя – Наташа.

– Очень приятно, – приподнявшись, ответил Нилов, пожимая руку.

Валера достал из буфета еще две рюмки.

– Я водку не пью, – заявила Наташа.

– А мы можем вина организовать, – предложил Валера.

– Не надо. Лучше чаю или кофе.

– Ну, как знаешь, только сама приготовь. Похозяйничай. Возьми чашку в буфете, вон чайник, банка с кофе.

Девушка пошла к буфету, взяла чашку, поставила чайник на конфорку. Нилов украдкой смотрел на нее. Девица была хороша, как говорится кровь с молоком, тут была и русая коса, утянутая талия, недурная внешность и грудь пятого размера. Он любовался ею, несмотря на душевную рану.

– Ну, угощайтесь, – разлив водку, сказал Валера, – только звиняйте, хлопцы, сала нема.

– Да нам вашего и не треба, – ответил Петя, – у нас свое имеется. Дочка достань из сумки.

– Не надо, – остановил девушку Валера.

– Почему, у нас хорошее сало, такого в Москве не найдешь.

– Радиоактивного не едим.

– Да шо вы дурью маетесь. Это сало хорошее, чистое.

– Все равно не надо. Закусывайте вон колбасой сырокопченой.

– Ну, как знаете, будьте здоровы.

Наташа, приготовив себе кофе, села рядом с отцом. Поймав взгляд Нилова, улыбнулась ему. Завязалась короткая беседа. Говорил в основном Валера, расспрашивал о своих киевских знакомых, музыкантах. Затем заставил Петра выпить еще рюмку, а затем еще одну. «Бог любит троицу» и только после этого отпустил. Когда они ушли, Валера извлек из мятой пачки «Лигерос» сигарету, закурил, выпустив облако вонючего дыма, и сказал:

– Старик, я видел, как ты на нее смотрел.

– Как я на нее смотрел?

– С вожделением.

– И что же?

– А то, что ты недолго будешь страдать. А лучше женись на этой девице. За такого парня, как ты, он дочку легко отдаст. Да еще и приплатит. Москвич, да еще и с жилплощадью.

– Я жениться не хочу.

– Ну и дурак. Она тебе борщи варить будет, опять же сало свое. Давай еще выпьем. Потому что, – добавил он, разлив водку, – лучшее средство от несчастной любви – это новая любовь. Банально, согласен. Но согласись, аспирин – тоже банальная вещь, но куда без него. К тому же Саади сказал: «На каждую весну выбирай себе новую любовь». Прошлогодний календарь не годится сегодня.

– Хорошо тебе поэтов вспоминать, – мрачно заметил Нилов. –

В один день потерять любимую женщину и не менее любимый автомобиль было слишком даже для самого отъявленного оптимиста.

– Ну не знаю, старик, чем я тебе могу еще помочь. Хочешь, я продам твою машину по максимуму? У меня во Львове бывший концертный директор живет, он просил меня найти ему последнюю модель жигулей. У тебя же последняя?

– Семерка, – подтвердил Нилов, он вытащил из кармана ключи, положил на стол и сказал: – согласен.

Утром он опоздал на работу. Благо начальство тоже опаздывало. Слесаря толпились перед воротами цеха и выражали недовольство. Нилов, не реагируя на реплики, молча открыл дверь и прошел на свое место – письменный стол, стоящий у ворот склада. У него болела голова после вчерашнего, поскольку ушел он от Валеры в третьем часу ночи. И все это время они смотрели фильм «Мотылек» на видеокассете по фирменному телевизору «Sharp», с перерывами на выпивку. Или точнее сказать – пили водку, с перерывами на просмотр фильма.

Время было девять утра, и впереди был многочасовой рабочий день. Единственное рациональное зерно в его нынешнем состоянии состояло в том, что он из-за мигрени почти не думал об Алене. В начале десятого в ремзону вошел Легостаев, контролер ОТК. Опытным взглядом, оценив состояние Нилова, спросил:

– Что, плохо?

Нилов кивнул и тут же схватился за висок.

– Посуда есть на складе? – спросил Легостаев, видя недоуменный взгляд Нилова, добавил: – Стаканы есть?

– Найдется, – ответил Нилов.

На складе стояла двухсотлитровая бочка с машинным маслом, запах был соответствующий, но Легостаева это не смутило. Он ополоснул стаканы водой из графинчика, вытащил из кармана бутылку водки, а из другого бутерброд с сыром. Пить Нилов отказался категорически.

– Ну и дурак, – сказал Легостаев, – мучайся.

Он наполнил один стакан до половины, выпил, съел свой бутерброд и, подобрев, заметил насмешливо:

– Визуально тоже помогает, иногда, – зависит от силы воображения. Последний раз предлагаю, будешь?

– Нет, – твердо сказал Нилов.

– Ну смотри, – молвил Легостаев, убрал бутылку в карман и ушел.

В обеденный перерыв Нилов вышел на улицу подышать свежим воздухом. Большая автомобильная стоянка перед техцентром была наполовину пуста. Нилов ходил взад-вперед, разглядывая автомобили, стараясь не думать об Алене. Это ему удавалось плохо. Он стал искать какой-нибудь внешний раздражитель, чтобы отвлечься. Вообще-то выходя на улицу, он предполагал вздремнуть в своей машине полчасика. Но с тоской в сердце вспомнил, что машины больше нет. Недалеко от въезда на стоянку стояла группа людей, столпившаяся вокруг чего-то, оттуда доносились возгласы. Нилов направился к ним, поскольку крики становились громче, похоже, там назревала драка. А чем еще можно привлечь внимание молодого мужчины? Когда он приблизился, то увидел молодого парня, сидящего на корточках. Он быстро двигал три наперстка, сыпя при этом прибаутками, типа – кручу верчу, запутать хочу, за хорошее зрение сто рублей премия. Иногда он показывал, что под одним из них находится черный шарик, размером с горошину. Требовалось угадать, под каким наперстком находился пресловутый шарик. Ставка была 50 рублей. Когда ошибочно открывался первый наперсток и человек проигрывал, то деньги оставались на кону, и ставка удваивалась. Некоторое время Нилов следил за игрой. Наперстки передвигались быстро, но не настолько, чтобы упустить из виду шарик. Нилов каждый раз угадывал, где находится шарик. Когда парень в очередной раз удвоил ставку, крикнув: «Полтинник против моего стольника, себе в ущерб играю», Нилов подсел и бросил на картонку пятьдесят рублей. Сидевший рядом на корточках молодой человек неожиданно наклонился к нему и вполголоса сказал:

– Слышь, друг, не надо, не играй.

– Я играю, – ответил Нилов, – давай крути.

Но наперсточник почему-то медлил.

– Не надо, – повторил незнакомец, – не играй.

– Играешь? – зачем-то спросил наперсточник. – Точно играешь?

– Точно играю, – не отрывая взгляда от наперстка с шариком, бросил Нилов.

Наперсточник сделал несколько быстрых движений и спросил:

– Какой?

– Этот, – показал Нилов.

Парень опрокинул наперсток, шарика под ним не оказалось. Ошеломленный Нилов не верил своим глазам. Он готов был поклясться в том, что шарик находился именно под этим наперстком. Парень смел деньги с картонки и начал сыпать скороговорками. Нилов поднялся и пошел в цех, пытаясь понять, как это вообще могло получиться. Пятьдесят рублей в то время были деньги немалые. Оклад Нилова составлял 147 рублей в месяц.

– Слышь, друг, подожди.

Нилов оглянулся и увидел, что его догоняет давешний незнакомец, уговаривавший его не играть.

– Ну чего ты, я же тебя просил не играть, – укоризненно сказал он. – На, возьми, у меня только 35 рублей на кармане. Извини, больше нету. И не играй.

Парень был русский, но говорил с явным южным акцентом. Он сунул Нилову деньги, хлопнул по плечу и пошел обратно к игрокам. Этот неожиданный поворот вовсе привел Нилова в замешательство. Гадая над тем, почему ему вернули деньги, Нилов, проходя мимо зеркальной витрины, бросил на себя взгляд и понял, в чем дело. Он был в фирменном халате техцентра. Наперсточники работали на их территории и, видимо, следуя своему кодексу, предпочитали не иметь проблем с хозяевами. В начале восьмого Нилов выгнал из цеха припозднившихся слесарей, собрался, было запереть ворота, как вдруг зазвонил местный телефон. Удивленный Нилов подошел к столу и снял заскорузлую трубку видавшего виды аппарата. Кого еще нелегкая принесла, раздраженно думал он. Хороших новостей этот телефон никогда не приносил. Жалобы клиентов, нагоняй начальства, претензии ОТК. А ведь сегодня он еще рассчитывал попасть в институт на вторую пару. В трубке женский голос. Это была секретарша директора:

– Цех крупного ремонта?

– Он.

– Мастер Нилов.

– Я.

– Зайдите к Ивану Степановичу.

– Рабочий день закончился, может быть завтра? Я в институт тороплюсь.

– Вот сами ему об этом и скажите.

И короткие гудки.

«Ни тебе здрасте, ни мне до свиданья», – еще больше раздражаясь, сказал вполголоса Нилов. Запер ворота и пошел в административное здание. Третий этаж, просторная приемная, деревянные панели в стиле тогдашней офисной моды партаппаратчиков, стиль арт-коммуняка. Слева кабинет директора, справа – главного инженера. Посредине за столом дородная молодая женщина, это была Татьяна, секретарь директора. Раньше она работала на заводе контролером ОТК. Сюда пришла вслед за директором. Несмотря на отсутствие телефонных манер, к Нилову она относилась положительно. С едва проявляющейся симпатией. Оттого, что он тоже был член команды.

– Можно зайти? – спросил Нилов.

Ответить секретарша не успела, из кабинета директора вышел высокий элегантный грузин в двубортном твидовом костюме.

Он был начальником сервисного цеха «Вольво», единственного в Москве. Шапатава был влиятельным и очень уважаемым человеком. Все владельцы шведских иномарок добивались его расположения. А это были не последние люди. Дипломаты, цеховики, бандиты. Татьяна, выйдя из-за стола, подала ему из встроенного шкафа кашемировое пальто. Шапатава благодарно принял, кивнул Нилову и ушел.

– Какой шикарный мужчина, – сказала Татьяна, – я с него тащусь. Теперь ты иди.

Иван Степанович, говоря по телефону, указал Нилову на стул. Нилов сел и стал разглядывать массивный чернильный прибор. Здесь было несколько держателей для авторучек, одна чернильница, пресс-папье, ретро дизайн. Нилов вспомнил бронзовый прибор Остапа Бендера, который назывался «Лицом к деревне», и не смог сдержать улыбки. Кажется, у Остапа Бендера были чернильницы в виде избушек на куриных ножках.

Директор положил трубку и мрачно глянул на Нилова.

– Ну и чего тебя так развеселило, что лыбишься, а?

– Извините, это ничего, просто вспомнил, пустое.

– Вспомнил он, а мне, знаешь ли, не до смеху, – с упреком бросил Иван Степанович.

– А что случилось?

– А все то же самое. Жиды никак не уймутся. Все строчат и строгают кляузы на меня. Я понимаю, что рабочий день закончился, а я вот все сижу, вопросы решаю

«Вот змея, успела стукнуть», – подумал Нилов.

– Но надо кой-чего обмозговать. Ты чем-то занят?

– Вообще-то мне в институт надо. Я учусь на вечернем отделении.

– Значит, не занят. Поедем ко мне домой, выпьем. Водки по дороге возьмем, есть, где водку раздобыть? Места знаешь? Славка тоже подтянется.

Купить водку было проблемой: сухой закон только отменили. Люди все еще в очередях стояли по два часа. А Славка был человек, устроивший Нилову протекцию в автосервис.

– Так что, едем или ты отказываешься? – грозно спросил директор.

– Едем, – безропотно ответил Нилов.

– Тогда сиди, я сейчас.

Иван Степанович поднялся, и сильно припадая на одну ногу, пошел к дверям. Росту в нем было без малого два метра. А ногу он повредил когда-то в детстве. В техцентре его не любили и за глаза звали шлеп-нога. Что было жестоко, по мнению Нилова – вышучивать физические увечья было нехорошо. В кресло гендиректора Осипчук сел, совершив невероятный карьерный скачок, с должности цехового секретаря парткома, то есть двигался по партийной линии. Объяснялось это тем, что его приятель, партийный бонза, занял должность начальника главка, в чью сферу деятельности входили все автосервисы Москвы. Наиблатнейшие места, куда с улицы не брали никого. Это была самая коррумпированная, прогнившая система. Новый начальник стал решать проблемы этой сферы по партийному с большевистской прямотой. Он сместил старых директоров, сидевших на этих местах десятилетиями, поставил своих людей. Те потянули за собой своих. Ущемленная старая гвардия объявила новым назначенцам войну.

Это приглашение выпить и потолковать было неожиданным. Нилов общался с ним близко только один раз, когда его рекомендовали на работу. Директор гулял с собакой, маленькой шавкой непонятной породы. Нилов приехал к назначенному времени. Славка достал бутылку водки. И они на пару раздавили ее за гаражами. Нилов пить не стал. Во-первых, потому что не жаловал водку. Во-вторых, из предосторожности, чтобы не составить о себе превратное впечатление. Пили за гаражами, директор не чурался рабоче-крестьянских радостей, закусывал кислыми яблочками, «райскими» – пошутил Иван Степанович. С тех пор они близко не общались, хотя Нилову было что сказать человеку, по блату взявшему его на работу. Как уже выше было замечено, все эти байки про баснословные заработки работников автосервиса, теневые доходы, как любил выражаться Горбачев – генсек и главный трезвенник страны советов, оказались выдумкой. Нилов работал за голый оклад. Минус партийные взносы и налог на бездетность, и торчал на ремзоне весь день с 9 до 21.00. Взяток не брал, поскольку никто не предлагал. Живые клиенты добирались да его цеха только в разъяренном состоянии духа. Зачем он ему сейчас понадобился? Нилов терялся в догадках. Хотя ломать голову тут было не над чем. Известно, что начальство приближает подчиненных только тогда, когда само испытывает трудности и нуждается в помощи. Это аксиома. То есть, говоря иначе, если тебе кто-то улыбается, не думай, что ты ему приятен. Просто ему от тебя что-то надо.

Директор в последнее время испытывал серьезные трудности. Доставшийся ему в подчинение техцентр отличался от заводского цеха тем, что здесь работали не безропотные лимитчики, уязвимые временные пропиской. А прожжённые, лицемерные интриганы. Москвичи, испорченные нетрудовыми доходами. В лицо ему говорили одно, за спиной – другое. Плели интриги, сообщали куда надо. Иван Степанович взялся за эту публику железной хваткой, намереваясь искоренить коррупцию и наладить перевыполнение плана. Но эта скользкая масса все время выскальзывала из рук. Нескончаемый поток жалоб от клиентуры, безобразное качество ремонта. Воровство и постоянное невыполнение плана. Техцентр состоял из трех цехов – мелкого, среднего и крупного ремонта. И директор решил усилить его своими верными людьми, но дело было не в людях, а в специфике этого цеха. Там нельзя было удовлетворить клиента. Это было невозможно. Сдав на два-три месяца машину в ремонт, выложив за нее стоимость нового автомобиля, человек психологически желал увидеть почти новый автомобиль, а получал плохо покрашенное убожество на колесах. Надо было все делать ровно наоборот. Своих людей ставить на мелкий и средний ремонт. А сервисную мафию переводить на тяжелое производство. Этим можно было убить двух зайцев, избавиться от врагов и дать своим людям возможность заработать. Но директор этого не понимал. Он мыслил другими категориями.

Вернулся Иван Степанович, надел пальто, взял толстую кожаную палку и скомандовал:

– Поехали!

– Если бы вы еще махнули рукой, – сказал Нилов, – получилось бы как у Гагарина: «Он сказал, поехали, он махнул рукой».

– Гагарин рукой не махал, это все стихоплет придумал, – возразил директор, видимо, он не любил поэтов. – А ты что же – юморист? Все шутишь.

– Да нет, просто вспомнил. Извините, я вижу, вам сейчас не до шуток.

– Ну почему же. Я не против шуток. А почему ты так сказал?

– Про Гагарина?

– Нет, про то, что мне не до шуток.

– Выражение лица подсказывает, вид больно серьезный.

– А-а, а я думал, что ты что-нибудь знаешь, кроме того, что известно.

– Нет, не знаю.

– Ладно, поехали. Водку надо взять.

– Я помню.

Иван Степанович жил на Каховке. Не доезжая до метро, Нилов попросил водителя свернуть на Большую Юшуньскую.

– Сколько брать? – спросил Нилов.

– Две.

У винного магазина стояла страждущая очередь. Пускали по десять человек в помещение. Идти напролом было рискованно. Народ, измученный нарзаном, лучше было не озлоблять. Нилов обошел магазин, нашел окошко приемки тары, стал стучать в него. Через несколько минут он услышал матерную ругань.

– Русским языком написано «Закрыто!».

С этими словами окошко открылось и явило пропитую рожу грузчика.

– Скажи Валентине, что приехал мастер с автосервиса.

Грузчик поколебался, но все же пошел выполнять просьбу. Вернулся со словами:

– Она не может отойти от прилавка, спрашивает, сколько надо водки.

– Какая проницательная женщина! – восхитился Нилов. – Две бутылки, желательно «Пшеничной».

– «Пшеничной» нет, только «Андроповка» и «Столичная».

– «Столичная».

Грузчик принес две бутылки «Столичной». Нилов рассчитался с ним и вернулся к директору.

– Да ты ценный кадр! – похвалил Иван Степанович, любовно разглядывая бутылки.

Нилов и сам вдруг почувствовал желание выпить. Сухой закон только усилил экзистенциальную жажду советского человека. И увеличил число желающих выпить.

Директор жил в современном многоэтажном доме, престижном. Дверь открыла красивая девушка, лет семнадцати, сероглазая, что называется «кровь с молоком». Директор поцеловал ее в макушку и спросил:

– Мама дома?

– Нет, – ответила девушка.

Она улыбалась, разглядывая Нилова, держащего в руках бутылки.

– Картина, достойная Сезанна, – сказала она, показывая отцу на Нилова.

– Чего застыла? – спросил Иван Степанович.

– Почему Сезанна, а не Малевича? – в свою очередь спросил Нилов.

– Потому… – емко ответил девушка.

– Ладно, не умничай, – сказал ей директор, – иди к себе.

Девушка фыркнула и скрылась в своей комнате.

– Красивая у вас дочка, – сказал Нилов.

– Ладно, губы не раскатывай. У нее парень есть.

– Жаль. У меня серьезные намерения.

– Тем более. Проходи на кухню.

– Почему на кухню, а не в гостиную.

– Потому что гостиной нету. Что-то у тебя язык развязался. Еще не выпил даже. А что будет, когда выпьешь?

– Буду молчать.

– Поглядим.

Зазвонил телефон.

– Это Славка, наверняка, – сказал Иван Степанович, снимая трубку телефонного аппарата.

– Ну, где тебя черти носят? – спросил он у невидимого собеседника и дал отбой. – Дочь, что у нас на ужин? – крикнул он.

Ответ был:

– Не знаю. У мамы спроси.

– Как же я спрошу, если ее нет, – буркнул Иван Степанович.

Полез в холодильник, достал шмат мяса, быстро покромсал его и бросил в сковородку, следом отправился нашинкованный лук. Любопытно было наблюдать грозного гендиректора в домашней обстановке.

– Вы газ забыли зажечь, – напомнил Нилов.

Глянув, директор чиркнул кухонной зажигалкой, вызвав к жизни голубой огонек на дырчатой конфорке.

– Может вам помочь? – вызвался Нилов.

– Сам справлюсь, – нависая над кухонной плитой, ответил Иван Степанович.

Его долговязая фигура смотрелась довольно нелепо в шестиметровой кухоньке.

– Ты лучше водку открой. Стопки наверху в шкафчике.

Нилов стал ковырять алюминиевую облатку, оглядывая обстановку. В маленькой комнатке кроме газовой плиты, холодильника и простецкого стола с табуретками на стене висел шкафчик, вроде застекленной книжной полки. Нилов достал оттуда три стограммовых лафитника.

– Наливать?

– Славку дождемся. Обидится. А вот и он. Иди, открой.

Нилов пошел на звонок. Не преминув заглянуть в открытую дверь дочкиной комнаты. Девушка листала глянцевый журнал. Показала ему язык. «Кажется, я ей понравился», – подумал Нилов. Славка не удивился, увидев Нилова на пороге чужой квартиры. Молча пожал протянутую руку и прошел прямиком на кухню. Не смотря на уменьшительную форму его имени, ему было под пятьдесят. Он работал таксистом и ждал обещанного теплого местечка персонального водителя у Осипчука.

– Вы еще даже не выпили? – осведомился он, скользнув взглядом по столу.

– Тебя ждем.

– Спасибо за честь.

Славка сел, стал тут же разливать водку.

– Давай, Степаныч, я уже пришел.

Иван Степанович снял с огня скворчащую сковородку и водрузил ее в середину стола на алюминиевую подставку.

– Лук подгорел, а мясо, кажись, сыровато, – оценил Славка гастрономические способности директора.

– Горячее сырым не бывает, – категорически объявил директор.

– Сказал, как отрезал, – восхитился Славка, – вот, что значит, человек на руководящей должности работает. Ну что же, как говорится, со свиданьицем.

Сдвинули стопарики и осушили. Водка далась Нилову тяжело, он с отвращением доцедил ее до конца и стал закусывать. Сотрапезники выпили с видимым удовольствием, крякнули. Директор показал пальцем, что надо повторить, и Славка вновь наполнил стопки. Вторую Нилов смог осилить лишь наполовину. Славка укоризненно посмотрел на него.

– Ну, что там на работе, – поинтересовался он, – а, Степаныч?

– Хреново, – ответил директор, – плана нет, а жидовская мафия все кляузы строчит во все инстанции. На бюро райкома вызывали, сделали устное предупреждение. Следующим будет строгач с занесением в учетную карточку.

– Так надо этим стукачам обратку дать.

– Надо, – согласился Иван Степанович и обратился к Нилову. – Ты читал статью в «Вечерней Москве» о нашем техцентре, о том, как Осипчук только усугубил проблемы автосервиса.

– Читал, все читали.

– И что ты думаешь, они правы?

– В чем-то с ними не поспоришь. Но, в общем, они не правы.

– Ну-ка разъясни, умник. А ты, Славка, наливай.

– Да вы сами все знаете, – сказал Нилов, – система построена неправильно. Автомобиль в ремонт принимает один человек, он же кладет в карман благодарность от клиента, авансом, так сказать. Ремонтируют другие люди, выдают готовый автомобиль – третьи. Надо, чтобы одна и та же бригада машину принимала, ремонтировала и выдавала. А так никто ни за что не отвечает. Все кивают друг на друга. Машины с незначительным кузовным ремонтом надо пустить в отдельную очередь. И гендиректор в проблемах техцентра не виноват. Это легко объяснить.

– Ты можешь организовать статью в газете? – спросил директор. – Распиши все как есть.

– Я?! – удивился Нилов. – Как я это сделаю. Написать может и напишу. Но кто ж ее напечатает. У меня нет таких связей.

– А журналистка, которой ты машину ремонтировал. Она не может помочь?

– Потрясающе! Уже доложили? Кто? Откуда вы узнали?

– Я директор. Мне положено все знать.

– Она работает в журнале, не в газете.

– Наверняка, она кого-то знает, поговори.

– Хорошо, я спрошу, – нехотя согласился Нилов. – Можно я пойду.

– Чего ты заторопился? Выпей еще.

– Пойду статью писать, – сухо ответил Нилов.

Директор захохотал.

– Ладно, шутник, не бери в голову. Это не обязательно. Я просто спросил. Вдруг получится. Не обижайся. Я тебя не только за этим позвал. Выпить, закусить тоже подразумевалось.

В прихожей щелкнула дверь, послышался шум, звуки поцелуев.

– Валя пришла? – предположил Славка.

– Ну а кто же еще? – ответил Иван Степанович. – Чужие бабы сюда не ходят, к сожалению.

Валя оказалась статной миловидной брюнеткой лет тридцати пяти.

– Здрасте! – весело сказала она. – Я вижу, у вас веселье бьет ключом.

– Что ты, Валя, какое веселье без тебя, – возразил Славка, – без хозяйки дома. Ты же у нас украшенье стола, садись.

– Где ты шляешься до сих пор? – грубо спросил Иван Степанович у жены.

– Ваня, что за выражения. Люди в доме. По магазинам прошлась после работы. Вике свитер нужен. Что люди обо мне подумают?

– Здесь все свои, – отмахнулся Иван Степанович. – Лучше скажи, где была.

– Как же, все? Вот, я вижу новое лицо. Кто это?

– Это Нилов. Мастер нашего центра. Ты мне зубы не заговаривай. Где была?

– Господи, говорю же, по магазинам прошлась. Ваня, хватит дурака валять. Он шутит, не обращайте на него внимания.

Валя шлепнула мужа по плечу, и тот улыбнулся в подтверждение того, что он шутит. Хотя улыбка была недостоверной. «В каждой шутке есть доля шутки, – произнес про себя Нилов и тут же одернул себя: – Что за банальность».

– Садись, кума, – предложил Славка, – выпей с рабочим классом, а то все с начальством да с начальством.

– Ты ведь мужа моего имеешь в виду, да, Слава? А то все как-то двусмысленно получается. И вообще-то я не пью, пора бы тебе уже запомнить.

– Не премину, – пообещал Славка.

После третьей стопки язык у него стал несколько заплетаться.

– А что, у Нилова имени нет? – спросила Валентина.

– Есть, но он предпочитает, чтобы его называли по фамилии.

– Значит, среди нас тот, чье имя нельзя произносить вслух, – загадочно улыбнулась Валентина.

«Она недурна собой, и, кажется, неплохо образована, и смотрит с интересом, – подумал Нилов, – жаль, что она жена начальника».

– А почему вы не пьете, Нилов?

– Тебя ждет, – вдруг ляпнул ни с того ни с сего Славка. – За хозяйку дома выпьет, причем до дна.

Он наполнил стопки, долив Нилову.

– Вообще-то я больше не хочу, – стал было возражать Нилов, но, встретив взгляд Валентины, подчинился.

Взял в руки стопку, тяжело вздохнул.

– И с закуской что-то не густо, – с упреком сказала хозяйка.

– Сковородка мяса на столе, куда еще гуще? – возразил Иван Степанович.

Валентина вытащила из холодильника банку с солеными огурцами, нарезку сыра и сырокопченой колбасы.

– Мы бы и без этого выпили, но с этим будет интереснее, – отметил Славка.

– Второе дыхание откроется, – заметил Нилов. – Как сказал классик, грешно такую закуску помимо водки.

– Вы литератор? – спросила Валентина.

– Нет, но скоро им стану, – пообещал Нилов. – Статью в газету напишу.

Валентина взглянула на мужа, тот заявил:

– Это будет наш ответ Чемберлену.

– Я вижу, у вас слаженная команда, – заметила Валентина. – Желаю удачи!

Огурцы были крупные, но неожиданно твердые и хрустящие.

– Мировой засол! – оценил Нилов.

– Домашний, – подтвердил Славка. – Это Степаныча мать делала.

– Ваня, ты собаку выводил? – спросила жена.

– Не успел, – ответил Иван Степанович, бросая сидевшей у его ног собачке очередной кусочек еды.

– Я пойду с вашего позволения, – произнес Нилов.

– Я выведу собаку, – Валентина поднялась из-за стола, – приятно было познакомиться.

– Сходи, выведи, да недолго. Поздно уже.

– А ты сиди, – заявил Славка. – Бог троицу любит. А ты только две выпил.

Нилов взглянул на директора.

– Ничего не поделаешь, – сказал Иван Степанович, – таков русский обычай.

Поговорили еще о проблемах техцентра. Затем Нилову накатили третью стопку. Он заглотил ее, предварительно надышавшись укропным запахом соленого огурца. Только после этого его отпустили. Уходя, он заглянул в комнату дочери, дверь была открыта. Вика надувала ртом розовую жвачку, бубль-гум. «Нет, все-таки она еще мала для романтических отношений», – сказал себе Нилов. Выйдя из подъезда, он несколько минут стоял, вдыхая с наслаждением холодный осенний воздух. Затем двинулся в сторону метро. Слева темнели коробки гаражей. От них отделилась фигура, и женский голос спросил:

– Уже уходите? Не дождавшись хозяйки? Мне вас будет не доставать.

– Ценность гостя в его раннем уходе.

– Вы, я вижу, за словом в карман не лезете.

– Это потому что я выпил. Язык развязался. А так я тюфяк тюфяком.

– Не верю, вы на себя наговариваете.

– Чему вы еще не поверили?

Валентина пожала плечами.

– Я ведь о вас больше ничего не знаю.

– Хотите узнать?

– А вы хотите рассказать?

– Кажется, наш разговор зашел в опасное русло.

– Боитесь?

– Нет, но у меня есть принципы.

– Мне нравятся люди с принципами. Когда человек ради тебя готов поступиться принципами, это завораживает. Мой рабочий телефон, – Валентина продиктовала комбинацию из семи цифр, – позвоните, поболтаем о том о сем, если, конечно, сможете переступить через принципы. Запомните?

– Уже.

– До свидания, а теперь уходите.

«Не возжелай жены ближнего твоего, – сказал себе Нилов, шагая к метро валкой походкой, – тем паче начальника твоего». Он повторил это утром после тяжелого пробуждения, когда поочередно восстановил в памяти все события вчерашнего дня. Короткий мимолетный роман был бы сейчас как никогда кстати. И помог бы справиться с душевной раной, нанесенной разрывом с Аленой. Однако жизненные принципы – это как позвоночник. Поступать надо правильно. И не будешь себя ни за что корить. Как говорил профессор за завтраком – тому, чье имя лучше не называть. Этот нравственный закон, коему я не перестаю удивляться. Просьба директора была не столько даже неожиданна, сколько нелепа. Это как же работает сознание у начальства, мыслительный процесс. Раз есть знакомая журналистка, значит, может написать статью в газету. «Это не вы давеча журнал перелистывали? Можете меня в нем пропечатать?». И кто же это про Хельгу успел настучать. В последний раз Нилов писал сочинение о молодогвардейцах на вступительных экзаменах в институт. Фото-шпаргалка была в рукаве рубашки.

 

***

Жан-Жак стоял посреди кухни, демонстрируя в руках четвертинку водки, именуемую в народе «мерзавчиком» или «чебурашкой».

– Слышь, сосед, – обратился он к Нилову, – у тебя загрызть не найдется? Хлеб у меня есть.

– А что же ты его не грызешь? – в свою очередь спросил Нилов.

Жан-Жак лукаво улыбнулся, показывая на бутылку, мол, сам понимаешь. Надо, что-нибудь посущественнее.

– Взял водки, – продолжал он, – а на закусь не хватило.

Несколько лет назад от него ушла жена, с тех пор он жил один. Ничего не готовил и редко покупал продукты. Завтракал и обедал на заводе, а ужинал по принципу – чем бог пошлет. В основном ходил по соседям, благо знал почти всех в доме. Где-нибудь да накормят. Вообще-то его звали Сергей Николаевич Руссу, почти что Руссо, поэтому Нилов периодически именовал его как французского философа. Сосед не возражал, ему это импонировало.

– Возьми в холодильнике, – сказал Нилов, – там колбаса, сыр.

Жан-Жак повернулся к холодильнику, открыл дверцу и, обозрев содержимое, сказал:

– У тебя тут тоже не густо. А сколько можно взять?

– Бери, сколько хочешь.

– А может, ты тоже со мной выпьешь?

– Спасибо, я не хочу.

– Да у тебя и пиво здесь есть! – вдруг воскликнул потрясенный Жан-Жак. – В универсаме же не было пива.

– Я в кафе брал.

– А-а в кафе, – разочарованно протянул сосед, – там оно с наценкой. По 65 копеек. Ну что же, если деньги есть, чего же не взять. А может, ты меня пивом угостишь?

– Нет, – твердо сказал Нилов, – пиво я сам выпью.

– А я тебе водки налью.

– Не надо. Чего там пить. Всего двести грамм.

– Двести пятьдесят, – поправил Жан-Жак, – но у меня еще есть, точно такая же.

– А что же ты одну большую не взял, так ведь дешевле.

– Так не было пол-литра, – снисходительно объяснил Жан-Жак, – а ты чего подумал.

– А я подумал, что ты из любви к малым формам.

– Это ты на мой рост намекаешь? – вдруг насторожился сосед.

– Причем здесь твой рост, мы, кажется, о бутылке говорим.

Жан-Жак хмыкнул, перенес свертки из холодильника на стол, и стал энергично нарезать колбасу, сыр, хлеб. Он был вообще-то мужчина хоть куда, внешность имел самую благородную. Крупный нос, черные глаза, изрядно поседевшая волнистая шевелюра. С виду и нельзя было подумать, что он работает дежурным слесарем на заводе имени Лихачева. Но был невысокого, можно даже сказать маленького роста. Он часто любил повторять, что для полного счастья ему хватаем всего несколько сантиметров. Вероятно, он имел в виду рост. Хотя злые языки утверждали другое. Жан-Жак резал колбасу и клал на ломти хлеба, затем отковырнул алюминиевую облатку с горлышка «чебурашки».

– Ну? – вопросительно сказал Жан-Жак, глядя на соседа.

– Приятного аппетита, – сказал Нилов и ушел в свою комнату.

Он лег на тахту и лежал так около получаса, рассеянно глядя на телефонный аппарат. Наконец он решил позвонить Хельге и о чем-нибудь поговорить. Набрал номер, долго слушал гудки, затем повесил трубку. Можно было еще позвонить Валере, но это означало бы продолжение пьянства. Он позвонил Авдееву, но к телефону подошла его жена, и Нилов положил трубку. Мужчина чувствует вину перед женщиной, с которой переспал и расстался. Но в том, чтобы чувствовать вину перед женщиной, с которой ты не стал спать, в этом было что-то иррациональное. И, тем не менее, Нилов испытывал именно это иррациональное чувство. Нилов тяжело вздохнул, думая об Алене, снял трубку, но в последний момент почему-то вновь набрал номер Хельги. Он долго слушал гудки, задумавшись о чем-то неопределенном. Поэтому удивился, когда на том конце провода неожиданно взяли трубку. Женский голос сухо произнес:

– Слушаю вас.

– Здравствуйте, – торопясь, сказал Нилов, – это говорит Нилов.

– Здравствуйте, – с холодной вежливостью произнесла Хельга.

Задетый ее безразличием, Нилов добавил запоздало:

– …Который для вас машину ремонтировал.

– Ах, Нилов! – голос Хельги сразу же потеплел, изменился. – Здравствуйте, рада вас слышать. Что же вы сразу не напомнили.

– Да я сразу, почти.

– Ну извините, я несколько расстроена.

– Я не вовремя. Извините.

– Ну вот еще глупости. Будем извиняться. Как поживаете? С девушкой, я надеюсь, все наладилось?

– Она вообще-то не девушка.

– Ну не надо так буквально воспринимать мои слова.

– Мы расстались.

– Вот как, сочувствую. Или наоборот поздравляю. Выбирайте, что вам больше подходит. Я же не знаю деталей.

– Ничего. Одинаково подойдет и то и другое. А я вам звонил, вот недавно, вас не было дома.

– Я была дома.

– Значит, не подходили к телефону.

– Второй раз вы оказались более настойчивым.

– Я просто задумался и не положил трубку.

– Ваша искренность меня умиляет и обезоруживает, – заметила Хельга.

Нилов испытал определенную неловкость, разговаривая с этой женщиной, хотя никаких оснований к этому не было. Он не был ей обязан и ничего не хотел от нее. Не считая того факта, что это женщина была человеком другого круга. Верно, это и было причиной. Чтобы восстановить в себе уверенность, он перешел в область, где мог доминировать, спросил:

– Как машина?

– Спасибо, благодаря вам или лучше сказать вашими молитвами.

Наступило молчание, можно было прощаться и вешать трубку. Но в последний момент Нилов, вспомнив, спросил:

– А почему вы расстроены? Что-нибудь случилось?

Хельга ответила не сразу, видимо решала, стоит ли рассказывать о своих проблемах малознакомому человеку.

– У нас с мужем огромная неприятность, – наконец заговорила она. – Я вам солгала про машину. Ее больше нет, мы ее продали. Причем продали так странно, что у нас теперь нет ни денег, ни машины. Сейчас в ходу такое омерзительное слово. «Кинули», это новояз. Так вот, у нас именно вот это слово. Мужу при продаже автомобиля подсунули так называемую «куклу». То есть Андрей пересчитал деньги. Восемь тысяч рублей, но в последний момент у покупателя возникли сомнения, и он решил еще раз пересчитать. В общем, когда мы вернулись домой, в пачке было ровно четыре тысячи. Остальные резаная бумага. Как они смогли на наших глазах подменить деньги, ума не приложу.

– А в милицию не обращались? – спросил Нилов. – Ведь покупатель-то известен, куда он денется.

– В том то все и дело, что в купчей указана именно эта сумма – четыре тысячи рублей. Формально, с точки зрения закона, все чисто. Мы подняли на ноги всех, кого знаем. У нас хорошие связи и в МВД, и ЦК ВЛКСМ, но пока безрезультатно.

– Сочувствую, – сказал Нилов.

– Скажите, просто вдруг на ум пришло, а у вас нет знакомых в этой среде?

– В какой среде?

– В этой, криминальной.

– Я произвожу такое впечатление? Неужели я похож на мошенника?

– Ну что вы. Бог с вами. Нет, конечно. Просто, автосервис, я подумала…

– Я поспрашиваю, – вежливо сказал Нилов, собираясь прощаться.

– Спасибо, но это еще не все, – продолжала Хельга, начав говорить, она уже не могла остановиться.

– Не все? Вы что-то еще продали?

– Нет, наоборот. Нам надо что-то купить, это другая сторона медали.

– Аверс, – зачем-то сказал Нилов и тут же пожалел об этом.

– Что аверс? – удивилась Хельга.

– Другая сторона медали. Я кроссворд решал недавно.

– Возможно, я не люблю кроссворды. Дело в том, что моя мама получила открытку на новый автомобиль «Москвич». Она ветеран войны, им полагается без очереди. Поэтому мы стали продавать машину. Хотя и старая машина была мне дорога как память. О разводе с бывшим мужем. Зато теперь у нас ни новой машины, ни старой.

– Почему?

– Как почему? Я же вам только что рассказала. Деньги. Мы же обычные советские люди. Я редактор. Муж тоже не завмаг, не товаровед, и даже не работник пункта по приему стеклотары. Вообще-то я не знаю, зачем я вам все это рассказываю, не в моих правилах отягощать людей своими проблемами. Извините меня. Даже мама не знает.

– Ну что вы. Рассказывать надо обязательно, так легче, когда выговоришься. Глядишь, какое-нибудь решение да найдется. А иначе, для чего существуют друзья, знакомые. Для чего люди общаются между собой.

– А мы уже друзья? – спросила Хельга.

– Пока еще нет. Но давайте дружить. Не знаю, как вы, но я уже чувствую к вам расположение. Поэтому звоню.

Нилов услышал ее смех, в нерешительности замолчал.

– Простите, – сказала Хельга, – вы такой прямолинейный, но мне действительно стало легче.

– Прямолинейный – это плохо? – спросил Нилов.

– Не знаю, во всяком случае, это редкость. В жизни это может создавать проблемы. Например, при общении с начальством.

– Да вроде особых проблем не было.

– Это оттого, что вы в начале служебной лестницы. Но с такой жизненной установкой сделать карьеру будет нелегко.

– Знаете, что, – вдруг сказал Нилов, – вы правы. Возле нашего сервиса крутятся какие-то жулики. Я поговорю с ними. Может, действительно, найдутся общие знакомые. Чем черт не шутит.

– Спасибо. Вы очень и очень и милы, и симпатичны. И если вы предлагаете дружбу, я ее принимаю, хотя это и не в моих правилах.

– Почему? Вы против дружбы между мужчиной и женщиной?

– Нет, конечно. Все мои друзья сплошь мужчины. Не в этом дело. Просто дружба процесс и продукт естественного отбора. Вдруг приходит понимание, что этот человек твой друг. Тем более, что в сорок лет, а мне сорок лет, я не скрываю. А вам?

– Двадцать восемь.

– В сорок лет заводить новых друзей сложно. Однако попробуем, будет любопытно посмотреть. А сейчас извините, муж смотрит на меня волком. Ему нужен телефон. До свидания! Желаю удачи!

Положив трубку, Хельга сказала своему мужу:

– Андрюша, порадуйся за меня. У меня появился новый друг, механик из автосервиса.

– Ты решила быть ближе к народу? Полезный друг, – ответил муж, – а главное вовремя. Как только машины не стало.

Хельга засмеялась. Но смех вышел нервический.

– Тебе нужен телефон? – спросила она.

– Вообще-то нет. Но, если ты настаиваешь, то я кому-нибудь позвоню.

– Позвони в милицию, спроси, что там.

– Я уже звонил сегодня.

– А ты еще раз позвони. Под лежачий камень вода не течет. Это ты виноват.

– Я знаю, – безропотно согласился муж.

 

Нилов, закончив разговор, лег на тахту и, пытаясь поймать какую-то ускользающую мысль, задремал. Однако сон длился всего несколько минут. В дверь постучали.

– Что? – отозвался Нилов.

– Сосед, выйди на минуту, – услышал он взволнованный голос.

Нилов с сожалением отогнал остатки сна, поднялся и вышел из комнаты. Разгоряченный Жан-Жак стоял посреди кухни, демонстрируя зеленую купюру.

– Сообразим на двоих, – предложил он, – скинемся по трояку.

Нилов покачал головой.

– Я не хочу. Да и тебе не следует, ты и так уже полбутылки выпил.

– Но ты же не пил. Это несправедливо.

– Нет.

– Тогда, дай пива.

– Зачем тебе еще пива?

– Отлакировать. Ибо сказано, водка без пива – деньги на ветер. Зачем оно стоит в холодильнике без дела. Его надо выпить. Как сказал поэт – «треугольник будет выпит, будь он хоть параллелепипед, будь он куб, ядрена вошь».

– Молодец, – похвалил Нилов, – хорошо излагаешь. Ладно, возьми.

– Там три бутылки, – уточнил сосед.

– И что?

– Сколько можно взять?

– Одну возьми. Не наглей.

– Понял, спасибо, сосед.

Нилов кивнул. Взял плащ и вышел из квартиры. Надо было как-то убить вечер и дотянуть до ночи. Он отправился в кинотеатр смотреть какую-то слезоточивую индийскую мелодраму. Кинотеатр находился на расстоянии нескольких автобусных остановок. Обратно Нилов пошел пешком, не торопясь, разглядывая встречных девиц.

Жан-Жак был все еще на кухне, но не обратил на него внимания. Он сидел за кухонным столом, поставив перед собой телефонный аппарат и записную книжку. Разыскав необходимый номер, он накрутил его на диске и хриплым голосом произнес.

– Инна, это Сергей Николаевич. Привет. Инна, ты созвездие луны…

Слово Инна он произносил через и краткое – Йинна!.

Нилов пока снимал плащ в прихожей, слышал отрывки разговора.

– Йинна, я люблю тебя. Нам надо встретиться. Ну зачем ты так.

Жан-Жак был изрядно пьян. Говорил еще связно, но отрывисто. На том конце провода трубку, видимо, бросили, так как Жан-Жак назвал собеседницу словом «блядь». И стал набирать другой номер, когда ответили, он хрипло и отрывисто произнес:

– Зоя, это Сергей Николаевич. Зоя, ты созвездие луны. Я тебя люблю. Приходи ко мне сейчас.

Нилов пошел к себе, не сказав ни слова. А когда через некоторое время вышел на кухню, Жан-Жак спал за столом, опустив голову на руки, сложенные перед собой. Видно, никто из дам не ответил на призывы его сердца.

 

***

Вещи, о которых ты думаешь, обладают свойством материализовываться. Нилов собирался в обеденный перерыв выйти поискать наперсточников, но они пришли сами. Вернувшись с утренней оперативки, Нилов заметил в цеху «девятку» с битым крылом, возле которой стоял тот самый обыгравший его парень. Нилов подошел к нему.

– Здравствуйте, кто разрешил вам сюда заехать? – спросил он строго.

– Да вот там кореш сейчас подойдет, обещал помочь, – заискивающим тоном сказал парень. Он не узнал Нилова.

– Знаешь, кто я? – спросил Нилов. – Я мастер этого цеха. Без моего разрешения здесь ничего не делается.

– Будем знакомы, – сказал парень, протягивая руку, – меня Аркаша зовут.

– Очень приятно, – пожимая руку, заметил Нилов. – А ты не узнаешь меня, Аркаша?

На лице парня отразилось недоумение.

– Я недавно имел неосторожность сыграть с тобой в наперсток и лишился пятидесяти рублей.

– Слушай, начальник, ну извини, – виноватым тоном сказал Аркаша, – ну хочешь, я верну тебе деньги?

– Не надо, твой подельник уже вернул, правда, не все. 15 рублей за тобой.

Аркаша полез в карман, но Нилов остановил его.

– Не надо. Лучше скажи, кто у вас старший?

– А что? – насторожился Аркаша.

– Дело есть у меня к нему.

– А-а. он сейчас подойдет. Может, я чем могу помочь.

– Слушай, – неожиданно сказал Нилов, – давай еще раз сыграем. Только не на деньги. Почему такой обман зрения происходит.

Аркаша улыбнулся. Он достал из машины картонку, отошел в угол между стеной и контейнером с запчастями. Сел на карточки, показав шарик, подвигал наперстки. Нилов внимательно следил за перемещениями.

– Прошу, – сказал Аркаша.

Нилов ткнул пальцем и не угадал. И так несколько раз.

– Можно я сам открою? – попросил он.

– Нет.

– Почему?

– В этом-то и весь фокус, – пояснил Аркаша.

Он поднял наперсток, и Нилов увидел под ним черную горошину шарика. Закрыл и снова открыл, на этот раз шарика не оказалось.

– Ну и где здесь собака порылась? – спросил Нилов. После Горбачева эту поговорку все произносили именно так.

Наперсточник стал показывать. Выяснилось, что человеку со стороны выиграть было невозможно. Выигрывали только свои, подставные. Бригада наперсточников разыгрывала целое представление, завлекая простаков. На самом деле проследить движения шарика было несложно. Но когда человек указывал на искомый наперсток, катала, опрокидывая наперсток, виртуозно загонял гуттаперчевый шарик под ноготь. Эту ловкость рук Аркаша продемонстрировал Нилову.

– Ловко, – сказал Нилов, – ничего не скажешь. А чего ты мне всю подноготную рассказываешь? А если другим скажу.

Аркаша беззаботно махнул рукой.

– Говори кому хочешь. Лохов много. Вон Жора идет.

Нилов обернулся и увидел своего знакомца. Подошел, поздоровались.

– Что, начальник, – осклабился Жора, – никак не угомонишься? Сыграть хочешь?

– Нет, не хочу. У меня другое дело.

Узнав суть вопроса, Жора поскреб макушку и сказал следующее:

– Вопрос, конечно, интересный. Где их кинули?

– Покупателя нашли в Южном порту, а оформляли в комиссионном магазине в Люберцах.

– Ну, в Южном не наша территория. Но ребят я знаю, работал там когда-то. Могу справки навести. На сколько их кинули?

– На четыре штуки.

– Если все будет путем, могу сказать, что свои попали. Но половину все равно придется отдать.

– Кому отдать?

– Люди работали, рисковали, если по-хорошему, за возврат лавэ пятьдесят процентов комиссионных полагается заплатить.

– Это же две тысячи.

– Считать ты умеешь, – ухмыльнулся Жора, – в институте, что ли учился. Больно грамотный.

– Это что, ирония?

– Нет, братан, не ирония, юмор. Не обижайся, мы же свои люди. Хорошо, пусть будет две тысячи. Я ведь тоже зазря не буду париться. Пятихатка мне, полторы косых им отойдет. Если они две штуки вернут – это будет по-божески. Меньше этого даже неудобно базарить.

– Я понял, – сказал Нилов, – я передам.

Однако хлопоты Ниловы оказались напрасны. Хельга, услышав о том, что часть денег придется отдать, заявила:

– Да вы в своем уме, какие две тысячи? Я даже рубля не дам этим мерзавцам.

– Конечно, вам решать, – сказал Нилов, – но, как говорил Остап Ибрагимович, лучше отдать часть, чтобы вернуть целое.

– Во-первых, придется отдать не часть, а почти половину. А во-вторых, я не поклонница Остапа Бендера.

Нилова покоробил ее тон, и он сказал:

– Знаете, я к этому не имею никакого отношения. Я просто узнал, что можно сделать. Вы сами меня спрашивали. А теперь я оказываюсь причастным к условиям этих бандитов.

– Да ну что вы! – воскликнула Хельга. – Какая глупость! Вы неправильно истолковали мои слова. Нелепо получилось. Ну, как вы могли подумать? Простите меня. К вам это не имеет никакого отношения. Я только что ругала своего мужа и все еще взвинчена. По инерции. Простите меня за этот неподобающий тон. Просто черная неблагодарность с моей стороны.

Хельга еще раз извинилась, тем не менее, у Нилова после разговора остался неприятный осадок. И неясное чувство обиды. Он злился на себя за то, что вообще завел с ней этот разговор. Желание помочь ей было совсем бескорыстным, если иметь в виду природу отношений мужчины и женщины. Он и мысли не допускал о том, что у них может быть иного рода связь. Упрощая, можно сказать, что он совершенно не думал о ней, как о возможной любовнице. Она была красивой, но все же увядающей женщиной, к тому же гораздо старше его. Человеком другого круга, и у него еще не было таких приличных знакомых. В основном малокультурная лимита в соседях и члены профсоюза на работе. Над Хельгой реял флер богемы, и это привлекало. В ней чувствовался аристократизм и былой дух русского дворянства. Он искренно хотел помочь ей. Положив телефонную трубку, Нилов сидел и злился. В этот вечер ему позвонила Катя, жена Авдеева, и поблагодарила за содействие.

– Так тебя опубликуют? – спросил Нилов.

– Надеюсь. Они сказали, что редакционный портфель заполнен до конца года. Во всяком случае, стихи приняли. Уже приятно. Спасибо тебе.

– Не за что, – ответил Нилов, – Саша дома?

– Шастает где-то. Приходи в гости завтра.

– А Саша будет дома? – машинально спросила Нилов, и тут же пожалел об этом.

– Будет, не бойся, – насмешливо ответила Катя и положила трубку.

– Вот черт, – посетовал Нилов, – что же все так нескладно получается.

Остаток вечера он провел, таращась в экран маленького черно-белого телевизора «Юность», в надежде, что покажут какой-нибудь фильм. На улице шел дождь, и плестись в кинотеатр не хотелось. Каждый раз, когда звонил телефон, он надеялся услышать голос Алены, ждал ее звонка, хотя не знал, что ей скажет. Разрыв между мужчиной и женщиной всегда логичен и своевременен, любое примирение лишь продлевает агонию исчерпанных отношений. В начале двенадцатого, когда он уже собирался лечь спать, раздался еще один телефонный звонок. Нилов не стал брать трубку. В это время только незамужние тетки скрашивали одиночество холостого Сергея Николаевича. Но через минуту он услышал:

– Сосед, это тебя.

В трубке был голос Хельги.

– Это я, – сказала он, – ваша неблагодарная знакомая. Меня мучает совесть. Почему-то мне кажется, что вы на меня обиделись.

– Как вам сказать, – начал Нилов, – ваш тон…

– Все, довольно, – перебила его Хельга, – не продолжайте. Я все поняла. Мой тон и эмоциональность, в которых шел этот разговор, свидетельствуют, как это ни парадоксально звучит, об обратном, моем расположении к вам. Согласитесь, не будешь же ты повышать голос на малознакомого человека?

– Ну почему же? – возразил Нилов. – В метро, в автобусной давке…

– Я говорю об интеллигентных людях, а не о толпе. На близкого человека станешь кричать, а с чужими – будешь вежливым. Как говорит моя мама: с теми, кого мы не любим, мы должны быть преувеличенно любезны.

– Но это же несправедливо.

– Увы, жизнь состоит из парадоксов и несправедливостей. Но я ведь на вас не кричала, не преувеличивайте. Просто я говорила с излишней горячностью. Я в таком состоянии… Посмотрела бы я на вас. И вообще, мне надоело оправдываться. Мы же друзья, вы сами сказали. Да?

– Да.

– Вопрос исчерпан?

– Да!

– Вот и славно. Нилов, у меня к вам просьба городской сумасшедшей. Так сказать, в порядке горячечного бреда. Вы можете мне отказать, что никак не скажется на наших отношениях. Скажите, вы не могли бы мне одолжить на один месяц пять тысяч рублей? Если они у вас есть. Я знаю, мы едва знакомы. Но я просто в отчаянном положении. В воскресенье я должна выкупить машину, иначе открытка пропадет. Мама пробовала продлить срок, но в военкомате наотрез отказались. Они только рады этому. Я могла бы дать вам в залог все свои кольца с бриллиантами, оставшиеся от бывших мужей.

– Простите, – сказал Нилов, – вы возвращать долг будете теми деньгами, что надеетесь вернуть у мошенников?

– Ну что вы. Я рассчитываю на деньги моей матери. У нее есть искомые пять тысяч, просто они лежат на срочном вкладе. Мне не хочется лишать ее процентов, на которые она рассчитывала. Срок вклада истекает через месяц. Это совершенно точно, железная гарантия. Хотите, мама даст вам расписку?

– Я дам вам деньги, – сказал Нилов. – Это совпадение, но я как раз продаю завтра машину.

– Вы серьезно? – воскликнула Хельга. – Этого не может быть. Не знаю, что сказать. Можно я ничего не буду говорить.

– Можно, – сказал великодушный Нилов, – только один вопрос. Как вы узнали номер моего телефона?

– А это надо жить в ногу со временем. И знаете, что самое смешное. Что это говорю я – человек, которые ни черта не смыслит в технике. То есть как гуманитарий механику. Мне подарили чудо техники – определитель номера называется.

 

Спустя неделю Нилов вез Хельгу домой на «Москвиче» последней модели. Хельга позвонила ему и попросила помочь выбрать машину.

– Это, конечно, наглость с моей стороны, – сказала она, – но одной наглостью больше, одной меньше.

– Я бы сказал, снявши голову, по волосам не плачут, – ответил Нилов.

– Вы правы, так гораздо литературнее. Но это означает согласие?

– Да.

Машина была бежевого цвета и имела загадочную аббревиатуру – АЗЛК-2141. Нилов помог выбрать автомобиль, оглядел кузов на предмет царапин и следов ремонта. Такое случалось сплошь и рядом. Продавцы-перегонщики били машины и, наскоро сделав ремонт, продавали как новую. Завел двигатель, послушал и дал добро на покупку. Оформив автомобиль, Хельга попросила Нилова сесть за руль и отвезти ее домой.

– Во-первых, я волнуюсь, – объяснила она, – все-таки новая машина, я должна к ней привыкнуть. А во-вторых, мы должны обмыть это дело.

Нилов не стал ломаться, сел за руль, запустил двигатель, и «Москвич», издавая утробный рык, выехал со двора автосалона. У автомобилей, в отличие от людей, этот звук – свидетельство благородства, правда, к «Москвичу» это не относилось. Они медленно двигались в скоплении машин, прибывших в этот базарный день на крупнейший в Москве авторынок. Под колеса едва не бросались лица кавказской национальности, готовые тут же выложить две цены за новую машину, среди которых, естественно, половина было «кидал». Выбравшись из пробки, поехали домой. Путь их был недолог, но не оттого, что ехали быстро, а потому, что вскоре запахло горелым, и машина стала упираться, как дурной осел, отказываясь ехать. Остановились. Нилов обследовал машину и увидел в опустившихся сумерках раскаленные докрасна, словно небесная комета, тормозные диски. Нилов снял колесо и установил причину. Тормозные цилиндры заклинило и колодки не отжимались после торможения.

– Что будем делать? – спросила Хельга, присев рядом. От нее пахло дорогой женщиной: «Клима» или «Шанель №5». За время, проведенное с Аленой, Нилов запомнил эти два названия.

– Вообще-то ехать с такой неисправностью нельзя, – озабоченно сказал Нилов, – надо менять цилиндры.

– Какой кошмар, едва отъехали, и какое счастье, что вы со мной. Машина, кстати, на гарантии. Они обязаны сами поменять бесплатно.

– Это верно. Но гарантийный сервис АЗЛК находится в Кузьминках. И сегодня, я думаю, они уже закончили работу.

– А на буксир нас могут взять? – деловито спросила Хельга.

– Могут, но она же не едет. А то мы бы сами доехали. Ее грузить надо на платформу. Но это тоже невыполнимо.

– А что же делать? – расстроенно спросила Хельга. – Я ее здесь не брошу. Я буду в ней ночевать, еще не так холодно, ноябрь только наступил. Вы будете со мной ночевать? – жалобно спросила Хельга.

– Звучит заманчиво, кто же откажется ночевать с такой женщиной, – сказал Нилов и полез в багажник, открыл дерматиновую сумку с инструментами. Разыскав в ней отвертку, он отсоединил тормозные шланги от цилиндров, перегнул их и зафиксировал, разорвав для этого свой носовой платок, чтобы не вытекала тормозная жидкость. После этого он отверткой отжал колодки. – Ну вот, – довольно сказал он, – теперь ее можно буксировать, но только на жесткой сцепке, согласно ПДД.

– Почему? – спросила Хельга, которая с уважением наблюдала за всеми его действиями.

– Потому что у нее сейчас нет тормозов.

– А где нам взять жесткую сцепку?

– А ее можно даже и не искать.

– Почему.

– Этот автомобиль не предназначен для буксировки на жесткой сцепке, у него крюка нет.

– Так что же нам делать? – в отчаянии вскричала Хельга.

– Поедем сами.

– Без тормозов?

– Да.

– Ни за что!

– Тормоза придумали трусы.

– Все равно.

– Значит, будем ночевать. Но что же скажут люди? Муза ночью у мужчины.

– Слушайте, у вас такой юмор тяжеловесный, но смешной.

– Почему же вы не смеетесь?

– Потому что я расстроена.

– Садитесь в машину.

– Как же мы поедем без тормозов.

– Тормозить будем передачей и двигателем.

– Какой передачей?

– Понижающей.

– Не говорите загадками.

– Поехали, сами увидите.

– Какое счастье, что я уговорила вас поехать со мной.

– И вообще, тормоза придумали трусы.

– Вы уже это говорили, но мне приятно слышать, что вы не из их числа.

Хельга села в машину, перекрестилась, произнесла:

– Господи, спаси и помилуй! У меня еще сын из армии не вернулся.

Через некоторое время она спросила, наблюдая, как он орудует кулисой:

– Научите меня так тормозить?

– Конечно, чтобы замедлить скорость, снимаете ногу с педали акселератора и втыкаете понижающую передачу.

– Это все?

– Да.

– То есть с теорией закончили.

– Да.

– Тогда попрошу сделать пояснения, комментарии, так сказать. Что такое акселератор?

– Это педаль газа.

– А понижающая передача?

– Это предыдущая передача. Так мы уменьшаем обороты. Например, на третьей скорости обороты коленвала достигают шести тысяч оборотов в минуту. Если вы в этот момент принудительно воткнете вторую, то они сразу замедлятся до четырех тысяч оборотов в минуту. Соответственно, машина замедляет ход.

– Доходчиво, должна признать. Вы в автошколе не преподавали?

– Нет. Сам учился. На наше счастье сегодня воскресенье. Машин мало. Это я к тому, что без тормозов ездить лучше на пустой дороге.

До дома Хельги удалось доехать без приключений. Нилов припарковал машину, двигаясь накатом, а затем притерев ее колесо к бордюрному камню. Вылез из машин, с облегчением вздохнул. Вести чужой новый автомобиль, да еще без тормозов, было безрассудством. Случись ДТП, отвечать пришлось бы ему. Но не мог же он бросить ее на дороге. Он запер автомобиль и отдал ключи.

– Я, наверное, пойду, – сказал он, – а дома есть кто-нибудь?

– Например?

– Муж, допустим.

– А что?

– Надо бы потолкать машину, поровнее поставить. Одному мне не справиться.

– Дома никого нет. Но может быть я?

– Нужен мужик. Пойду, поищу кого-нибудь.

– Да бросьте. Она нормально стоит. Я, бывает, гораздо кривее оставляю машину. Пойдемте.

– Может быть, я домой пойду все-таки, – неуверенно произнес Нилов.

– И не надейтесь, – ответила Хельга. – Пока мы не напьемся, я вас никуда не отпущу.

Нилов не стал больше возражать. В квартире их встретил беснующийся пес. Хельга вопросительно посмотрела на Нилова.

– Конечно, – согласился Нилов.

– А я пока организую выпивку и закуску, – сказала Хельга.

Нилов вывел пса во двор и вернулся. Хельга хлопотала на кухне.

– Вам помочь? – спросил Нилов.

– Ни в коем случае, идите в комнату, включите телевизор.

– Можно я вымою руки? – спросил Нилов.

– Я думаю, что это сделать необходимо.

Нилов посмотрел на свои испачканные машинной смазкой руки.

– Да, действительно, хотя, вы знаете, – добавил он, – техническая грязь не опасна для здоровья. В ней нет микробов. Это агрессивная среда. Они в ней не живут. У нас на ремзоне слесаря с такими руками обедают. Отмыть можно только специальной эмульсией. А она пахнет так, что весь аппетит отбивает к обеду.

– Достаточно деталей, – остановила его Хельга, – охотно верю. Но все-таки руки лучше помыть.

– Да, конечно, это я так просто, к слову пришлось. Я сейчас вымою.

Выйдя из ванной, он продемонстрировал женщине чистые руки и под ее укоризненным взглядом проследовал в гостиную. Включил черно-белый телевизор и внимал Горбачеву, пока не появилась Хельга, неся бутылку вина и закуски.

– Это надо выключить, – сказала она, – этим я на работе сыта по горло. Лучше проигрыватель. Музыку можно, поставить пластинку на проигрыватель?

– Да ладно, обойдемся без музыки.

– Не любите музыку?

– Почему, люблю. Я же не глухой, чтобы музыку не любить.

Это замечание вызвало у Хельги смех. Отсмеявшись, она сделала серьезное лицо и сказала:

– Господи, прости меня грешную. Разве можно так шутить про убогих?

И опять засмеялась.

– На меня смех напал, причем дурацкий, извините.

– Я не над убогими, я хотел сказать, что специально не сижу и не слушаю музыку. Мне с вами говорить интереснее, чем сидеть и слушать музыку.

– Спасибо, – улыбнулась Хельга. – А одновременно нельзя?

– Нет, я же буду отвлекаться.

– Знаете, иногда мне кажется, что вы валяете дурака, – с внезапным подозрением заметила Хельга. – Вы не настолько просты, каким кажетесь. Вернее, пытаетесь казаться.

Нилов пожал плечами.

– Ну ладно, вы еще не налили?

– Не было команды.

– Ах, вы ждете команду. Ну, в таком случае наливайте. Я не спросила, может быть, вы предпочитаете водку?

– Нет, не предпочитаю.

– Ну и хорошо. Водки все равно нет. Хотя нет, вру, есть. Вьетнамская, со змеей внутри. Мужу кто-то привез из командировки. Ну что же вы медлите? Наливайте.

Нилов откупорил бутылку и разлил по бокалам. Это был узбекский портвейн с медалями на этикетке.

– Я хочу выпить за вас! – сказала Хельга. – Ваш поступок поразил меня. Знаете, у меня много друзей, мужчин, в основном, которые готовы для меня на многое. Некоторые даже на смерть. Так они говорят. Но оказалось, что умереть ради меня они готовы, а одолжить крупную сумму денег – нет. У всех нашлись отговорки – срочный вклад, финансовые проблемы. И среди них много по-настоящему богатых людей. Никто, повторяю, никто не протянул мне руку финансовой помощи. И вдруг вы, человек, едва меня знающий, взял и вывалил пять тысяч рублей, безо всякого обеспечения, залога. Это был поступок! Как это ни банально, но вы пленили мое сердце деньгами. То есть вы просто купили меня. А мне так приятно. За вас!

– Спасибо, – сказал Нилов.

– Это вам спасибо, вы так меня выручили.

Нилов выпил и зачем-то спросил:

– А где ваш муж?

– В командировке. Почему вы спрашиваете?

– Не знаю. Просто из любопытства. Он вообще существует?

– Увы, существует, не беспокойтесь.

– Я не беспокоюсь. Просто такое важное дело у вас, покупка машины, а он в командировку уехал.

– Дорогой мой, в Советском Союзе загранкомандировками не разбрасываются. К тому же он все равно не смог бы заменить вас.

– В каком смысле?

– В прямом. Он, знаете ли, такой рафинированный интеллигент. С тормозами бы не справился. Я бы все равно оставила его дома.

– А где он сейчас?

– В Швеции. Он журналист-международник.

– Какая прелесть! – заметил Нилов.

Хельга вновь взглянула на него с подозрением.

– Что, завидно?

– Еще как? А почему вы сказали «увы»?

– Это мой третий муж. Практически без перерыва. А мне так хочется пожить хоть какое-то время одной. Но они не дают. Мужчины.

– Я понял. Вам налить?

– И себе тоже. Возьмите бутерброд с сыром. Или с ветчиной венгерской. А лучше и того, и другого. А хотите, я вам горячий ужин приготовлю. А то все на скорую руку. Второпях.

– Вы любите готовить?

– Вообще-то не очень. Но могу.

– Тогда не надо. Поздно уже. И так сойдет.

– Тогда я хочу выпить за вас.

– Опять? За меня уже пили.

– Я буду пить за вас весь вечер. Потому что вы мой спаситель. И я должна признать свое мировоззренческое заблуждение. Я всю свою сознательную жизнь избегала таких, как вы. Только не обижайтесь, ничего такого, просто другой круг, другие интересы. Понимаете? А в трудную минуту мне помогли именно вы. Протянули свою мозолистую руку помощи. У вас есть мозоли на руке?

Нилов протянул руку. Хельга провела по ладони.

– Вообще-то не очень, но будем считать, что рука мозолистая.

От ее ласкового прикосновения у Нилова вдруг забилось сердце.

– Мне стыдно, – продолжала Хельга, – мои друзья умные интеллигентные люди, все понимающие, часами могут рассуждать о Сартре и Джойсе, – не помогли.

– Может быть, у них не было денег. Все гораздо проще, – возразил Нилов.

– Я не дружу с босяками, стараюсь во всяком случае. Деньги есть у многих. Я к таким и обращалась. Но это хорошо, что вы заступаетесь за незнакомых вам людей. Вы не должны беспокоиться, я верну вам деньги.

– Я не беспокоюсь, – ответил Нилов.

– Вот это для меня загадка, а почему – мы же едва знакомы?

– Не знаю, просто не беспокоюсь и все.

– Логично, – заметила Хельга. – Я все же включу музыку. Если вы не возражаете. Она без слов, темы разные. Отвлекаться не будем.

Хельга откинула крышку проигрывателя, поставила пластинку. В комнату ворвался пронзительный звук саксофона. В последний раз Нилов слушал саксофон в гостях у Авдеева. Его жена пригласила Нилова на танец и жарко шептала ему о своих чувствах. Сам Авдеев в это время прижимался в танце к ее подруге, которую пригласили специально, чтобы познакомить с Ниловым.

– Скажите, а как дела у Сашиной жены?

– Надеюсь, что хорошо, – ответила Хельга. – А почему вы меня спрашиваете, разве это не ваш приятель?

– Ну как же, она ведь стихи пишет.

– Увы, – сказала Хельга.

– Вопросов больше не имею, – сказал Нилов, но тут же спросил: – Что, так плохо?

– Она графоманка.

– Шансов нет?

– Никаких. Справедливости ради скажу, что даже если бы она писала хорошо, шансов опубликоваться все равно бы не было.

– Почему так?

– Журналов мало. А поэзии много. Нужны очень веские причины, чтобы напечатать ее.

– Какие, например?

– Например, гениальность. Ну, нельзя не напечатать. Хотя у нас даже гения не печатают. Вы слышали о таком поэте по фамилии Бродский?

– Нет.

– Ну и ладно. Еще, если бы она была родственницей главного редактора другого журнала. По принципу – ты мне, я тебе.

– А если хорошая знакомая работает в журнале?

– Намек я поняла, но я ничего не решаю. Я могу только порекомендовать. Самое смешное, что я вообще-то работаю в отделе документальной прозы. А ваш Авдеев попал на меня, потому что редактора отдела прозы в тот день не было. И я ее замещала. В смысле принимала рукописи.

– Значит, жертва была напрасной?

– Жертва всегда бывает напрасной. Хотя я не совсем понимаю, о чем вы. А, поняла. Вы имеете в виду Сашу.

– Кажется, я проговорился.

– Нет, не корите себя. Это было очевидно. У меня был такой случай. Как-то позвонил директор обувного магазина и предложил взять такси за его счет, приехать в магазин и выбрать со склада югославские сапоги. Представляете себе, он тоже писал стихи.

– И что же. Вы поехали?

– Да.

– Зная, что вы его все равно не сможете опубликовать.

– Да.

– Почему?

– Во-первых, мне нужны были сапоги. Во-вторых, я ему честно сказал, что шансов у него нет.

– Сапоги купили?

– Да. Шикарные сапоги.

– А стихи не опубликовали.

– Опубликовала.

– Как же так?

– Дело в том, что в нашей редакции сапоги купила не только я.

Нилов засмеялся.

– Хотите потанцевать? – вдруг спросила Хельга.

 

Впрочем, никакого приглашения на танец конечно же не было. Очевидно, ситуация с женой Авдеева наложилась на этот вечер. Нилов, как ни старался, не мог вспомнить, что предшествовало их близости. Какая деталь, какой поступок, какие слова. Он только смутно помнил ту бессонную ночь и свое фиаско.

– Не расстраивайтесь, – сказала она ему, – в первый раз со мной еще ни у кого не получалось. Ни у одного мужчины.

– Их, наверное, много было в вашей жизни, – зло сказал Нилов. У него были основания для злости, но не было оснований для ревности.

– Не хамите, – ответила Хельга, – вы здесь волею случая и ненадолго. Это моя благодарность. Я сегодня встала в 4 утра и была зла на весь свет. И в первую очередь на своего мужа. Мне было одиноко. Мне было страшно идти в темноте по пустынным улицам. Три часа я отстояла у дверей автомагазина в очереди. Правда, я была первой. А в 8 утра появились вы. И когда я увидела, как вы улыбаетесь мне в этот ранний час, я решила, что обязательно пересплю с вами.

В ответ Нилов лишь мрачно усмехнулся. Вряд ли кто-то ему поверит, но у него не было мыслей разделить с этой женщиной постель. И дело даже не в том, что она была старше его на 12 лет. Просто она привлекала его культурой. Именно это слово. Для него в этот момент это было важнее секса. То есть, грубо говоря, он оказался в ее постели не по своей воле. А сейчас ему приходилось выслушивать нелестные для самолюбия откровения. Пусть привлекательной, но немолодой дамы. Ему был еще памятен страстный крик и смех, что издавала Алена в его объятиях. Огромная кровать занимала всю комнату поперек. Нилову пришлось перелезать через нее к выходу.

– Вы что же обиделись? – спросила Хельга.

И поскольку он не отвечал, он обхватила его, жарко шепча:

– Нет, так не пойдет. Вы никуда не пойдете. От меня никто не уходит по собственной воле.

Нилов пытался высвободиться, но Хельга не отпускала. В этой короткой схватке Нилов почувствовал желание и перестал вырываться. Применив силу, он схватил ее за запястья, распластал на ложе. Войдя в нее, овладел с яростью и страстью зверя. Когда все было кончено, Хельга сказала:

– Вы полностью реабилитировали себя, но можно было обойтись со мной и поделикатнее.

Так начался их роман. Странный и неестественный. Поначалу Нилов испытывал неловкость всякий раз, когда они оставались наедине. Поскольку прежних отношений было не вернуть. А к положению любовника он привыкнуть не мог. Инициатива всегда принадлежала ей. Возможно, она тоже чувствовала неловкость, это выражалось в том, что она излишне бравировала своим опытом семейной жизни. Когда она в очередной раз напомнила, что в третий раз замужем, Нилов спросил: «Почему?». Она ответила: «Потому что я никогда не выходила замуж по любви». «Как же так»? – не унимался Нилов. «Любовь и брак, – это разные вещи» Он заметил: «Вы постоянны в своем непостоянстве». Она расхохоталась и произнесла: «Инициатива расставания принадлежала мне. Да, всегда уходила я, как колобок» «Образ неизящный», – сказал он. «Возможно, но моя личная жизнь не предмет для насмешек, – вдруг рассердилась она, и добавила: – Я никого не любила». «А как же я? – спросил Нилов. – Меня вы тоже не любите?». «Я узнаю об этом, когда мы расстанемся». «А мы расстанемся?» «Непременно».

Как это ни странно звучит, но ему от этой женщины нужно было лишь общение. И он отказался бы легко от интимной близости, если бы это было возможно. Но было поздно что-либо менять. Скажи он ей о своих мыслях, лишь оскорбил бы ее. Ничего уже нельзя было изменить. В беседах, застольях засиживались до глубокой ночи. Ибо ночь нивелировала разницу, в темноте ее лицо казалось юным… Хельга, не испытывавшая подобных чувств, отдалась этой связи без оглядки. Влюбилась в молодого любовника со всей страстью вечно юного женского сердца.

 

***

Дверь открылась, и в комнату заглянула уборщица. Нилов к стыду своему никак не мог запомнить ее имени.

– Здрассьте, – с некоторым упреком произнесла она, – домой-то собираетесь? Или мне до ночи здеся дежурить?

– Меня уже нет, – шутливо сказал Нилов.

– Ну, как же нет, когда вот вы здеся, – не приняла шутку женщина. – Идите уже, мне полы мыть надо.

– Ухожу, – сказал Нилов.

Он выключил компьютер и покинул офис. Перед тем как сесть в машину, он прошелся по территории завода. Цеха были пусты, между корпусами изредка попадались случайные арендаторы или техники из обслуживающего персонала. Странно и грустно было видеть обезлюдевший завод в черте Москвы в начале XXI века. В 90-х производственная жизнь била здесь ключом. За дефицитным пивом машины стояли в очереди. В одном из цехов вновь пришедшая в Россию «Кока-кола» арендовала свою первую линию розлива. Нилов, как поставщик необходимой для завода продукции, пользовался льготами. Брал продукцию завода и реализовывал через точки общественного питания, кооперативные, разумеется. Его продукция была востребована заводом. Пиво продавалось на ура. Три точки на окраине Москвы торговали с раннего утра до позднего вечера. Эта бизнес-идиллия продолжалась несколько лет. Во второй половине 90-х на столичном рынке появилось множество поставщиков пива, лучше сказать: теперь вся Россия везла свое пиво в Москву – «Балтика», «Ярпиво», «Тверское» и так далее.

Дела пивзавода шли все хуже. Директора с советским опытом работы в большинстве своем могли существовать только в условиях дефицита. Когда появилась конкуренция, они быстро вымерли, как мамонты. Из семи или восьми московских пивзаводов сохранился только один. Во многом благодаря тому, что это был современный завод. Последний, выстроенный при советской власти. Как раз в то время на пивзаводе где сейчас обретался Нилов, появился молодой главный инженер, его взяли по протекции, мать работала в Главке. Он предложил свое решение реализации продукции. Отдать весь сбыт одной фирме. Она гарантировала определенный объем. Фирма принадлежала бандитам.

 Заводской сбыт закрылся. Все клиенты перенаправлялись в новую контору, где пиво завода продавалось с наценкой. У завода была обширная клиентура, складывавшаяся на протяжении многих лет. Никто, естественно, из постоянных клиентов не согласился покупать пиво у посредника. Это означало увеличение собственной наценки. Люди ушли к другим поставщикам. Случилось это в начале сезона. Директор завода подставил всех своих постоянных клиентов. Фирма посредник вывезла продукцию в регионы, где у нее была своя дилерская сеть. И несколько месяцев гарантированно выкупала заводскую продукцию. Потом наступил август 1998-го года. И все встало. Бандитская фирма тут же все бросила и исчезла. Был срочно реанимирован отдел сбыта. Но старая клиентура обиды не простила и обратно не вернулась. Дела у завода шли все хуже и хуже. Впереди маячило банкротство. У проходного завода появились люди, скупающие у работников акции предприятия.

Но самым крупным акционером, как водится, был сам директор, собравший свой пакет у подчиненных шантажом и угрозами увольнения. Он владел контрольным пакетом. И некий крупный игрок на этом рынке, стоявший за выкупом акций, не мог ничего сделать, не договорившись с главным акционером. В конечном итоге, по слухам, ему дали отступные с шестью нулями зелени, должность в совете директоров и персональную машину. И он отдал свой пакет акций, предав интересы своих сотрудников. Не прошло и года, как у него сначала забрали машину, а спустя некоторое время и должность в совете директоров, и собственно жалование. Елена была одной из этих сотрудников завода. Ее сначала повысили до начальника лаборатории. Вновь созданная пивоваренная компания нуждалась в профессиональных кадрах. Компания включала в себя помимо московского пивзавода еще два региональных. Были вложены большие средства в модернизацию производства, в рекламную компанию. Новая дирекция сменила всех поставщиков, в том числе и Нилова. Однако три года спустя завод был обанкрочен и продан. Новая команда не смогла показать рентабельность.

Еще через год Нилов вернулся на завод арендатором к новому собственнику. Однако у него самого дела были не намного лучше. Денег едва хватало на аренду и зарплату сотрудникам. И этот филиал его бизнеса давно следовало бы закрыть. Он был ориентирован на отечественного производителя, как и призывали власти новой России. Но публично вещая одно, тихой сапой подрезали своим крыльям. Его клиентов подкосила универсиада 1997 года. Все затарили свои склады готовой продукцией, намереваясь продавать напитки спортсменам и болельщикам, но эксклюзивное право на торговлю получила «Кока-Кола». Уж как ключи эта фирма нашла к сердцу градоначальника, история умалчивает. Но многие российские производители напитков разорились. Товары зависли на складах. Собственно, перспектив впереди не наблюдалось. Но он продолжал работать отчасти из жалости к своему детищу, отчасти из упрямства, хотя сотрудники уже разбежались, как крысы с тонущего корабля, несмотря на то, что он продолжал исправно платить всем зарплату. В цеху остался один рабочий, в офисе один менеджер. Когда рабочий уходил в запой, Нилов переодевался в спецовку и сам работал на оборудовании, когда отпрашивалась Елена, сидел в офисе и выписывал накладные. Невидимые миру слезы.

 

***

Нилов сел в машину и выехал с территории завода. Он держал путь на другой конец Москвы, в Гольяново, где находился принадлежащий ему цех автосервиса, второе направление его деятельности. Чтобы не торчать в пробках, Нилов выбрался на МКАД и спустя сорок минут въезжал в ворота гаража, на территории которого арендовал два бокса. Здесь были установлены два подъемника, стапель для выравнивания битых кузовов и покрасочная камера. Нашел свободное место и припарковался. Пятачок напротив автосервиса был заставлен автомобилями, находящимися на ремонте. Сервис специализировался на отечественном автопроме и старых иномарках. И те и другие в силу дороговизны предпочитали не связываться с авторизованными сервисными центрами. Навстречу Нилову вышел мастер, улыбчивый рослый человек лет тридцати пяти по фамилии Шурикчук.

– Здорово, начальник, – сказал он фамильярно.

Мастер был навеселе.

– Борис, ты никак пьян? – спросил Нилов.

– Нимало, – загадочно ответил мастер и добавил: – Прошу, так сказать, в кабинет.

– Сначала обход сделаем, – распорядился Нилов.

– Как скажешь, шеф. Хозяин – барин, – с готовностью сказал Борис.

Стараясь удержаться от улыбки, Нилов направился в цех. Фамильярность подчиненного объяснялась их многолетней дружбой.

– Работа есть? – спросил Нилов.

– Хоть завались, очередь на две недели. Выручку заберешь?

– Конечно.

– Это хорошо, а то я нервничаю, когда в сейфе много денег. Тебя неделю не было.

Нилов заметил новое лицо на подъемнике.

– Ты взял слесаря?

– Да, вместо деда. Я его все-таки уволил. Ты не возражаешь?

– Что-то ты поздно мое мнение спрашиваешь?

– Я могу его вернуть.

– Не надо. Ты на хозрасчете. Сдавай выручку, как положено. А кадровые вопросы решай, как считаешь нужным.

– Ну, я так и подумал.

«Дедом» называли пожилого автослесаря. У него случился конфликт с клиентом, и «дед» послал его подальше.

– Кстати, насчет денег… – сказал мастер. – Принесли бумагу. Правление поднимает аренду.

– Ладно.

– Я думал, ты расстроишься.

– Я привык. Аренду поднимают повсюду.

– Может и нам поднять расценки?

– Расценки поднимешь, народ к другим пойдет.

– Будем в ноль работать.

– Это не мои проблемы. Я ставку тоже подниму.

– Но мы же с тобой друзья.

– А вот это, к сожалению, моя проблема.

– Ну?

– Что ну?

– Что делать будем?

– Посидим, подумаем.

– Так пошли думать в кабинет.

– Пошли, только я пить не буду. Мне еще в Медведково ехать.

– Отпустите, плачут дома детки, ему же в Химки, а мне – в Медведки, – продекламировал мастер.

Нилов сокрушенно покачал головой и пошел за ним. С пьянством Нилов справиться не мог. Слесаря собирались к 11-ти утра. И сразу же начинали пить водку. В маленькой заскорузлой каморке, служившей им столовой. Компанию им зачастую составляли клиенты. Этот поздний завтрак, как водится, переходил в обед и заканчивался в два, три пополудни. После этого, так сказать, сфокусировав зрение, народ расходился по рабочим местам, где трудились уже без перерывов до 11 ночи. Потом выпивали еще на дорожку, на посошок и разъезжались или расползались, кто как мог, по домам.

Проблем с ГАИ у них никогда не возникало, потому что все местные инспекторы ремонтировались здесь же. Нилов много раз выговаривал Борису, требовал прекратить пьянство на рабочем месте. Тот брал под козырек, но ничего не менялось, так как Борис сам пил вместе со слесарями. В конце концов, Нилов махнул рукой, хотя понимал, что рано или поздно это кончится плохо. Но принять более действенные меры означало уволить старого приятеля, а на это он решиться не мог. Но сервис продолжал работать и проносить прибыль. «Лучшее – враг хорошего», – сказал ему как-то Борис, любящий, время от времени, изрекать житейские мудрости. Этим афоризмом в их споре была поставлена точка. Нилов перевел сервис на фиксированную ставку и предупредил Бориса, что все возникшие проблемы он будет решать сам.

– Прошу, – сказал мастер, открывая дверь.

Вход был заставлен лобовыми стеклами так, что в кабинет надо было протискиваться бочком. Но сквозь тонированные стекла были видны фигуры, сидевшие за письменным столом. И они были явно женского пола.

– Кто у тебя? – спросил Нилов. – Что за дамы?

– Вера и Зоя, – довольно улыбаясь, ответил Борис.

– Что же ты не предупреждаешь?

– Они просили не говорить, сюрприз хотели сделать.

– Тогда я пошел, – сказал Нилов, пятясь к дверям.

Встреча с женщинами была некстати.

– Поздно, они тебя уже видели. Неудобно получится, пошли. Делов-то пять минут светской беседы.

– Свинья ты, Боря! – в сердцах сказал Нилов.

– Согласен, – подтвердил мастер.

Женщины встретили Нилова улыбками и взглядами, в которых сквозили лукавство и чувство оскорбленного достоинства. Взгляд брошенной женщины – это что-то особенное. С Верой, близкой подругой Зои, у него случился роман. Правда, длился он всего несколько дней, пока она не помирилась с мужем. А Зоя с мужем даже и не сорилась. Просто она познавала мир. Спустя несколько лет Зоя развелась с мужем и стала встречаться с Борисом.

– Какие люди – и без охраны! – воскликнула Зоя, невысокая крутобедрая смуглолицая шатенка сорока лет, не лишенная привлекательности. Юмор у нее был рабоче-крестьянский.

– Так радоваться надо, Зоя, что я все еще на свободе.

– А мы и радуемся. Правда, Вера?

– Правда, – просто сказала Вера и улыбнулась. Она была скромна и миловидна, кудрявые волосы и широко распахнутые глаза придавали ее облику что-то ангельское. Она была гораздо моложе своей подруги, тридцать с небольшим.

– А я так просто счастлив видеть вас!

– Так мы тебе и поверили, ловелас, – сказала Зоя.

Она была навеселе. У Веры тоже был румянец на щеках. На поверхности письменного стола была постелена свежая газета, а на ней лежал круг копченой колбасы, батон хлеба, маленький деревянный бочонок с квашеной капустой, лоток с солеными огурцами и отдельно на белой вощеной бумаге лежало нарезанное сало. Водка «Абсолют», количеством в один литр.

– Ну что? – с воодушевлением сказал Борис. – Со свиданьицем!

Он свинтил колпачок с запотевшей бутылки и стал наливать в граненые стаканы, на треть примерно.

– Я не буду, – предупредил Нилов.

– Я же говорила, что он не будет с нами пить, – сказала Зоя. – Нилов, выпей с рабочим классом, а то все с начальством, да с начальством.

– Я за рулем. И у меня еще дел много.

– А сколько стоит отмазаться от мента? – не унималась Зоя.

– Сто баксов, – подсказал Борис.

– Всего-то. Давайте скинемся Нилову на гаишника, – предложила Зоя.

Она была настроена агрессивно.

– Обидеть хочешь? – шутливо спросил Нилов.

– Нет, это ты нас обидеть хочешь.

– Ну почему, если человек отказывается выпить, так он обязательно обидеть хочет.

– Так уж у нас на Руси принято.

– Нилов, выпейте с нами, – вмешалась Вера. – Мы так редко видимся.

Борис все это время ждал, держа бутылку над четвертым стаканом.

– Наливай, – сказал ему Нилов.

– Со свиданьицем, – повторил довольный Борис.

«Какая разница – часом раньше, часом позже», – подумал Нилов, поднося стакан к губам. Борис выпил, крякнул, сделал себе бутерброд с салом и стал закусывать. Нилов выпил, не дрогнув лицом. Женщины с улыбкой переглянулись, чокнулись и выпили, морщась. Замахали руками и стали хватать, кто хлеб, кто капусту. Первой заговорила Вера. Со страдальческим выражением на лице она заметила:

– Говорила я тебе, Зоя, давай вина возьмем. А ты всё: у него есть, у него есть. Я же не пью эту заразу.

– Да, мы уж видели, – сказал Борис и подмигнул Нилову.

– Хорошо пошла, – залихватски произнесла Зоя. – Давай, Борис, сразу по второй. Чтобы, как говорится, еще лучше стало.

Борис беспрекословно стал разливать.

– Я пас, – предупредил Нилов.

– Он нас второй раз обидеть хочет, – сказала Зоя.

– Я налью тебе, шеф, а ты уж как захочешь, – предложил Борис.

– Ты что это его шефом называешь? – спросила Зоя. – Вы же друзья.

– Мы друзья, но мы на службе.

– Вот он звериный оскал капитализма, – заметила Зоя. – Как бизнес, Нилов?

– Хиреет.

– А хиреет как произносится, через и или через е?

– Тебе, Зоя, можно по-всякому.

– Шеф, мы тут, так сказать, одно мероприятие наметили, – сказал Борис. – В сауну собрались. Как ты на это смотришь?

– Желаю вам от души попариться, – ответил Нилов. – Так сказать – с легким паром!

– А ты не хочешь к нам присоединиться?

– Зоя сегодня слишком агрессивна, боюсь, что она меня ошпарит горячей водой. Или запарит до смерти.

– Не бойся, – сказала Зоя, – мне есть кого парить. Мне бы с ним управиться.

– Ты меня имеешь в виду? – поинтересовался Борис.

– Ну кого же еще? Тебя, любезный друг.

– Ну что? – спросила Вера. – Пить будем или препираться.

– Да мы не препираемся, – возразил Борис. – Мы просто выясняем, кто кого парить будет.

– А что тут выяснять, Нилова я никому доверить не могу. Самолично отлуплю веником.

– Я вижу, Зоя, что у тебя серьезные намерения, – засмеялась Вера.

– Ну что, шеф, едем в баню? Грешно женщине отказывать, – сказал Борис.

– Ладно. В баню, так в баню, – согласился Нилов.

Не выпив, не согласился бы.

– За прекрасных дам! – объявил Борис, беря стакан в руки. – А насчет вина, Вера, ты не права. У меня здесь стояла трехлитровая банка молдавского, недавно закончилась. Зоя тебя не обманывала. Вы просто долго ехали. Давайте выпьем на дорожку и в путь!

– Что значит на дорожку, далеко ехать? – насторожился Нилов.

– Да нет, здесь рядом. Но выпить надо.

Баня оказалась, в самом деле, недалеко. Буквально на соседней улице. Она располагалась в подвале технического колледжа.

– Замдиректора по хозчасти машину у меня ремонтирует, – пояснил Борис, когда они спускались по ступенькам.

– Но это же не баня, – обозрев парилку сказал Нилов, – это сауна.

– Это легко исправить, – пообещал Борис. – Была сауна, будет русской баней. Это просто делается. Увеличиваем влажность посредством литья воды на камни и активнее работаем вениками. И никакой разницы.

– Откуда же в сауне камням взяться? Там тэны должны быть. В Финляндии, во всяком случае.

– Сверху тэнов лежат камни. Это опция специально для российского рынка. Не знаю, как в Финляндии, не был. А вы чего стоите, товарищи женщины? – обратился Борис к женщинам, внимательно слушавшим их разговор. – Раздевайтесь!

Вера удивленно подняла брови.

– Шурикчук, – сказала она, – твой призыв прозвучал как-то… слова не подберу, это что – команда? Я требую к себе почтительного отношения. Я еще не так много выпила.

– В самом деле, Борис, ты чего здесь раскомандовался, – поддержала товарку Зоя. – Иди к себе в мастерскую и командуй своими алкоголиками. А то сам раздевайся, а мы посмотрим.

– Слушай, а ведь этот вопрос мы не обсудили. Мы как париться будем? – спросил Нилов. – По очереди? Штучно или гуртом?

– Еще чего, вместе, конечно.

– Голышом?

– Ну не одетыми же. В Германии, между прочим, раздевалок нет, раздельных душевых тоже. Народ вместе моется и не делает из этого проблему.

Борис в подтверждение своих слов, нимало не смущаясь, скинул одежду и, вызывающе белея телесами, шагнул в парилку. Нилов остался наедине с женщинами. Зоя не спускала с него насмешливого взгляда. А Вера,напротив, изучала потолок.

– Ваша очередь, товарищ, – сказала Зоя.

– Вы уверены? – спросил Нилов.

– Какие у вас организмы тонкие, – сказала Зоя, – не волнуйтесь. Содома и Гоморры не допустим. Не за этим пришли. Правильно, Вера?

– Как знать, – лукаво ответила Вера.

– Нет, ну вы на эту тихоню посмотрите. Иди, Нилов, грейся, парься. Мы тут пока стол сервируем.

Нилов разделся и вошел в сауну. Тут же присел, и на полусогнутых добрался до скамьи. Ступеней было три. Борис лежал на верхней, на полу, в шайке, торчали из воды два березовых веника. В углу стоял круглый нагреватель, наполненный гранитными осколками. Термометр на стене показывал сотню.

– Нормально? – спросил он. – Или еще поддать?

– Куда еще? – задушенным голосом отозвался Нилов. – Может, дверь открыть?

– Ни в коем случае. Погоди малость, притерпишься. Сейчас осядет.

– Скорее я в осадок выпаду. Девки тоже голые будут? – спросил Нилов.

– Надеюсь, – ответил Борис, – чего ради все это затевал. Ты же обоих голыми видел, а я только Зойку. Мне и на Веру взглянуть хочется.

– Извращенец, – заметил Нилов.

– Ведь это не заденет твои чувства?

– Не беспокойся. Тем более, что у тебя ведь в отношении Веры умозрительные поползновения.

– Как знать.

– Даже так! Смотри, с Зойкой шутки плохи.

– Мне надо с ней завязывать, а то она уже ко мне с серьезными намерениями подползает.

– Сочувствую.

Борис ушел от жены к своей первой любови – к замужней однокласснице, которая в свою очередь бросила мужа, но вскоре поняла, что совершила ошибку и восстановила статус-кво. Как ни странно, муж понял и простил. Чего нельзя было сказать о жене Бориса. С тех пор он жил один, то есть с родителями в Люберцах. Нилов и Борис были однокурсники. После института Борис короткое время работал мастером производственного обучения в ПТУ. Там же он арендовал цех и открыл какое-то мелкое производство. Но быстро прогорел. Нилов замолвил за него слово в техцентре, и его взяли автослесарем. Когда один из коллег Нилова, бакинский армянин, открыл кооперативный сервис, Нилов рекомендовал Бориса. Армянин слова его будто пропустил мимо ушей. Но вскоре Нилов узнал, что Борис перешел к нему на работу.

Армянин оказался человеком предприимчивым. Через год-два открыл колбасный цех и еще дюжину предприятий. Сервис оказался ему неинтересен в силу малой рентабельности, и он уступил его Борису за символическую плату. Звездные часы Бориса пришлись на начало девяностых. Иномарок новых еще не было в продаже. А «Жигули» уже появились, благодаря Березовскому, тезке Шурикчука, и были в избытке. Математик разработал схему реэкспорта «Жигулей», поскольку за рубеж машины шли дешевле, чем на внутренний рынок. То есть в России их вообще не было в свободной продаже. Автомашины с завода шли в Москву, а границу пересекали лишь документы и, проштампованные, возвращались обратно, как бывшие в употреблении. В те времена гаишники на постах первыми здоровались с Борисом. Все, что было в дефиците, у Бори было в изобилии. Водка – ящиками, сырокопченая колбаса – палками, талоны на бытовую технику, и так далее и тому подобное.

Со временем на автосервисе объявились бандиты и объявили ему, что за возможность и дальше спокойно работать он должен платить им десять процентов от прибыли. За помощью Борис обратился к местной группировке. Те, вооруженные до зубов, приехали на стрелку, но никого не дождались. Видно, это были залетные бандиты, заявились срубить бабла на шару. Больше они не появлялись. Но пресловутые десять процентов Борис все равно стал платить, теперь уже своей крыше. Так продолжалось до тех пор, пока бандиты совершенно не обанкротили сервис неумеренным использованием кассы и запчастей. После этого группировка естественным образом распалась, часть бойцов села, часть перестреляли конкуренты. Нилов по просьбе друга выкупил сервис у кредитора и оставил Бориса начальником по старой дружбе. Общения с бандитами не избежал и сам Нилов. На магазинчик в Медведково, куда он намеревался отсюда направиться, периодически наезжали чеченцы, забивали стрелку с хозяином, но на стрелку не являлись. Но каждый наезд обходился избиением продавца и легким грабежом – сигареты «Мальборо», шампанское и тому подобное. Нилов был вынужден позвать на помощь медведковских блатарей. Те объявили приемлемую фиксированную цену, но периодически заходили за благотворительным взносом для пацанов в тюрьме. От магазина было больше хлопот, чем прибыли, и Нилов сдал его в аренду бывшему рецидивисту, пожелавшему заняться спокойным бизнесом, и наладил для него бесперебойную поставку пива. Тот сразу решил все вопросы с наездами.

Дверь в сауну открылась, и вошли обнаженные топлес женщины. Борис блаженно застонал и повернулся набок.

– Вот то, о чем я мечтал всю жизнь, – сказал он, – оказаться в бане с двумя обнаженными красотками.

– За красоток спасибо, конечно, – ответила Вера, – но ты здесь не один. Еще мужчина наблюдается.

– Это ничего, это дело поправимое, – возразил Борис.

– Это как понимать? – спросил Нилов. – Мне уйти для идиллии?

– Еще чего, – сказала Зоя, – сиди. Идиллию ему создавать будем. А ты, Боря, сейчас договоришься.

– Ладно, пошутить нельзя. Вы выпить-то принесли?

– Куда? В парилку что ли? Да ты совсем уж, братец, с глузду съехал, – возмущенно сказала Зоя. – Вот этого я понимать не желаю. Не могу, то есть. Как еврей может быть алкоголиком? Ладно, мой Коля пил, так он русский, ему положено.

– А что евреи не люди что ли. Вот, Нилов, будь свидетелем проявления бытового антисемитизма, – пожаловался Борис. – А еще говорят, что в бане все равны.

– Это смотря чем меряться, – заметила Вера.

– Нет, ну вы посмотрите на эту тихоню, – заметила Зоя. – Ты чего так сегодня шутишь опасно, Вер. Правильно врачи говорят, сексуальное насилие провоцируется жертвой.

– А вот анекдот в тему, – молвил Борис, – мужик на улице поднимает голову, видит, с балкона третьего этажа на него смотрит женщина и говорит: «Мужчина, а я вас боюсь, вы меня изнасилуете». – «Чего же вам меня бояться, я здесь, а вы там», – отвечает мужик. «А я сейчас спущусь», – заявляет женщина.

– Что-то, сударыни, наш разговор принимает опасный оборот, – заметил Нилов. – Не убраться ли мне подобру-поздорову.

– Вот-вот, Нилов, быть тебе сегодня жертвой насилия, – поддакнула Зоя. – Недаром Верка такие шутки шутит.

– А ты иди, шеф, если торопишься, – лукаво сказал Борис. – Если что, я за тебя отстрадаю.

– Так, – решительно сказала Зойка, – меня что-то эта эротика начинает напрягать. Ну-ка, Борис, выйдем на пару слов.

И шагнула с полки вниз. Борис покорно пошел за ней, подмигнув Нилову. В сауне воцарилась тишина, только нарушаемая треском тэнов в электропечи.

– Ну вот, – сказал Нилов, – надо было раньше выйти. Теперь сколько здесь сидеть придется. Неудобно теперь выходить, мало ли что.

– Ну ничего. Посидим, – ответила Вера. – Попаримся, ведь это полезно.

– Это смотря в каких дозах, некоторых потом не откачивают.

– Но нам же пока терпимо? – спросила Вера.

– Конечно, – согласился Нилов из вежливости, хотя переносил жар уже с трудом.

– А ты когда-нибудь занимался сексом в парилке? – спросила Вера.

– Нет. Таким здоровьем не располагаю.

– Жаль. Я тоже никогда не занималась. Просто, интересно.

– Вера, выбрось это из головы.

– Почему?

– Потому что нельзя совмещать жар внутренний и жар внешний. Это губительно для здоровья.

– Я вижу, Нилов, что ты с возрастом стал о здоровье задумываться.

– Ну не такой уж я и старый.

– Ну да. 45 лет. Что за возраст. Вот помнится, семь лет назад ты был более легкомысленным. Казалось бы, всего семь лет прошло.

Вера сидела к нему вполоборота, но все время пыталась заглянуть в глаза. Нилов же напротив, старался не встречаться взглядом. Как это бывает при встрече и вынужденном разговоре с бывшей любовницей. Но при этом боковым зрением видел ее девичью, несмотря на наличие двух детей, упругую грудь. Она осталась у него на ночь после грандиозной вечеринки, которую он устраивал время от времени для друзей. Потом выяснилось, что она в ссоре с мужем и возвращаться домой не хочет, собственно, поэтому она и осталась, но страстно шептала о давнем чувстве. Спустя три дня она поехала домой за вещами, и больше Нилов ее не видел. До сегодняшнего дня. Уж какие слова нашел муж к ее сердцу, но Вера вернулась в семью. Нилов, находившийся все три дня под ее чарами, да и пил все эти дни, очнулся и понял, что все благополучно разрешилось.

Донесся шум снаружи, передвигали стулья.

– Наверное, мы можем уже выйти.

– От греха… – добавила Вера.

Она вышла первой, а за ней Нилов. Борис и Зоя, обернутые в простыни, сидели за столом и закусывали.

– С легким паром! – сказал Борис, хватаясь за бутылку. – Надо же выпить, начальник.

– Не возражаю, – сказал Нилов.

– Вишь, по-другому заговорил, – отметила Зоя.

– Что же делать, – ответил Нилов, – снявши голову, по волосам не плачут.

Борис наполнил стопки, сказал замысловатый долгий тост, который закончил словами:

– За прекрасных дам!

– Вообще-то в бане полагается пить квас, – заметила Вера, – ну пиво, в крайнем случае. А мы водку хлещем, прости господи.

– Как же без пива, Верунчик, – удивился Борис, – вот пиво.

Он полез в сумку и достал несколько бутылок. Откупорил одну, вторую, третью. Ее же, запрокинув, стал пить из горла.

– Пиво после водки, – с ужасом произнесла Вера.

– Так это же первое дело. Водка без пива – деньги на ветер.

– Нилов, ты тоже так считаешь?

– Для меня водка с пивом – смерть.

– Вот она – гнилая интеллигенция, – презрительно сказала Зоя.

– Зойка, прекрати кусать шефа! – миролюбиво приказал размякший Борис.

– Это он для тебя шеф, а для меня – нет.

– Зоя, остановись, – сказал Вера спокойным голосом.

Это подействовало.

– За что ты меня не любишь? – прямо спросил Нилов.

Давно надо было спросить.

– А за что тебя мне любить, – искренне ответила Зоя. – За то, что ты богатый и красивый. За то, что ты отверг меня, когда я была в тебя влюблена. У меня к тебе много претензий.

– Зоя, или ты замолчишь, или я уйду, – предупредила Вера.

Зоя взглянула на подругу и вздохнула. Нилов только сейчас понял, что она пьяна. До этого как-то не бросалось в глаза.

– Пошли, кума, я тебя веничком похлещу, – сказал Борис, беря Зою за руку.

Зоя безропотно встала и пошла за ним.

– Испортила она тебе настроение да, Нилов? – спросила Вера.

Нилов пожал плечами. Он соседствовал с Зоей лет десять, пока та не переехала в другую квартиру, и хорошо знал ее вздорный характер.

– Извини ее, она просто несчастна. Когда от тебя уходит муж, это портит характер.

– У нее такой характер был всегда. Но разве ты счастлива?

– Я тоже несчастлива, но по-своему. Это еще Лев Толстой заметил. Может быть, еще выпьем?

– Конечно.

Нилов наполнил стопки. Вера пила медленно, с мучительным выражением лица.

– Любопытное местечко, – сказала она, оглядываясь вокруг, – часто ты здесь бываешь?

– В первый раз. А ты?

– Надо же. А я подумала, что вы сюда своих девок постоянно водите. А я тоже в первый раз. Меня Борис сюда давно приглашает, а я все отказываюсь.

– Но сегодня согласилась.

– Меня заманили, сказали, что ты будешь. Почему ты не спрашиваешь о причине моего несчастья?

– Не хочу. Стоит ли ворошить прошлое.

– Спасибо за откровенность. У нас с тобой с самого начала так было. Ты меня никогда не щадил. Почему ты думаешь, я не вернулась к тебе? Потому, что ты сказал, что мы все равно расстанемся.

– Вера, остановись.

– Ты прав. Не стоит ворошить прошлое. Но ты учти, Нилов. Иногда прошлое возвращается и начинает донимать тебя. Что с тобой? Ты будто изменился в лице. Прости, не хочу уподобляться Зое. Пойду, пройдусь. Вернее, осмотрюсь. Мне обещали здесь все радости жизни. И бассейн, и фитнес, и комнату отдыха.

Вера встала, улыбаясь, завязала под грудью простыню.

– Смотри, не заблудись, – напутствовал Нилов.

– А ты приходи меня искать, – ответила Вера. И скрылась в полумраке дальних комнат.

Нилов налил себе еще водки. Все это было лишнее и не нужное никому действо, и он жалел, что не проявил твердость, отказавшись от застолья. Но теперь он находился внутри колеса, как белка, и некие своеобразные представления о мужской морали, некие принципы не позволяли ему вдруг остановиться и соскочить. Выждав еще несколько минут, он отправился на поиски Веры. Он лежала совершенно нагая на кушетке в массажном кабинете. Глаза ее были закрыты, лишь вздымалась от волнения грудь, два бугорка плоти, девичьи груди, плоский живот и треугольник лонного бугорка внизу живота. «Прямо, как в морге, номерка на пальце не хватает», – подумал Нилов, но озвучивать не стал.

 

***

В Медведково уже не поехал. В общем дорожном потоке, не вызывая подозрений, домой добрался без приключений. Выезжая, он был изрядно пьян, но за рулем всегда трезвел, в каком бы состоянии не садился в автомобиль. Как-то раз он, выпив, благоразумно оставил авто и отправился домой на такси. В результате заснул и обронил в машине бумажник. Или таксист спер. С тех пор свою подвыпившую персону он никому не доверял. Нилову доводилось пить в компании вице-премьера небольшого постсоветского государства. Так тот в конце застолья отпускал и охрану, и шофера, возвращался домой, усадив за руль собственного сына, который всегда приезжал за ним. Оказавшись в стенах своего жилища, несмотря на то, что был из сауны, первым делом принял контрастный душ. Чтобы прийти в себя. Затем достал из морозилки бутылку водки, соорудил себе закуски из копченого сыра, оливок и ветчины. Это был верный способ осадить организм. Не падать сразу в койку, а выпить еще неторопливо, размышляя о том о сем под гундеж очередной политической проститутки, вещавшей с экрана телевизора о достижениях правительства.

В любом случае спать еще было рано, вечер только начинался, сумерки опускались над городом. Нилов проверил автоответчик, выслушал все сообщения. Одно было от риелтора. Спрашивал, не принял ли он решения, просил перезвонить. Нилов перезванивать не стал, поскольку никакого решения еще не принял. Собственно, в течении последних часов даже и не думал об этом. Но прослушанное сообщение придало воспоминаниям новый импульс. Нилов взял сигару и поднялся на второй этаж. А оттуда вышел на крышу. На террасе стоял шезлонг, но он не стал садиться. Подошел в балюстраде. Отсюда с высоты 12-го этажа, то есть, считая крышу 13-го этажа, открывался великолепный вид залитой огнями вечерней Москвы. Здесь был ветер, приятный разгоряченному лицу. Спички гасли одна за другой. Наконец он раскурил сигару и долго стоял, созерцая крыши домов. Ассоциативная память работала, как отлаженный механизм.

 

***

Через некоторое время Хельга познакомила Нилова с мужем, оговорившись, что она совершает типичную для замужней женщины ошибку: приводя в дом любовника, такие женщины наивно полагают, что, делая тайное явным, принимают меры предосторожности. Но один человек, предполагая действия другого, всегда мыслит за него гораздо сложнее и изощреннее, чем это может быть. Хотя муж ничего такого и не мыслит, пребывая в неведении. Но, обнаружив в доме другого самца, инстинктом чует неладное.

– Я вижу у вас богатый опыт, – заметил Нилов.

– Нет, дорогой мой, у меня хорошие мозги и аналитические способности. Но ваше предположение оскорбительно.

– Простите, это первое, что приходит на ум. Жизненный опыт сплошь и рядом встречаются, а аналитические способности – редко.

– Это правильно, – согласилась Хельга, – ваше объяснение меня устраивает, поэтому я, в отличие от Ахилла, не дам волю своему гневу.

– Зачем же вы меня хотите познакомить с мужем, если все это чревато разоблачением? – спросил Нилов. – Из каких соображений?

– Из соображений своего удобства, мне будет проще, если вы перейдете на легальное положение. Я хочу встречаться с вами не только тайно. Я хочу, чтобы вы приезжали ко мне на дачу.

– Копать огород, – пошутил Нилов, – в хозяйстве не хватает мужских рук?

– Какой огород? Что за глупости. Огородом пусть кухаркины дети занимаются. У меня на даче нет огорода. У меня на даче вековые дубы, деревянный дом и цветы. А картошку и зелень продают у железнодорожной станции. Я очень люблю свою дачу, уезжая туда, провожу там по несколько дней, мне будет вас не хватать в это время. И еще, муж знает, кто одолжил мне такую сумму. То, что я до сих пор вас не представила друг другу, уже странно. Через неделю вся страна празднует очередную годовщину Великой Октябрьской революции. Я как член партии большевиков не могу остаться в стороне. Посему приглашаю вас быть у меня 7 ноября в 7 часов вечера. Приходите, мы принимаем.

– Две семерки, – заметил Нилов. – Два числа совпали, 7 и 7.

– Вы верите в магию чисел?

Пунктуальный Нилов 7 ноября пришел в 7 часов с цветами и бутылкой шампанского.

– Лучше бы взяли водку, чай не Новый год, – принимая букет, заметила Хельга.

– Сбегать?

– Не надо, проходите. Еще никого нет. Вы первый.

– А где сам?

– Собаку выгуливает.

– Это у вас процесс инициации?

– Лучше сказать – обряд, – засмеялась Хельга. – Но вынуждена напомнить, что он его давно прошел. Хотя остроумно, надо запомнить.

– Может быть вам помочь?

– Идите в гостиницу.

– Вы хотели сказать в гостиную?

– Черт возьми, конечно же, я хотела сказать в гостиную. Вот уж воистину – с кем поведешься.

– Вы на что намекаете. На то, что я пролетарий? На мое косноязычие? Так вот я не пролетарий, я ИТР – инженерно-технический состав.

– Ну-ка, марш в гостиную, вот еще остряк выискался.

Нилов отправился по указанному адресу.

В комнате посредине стоял стол, накрытый закусками. С обеих сторон стояли по бутылке вина и пшеничной водки. Нилов поставил шампанское в середине. Он чувствовал себя скованно. И подумал, что было бы нелишним выпить рюмку до прихода гостей. Как это делается во всех фильмах, чтобы почувствовать себя уверенней. Однако бутылки были запечатаны. В Союзе ставить открытую бутылку на стол было невежливо, так делали официанты в ресторанах, предварительно разбавив содержимое водой.

В комнату заглянула Хельга.

– Я бы предложила вам чаю, но мне некогда. Можете сами о себе позаботиться?

– Нет, спасибо. Что-то долго вашего мужа нет, наверное, чует неладное, оттягивает момент встречи.

Хельга не успела ответить, как в дверь постучали.

– А вот и он, – сказал Нилов с улыбкой, хотя неловкость чувствовал.

– Вряд ли, с чего бы ему стучаться к себе домой, – возразила Хельга и пошла открывать.

– Из деликатности, – сказал вслед Нилов.

Хельга показала ему кулак.

За дверью стоял невысокий мужчина, с шевелюрой изрядно тронутой сединой.

– Боря! – воскликнула Хельга, обнимая и лобызая гостя. – Ты чего стучишь? Звонок же есть.

– Так я не достаю до звонка, – ответил Боря.

Хельга залилась смехом, гость шутил, он не был настолько мал.

– Проходи, я рада тебя видеть. Это Нилов – мой друг.

– Нилов. А имени у него нет?

– Есть, но оно ему не нравится.

– Нилов. Это мой старый друг Боря. Он – художник.

– Да ладно, художник, обычный маляр, – возразил гость.

– Маляр от слова малюет, – пояснила Хельга, – так в старину обозначали живописцев. Кстати, он покрасил стены в этой комнате. Правда, красиво?

– Я же говорю – маляр, – повторил Боря.

Нилов протянул руку, но тот, словно, не замечая, разглядывал этикетку на бутылке.

– Борис, поздоровайся, – строго сказала Хельга.

– Ах да, – спохватился маляр, пожимая протянутую руку.

Хельга ушла на кухню. А Нилов сразу почувствовал напряжение, возникшее между ним и этим человеком. Словно именно он был мужем Хельги. В следующий момент Нилов подумал, что у Хельги с этим Борисом что-то было в прошлом. Оттого он и ведет себя так, не замечая его, не делая попыток к общению. Нилов не стал навязывать ему свое общение, взял с полки книгу толстенную, это оказался Сервантес, и сел в кресло. Внимательно изучив водочную этикетку, Борис поставил бутылку на стол и ушел, видимо, на кухню, поскольку оттуда в скором времени донесся смех Хельги. С небольшим промежутком прозвучали два звонка в дверь. Сначала пришла высокая полная женщина, лет 35-ти, подруга Хельги по имени Лара – так ее представила Хельга.

– А это тот самый Нилов, – сказала Хельга подруге.

– Автомеханик, – уточнила зачем-то Лара.

– Он самый, но автомеханик высокой культуры. Мы с ним говорили о Маркесе.

– О Маркесе или о Марксе? Понимаю, – как-то двусмысленно произнесла Лара, церемонно протягивая руку.

Второй звонок означал приход долгожданного мужа. Он все же позвонил. Его появление сопровождалось шумом, звуками поцелуев и лаем собаки. Андрей был приветлив и радушен.

– Я рад нашему знакомству и очень благодарен вам за помощь. В том числе и финансовую, – сказал он.

– Что значит в том числе? – возмутилась Хельга. – Это самое главное. Где ты видел человека, дающего в долг такие суммы незнакомым людям.

– Да, да, конечно, – поспешил согласиться Андрей.

Он был среднего роста с ранней лысиной на голове, носил очки. Сев напротив Нилова, он тут же снял их и стал протирать. Нилову показалось, что он делает это нарочно, чтобы не встречаться взглядом с собеседником. Когда же он нацепил очки, и они встретились взглядом, Нилову подумалось, что Андрей сразу все понял, но по каким-то своим резонам не хочет подавать виду. Они говорили, естественно, о машинах, о сайлент-блоках, о покрышках. Андрей был преувеличенно любезен. Затем к ним подошла Хельга и сказала:

– Вы, Нилов, не смотрите, что он такой душка. В тихом омуте черти водятся. Он увел меня от предыдущего мужа. Он коварен.

– Я это учту, – в тон ей ответил Нилов. И все трое неестественно улыбнулись.

– Андрюша, иди, вытаскивай гуся из духовки, – сказал Хельга.

Андрей тут же встал и ушел.

– Покидаю теплую компанию, – сказал он.

Нилов спросил:

– Что, он действительно увел вас от мужа?

– Нет, конечно, неужели вы думаете, что меня можно увести. Нет, милый. Я в жизни сама все решаю. Просто он оказался рядом, когда мои отношения с мужем исчерпали себя.

– Случайно оказался, повезло ему.

– Нет, не случайно, но ему, действительно, повезло, – поднимаясь с кресла, сказала Хельга и во всеуслышание объявила: – Все за стол!

За столом Нилов оказался рядом с Ларой. Хельга сидела с другой стороны стола с Борисом, который то и дело обнимал ее за плечи, словно в пику Нилову, хотя ему было на это наплевать. Да и для ревности присутствовал муж. Нилов не был своим в этой компании многолетних знакомцев. Был скован, постоянно изображал улыбку, отчего заныли лицевые мускулы. Шел оживленный разговор, он слушал, улыбался. Хельга, словно почувствовав, предложила выпить за Нилова.

– Не в обиду сидящим за столом, но этот молодой человек оказался единственным, кто протянул мне руку финансовой помощи, – сказала она.

Несмотря на оговорку, улыбки вышли натянутыми.

– Скажите, – медоточиво улыбаясь, обратилась к Нилову Лара, – что вы думаете о Сервантесе, я видела, вы читали его, когда я пришла.

– Я не читал, я просто держал его в руках. Просто взял в руки, листал.

– Но раньше вы его читали? Мигеля Сааведру.

– Читал, – сознался Нилов, хотя чувствовал подвох.

– И что вы о нем думаете?

– О Сервантесе?

– Нет, о его романе «Дон Кихот».

Нилов, надеясь на поддержку, взглянул на Хельгу, но та была занята Борисом.

– Я читал два варианта, – сказал Нилов. – Сокращенный и полный. Только я не критик, могу свое мнение высказать.

– Да, да, конечно. Меня же интересует как раз ваше мнение. Непредвзятое. Так сказать, мнение народа.

– Мне кажется, что сокращенный вариант гораздо интересней, и если бы Сервантес сам сократил его, было бы лучше. Полная версия слишком затянута, много повторов. Под конец уже розыгрыши над Кихотом вызывают не смех, а досаду. Этот прием Сервантес повторяет так часто, что уже становится неловко за автора. На самом деле главная фигура в романе не Кихот, а его оруженосец. Он и умней, и красноречивей своего господина. Но почему-то принято считать центральной фигурой Дон Кихота.

Нилов замолчал и обнаружил, что за столом воцарилась тишина, и все его внимательное слушают. Он вновь взглянул на Хельгу. На этот раз она едва заметно, одобрительно кивнула ему.

– В романе есть одно замечательное место, – сказал Нилов, – Дон Лоренцо, сеньор, у которого гостил Дон Кихот, говорит, обращаясь к гостю: «Я полагаю, вы, ваша милость, посещали высшее учебное заведение? Какую науку изучали?» – «Науку странствующего рыцаря, – отвечает ему Дон Кихот, – она так же хороша, как и наука поэзии, даже немного лучше». «Не знаю, что это за наука, до сей поры мне не приходилось о ней слышать». – «Это такая наука, – отвечает ему Дон Кихот, – которая включает в себя все науки на свете. Странствующий рыцарь должен быть богословом, чтобы при случае объяснить страждущему сущность христианской веры. Он должен быть врачом, чтобы в пустынных и безлюдных местностях, зная толк в травах, распознать их и выбрать обладающие способностью залечивать раны, ему надобно быть астрологом, дабы определять по звездам, который теперь час ночи и в какой части света он находится». Ну и так далее.

Нилов замолчал, взглянул на Лару, видя ее насмешливое выражение лица, налил себе водки и выпил, пожелав всем доброго здоровья.

– Лихо вы пьете, – заметила Лара.

– Спасибо, – ответил Нилов, – никогда за собой такого не замечал, но все равно спасибо. Это я, чтобы горло промочить.

– Понятно, а какие у вас еще есть претензии к классикам?

– Да нет, собственно, никаких.

– Отчего же, вы так интересно излагаете. Лев Толстой, например, к нему нет замечаний?

– Лара, оставь в покое моего друга, – вмешалась Хельга.

– Вот те на, а я тебе кто – не друг?

– Ты мне старая боевая подруга.

– Ну не такая уж и старая, хотя я своих сорока не стыжусь. Я ничего не делаю с твоим другом. Мы ведем культурную беседу. Не каждый день встретишь слесаря, который развенчивает авторитеты.

– Он не слесарь, он мастер, почти что начальник цеха. Не язви, мать.

Нилов поднялся и пошел к выходу.

– Эй, вы куда? – всполошилась Хельга.

– Покурить, – сказал Нилов, вытягивая пачку сигарет из кармана. – Кто со мной?

– Ой, можно я с вами, – сказала Лара, поднимаясь со стола.

– Держитесь, – вполголоса сказала Нилову Хельга, – кажется, она взялась за вас не на шутку.

– Вы же угостите даму сигареткой? – спросила Лара, выйдя за Ниловым на лестничную клетку. – А что мы курим?

– «Яву».

– Сойдет.

Нилов протянул ей пачку, чиркнул зажигалкой. Женщина пыхнула несколько, выпустив облачко дыма.

– А вы интересный собеседник. Нет, в самом деле, я совершенно серьезно говорю, – заявила Лара, хотя выражение ее лица говорило об обратном. – Все твердят, как мантру, великий писатель да великий писатель. Редко когда встретишь человека, который способен вот так собственное мнение высказывать без оглядки на учительницу литературы. Вот, к примеру, возьмем все-таки Льва Николаевича с его Анной Карениной. Ну мура полнейшая. Кто в наше время станет под поезд бросаться, а? Что скажете?

– Не знаю. Я этот роман не прочитал.

– А что так.

– Не одолел, скучно стало.

– Ну вот. Что и требовалось доказать. Я права. Ладно. А «Войну и мир». Ну это, наверное, вы и не пробовали.

– Почему же, я его прочел.

– И что скажете? Это великий роман?

– Большой, во всяком случае. Мне больше нравится «Хаджи Мурат».

– А «Войну и мир», наверное, по школьной программе проходили, – не унималась Лара.

– Нет. Из школы я ушел после восьмого класса. Я прочитал его позже, по собственной инициативе.

– Ну, тогда я вас в покое не оставлю. Вы должны высказать свое мнение. Глас народа мне очень интересен.

В этот момент к ним вышла Хельга.

– Так, друзья мои, – строго сказала она, – или во двор, или бросайте курить. Дым тянет в квартиру.

– Хельга, еще немного, – взмолилась Лара, – твой друг собирался мне высказать все, что он думает о Льве Толстом.

Но Хельга была неумолима. Дождавшись, когда Лара скроется в квартире, она шепнула Нилову:

– Не говорите с ней о литературе, она язва. Идемте за стол.

– Идите, я сейчас, – сказал Нилов, – выброшу окурок.

Оставшись один на лестничной клетке, он сказал себе: «Какого хрена я здесь делаю с этими пожилыми тетками?».

Ему вдруг захотелось найти ближайший телефон-автомат и позвонить Алене. Пока он взвешивал pro и contra, за ним пришел Андрей. Поблескивая очками, он дружелюбно сказал:

– Без вас не пьют, просят к столу.

Момент был упущен. Нилов вернулся и сел за стол рядом с Ларой.

– Я вас заждалась, – укоризненно сказала она, – женщину надолго оставлять нельзя. Имейте это в виду.

Нилов пообещал. После нескольких рюмок он наклонился к ней и сказал:

– По поводу «Войны и мира» – это хороший роман. У меня к нему нет претензий. У меня претензии к его героям, к некоторым.

– То есть?

– То есть, принято считать, что Наташа Ростова хорошая девушка, образец нравственности, на самом деле, обыкновенная шалавистая девка: будучи невестой князя Болконского, заводит шашни с Курагиным, хочет сбежать с ним и только случайно до этого не доходит. Пьер Безухов – бесхарактерный и мягкотелый. Все это можно ему простить, но мне непонятна одна сцена в плену, когда он смотрит на страдающего Платона Каратаева, будучи обязан ему. Тот помог ему в трудную минуту, а Пьер Безухов просто отвернулся от взгляда умирающего человека.

Лара хотела что-то возразить, но не успела, вмешалась Хельга.

– Нилов, голубчик, можно вас на кухню? Мне нужна ваша помощь.

Нилов послушно встал и пошел на кухню вслед за Хельгой. В маленьком коридорчике между ванной и кухней Хельга обвила его шею руками и впилась в губы.

 

***

Если Хельга была дочерью боевого генерала – волевой, красивой и уверенной в себе женщиной, то Андрей был ее противоположностью. Он был всего на два года старше Нилова. Рафинированный интеллигент, профессорский сын, выпускник журфака МГУ, он работал в АПН журналистом-международником. Нилов впервые сталкивался с таким покладистым мужем. То есть опыта адюльтеров у него не было, но ему казалось, что такие мужья большая редкость. Он встречал семьи, где мужья не просыхали от пьянства и, как следствие, жены обладали известной свободой. Но чтобы умный, дееспособный, состоявшийся мужчина во всем потакал своей жене – это было удивительно.

Нилов не помнил случая, чтобы Андрей когда-нибудь каким-либо образом выразил недовольство ситуацией. Любой каприз, любое желание Хельги были для него обязательны к исполнению. Она могла во время застолья, желая что-то сказать Нилову наедине, предложить мужу выгулять собаку, и он безропотно вставал и уходил. Нилов порой думал, что случись Андрею застать их врасплох, он просто тихо повернется и уйдет. Постарается незаметно уйти, чтобы избежать скандала. У них не было безопасного места для свиданий. Ехать к нему в коммуналку Хельга отказывалась наотрез. Для свиданий они пользовались квартирой Хельги. Это происходило в будние дни, выходные принадлежали мужу, они встречались в обеденный перерыв и ехали к ней домой. Хельга делала телефонный звонок на работу мужу, чтобы убедиться в том, что он не появится вдруг. Они даже не раздевались, чтобы иметь возможность сразу принять подобающий вид. Более того, у Андрея была странная для мужчины привычка ежедневно застилать супружеское ложе, кто же будет возиться с этим в обеденный перерыв, тем более, что он мог оставлять тайные метки, типа ниточек, в тихом омуте черти водятся.

Все происходило в кресле, либо на столе, в машине, в подъезде. Это была империя страсти. В теплое время года часто ездили на дачу. Полчаса езды по пустынному шоссе, и весь дом в их распоряжении. Правда, там их как-то застал манерный истеричный великовозрастный сын Хельги от первого брака, недавно вернувшийся из армии. Он был осведомлен о новом любовнике своей матери и всей душой ненавидел его. Он привез на дачу компанию студентов-однокурсников. Благо, что к моменту их появления, страсть была утолена, и они собирались уходить. С дачей было связано еще одно воспоминание, едва не закончившееся трагедией. Это было на майские праздники. Мужа Хельга отправила на дачу вечером, чтобы он протопил сырой дом. И Андрей безропотно уехал. Нилову ночевать у себя Хельга все же не позволила. Он приехал на следующий день, и все утро они провели в постели, и как-то переусердствовали. Собственно, это относилось к Нилову. Позднее, выйдя из ванной, Хельга сообщила, что у нее идет кровь. «Для месячных рановато, да и цвет у нее другой».

– Может быть, поедем к врачу, – предложил Нилов.

– Ну да, самое время столкнуться с советской медициной. 1 мая сегодня, день международной солидарности рабочих. Сомневаюсь, что мы найдем хоть одного врача в поликлинике.

– А где же искать?

– На маевке. Не задавайте глупых вопросов. Кровь остановится, надо ехать на дачу. Мы и так уже припозднились.

Андрей встретил их с неизменной радостью.

– Господа, наконец-то! Как я рад вас видеть. Как доехали?

Он обменялся с Ниловым рукопожатием и поцеловал жене руку.

– Ты выглядишь усталой, – сказал он укоризненно, – опять работала допоздна?

– Как всегда, – ответила Хельга. – Как у тебя дела?

– У меня замечательно. Вчера протопил дом. С утра занимаюсь грядками.

– Нилов, а вы знаете, – сказал Хельга, – что Андрюша посадил петрушку?

– За что? – отозвался Нилов.

Хельга секунду думала, затем расхохоталась.

– Экий вы, зелень-петрушку со своего огорода есть будем.

– Вообще-то, я купил зелень, – заметил Нилов, – но мы можем подождать, пока эта вырастет.

– Вы злой и черствый, – укорила Хельга.

– Я прагматичный, – возразил Нилов.

– Это одно и то же.

Нилов понес вещи в дом, оставив супругов обсуждать будущий урожай. Он не мог этого долго выносить.

Кровотечение не прекращалось, ситуацию усугубляло то, что страна праздновала Первомай, и они находились за городом. К тому же приходилось скрывать от мужа истинную причину недомогания Хельги. Андрей был неизменно радушен, хотя, как казалось Нилову, чувствовал неладное. Что-то происходило, что-то, чего он не мог понять. Время от времени он бросал возню с грядками и входил на веранду, где на кушетке, укрывшись пледом, лежала Хельга.

– Как ты себя чувствуешь, дорогая?

– Спасибо, неважно.

– Может, для тебя что-нибудь сделать?

– Нет, спасибо, ничего не нужно.

– А как ты себя чувствуешь?

– Ты уже спрашивал.

– Да, действительно. А может, ты хочешь вернуться домой?

– Нет, не хочу.

Потолкавшись на веранде, Андрей уходил, переглянувшись с Ниловым, который сидел неподалеку в плетеном кресле и развлекал Хельгу разгадыванием кроссворда. После того, как Андрей удалился на достаточное расстояние, Хельга сказала:

– Перед ним я чувствую себя последней свиньей. К чему бы это?

И поскольку Нилов молчал, сама же ответила:

– Наверное, я уже на финишной прямой к господу богу. Совесть обострилась.

– Перестаньте, у вас просто слабость.

– Вы так думаете? А мне кажется, что это знак свыше.

– Знак к чему?

– К тому, что нам надо расстаться. Мы и так уже перебрали.

– Перебрали чего?

– Времени, мой дорогой. Мы уговаривались расстаться через год.

– Мы не уговаривались. Это вы так решили, но не сдержали свое слово.

– Верно, я увязла в вас, как пчела в сиропе. Но сейчас самое время, почему бы вам не уехать сейчас.

– Вы это серьезно?

– Да.

Нилов оторвался от кроссворда и взглянул на Хельгу. По ее виду трудно было понять, говорит ли она правду или это провокация.

– Почему-то женщинам свойственно создавать для мужчин ситуации, в которых они должны выглядеть подлецами.

– Чего же вы хотели, слабые существа должны как-то защищаться.

– У змей есть яд, – продолжал Нилов, – а у женщин – коварство.

– Самое время обвинять в коварстве истекающего кровью человека.

Хельга улыбнулся, но улыбка вышла вымученной. Нилов подошел и взял ее за руку, он чувствовал жалость к ней. Вряд ли он любил ее, но последние полтора года провел с ней, почти не общаясь с друзьями. Эта привязанность была даже больше, чем любовь. Тем не менее, он сказал:

– Если ты все-таки не шутишь и не провоцируешь меня, давай отложим этот разговор.

Хельга, лежащая с закрытыми глазами, еле слышно произнесла:

– В отношении приговоренных к смерти действует такое же правило. Сначала вылечить, а потом казнить. Можно, я посплю немного.

Нилов отпустил ее руку и вышел в сад.

На следующий день Хельга согласилась поехать в больницу. Кровотечение не прекращалось. И медлить с визитом к врачу было уже нельзя. Андрею сказали, что едут за продуктами. Он категорически возражал против того, чтобы Хельга куда-то ехала. Но она заявила, что ей надоело лежать и что ей необходимо развеяться. Против этого довода Андрей возразить не мог.

Больница находилась в областном центре в нескольких километрах от дачи. В гинекологическом отделении висело написанное от руки объявление – «Женщины, простыни и полотенца приносите с собой!».

– Вот за что я люблю свою страну, – сказала Хельга, – за постоянство! Пятьдесят лет назад Ильф и Петров использовали в своем романе эту шутку. И она до сих пор актуальна.

– Какую шутку? – спросил Нилов.

– Объявление на витрине магазина – «Штанов нет».

– Ну почему же, – возразил Нилов, – вместо «простыней нет», они пишут целое обращение. Прогресс очевиден.

Хельга громко засмеялась. Проходящая мимо санитарка строго посмотрела на них и спросила:

– Женщина, вы к кому?

– Ну что за манера такая обращаться к людям по половому признаку. Я не женщина.

– А кто? Мужчина?

– Нет, не мужчина. Неважно. Я к гинекологу.

– Гинеколога нет.

– Почему?

– Праздник потому что. Вы что, с луны свалились. По выходным и праздникам специалисты не работают.

– А если рожать надо.

– А рожать в роддом. У нас не рожают. Вы что рожать приехали?

– Бог с вами, окститесь, – испугалась Хельга. – Значит, гинеколога нет. А кто на хозяйстве остался?

– Дежурный врач есть.

– Значит нам к нему.

– А вы же к гинекологу хотели, – сказала злорадная санитарка.

– Я передумала.

– Кабинет номер 8, – сухо сказала сестра, – только очередь к нему.

Выйдя от терапевта, Хельга сказала:

– Он предложил мне лечь в больницу, но я отказалась.

– Почему?

– Не задавайте глупых вопросов. Если я лягу в больницу, Андрей сразу же примчится сюда. Поскольку я не могу взять с персонала подписку о неразглашении, причину скрыть будет невозможно. И тогда, мой милый друг, как вы понимаете, тайное станет явным.

– Но лучше так, чем умереть от потери крови.

– Знаете, как это ни странно, но девушке лучше умереть, чем покрыть себя позором. Врач выписал лекарство, останавливающее внутреннее кровотечение. Надеюсь, что дежурная аптека в этом городе найдется. Кстати, продукты надо купить.

– Так вы решительно не хотите лечь в больницу?

– Решительно. А почему такой официальный оборот речи?

– Потом что из всех оборотов царского режима в голове Остапа вертелось – милостиво повелеть соизволил.

Хельга засмеялась.

– Нет, серьезно, почему?

– Потому что я только к вам обращаюсь на вы, иногда заносит. Так как насчет больницы.

– Нет.

К вечеру кровотечение остановилось.

– Надо было сразу к врачу ехать, – заметил Нилов, – это мобилизует организм.

На следующий день он вернулся в Москву, оставив супругов одних. Остаток дня он провел, лежа на тахте, пялясь в маленький телевизор «Юность», по которому ни черта не показывали сносного. Он чувствовал облегчение. Сочувствовать больному тоже надо в меру. Три дня подряд – это было слишком. Только сейчас Нилов оценил справедливость слов Пушкина про дядю. Однако на следующий день он вдруг понял, что ему решительно нечем заняться. Один сосед работал, другой жил у подруги. Промаявшись полдня, Нилов стал перелистывать телефонную книжку, думая, кому бы позвонить. Но телефон сам позвонил. Из трубки донесся дивный волжский бас, принадлежавший Валере.

– Старик, ты уже выпил? – без обиняков спросил он.

– Я сторонник трезвого образа жизни? – ответил Нилов. – Да и винные магазины открываются в 11.00, а сейчас только 10.30.

– Понятия не имею. Я водку в ресторане беру. Однако запущено у вас в Совдепии. Сочувствую. Короче. Тут клиент нежданный нарисовался. А я уже позавтракать успел. Можешь отвезти нас в Химки. Я дам тебе червонец за работу.

У Валеры были темно-зеленые «Жигули» ВАЗ-2101, именуемые в народе «копейкой». Не так давно Нилов загнал эту «копейку» к себе в цех и перебрал всю ходовую, и теперь она ездила, как новая. Но Валера просил не потому, что успел выпить, это бы его не остановило, у него не было прав, с тех пор, как он, встречая товар из Одессы, пьяный затеял драку с грузчиками на Киевском вокзале, а затем уходил от ментовской погони на машине. Нилов тогда ездил забирать автомобиль из отделения милиции.

– Валера, я не таксист. Я отвезу тебя бесплатно. Мне все равно делать нечего.

– Нет, ты не понял. Это бизнес. Я с этой поездки заработаю стольник, 10% твои.

– А бесплатно нельзя? По дружбе, например.

– Я уже все объяснил. Лучше такси возьму.

В вопросах бизнеса Валера был принципиален.

– Ладно, – сдался Нилов, – я подойду минут через десять.

Товара в Химках, где находился магазин музыкальных инструментов, не оказалось. Пришлось ехать в Ивантеевку, затем в Балашиху. Домой вернулись, когда уже начало темнеть. Нилов получил честно заработанный червонец и собрался было уходить.

– Куда? – рявкнул Валера. – Стоять! Идем ко мне. Выпьем.

– Мне звонить должны, – замялся Нилов.

– Врешь. Скажи правду, тогда отпущу.

– Ну не должны, но могут.

– Кто? Это твоя престарелая пассия?

– Вообще-то она моложе тебя на 5 лет.

– В таком случае ей уже 42, а мне всего 47. То есть нам обоим идет пятый десяток. Это же большая разница. Пойдем, я тебя надолго не задержу, перезвонит. Женщины в таком возрасте молодыми любовниками не бросаются.

– Вообще-то у нее муж молодой есть.

– Тем более, пошли, пошли.

В квартире их встретили радостные животные – пес и попугай. Кеша сел Валере на плечо и стал щипать его за ухо. Бульдог зарычал. Нилов в испуге замер на месте.

– Не бойся, – сказал Валера, – это она не на тебя, а на попугая. Ревнует, стерва. Пойдем, выпьем.

Вслед за Валерой Нилов пошел в кухню и сел за стол. Хозяин вытащил бутылку заиндевевшей водки из холодильника, две тарелки – одну с кавказскими соленьями, другую – с нарезкой из сырокопченых колбас.

– Наливай, – сказал он, – не тяни время.

Нилов отвинтил пробку, разлил по стопкам и подул на вдруг замерзшие пальцы.

– Твое здоровье, старик, – сказал Валера.

– И твое тоже, – ответил Нилов.

Валера опрокинул в рот содержимое стопки, а Нилов выпил, медленно чувствуя, как ломит от холода губы, тут же схватил маринованный перец, откусил добрую половину. Тошнотворное водочное послевкусие сменилось адским пожаром во рту.

– Может, кино какое посмотрим, – предложил Нилов.

– Конечно, посмотрим. А что же еще делать? Девок нет. Какое тебе поставить.

– «Остров дракона» с Брюсом Ли.

– Опять этот «кошачий» мордобой, – недовольно сказал Валера, – лучше я тебе нормальный фильм поставлю. Вот, например, «Пролетая над гнездом кукушки» или нет, лучше «Почтальон всегда стучит дважды», оба с Джеком Николсоном.

Нилов не стал возражать, хотя с большим удовольствием посмотрел бы «кошачий» мордобой с Брюсом Ли. Но посмотреть, как Николсон соблазняет жену старого грека, которую играла Джессика Ландж, толком не удалось. Ибо Валера жаждал общения, и каждые 15-20 минут звал выпить водку.

– А как вообще у тебя обстоят дела с этой дамочкой? – спросил он, когда они вернулись после очередного визита.

– Ты имеешь в виду мою престарелую пассию?

– О-о, обиделся, – констатировал Валера, – значит, надо еще выпить и поговорить.

– Я же кино смотрю, – попробовал отговориться Нилов.

– А кино подождет, – Валера взял в руки пульт дистанционного управления, и картинка, в которой Джек устраивался с хозяйкой на кухонном столе, замерла. – И разглядишь лучше.

– Вот до чего японцы додумались, – поразился Нилов.

– Стоп-кадр называется, и японцы здесь ни при чем. Я здесь киномеханик.

– На самом интересном месте, – сказал Нилов со вздохом, вставая и следуя за Валерой.

Здесь процедура повторилась. Хозяин достал из морозилки водку ледяную, он каждый раз убирал ее туда. Выпили, закусили.

– Старик, можешь ничего не говорить, но мне показалось, что тебя мучают какие-то сомнения, – начал Валера. – Можем поговорить об этом. Возможно, тебе полегчает. Возможно, появится решение твоей проблемы.

– Не хочу сыпать соль на рану.

– Мы говорим о твоей женщине? – уточнил Валера.

– Да.

– Однако болезнь запущена, я предполагал сомнения, а ты говоришь о ране. Ну, так что тебя мучает?

– Она старше меня на 12 лет.

– Это я помню, а в чем проблема? У тебя есть любовница, дама полусвета, она замужем, уходить от мужа и создавать тебе проблему не собирается. Или собирается? Может быть, она залетела. Только не говори, что ты влюблен.

– Не то чтобы влюблен, – нехотя ответил Нилов, – но я к ней привык. У меня кроме нее никого нет. Она одновременно мать, сестра и любовница.

– Слушай, старик, да ты извращенец. Так же нельзя. Это все надо разделить по отдельности. Нельзя все яйца в одной корзине. И что значит, никого нет, а как же я? Я же лучше собаки. Ты всегда можешь прийти ко мне, выпить и поговорить. А бабу мы тебе найдем. Кстати, а куда делась та девка, за которую я хлопотал.

– Я же говорил, мы расстались.

– Значит, у тебя уже есть опыт расставания. В нее, если мне не изменяет память, ты даже был влюблен.

Поскольку Нилов долго молчал, Валера вновь наполнил стопки.

– Друг мой, – торжественно сказал он, – тебя бросает из крайности в крайности. Что привлекало тебя в той девчонке? Нет не так. Нетрудно догадаться, что влекло тебя к молодой красивой девчонке. Скажи, что имело для тебя решающее значение, когда ты уходил от нее.

– Она была падка на шмотки заграничные, я не мог ее содержать, мне было не по силам. Она меня не любила

– Старик, в твоем нынешнем положении другого решения быть не может. Все тот же мезальянс. И я думаю, что если ты ушел от молодой и красивой, то уйдешь и от старухи. Вспомни колобка: я от бабушки ушел… Как раз твой вариант.

– Он не старуха, – мрачно сказал Нилов.

– Для меня нет, – заметил Валера, – а для тебя она старовата. И ты сам прекрасно об этом знаешь, оттого и мучаешься. Вообще ты слишком совестлив и мнителен. Другой бы на твоем месте пасся между лилий, пока не подвернется чувиха помоложе, и не парился, а ты маешься.

Домой Нилов вернулся глубокой ночью, едва различая знакомые ориентиры. Наутро не мог поднять головы от раскалывающей ее боли, каждое движение заливало виски расплавленным свинцом. Время от времени начинал звонить телефон. Но он не мог заставить себя протянуть руку и взять трубку. Он пытался найти положение, при котором в голове стучало бы не так сильно. Иногда он слышал, как на кухне берет трубку Жан-Жак и с кем-то объясняется, говоря, что соседа нет дома. Несколько раз он стучал в дверь, но Нилов не отзывался. Ближе к полудню он все же снял трубку и услышал гневный голос Хельги.

– Не кричи, – ответил он, – у меня болит голова.

– Где ты был этой ночью, – не унималась Хельга, – мерзавец, я умираю, истекаю кровью по твоей милости, а ты где-то шляешься. У тебя есть совесть?

– У меня болит голова, – повторил Нилов. – Извини, я не могу разговаривать.

И положил трубку. Звонки раздались тотчас и не прекращались минут пять. Потом Нилов выдернул телефонный шнур. Ему хотелось умереть. Однако телефон продолжал звонить на кухне. К двери подошел Жан-Жак и осторожно постучал.

– Сосед, ты оказывается дома, а я говорю, что тебя нет. Блин, неудобно получилось. Какая-то женщина названивает. Выходи, Леопольд. Я селедки купил малосольной и еще кое-что для тонуса.

Нилову пришла в голову спасительная мысль, то есть ему пришла в голову мысль, что спасение возможно в виде горячего душа, и он, застонав, сел на кровати. Потом осторожно, стараясь не делать резких движений, поднялся и по стенке пошел в ванную, не поворачивая головы, краешком глаза отмечая хлопотавшего за столом соседа. Разве можно столько пить. Когда он стоял под горячими струями воды, ему казалось, что боль отступила, но, едва он вышел из ванной, как толчки в висках возобновились. Нилов внедрил себя в кухню и сел у окна. В шестиметровую комнату были втиснуты три стола и один холодильник, который по большому блату раздобыл для Нилова знакомый, работающий в собесе. В свободной продаже холодильников уже не было или лучше сказать, еще не было. Жан-Жак у стола резал и выкладывал кольца репчатого лука на мастерски очищенную селедку. В маленькой кастрюльке томилась сваренная в мундире картошка, на тарелке лежал хлеб и венчала все это на столе горделивая бутылка «Сибирской» водки.

– Ну что, сосед, как говорится, милости просим к столу, – предложил Жан-Жак. – Мне одному многовато будет, а на двоих в самый раз. Я за водку семь рублей отдал, три пятьдесят с тебя. А закуской угощаю.

Нилов, колеблясь, сказал:

– Вообще-то у меня жутко болит голова. Непобедимая болезнь гемикрания.

– Это что за болезнь такая? Не слыхал.

– Мигрень.

– Мигрень? – недоверчиво повторил Жан-Жак.

– Может не мигрень, магнитная буря.

– Да ладно, сосед, не надо нашим ребятам заливать, это у тебя с похмелья голова болит. Буря здесь ни при чем, мигрень тем более. Я же видел, как ты вчера домой шел, на рогах, можно сказать. Я как раз со второй смены вернулся, телек смотрел, хотел выйти поздороваться, потом решил, что лучше не надо. Как говорится, пьяный трезвого не разумеет.

– Ты разумен не по годам, – обронил Нилов. – У тебя может таблетка есть от головы. А то я аспирин принял, не помогает.

– Вот твой аспирин, – ухмыльнулся Жан-Жак, – на столе стоит. Клин клином вышибает, так гласит народная мудрость.

– Ладно, – согласился Нилов, – Степе Лиходееву помогла, может и мне поможет. Уговорил, красноречивый.

Он сел за стол, как был, в трусах и в майке.

– Хуже не будет.

– Хуже не будет, лучше будет, – подтвердил Жан-Жак. – Пополам, как договорились.

Нилов кивнул. Тут же страдальчески скривился. Жан-Жак наполнили граненые стограммовые стаканчики.

– Поменьше рюмок нет? – спросил Нилов, с ужасом глядя на стопку.

– Самое то, – отрезал Жан-Жак, – я бы на твоем месте вообще стакан засадил.

– Вообще-то я никогда не похмеляюсь, – трагически сообщил Нилов.

– И совершаешь ошибку. Давай, чтобы, как говорится, за все хорошее, ну и чтобы голова не болела.

Нилов послушно взял стаканчик и выпил. Сосед протянул ему ломтик хлеба, на котором истекала подсолнечным маслом долька селедки, заботливо накрытая колечком репчатого лука. Нилов с благодарностью принял подношение.

– Ну как? – спросил Жан-Жак, подождав немного, пока тот закусит.

Нилов кивнул.

– Ну вот, а ты не хотел. Давай еще по одной. Как говорится, между первой и второй, промежуток небольшой.

Нилов безропотно выпил еще сто грамм и почувствовал, как затихают огненные точки в голове, а по всему телу разливается теплота. Зазвонил телефон. Жан-Жак живо взял трубку и начальственно произнес:

– Я слушаю вас, – некоторое время он внимал, затем, зажав микрофон ладонью, сказал: – Сосед, это тебя, та самая, что все утро названивает. Сказать, что тебя нет?

Нилов качнул головой, взял у него из рук телефонную трубку, прижал к уху. Голос Хельги с тихой яростью спросил:

– Что происходит, Нилов? Ты что, избегаешь меня?

– Извини, – ответил Нилов, – у меня сильно болела голова. Я не мог разговаривать. Сейчас мне лучше.

– Почему же ты мне не звонишь?

– Куда? На дачу?

– Я уже вернулась в Москву. Вернее, меня привезли. И ты мог бы поинтересоваться моим состоянием после того, как ты бросил меня на даче, истекающую кровью по твоей вине. И позволь спросить тебя, что ты сейчас делаешь? В данный момент.

– Я сижу за столом и пью водку, – сказал Нилов.

– Потрясающе, ты пьешь водку, ты спокоен. Тебе нет никакого дела до меня.

– Все не так, как ты представляешь, – возразил Нилов, – начиная с того, что я не бросал тебя на даче. А уехал с твоего согласия, находиться там дольше, означало бы злоупотреблять терпением твоего мужа. Это было бы невежливо по отношению к нему. Ты осталась не одна, с мужем.

– Значит, с мужем. То есть, проблему будешь создавать ты, а расхлебывать муж. Что ж, пусть отныне так и будет. Прошу больше никогда мне не звонить.

 

Услышав короткие гудки, Нилов положил трубку и дотронулся до висков. Утихшая боль начинала возвращаться.

– Налить? – спросил чуткий Жан-Жак.

– Наливай, – ответил Нилов.

Чувства его были притуплены водкой и головной болью. В любом случае перезванивать было бессмысленно.

 

Через несколько дней она сама позвонила. Яблоко еще не созрело. Но трещину уже было не заделать. Никакой цирюльник не поправит того, что испортило время. Так сказал арабский мудрец. Разница в возрасте была очевидной. Нилову, когда они появлялись в общественных местах, казалось, что на них все смотрят. Он испытывал неловкость, но со временем научился не думать об этом. Привык. Разговор с Марком возродил в нем прежние мысли об их неминуемом расставании и сомнения. Нилов хорошо запомнил один эпизод, когда на прогулке она села на скамейку, а он отошел купить сигарет и, когда возвращался к ней, увидел, как она сидит в эффектной позе, закинув ногу на ногу, разодетая в пух и прах, в черных солнечных очках, видимо, желая произвести на него впечатление. Но он испытал к ней лишь чувство болезненной жалости. Яркое весеннее солнце было безжалостно к ее коже.

Теперь Нилов все чаще украдкой вглядывался в черты лица. Несколько раз, поймав на себе пытливый взгляд, Хельга спросила:

– Что ты с таким вниманием ищешь на моем лице?

– Вчерашний день, – машинально ответил Нилов.

– Я серьезно подумаю над твоими словами, – заявила Хельга.

 

В то лето шел к концу второй год их затянувшегося романа. Они встречались так же часто и ездили к ней на дачу. Ехать сюда было дольше, но зато здесь было спокойней. Муж сюда никак не мог неожиданно нагрянуть.

– Скоро будет два года, как мы вместе, – как-то сказал ей Нилов. Этим словам предшествовала ссора.

– Я рада за нас, – ответила Хельга, – но почему ты это сказал?

– Помнится, ты отвела нам год. То есть обещала уйти от меня через год.

– Ты хочешь, чтобы я выполнила свое обещание?

– Нет, я просто вспомнил. Человек предполагает одно, а получается другое. Я это хочу сказать.

– Нет, ты хочешь сказать, что нам пора расстаться.

Слово за слово они разругались перед тем, как заняться любовью. Когда они доехали до дачи, впору было разворачиваться и ехать обратно, поскольку их сердцами владела не любовь, а злость. Но Хельга вышла из машины и направилась к дому. Нилову оставалось лишь последовать за ней. Они поднялись в маленькую комнату на втором этаже и, ни слова не говоря, занялись сексом. С любовью это не имело ничего общего. Когда Хельга повернулась к нему, он заметил слезы на ее глазах. Обратный путь проделали в полном молчании. На следующий день Хельга уехала в отпуск с мужем. В день ее возвращения он не отходил от телефона, но она не позвонила. Ни в этот день, ни в последующий. Когда он позвонил ей через неделю, трубку взял Андрей. Супруг был как английский джентльмен вежлив и любезен.

– Я передам, что вы звонили, – пообещал он.

Но она не перезвонила. Нилов звонить не стал, заподозрил, что Хельга намеренно избегает его. Доказательством стала случайная встреча, точнее он увидел их из автобуса. Они ехали вдвоем с мужем в автомобиле. Ехали следом, беседуя, она смеялась. Но Нилов все равно не воспринимал эту размолвку как разрыв. Это была война характеров, и он не собирался идти ей навстречу; напротив – сценка, которую он наблюдал из автобуса, взбесила его окончательно. Валера, с которым он часто виделся, был столь же категоричен.

– Ей сейчас сорок?

– Сорок два.

– Тем более, стареющая любовница, что в этом привлекательного? Вы встречаетесь тайно, это придает остроту вашим отношением. Но я уверен, что если тебе случится провести с ней месяца два-три, не оглядываясь, не прислушиваясь к шуму за дверью, конец настанет очень быстро. Не звони, нехай подсохнет, как говорят хохлы. Сама приползет, молодых любовников не бросают, даже альфонсов, а ты не альфонс…

 

***

… По закону подлости его стали преследовать не то чтобы неудачи, но невезение. На работе дела шли не лучшим образом. Бесконечные жалобы клиентов, письма во все вышестоящие организации привели к полноценной травле директора автоцентра. На него завели персональное дело по партийной линии, обвиняли в развале работы. Ситуация в техцентре оставляла желать лучшего. Положение директора было незавидным, про бардак и воровство в автосервисе писали в газетах, критиковали руководство. Директор напомнил ему о газетной публикации в его защиту, Нилов для очистки совести заговорил об этом с Хельгой, но подвергся жестокому осмеянию. Это было перед тем как она уехала в отпуск. Издевалась она больше над директором, но ему тоже досталось.

– Что за провинциальное мышление? – сказала Хельга. – Это, мой милый, Москва. Столичная газета – это не заводская многотиражка, и даже не областная, не уездные ведомости, чтобы в них по блату прокламации тискали. Есть у меня знакомые. И очень хорошие. Один в «Комсомолке» работает. Но как вы себе это представляете? Что я ему скажу. Петя, опубликуй хвалебную статью про автосервис. Я там машину чинила по блату, а теперь сплю с механиком. Он скажет, а мне-то что с того. Во-первых, даже если статья такая выйдет, никто не поверит. Все очень хорошо знают, что творится в автосервисах. Во-вторых, кто напишет эту статью? Вы?

– Вообще-то я думал вас попросить.

– Да вы с ума сошли. Вынуждена напомнить, что у меня вторая древнейшая профессия, а не первая. А в-третьих. Впрочем, хватит и этих двух причин. Категорическое нет.

Очистив таким образом совесть, Нилов думал, как этот отказ преподнести Ивану Степановичу, но директор лег в больницу, будучи совершенно здоровым. Впрочем, совсем здоровых людей так мало, что их по пальцам можно пересчитать. Это так называемый отряд космонавтов. А у обычного человека всегда найдется, что подлечить. У директора нашлось что-то в спине. Нилов подозревал, что он решил устраниться от проблемы, авось рассосется. Есть такая порода людей, страусиная.

Но самоустранение проблему не решило. Лишь усугубило. Поскольку после его выхода из больницы события стали развиваться очень быстро. Так что про заказную статью директор даже не вспомнил. Не до этого было уже. Сервисная мафия взяла верх. Финальным актом стало партийное собрание, на котором стоял один-единственный вопрос – персональная ответственность руководителя, доведшего технический центр до развала. В кулуарах собрания говорили об исключении из партии. Страшнее не было наказания для руководящего работника. Выступавшие клеймили бывшего директора. Всем уже было ясно, что ему не усидеть в кресле. Нилов отмечал на трибуне лица, которые считались креатурами Осипчука, но сейчас критиковали его со всей большевистской прямотой. Когда объявили словоблудие, то есть прения сторон, и, как это водится в демократических собраниях, спросили – нет ли желающих выступить, Нилов поднял руку. Ужасно волнуясь, он вышел на трибуну и сбивчиво спросил у партийного собрания – как мог один-единственный человек развалить работу огромного предприятия. Почему все присутствующие коммунисты спокойно взирали на происходящее, и никто раньше не проявил бдительности, не вмешался и не указал на ошибки. И почему теперь на одного человека, который, как известно, в поле не воин, надо вешать всех собак. Ведь очевидно, что он не останется на должности директора. Может быть, мы будем справедливы, поскольку толика вина за развал лежит на каждом из нас. Посему предлагаю не делать директора козлом отпущения, не исключать его из партии, а ограничиться строгим выговором с занесением или лучше без занесения в учетную карточку.

Основная часть собрания были работяги, слесаря, рядовые коммунисты. Речь Нилова вдруг проняла их. Русский человек милосерд в глубине души. Мысль о том, что они в кои-то веки могут поступить вопреки воле партийного начальства, согрела их сердца. И предложение Нилова было принято. То, что сделал Нилов, было больше, чем статья в газете. Иван Степанович ушел довольный, ибо избежал гражданской смерти. Иначе говоря, исключения из партии. На следующий день он уволился по собственному желанию. Нилов проработал еще короткое время, затем тоже уволился, нисколько об это не жалея.

Аристотель утверждал, что истинный философ всю свою жизнь рассматривает, как подготовку к смерти, поскольку знает, что неминуемо должен умереть. Так и Нилов с самого начала знал, что они с Хельгой расстанутся. Рано или поздно. Более того, на второй году романа он уже тяготился этой связью, и ждал конца. Он наступил обыденно, без драматической ссоры. После того памятного свидания на даче он довез ее до работы, вышел из машины, не прощаясь. И на этом все закончилось. Осенью он обнаружил в почтовом ящике письмо от Хельги. В числе прочего она писала: «Все это время ты ждал от меня звонка, а я от тебя какого-то действия. И, если бы кто-нибудь из нас позвонил или пришел, то наш роман продолжился еще на какое-то время. Но мы обречены, и конец неизбежен, потому что ты делаешь все, чтобы его разрушить. Этого не было в начале наших отношений, ты цепляешься к каждому пустяку. Эта разница в возрасте, она меня убивает, я вижу, как ты порой смотришь на меня. Оценивающе. Пусть это случится сейчас, сохрани меня в памяти привлекательной женщиной. Я люблю тебя, но я ухожу. Прощай».

Ясность в отношениях всегда приносит облегчение. Он его испытал, однако, несмотря на это, оказался совсем не готов к разрыву. Вдруг выяснилось, что Нилов совершенно одинок. За время романа с Хельгой он подрастерял людей. Оказалось, что он совершенно не был готов к такому повороту дел. Ему некуда было пойти после работы, собственно и самой работы тоже не было. От тоски и безделья он пил водку с соседом и подолгу гулял на пустыре, который простирался от его дома до МКАД. Так прошло все лето. В конце августа Валера открыл кооперативный автосервис и предложил ему должность начальника. Нилов с головой погрузился в решение организационных вопросов. Однако Валера неожиданно умер, лег на пустяковую операцию и не вышел из наркоза. У неистового человека, который простым рукопожатием мог сломать руку тому, кто ему не нравился, оказалось слабое сердце.

Это был второй по тяжести удар. Нилов оказался в полном одиночестве. Дочь Валеры сервис сразу же продала, и Нилов вновь оказался безработным. Безденежье, безделье и несчастная любовь ни в коем случае не должны сопутствовать друг другу. Но, к сожалению, в жизни часто так все и происходит. По отдельности с этим можно как-то справляться. Но почему-то они ходят вместе. Видимо, притягиваются друг к другу. Вдруг выяснилось, что Нилов любил Хельгу. Это был какой-то странный вид любви, патологический. И ему надо было справиться с этим. Нет в подобных случаях лучшего средства, чем новая любовь, желательно роман с молодой девчонкой. Но где же ее взять? Как больной зверь носится в поисках лечебной травы по лесу, так и Нилов малодушно обзванивал бывших подруг. Но женщины мстительны. Удивительное дело. Мужчины – грубые животные – тем не менее, великодушны в подобных ситуациях. Редко кто откажется переспать с бывшей подругой, если только она не сдавала его в милицию. Но добрые, мягкие и женственные создания никогда не простят и не упустят возможности отомстить, если ими когда-либо пренебрегли. Нилов даже махнул на свои принципы и позвонил жене Авдеева. Лучше бы он этого не делал.

Осенью он по рекомендации одного доброго знакомого устроился в СП, которых в ту пору развелось во множестве. Помог ему с работой один из бывших клиентов. Это было российско-американское совместное предприятие. Среди трех десятков направлений деятельности которого значилось оказание услуг населению. Нилов пришел на собеседование со своей программой (теперь это называлось бизнес-план) по ремонту и техобслуживанию иномарок. На тот момент в Москве было всего три или четыре станции. Из тех, что обслуживали автомобили дипломатического корпуса. К делу Нилов подошел ответственно; начертил схемы расстановки оборудования и его примерную стоимость, рассчитал необходимую площадь, количество персонала, примерные зарплаты. Директор российской части СП принял его благосклонно, увиденным остался доволен.

– Ну что же, – сказал он, – я вижу, что вы человек дельный, как собственно вас и рекомендовали. Вижу, что вы знаете толк в этом деле. Сейчас напишите заявление, с сегодняшнего дня вы сотрудник нашего предприятия. Зарплату вы будете получать безналично. Откройте счет в Сбербанке. Пятьсот рублей в месяц устроит вас? Это для начала. На тот период, пока вы будете заниматься организацией, а затем – соответственно занимаемой должности. Так что можете приступать.

Нилов несколько растерялся.

– Простите, к чему приступать?

– К реализации вашего бизнес-плана.

– То есть я сам должен все это найти – и помещение под аренду, и подъемники, станки?

– Конечно. Это же ваша идея. Кто же лучше вас справится? Вы профессионал. А мы все профинансируем. В разумных пределах конечно. В соседней комнате сидит девушка по имени Оля. Это мой референт. Заявление оставьте у нее. Желаю удачи!

Нилов пожал протянутую руку и вышел. Он был приятно удивлен оперативностью и деловой хваткой профессора. О том, что он профессор, поведал человек, давший ему рекомендацию, который, к слову, сам был из академических кругов. В соседней комнате поливала комнатные растения долговязая нескладная девушка. Увидев Нилова, она отставила бутылку с водой и села за стол. Это была Оля.

– Привет! – сказал Нилов. – Мне сказали написать заявление о приеме на работу.

Оля положила перед ним лист бумаги и ручку. Нилов написал заявление, протянул девушке. Прочитав заявление, девица сказала:

– Вот здесь в шапке надо дописать профессору, доктору наук перед фамилией.

Нилов дописал.

– И в какой части он доктор? – поинтересовался Нилов.

– Химия. Композитные материалы.

Нилов понимающе кивнул головой, хотя это ему ни о чем это не говорило.

– А как к вам обращаться? Вы тоже доктор наук? – улыбнулся Нилов.

– Нет, я пока что аспирант, – без улыбки ответила девица.

– У него?

– Да. Это мой научный руководитель. Вот мой телефон. Я буду курировать ваше направление.

– Это домашний? – пошутил Нилов.

– Да. Рабочий вы знаете.

– Можно на ты? Кажется, мы ровесники.

– С 9 утра до 6 вечера звоните сюда, а после 6 домой.

– Домой, надо полагать можно звонить с 6 вечера и до 9 утра?

Девушка шутки не приняла. С самым серьезным видом сказала:

– До 12 ночи можете смело звонить.

Нилов взял телефон и пошел к дверям, буркнув «до свидания».

– И кстати, – остановила его девица, – я младше тебя на 3 года.

– Понял, – сказал Нилов и вышел, злясь на себя на ненужное заигрывание с девицей.

В дверях он столкнулся с благодетелем, рекомендовавшим его в СП.

– Ну как? – поинтересовался Анатолий Сергеевич.

– Меня приняли. Спасибо вам. Я у вас в долгу.

– Брось, никаких долгов. Пошли со мной.

Он повел его по коридору. Отпер одну из дверей.

– Ваш кабинет? – спросил Нилов.

– Временный. В моем сейчас ремонт идет.

Анатолий Сергеевич был крепкий мужчина среднего роста, годков так под пятьдесят. Он был помощником министра высшего образования СССР. Когда они познакомились, Нилов бы уже на втором курсе. Нилов сетовал, что не раньше. Имей такие связи, можно было бы поступить в МГУ. Хотя, когда Нилов раз за разом заваливал высшую математику, Анатолий Сергеевич ему не помог. Пояснив, что министр не может просить доцента поставить кому-то троечку. Не тот уровень. Пришлось сдавать самому. С помощью Бориса.

Он достал из тумбочки початую бутылку коньяка, два пузатых бокала и лимонные сахарные дольки.

– Это конечно не настоящий лимон, – сказал он, – но визуальный эффект тоже имеет значение.

Наполнил бокалы до половины.

– Обмоем твой первый рабочий день. Давай.

Нилов пить не хотел. Но отказываться было неудобно. Выпил и взял мармеладную дольку в виде лимона.

В животе сразу стало тепло, в голове зашумело, а на душе стало легко.

– Хороший коньяк, – выдохнул Нилов.

– Грузинский. Ничего особенного. Вот «Хеннесси», это да. Сейчас нет, закончился. Шеф поедет куда-нибудь, привезет. Тогда угощу. Еще по рюмашке?

– Нет, спасибо. Мне хватит. Пойду.

– Как знаешь. Ну давай, работай. Увидимся.

В коридоре у открытого окна стояла Ольга и курила. Она встретила Нилова удивленным взглядом.

– Курить вредно, – сказал, проходя, Нилов.

– Пить тоже, – вслед ответила Ольга.

«Вот нюх, – восхитился Нилов, – прямо как у гончей собаки». Он вышел на улицу и пошел в сторону метро. Там была конечная остановка автобуса номер 608, который шел в его микрорайон. На остановке было малолюдно, точнее стояла одна девушка. Нилов взглянул на часы, было 19.45. Автобус ходил до 20.00.

– Шестьсот восьмой давно ушел? – спросил Нилов.

– Только что, – ответила девушка, – я не успела.

– Плохо, – заметил Нилов, – больше может не прийти. Они до восьми ходят. Кто-нибудь из водил сачканет.

Она пожала плечами безразлично, но через минуту спросила:

– А на чем еще можно будет доехать до Москворечья?

– На перекладных. До Каширки, потом пересесть на 291. Я покажу, мне тоже в ту сторону. На ЗиЛе работаешь?

– На рыбокомбинате. А ты на ЗиЛе?

– Нет. Но в Орехово кругом зиловские общежития.

– Понятно, – ответил девушка.

– Тебя как зовут?

– Ира.

– Нилов.

– Это же фамилия. А имени нет?

– Есть, но лучше зови меня по фамилии.

– Ладно. Хотя вряд ли еще увидимся.

– Как знать. Однако, поехали. Вон автобус идет на Каширку.

– Езжай. Я сама как-нибудь.

– Что так? Опасаешься?

– Ты выпимши, – без обиняков заметила Ира.

– Так я в не такси тебя зову, а в автобус. Чай не одни там будем. А то, что выпимши, повод был, причина серьезная. Но ты не рассуждай как мент. Я же на людей не бросаюсь. Дорогу предлагаю скоротать, да показать.

Какой-то довод подействовал. Вслед за Ниловым девушка села в подошедший автобус. А затем рядом на сидение. Нилов бросил в кассу два пятака.

– У меня проездной, – сказала Ира.

– Ничего страшного. Я столько зайцем ездил, хоть какая-то компенсация государству.

Девушка улыбнулась.

– А что за причина была выпить?

– Любопытство – чувство от лукавого, – сказал Нилов, – никогда не известно, куда оно заведет женщину.

– Ты так мудрено говоришь, не сразу поймешь, о чем ты. И куда меня может завести этот невинный вопрос?

– Лучше я на него отвечу. Я сегодня на работу устроился, поэтому выпил, неловко было отказываться, но причина настоящая глубже. Я переживаю разрыв с любимой женщиной.

Ира с интересом взглянула на Нилова. Почему-то женщины с уважением относятся к несчастной любви.

– А ты знаешь, как Пугачева поет – «не отрекаются, любя»? – спросила Ира.

– Знаю. Но что делать, так получилось.

– А у меня обратная ситуация.

– Влюбилась что ли?

– Хуже. Замуж выхожу.

– Эк тебя угораздило. Скоро?

– В воскресенье.

– Сегодня среда.

– И что?

– Ничего, просто так поет Высоцкий: «А день, какой-то был тогда, ах да, среда».

– А это здесь причем?

– Да не причем. Ты вспомнила Пугачеву, я Высоцкого. Хотя это притом, что у нас еще три дня.

– Почему это у нас?

– Ни почему. Просто к слову пришлось. Пугачева поет – «три счастливых дня, было у меня с тобой». У тебя три дня. Я сам по себе.

– Но я тебе сочувствую.

– Спасибо. Мне уже легче.

– Правда. Если бы я могла тебе помочь.

– Ты можешь мне помочь.

– Как?

– Переспать со мной.

– А по морде?

– Это лишнее.

– Выпусти меня, я пересяду.

Нилов встал и позволил девушке пересесть на переднее сиденье.

– Послушай, – через минуту сказал Нилов, – я к тебе не клеюсь и не пристаю. Ты спросила, а я ответил. Сказал правду. Сразу же пострадал. Говори после этого правду людям. Кстати, мы выходим. Нам на тот автобус.

– Другой бы сказал – я пошутил. Даже не знаю, что хуже, – поднимаясь, произнесла девушка. – Я с тобой дальше не поеду.

– Почему, нам все равно по пути.

– А может ты сексуальный маньяк.

– Нет, его вчера поймали. По радио передавали, – возразил Нилов. – К тому же кругом люди, светло еще, чего тебе бояться. А ты давно в Москве?

– А как ты догадался, что я не москвичка? – насторожилась девушка. – У меня что, говор чувствуется?

– Да нет, просто двадцатилетние москвички на рыбокомбинате не работают, там одни лимитчицы.

– Ну допустим, я лимитчица, и что? – с вызовом спросила Ира.

– Ничего, – ответил Нилов, – да ты не парься. Я сам лимитчик. Правда, во втором поколении. Здесь все лимитчики. Если кто скажет, что он коренной москвич, ты не верь. Москва – это город лимитчиков, как Нью-Йорк – город эмигрантов. Давно здесь?

– Два года, – ответила Ира.

Тирада Нилова произвела на нее впечатление. Девушка качала головой, но когда Нилов сел в подошедший автобус, последовала за ним.

– И мне 23, – сказала она после долгого молчания. – Следующая «Платформа Москворечье», мне выходить.

– Да. Может, встретимся еще?

– Чудной ты, я же замуж выхожу.

– У тебя есть еще три дня. Вот мой телефон.

Нилов протянул ей клочок бумажки с номером.

– Это вряд ли, – сказала девушка, но телефон взяла и вышла из автобуса.

Нилов видел в окно, как Ира взглянула на бумажку с телефоном, затем скомкала и бросила в урну. «Ну и ладно», – буркнул себе Нилов и отвернулся.

 

На кухне сидел Жан-Жак и пил пиво с воблой.

– Здорово, сосед! – сказал он и предложил: – Угощайся.

– Спасибо, не буду, – ответил Нилов, прошел мимо, сел у окна.

– Что? Пиво не будешь? С воблой? – изумился сосед. – У тебя сильный характер. Уважаю. Я бы так не смог.

– Дело не в характере, – возразил Нилов, – я пил коньяк, а после него пиво как-то не очень, даже с воблой.

– Ну коньяк – это ж другое дело! – воскликнул сосед. – Коньяк – это да. Я бы тоже выпил коньяку, да только у меня его нет.

Руссу захохотал, но Нилов никак не отреагировал.

– Ладно, – сказал сосед, – тонкий намек не прошел. А чего такой грустный? Коньяк способствует поднятию тонуса.

– Грустный я оттого, что меня бросила женщина, – просто сказал Нилов.

– Это я понимаю и сочувствую. Я это пережил. Когда Галя ушла от меня, я ночами плакал, даже подушка промокала. Почему она ушла, до сих пор не понимаю. Я ей не изменял, не пил, получку всю ей отдавал до копейки.

Руссу говорил о своей бывшей жене.

– Тебе надо выпить, – заявил он, – легче будет.

– Так я выпил. Но легче мне не стало.

Руссу вдруг запел:

– «Легче мне не стало, легче мне не стало». Это Софа, – оборвав пение, сказал он, – моя любимая певица, землячка, между прочим.

– Я знаю, – ответил Нилов.

– Так ты еще выпей, – посоветовал Руссу. – Если коньяк не остался, я могу сбегать.

– Куда ты сбегаешь, водки нет нигде.

– Места знать надо. Я найду. Сообразим на двоих. Бутылку за червонец дают.

Нилов вытащил пять рублей.

– Ты это, – кашлянул Руссу, – за меня тоже пятерку дай, должен буду.

Получив еще пять рублей, он быстро оделся и в дверях взволнованно крикнул:

– Сообрази чего-нибудь зажевать.

 

В половине двенадцатого ночи Нилов набрал номер Ольги. Услышав девичий голос на том конце провода, спросил:

– Оля?

– Да, – удивленно ответила девушка.

– Это я, Нилов.

– Какой Нилов? – удивление нарастало.

– Который на работу сегодня устроился.

– А-а, понятно. То есть я вас слушаю.

– Можно на ты. Мы же ровесники. То есть ты на три года младше.

– И?

– Да ничего, просто. Ты же сказала, что до 12 можно звонить. Вот я и звоню.

– Слушай, ну нельзя же так буквально воспринимать. Я имела в виду не просто звонить, а звонить по делу.

– Ладно, давай по делу. Мне надо с утра в офис приходить отмечаться, – нашелся Нилов, – или можно сразу ехать по делам? Порядок прежде всего. Я дисциплинированный.

– Не надо, занимайся своими делами.

«Мама, кто это?» – услышал детский голос Нилов. «Тебя это не касается, иди спать!» – сказала Ольга.

– У тебя ребенок?

– Да, у меня ребенок, – с некоторым вызовом сказала Ольга.

– Надеюсь, это не я разбудил ее. Извини.

– Нет, она еще не спала. Еще вопросы?

– Нет, еще раз извини. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи.

Нилов положил трубку и произнес вслух: «А мужа у нас, кажется, нет». Он вышел в кухню, где Жан-Жак спал по своему обыкновению, уронив голову на стол. «Вот так вот, – сказал Нилов, – жаждешь общения, а поговорить не с кем».

В конце следующего дня Нилов приехал в офис на Мытной. Профессор взглянул на него удивленно.

– Кажется, Нилов, – сказал он, указывая пальцем.

– Так точно, – ответил Нилов.

– Мы же вчера все обговорили, – недоуменно сказал профессор.

– У меня новая информация, – ответил Нилов. – Я нашел землю для строительства цеха. Надо ее посмотреть. Решение принимать вам.

– Какого цеха? Мы, кажется, говорили об услугах населению, автосервис.

– Ну да, так цех-то нужен для автосервиса.

– Там в соседнем кабинете сидит Ольга, – сказал профессор.

«Кажется, я это уже слышал», – подумал Нилов.

– Поезжай вместе с ней, скажи, я велел. Пусть она посмотрит. Мне сейчас некогда. У меня тут проект на миллион долларов. Потом обсудим.

Нилов согласно кивнул и вышел из кабинета. Ольга печатала текст на пишущей машинке, то и дело, сверяясь с рукописными листами, лежащими на столе.

– Привет, – сказал Нилов.

Ольга в ответ наклонила голову.

– Ты не очень занята? – спросил Нилов.

– Как видишь, – ответила Ольга.

Немного поразмыслив, Нилов заявил:

– Для меня это не полный ответ.

– Говори, – разрешила Ольга.

– Машинка электронная?

– Да.

– Я и смотрю, так тихо стучит.

– Это все?

– Муж вчера не устроил сцену ревности после моего звонка?

– У меня нет мужа.

– Это хорошо.

Ольга бросила на него взгляд.

– То есть хорошего здесь мало, не в том смысле. Ну ты поняла. А то мне было бы неловко.

– Вопрос исчерпан. У тебя все?

– Нет. Твой шеф, то есть наш, сказал, чтобы ты поехала со мной.

– Зачем?

– Надо посмотреть территорию для автосервиса.

– Далеко?

– В Орехово-Борисово.

– А ты пораньше не мог прийти? До конца рабочего дня два часа осталось.

Ольга посмотрела на часы.

– Мы успеем. Чай не Орехово-Зуево.

– Остряк.

Ольга сняла трубку, коротко переговорила с начальником, затем стала одеваться.

– Я надеюсь, ты на машине? – сказала она на улице.

– Как ты догадалась? – удивился Нилов.

– Мужчина без автомобиля, это как-то не совсем мужчина. Мой папа говорит, что мужик может ехать без штанов, но на автомобиле.

– Вообще-то я его еще не купил, взял, как говорится на тест-драйв. Но теперь придется купить.

– Для тебя так важно чужое мнение?

Вместо ответа Нилов ключом отпер машину и предложил Ольге сесть. Это была 13-ая модель «жигулей» оранжевого цвета. Она принадлежала свекру Хельги, 65-летнему профессору социологии. Нилов приценивался к ней три месяца назад. Жигулям шел седьмой год, на панели между капотом и ветровым стеклом коррозия проделала уже изрядную дырку, и вся машина, как это бывает у «чайников», особенно интеллигентных, была сильно покоцана. Тогда Нилов взял время на размышление недельку другую. Но не позвонил, да и страсти с Хельгой как-то отодвинули вопрос. Но проснувшись сегодня утром с тяжелой после давеча выпитого головой, которую Нилов по совету поэта вписывал в квадрат, позвонил профессору, неожиданно для самого себя, боясь услышать, что автомобиль продан. Но оказалось, что профессор все это время тоже был занят, правда, другими вещами. Читал лекции в Америке. И автомобиль во дворе, пожалуйста, можете брать. Нилов пошел в сберкассу, где у него лежали с каждым днем обесценивающиеся 6000 рублей, оставшиеся после продажи семерки, поехал за машиной, и взял ее на пробную поездку. Профессор был не жлоб, просил всего и именно 6000 рублей. Состояние автомобиля было основательно запущено, движок троил и часто глох на светофорах.

– Чего это с ней? – спросила Ольга, когда Нилов в очередной раз полез под капот, чтобы подкрутить обороты холостого хода на карбюраторе.

– Регулировка нужна, – пояснил Нилов, – ничего, я ее скоро доведу до ума.

С Каширки, проехав Борисовские пруды, он свернул на улицу генерала Белова и доехал до последнего перекрестка, почти до МКАД.

– Это здесь, – сказал он, останавливаясь и указывая на редкий проволочный забор, за которым виднелось приземистое одноэтажное здание и полтора десятка уборочных машин. Это была одна из автобаз, принадлежащая управлению коммунального хозяйства Москвы. В главке работал однокурсник Нилова.

– Вот этот участок земли, – показал Нилов, – они не используют и согласны сдать в аренду. Здесь двадцать соток.

– Но здесь же голая земля. Со строительством никто связываться не станет. Ты представляешь, сколько понадобится сюда вложить денег. И когда это окупится? Даже не заикайся об этом. Не порть о себе впечатление. Шеф хорошего о тебе мнения.

– Спасибо за заботу, – ответил Нилов. – Но речь идет не о капитальном строительстве, я не настолько наивен, как тебе показалось. Сюда надо поставить быстро возводимый модуль из сэндвич-панелей. Воду и электричество они обеспечат. Здесь хорошее расположение. Транспортная развязка. Отличный вариант. Я уже начертил, где что будет стоять. Три двухтонных подъемника, сход-развал, шиномонтаж и так далее.

– Ну не знаю, – Ольга пожала плечами. – Если модуль, об этом можно говорить. Ладно, я посмотрела, доложу начальству. Вези меня обратно.

– На работу? – спросил Нилов.

Ольга бросила взгляд на часы.

– Еще чего, пока доедем, как раз рабочий день закончится. Так и быть, довези меня до метро и свободен. Какое тут ближайшее?

– Каширское, – сказал Нилов, – но еще час до конца рабочего дня.

– Да, и что ты предлагаешь, поработать?

– Можем заехать ко мне, – предложил Нилов, – я здесь живу недалеко.

– Спасибо, нет.

– Не бойся, я тебя не изнасилую. Чай попьем.

– Почем я знаю, что ты меня не изнасилуешь? Мы с тобой два дня знакомы. Что тебя остановит.

Ольга говорила без улыбки, но в глазах было веселье. Женщины обожают эти моменты.

– Как что? Боязнь потерять работы.

– Чего ты там отработал, – не унималась Ольга, – неделю? Четвертую часть зарплаты, сто рублей денег.

– Сто рублей не маленькие деньги, – возразил Нилов.

– Значит сто рублей для тебя важнее, чем я, – лукаво констатировала Ольга.

Нилов развел руками.

– Даже не знаю, что сказать. Женская логика- это что-то особенное. Ладно, поехали к метро.

– Я чай целый день в офисе дую, – сказала Ольга, – меня чаем не заманишь.

– А чем тебя заманишь?

– Правдой. Скажи, зачем ты меня приглашаешь.

Поскольку Нилов молчал, Ольга продолжила:

– Твое приглашение оскорбительно для меня. Я порядочная девушка. Разве порядочные девушки ходят к малознакомым мужчинам в гости.

– Извини, если я тебя обидел. Не думал, что ты придерживаешься патриархальных взглядов. Просто мне хочется продлить наше общение. Ты хочешь правду, так вот – правда, в том, что мне тоскливо и одиноко.

– У тебя что-то случилось?

– Я расстался с женщиной, в жизни образовалась пустота.

Скепсис на лице Ольги исчез, она похлопала Нилова по плечу и сказала:

– Я знаю, как тебе помочь. Поехали к телефон-автомату. У меня есть подруга, она как раз сохнет без мужика. Если хочешь, поедем к ней в гости.

– Спасибо, да, – с готовностью ответил Нилов.

– И на всякий случай для полной ясности – у нас с тобой ничего не будет. Ненавижу служебные романы. Давай, заводи свою шарманку.

– Я бы попросил не оскорблять мою машину, – шутя, заметил Нилов.

– Она еще не твоя, – возразила Ольга, – вот купишь, тогда не буду называть ее как попало. К тому же шарманка – это совсем не обидно. Мой папа так всегда нашу тачку называл.

– Автомобиль, как боевой корабль, должен иметь собственное имя, – сказал Нилов.

– Ну да, антилопа-гну, например. Это мы уже слышали.

Нилов запустил двигатель, и, проехав сотню метров, остановился у телефон-автомата. Пока Ольга звонила подруге, он поднял капот и стал подкручивать клапан холостого хода, поскольку мотор продолжал глохнуть при остановках. Ольга вышла из телефонной будки, подойдя, спросила:

– Ну что, товарищ механик, едем?

– Конечно, такси свободно, прошу садиться.

– Надо купить шампанского.

Нилов захлопнул капот и направился к ближайшему ларьку. Вернулся, держа в руках бутылку и коробку конфет.

– Одной будет мало, – заметила Ольга, – лучше сейчас позаботиться, чем потом бегать за ним.

– Чувствуется опыт, – сказал Нилов.

– Сделаю вид, что не слышала, хотя если и есть опыт, то это опыт студенческих пирушек.

Нилов положил бутылку на сиденье и пошел за второй.

 

Подруга жила в Медведково, на другом конце города. Пока доехали, на город опустились сумерки. Квартира находилась на первом этаже новой многоэтажки. Юля, так звали подругу, была высокой стройной девушкой с хорошей фигурой. Но, взглянув ей в лицо, Нилов понял, что несмотря на сумерки, столько не выпьет. Нилова усадили на диван в комнате, а девицы скрылись в кухне. «Первый этаж – это хорошо, в случае чего можно деру дать», – подумал Нилов. Появилась Ольга, держа в руках шампанское.

– Открой, пожалуйста. Мы там салаты строгаем. Она девушка хорошая, а с лица не воду пить.

– Разве я что-то сказал? – возразил Нилов.

– А зачем тебе говорить. У тебя на фейсе все написано. Расслабься, в любом случае насиловать тебя никто не будет.

Ольга взяла телефонную трубку.

– Как знать, – недоверчиво сказал Нилов.

Ольга прыснула.

– Нет, пап, это я не тебе. Извини, можешь Марьяшу взять из садика, у тебя же есть ключи, я поздно буду. А может, у Юли останусь. Да, если что, утром в садик отведешь. Спасибо, целую.

Нилов без хлопка откупорил шампанское.

– Налить? – спросил он.

– Налей. Молодец, профессионально открываешь. Чувствуется опыт. Официантом что ли работал?

– Один-один, – сказал Нилов.

– Внешность – у нас не самая большая проблема, – сказала Ольга, беря бокал.

– Не пугай меня, что ты еще мне приготовила. Какое испытание?

– Понимаешь, в чем дело. Она рассталась с парнем, как и ты.

– Минуточку, я расстался не с парнем, а с женщиной.

– Ну ладно, не цепляйся к словам. Ты понял, что я хочу сказать. Короче, он сейчас приедет. То есть там все еще в процессе. Но она твердо решила.

– Мордобой? – деловито осведомился Нилов.

– Еще чего, ты мой парень.

– Спасибо, я уже и не надеялся, – Нилов потянулся к Ольге.

– Держи себя в руках, это легенда.

– А почему они расстаются?

– Нас это не касается. Просто сделаем вид. Извини, что я тебе устраиваю стресс. Но все какое-то развлечение, мне кажется, твоему израненному сердцу это пойдет на пользу. Еще спасибо скажешь.

– Спасибо, но говорят, еще секс помогает.

– С этим придется попридержать коня в стойле. Никаких гарантий.

Словно в подтверждение ее слов прозвенел звонок.

– А вот и он, – сказала Ольга.

В комнату заглянула Юля.

– Все в порядке, – сказала Ольга, – я уже все объяснила.

Юля пошла открывать.

– А мы успеем выпить, хлопнуть, так сказать по рюмашке.

Парнем девушки оказался молодой, одних лет с Ниловым араб, смуглолицый, почти что арап.

– Салех, – сказал он, протягивая руку.

Нилов пожал ее, сказал «салам алейкум», вызвав белозубую улыбку. Потом хотел еще что-то добавить про Суэцкий канал, затем про бальзам Абу-Симбел хотел сказать, но сдержался.

– Оставлю вас немножко, – извинился Салех.

– Никаких проблем, – сказала Ольга, – хозяйничай на здоровье, о нас не беспокойся.

– Да, да, немножко хозяйничаю с хозяйкой, – пошутил Салех и ушел вслед за Юлей на кухню.

– Как он здорово шпарит по-русски, – заметил Нилов, – даже острит.

– Вообще-то он неплохой парень, – сказала Ольга, – но чего-то у них не складывается.

– А почему ты решила мне помочь?

– Разве это помощь? Это не помочь, это участие. Надо ли все объяснять?

– Я любопытный. Мне интересно. Я пригласил тебя в гости, а ты повезла меня к своей подруге, поскольку твои принципы не позволяют тебе иметь роман на службе. Ты поступила, как жена японского владыки – сёгуна, которая, не желая изменять мужу, присылает к любимому человеку свою служанку. Это верх женского благородства.

– Ты меня смутил. Не усложняй. Все значительно проще: я сама была в такой ситуации, как ты.

– Все равно спасибо, я буду должен. Что характерно, я сейчас подумал, что в зеркальной ситуации женщина не оценила бы мужского поступка. Назвала бы подлецом. То есть, если бы ты, к примеру, хотела со мной переспать, а я бы повез тебя к другу.

Появились хозяева. Юля несла поднос с закусками, а Салех бутылку водки. «Надо же, – сказал себе Нилов, – араб, а водку хлещет. Он, наверное, обрусевший араб, вроде Ганнибала. Я не буду мешать их счастью, вдруг еще одного Пушкина родят». Разговор не клеился, как это бывает, когда пьют шампанское, потому что шампанское – напиток любви. То есть его пьют перед тем, как лечь в койку. Здесь же никто в койку ложиться не собирался. Вот если бы пили водку… Но Нилов уже выпил шипучки Очаковского винзавода, именуемой шампанским, и мешать не стал. Салех же напротив дернул стопарик водки, а потом как-то по-детски сказал Юле, что хочет шампанского. Выпили за гостей, за хозяев, за дружбу народов. Впоследствии Нилов не мог воспроизвести ни одной темы, ни одного слова. Вечеринка далась с трудом. В начале двенадцатого он выразительно посмотрел на Ольгу.

– Еще детское время, – ответил та.

– До полуночи надо проскочить до дому. После двенадцати менты тормозят всех подряд.

Оля с сожалением вздохнула и развела руками.

– Тем более что шампанского больше нет, – добавил Нилов.

– А вот это довод, – согласилась Ольга. – Надо будет взять еще по дороге. Юленька, – обратилась она к подруге, – я тебя люблю, но нам пора. Салех, не обижай девушку.

– Клянусь, не буду, – заплетающим языком выговорил Салех.

Шампанское с водкой дало о себе знать. «Северное сияние», как называли в народе это коктейль. Нилов вышел из квартиры первым. Ольга же задержалась на лестничной клетке пошептаться с подругой. Нилов завел машину. Вытянул подсос карбюратора, чтобы дать пригреться мотору. Ольги не было долго, минут десять. Нилов уже хотел идти за ней, но она вышла из подъезда.

– Слушай, ты ей так понравился, – сказала она, садясь в машину, – дело на мази.

– Чего нельзя сказать обо мне, – возразил Нилов.

– Да брось, не будь таким привередливым. Не в твоем положении сейчас говорить о вкусах. Вот это я больше всего ненавижу, когда мужик говорит – она не в моем вкусе. Блин, убила бы.

– Я тебе еще нужен?

– Зачем это интересно?

– До дому довезти, и я не говорил о вкусе. Она не красавица, но дело даже не в этом. Парень еще здесь, хоть он и араб, но я-то джентльмен. Я не могу. Я сидел с ним за столом, пил с ним. Нехорошо это, я уже не смогу. Койка еще, грубо говоря, не остыла.

– Подождем, пока остынет.

– Нет. Но все равно спасибо.

– Нет так нет. Была бы честь предложена.

– Куда мы едем?

– Домой.

– Где ты живешь?

– Мы едем к тебе домой. Только ты не питай иллюзий, мне так удобней. Поздно уже, дочка спит. А то сейчас папаша допрос устроит с пристрастием. Ты ведь один живешь?

Ночную Москву проехали без происшествий. Пару раз по дороге попадались милицейские пикеты, но Нилов тормозил, не доезжая, движок глох. Он выходил из авто, поднимая капот. И становился частью городского пейзажа. Затем, поковырявшись в моторном отсеке, закрывал капот и ехал дальше. Был ли в этом смысл – неизвестно. Но гаишники его не останавливали.

– А ты хитер, – сообразив, в чем дело, заметила Ольга.

– Русский народ добродушен, – ответил Нилов, – у мужика и так проблемы с тачкой, ни у кого жезл не поднимется. Это так – детская забава. А как-то раз мы вдрызг пьяные вышли на улицу. А впереди менты. Так мы не сели в машину, стали толкать ее, так на глазах изумленных гаишников просто толкали ее мимо них, а затем сели и поехали. Один спросил – чего с машиной, может помочь? А мы в ответ – все нормально, командир. Просто мы пьяные за руль не садимся. Менты ржали, как ненормальные. А мы еще 50 метров протолкали, сели да поехали. Прямо у них на глазах.

– И что, они за вами не погнались?

– Нет, видимо, оценили шутку.

– Ты придумал?

– Я! Горжусь этим.

– У каждого свои маленькие радости. Понимаю. Долго еще ехать?

– Уже приехали.

– Ты же говорил, что живешь один, – сказала Ольга, стоя в прихожей.

Нилов увидел Руссу, спящего на кухне за столом. Он спал на кухне, уронив голову на руку.

– Я живу один, – подтвердил Нилов, – но в коммунальной квартире. А его сейчас все равно, что нет, не обращай внимания.

Нилов отпер дверь своей комнаты и пропустил Ольгу вперед.

– Этого не может быть! – воскликнула Ольга.

– Какие еще претензии? – осведомился Нилов.

– У тебя одна кровать, – в отчаянии произнесла Ольга.

– Это естественно, – злорадно ответил Нилов, – я же один живу.

– Как ты умудряешься врать, при этом говоря правду. Я вижу в этом доме дефицит спальных мест. Сосед спит, сидя за столом. Пойду, сяду рядом с ним. Надеюсь, он не храпит. Иначе меня ждет бессонная ночь.

– Кровать достаточно широкая, – заметил Нилов.

– Это исключено. Я не надела пояс целомудрия.

– Почему же, я даю слова, что не буду приставать.

– Дело не в тебе, дело во мне. А что это блестит под кроватью?

– Это раскладушка.

– Замечательно, вот и решение.

– Черт, надо было поглубже спрятать.

– Поздно, дай мне полотенце, я пойду умоюсь. А ты что, уже ложишься? А умыться перед сном?

– Зачем, все равно утром умываться, – сказал Нилов, вытаскивая раскладушку из-под кровати.

– Ты же шутишь?

– Нисколько. Зачем мне умываться, если я сплю один. Что я, как дурак буду спать с мытой шеей.

Ольга засмеялась и ушла в ванную. Когда вернулась, спросила:

– Твой сосед не упадет? Он так здорово накренился.

– Не упадет, – заверил Нилов, – он стойкий ванька-встанька.

– А почему ты раскладушку к кровати придвинул?

– Что тебя смущает?

– Это получается одна плоскость.

– Продолжай, в этот полночный час я что-то туго соображаю, не пойму, к чему ты клонишь.

– А что тут соображать, получается, что мы вместе спим.

– Так это же хорошо. Я смогу с чистой совестью сказать, что я спал с тобой. Но я могу поставить тебе раскладушку на кухне, – предложил Нилов.

– Правда? – обрадовалась Ольга.

– Конечно, твой сон скрасит храп моего соседа. Главное, чтобы он не свалился на тебя.

– Ладно, ладно, кажется, я попросила лишнего. Выключай свет, мне надо раздеться. Дашь какую-нибудь рубашку, желательно чистую.

Нилов достал из шифоньера глаженую рубашку, дал Ольге. Выключил свет, стоял, не двигаясь, пока по шорохам одеяла не убедился, что она легла. После этого он лег сам, скрипя всеми пружинами складной кровати.

– Ты же говорил – он стойкий, сосед твой? – спросила Ольга, зевая так, что слышно было.

– Увидит тебя, ослабеет, – ответил Нилов.

Он дотронулся до ее локтя. Стал гладить пальцем, перебрался ниже, ее ладонь, когда он нащупал ее, сложилась в некую фигуру. Нилов понял, что это кукиш.

– Спокойной ночи!

– Спокойной ночи!

 

Утром Нилов отвез ее на работу, а сам поехал к профессору-социологу оформлять автомобиль. На это ушло полдня. Хотя могло уйти и больше. У Нилова был знакомый в автомагазине. Когда он вернулся домой, было около трех часов дня. Едва он вошел в комнату, как зазвонил телефон.

– Алло, это Нилов? – услышал он незнакомый девичий голос.

– Да, он самый, – подтвердил Нилов.

– Это Ира. Мы с тобой познакомились на автобусной остановке.

– Привет! – ответил изумленный Нилов. – Вот уж не чаял тебя услышать.

– Я сама не думала, что позвоню.

– А телефон где взяла?

– Как? Ты же сам мне его дал.

– Я видел, как ты его выбросила.

– У меня память хорошая. А что бы сказал мой жених, если бы наткнулся на него случайно.

– Я об этом не подумал, – признался Нилов.

– Мне не следовало звонить?

– Ну что ты, я рад твоему звонку.

– Да ладно, я сама знаю, что не следовало.

– Ты звонишь просто так, или мы можем встретиться?

– Тут такое дело. Я ездила обменивать свадебные туфли, – путано принялась объяснять девушка, – попала в перерыв между электричками. Три часа целых болтаться. Короче, если хочешь, можем встретиться, поговорить. Мы же недоговорили.

– А где ты сейчас?

– На платформе Царицыно.

– Ладно, стой там, я через 15 минут подъеду, – сказал Нилов.

Сказав себе: «не было ни гроша, да вдруг алтын», он схватил куртку и выбежал из квартиры. Всю короткую дорогу – от его дома до Царицыно было рукой подать – пытался вспомнить, о чем они говорили, если ее это так заинтересовало. Единственное, что врезалось в память, – это то, что он предложил ей переспать и едва не схлопотал по мордасам. Поручик, в чем секрет вашего успеха у женщин? Ира стояла на платформе, запахнувшись в плащ, помахивая авоськой, в которой лежала картонная коробка. Нилов проехал вперед, развернулся и остановился напротив ступеней. Посигналил. Затем вышел, помахал рукой. Дул холодный пронизывающий ветер.

– Привет, это твоя машина? – удивилась Ира.

– Да.

– Интересно, а что же ты на автобусах катаешься? Чтобы с девчонками знакомиться?

– Как догадалась?

– А я вообще догадливая. Ну, открывай что ли, холод собачий. Замерзла.

– Садись, открыто.

Нилов распахнул двери. Подождал, когда сядет девушка, сам сел.

– Значит, с погодой мне повезло, – сказал он, запуская двигатель.

– Эту холодрыгу ты считаешь везением?

– Будь потеплей, ты может и не вспомнила обо мне. Здесь такой роскошный парк. Погуляла бы среди царских развалин в ожидании электрички.

– Может быть ты прав, – благодарно согласилась Ира, такая версия была ей по душе.

– О чем ты хотела поговорить со мной?

– Не знаю. Кажется, мы о чем-то интересном говорили на остановке. Разве ты не помнишь?

– Пока сюда ехал, помнил, а как тебя увидел – забыл.

– Вот у меня то же самое.

– Что будем делать? Поедем ко мне?

– К тебе – нет.

– Хочешь погулять? Ты же замерзла.

– Гулять не хочу, но к тебе домой – тоже. Как-то слишком. Может в кафе какое-нибудь.

– Из ближайших точек общепита здесь только «Царицынские бани». Пойдешь в баню? Нет, тогда ближайшее кафе у меня дома.

– Ладно, поехали, если это недалеко, – согласилась Ира. – Интересно посмотреть, как ты живешь. Ты же привезешь меня потом обратно?

– Слово «потом» звучит обнадеживающе, – заметил Нилов.

– Не поняла.

– Ничего, это я так.

Нилов воткнул первую передачу и погнал машину вперед. Через 15 минут входили в квартиру. К счастью Руссу не было дома, он работал в вечернюю смену.

– Мне, конечно, не следовало приезжать к тебе, – сказала она запоздало, – но мне интересно.

– Любопытство – страшная сила.

– Это точно, – согласилась Ира.

Она стояла спиной к Нилову, разглядывая комнату с каким-то преувеличенным любопытством, словно боясь обернуться. Нилов приблизился к ней сзади. Русые волосы выбились из пучка, собранного на затылке, подцепил одну прядь, стал наматывать на палец.

– Кажется, я вспомнил, о чем мы говорили в автобусе, – глухо сказал он.

– Да? И о чем же? – ее голос был наиграно беспечен.

– Я предложил тебе разделить со мной эту постель, и едва не получил по физиономии.

– А чего же ты хотел. Во-первых, ты не так спросил. Я сказала, что выхожу замуж, а ты предложил переспать с тобой. Это было грубо.

В руке она по-прежнему продолжала держать коробку, в которой лежали свадебные туфли.

– Прости, я был не прав, но искренен.

– Прощаю, – ответил Ира.

Она обернулась и угодила в его объятия.

Девушка обвила руками голову Нилова, отвечая на жаркий поцелуй. Она продолжала держать в руках коробку со свадебными туфлями и не выпустила ее из рук, когда Нилов стал снимать с нее плащ, не отрываясь от ее губ. Просто перехватила из руки в руку и держала, когда Нилов опустил ее на тахту и принялся расстегивать пуговицы на груди. Она держалась за свадебные туфли, словно за спасательный круг или вернее за соломинку, последний оплот целомудрия. Тогда Нилов сжал ее запястье, причинив ей боль, и коробка упала на пол. Слабый стон. После этого, в самом деле, скованность ушла, она сопротивлялась, но Нилов чувствовал, что это игра. Он продолжал раздевать ее. По пояс девушка была уже голой. Он оставил губы и впился в грудь. Ира стонала и в какой-то момент стала сама избавляться от одежды. Слов никто не говорил. В комнате господствовала страсть. Нилов опустился от сосков к животу и укусил ее, девушка поджала ноги, и Нилов вошел в нее, срывая стон с ее губ.

Ира удивила его тем, что не изображала добродетель, предаваясь любви в полной мере. У него не было женщины все лето. Но дело было даже не в этом. Это был редкий случай идеального совпадения партнеров. Она возбуждала его каждой клеткой своего тела, даже своим дыханием.

– Тебе стало легче? – спросила она. – Ну как же? Твое разбитое сердце…

– Ах, вот оно что, – улыбнулся Нилов. – Я не думал об этом. Конечно, мне стало легче, ты из-за этого здесь? Я тебе очень благодарен. Мне хорошо.

– Вообще-то я хотела еще раз померить туфли, – призналась Ира, – но не успела. Все произошло так неожиданно. Но мне тоже хорошо. Я тебе хоть нравлюсь.

– Конечно, а туфли ты можешь померить сейчас.

– Ладно.

Ира поднялась с постели. И как была нагая, стала одевать туфли.

– У тебя есть зеркало?

– Открой шкаф.

Девушка открыла зеркальную створку. Нилов не сводил глаз с ее стройной фигуры.

– Не смотри на меня так, я стесняюсь.

– Как же не смотреть, когда у тебя такая красивая фигура. И ты не стесняешься.

– Ладно, смотри. И я не стесняюсь. Так я тебе нравлюсь?

– Очень.

– Хочешь, я останусь с тобой?

– В качестве кого?

– Жены, естественно.

– Жены – нет.

– Выходит, я зря с тобой переспала.

– Выходит, что так. Ты бы сначала спросила.

– Эх, дура я дура. А спросить не успела. И что теперь мне делать? Ведь я изменила своему парню. Не просто парню – жениху. Как ты думаешь, если я ему все расскажу, он простит меня?

– Даже не знаю, что сказать.

– Ладно, успокойся, – засмеялась Ира, – я шучу. Я вовсе не из-за этого к тебе пришла.

– А из-за чего?

– Я не буду отвечать. Не хочу. Я надеюсь, ты не будешь считать меня безнравственной или аморальной.

– Кто я такой, чтобы судить тебя. Особенно после того, что ты для меня сделала. Не вправе.

– Так оно и есть. К тому же я вчера отпустила жениха проститься со своей бывшей. Я же не знаю, что у них там было. Это же несправедливо. Я же тоже должна с кем-нибудь проститься. Вот я и выбрала тебя. Свет здесь, конечно, не очень.

Ира разглядывала туфли на ноге.

– Цвет у нас какой-то совсем не белый. Или это освещение.

Девушка нагнулась вперед, наклонилась к туфлям. Это было слишком. Нилов встал, сделал шаг и, обхватив ее за бедра сзади, вошел в нее. Ира вскрикнула, но не сделала попытку вырваться. Только схватилась за полку одной рукой, а другой – за дверцу шкафа. Нилов нагнулся, обхватил ее, взяв в каждую ладонь по груди, сжал их. Двигаясь, Нилов видел в зеркале себя и русую девичью голову. Через некоторое время она закричала, ее стали сотрясать конвульсии. Испугавшись, Нилов переместил девушку на кровать. Ира лежала с закрытыми глазами, медленно приходя в себя. Затем, взмахнув ресницами, молвила:

– Никогда ничего подобного не испытывала. Я пропала, и ты вместе со мной.

– Не пугай меня, – сказал Нилов.

– Хотя это было унизительно, – продолжала она, – эта поза, даже не знаю, как я могла позволить такое. Поцелуй меня. Главное, не забыть, что у меня на днях свадьба. Когда? Завтра? Нет, послезавтра… Я в ванную, можно? Мне нужно полотенце, желательно чистое.

– Там висит белое. Утром повесил. Новое. Я не хочу, чтобы ты исчезла как сон. Мы еще не закончили, возвращайся!

– Как! – с притворным ужасом воскликнула девушка. – У нас еще что-то будет?! Теперь ты меня пугаешь.

Она вышла из комнаты, а Нилов откинулся на подушку. Слыша ее шаги, затем шум падающей воды, мгновенно погрузился в сон, который, как ему показалось, так же длился одно мгновенье, из которого его выдернул истошный женский визг. Нилов подскочил на кровати, а в следующий момент в комнату влетела нагая Ирина.

– Там какой-то мужик, – взволнованно произнесла она.

Нилов выглянул в коридор и увидел не менее взволнованного Руссу.

– Сосед, что это было? – спросил он.

– Это видение, – ответил Нилов, – тебе показалось.

– Предупреждать надо, е-мое, чуть сердце не остановилось. Это же надо же встретить голую девушку, да еще с такими сиськами. Да я об этом всю жизнь мечтал. Выйди на минуту, разговор есть.

Руссу прошел на кухню. Нилов прикрыл дверь, взглянул на Иру.

– Разве можно так орать, – укоризненно сказал он, – я спал, между прочим. У меня чуть инфаркт не сделался.

– Кто этот мужик? – строго спросила Ира. – И как он сюда попал. Вы что, договорились? Я такие вещи не люблю.

– Это мой сосед. Он живет в соседней комнате.

– Так у тебя коммуналка? – разочарованно протянула Ирина.

– Увы. Я выйду к нему, а ты ложись. Я недолго. Узнаю, что ему надо.

– Нет уж. Я оденусь.

Руссу лукаво улыбался, он уже не держался за сердце. Видимо, отпустило.

– Это та, что вчера ночевала? – громогласно спросил он.

Нилов прижал палец к губам, укоризненно развел руками.

– Откуда знаешь, – спросил он вполголоса, – мы же вчера не виделись?

– Плащ на вешалке висел, – также шепотом ответил Руссу.

Однако его шепот по децибелам лишь немного уступал обычному голосу. Двадцать лет трудового стажа в ЗиЛовских цехах не прошли для него даром. Нилов безнадежно покачал головой.

– Ты чего дома вообще? Почему не на работе?

– Так нет работы. Конвейер простаивает, отпустили.

– Что надо?

– Выпить хочу, закусь я организую. Посмотри, какую жирную селедку я купил, слабосоленая атлантическая, картошки отварю с укропчиком, сало есть домашнее. А выпить нет.

– Почему ты решил, что у меня есть выпить?

– Я чувствую.

– Допустим, а почему я должен тебе наливать?

– Сосед, – укоризненно молвил Руссу, – с такого счастья и не налить – это грех великий, – большим пальцем он указывал на стену, за которой была девушка.

Нилов засмеялся и вернулся в комнату. Ирина была одета, как раз затягивала поясок плаща.

– Раздевайся, – приказал он.

Она улыбнулась, но помотала головой.

– Третьего раза не будет. Я не знаю, как эти два пережить. Вернее, забыть. К тому же мне надо беречь себя для брачного ложа.

– Ты не поняла, – возразил Нилов, – снимай плащ. Мы сейчас будем ужинать. Пока не поешь, никуда не поедешь.

– Вообще-то я надеялась, что ты меня отвезешь, – заметила Ира, теребя пряжку пояска. – Мне пора.

– Тем более, – сурово сказал Нилов, – поедешь на следующей электричке. Перерыв закончился, они теперь часто ходить будут.

Он ожидал долгого спора и препирательства, но девушка неожиданно согласилась.

– Ты иди, я сейчас приготовлю лицо.

– Так он тебя уже видел?

– Лица нет, все остальное видел. Даже не знаю, как я теперь выйду. Со стыда сгорю. Нет, передумала, не пойду.

– Ладно, соберись, мы тебя ждем.

Нилов повернулся, чтобы выйти из комнаты.

«Блин, во попала» – услышал он за спиной и улыбнулся.

– А кто у тебя вчера ночевал? Я слышала.

– Коллега по работе, – нехотя ответил Нилов.

– Вот как. Да ты ходок. Я-то дура пришла утешать, а у тебя еще и постель не остыла от предыдущей девицы.

– У меня с ней ничего не было. Честно слово. Посмотри в мои глаза, – увещевал Нилов.

– И что я увижу в твоих бесстыжих зенках, кто ж тебе теперь поверит.

– Ты должна мне поверить, пили допоздна. Она осталась, и все. Ну так бывает. Как говорится, не было ни гроша, да вдруг алтын. Это так называется. Поверь, пожалуйста.

– Ладно, поверю, – согласилась Ира. – Иди, я сейчас приму решение: выходить мне или в окно сигать, чтобы с ним не сталкиваться.

 

На плите в кастрюльке клокотала кипящая вода, из которой едва не выпрыгивали нечищеные картофелины. На столе в большой тарелке лежала разделанная селедка, обливаясь подсолнечным маслом; она была густо посыпана мелко нарезанным зеленым луком. Тут же высилась гора ломтей черного дарницкого хлеба. Руссу резал сало сапожным ножом специально, ибо столовые ножи не могли резать сало так, чтобы оно просвечивало.

– Сосед, у меня все почти готово! – радостно вскричал он. – Сейчас картошку почищу и все.

– Быстро ты собрал на стол, – похвалил Нилов.

– Так ведь это – стимуляция, как ты это называешь? Девок нет, энергию некуда девать.

– Сублимация.

– Вот-вот, она самая. Но где это, украшение стола?

– Она стесняется выходить. Ты ведь девушку имеешь в виду?

– Ее тоже, само собой. Бутылку ставь уже, не томи душу. А стесняться нечего. Как говорится – я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты. Скажи ей, что я ничего не видел, ослеп от ее красоты. Ну ты, конечно, орел, отхватить такую кралю.

Говоря все это, Руссу ни на минуту не прекращал своей деятельности. Нарезав сало, снял кастрюльку, в крышку которой для безопасности была вдета пробка от бутылки, слил воду и, обжигаясь стал ловко очищать кожуру. Горку очищенной дымящейся картошки он щедро посыпал нашинкованным укропом и, сделав в середине ямку, положил в нее изрядный кусок сливочного масла. Задумавшись, Нилов следил за его ловкими движениями.

– Здравствуйте! – услышали они за спиной мелодичный голос. – И до свиданья!

Она стояла в сумраке коридора. Солнечные очки на переносице, поднятый воротник придавали ей вид таинственной незнакомки. Той самой. Девушка в очках и с ружьем в автомобиле. Она прощально махала рукой, отступая вглубь коридора.

– Сударыня, – неожиданно воскликнул Руссу, – не уходите так, вы обижаете хозяев этого дома. Вы простите мне это маленькое недоразумение. Я пришел неожиданно, конвейер стоит. Мастер, чтобы часы не закрывать, простой не оплачивать, домой повадился отпускать. Мне жаль, что я напугал вас, но вы так прекрасны, что у меня чуть сердце не остановилось. Не уходите, пожалуйста. Пообедайте с нами, чем бог послал. Мы вас не можем так отпустить.

Эта вдохновенная речь произвела впечатление скорее на Нилова, чем на Иру, он не ожидал от Руссу такого потока красноречия.

– Вы прекрасны, как созвездие луны, – добавил Руссу в качестве последнего довода.

Но не это возымело действие. Ира спросила:

– Это что у вас? Селедка?

– Она родимая, – подтвердил Руссу.

– Я не могу уйти, пока не съем кусочек, – объявила Ира.

Руссу и Нилов незаметно переглянулись. Последний помог ей снять плащ и пододвинул стул. Руссу тем временем положил ей в тарелку картошку, селедку и сало.

– А хлеб берите сами, – предложил он, – не стесняйтесь, будьте как дома. Вы украшение нашего стола, как выяснилось.

Нилов заглянул в комнату и вернулся с огромной бутылкой коньяка, которую он водрузил на стол.

– Боже, что это! – ужаснулась Ира.

– Сколько здесь? – с уважением в голосе спросил Руссу.

– Это французский коньяк «Наполеон», – объявил Нилов, – правда, польского производства. Но зато три литра.

– И вы это будете пить? – почему-то шепотом спросила Ира.

– Еще как, – угрожающе воскликнул Руссу.

– А кто же меня отвезет на электричку?

– Мадам, мы же не в деревне живем. Есть автобусы, метро, такси, у вашего друга, моего соседа, есть автомобиль.

В словах Руссу была снисходительность горожанина к провинциалу. Это притом, что сам он был родом из молдавской деревни. И за двадцать лет жизни в Москве знал только один маршрут: завод – общежитие. Однако Ира пропустила его слова мимо ушей. Она ждала ответа от Нилова.

– Здесь недалеко, – успокоил ее Нилов, – считай, что мы уже на платформе.

Тем временем Руссу взял ломтик черного хлеба положил на него дольку селедки, луковое кольцо, хвостик петрушки и протянул его гостье. Ира благодарно качнула головой, приняла. Нилов вытащил пробку, держа двумя руками бутылку, наполнил маленькие граненые стограммовые стаканчики.

– За прекрасную гостью! – приподнявшись, сказал Руссу. – Чтобы, как говорится, здоровья, счастья и мужа хорошего.

Они выпили.

– Спасибо, – ответил Ира, – я как раз на днях замуж выхожу.

– Так это дело надо отметить, – обрадовался Руссу.

– Так вы кажется уже.

– Ну это другой тост будет. Сосед, а ты не сказал, что женишься.

– Это не он жених, другой.

– А-а, ну тогда я молчу, – смутился Руссу. – Но выпить все равно придется.

Нилов вновь взялся двумя руками за бутылку и наполнил стопки.

– А я слышала, что коньяк лимоном закусывают, – сказал Ира, – а вы селедкой, как-то это не изящно.

– Видишь ли, – сурово возразил Нилов, – лимоном сыт не будешь, к тому же это не совсем коньяк, а коньячный спирт. Поляки его впаривают под видом «Наполеона» доверчивым русским. Закусывать коньяк засахаренным лимоном придумал князь Потемкин или граф Орлов. Я их всегда путаю. Бесившиеся с жиру эксплуататоры трудового народа. А мы люди простые, работящие. Да? Жан-Жак?

– Что касается меня, то да, но ты сосед, извини за прямоту, к рабочему классу не очень-то примазывайся. Ты же кооператор.

– Вот видишь, – укоризненно сказал Нилов девушке, – две рюмки всего, а уже классовые разногласия начались. А все твое неосторожное замечание о том, чем надо закусывать коньяк.

– Беру свои слова обратно, простите великодушно, – съязвила Ира, – я баба темная, из Подольска, ляпнула, не подумавши.

– Пить будешь? – сурово спросил Руссу, почувствовав себя хозяином положения.

– А, – махнула рукой Ира, – налейте и мне что ли коньячного спирта, пригублю ради такого случая.

Нилов наполнил ее стопку и две другие. В этот момент в дверь позвонили. Ира в испуге отставила рюмку.

– Ты чего? – удивился Нилов. – Пей, не бойся, в этой гостинице – я хозяин.

– А вдруг это он выследил, – побледнела Ира.

– Так уже поздно, мы же ничего не делаем, сидим, пьем коньяк.

– А я еще не выпила.

– Тем более.

– Ладно, тогда открывай.

Нилов взглянул на Руссу, тот сказал: «Понял», встал и пошел в прихожую. Щелкнул замок, оттуда Руссу крикнул:

– Сосед, это к тебе. Налево, направо… – Прихожая была в виде буквы Г, как ходит шахматный конь; руки бы оторвать тому архитектору.

Подавая голосом команды, Руссу привел на кухню мужчину и женщину. Последняя была смущена, а у мужчины что-то висело за спиной, зачехленное.

– Товарищ Нилов, – сказал он.

– Товарищ Шурик, – прозвучало в ответ.

– Кажется, мы не вовремя, – сказал мужчина, – извини, что без звонка. Номер не помню, а записная книжка не с собой. Привет честной компании. Мадемуазель, вам отдельное здрасте. Какая хорошенькая. Прямо так бы и скушал. Не бойтесь, это комплимент. Представь уже меня.

– Это Шурик, – отрекомендовал гостя Нилов, – мой бывший коллега по работе, когда-то вместе крутили гайки на заводском конвейере. Он прикручивал карданный вал, а я – раздатку. Потом наши пути разошлись. А сейчас вот заявился, как ни в чем не бывало, пять лет спустя.

– Если бы ты, Нилов, знал, как мне не хватало тебя все эти годы, – ответил Шурик. – А это моя хорошая знакомая, Таня. Ты спрашиваешь, чего мы пришли? А просто были в этом районе. Дай, думаю, узнаю, чем мой друг живет.

– Я не задаю гостям подобные вопросы, – сказал Нилов, – почему вы до сих пор не сели за стол. Прошу. Это Сергей Николаевич, мой сосед. Заочно вы знакомы. А эта красивая девушка – Ира.

– Я смотрю, у вас здесь все по-взрослому, – сказал Шурик, щелкая ногтем по бутылке, – мать моя женщина, «Наполеон» в таком объеме. Это же антигуманно.

Руссу вытащил из навесного шкафа еще две стопки. Нилов наполнил их. Ира при этом закрыла свою ладонью. Таня взглянула укоризненно на спутника. Тот сказал:

– Таня, надо выпить, таков обычай. Иначе кровная обида.

– У нас тут спор вышел, – сказал Нилов, – можно ли коньяк закусывать селедкой.

– Мне бы ваши заботы, – с укором заметил Шурик.

– А какие у тебя заботы? – спросил Нилов. – У нас, правда, своих хватает. Но все равно выкладывай, авось поймем. Но сначала выпьем.

Шурик выпил, понюхал кусочек хлеба и сказал:

– Благодарствуйте.

Руссу озадаченно спросил:

– А закусить? Вот у нас здесь сало деревенское, селедочка, картошка.

– Он после первой не закусывает, – сказал Нилов, – налейте ему сразу вторую.

– Он шутит, – успокоил Таню Шурик, – я просто не ем сало без хрена.

– Ну не ешь, возьми селедку, – предложил Руссу, – а что это у вас в чехле. Судя по конфигурации, гитара или девушка. Может, поиграешь?

– Позже, – пообещал Саша, – дело в том, что Тане ночевать негде. Она институт закончила, из общаги выселяют, а билет на завтра куплен. Нам бы переночевать. Нам, в смысле, ей.

– Ну, что-нибудь придумаем, – пообещал Нилов. – Выпить, закусить тебе уже дали, глядишь, и с ночевкой как-то образуется. Как говорится – дайте водицы испить, а то я так проголодался, что даже переночевать негде.

Ирина дотронулась до Нилова.

– Мне пора.

– Хорошо, пойдем.

Нилов поднялся, пропуская вперед девушку, помог надеть плащ.

– До свидания, – сказала девушка. – Приятно было со всеми познакомиться.

– Приходи еще, – простецки молвил Руссу, – будем рады.

Галантный Шурик поднялся и проводил девушку до выхода.

– Я вернусь, – сказал ему Нилов и закрыл за собой дверь.

 

До платформы доехали быстро. Нилов подвез ее прямо к лестнице. Наступила неловкая и томительная пауза.

– Ничего не хочешь мне сказать? – спросила девушка.

– Я бы сказал спасибо, но это прозвучит глупо.

– Действительно, звучит глупо. Да я и не жду благодарности. Ты же не думаешь, что я приехала из жалости утешить тебя. Ты мне понравился. Надеюсь, я тебе тоже. Почему молчишь? Скажи.

– Ты мне очень нравишься, – сказал Нилов, совершенно не кривя душой, но с опаской.

– У нас есть еще время все изменить, – сказала Ирина, – если ты скажешь – останься, я все брошу и останусь.

– Это очень серьезный поступок, – отвечал Нилов, проявляя редкую рассудительность для человека, выпившего три рюмки коньячного спирта. – Я могу сказать, – останься, я готов сказать – останься. Но это не значит, что я готов жениться на тебе. Стоит ли менять синицу в руке на журавля в небе.

– Мой жених не синица, – внезапно обиделась Ирина, – а ты не журавль.

– Это образное выражение…

– Я поняла, что образное, – сухо перебила его Ирина.

Она протянула ему сложенный листок бумаги.

– Здесь телефон общежития, вахтерши. Меня позовут. Завтра до двенадцати буду ждать твоего звонка. Не позвонишь, значит, все кончено. Подумай хорошенько. Не позвонишь – будешь жалеть. Это моя электричка.

От Москворечья несся поезд, поднимая тучи желтых листьев.

– Мне пора.

– Поцелуемся? – предложил Нилов.

Ира покачала головой.

– Здесь много наших девчонок бывает. Увидят. Разговоры лишние ни к чему. Пока.

Она открыла дверь и стала быстро подниматься по лестнице. Нилов проводил ее взглядом. С шумом и скрежетом подкатила электричка, открылись двери, поглотив всех пассажиров, и поезд помчался дальше. Нилов взглянул на бумажку, затем скомкал и бросил в открытое окно. И поехал, вспоминая подходящие случаю афоризмы. Девушка была хороша во всех отношениях. Но что бы ты ни сделал – все равно раскаешься. Это сказал Сократ. К тому же она изменила жениху, значит, изменит и тебе. Чингисхан не принимал предателей. Можно ли решать одну проблему путем создания другой? Нет.

Когда он вернулся домой, его встретили гитарные аккорды и задушевный голос Шурика. Он пел.

Переведи меня через Майдан

Через большое торжище людское.

Нилов улыбнулся Тане, поскольку остальным было не до него. Шурик сосредоточенно перебирал струны и пел в круглое отверстие в середине деки или как она там называется. А Руссу внимал ему прочувственным взглядом. Трехлитровая бутылка довлела над столом, как Эйфелева башня над французской столицей.

– «Туда, где пчелы в гречневом покое, – подпевал Руссу, – переведи меня через Майдан».

Шурик оборвал пение.

– А мы решили, что ты не вернешься. Что за барышня, Нилов? Хорошенькая,.. – плотоядно сказал он.

– Известно, что за барышня, – невеста, – ответил Нилов.

– Иди ты! Никак ты жениться надумал! Как это говорится у классика, на что барину фрак, не хочет ли барин жениться. Ась?

– Нет, не хочет. Это чужая невеста.

– А что же она здесь делала, коли чужая?

– Проститься пришла.

– Ай, как это романтично! – восхитился Шурик. – Меня всегда умиляли твои высокие отношения со слабым полом. Всегда что-нибудь эдакое. А что же ты сам, брат Нилов, на ней не женился. Наверняка, она хотела. Я по ее глазам видел.

– Что же мне при всех обсуждать ее недостатки, нехорошо как-то.

– Вот это я поддерживаю, – вдруг вмешалась Таня, – нельзя девушку обсуждать. Особенно трем пьяным мужикам.

– Да мы не пьяные, – возразил Шурик, – мы подвыпившие.

– Все равно нельзя. Вот так я уйду, а ты меня обсуждать станешь.

– Таня, простите, – сказал Нилов, – вы абсолютно правы. Во-первых, я и не собирался обсуждать девушку, ее недостатки. Тем более, что их у нее практически нет. Просто пару слов о коллизии. Ваш друг спросил, а я отвечаю. Эта девушка проявила ко мне просто нечеловеческое милосердие, но потом вдруг запросила за него высокую цену.

– То есть жениться, – воскликнул Шурик.

– Да.

– Так женись, хороняка, барин ее отпускает, на свадьбе погуляем.

– Не могу, слово дал, пока Руссу не женится, а он старше меня. Я тоже держу обет безбрачия.

Руссу, о котором вдруг зашла речь, приободрился, схватился с деловым видом за бутыль и принялся разливать.

– Можно мне с тобой перекинуться парой слов? – сказал Шурик Нилову.

Нилов поднялся и пошел в свою комнату. Шурик последовал за ним.

– Старик, выручай, устрой мне ночлег. Я эту Таню месяц уже выгуливаю.

– Я не против, но у меня троим будет тесно.

– А сосед пустит?

– Еще пару рюмок, несколько песен и пустит.

– А может, ты у него поспишь, а мы здесь.

– Это нет, – твердо сказал Нилов. – Но ты не беспокойся, он будет пить до тех пор, пока не вырубится на кухне. Так что комната будет в вашем распоряжении.

Они вернулись за стол.

– Слушайте, сколько можно вас ждать? – недовольно сказал Руссу. – Коньяк уже выдохся, берите рюмки.

Взяли рюмки, выпили. Руссу сказал задушевно:

– Шурик, спой еще раз про Майдан. Такие слова, меня аж пробирает до глубины души.

– Ну что же я буду без конца одну песню петь. Так Таня заскучает. «Вы хочете песен? Их есть у меня!». Но давайте лучше поговорим.

– Как жизнь вообще? – спросил он у Нилова. – Где трудишься? Все в автосервисе?

– Уволился. А ты еще в такси?

– Ну да, где же еще.

– И что там интересного?

– Всяко быват. Хотите, я вам случай расскажу поучительный. Было это в середине прошлого года, Короче, беру клиента на Казанском вокзале…

– Ишь как загнул, – заметил Нилов, – ни слова в простоте, нет чтобы сказать полгода назад, так нет же – середина прошлого года. Будь попроще с народом, и к тебе потянутся.

– Замечание принимается, – согласился добродушно Шурик, – еще пожелания или претензии будут?

– Выпить бы не мешало, – сказал Руссу, – перед долгим рассказом. Горло промочить.

– Это можно, – согласился Шурик, – это я завсегда. Таня, а ты почему не пьешь? Давай освежу рюмки.

– Спасибо, нет. Я всухомятку послушаю, – отказалась Таня.

Подняли стопки, пожелали друг другу здоровья и выпили. Шурик закусил бутербродом из черного хлеба с селедкой и луком и продолжил дозволенные речи.

– Так вот, подъехал я к Казанскому вокзалу… – повторил Шурик и задумался.

– А там стоит сирота… – подсказала Таня.

– Можно и так сказать, мужичок был молодой, но такой плюгавенький. Главное, полная площадь свободных такси. И шакалы, вокзальщики, к людям пристают: куда ехать, куда ехать. А на этого сироту казанского, как ты, Таня, верно подметила, никто внимания не обращает. Я машину в третьем ряду бросил, подхожу к нему и спрашиваю: «Вам такси?». Он говорит: «Да, мне в аэропорт Шереметьево». Но как-то не по-нашему, не по-русски, иностранец, одним словом. Тут я его цоп под руку и увел, пока шакалы не услышали. Усадил в машину, везу. Разговор у нас такой промеж себя культурный. То да се. Откуда, мол, будешь? С Сибири, говорит, а сам болгарин. Я говорю: это как так получается? Оказывается, на заработках там был. Главное, я всю жизнь мечтаю на заработки уехать, деньгу зашибить. И никак толком ничего не разузнаю, где путина, где золото моют, где лес валят? А энтот ажно из Болгарии все вынюхал и приехал на заработки. Где-то под Красноярском на стройке калымил. Заработал, спрашиваю, деньгу-то? Мало-мало есть, отвечает. Домой, говорю, летишь? Нет, говорит. И тут начинается самое интересное. Илиев Зидаров – так негра этого зовут.

– Как негра? – воскликнул Руссу. – Ты только что сказал – болгарин.

– Я пошутил, для нас интернационалистов, советских людей, иностранец – прежде всего негр. Илиев Зидаров это имя и фамилия, а уж что к чему – не помню. Он, когда туда ехал с большой делегацией, их официантка обслуживала на каком-то интернациональном обеде. Короче, с одной он любовь закрутил. Лапши навешал, джинсы обещал, шмотки заграничные и, видимо, у них там чего-то было. Теперь он ехал так сказать навестить девицу, возродить былое чувство. Однако в его голосе я почувствовал нотки неуверенности, и на всякий случай спрашиваю – а у меня был шкурный интерес, не хотелось порожним возвращаться. В этом отношении Шереметьево-2 еще хуже, чем Шереметьево-1. Взять пассажира обратно тяжело. Обратно, говорю, поедешь или останешься? Он отвечает, мол, как разговор пойдет. А я, как чувствую, что его отошьет девушка. За три месяца работы в Сибири заграничный лоск-то с него сошел, пакетов со шмотками при нем нема, как говорят наши украинские братья. Короче, высадил я его, и он понесся в вагон-ресторан на крыльях любви. А сам припарковался в уголке, счетчик не выключил, чтобы контролеры не докапывались. Жду. Полчаса ждал, как сейчас помню, рубль нащелкало. Гляжу, идет, как собака побитая. Меня увидел, даже обрадовался. Что, говорю, от ворот поворот? Да, это совершенно точная русская пословица. Поехали обратно. Куда? На аэровокзал, ну этот, на Ленинградском проспекте. Что, спрашиваю, делать собираешься? Билет нужен? Нет, на вокзале ночь пересижу, а утром пойду в посольство, чтобы еще два дня там пожить. Оказывается, билет обратный он брал с таким расчетом, чтобы три дня с официанткой провести. Однако, облом вышел. Тут я его еще больше расстроил. Посольства завтра не работают, праздник. Тут он совсем приуныл. Гляжу я на него, и чего-то жалко мне его стало. Дай, думаю, выручу парня. А я как раз холостой в то время был, только развелся.

– С какой? – спросила Таня. – С первой или со второй?

– С первой. Как раз дело было между первой и второй женой. Короче, один жил.

– Какие у тебя жизненные ориентиры… – заметила Таня.

– Ну что же делать, Танюша, жизнь прожить, не поле перейти.

– Это точно, – поддержал его Руссу. – Жизнь – это, понимаешь, майдан перейти.

– Именно, дорогой товарищ. Если бы я, Таня, раньше тебя встретил, разве бы я сейчас столько алиментов выплачивал? Ведь я не от хорошей жизни в такси пошел, я же зарплаты практически не вижу. Однако, мы отвлеклись. Поедем, говорю, дорогой товарищ болгарин – Илиев, понимаешь, Зидаров – ко мне в гости. Переночуем, а там видно будет. Комната у меня в коммуналке, небольшая. Илиев обрадовался, руку мне жмет. Смена моя к тому времени кончилась, поехал я с ним в парк, сдал машину – и домой. Стол накрыл по русскому обычаю. Болгарин ел, пил, рассказывал о своей жизни. Он, кстати, тоже был в разводе, как и я. На следующий день повел я его на пустырь, с компанией небольшой, шашлыки там, водочка. Дело летом было. Очень ему понравилось русское гостеприимство. К соседке моей клинья стал подбивать. В общем, он был доволен. Прожил он у меня два дня и две ночи.

– Еще бы, – заметил Нилов, – любой был бы доволен.

– Даже сказал, мол, нет худа без добра. Если бы меня девушка не выгнала, я бы с тобой не познакомился. Я ему: как ты хорошо язык-то русский знаешь, недаром Болгарию шестнадцатой республикой зовут. Но это замечание ему не понравилось.

– Может, выпьем? – предложил Руссу. – Я вижу, рассказ у тебя долгий. Не рассказ, а целый роман.

– Да нет, я уже закончил почти, только концовка осталась. Хотя, ты прав, по закону жанра надо потомить слушателя. Наливай!

– Ну вот, – сказала Таня, – на самом интересном месте. Чем же дело кончится, прямо теряемся в догадках. Неужели, он на соседке женился?

Нилов между тем наполнил стопки.

– За прекрасных дам! – сказал Шурик.

Он выпил, закусил хлебной корочкой и продолжил:

– Наутро следующего дня он, уезжая, спросил, могу ли я его отвезти на вокзал Киевский. Оказывается, поезда в Болгарию оттуда шли. Мне это было неудобно. Я думал, выйдем из дома, провожу его до такси первого попавшегося, а сам на работу. Но отказываться не стал, как говорится, снявши голову, по волосам не плачут. Поехал в таксопарк, взял машину, порожняком погнал ее в Орехово-Борисово, посадил болгарина и повез на вокзал. А по дороге человек поднял руку, и тому тоже на Киевский вокзал. Рад, думаю, подачу хотя бы отобью. Когда приехали, начали рассчитываться, попутчик дал трешку, на которую наездил и вышел. А Зидаров сует мне два рубля и тоже выходит. А на счетчике пять рублей плюс подачи рубля на три. Итого восемь. Но он, гад, увидел, что попутчик дал трешку, и добавил два рубля. Хотя сам наездил на пять плюс подача трешник.

– Вот сучара, – сказал Руссу, – но ты его привел в чувство, объяснил, что к чему?

– Снявши голову, по волосам не плачут, – повторил Шурик, – что мне его два рубля, он у меня жил два дня, свинья, проел и пропил на червонец, ничего я ему не сказал. Он меня поблагодарил, сказал, что напишет, позвонит. И ушел. Мне так гадко стало в тот момент. Вроде, пустяк, два рубля, а неприятно. Как в душу плюнули. Главное, что он мне и не написал, и не позвонил. Хотя я ждал этого.

– А в чем здесь мораль? – спросил Руссу.

– Не мечите бисер перед свиньями, вот в чем мораль!

– Это ты верно подметил, – согласился Руссу.

– А почему он так поступил? – спросила Таня. – Жадный оказался?

– Менталитет другой. Иностранец он, поступил так, как положено по правилам такси. Пассажиры делят счетчик, – сказал Нилов, – он не шкурничал, просто знал порядок.

– Но я-то перед ним икру метал, а он счетчик поделил. А в писании сказано – не мечите бисер перед свиньями.

– Менталитет разный, – повторил Нилов, – иностранец, что с него возьмешь. Где им понять твою загадочную русскую душу? Я тебе даже больше скажу, окажись ты в его шкуре в Софии, он бы тебя домой не пустил. Сказал бы – иди в отель. Забудь. Сыграй лучше, и спой, а мы еще выпьем…

 

Чем закончился тот день? Сосед, по обыкновению обзванивая старых боевых подруг, заснул на кухне. А Шурик заночевал у него, до смерти напугав хозяина, когда тот под утро вернулся в свою комнату. Иру он больше не видел, хотя в глубине души надеялся, что она еще позвонит. Сейчас, спустя годы, он вдруг отчетливо представил, как она тогда сказала ему на прощанье – не позвонишь – будешь жалеть. Не то чтобы она оказалась права, но определенный резон в ее словах был.

 

С автосервисом дело не пошло. Счета на оборудования, что он привез на оплату, так и не были оплачены, договор аренды не был подписан. Совместное предприятие ворочало миллионами, продавая на запад нефтепродукты, редкоземельные металлы, и начальство сочло ремонт автомобилей малорентабельным. Нилов продолжал получать зарплату, но на него поглядывали с укоризной, и он уволился. После этого он подрядился возить на своей машине продукты для торговой палатки. Через полгода у владельца случился инцидент с местными оперативниками из уголовного розыска. Бухали у него после работы, и кто-то из них обронил пистолет. Владелец клялся, божился, что ничего не находил, но ему не верили, предупредили, что работать не дадут. Тогда он срочно выставил палатку на продажу. Желающих не нашлось, никто не пожелал связываться с ментами, тогда собственник предложил Нилову купить ее в рассрочку. И он согласился, ему было плевать на оперов, он был чист перед законом и не имел к этой истории никакого отношения. Это шаг стал началом его самостоятельного бизнеса.

Звонок телефона прервал воспоминания. Нилов взглянул на дисплей и нажал кнопку ответа.

– Друг мой, ты еще не дома? – спросил мужской голос в телефонной трубке.

– Дома, как ни странно, – ответил Нилов.

– Можешь спуститься ко мне?

– Не могу.

– Почему?

– Я в неглиже и расхристан.

– Ну так оденься и соберись.

– Я уже расслабился, намерен дома посидеть, у меня сегодня вечер воспоминаний.

– Есть интересная тема. Надо кое-куда съездить, потом будет, что вспомнить.

– Ладно, – вздохнул Нилов, – сейчас буду.

 

Офис застройщика находился на первом этаже отдельно стоящего двухэтажного здания. Черноволосая секретарша Краскова, миловидная дама неопределенного возраста, встретила Нилова, как старого знакомого, приветливой улыбкой.

– По телефону говорит, – виновато сказала она, – присядьте, я сейчас доложу.

– Не надо, – ответил Нилов, – я не тороплюсь, подожду.

– Кофе, чай?

– Нет, спасибо, не беспокойтесь.

Красков был тем самым человеком, из-за которого Нилов приобрел пентхаус. Это был неудачная инвестиция. В девяностых Нилов искал новые направления бизнеса. Знакомый посредник свел его с застройщиком элитного дома. Нилов купил три квартиры на этапе строительства, точнее – рытья фундамента, чтобы продать их после. Просмотрел все бумаги на отвод земли, разрешительную документацию. Три компаньона. Люди были приличные. Красков – владелец и руководитель конструкторского бюро. Григорьев – глава строительной компании и некий афганец-интернационалист. Последний предоставил участок под застройку на Плющихе. Ветеранские организации использовали свои связи на всю катушку. Поначалу все шло гладко. Вырыли фундамент, вбили сван, а потом что-то застопорилось. Что именно – понять было трудно. Ибо каждый из сторон излагал свою версию.

В деле фигурировал миллион долларов, который в качестве бакшиша получил афганец. Имелась расписка. Но последний факт получения денег отрицал, утверждая, что подписать расписку его заставили под угрозой физической расправы. Дальше началась чехарда арбитражных судов, которые выигрывались поочередно каждой из сторон. Адвокат Краскова Манукян через год судебной тяжбы приобрел себе мерседес, подержанный, правда, но джип. У каждой из сторон оказались сильные связи. Григорьев – заслуженный строитель СССР, лично знакомый с губернатором своей области, добился приема у градоначальника. Но афганец был короток с префектом ЦАО, имел выход на зама мэра по строительству, поэтому успешно противодействовал. Что называется – нашла коса на камень. К делу привлекались юристы, чиновники высокопоставленные, бандиты, чеченцы. Но все было бесполезно.

Нилов выждал двенадцать месяцев, а затем взял Краскова за горло, требуя вернуть деньги. Но получить у строителя деньги – задача невыполнимая. Непорядочный застройщик заканчивает долгостроем и кидает дольщиков, порядочный строитель возвращает долги квадратными метрами. Не сразу, с огромным трудом, но Нилову удалось получить в другом доме в собственность пентхаус по стоимости равный трем обычным квартирам. Предполагалось, что он его продаст и выручит за него столько, что покроет свои затраты и еще получит проценты в качестве компенсации. Но когда Нилов поднялся на второй этаж, а оттуда вышел на крышу, он вспомнил финальную сцену из «Мастера и Маргариты», где Воланд сидел на крыше и смотрел на Москву. Тогда Нилов понял, что не продаст эту квартиру.

Дверь кабинета открылась, и выглянул Красков. Увидев Нилова, он строго сказал секретарше, глядя поверх очков:

– Людмила, ты почему моего друга в приемной держишь? Пусть войдет.

Сам же, пожав протянутую руку, пошел куда-то по коридору. Нилов вошел в кабинет, спросив вслед:

– Собаки там?

– Нету, нету, – крикнул Красков.

Тем не менее, Нилов вошел с опаской, опустился в одно из офисных кресел. У застройщика была немецкая овчарка, натасканная на охрану хозяина. В ее присутствии нельзя было подходить к Краскову пожимать руку. Пес сразу же издавал предостерегающий рык. Как-то раз Красков вышел из кабинета, оставив Нилова наедине с собакой, и отсутствовал не менее получаса. Потерявший терпение Нилов встал было уйти, но не тут-то было, овчарка преградила ему путь. Хорошо хоть этим все ограничилось. Нилова вызволила секретарша, вошедшая забрать посуду. Через несколько минут в кабинет заглянула Людмила. Приветливо улыбаясь, сообщила:

– С вами посидит девушка, разделит ваше одиночество, не возражаете?

Нилов не возражал. Лицо девушки показалось ему знакомым. То есть он узнал ее сразу. Видел ее здесь пару месяцев назад, когда решал с Красковым финансовые вопросы. И в тот раз он так же остался наедине с ней в этом кабинете. Вошла, села, приветливо улыбнулась. Она принадлежала к тому женскому типу, к которому его всегда влекло. Стройная, высокая, с нежной чистой кожей и серыми глазами. Впрочем, описывать внешность дело бессмысленное. Все равно нельзя представить это лицо, как ни расписывай ямочки да родинки. В прошлый раз она была с финансистом из какого-то банка.

– Как поживаете? – спросил Нилов.

– Спасибо, неплохо, – улыбнулась девушка, – а вы? Решили свою проблему?

– Да, все хорошо, – сказал Нилов, пытаясь вспомнить, что еще успел наговорить ей в прошлый раз.

– И новоселье уже справили?

– Нет, ждал вас.

– Спасибо, я тронута.

Как быстро нашелся повод. Нилов, не медля, протянул ей свою визитку.

– Буду ждать.

– Мы едва знакомы. Это вряд ли, – сказала девушка.

Однако Нилов все еще протягивал карточку, и она ее взяла.

– Лена, верно?

– Нет, не верно. Нина. Видите, вы даже имени моего не запомнили, а приглашаете на новоселье.

– Откуда вы? – спросил Нилов.

– Что во мне выдает приезжую? – удивилась Нина.

– Я не готов формулировать так сразу.

Разговор на этом прервался. В кабинет вошел Красков. А следом – финансист, полноватый мужчина среднего роста. Его имени Нилов не помнил, хотя имел с ним деловой разговор. Финансист предлагал отмывать деньги через благотворительные взносы на развитие киноиндустрии. Нилов сразу заявил, что свободных денег у него нет, и собеседник потерял к нему интерес.

– Ну вот, – пошутил финансист, – на минуту нельзя девушку оставить. Уже мужики рядом вьются.

Он кивнул Нилову.

– Так не надо красавицу одну оставлять, – в тон ему сказал Красков.

– Мы уходим, – сказал финансист, обращаясь к девушке.

После их ухода, Красков достал из ящика бутылку водки, показал Нилову. На этикетке было написано «Бородино», в честь Павла Бородина, который баллотировался на пост мэра, но проиграл. Красков каким-то образом участвовал в его избирательной кампании. После выборов в его подземном гараже осталось несколько коробок с водкой, предназначенной для подкупа избирателей. Нилов покачал головой.

– Водку не пьешь? – спросил Красков.

– Водку пью, эту не буду.

– Ладно, тогда могу предложить виски.

– Сивуха, – отозвался Нилов.

– Почему сивуха, 15 лет выдержки. Шотландия.

– Все равно сивуха. Это же самогон, только шотландский.

– Хеннеси нет, – категорически сказал Красков и поставил на стол початую бутылку виски с черной этикеткой.

Он нажал селекторную кнопку на телефоне и сказал:

– Люда, принеси нам чего-нибудь и чаю.

– Она тебя поняла? – удивился Нилов.

– Сейчас посмотрим, – ответил Красков.

Через некоторое время в кабинет вошла секретарша с подносом, где были печенье, чай, вафельные трубочки, нарезанный лимон. Она собрала со стола чертежи и освободила поднос.

– Далеко не убирай, – сказал Красков, – завтра у меня совещание.

– Завтра суббота, – возразила секретарша.

– Вот я и говорю.

– Опять пенсионеров соберете? – иронически спросила секретарша.

– Всё, свободна, – оборвал ее Красков, – иди и скажи Ольге, пусть домой едет, я сегодня поздно освобожусь.

Нилов старался не улыбаться. У Краскова была блажь. В прошлом ракетчик, он собирал по выходным бывших сослуживцев и обсуждал с ними свое рационализаторское изобретение, касающееся запуска ракет под водой. Нилов как-то приехал во время такого совещания. Старики, сидевшие вокруг стола, тянули дармовое пиво и поддакивали, соглашались со всем, что говорил Красков.

Два толстеньких стакана оказались наполнены на треть. Виски на удивление оказался мягким на вкус и приятным.

– Ну как? – поинтересовался Красков.

– Я был неправ, – признал Нилов.

– А ларчик-то просто открывался.

– Просвети.

– Не надо экономить на выпивке. Качество прямо пропорционально цене. Та сивуха, которую ты упомянул, наверное, стоила недорого. Сознайся.

– Не знаю, мне его подарили.

– Я тебе позвонил, потому что мне нужна твоя помощь.

Красков тактом не отличался и говорил всегда без обиняков.

– Хорошо сказал, искренне. А чего банкир хотел? – спросил Нилов. – О чем вы шептались, пока я здесь с девушкой сидел.

– Не поверишь, сто долларов приехал занять, девушку в ресторан не на что сводить, дожил. Обхаживает ее полгода. Надоел он мне, вымогатель. Занимает все время такую мелочь, что неловко спрашивать потом.

– Пошли его подальше, что ты с ним нянчишься. На тебя это не похоже.

– Не могу, он курирует нашу кредитную линию. Знаешь, есть такие рыбы-прилипалы. Плывет себе акула, а к ней присасывается мелкая рыбешка.

– Знаю, а что за девица с ним?

Красков бросил на Нилова быстрый взгляд поверх очков:

– Понравилась?

– Возможно. Ты ее знаешь?

– Нет, но могу узнать.

– Не стоит.

– Почему же, судя по всему, она ему еще не дала до сих пор.

– Евгений Иванович, пошлость не красит человека, и откуда тебе знать?

– Ну почему же сразу пошлость. Это правда жизни. Женатый человек занимает сто баксов, чтобы сводить молодую интересную девчонку в кабак. Значит, она ему еще не дала. Иначе, он вез бы ее в гостиницу.

Нилову стал неприятен этот разговор. Он допил свой виски и стал прощаться.

– Нет, друг мой, – возразил Красков, – так просто от меня не отделаешься. Съезди со мной в одно место, выручи.

– Что это за место?

– В гости к девке одной.

В этот момент дверь открылась, и в кабинет вошла молодая круглолицая женщина. Красков запнулся и стал изображать радость на лице.

– Евгений Иванович, – сказала женщина, – мы же договаривались с вами.

– Оля, извини, вот человек приехал неожиданно, – показывая на Нилова, сказал Красков, – надо решить с ним один вопрос. Никак не получается.

Ольга недовольно взглянула на Нилова, и ни слова не говоря, вышла из кабинета.

– Слушай, ну меня-то зачем подставлять, – возмутился Нилов. Он знал, что у Ольги есть ребенок от Краскова. Она выполняла какую-то непыльную работенку в его конструкторском бюро. Это было довольно рискованно, поскольку Красков жил в этом же доме и к нему часто спускалась законная жена.

– Извини, она меня врасплох застала, ничего другого на ум не пришло. Но я тебе один ценный совет дам, и он тебе поможет в жизни. Никогда не бери на работу своих любовниц. Это здорово усложняет жизнь.

Нилов засмеялся, и неприятный осадок, вызванный недавним разговором, исчез.

– Так куда мы все-таки едем?

– По дороге расскажу. У тебя, что дела какие-то, нет? Ну, поехали.

Красков нажал кнопку на селекторе.

– Манукян не вернулся еще? Ладно. Пошли, такси поймаем.

Они вышли на холодный вечерний воздух. Красков поднял руку, стоя вполоборота к собеседнику.

– Черт, когда не надо, они друг за другом едут. А сейчас ни одной машины не появится.

Вообще-то Красков передвигался на джипе «Mercedec ML-320» с водителем. Машина досталась ему от покупателя, у которого не хватало наличных для оплаты квартиры. Сам он не был падок на внешние атрибуты. У него был персональный водитель, который увез куда-то адвоката, занимавшегося арбитражными делами. Манукян был бакинским армянином со всеми замашками азербайджанца: неубиваемый акцент, любовь к азербайджанской кухне. Еще он с легкостью получал по 20-30 тысяч долларов на взятки судьям на каждое судебное заседание. Выдавал проигрыши за победу, говоря, что иначе было бы гораздо хуже. Кроме этого он беззастенчиво эксплуатировал служебный транспорт своего заказчика, пуская пыль в глаза своей любовнице.

Наконец возле них остановился частник. Красков, не торгуясь, сел и назвал пункт назначения – магазин «Три поросенка». Это было на Шаболовке.

– Это моя старая квартира, – сказал Евгений Иванович, когда они вышли из машины. – Все собирался продать, да вот видишь, пригодилась.

– Кто же нас там ждет?

– Одна беременная девка.

– Какой же ты плодовитый, однако.

– Не шути, пожалуйста, на эту тему, мне не смешно. Переспал с ней раз, другой. Она залетела. Аборт делать категорически не хочет. Я ее временно здесь поселил.

– Ты хочешь, чтобы я ее уговорил сделать аборт?

– Да, нет, – издал смешок Красков, – при тебе она не будет просить, чтобы я на ней женился. Посидим, выпьем, потом я тебе знак дам, ты на часы покажешь, скажешь, мол, – цигель, цигель, ай-люлю. Одного она меня не отпустит, придется на ночь остаться. Я уже не знаю, что врать жене, повторяться стал. А еще ведь Ольге чего-то надо соврать.

– Ты мне час назад советовал не осложнять себе жизнь.

– Так я на своем опыте, и от своих слов не отказываюсь. Но что делать, мы все мастера советовать, в стране Советов родились. Сапожник, как говорится, без сапог.

Девушка оказалась довольно миловидной. В лифте, когда они поднимались, Красков еще успел сообщить, что Инга занимается искусством – интеллектуалка. Для искусствоведа девушка вела себя совершенно раскованно. А может именно поэтому. Не стесняясь постороннего, бросилась на шею, хотя могла бы вести себя скромнее, по мнению Нилова. Ибо разница в возрасте, да и не только в нем, была очевидна. Высокий, некрасивый 50-летний мужчина в толстых очках с диоптрией и юная изящная особа лет 25, стройная, но уже с наметившимся животиком. Пока Красков пытался отлепиться от губ страстной возлюбленной, Нилов топтался на оставшемся пятачке небольшой прихожей.

– Это мой друг и компаньон, – наконец сумел выговорить Красков, указывая большим пальцем за спину. – Покажись.

Нилов выглянул:

– Здрасте.

– Он культурный человек, тебе будет о чем поговорить с ним.

– Милый, но мне и с тобой есть о чем поговорить.

– А с ним ты можешь поговорить об искусстве. Я же технарь.

– Что же я вас в дверях держу, – сказала беременная девушка, – проходите в гостиную.

Нилов, начинавший уже потеть, скинул с себя пальто, влез в предложенные тапочки и проследовал за хозяйкой. Окна небольшой гостиной выходили на Мытную. На первом этаже дома напротив висела вывеска «Три поросенка».

– Ты чего сразу к окну, – окликнул его Красков, – привычка автомобилиста?

– Ну да.

– Так ты же без машины.

– Так привычка же.

Нилов опустился в кресло напротив Краскова, развалившегося на диване. Инга вкатила в комнату сервировочный столик, на котором лежали полукругом на тарелочках нарезки из колбас различных сортов, ветчина, соленый огурец, соленый помидор, глубокая тарелка с горкой отварной, рассыпчатой картошки, в середине которой плавился кусочек сливочного масла. И все было усыпано кольцами красного репчатого лука, судок с холодцом и плоская квадратная тарелочка, на которой лежал мясной рулет, облитый каким-то рубиновым соусом. Венчал все это стеклянный графинчик с красным петухом внутри, полный замороженной водки.

– Однако, – сказал Нилов, – ты же сказал, что она искусствовед.

Красков засмеялся, довольный произведенным эффектом.

– Так красиво приготовить – это искусство. Высокая кухня, по-твоему, что?

– Особенно хорош петух, – сказал Нилов.

– Однако скуп ты, брат, на похвалу, – заметил Красков, вытаскивая стеклянную пробку из графинчика. – Сейчас мы этому петуху дадим глоток воздуха.

– Он не скуп, но справедлив, – сказала Инга, – потому что ничего особенного я не приготовила.

– Как это? А рулет?

– Это пустяки, это несложно, тем более что я его купила в кулинарии, но он вкусный.

– Могла бы соврать, никто бы не проверил.

– Врать не приучена, – улыбнулась женщина, и, обращаясь к Нилову, добавила, – а вы занимаетесь каким искусством?

– Я автомеханик, – сказал Нилов, – по профессии. А занимаюсь бизнесом уже давно, но все менее успешно. Тем не менее, я не чужд прекрасного.

– Видишь, как заговорил, – хмыкнул Красков, – ты мне лучше вот что скажи, ты водку пить будешь? А то виски с собой не взяли.

– Мешать не люблю, – неуверенно сказал Нилов, – хотя выглядит все заманчиво.

Далее, не говоря уже ни слова, Красков наполнил две рюмки.

– За знакомство!

– Вы искусствовед? – спросил Нилов у Инги.

– Ну что вы! Это какое-то всеобъемлющее понятие. Я всего-навсего художник по костюмам.

– Вот за это и выпьем, – предложил Красков, – я вообще люблю людей творческих профессий. Креативщики – моя слабость. Я сам изобретатель. Я рассказывал тебе, что я с ракетами придумал. Простейшая вещь, а ведь никому в голову не приходило.

Но Инга не дала ему развить тему.

– Кажется, ты хотел выпить за мою профессию? – ласково сказала она.

– За тебя! – сказал Красков, и они выпили.

– Ой, у меня там пирог сейчас сгорит! – воскликнула Инга и торопливо ушла на кухню.

– Еще и пирог, – сказал Нилов, – да ей цены нет.

– Не ерничай, – попросил Красков.

– Да я серьезно, это редкость – пирог и художник по костюмам.

– Еще полчаса, ладно? – напомнил Красков и разлил водку по рюмкам. – Вроде ничего водка, а?

– Солоноватая, «Кристалл» что ли?

– Не знаю, сейчас спросим.

Вернулась Инга, неся пирог.

– Это расстегай, – объявила она, водрузив тарелку в центр стола.

– Потрясающе, – сказал Нилов, – я восхищен. Господу богу угодны не дела наши, а намеренья.

– Спасибо, вы очень милый, это так приятно слышать.

– По-моему, я слышал от тебя это выражение, но с точностью до наоборот, – ревниво сказал Красков, – мол, угодны дела, а не намеренья.

– Это универсальный постулат, – нимало не смущаясь, ответил Нилов. – Я произношу его в зависимости от обстоятельств. Человек не виноват в том, что слова его расходятся с делом. Он раб обстоятельств. Человека надо подбодрить в любом случае.

– Вот мой друг спрашивает, что за водку мы пьем?

– Не помню, кажется «Посольская», – ответила Инга.

– «Кристалл», я так и думал.

В это время в кармане Нилова зазвенел, завибрировал мобильный телефон.

– Здравствуйте, – услышал он в трубке незнакомый девичий голос, – это Нина, вы сегодня приглашали меня на новоселье. Помните?

– Да, конечно, – ответил изумленный Нилов. Он допускал, что девушка ему позвонит, но не думал, что это произойдет так быстро.

– Вы меня хорошо слышите?

– Слышу плохо, но слышу, говорите.

Девичий голос пропадал, уносился, были слышны помехи.

– Я бы хотела воспользоваться вашим приглашением. Оно еще в силе?

– Конечно! Когда?

– Сегодня, сейчас, извините плохо слышно… – абонент недоступен, добавил механический голос.

– Ничего я перезвоню, – ответил ему Нилов, и добавил, глядя на Краскова и постукивая по часам. – Нам пора.

– Как пора? – всполошилась Инга. – А расстегай, вы же не попробовали. Женя, разве ты не останешься? Ты же обещал!

Красков виновато развел руками.

– Но пирог мы попробуем, – сказал он, – это я обещаю. Но бизнес, милая, пойми, надо решать вопросы. У нас еще очень важная встреча.

– Это с тем армянином, по поводу арбитражного суда?

– С ним, чтоб его, мери кунем, – в сердцах сказал Красков.

Последняя фраза прозвучала вполне достоверно. Он вызвал водителя по телефону. Съели по кусочку пирога, попрощались и ушли. На улице Красков сказал Нилову:

– Что же ты, злодей, за часами не следишь? Еще полчаса могли бы посидеть, пирога поесть.

– Ты лучше молчи, – возразил Нилов, – я из-за тебя взял грех на душу, соврал беременной женщине. Хорошо, что хоть ложь вышла половинчатой, у меня, в самом деле, возникли дела.

Водитель ждал их в мерседесе. Нилов сел на заднее сидение и набрал номер Нины. Слабые протяженные гудки с помехами, но она ответила.

– Это я, где вы находитесь?

– Понятия не имею, – жалобно сказала девушка, – но если вы за мной не приедете, я пропаду.

– Можно подробнее, детали, если можно. Улица, номер дома.

– Знаете, здесь домов нет, и довольно темно, какое-то шоссе.

«Вечер становится интересным», – запоздало подумал Нилов.

– У вас что-нибудь случилось? – спросил он.

– Нет, ничего особенного, просто я подумала, что вы можете приехать за мной. Простите меня.

– Я приеду, если вы назовете ориентир.

– А по зову сердца? – спросила Нина.

– Не волнуйте меня, – ответил Нилов.

– У меня топографический кретинизм, но ресторан, из которого я вышла, назывался «Сказка». Это за городом.

– Ждите, я вам буду позванивать.

– Что такое? – спросил Красков, прислушивающийся к разговору.

– Девица, о которой мы говорили, та, что была сегодня в твоем кабинете…

– Да ладно, уже позвонила? Ну ты орел. Прямо сердцеед. Казанова.

– Кто бы говорил. Это не у меня в каждом районе по жене.

– И чего она хочет?

– Ресторан «Сказка». За городом. Просит, чтобы я за ней приехал. Это по Дмитровке?

– На Ярославке. У него там дача в Некрасовке. Он всех своих телок в этот кабак возит. Видимо, поссорились. Он жаловался, что девка с гонором попалась. Неужели поедешь. Ты выпил.

– Как я могу не поехать. Я джентльмен. Ты же дашь мне машину с водителем.

– Еще чего, самому нужна.

– Манукян целыми днями твоей машиной пользуется, а я единственный раз попросил.

– Водителя могу дать, дашь ему потом на такси. А мне еще к Ольге ехать.

– Ты уже был сегодня у одной жены, по шариату каждой жене полагается один день. Нельзя троих в один день навещать. К тому же ты тоже выпил.

– У меня с этих проблем нет в Москве. В моем доме живет важный чин из ГАИ. А в области менты злые. Пользуйся моей добротой. Только до офиса меня довезите. Надеюсь, тебе повезет больше, чем банкиру. Петя, ты все понял?

– Да, Евгений Иванович, – отозвался шофер.

 

Девушка стоял недалеко от ярко освещенной автозаправки «Лукойл».

– По-моему, это она, – сказал Нилов шоферу, – тормози.

Опустил стекло, выглянул из машины и спросил:

– Далеко ли путь держите, сударыня?

Девушка повернула к ним строгое лицо, но, узнав, обрадованно воскликнула:

– Боже мой! Какое счастье! Неужели вы приехали?!

Нилов вышел из машины, впустил девушку и сам сел рядом.

– Послушайте, я вам так благодарна, – горячо сказала Нина, – не знаю, чем бы все это закончилось. Почему-то меня все принимали за проститутку.

– Немудрено, – заметил Нилов.

– Что со мной не так, – насторожилась Нина.

– Все так, просто в это время «ночные бабочки» выходят на промысел. Тем более что вы стояли у заправки. Это их территория. Удивительно, что к вам еще не применили меры физического воздействия.

– Простите, что я вас побеспокоила. Это была крайняя мера. Я честно пыталась уехать сама. Первый водитель предложил расплатиться натурой. Вторая машина оказалась милицейским патрулем. Я с такой радостью бросилась к ним, а они, даже не выслушав меня, предложили мне заплатить или убраться с заправки, иначе они меня заберут и запрут в обезьянник до утра. Сколько я натерпелась за эти три часа. Потом у меня стала садиться батарея, и я поняла, что, если не позвоню вам, то погибну. Какое счастье, что вы дали мне визитку.

– Успокойтесь, все хорошо, – сказал Нилов.

– Куда поедем? – спросил шофер.

– Домой, – отозвался Нилов.

Остаток пути проделали молча. Возле дома Нилов отпустил водителя, дав ему деньги на такси, и пересел на его место. Девушка безропотно следила за его действиями. Нилов запустил двигатель и сказал:

– Я могу довезти вас до ближайшей стоянки такси и оплатить вам дорогу. Сам не повезу. Время позднее. Я выпил. Менты сейчас будут тормозить на каждом перекрестке.

– А как же новоселье? Вы что же, передумали?

Нилов встретился с Ниной глазами, но прочел в них лишь любопытство. Она улыбалась.

– О эта непостижимая женская натура, – сказал Нилов, – ведь вы ни за что не собирались ехать ко мне. Но теперь в вас взыграл дух противоречия или уязвленное самолюбие.

– А вы опасный человек, – заметила Нина, – читаете мысли собеседника. Я не буду лукавить, то есть вы все правильно поняли.

– Не все, только то, что вы поссорились со своим кавалером. Надеюсь, ссора не оставит рану в вашем сердце.

– Какие старомодные обороты – кавалер, рана в сердце, – или это ирония? Вы смеетесь надо мной?

– Боже упаси, обороты старомодные, так ведь и я немолод. Мне на днях, буквально вчера, стукнуло 45 лет. А вам?

– Мне 23 года. Уже немало. Так значит, вы все поняли? И все равно поехали за мной? Почему?

– Я джентльмен. Мы знакомы, вы попросили помощи, как я мог отказать.

– Джентльмен – еще одно словечко. А знаете, я поеду к вам. Это недалеко? Я ведь могу уйти в любое время.

– Конечно, такси в Москве работает круглосуточно.

– Вы обещаете?

– Конечно, заяц трепаться не любит.

– О нет, не надо про зайца после пафоса старорежимных оборотов. У меня организмы тонкие. Такого перепада я не вынесу.

– Ничего ни поделаешь. Мой лексикон широк и объемлет все сословия. А как вы с банкиром общались?

– Я вас расскажу, если мы продолжим знакомство, но не сегодня. Ладно?

– Надо что-нибудь поесть купить, – предложил Нилов, – здесь недалеко на Красной Пресне есть Макдональдс, а также пиццерия. Можем заехать, купить.

– А ваш холодильник пуст?

– Напротив, забит до отказа. Но кто же будет возиться с готовкой в столь поздний час. Разве что яичница.

– А мне надо чем-то занять себя. Я хорошо готовлю.

– Тогда мы приехали, – сказал Нилов, выйдя из машины, обошел ее и открыл пассажирскую дверь.

 

В квартире он выгреб ключи из карманов, бросил на полочку в прихожей, сказал:

– Чувствуйте себя как дома, – и скрылся в глубине комнат.

Девушка не двигалась, дожидаясь его возвращения. Когда он показался, спросила:

– Я даже не поинтересовалась, вы женаты?

– Нет, – ответил Нилов, – да вы не стойте, проходите. Вот ванная, вот кухня, вот холодильник. Кажется, вы интересовались им, а не моим семейным положением.

– В вашем возрасте не быть женатым это странно. Вы не…

– Нет, ничего такого. Не голубой и не маньяк. Просто у меня тяжелый характер. Никто со мной не мог ужиться. Так получилось.

– Эта лестница куда ведет?

– В небеса. Шучу. На второй этаж, это пентхаус. Там у меня спальня, кабинет и моя любимая крыша. Я люблю крыши, как Карлсон.

– Он не любил крыши, он там жил. А живешь не всегда там, где нравится.

– Ко мне это не относится. Я всегда живу там, где нравится, и с тем, кого люблю. Здесь на первом этаже, как вы видите, кухня, гостиная и ванная.

– И вы живете один в этих хоромах?

– Да.

– Счастливый человек.

– Счастье – это безмятежность. А я отнюдь не безмятежен.

– По поводу моего спутника, – сказала Нина, – если человек проявляет себя неблаговидно один раз, неважно словом или делом, это не может быть случайностью. Я решила не встречаться с ним еще после первого свидания. Но он нашел какие-то слова, убедил меня. Вернее, я сама себя убедила. Но сегодня ситуация повторилась, поэтому я ушла. Когда мужчина кладет руку на колено малознакомой девушке, он на что рассчитывает? На то, что его энергетика сразит её в тот же миг?

Нилов засмеялся.

– Вам смешно, а мне было обидно.

Девушка продолжала стоять в прихожей.

– Знаете, – сказал он, – я вам скажу одну вещь. Не то чтобы я защищаю его, но если девушка принимает приглашение на ужин… Во Франции, например, это означает, что она готова лечь с мужчиной в постель. Но в России девушки считают иначе – что это их ни к чему не обязывает.

– Я готова с вами поспорить, только сначала давайте уточним: то, что я здесь сейчас, – это же не означает…

– Нет, у нас особый случай, простите, я без задней мысли это сказал.

– Вообще-то я сейчас должна уйти, и это будет правильно. Но любопытство сильнее меня.

Девушка скинула плащ и скрылась в ванной. Нилов подошел к барной стойке, сел на один из двух высоких табуретов. На лакированной ореховой столешнице лежала коробка сигар. Он взял одну, понюхал, обрезал кончик, но прикуривать не стал. Нина вышла из ванной, подошла к барной стойке, но с противоположной стороны.

– Чего изволите? – шутливо спросила она.

– Виски, – ответил Нилов.

– Будете пить?

– Да.

– Какая из них?

– Вот эта пузатая.

Нина поставила перед ним толстенный стакан и наполнила на треть.

– И курить будете?

– Если вы позволите?

– Вы у себя дома.

– Спасибо, – сказал Нилов, однако курить не стал, взялся за стакан.

– Ладно, – бодро сказала Нина, – где вы говорите холодильник? Здесь я вижу одни шкафы.

– За этой дверью, – показал Нилов.

– Как насчет салата? – спросила она, открывая холодильник и разглядывая его содержимое.

– Конечно, а где вы живете?

– В Чертаново, я снимаю комнату у одной бабушки, учусь в институте.

– В каком? На кого?

– Название вам ничего не скажет, это институт гуманитарный Натальи Нестеровой.

– Понятно, а что еще?

– Ничего, я все сказала.

– Но ведь что-то еще есть в вашей жизни. То, из-за чего вы оказались в компании с банкиром.

– Вы меня пугаете, – Нина повернулась к Нилову, держа в руках нож, которым она только что орудовала.

– Вы меня боитесь, это с ножом-то в руках?

– Почему вы так решили?

– Мне так показалось.

– Ну ладно. Я мечтаю сняться в кино. Все свое сознательное детство я посещала всевозможные драмкружки. У меня неплохие данные. Хотите, я прочитаю вам монолог Татьяны?

– Нет.

– Почему?

– Она мне никогда не нравилась. Но продолжайте.

– Теперь я уже все сказала.

– Но этот господин не киношник. А, понимаю, он обещал вас познакомить с кинорежиссёром, и вы ему поверили.

– Я не так глупа, как вы думаете. Его банк финансировал какой-то кинопроект. Он был куратором, как бы продюсер, он показывал мне бумаги. Хотя я его об этом не просила. Всем известно, что теперь главная фигура в кино не режиссер, а продюсер. Кстати, можете говорить мне ты.

– Почему же вы остановились на полпути?

– То есть?

– Всем также известно, что с продюсером надо переспать, чтобы получить роль. Думали, как-то обойдется?

– Я не знаю, что ответить, – вздохнула Нина, – мне стало противно, и я ушла. Я не буду изображать святую простоту. Где-то на задворках моего сознания было понимание того, что за все надо будет заплатить, и я готова была даже принести жертву ради мечты. Цель ведь оправдывает средства. В разумных пределах.

Говоря все это, она порезала мелкими кубиками ветчину и сыр, затем вымыла овощи, и теперь яростно кромсала их в тарелку

– Нет, – возразил Нилов, – никогда, ни при каких обстоятельствах цель не оправдывает средства. Более того, я скажу вам, что жертва всегда бывает напрасной. И я могу сейчас же доказать это. Ваш банкир одолжил у Краскова 100 долларов, чтобы сводить вас в ресторан. Продюсер, стреляющий сотню баксов, – это как-то неестественно.

– Зачем вы мне это рассказали?! Мне стало еще хуже и противней. Господи! Но какая же я была дура. То есть это был еще и обман. Никогда бы себе не простила. Но мне же не за что себя казнить. Я же не сделала это. Не смогла. Можно, я приму душ. Мне нужно смыть с себя все это.

– Конечно, там есть чистое полотенце.

Нилов показал сигарой.

– А дверь запирается изнутри?

– Естественно. Но она такая тонкая, ее ничего не стоит выбить ногой.

– Спасибо, что предупредили. Я чем-нибудь забаррикадируюсь изнутри. Кстати, салат готов.

– Спасибо, а вы?

– После душа.

Нилов проводил ее взглядом, придвинул к себе тарелку и стал ковырять в ней, выискивая кусочки ветчины и сыра. Разделавшись с салатом, взял бутылку, стакан и поднялся на второй этаж. Здесь он набросил на плечи свой махровый халат и вышел на крышу. На небе в прорезях облаков были видны редкие звезды. Закурил сигару, сел в шезлонг. Вспыхнул экран мобильного телефона. Нилов поднес трубку к уху и услышал голос Краскова:

– Слушай, извини, что так поздно, просто хотел удостовериться, что все нормально.

Нилов взглянул на часы, циферблат показывал половину первого ночи.

– Спасибо, друг, все в порядке. Она у меня.

– Звонил Кеша, очень он обижен на меня.

– А ты здесь причем.

– Как причем, твоя машина увезла его девицу, а мы друзья. Главное, я до сих пор не знаю номера твоей машины. А он знает.

– Ты скажи, что это Манукян увез ее на моей машине.

– Я уже сказал, что ему показалось, что он ошибся. Я так понял, что он не был уверен, поэтому не стал настаивать. Она у тебя?

– Да.

– Ну и как, надеюсь, не помешал?

– Да никак. Я сижу на крыше, курю. Она внизу, принимает душ.

– Значит, все еще впереди. Желаю удачи.

– Будь здоров.

Девушка отсутствовала довольно долго. Стрелка часов уже подбиралась к единице. В открытую дверь не доносилось звуков. Значит, она была все еще в душе. Нилов хотел было пойти проверить, постучать. Но отвлекся и в скором времени скрип ступеней выдал поднимающегося по лестнице человека.

– Э-эй, хозяин, где вы? – услышал он ее мелодичный голос.

– Я здесь, – отозвался Нилов, – на крыше.

– Вышли покурить? – показавшаяся в дверях девушка улыбалась. – Как здесь здорово!

– Я вижу, вам полегчало, – заметил Нилов.

– Это верно. Душ на меня всегда действует благотворно. Вода смыла все. Наверное, в прошлой жизни я была рыбой. А вы?

– Мы все в прошлой жизни были рыбами, если учитывать то, что жизнь вышла из океана. Я не верю в переселение душ.

– Жаль, а то мы могли бы поболтать об этом. А во что вы верите?

– Простудитесь, здесь прохладно. Тем более, что вы после душа.

– Мне это будет на руку. У вас такая шикарная квартира, что я бы не прочь поболеть здесь недельку другую. Вы будете ухаживать за мной?

– Для этого не обязательно болеть. Можете и так пожить. Места много. Да и салат мне ваш понравился.

– Я шучу, развеселилась больно. А вы?

– А я нет. Кто же шутит с такими вещами. Пригласить в гости, а потом сказать – шучу.

– Пожалуй, вы правы. Но все равно спасибо. Тем не менее, я пошутила. Но, как говорится, была бы честь предложена. А чем вы занимаетесь?

– Бизнесом – автосервис, магазин, производство.

– И как идут дела?

– Неважно.

– По квартире этого не скажешь.

– Вернее, идут все хуже и хуже, но рентабельность пока есть.

– Ну ничего, все наладится.

– Если не боитесь простуды, садитесь, – предложил Нилов.

– Спасибо, – Нина опустилась в шезлонг напротив.

Нилов укрыл ее своим халатом.

– Спасибо. Как же все-таки здорово здесь.

– Откуда вы, Нина?

– Из Донецка, я украинка.

– Странно, акцента почти нет.

– Да у нас кругом все русские. Откуда же акценту взяться. Хотя я могу нарочно. Та с Донецка же я, – произнесла девушка южнорусским говором. – Ну как?

– Похоже, но не очень. Родители есть?

– Конечно, правда, они в разводе.

– Кто они? Там живут?

– Увы, нет. Там осталась бабушка. С моим младшим братом. Мама торгует кожаными вещами в Турции. А папа слесарит где-то здесь, в Москве. Но я с ним не вижусь.

– Грустно все это, – заметил Нилов.

– Да нет, нормально. Летние каникулы я провожу у мамы на море. А с отцом я и в Донецке не очень виделась.

– Почему?

– Когда я поступила в институт в прошлом году, я пришла к нему и сказала, что вуз платный, на что он мне тут же заявил, что не собирается платить за учебу. Знаете, я даже рта открыть не успела. Я была ошарашена.

– И что в итоге?

– В итоге платит мама, но я тоже зарабатываю. Я в базе данных одного модельного агентства. Они звонят, когда бывают выставки, я там хожу, рекламирую то, о чем выставка, раздаю буклеты. Знаете, я бы выпила чаю. Как-то я, действительно, продрогла.

– Ты же знаешь, где кухня.

– Ладно. А вам принести чаю?

– Нет, спасибо. Кстати, уже поздно. Ты не хочешь спать?

Вопрос оказался сложным для девушки.

– Простите, – сказала она, – я бы хотела уточнить, что вы вкладываете в это слово?

Нилов ответил:

– Знаешь, на будущее. Я употребляю слова всегда в прямом смысле, не в переносном. Если бы я имел в виду секс, я бы предложил секс. Я предложил сон. Диван, постель, сон…

– Спасибо за прямоту, – поблагодарила девушка. – Теперь я буду знать, как себя вести с вами. И где же все это находится?

– Там же, внизу. Если ты обратила внимание – у меня американская кухня, совмещенная с гостиной. Там есть диван, он раскладывается. И в нем же есть постель, она чистая.

Девушка вновь задумалась.

– Вы знаете, я все-таки поеду домой. Спасибо вам.

– Не доверяете, мамаша. Напрасно. Но я не могу тебя доверить таксисту в два часа ночи. Так что выбор невелик. Либо ты ложишься внизу спать на диване, я до утра все равно вниз не спущусь. Либо мы сидим на крыше и до утра пьем и разговариваем. Выбор за тобой.

– Сидим до утра и разговариваем. До открытия метро осталось каких-то 5 часов. Я вернусь.

Таня отдала халат и ушла пить чай. Когда Нилов, спустя час, спустился вниз налить себе еще виски, она спала на диване, одетая. Нилов укрыл ее пледом, плеснул в стакан виски и вернулся на крышу додумать какую-то важную не дающую ему покоя мысль. Вдруг спохватившись, он проверил телефон и обнаружил несколько сообщений от маклера. За поздним временем Нилов не стал перезванивать, да и сказать ему было нечего.

 

Он просидел на крыше почти до утра, затем, держа обещание, не спускаясь вниз, прилег ненадолго у себя в кабинете, мгновенно заснул и так же мгновенно проснулся. Этот короткий сон подействовал на него благотворно, как на Штирлица. Надо было проведать девицу, но, взглянув на себя в зеркало, понял, что в таком виде не стоит показываться на глаза молоденькой девушке, надо проявить милосердие к гостье. Ибо сказано: может случиться так, что при пробуждении ото сна вид у самурая будет неважным. Тогда следует слегка нарумянить лицо.

Решил принять душ, однако не удержался, и полез в джакузи. Лучшего средства привести себя в порядок не было. Когда он выключил режим массажа, послышался стук в дверь и голос: «Эй, вы живы?». Нилов не успел ответить, соображая. Вопрос был глуповат. Дверь приоткрылась, и девушка осторожно заглянула внутрь. «Эй, вы живы?» – повторила она. Пар и пена мешали ей разглядеть.

– Заходи, не бойся, – сказал Нилов. – Как приятно увидеть с утра пораньше интересную девчонку. Только вопрос странный.

– Живы. Ну, слава богу.

Она открыла дверь пошире, но входить не стала.

– Извините, что помешала. Ничего не странный. Мужчины вашего возраста в группе риска. Часто умирают – в бассейне, в сауне, опять же в джакузи. После ночных возлияний.

– Кроме возлияний ночных предполагается еще бешеный секс, – ответил Нилов. – А у нас ничего не было. Начала за здравие, а кончила – за упокой.

– Почему за упокой. Вы же живы, слава богу.

– Когда я тебя увидел, у меня улучшилось настроение. Но ты заговорила про возраст и все испортила. Откуда ты все знаешь?

– Подруга в медицинском, санитаркой подрабатывает. Это у вас джакузи?

– Да, хочешь – залезай.

– Нет, спасибо, – ответил Нина и, не дожидаясь вопроса, пояснила: – Мы чужие люди. И вдруг я полезу к вам в ванную. Это пошло. Как в фильмах класса Б.

– Но что тебе за печаль, если я отдам богу душу в ванной, раз мы чужие.

– Знаете, мало радости оказаться в чужой квартире с умершим хозяином. Мне проблемы совсем ни к чему. Раз вы живы-здоровы, то я пойду. Спасибо за все.

– Ты завтракала?

– Нет.

– Может, приготовишь завтрак. Пожалуйста. Вместе позавтракаем, а потом ты пойдешь. Или ты торопишься?

– Да нет, не тороплюсь. Ладно.

Дверь закрылась. Она не была дешевкой, и это было приятно. Нилов вылез из ванной, оделся и пошел вниз. Нина пила кофе и встретила его призывным взглядом.

– Что у нас на завтрак? – поинтересовался Нилов.

– Хлеб, гренки, масло, сыр. И я сварила два яйца – одно всмятку, другое вкрутую. На выбор. Не знаю, что вы любите. Вам налить кофе?

– Да, спасибо.

– Я вообще-то давно встала. Хотела сначала уйти, оставив записку. Но потом решила дождаться вашего пробуждения.

– Убедиться, что я жив.

– Не только, это я потом забеспокоилась. Я слышала шум воды, а потом тишина. Ну, вообще, мало ли, что-нибудь пропадет, а вы на меня подумаете.

– Ты очень разумная девушка.

– По мелочам возможно. А в серьезном – нет. Если вспомнить мое вчерашнее приключение. Вы смеетесь. Поехать с одним мужиком в загородный ресторан, заночевать у другого. Это счастье, что все обошлось. Знала бы моя мама, в какие приключения я…

– А у тебя есть парень?

– Я бы не хотела отвечать на этот вопрос.

– Я не собираюсь читать тебе мораль.

– В этом предложении уже упрек.

– С логикой тоже все в порядке.

– Да я вообще сплошь из достоинств состою. Странно, что до сих пор не замужем. Но это я шучу. Я карьеру хочу сделать. Актрисой стать. А замуж выйдешь, кранты.

– Иначе говоря, ты допускаешь добрачную связь?

– Я современная девушка.

– Почему же отказалась от джакузи?

– Пожалуй, оставлю этот вопрос без ответа.

– Ладно, я вижу, что ты девушка с правилами. Я все-таки спрошу. Я хочу понять, мне дела нет до твоей морали. Но ты поехала с этим типом в загородный ресторан. Ты ведь не дура, могла предположить, чем это кончится, эта поездка.

– Из правил бывают исключения. И, наверное, я все-таки дура. Но очень везучая. У меня есть парень. Отвечаю на ваш вопрос. Он спортсмен. Говорит со мной о футболе. А я хочу говорить об искусстве, о театре. Он высокий, сильный…

– Ладно, – прервал ее Нилов, – не надо расписывать достоинства моего соперника, у него и так большая фора в виде разницы в возрасте. Значит, вечером идем в театр.

– Правда? – оживилась девушка. – А какой спектакль.

– Понятия не имею. Какая разница.

– Ну ладно, на ваш вкус.

– Никакого вкуса. Я куплю то, что предложит билетер.

– Хорошо. Спасибо за завтрак. Мне пора домой, а потом в институт.

– Ладно врать, какой институт? Сегодня суббота.

– Черт, действительно, как-то я из времени выпала. А вы сейчас куда?

– Обратно в джакузи.

– Счастливый.

– Могу разделить с тобой это счастье. Я не жадный. Гарантирую неприкосновенность. Ты можешь быть спокойна. Уж если я за ночь тебя не изнасиловал, то утром и подавно не сделаю этого.

– Ну знаете, это все-таки разные вещи. Ночевать у малознакомого мужчины и принимать вместе с ним ванную.

– Нет, не так. Ключевое слово здесь – малознакомый мужчина. Если обошлось в первом случае, то обойдется и во втором.

– А что вам за радость, если у нас все равно ничего не будет.

– А разве умозрительное не в счет? Я буду тобой любоваться. Это будет плата за гостеприимство.

– Может быть, вы эксгибиционист.

– Нет, милая, я гедонист.

– Хорошо, я согласна, – неожиданно сказала Нина. – Только чур я первая залезу.

– Ни в коем случае. В этом весь смысл. Но ты можешь вылезть последней.

– Нет. Ни за что. Я первая, – сказала Нина.

– Ладно.

– Что-то быстро вы согласились, – подозрительно сказала девушка.

– Чтобы получить целое, надо отдать часть.

– И что в нашем случае целое?

– Не волнуйся. Я гарантировал неприкосновенность. А заяц, как известно, трепаться не любит. Принять ванну с молодой девушкой, разве этого мало, это есть целое. Друзья лопнут от зависти. Хотя их у меня не очень много.

– Ладно. Я пошла, а то передумаю. Вы всем будете рассказывать?

– Через одного. Там все есть, – сказал ей вслед Нилов, – пена, соли мертвого моря.

– А живой воды у вас нет? – спросила Нина и добавила с лестницы: – Я разберусь.

«Интересный оборот, – сказал себе Нилов. – И кто бы мог подумать». Покойный Валера утверждал, что, оставшись наедине с женщиной, следует предложить ей секс. И вовсе не потому, что она может согласиться. Ее может оскорбить ваше предложение. Но если вы не предложите ей секс, это оскорбит ее гораздо больше. Ее женская натура будет уязвлена. Мужчина обязан так поступить, даже рискуя получить пощечину. Нилов выждал 15 минут и поднялся наверх. Пена закрывала девушку по самую шею. Глаза ее были закрыты.

– Ну как, – спросил Нилов, – божественная Афродита?

– Это блаженство, – ответила Нина, – вот к чему стремилась моя душа.

– Вы позволите?

– Вы здесь хозяин.

Нилов положил телефон на столик рядом с джакузи, разделся и забрался в ванную, устроившись в противоположном углу.

– Не горячо? Я воду на свой вкус набрала.

– Нормально, – Нилов сел поудобнее, задев при этом ногу девушки, отчего она сразу открыла глаза. – Извини, я нечаянно. Может быть, шампанского?

– Ни в коем случае. Вы назвали меня Афродитой. Это потому что я в пене?

– Ты удивительно догадлива.

– Не издевайтесь. Я просто путаю Афродиту с Артемидой. Решила уточнить. Значит, мы сейчас в Древней Греции.

– Нет, мы в Древнем Риме. Римские патриции все вопросы решали в термальных источниках. А греки пили вино, разбавленное, и обжирались, возлежа на диванах. Включи режим рециркуляции, это слева от тебя кнопка.

Девушка потянулась и нажала на кнопку, явив при этом нежное полушарие, покрытое хлопьями пены и розовый сосок. Спохватившись, она закрыла грудь рукой, затем погрузилась в воду. Забурлила вода.

– Это вы нарочно? – укоризненно сказала она.

– Не без этого, – не в силах сдержать смех, сказал Нилов. – Но кнопка, действительно, рядом с тобой.

– Я сейчас уйду, – обиженно сказала Нина.

– Тогда я увижу все остальное.

– Тогда я останусь.

– У тебя прекрасная грудь, зачем прятать такую красоту. Это глупо.

– Вы думаете?

– Я уверен.

– Тогда я могу сесть повыше.

Она приподнялась, показав грудь.

– Можно не отворачиваться?

– Можно. Чего уж теперь. Вы мазохист? У нас же ничего не будет.

– Я гедонист.

– Ах да. Я и забыла.

Раздался звонок. Нина скрылась в воде.

– Это всего лишь телефон. Не бойся. Если это твой финансист, можно скажу правду?

– Какую правду?

– Что я принимаю с тобой ванну.

– Ни в коем случае. Вы с ума сошли?

Нилов сделал успокаивающий жест и поднес трубку к уху.

– Алло, шеф, доброе утро. Вас ждать сегодня? – Это была Наталья.

– А почему ты на работе? Заказ?

– Как почему, это только у мусульман пятница выходной день, а у нас рабочий.

– Так что, сегодня пятница? – Нилов взглянул на Нину, открывшую рот от удивления. – А я думал суббота.

Нина схватилась за голову.

– Я принимаю ванну.

Нина сделала страшные глаза.

– Пришел какой-то мужичок, – продолжала Наталья. – Он сказал, что представляет фирму, которая купила здание, в котором мы арендуем помещение. Просит освободить. Как-то все это не вяжется одно с другим. Что мне делать. Платить за аренду или не платить. Может, вы приедете?

– Зачем платить, если нас выселяют. Нет худа без добра. Я, наверное, не приеду. Раз уже решил, что сегодня суббота, пусть будет суббота.

– Вообще-то я хотела с вами поговорить.

– Говори. – После короткой паузы Нилов подсказал: – Ты увольняешься?

– Да. Как вы догадались?

– Почувствовал. Сколько ты можешь отработать?

– Как положено, две недели. Простите меня, почему-то чувствую себя полной свиньей, вы остаетесь совсем один. Мне предложили хорошее место.

– Я понимаю. Все нормально, не переживай.

Нилов дал отбой, положил трубку.

– Какие-то проблемы? – участливо спросила Нина.

– Какие могут быть проблемы у человека, принимающего ванную с красивой девчонкой.

– Мне нравится ваш оптимизм. Но вы меня обманули. Сегодня пятница.

– Невольно. Ночь длилась слишком долго, много событий. Все смешалось. Вчера я смотрел дом, выставленный на продажу одной моей старой знакомой. То есть это случайность. Совпадение. Она не знает. У нас был роман, очень давно.

– Как интересно. Но как вы меня сбили с толку.

– У тебя тоже много событий?

– Пожалуй. Хороший дом?

– Дом как дом. Старый, генеральский. Главная ценность – огромный участок и недалеко от Москвы.

– Значит, дела идут все же не так плохо, раз вы дом покупаете?

– Плохо в моем понимании, не в твоем. Кстати, тебе нужна работа? – спросил Нилов.

– Конечно, желательно в кино.

– У меня освобождается место офис-менеджера. Оклад 20 тысяч рублей, неполный день.

– А что делать?

– Звонки, факс, накладные.

– Я примерно столько и зарабатываю на выставках, но все равно спасибо.

– Тебе точно работа не нужна? Менеджер увольняется. Подумай.

– Спасибо.

– Может быть шампанского?

– Шампанское с утра пьют аристократы или дегенераты, – весело ответила Нина.

– Это ты помнишь. Но в нашем случае все-таки первое. Так да или нет.

– Ну правда, рано же еще для шампанского. Это извращенство – пить с утра, да еще в будний день.

– Мы уже решили, что сегодня суббота.

– Ладно, эх, была не была. Пусть счастье будет полным. В самом деле, ну что за джакузи без шампанского. Далеко оно?

– Не очень. Видишь тот ящик? Это мини-бар.

Нилов без стеснения встал, девушка при этом закрыла глаза ладонью. Достал шампанское, два бокала и, выстрелив пробкой и наполнив бокалы игристым вином, вернулся в воду.

– Можешь открывать глаза.

– Кажется, я совершаю роковую ошибку, – сказала Нина, беря в руки протянутый бокал. – Но противиться соблазну не могу. Вы как сирена, а я – Одиссей.

– Привязать тебя? – спросил Нилов.

– Нет! – испуганно воскликнула девушка.

– Я шучу. Успокойся.

– Вы все шутите. А я уже лежу голая в ванной и пью шампанское, вместо того, чтобы сидеть в институте и слушать препода. Вы меня гипнотизируете.

– Ты сама заговорила про Одиссея. Чтобы противиться сиренам, он приказал привязать его к мачте. Потом, правда, умолял, чтобы его развязали. Давай, чтобы ты успокоилась, вспомним Сократа. Это мой любимый персонаж из истории. Как-то он провел ночь с самой красивой гетерой Афин, они так, как мы, лежали рядом, пили вино, слушали музыку. Она предлагала ему себя, но у них ничего не было.

– Почему?

– Странно, да? Ты тоже так считаешь?

– Вы к чему клоните?

– Ни к чему. Мы просто разговариваем. Пей, – Нилов подался к ней, чтобы чокнутся бокалом,

– За что пьем?

– За то, чтобы ты стала киноактрисой.

– Спасибо. Холодное и вкусное.

– Так ты любишь театр?

– Да. А вы?

– Я спокоен к нему. Мне нравится атмосфера, минимум быдла, буфет опять же. Театр без буфета – не театр. Театр начинается с буфета.

– Театр и буфет, вы опять шутите?

– Нисколько. Это у меня еще с советских времен осталось. В театральном буфете было то, чего не было в магазинах. Выпить рюмку грузинского коньяка в антракте. И закусить осетриной горячего копчения. Кто же без этого спектакль смотреть станет. Кстати, какой последний спектакль ты видела?

– Мудреное название, трудно выговорить. Но я попытаюсь. «Гильденстерн и Розенкранц мертвы». По Шекспиру.

– Это Том Стоппард, но, действительно, по Шекспиру. Выжимки из него. Этот драматург ловко насобачился стричь купоны с великих, и продавать как собственное творчество.

– Так вы значит видели? А мне понравилось.

– Я не видел, но читал пьесу. Это тенденция современного искусства. Ремейки и ремиксы.

Зазвонил телефон, на этот раз Нинин.

– Как мне быть? – спросила девушка.

Джинсы лежали на столике у двери.

– Я не догадалась положить телефон рядом. А-а, не буду отвечать.

– А вдруг это важный звонок.

– Отвернитесь.

Нилов повернул голову, но через минуту, когда девушка уже говорила по телефону, вернулся в исходное положение и смог по достоинству оценить стройность ее фигуры.

– Да, да привет. Не знаю, сейчас занята. Давай попозже поговорим.

Она дала отбой и укоризненно посмотрела на Нилова.

– У меня просто шея затекла, – сказал Нилов в свое оправданье. – Но ты так хороша, что закрывать такое тело преступление.

Нина вернулась в воду. Нилов видел, что она с трудом удерживает улыбку.

– Кто звонил – финансист или футболист?

– Все вам нужно знать.

– Меня забавляет твоя стыдливость.

– Что же взять с провинциалки? Вы, наверное, привыкли иметь дело с продвинутыми девушками, раскрепощенными.

– Не в этом дело. Ты же модель, хочешь сниматься в кино.

– Нет, это разные вещи. Это работа. Мне за нее деньги платят. И… мы обычно не раздеваемся догола.

– Кроме шуток, представь себе, что я режиссер или нет, режиссер сейчас ничего не значит в кино. В отличие от театра, где он царь и бог. Сам себе и режиссер, и драматург, и директор. А кинорежиссер сейчас ноль, зеро, пустое место. Театральный режиссер ставит все, что захочет. А кинорежиссер – то, на что дадут деньги. Снимает тех, на кого покажут. Представь, что я продюсер.

– А вы продюсер?

– Потенциальный. Почему бы и нет. Сколько стоит снять фильм?

– Сто тысяч долларов. Это минимум для телевидения. Осилите такой бюджет?

– Моя машина стоит ровно половину.

– К чему вы клоните, чего добиваетесь?

– Не того, чего добивается Коля Остен-бакен от польской красавицы. Я добиваюсь от тебя того же, чего Сократ добивался от своих земляков. Создаю ситуацию, чтобы узнать, как ты поступишь в ней. Итак, ты долго добивалась встречи с продюсером, от которого зависит твоя роль. А он говорит, что у него всего двадцать минут свободного времени, но он собирается провести его в джакузи. Как ты…

– Да я уже в джакузи, – перебила его Нина, – разве вы не видите?

Нилов засмеялся. Он подлил шампанского в бокалы.

– Мне не надо, оно мне уже в голову ударило.

– Это заметно.

– Почему?

– Ты становишься остроумной.

– Это что, послушали бы вы, как я со сверстниками зажигаю. Вас стесняюсь.

– Времени у нас много, скоро совсем привыкнешь ко мне. Римляне весь день проводили в термах.

– Значит, обедать мы тоже будем в джакузи.

Нилов опять засмеялся. Он вновь дотронулся до ноги девушки

– Что это? – спросила Нина, глядя ему прямо в глаза. На ее щеках проступил румянец.

– Это моя рука, – спокойно ответил Нилов.

– Однако у вас руки, как у Никулина в «Кавказской пленнице». Помните, он скреб пятку, не сгибаясь.

– Помню, только он скреб свою пятку, а я – чужую.

– Что вы собираетесь делать?

– Массаж стоп, обыкновенный китайский массаж.

– Может быть не надо, – жалобно сказала Нина.

Но он, не слушая возражений, взял в руки ее ступню и принялся массировать.

– Вы демон, – тихо произнесла девушка, закрывая глаза от удовольствия. – Вы меня соблазняете. Говорите одно, а делаете – другое. Это лучше, чем секс, – добавила она через некоторое время.

Нилов вновь засмеялся.

– У тебя есть опыт?

– Небольшой, но печальный.

– Иди ко мне, – сказал он.

– Зачем?

Нина смотрела на него затуманенным взглядом.

– Массаж шейно-плечевого отдела.

Он притянул девушку за руку к себе, повернув так, чтобы она сидела теперь к нему спиной, и он стал массировать ее плечи. Она застонала от удовольствия. Затем Нилов взял мочалку и стал водить по ее спине.

– На этом все, – сказал он, – чаевые приветствуются.

– А вы такой накачанный, несмотря на возраст, – с уважением сказала Нина. – И массаж делать умеете. Спортом занимаетесь?

Он выпустил из рук мочалку и провел ладонями вдоль ее тела, коснувшись пальцами мягких грудей. Она не делала попытки изменить положения. Затем сказала:

– У меня нет с собой денег для чаевых.

Нилов еще раз провел ладонями вдоль ее спины. На этот раз взяв обе груди в ладони. Нина не сделала попытки высвободиться. Тогда он повернул ее к себе. Глаза были закрыты. Нилов приник к губам девушки, но не поцеловал, просто дотронулся губами.

– Прощальный поцелуй был так долог, – сказал он, отстраняясь.

– Почему же прощальный? – распахнув глаза, произнесла девушка.

– Я обещал, но твой вопрос вселяет надежду в мое одинокое сердце.

– Не говорите так красиво, могу обронить слезу, я очень сентиментальна. Можно личный вопрос? Почему вы до сих пор не женаты?

– Дело в том, что я остановился во времени.

– Извините за прямоту, но вы и выглядите на свои 45 лет.

– Спасибо, добрая девочка. Но я не себя имею в виду.

– То есть?

– Не свой возраст. А возраст своей подруги. Ей не может быть больше 25 лет. В этом смысле я, как Гумберт Гумберт

– Вот как. Значит, у меня есть еще два года.

– Это много.

– А в театр мы пойдем? Или в этом уже нет необходимости.

– Непременно пойдем. В какой ты хочешь? В большой или маленький?

– Вообще-то не маленький, а Малый. Но я хочу на Таганку, там идет «Мастер и Маргарита».

– Смотреть безумные пляски под управлением Любимова, тогда уж лучше на Аллу Сигалову сходить.

– Но мне нужно заехать домой.

– Зачем? Отсюда поедем.

– В джинсах? Вы с ума сошли? У меня есть вечернее платье, от Манукяна, между прочим, никак не могу вывезти его в свет.

– Армянин что ли?

– Кто?

– Как кто? Манукян?

– Не знаю, вообще-то дизайнер такой французский.

– У моего приятеля адвокат Манукян, бакинский армянин.

– Не думаю, что они родственники.

– Ладно, тогда встречаемся на Пушкинской, у Макдональдса в 18.00.

– Ок! Тогда я в душ, а потом домой.

– Я тебя провожу.

– Куда, домой? Не надо.

– Тогда в душ.

– Тем более не надо. Я знаю, чем это кончится.

– Как ты плохо обо мне думаешь.

– Научена горьким опытом.

Схватив одежду, девушка скрылась в душе.

 

После ее ухода на Нилова вдруг накатила грусть, хотя никаких причин для этого не было. Он позвонил в театральную кассу, заказал билеты. Потом лег и проспал тяжелым сном несколько часов. Когда проснулся, стал готовиться к походу в театр. Звонок маклера застал его в гардеробной комнате.

– Добрый день! – сказал он. – Не могу никак до вас дозвониться.

– Простите, был очень занят.

– Что вы решили? – спросил маклер и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Должен признаться, вы оказались правы. Как это ни странно, на самом деле продавец – женщина. Но дача стопроцентно генеральская, ее отца. Я обрисовал ей вас. Заочно вы ей уже симпатичны. Это хорошо, потому что некоторым она отказала, даже не встречаясь. Все документы готовы. Если вы решили купить, то дело за малым. Я почему так говорю. Тороплю вас с ответом. Есть еще желающие, но хозяйка тянет резину, потому что они быковатые, ну из этих, знаете, пальцы врастопырку. И еще, кроме них есть покупатели, но те торгуются, просят десятку скинуть. Так что – дело за вами.

– Знаете, – помедлив, ответил Нилов, – мне очень жаль. Но я вынужден отказаться от этого дома. Извините, что отнял у вас время.

– Да ну что вы, – маклер ничем не выдал своего разочарования. – Вам не за что извиняться. Это моя работа. А другие варианты будете смотреть? Да? Тогда я подберу несколько и позвоню. До свидания.

– До свидания.

Нилов положил трубку. Одним из любимых выражений Хельги было следующее: принесенная жертва всегда бывает напрасной. Нилов много раз на собственном опыте убеждался в ее правоте. Но сейчас в его власти было опровергнуть этот афоризм. Хотя бы по отношению к его автору. Хельга ушла от него пятнадцать лет назад, чтобы остаться в его памяти привлекательной женщиной, а сейчас ей пятьдесят семь. Было бы жестоко сделать сейчас принесенную ей жертву напрасной. «Ах, витязь, то была Наина...».

Он снял с вешалки первый попавшийся костюм и стал одеваться.