Валерий КУЗНЕЦОВ. ЧТО ЖЕ ЗА УТРО ТАКОЕ… Поэзия

 

Валерий КУЗНЕЦОВ

ЧТО ЖЕ ЗА УТРО ТАКОЕ…

 

ПОСЛЕ БУРИ

В трёх километрах к юго-западу от Касимова
прошёл ураган, необычайный для наших мест.
От штормового ветра пострадал сосновый бор
Касимовского лесничества.
                              Из сообщения районного радио

Какой угрюмый вид предстал глазам!

Томило все в картине разрушенья:

Земля казалась мачехой стволам –

Хватали воздух в ужасе коренья!

 

Сочилась с пней янтарная смола…

Как терпок дух соснового кладбища!

Какая сила яростно смела

Лесных зверей шумящее жилище?

 

Глаза слепила яркая лазурь,

Дивило безобразие покоя…

Кто мог помыслить о возврате бурь,

Кто бы сейчас решился на такое?

 

Но я-то знал, как призрачно оно,

Надмирное минутное молчанье,

Как часто в нём самом заключено

И тёмное таится содроганье! –

 

И если грянет – выдержим ли мы.

Или, как сосны в гибельную пору,

Невзвидим света из ревущей мглы

И не найдём, и не дадим опоры?!

 

* * *

Жизнь выбилась из колеи домашней

На колею стальных дорог,

Чтоб дня грядущего вчерашний

Загородить уже не мог.

И сквозняки степей и кущи,

И очертанья близких мест

Слились в один быстротекущий,

Один нечаянный разъезд.

Но что бы там ни намелькало

Огнями дальних городов,

Она со мной, полынь Урала –

Трава скитаний и трудов.

На обожжённых склонах лета

Родных небес впитала синь,

Она бледнеет до рассвета

И поит свежестью, полынь…

Она горчит извечно новой

В чертах изученных лица

Приметой родины суровой,

Невыразимой до конца.

    

На СТЕПНОМ РАЗЪЕЗДЕ

Глухой разъезд. Весенняя пора.

Дымится путь, что был вчера завьюжен,

Двоится сад в прозрачно-жёлтых лужах…

Куриный бред со всех концов двора…

 

Какая даль! Как сердцу не забыться,

Как не смешать с весенней явью сон!

На горизонте – медленные птицы,

Громадные… с походкою ворон…

 

Свет, всюду свет! Душа в тиши устала,

И целый день в немую даль зашит,

Пока на миг обвальный гул состава,

Как сон во сне, твой слух не оглушит.

 

ЯНВАРЬ 1945-го

Казачье предместье. Рассвет

Сочится в закрытые ставни…

Ты мальчик, ты юный, недавний –

Тебе ещё возраста нет.

Но есть за ночь выпавший снег,

Есть клён посреди палисада,

Есть мама.
                    Другого не надо,

Не знает мальчишеский век!..

 

Белей госпитальных бинтов

Сугробы январского снега,

Как будто он вовсе не с неба –

Из детских и розовых снов.

Ты мальчик, и нос не дорос

До поздних военных метафор,

И всё же, мой будущий автор,

Ты жил в эту зиму всерьёз.

 

Выходит, смогли осветить

Январь голубые сугробы –

Теперь, через годы, попробуй

Нечаянно это забыть!..

Они растворились в крови:

И солнце, и скудные чащи,

И сводки «Последнего часа»

Как голос Отчизны: – Живи!

 

* * *

Ветром повеяло с поля –

Как посвежело в окне!

Всё и событье, не боле –

Что же так радостно мне?

 

Это с уральских откосов –

Давних заимок души –

Снова пора сенокоса

Вторглась во все этажи!

 

Дух чабрецовой прохлады

К ночи сильней и пьяней.

Много ли памяти надо,

Если далёкое с ней!

 

Если негаданной ночью

Ожило все, что люблю…

Родины запах молочный,

Всё исцеляющий, пью.

 

* * *

Дикий ветер над стенами дома

Над степною весенней землей.

Неизвестности сладкой истома,

Разжимаясь, летит надо мной.

 

Что за сила в ночном исступленье,

В мокром запахе снега и трав!

Стонут балки и рвутся крепленья,

Жду чего-то, всю волю собрав…

 

И душа непонятным объята,

Позабыты былого следы,

Словно всё, что в ней было когда-то,

Напряглось в ожиданье беды.

 

Этот ветер нелёгкой свободы,

Дикий ветер, сметающий смерть!

И страшусь я его непогоды,

И влекусь я в его круговерть!

 

ПОСЛАНИЕ ДРУГУ

                   Владимиру Леоновичу

Я пишу тебе в Николу,

Где не только учишь ты –

Ты и сам проходишь школу

Той последней простоты.

 

Так близка мне эта доля –

Плещет память через край:

Жил в Николе тихий Коля.

Коля, Коля… Николай…

 

Как по всей России сёла,

По сердечной простоте

Эти древние Николы

Светят в снежной темноте.

 

На ветрах безумий века,

Посреди его гримас

Чудный пламень человека

В русских далях не угас.

 

И родной свободой дышит,

Тёмной силой не смущён,

Летописец пишет, пишет,

Пишет всё, что видит он…

 

Славен бедами своими,

Лучшей доли не зови.

Так непросто жить во имя

Человеческой любви!

 

Бедным даром будь доволен –

У тебя-то ведь добра,

Кроме родины да воли –

Ни кола и ни двора.

 

* * *

Вы никогда не проезжали

По склону гаснущего дня,

Когда синеющие дали

Так незаметно увядали,

Багровым отблеском маня?..

Когда в вечернем полусвете

Кружатся белые поля

И провода, и рельсы эти,

А километры сонно метят

Откосы в зарослях былья?..

И ты летишь туда, где не был:

За грань снегов, за край земли,

Где разлилось степное небо

В мартенах огненной зари.

Где думы радостней и резче –

Ведь разогнав ночную тень,

Там в муках плавится прошедший,

Чтоб родился грядущий день!

И ты твердишь своё: «Надейся!

Душа не все ещё смогла!»,

Пока закатных бликов рельса

Не поглотит ночная мгла…

 

* * *

И вечереет, а – светает

Над всей землей, над всей водой –

Как будто дым кизячный тает

Рекой молочно-голубой.

 

Свет всею поймой верховодит,

И в осиянном далеке

Плывут века и половодья

И хлопья пены по реке.

 

Весна моя! Твоей любовью

Душа всегда была полна.

Зачем такою плещет болью

С верховьев мутная волна?

 

Боль мимолетна и случайна –

Ведь над водой небесный свет,

Которого без вешней тайны

В природе не было и нет.

 

ПОСЛЕДНЯЯ ПЕЧАЛЬ

Есть бытие; но именем каким
Его назвать? Ни сон оно, ни бденье...
                          Евгений Боратынский

Брошусь навзничь на поле, на воле
На просвистанном ветром холме.
Пережившему радость и горе,
Море света откроется мне.

И кузнечик, гуляка-кудесник,
Всё узнавший о звёздных мирах,
Запоёт мне ковыльные песни,
На скрипице своей заиграв...

Всё развеять, что было дороже,
До конца по волнам ковыля –
И подняться над правдой и ложью,
Смысл последний понять бытия,

Чтоб не думать о жизни отныне
И вот так, до скончанья веков,
Видеть жёсткие стебли полыни,
Слушать медленный гул облаков...

 

* * *

По бесфонарной улице,
В конце которой лес.
             Глеб Горбовский

Вот избы деревянные,

Наличники в смоле –

Края обетованные

В безлесной стороне!

 

И сердце разволнуется

И станет ждать чудес,

Когда пройдёшься улицей,

В конце которой лес.

 

В конце которой кочеты

В зарю загомонят,

И – хочешь иль не хочешь ты –

Зарей заполонят.

 

Поманят дали чистые

Под свой зелёный кров,

Когда дымки смолистые

Потянут со дворов.

 

Здесь время начинается –

Его река полна.

И дни летят, срываются

Песчинками со дна.

 

За всё оно расплатится –

И унесёт река

Тебя в открытом платьице,

И бор, и облака;

 

Песок, поляны с шишками –

Нехитрый весь улов,

Где солнечными вспышками

День гаснет меж стволов;

 

И где вдали, за соснами –

Так слышно по ночам –

Составы тяжкой поступью

Проходят, грохоча.

 

ОСИНА

Так зябко поводишь плечом

Июльской порой голубою.

Да что же такое с тобою:

О чём ты, осина, о чём?

 

Но дрожи не в силах унять –

Прозрачна и полуодета –

Она всё лепечет про это…

Про что – никому не понять.

 

* * *

Как после дождика смолист

Рассвет… И нет ни в чём обузы.

Вот шевельнулся сонный лист –

Не вынес дождевого груза.

 

Сильнее молодого сна

Петуший гам разноголосый.

Смотри: уже поделена

Дорога тенями от сосен!

 

Пусть в дебри заведет свои,

В сверканье струй,
                   цветов и листьев,

Где обучают соловьи

Волнению и бескорыстью…

 

Душа не может без любви!

Освободи её от хлада

Минувших лет – и так живи.

И больше ничего не надо.

                                           

ПОСЛЕДНИЙ МЕДВЕДЬ

Я – медведь,
             я – лобастый и сумрачный зверь.

Я – хозяин последней в тайге лухомани.

Позади череда невозвратных потерь –

Доверяюсь тому, что уже не обманет.

Я несу, как преданье, свое естество,

Я бегу от людского лукавого глаза,

Я рычу на собратьев,
                             продавших родство

За остатки варенья
                              на свалках турбазных…

Их понятливость лисья и страх – не по мне.

Я уйду, и старинную вспомню науку:

Поиграю себе на расщепленном пне –

И упьюсь дребезжаньем
                                  пронзительных звуков.

Эти чащи – мои! И свобода – моя!

Для меня здесь рассыпан туман голубики,

Для меня веселится на гальке струя,

И мелькают от солнца слепящие блики!..

А для гостя с винтовкой –
                                       мой рык громовой

И, как черная молнья, когтистая лапа.

Пусть тропа разукрасится кровью живой,

Пусть качнется листок,
                               тёмной влагой закапан!..

Но я чую, я знаю, что близок мой час –

Не о том ли болтливая кукша стрекочет!

Как мне хочется жить!
                         Как вся жизнь против нас!

Как упрямое сердце сдаваться не хочет!

 

* * *

Всё, что томило и жгло,

Гнуло и душу ломало,

Бешеным ветром прогнало,

Дикой пургой замело.

 

Не было вечера злей –

Что же за утро такое:

Белым извечным покоем

Дышит сиянье полей!

 

Резкой не видно черты,

Женственны синие долы.

Мир – молодой и весёлый,

Мысли – тихи и чисты…

 

Остановись и свяжи

Оттепели и морозы,

Жизни улыбку сквозь слезы,

Цельность снегов и души.