ПУБЛИЦИСТИКА / Евгений ЧЕБАЛИН. ЧЕЧНЯ В КРОВИ, или Мир тесен. Могучие скрепы Веры
Евгений ЧЕБАЛИН

Евгений ЧЕБАЛИН. ЧЕЧНЯ В КРОВИ, или Мир тесен. Могучие скрепы Веры

 

Евгений ЧЕБАЛИН

ЧЕЧНЯ В КРОВИ, или Мир тесен

Могучие скрепы Веры

 

 Заголовок двухслоен: Чечня и этнически родственная ей Ингушетия со времён Шамиля не единожды омывались своей и чужой кровью. Второй слой этого заглавного гибрида всего лишь химически реагентный: Чечня растворена в крови. Её не вытравишь оттуда до самой смерти – отвесно бездонную провальность её ущелий, на дне коих вскипает белым оскалом ревущая ярость реки. Её сторожевые башни из неотёсанного камня на фоне надменно заснеженного гигантизма горных хребтов; застолья с шашлыками из чёрного барана в горских аулах, куда добирался с воспалённым журналистским и писательским интересом. Её неутолимо-хитрый рефлекс к любому пришлому: а что бы полезного у этого орси (русского) выпросить или карапчить (стырить) без карающих последствий?

И эта же Чечня являла миру талантливейшие выплески личностей, которые поражали и восхищали этот мир своим дарованием:

– Герой Социалистического труда, аграрий Алхазур Кагерманов, который сорок лет назад уже предвосхитил в своём совхозе нынешние идеально социальные агро-конструкции Павла Грудинина в Подмосковье и Анатолия Шугурова под Пензой;

– гениальный танцовщик Махмуд Эсамбаев, сумевший задолго до Игоря Моисеева анонсировать на мировых сценах танцевальную неповторимость десятков наций;

– бывшая станочница завода «Красный молот» Сажи Умалатова, чеченка, ныне подвергающая беспощадной философской вивисекции социальные и политические язвы ХХI века, которую слушают затаив дыхание сотни тысяч;

– Руслан Хасбулатов, экономист мирового масштаба, бывший во главе Верховного Совета России, восставшего против партийных иуд КПСС в самый трагический период распада СССР;

– Муса Темишев, ныне президент ассоциации Кавказских народов в Ницце ( Франция), восставший в период кровавого сепаратизма перед первой войной против отделения Чечни от России и переживший два покушения на себя в Грозном, затем в Москве. Будучи там стержнем в команде Льва Рохлина досконально расследовал правду его убийства, взваленного затем на жену генерала. После очередного покушения на себя вынужден был эмигрировать во Францию.

– Ахмат Кадыров, прозорливо вздыбивший тысячи чеченцев защищать с оружием в руках принадлежность своего народа к великому полноводному раздолью многонациональной России, а не к хищной горстке озверелого ваххабизма и ИГИЛа, взнузданных диктатом ЦРУ.

 Именно эта горстка спрессовала в своей утробе банды Басаева, Дудаева, Масхадова, Хоттаба, Яндарбиева, Удугова, чья осатанелая идея-фикс пропитана кровью и мучениями соотечественников. Их целью было любой ценой, раздирая живое тело вайнахского этноса, выдернуть, выдавить из него русских, евреев, украинцев (как ныне выдавливают из украинского тела тех же русских и евреев), оторвать Чечню от России, стреножить шариатскими законами (как ныне заковывают Украину в бандеровские кандалы укро-фашисты и свихнувшаяся Европа) и бросить её в пасть Турции и Катара в качестве подневольного, второсортного ичкерийца.

 Эта публикация – попытка вспомнить, как это начиналось и чем, в итоге, закончилось.

 Для начала – о пассионарности вайнахского этноса. Из России эту пассионарность вырезали, выжигали революция, затем Гражданская и Отечественная войны. Вырезала и некогда агрессивно-педерастическая Европа с Германской сердцевиной, и Швеция, и татаро-монгольская орда, прорывавшиеся на Кавказ к его нефти – по русским трупам, пожарищам и могилам. Но так и не прорвавшиеся к Чечне. Что и позволило ей ныне пассионарно процветать демографией, архитектурой небоскрёбов и мечетей. И массовым, в отличие от России, порядком, нравственностью и достатком.

 …Утекают в вечность годы детства, юности и писательства, проведённые в Чечне. Но с каждым годом пронизывают навылет необъяснимые закономерности: любое значительное событие в жизни оказывалось пропитанным ароматом Чечни, аурой её адептов, разбросанных по миру, подтверждая вневременную философскую аксиому: Мир тесен!

 Но – по порядку. В деталях.

 Крались, тряслись, протискивались по горной дороге на «Волге» Союза писателей к аулу Бечиг, где жил дядя Мемалта Солцаева Хасран Дундаев. Справа – на расстоянии протянутой руки ползла шершавая бугристая каменная стена. Слева – в метре от колёс обрывалась вниз такая же стена. Там в сотне метров провальной глубины грызла эту стену белокипенная змея горного потока.

Мемалт – горбоносый, кудреватый, со скромно-розоватой проплешиной, сидел справа спокойно, лишь изредка вжимаясь в спинку сиденья на особо крутых поворотах, когда обзор дороги сокращался до пяти-шести метров. Главный режиссёр Грозненского театра им. Лермонтова, ярчайший выпускник Ленинградского ЛГИТМИКа, поставивший уже десятки (в том числе и моих) спектаклей в городах России, вросший в культуру России всей вихревой, целеустремлённой натурой, он ехал навестить горного родича, коего не видел уже несколько лет. Я, председатель СП ЧИАССР, был у него водилой.

 Добрались до аула, уперлись бампером в массивную каменно-бугристую саклю и выползли на полусогнутых из машины. Рубахи на спинах от шеи до седалища пропитались потом, хотя над хребтами, над саклями посвистывал горный знобящий свежак. Тёмно-угрюмая беременность туч ползла над заснеженной остротой хребтов, вспарывая о них брюхо.

Хасран, увидев племянника, ахнул. Торопливо ускоряясь, заковылял навстречу. Обнял Мемалта и долго стоял, подрагивая спиной. По всем признакам явление племянника с заоблачным статусом «главный режиссёр» и председателя СП, пьесы которого ставил в театрах России Мемалт, было драгоценным подарком старику и его семье, о котором потом долго будут хабарить ближние аулы.

 А потом закрутился суматошный бурлеск гостеприимства. Коротко хрипнул под кинжалом чёрный баран для шашлыков. Возбужденно кудахтала стайка кур под навесом, тревожно взмыкивало в загоне стадо овец неподалёку. Возбуждённо орали вороны на чинаре при виде красной лужи на земле. Мариновался в казане шашлык, обильно напитываясь луком, помидорами, кинзой и кизиловым соком. Дымилась печь под навесом, в чёрной её утробе плясали языки пламени. На плите булькали, шкворчали на сковородах и истекали из котлов сумасшедшим ароматом чепилгаш, хинкали и жиж-галныш.

 Застолье текло рядом с помидорами и тыквами, неподалёку от буйной стены кукурузы на каменной терраске. Землю на неё возила с равнины и засыпала ею камни семья земледельца и пастуха Хасрана на проржавленном, военного образца, «Газоне». К тыквам и кукурузе спускалась из выси труба, из которой хлестала хрустально-ледяная струя. Она змеилась по двору хладонесущим ручейком с бочажком, где хранились молочные продукты. Всё вместе было технологическим ноу-хау Хасрана: труба взмывала на вдолбленных в камень деревянных столбах к роднику в стометровой выси – оттуда поливался весь огород.

Из всего выпирал непосильный, от зари до зари тяжкий труд горского семейства Хасрана, труд во имя главного среди освистанного ветрами скального острозубья – мирно выжить и продолжить свой род.

 Радушие сочилось ласковым восторгом из глаз жены Хасрана Петимат, и его внуков, доставленных сюда городскими родителями; возбуждённо переплетались воспоминания, вплетаясь в негромкий пчелиный зуд из пяти ульев. Неподалёку от стола игриво взбрыкивал, тряс бородёнкой общий любимец семьи козлик Аслан.

 Почти час безмятежно и любовно омывал нас, прибывших, святой ритуал встречи гостей хозяевами, когда в него, рычаще и угрюмо вполз рокот «Студебеккера». Из-за скального поворота, сверху, вылезла тупая морда одного из колёсных динозавров, оставленных абверовцами и гестаповцами Османа-Губе, имамами Митаевым и Гоцинским в этих горах ещё со времён войны.

 Разом обрезало безмятежный говор за столом. Внуки прижались к Петимат, сама она, испуганно ахнув, прикрыла рот платком, над которым истекали ненавистью глаза.

 Машина развернулась во дворе. Из кабины выпрыгнули трое – один, видимо главарь, с автоматом «Калашникова», двое с карабинами. Отряхнулись, зашагали к столу. Остановились в пяти шагах. Хасран поднимался, белея на глазах.

Главарь лениво выцедил что-то командное по-чеченски.

Хасран, повинуясь, торопливо заковылял к загону с овцами. Уцепил за шерсть одну из них, выволок наружу. Подтащил к машине. Двое, прислонив карабины к чинаре, сноровисто перерезали овце горло и забросили тушу в кузов.

Хасран всё с той же торопливой покорностью таскал из ледяного бочажка и складывал у машины на скамье белые кругляши овечьего сыра, бруски масла, кочаны молодой кукурузы, увесистые кругляши тыкв – всё, чем питалась и выживала в этих горах семья Хасрана. На глазах вершился обряд какого-то подлого, рабского оброка под дулом автомата. Мемалт молча сидел, на щеках вздувались и пропадали крутые желваки.

 Козлик Аслан, пугливо вытаращившись на пришельцев, прижался боком к загону. Главарь повел автомат в его сторону. Дуло коротко рявкнуло, плюнув игольчатыми огоньками. Аслан упал на колени, затем завалился на бок. Петимат вскрикнула: убийство любимца семьи резанула по сердцу.

Мемалт вздыбился над столом, что-то сказал главарю.. Двое схватили карабины, взвели затворы. Вожак ухмыльнулся, останавливая бандитов, поднял руку. Выцедил сквозь зубы что-то гадливо презрительное.

 Тушку Аслана вместе с сыром и маслом, овощами, глиняной корчагой с мёдом погрузили в кузов. И, пятясь, утрамбовались в кабине. Немецко-бандитский зверь взрычал, обдал всех вонючей выхлопной струёй и пополз к скальному повороту. Подавленное шоковое молчание висело над обгаженным застольем еще несколько минут.

 – Что это было? Кто? – спросил я Мемалта.

 Он разомкнул стиснутые зубы, сказал, как выхаркнул:

 – Тейп Калхой. Абреки.

 – Феодальный оброк с каждого двора?

 – Типа того. Жрать надо, а делать ничего не умеют и не хотят.

 – И давно это паскудство?

 – Как только вернулись из Казахстана.

 – Что ты сказал главарю?

 – Спросил: зачем стрелял в Аслана? Содрал бы шкуру с живого. Вкуснее будет.

 – А он?

 – Их фирменное, калхоевское: «Этот живёт среди русских, что с него взять»

 Фраза узнаваемо полыхнула в памяти ядовито-брезгливым, националистическим ядом: я уже слышал её в Союзе писателей от Яндарбиева. Над СССР распластался 1985 год. На шестьдесят восьмом, со времён революции, году Советской власти, на сороковом году Победы над фашизмом Омана-Губе, Реккерта, Митаева, Гоцинского, Исраилова с его НСПКБ (национал-социалистической партией кавказских братьев) здесь, в горах бандитизм по прежнему скалил свои зубы. Их никто не пробовал выбить? Издевательство над родным дядей, над кровными родичами терпит независимая, гордая личность?!

 – Это только здесь, в ауле Бечиг?

 – Везде в горах.

 – И вы терпите?

 – Предлагаешь взять автоматы, как они? Война между нохчий в горах – это истребление нации. Нас, вайнахов, не так много на этой земле.

 

 * * *

 Вернувшись в Грозный, узнал, что первый секретарь обкома партии Власов, с которым мы были дружны ещё со времён Якутии, где он был вторым секретарём обкома, а я собкором радио и телевидения, вылетел в Москву на пленум ЦК вместе с председателем Совета министров. Их замещал председатель Верховного совета республики Боков. Созвонился с его приёмной, и попросил о встрече. Нас связали. Боков спросил:

– Это обязательно сегодня? Или встреча потерпит?

Память нещадно жгло увиденное в ауле. Поэтому показалось излишним вилять и выбирать выражения:

– Это стало обязательным, как только вайнахи вернулись из Казахстана. Вчера я стал свидетелем абреческого бандитизма, грабёжа трудового горца на шестьдесят восьмом году Советской власти. Которую вы здесь возглавляете. Он продолжается в изуверских формах, при полном бездействии силовых структур. Я готовлю статью в «Правду». Вы не хотите предварительно поговорить об этом?

 Это был удар ниже пояса: Статья в «Правде» о легальном грабеже трудового горца в горах за авторством председателя Союза писателей республики и нештатного корреспондента «Правды» на Северном Кавказе, «проталкивать» которого в председатели СП прилетал из Москвы в помощь Власову Сергей Михалков, – это зависло над Боковым.

 Боков сказал:

 – Я жду вас. Пропуск на проходной.

 В кабинете Бокова я рассказал в подробностях об увиденном в Бечиге. Спросил:

 – Вы это знали?

 – Знал.

 – И ничего не предпринимали?

 – Что именно? Вооружить трудовых горцев автоматами и разжечь гражданскую войну на истребление нации?

 Позиция Боков слилась с Солцаевской. Это поразило:

 – Почему именно гражданскую?

 – Потому что абречество, как способ сосуществования этноса в горах, когда слабый клан или тейп платит налог за свою слабость более сильному тейпу, – это селекционная шлифовка нации. И способ выживания в высокогорных аулах Чечни, где практически невозможно прокормить себя натуральным хозяйством. И потому этот обычай – абречество, неотъемлемая особенность чеченцев, ингушей, кабардинцев, дагестанцев и прочих горцев. Причём особенность, вплавленная в сказания, чеченскую мифологию Илли ещё до Шамиля. Нередко героизируемая, как абрек Зелимханом.

 – Из Калхоевского тейпа? – вспомнил я тейповую принадлежность бандитов, обиравших Хасрана в Бечиге.

 – Из Калхоевского. Кстати, ваш поэт в Союзе писателей Яндарбиев из этого же тейпа, и назван Зелимханом в честь того абрека. Как и многие сотни чеченцев и ингушей.

 – Вы знаете эти подробности о Яндарбеве? Откуда такая честь заурядному рифмоплёту от председателя Верховного Совета?

 – Я бы не стал определять его статус «заурядным рифмоплётством», – с какой-то зловещей непонятной любезностью поправил Боков. Тогда, в тот период, ещё за девять лет до первой войны, до кровавого геноцида русских, стратегию которого конструировал будущий главарь Чечни Яндарбиев вместе с Басаевым и Масхадовым, Боков явно знал о нём больше, чем мы в Правлении, тёршиеся с Зелимханом бок о бок.

 Мы знали о нём немногое, но главное – ту самую фразочку абреческого главаря в адрес Солцаева в ауле Бечиг: «Этот живёт среди русских, что с него взять».

 Яндарбиев выплюнул её в адрес молодого чеченца поэта, которого мы приняли в Союз: в его вполне достойных стихах стержнем звучал мотив единения Кавказа и Чечни с Россией. Зелимхан долго и деловито раздирал его стихи в клочья и демонстративно ушёл, когда большинство Правления проголосовало «за» принятие парня в Союз.

 Но – к кабинету Бокова. Подводя итог разговору, он спросил нервно, не скрывая раздражения:

 – Я не убедил вас? Вы по-прежнему намерены писать в «Правду»?

 – Хажбикар Хакяшевич, есть варианты? Вы предпочитаете наблюдать со стороны, как абрек, который не в состоянии прокормить себя и семейство, обдирает своего сородича по крови, унижает его детей, весь его род? Почему этот нахлебник не спустится с гор ниже, где сможет жить своим трудом, а не грабежом? Обжитая им территория? Тогда почему вы, правительство, власть, не помогаете выживать на такой территории? Этот воровской шабаш в горах творится уже много лет. Вы, глава Советской власти, предлагаете, по-страусиному запрятать голову в песок и молчать?!

 Боков долго молчал. Наконец тяжело, угрюмо выцедил:

 – Не стоит выносить сор из избы. Это наш, национальный сор, да, где-то жестокий и непонятный вам. Но выставленный на всеобщее обозрение через «Правду», он разожжёт тлеющее отчуждение России к Чечне, кавказцам. Нам это надо? Есть иной вариант…

 – Какой именно?

 Боков поднял трубку внутреннего телефона, сказал, спустя секунды:

 – Виктор Иванович, сейчас к тебе подъедет председатель Союза писателей с закрытой информацией. Той самой. По твоей части. Прими меры. Естественно, в закрытом режиме…

 Он положил трубку, сказал тускло, заложив руки за спину, глядя в окно:

 – Вас ждёт председатель КГБ генерал Белозёров.

 Это было весьма кстати: первый мой роман «Час Двулкого» о становлении Советской власти на Кавказе, где ярились и зверствовали вместе с диверсантами Турции и эмиратов предки разномастных зелимханов, был нашпигован документами из архивов КГБ Белозёрова, с которым мы до этого долго и тесно контактировали.

 

 * * *

 Белозёров выслушал про абреческое нашествие в Бечиге молча, изредка делая пометки на чистом листе перед собой. Сказал:

 – Я дважды докладывал об этом, предлагал действенные меры. Но натыкался на жёсткий запрет и Бокова, и предсовмина (ингуша и чеченца), хотя Александр Владимирович (Власов – первый секретарь обкома) дал добро. Сейчас вдруг получил команду «Фас!» от Бокова. Чем вы его додавили?

 – Публикацией в «Правде».

 Белозёров едва приметно раздвинул уголки губ в усмешке:

 – А в итоге – комиссия из Лубянки и ЦК по его душу. Против лома нет приёма.

 – Виктор Иванович, там был упомянут наш поэт Зелимхан Яндарбев. Я назвал его «заурядным рифмоплётом» и увидел ответную реакцию Бокова. Мне показалось, он знает гораздо больше о Зелимхане.

 – Вам не показалось. Функция Яндарбиева действительно больше – это матёрый сепаратист, главарь подпольной разрастающейся секты. Они собираются ночами у вас в Союзе писателей и разрабатывают стратегии Газавата и отделения Чечни и Дагестана от России. Для информации вам его стишок, прочитанный в Союзе:

 И я буду не я,

 Не прокурор Аллаха,

 Если российская свинья

 Не ляжет на вайнахов плаху.

 Я воин Газавата, вихрь Гавваха (излучение смерти)

 И пусть гяур визжит, дрожит от страха.

 – И это с ведома КГБ? – услышанное потрясло: я, председатель, ни черта не знал о делах, творимых ночью в нашем Союзе.

 – Нам нужны их связи. К секте проявила интерес агентура эмиратов и Турции. Двое уже дают показания. Распутываем сеть, выслеживаем остальных.

 – Возврат ко временам антисоветчины имамов Митаева, Гоцинского и муллы Джавотхана в 20-м – та же самая агентура англо-саксов, Турции и эмиратов?

 – Похоже, готовят второй «Час Двуликого» (Белозёров знал роман в деталях). Но ближе к делу. Говорите, в Бечиге были с Солцаевым, главрежем театра?

 – С ним.

 – Театр мне и нужен… – закрыл нашу встречу генерал непонятной фразой.

 

 * * *

 Эта фраза рванула событиями спустя несколько дней. Пригласив к себе несколько актёров Солцаевского театра, Белозёров спустил их в подвал, в одну из камер, и попросил об одном одолжении: актёрски поработать, заучив несколько слов на арабском и чеченском. Что они и сделали с максимальным рвением и мастерством – с подпиской о неразглашении.

 Сразу же на другой день в горы (к сборщикам оброка в Бечиге) прибыл на пяти машинах вооружённый спецназ КГБ (штат КГБ автономной республики ЧИ АССР единственный в СССР был расширенным по образцу союзной республики). Бойцы прочесали стальной острозубой «гребёнкой» несколько высокогорных аулов, собрав почти машину оружия военного образца: автоматы, пулемёты, гранаты, карабины. В дополнение к нему – около двадцати владельцев оружия и старейшин аулов. В Грозном всех спрессовали в две камеры в подвале. И всю ночь в их уши, в самый мозг врезались, в клочья рвали барабанные перепонки магнитофонные вопли и визги из соседних камер: там «допрашивали» убийц русских педагогов и пойманных турецких и арабских агентов, которые прибыли на Кавказ для руководства чеченскими сепаратистами. Белозёрову развязали руки и Солцаевский театр сработал на совесть.

 Утром генерал собрал арестованных абреков и старейшин в кинозале. Сказал:

 – Я хочу добавить к тому, что вы слышали ночью, ещё кое-что.

 И включил кино.

 В черно-белых кадрах рвали жилы на лесоповале заключённые Колым-лага: надрываясь, ковыляли по колено в болоте с брёвнами на плечах, вместо лиц – шевелящиеся серые маски из комарья, ободранные до крови руки скелетно-тощих, но всё ещё живых мертвецов, обрубающих сучья на стволах.

 После чего на всех обрушилось нежданное после всего пережитого:

 – Возвращайтесь к себе. Расскажете обо всём, что увидели. И это будет с теми, кто вздумает ещё хоть раз грабить аулы. Второго Казахстана, где вас терпели казахи, вам не обломится. Будет Сибирь и Колыма, которую вы видели.

 В подвале КГБ остались лишь несколько, давно разыскиваемых за убийства русских педагогов в Белгатое, и «засланцы» из Турции и эмиратов.

 Результат встряхнул всю Чечню: долгое время в трудовые мирные аулы тейпов Садой, Харачой,Беной и подобные им не вламывался ни один из грабителей.

 Спустя пару недель в Грозный прибыл на своём тарахтящем «Газоне» Хасран из Бечига. Я встретил его у ворот дома. Мы обнялись, старик, едва сдерживая слёзы, сказал:

 – Теперь ты для наш аул атец родной! Тибе мал-мал падарок нохчий собрали.

 Он заковылял к «Газону» и с натугой выволок из багажника и брякнул на землю пятидесятилитровую алюминевую флягу.

 – Мёд бири. Сладко кушай.

 Я остолбенел:

 – Хасран, дорогой, куда столько?! Что с этим делать?!

 – Сам кушай, дурузя давай, гинирал Ке Ге Бе  давай, Мемалту неси.

 Более года весь «тейп» орси-гаски, затеявший операцию по освобождению аулов от абречества, объедался мёдом на грани тотального диабета.

 Кривая криминальной статистика Чечни и Грозного, до этого нафаршированная грабежами, похищением жителей, убийствами, угоном машин – рухнула вниз почти до нуля.

 Как результат: первый секретарь обкома Власов стал кандидатом в члены ЦК КПСС и пошёл на повышение – сначала первым секретарём в Ростов, затем министром внутренних дел СССР, членом ЦК, затем Политбюро, премьер-министром России. Его до Кадырова называли «последний нормальный политик в Чечне».

 В дальнейшем, с уходом Власова и воцарением в обкоме Фатеева, затем Завгаева, в корне изменилась ситуация: кривая преступности поползла вверх. Спустя несколько лет пружина с шипами воровского бандитизма, до этого сжатая акциями КГБ, стала разжиматься, раздирая этими шипами многонациональный социум Чечни.

 Преступность всё более зловеще приобретала разбойный, националистический окрас. Из горных районов: Ведено, Галанчож, Итум-кали, Шатой, и им подобных, посыпались в Грозный в статусе беженцев измордованные, ограбленные русские партийные, хозяйственные, милицейские кадры. То же самое происходило в самом Грозном: ежедневно взламывались среди бела дня десятки квартир, там же насиловали жительниц, оказывавших сопротивление. Русские выдёргивались из машин, которые угонялись, они же вышвыривались со всех мало-мальски «хлебных мест», где можно было воровать. У первого секретаря обкома Завгаева под стеклом лежал список и перечень таких мест – с тарификационной сеткой «бакшиша» за каждое. Сопротивляющихся избивали, в лучшем случае, в худшем – пристреливали. Спускавшиеся с гор абреки меняли место своего проживания, но не менялась их паразитарная ментальность и грабительский способ жизни, где не было места русским и остальным нациям.

 На автора этих строк, председателя Чечено-Ингушского СП стали обрушиваться два-три раза в неделю издевательские проверочные комиссии из обкома партии, где идеологией верховодили третий секретарь Яндиева и зав. отделом культуры Сайханов. Они же буквально истерзали прибывшего из Москвы ставить мою пьесу в Грозном великолепного режиссёра Иванова-Таганского – напарника Высоцкого (Лаэрт) по «Гамлету».

 В республиканский комитет по радиовещанию и телевидению, которым руководил Юрий Мареченков – ставший впоследствии пресс-секретарём Руслана Хасбулатова в Москве, вломилась ватага во главе с Яндарбиевым. Они потребовали освободить место председателя для Яндарбиева. Мареченков отказался, Жестокую драку прервала охрана комитета.

 В ГПТУ 26, где было директором моя жена, ночью убили сторожа. Её обвинили в убийстве, арестовали, издевались и держали безвыходно в КПЗ трое суток. Выпустили лишь после моего звонка министру МВД СССР Власову, его приказа из Москвы и силового вмешательства оперативников Белозёрова.

 Миграция из Грозного нарастала лавиной: русское, еврейское, армянское, украинское население не просто уезжало – опрометью бежало в Россию – к родичам или просто в никуда. К 90-м годам их число достигло 200 тысяч. Об этой кровоточащей лавине была написана и послана в «Правду» статья «Кинжал в русскую спину». Уже набранная в гранках для следующего номера, она была услужливо послана одним из типографских гибкохребетных «перестроечников» в Кремль – Суслову и Яковлеву. Завотделом газеты, где готовилась статья, был из неё вышвырнут, статья упокоилась в мусорной корзине.

 В самой Чечне здание КГБ практически ежедневно оцеплялось толпами бандитствующих молодчиков – требовали передачи им всех секретных документов. Затем в ход пускались бутылки – «коктейли Молотова». Все нередко заканчивалось перестрелкой. В итоге, скованные предательскими приказами из Москвы от члена Совета Безопасности при Ельцине Березовского, Яковлева и Андропова не оказывать сопротивления, офицеры КГБ позволили захватить здание и некоторую часть архивов КГБ (предварительно отфильтрованных) банде главаря Гантемирова, направляемого Яндарбиевым.

 Всё происходящее было зловещим, националистическим воспалением той Чечни, которую на время спрессовали в горах карательные акции КГБ. Абрекам, ненавидящим русских, не умеющим и не желающим кормить себя мирным трудом, стало, по-Солцаевски, «нечего жрать». И, не встречая отпора и возмездия власти в самой Чечне и в Москве, они ринулись с гор на равнину грабить и убивать как русских, так и своих трудовых соплеменников – войдя во вкус уже в республиканском масштабе.

 В 1994 Чечня Дудаева провозгласила независимость и началась первая Чеченская война. Моя семья уже была в Куйбышеве, куда автора назначила «Литературная Россия» по рекомендации Сергея Михалкова собкором по Среднему Поволжью и Северному Кавказу. Часть родичей оставались пока в Грозном, не имея возможности выехать.

 Жесточайшими боями город был разрушен почти до основания, а жители укрывались от снарядов и огня в подвалах, где медленно умирали – без света, воды и пищи.

 После того, как ваххабиты и боевики были выбиты из города войсками генерала Трошева, началась эвакуация населения. Сестру жены Инну, с парализованными ногами, и её мужа Роберта вывезли со двора на тачке, посадили в машину Помогавший с отъездом сосед, чеченец Руслан, провожая уезжающих, выстонал:

– Вы хоть в Россию уезжаете, а нам куда отсюда? Кому мы нужны?!

Домашний любимец, кавказский волкодав Рэн, тоскливо завывая, помчался за машиной и провожал её до конца растерзанного города. Затем каким-то чудом нашёл дорогу назад, вернулся в опустевший, без хозяев двор – сторожить его. Где и был, по воспоминаниям Руслана, застрелен через несколько дней грабителями, защищая дворовое имущество.

 Многие машины с беженцами расстреливались по дороге боевиками Басаева, подобно собаке Рэну. В такой машине была разорвана снарядом и жена Мемалта Солцаева Нина. Несколько лет спустя, когда он преподавал актёрское мастерство во МГИКе Москвы, мы встретились в его квартире. Пили водку, плакали, поминая Нину.

 Замирала в ужасе, стенала вся трудовая, мирная Чечня русских, армян, чеченцев, ингушей.

 И над ними, над тысячами страдальцев, над всей Россией хищно и остервенело извергалось в телефон истинное нутро мафиозно-кремлёвской Ельцинской и члена Совета Безопасности РФ Березовского банды. По воспоминаниям секретаря, этот важняк из ельциноидов, клепавший свои миллиарды на людской крови, орал на Трошева, командующего Федеральными войсками:

 – Кто тебе позволил задействовать танки в черте города?! Грозный – столица независимой суверенной Ичкерии!! Что-о-о?! Выбить ваххабитов любой ценой, да?! Пойдешь под трибунал за самоуправство!

 Бросив трубку, прорычал в ярости:

 – Сволочь! Македонский херов! Мне нужна война, а не твои сраные победы! Еще хотя бы месяц войны! Хотя бы неделю!!

 В позолоченной надменной роскоши Ельцин-центров в Екатеринбурге и Москве, в их отравлено-склизких, педерастических артефактах вы не найдёте ни одного, где хотя бы вкратце были отражены смерти, кровь, горе, слёзы мирного населения, которое истреблялось ваххабитскими бандитами в Чечне до первой войны.

 Предостерегающей, но преступно забытой властями в надвигающихся двух Чеченских войнах была идентичность, или повторяемость происходящего в Ичкерии – слепок с Казахстанских событий образца 1950 года, где чеченские диаспоры по требованию населения Казахстана были отделены и автономизированы в «Чечен-городки». Над которыми не было в то время личности с геополитической прозорливостью Ахмата Кадырова.

 Вот что пишет об этом времени казахстанец Михаил Никифорович Полторанин:

«Нагло действовали вайнахи. Нападали по-волчьи, стаями, приставляли к горлу ножи и отбирали деньги, еду, одежду. Молодых женщин тащили в кусты. По ночам они обшаривали чужие сараи и воровали коров (те самые, спустившиеся с чеченских гор, не умеющие что-либо делать, которым стало, по-Солцаевски, «нечего жрать, – Е.Ч). Знали, конечно, что наши отцы и старшие братья погибли на фронте, в домах одни вдовы с мелюзгой – кого им бояться! Милиция? Она была малочисленна, закуплена с потрохами, к тому же собрали туда женщин и доходяг – без опыта и мало-мальской подготовки. А поди найди в лабиринтах Чечен-городков грабителей и насильников, где как по команде тебе отвечают одно: «Моя твоя не понимайт». «Шешен-пашист кушать пришёл», – говорили тогда казахи про их набеги, и если у русских пугали детей бабаем, то у казахов их пугали «шешеном». Присутствие депортированных в Казахстан казахи вынуждены были терпеть, но погромы продолжались, а в них страдала и та масса чеченцев, вне «городков», которые вписались в трудовые будни Казахстана, чтили обычаи.

 Наиболее крупный погром случился в 1951 году, когда в ответ на постоянные грабежи был разгромлен Чечен-городок под Усть-Каменогорском. Терпение казахов лопнуло и в 1955 году, когда Хрущёв предложил образовать отдельную республику чеченцев и ингушей на территории Талды-Курганской и части Алма-Атинской области. В казахских сёлах и городах вспыхнули массовые акции протеста. Казахи потребовали выселить чеченов обратно в Грозненскую область.

 Хрущёв поступил половинчато: он разрешил всем желающим вернуться в восстановленную Чечено-Ингушетию, а всем нежелающим – остаться в Казахстане. С уменьшением количества чеченов острота межнациональных противоречий практически утихла. Но когда в конце 60-х появились кооперативы, породившие первый рэкет, первыми рэкетирами стали именно чечены из сильно поредевших «городков». Их грабительское поведение стало опять порождать акции протеста, которые с годами накалялись. Так, 17-28 июня 1989 года в городе Новый Узень Казахской ССР между группами казахов и чеченами произошли масштабные кровавые столкновения. Для их подавления были задействованы бронетранспортёры, танки, боевые вертолёты и другая военная техника. Волнения удалось подавить только на четвёртый день».

 

 Сюда необходимо добавить схожую картину в промышленном районе Ставрополя в 2007 году, где схлестнулись в массовом побоище около 300 человек кавказской и русской молодёжи.

 

Описанное зеркально отражает наша беседа с Русланом Хасбулатовым в федеральной прессе, вызвавшая вал отзывов и комментариев. Фрагмент из неё касается именно той разделительной черты, тех баррикад, на которых из века в век сражались друг против друга противоборствующие стороны одного этноса, где одна, неизмеримо меньшая сторона, подкармливаемая Западом и ЦРУ, используя свою крикливую наглость и подлость, умудрялась промывать мозги тысячам легковерных и затаскивать их на свои баррикады. Это раскололо и Россию расказачиванием, раскрестьяниванием, которые вершили Комбеды и Ревкомы. Их костяк, как правило, состоял из «русских абреков» – пьяни и рвани, не умеющей трудиться и завидующей середняку и трудяге. Столыпин гениально увидел суть этой проблемы ещё до революции: размежевал общину Реформой, выделил середняку новые земли и субсидии в Сибири – для их освоения. После чего община закономерно почила в бозе.

 Перед началом работы над «Гаремом ефрейтора» сформировался идейный, смысловой, концептуальный стержень предстоящей книги: отразить именно эти трагические, разрушающие процессы в этносах, порождающие гражданские войны.

 Об этом и пошла беседа с Русланом Хасбулатовым.

 

Е.Ч.: – Со времён Римской империи никогда, ни один этнос не был однородным. В СССР был сталинизм палачей ГУЛАГа – Ежова, Ягоды, Берии, начальника Колымлага Суходольского, предателя Власова. История и время обрушили на них свою кару – расстрел и проклятия. Но был сталинизм могучей индустрии – Стаханова, Кожедуба, Тимирязева, Келдыша, Вавилова, Жукова, Рокоссовского, Шолохова, Королёва. Сталинизм Днепрогэса и БАМа, сталинизм русских офицеров, которые, по воспоминаниям генерала армии Серова, вершившего депортацию в 44-м году, стрелялись от муки и позора во время Кобуловских зверств депортации.

Так же, как была Ичкерия Дудаева, Басаева, Яндарбиева, Масхадова и прочих. Но была и есть Чечня могучего эпоса «Илли», Грозненских НПЗ, без продукции которых мы едва ли смогли бы выиграть войну с фашизмом, Чечня нефтяного института, насыщавшего эту отрасль в СССР специалистами, Чечня Героя Советского Союза Ханпаши Нурадилова, Асланбека Шерипова, Махмуда Эсамбаева, Алхазура Кагерманова, Сажи Умалатовой, лучшего тенора Северного Кавказа Ахмеда Гучигова с его партией Ленского в «Евгении Онегине», режиссёра Мемалта Солцаева. Чечня уникальных спортсменов смешанных единоборств. Наконец, Чечня Кадыровых и Руслана Хасбулатова, Чечня твоего бессменного пресс-секретаря и моего друга Юрия Мареченкова.

И именно между такими, ментально и нравственно несовместимыми, разгорались, разжигаемые извне, войны. В том числе и с Россией.

Р.Х.: – Война 1994-2002/2003 годов, мой друг, не была «чеченской войной» с Россией. Она первоначально была сотворена в Кремле, после расстрела Российского парламента, который я возглавлял. И если бы не было уничтожения парламента, мы не допустили бы эту войну. Но и после этого мне не дали завершить конфликт в Чечне мирными средствами через миротворческую группу, поскольку кровавые упыри типа Березовского, Гусинского, угнездившись под Ельциным и Горби, наживались на этой войне. 90% населения Чечни осуждали и ненавидели самозваных сепаратистских «вождей» и не желали никакой «свободной Ичкерии» вне России. Да, были и сепаратисты.

 Но не было никакой «Ичкерии Дудаева», была всего лишь жестокая, подлая хунта выродков, которая стали убивать этот народ. Именно потому, что эти самозваные «вожди-пирзиденты» были хуже шакала Табаки, и относились к подлым, низким представителям чеченского народа, как и русские власовцы, и были мало связаны с ним. Наш народ ещё с 18 века интегрировался в Русскую Империю, ее культуру и стал ее составной частью. Множество его представителей (в том числе мои дальние родичи) участвовало во всех войнах Империи и сражалось за неё доблестно, как и в Великой Отечественной войне. Лучше тебя никто в мировой литературе не отразил эти процессы и ментальность вайнахов. В «Часе Двуликого» и «Гареме Ефрейтора» вайнахский этнос и геноцид нашей депортации вскрыт столь же масштабно, полифонически и достоверно, как этнос казаков в «Тихом Доне» Шолохова».

 

 * * *

 Это высказывание приведено с единственной целью – сравнить позицию чеченца Хазбулатова, пережившего трагизм депортации, с позицией другой стороны – Яндарбиевской. Этот старый знакомый, некогда восседавший со мной за одним столом во время приёма в члены Союза писателей, сколотив в Чечне в 1990 году «Вайнахскую демократическую партию» (ВДП) на фоне сепаратистского, порождённого Ельциным бегства республик из СССР, не нашёл более актуальной проблемы для партии, чем объявить автора дилогии о Чечне «врагом нации номер один» – с приказом, разбросанным по России, чеченским диаспорам скупать и уничтожать все его книги в книжных сетях. Откуда-то нашлись на эту массовую скупку деньги.

 Она не достигла своей цели: премьер-министр России А.В. Власов, бывший первый секретарь обкома ЧИ АССР, узнав об этой акции в последние месяцы своего премьерства, инициировал и финансировал переиздание «Часа Двуликого» и «Гарема Ефрейтора» в ведущих издательствах Москвы: «Молодая Гвардия», «Воениздат» и «Вече» тиражами в сотни тысяч. Переиздание, перевод и распространение книг в ГДР, Вьетнаме и на Кубе.

 До боли щемит ностальгия по этой крупнейшей политической личности того времени, светлая ему память.

 Именно ему, прочитавшему «Час Двуликого», принадлежит идея создания и «Гарема Ефрейтора», куда перекочуют герои из первой книги и где появится вся подноготная и первопричины депортации чеченцев и ингушей. Которую осуществлял Серов.

 В то время это была абсолютно закрытая для любых контактов личность – единственный из замов Берии (братья Кобуловы, Круглов, Меркулов), который не был расстрелян и находился в пожизненно дачной, абсолютной изоляции. Поскольку тот пласт государственных тайн и личных документов, которыми он владел, был засекречен на долгие годы.

 Власов, снабдив Серова «Часом Двуликого», сумел убедить Оргбюро ЦК и начальника Пресс-бюро КГБ СССР Якова Павловича Киселёва о допуске автора к Серову – для сбора материалов для второй книги.

 Перед допуском мне вручили в Пресс-бюро 60-ти страничную пронумерованную тетрадь и портативный магнитофон для записей всего, чем поделится генерал-отставник. Я должен был сдавать их на Лубянку для просмотра каждые три дня.

 Серов, лишённый Хрущёвым всех званий и наград, исключенный из КПСС, – неторопливо-медлительный крепыш со свинцово- пронизывающим изучающим взглядом, обмяк и распахнулся на третий день наших встреч. Долгие годы полной изоляции и выброса из власти, державшие его разум и память в капкане, вдруг разжались – ему было позволено писать не только в «в стол» безо всякой надежды опубликовать что-либо, но вспоминать и говорить с гарантией, что это увидит свет.

 На меня, допущенного слушателя, обрушился вал былых событий, вся подноготная жестокого и беспощадного противостояния в Кремле, в аппарате Берии, накануне Великой Отечественной войны. Любимцы Берии, его замы братья Кобуловы – Богдан и Амаяк, готовы были сожрать и проглотить Серова живьём. Но он был им не по зубам: за его спиной стоял Сталин, которого Серов информировал обо всём происходившим в аппарате НКГБ-НКВД.

 Медленно гуляли по тропинкам между деревьями на его даче со включённым магнитофоном. Многое из сказанного – самое важное, переписывалось в тетрадь и обобщалось. Так шли дни. Серов говорил часами, медленно, через паузы, косясь на включённый магнитофон, выпрастывал наружу то, что мучительно сидело в нём, требуя выхода уже много лет: о самых напряжённых периодах войны, о военных и партийных кадрах, о характере и поведении Сталина, Берии, членов ГКО, о Жукове, о зависти к его славе у некоторых полководцев, о страхе Хрущёва за своё кресло, которое может занять Жуков.

Богдан Кобулов, фаворит Берии, работал при нём в Москве. Его брат Амаяк, будучи недалёким и неопытным разведчиком был заслан в Германию резидентом разведки при посольстве, под псевдонимом «Захар». Абверовцы быстро раскусили его и подставили своего агента, который якобы служил в ставке Гитлера. Первоначальная «деза» для Берии из Германии была столь масштабной и ценной, что и Берия и Сталин стали верить в сводки от «Захара» полностью.

 В мае 41-го года из многих агентурных источников к Сталину приходила информация о сосредоточении и подтягивании германских войск к границам СССР. Жуков, Серов неоднократно, настойчиво предлагали Сталину нанести опережающий удар, поскольку у многих военных профессионалов уже не было сомнений в предстоящем Германском нападении. Но Сталина цепко держал за фалды подписанный Пакт Молотова-Риббентропа. Плюс – донесения «Захара», где он цитирует Гитлера со слов своего «надёжного источника» при его штабе: ни о каком нападении речь не идёт, войска сосредоточены исключительно для давления на СССР с целью более выгодных преференций в торговле.

 В итоге мы получили после 22 июня огромные потери в войсках и технике.

 В 42-м году враг стоял на пороге Кавказа. В горах Чечни разгорался бандитизм, не по дням, а по часам множились антисоветские шайки, сколачиваемые Исраиловым, Майрбеком Шариповым и заброшенной в горы абверовской и гестаповской агентурой: полковником Османом-Губе, обер-лейтенантом Реккертом. Ими всеми, в круглосуточном режиме, руководил аппарат Гиммлера. Нарком НКВД Чечни Албогачиев, сохраняя просоветскую маску, втихую помогал и тем и другим рушить Советскую власть, громить её гарнизоны.

 Перед ними была задача – взорвать и обескровить Кавказский тыл восстанием перед генеральным наступлением войск Вермахта, которые стояли на Тереке. Что значило лишиться Кавказской, Грозненской нефти, а значит – проиграть войну.

 В августе 1942 года в горах Шатоевского, Галанчожского, Веденского, Итум-Калинского районов полыхнуло восстание: громили райсоветы, гарнизоны. В сражениях с применением артиллерии, пулемётов и миномётов было убито 657 бандитов, 2762 – арестовано.

Именно тогда в горы Кавказа приказом панически встревоженного Сталина были направлены для подавления бандитизма Серов и Богдан Кобулов.

 Но и здесь их оперативно-боевая практика в деле искоренения бандитизма в корне различались. Кобулов в горах Кавказа использовал ту же стратегию, что и в Москве, в аппарате Барии: нещадные пытки, расстрелы заложников, родственников тех, кто ушёл в банду – их женщин, стариков и детей. Что провоцировало лишь новые массовые уходы горцев в банды – уже вместе с семьями. В докладной Сталину Генерального прокурора Руденко он констатировал « Недопустимые перегибы в чекистских операциях Кобулова, в частности, в одной из операций было убито 213 человек, тогда как на оперативном учёте стояло лишь 22».

 Серов информировал Сталина о происходящем в горах и доказательно практиковал иной подход к проблеме бандитизма: встречи со старейшинами, разъяснение сути гитлеризма и его лагерей Освенцима, Маутхаузена и Майданека, куда заключат горцев, если гитлеровцы возьмут Кавказ. Но главное – помощь бедствующим горным аулам медикаментами и продовольствием. Сталин поддержал Серова: такая помощь была оказана. В итоге в начале 1943 года в воинские гарнизоны и оперотряды Серова явились с повинной около двух тысяч ушедших в банды.

 По воспоминаниям Серова решение о поголовной депортации многих народов, в том числе чеченцев и ингушей, возникло у Сталина лишь в начале 44-го года, когда Советские войска стали повсеместно и победно проламываться сквозь обескровленные дивизии Вермахта к границам СССР. Память вождя нещадно жгли страх и унижение первых двух лет войны, когда возникла блокада Ленинграда и реальная угроза взятия Москвы, с эвакуацией из неё правительства. Итогом чего стало возведение сталинского бункера в Куйбышеве.

В 44-м, когда приблизился победный финал войны, тот изводящий страх 42-го воспалился в Сталине столь неодолимо, что выжег из соратников по Кремлю и армии все, даже слабые попытки возражения поголовной депортации. Можно было лишь предлагать какие-то её варианты.

 Берия, Богдан Кобулов, Каганович требовали депортировать «фашистских прихвостней» в Новосибирскую и Омскую области – на морозы 23 февраля.

 Серов, Жуков и Микоян настаивали на депортации в Казахстан. Особо непримиримыми были стычки Жукова и Кагановича, в которых, в конце концов, Сталин прислушался к Жукову, поскольку это была в тот момент одна из центральных фигур Красной армии в предстоящем разгроме фашизма.

 

 * * *

 Предельно безжалостный и беспощадный процесс депортации вайнахов («Чечевица») нет смысла описывать. Об этом написаны очевидцами и жертвами тома воспоминаний. Вот лишь несколько цифр из докладных Серова Сталину: в ауле Хайбах кобуловцами и бойцами Уборевича из СКВО было заживо сожжено в конюшне около 700 жителей. Из перевозимых в эшелонах депортантов умерло в дороге 1272 человека. И т.п. Много фактов на эту тему, приведённых Серовым и записанных на магнитофон и в тетрадь, было полностью убрано Пресс-бюро КГБ и не попало в первое издание книги. Но многое всё же удалось восстановить и вставить в переизданиях и в другом романе – «Статус-КВОта».

 Сюда же и вошла акция Серова в период Нюрнбергского суда над фашистскими преступниками. В Кремль, к Сталину шла лавина возмущенных писем: фашистских главарей судят как людей, с адвокатами и возможностью оправдываться?! Но это не люди, а бешеные собаки, и как собак их надо без разговоров пристреливать и вешать. А они сидят в чистеньких мундирах, в креслах, с надменными рожами?!

 И Серов, возглавлявший конвой и охрану преступников, знающий об этих письмах, изобрёл оригинальную акцию, весть о которой полыхнула пожаром в Западной прессе. За одну ночь его служба построила узкоколейку от здания Нюрнбергского суда до тюрьмы, где содержались преступники. На рельсы поставили клетки для перевозки свиней метровой высоты, двадцать сантиметров которых были заполнены свиным дерьмом. Отвозимых в тюрьму после суда главарей Рейха грузили в эти клетки, где они стояли весь путь до тюрьмы на коленях. Многих после этой акции вытаскивали из клеток без сознания. Сталин, оповещенный об этой акции, тихо, удовлетворённо посмеиваясь, наградил Серова Орденом Отечественной Войны Первой степени..

 

* * *

Весь предыдущий текст – это своеобразная прелюдия к настоящей, грозно набухающей агрессии во вражеском кольце вокруг России. во многом схожей с предвоенным 1940 годом. Здесь сгущающаяся концентрация напряжения на границах Узбекистана, Таджикистана, Туркменистана, бок о бок с которыми накаляется безысходная экономическая и продовольственная нищета Афганского Талибана. Здесь прорастают из воспалённого сознания Эрдогана пока маскируемые щупальца «Великого Турана»: от моря – до моря, за спиной которого НАТО. Эти щупальца вкрадчиво, но уже цепко оплели Азербайджан. Здесь же скоморошеская агрессивная тупость американской марионетки Зеленского. Здесь и ядовитая чужеродность латиницы, которая пожирает в Казахстане кириллицу в административной, культурной и дипломатической документации, в речевом общении на улице и бытовой сети. Эта же националистическая зараза ядовито закрашивает Российские территории на их картах в казахстанский колер.

 Здесь есть наши военные базы.

 Но, главное, здесь же, подпирая их спины, мощно и предостерегающе вросла в Кавказские хребты Российская Чечня, ныне нанизанная, как на шампур, на Беноевский тейп Кадыровых. Она незаменимо несёт на себе сторожевую функцию Российского волкодава на Кавказе, на который всегда, и особенно сейчас, текут вожделенные слюни американского Шер-Хана с его турецкими, ваххабитскими и англо-саксонскими шакалами Табаки. Кавказ охраняют чеченская армия в составе 46-й дивизии МВД, ОМОН, Мотострелковые дивизии «Север», «Юг», оснащенные по последнему слову военной техники, батальон «Терек», который признан лучшим в мире спецназом СОБРа. Эти и другие формирования готовы встать и встают на защиту России в любой момент, принимая непосредственное участие в военных операциях в Сирии, Карабахе… Порука их верности – прославленный Ахмат Кадыров, его сын Рамзан, его друг, Герой России Саид-Магомед Кациев, их национальные предшественники, начиная с мудреца, шейха Дени Арсанова, их соратники, пролившие кровь в боях за единство с Россией, присягнувшие на верность Российскому Государству.

 

 Это та самая сила, мощным магнитом притянувшая к себе тысячи и тысячи трудовых Хасранов и их сынов из аулов, подобных Бечигу, взявших в руки оружие. Они заплатили за нынешнее процветание Чечни, за льготный режим финансирования из Российского бюджета тысячами жизней, встав вместе с Федеральными войсками на защиту своей, свободной, пророссийской Родины, на которую хищно оскалилась, по выражению Руслана Хасбулатова, «жестокая, подлая хунта выродков»: басаевых, яндарбиевых, удуговых, масхадовых, дудаевых.

 Это их идейно-ментальные предки, добывающие свои блага разбоем и грабежом, сколачивались в профашистские банды в 42-43-х годах. Это они грабили казахов в депортации. Это они во время распада СССР хлынули с гор на равнинные районы, разоряли, убивали, насиловали русских, «депортация» которых в Россию за два года перевалила за 200 тысяч.

 Ещё один, важнейший фактор планетарной геоситуации – диаспоры иноземцев в государствах. В Германии, во Франции, в Испании, Англии это уже почти автономные конгломерации мусульман, куда опасаются соваться коренные жители, где практически потеряны рычаги управления у правительств и силовиков.

 В России, по объективным оценкам, гораздо более спокойная, управляемая ситуация. Но её, все более нахраписто и ожесточённо, начинают взламывать выходцы из Среднеазиатских диаспор: узбеки, таджики, киргизы, казахи. Всё чаще соцсети взрываются вопиющими фактами изнасилования, разбоя и убийств коренного Российского населения, вздымая ввысь кривую диаграмму разбойного Кавказского и Среднеазиатского криминала.

 Но из списков преступников практически исчезли чеченские фамилии, фигурировавшие там до недавнего времени.

 Регулярно знакомясь с видеосюжетами из Чечни в интернете, я увидел поразительную акцию, объясняющую это исчезновение. Волею Кадырова около сотни чеченской молодёжи были буквально «выдернуты» в Грозный из Москвы и других городов России – те, которые были зафиксированы или задержаны полицией за участие в криминальных, хулиганских разборках.

 На площади молчаливой, карающей группой стояли полковники, генералы чеченских силовиков, старейшины тейпов, родители проштрафившихся дебоширов. Перед ними – понурая шеренга оскандалившихся бузотёров в масках. После гневного выступления Кадырова поочерёдно говорили старейшины, генералы. Накалённым лейтмотивам их выступлений стало: «Не позорьте свой тейп, нацию, Чечню!».

 Весь настрой выступавших, гнев главы республики, силовиков, старейшин, опозоренных родителей, хлестал нещадной плетью, предостерегал – при повторении пощады не будет.

 Как мы теперь видим, это сработало предельно эффективно, сработало, вызывая тяжелейшее, горькое чувство утраты: из нас, русских, эта мощнейшая, родоплеменная эманация воспитания уже вытравлена. Уникальный советский Учитель в школе всё более хищно и зомбирующе заменяется телефонной, дистанционной тыкалкой с людоедским Тик-Током.

 И, как самое преступное, наша исконно русская культура и театр всё агрессивнее растлеваются доморощенными скунсами от режиссуры, последние островки нравственности и эстетики на каналах TV всё агрессивнее, не встречая государственного отпора, сдают свои позиции.

 Речь идёт о недавней беседе на канале «Культура» Сати Спиваковой с Богомоловым. Последний, будучи обслюнявленным кумиром либерастии за обгаженный русский театр, под подобострастное хихиканье собеседницы изрекает уникальный по зловонности перл о русских исполнителях в опере Бизе «Кармен»: «Для меня русские люди, изображающие испанские страсти, это пыльное прошлое, давняя похабель, с которой смириться не могу – набор пошлостей провинциальных».

 В России, где 80 процентов русских, это изрекает о русских проживающая у нас еврейская блоха – рядом с еврейскими великанами духа: Ойстрахом, Дунаевским, Блантером, Гилельсом, Маршаком, внёсшими в русскую культуру неоценимый вклад. Это изрекает еврейская тифозная вошь рядом с великими русскими исполнителями в опере «Кармен» – Собиновым, Образцовой, Хворостовским, вошь, несущая в нашу культуру тифозной заразы растления, пошлости и порно-миазмов.

 Соцсети взорвались брезгливым, яростным гневом к услышанному. Лейтмотивом высказываний было: до каких пор?! Доколе эта хайповая, отравленная мерзятина будет безнаказанно воспалять и разлагать наш русский, культурный социум?! Где 282 статья? Или она состряпана только для русских?

 

Возвращаясь к предыдущей теме «Чечня в крови», нельзя не отметить тектонический, поистине международный сдвиг в социальных, культурных процессах этой республики. Сдвиг, в котором абсолютно нет места вышеописанным мерзостям.

 Сюда относятся:

  –в республике не осталось детских домов и беспризорников: все потерявшие родителей дети разобраны по чеченским семьям. Приёмный сын – русский парнишка Виктор Пиганов воспитан членом семьи Кадыровых;

 – Указ Кадырова от 5 октября этого года «Об утверждении единой концепции духовно-нравственного воспитания и развития подрастающего поколения Чеченской республики;

 – культурная программа для 5-6 классов «Синмехаллаш» – совместный проект Минкультуры под руководством Айшат Кадыровой и ЧГТРК «Грозный»;

 – Международный фестиваль-конкурс детского творчества «Дорогу талантам» 2021 г.;

 И особенно мощно, ностальгически поразил Международный фестиваль-конкурс Муслима Магомаева, который организовал не Баку, не Азербайджан, где родился Муслим. Великий талант певца восславил Грозный Кадырова, ибо мир тесен. Грозный в своё время стал второй альма-матер для Магомаева, после Бакинской консерватории, где мы с ним познакомились, а затем совместно солировали во время моей службы в ансамбле песни и пляски Краснознамённой Каспийской флотилии.

 Как это было и кем стал Грозный для Муслима, я рассказал в беседе с Марией Некрасовой, главным редактором издания «PEOPLE SPLACE»:

 «Я уже учился в аспирантуре ГИТИСа, жил в Москве, в общежитии на Трифоновке. Изредка созванивались с Муслимом, который работал в филармонии имени его деда. И однажды он удручённо, подавленно сообщил – с администратором филармонии не нашёл общего языка, ушел в никуда, вокальные навыки гаснут без дела. Я позвонил по старой памяти Виктору Анатольевичу Соколову в Чечено-Ингушетию, в оперную студию, где занимался и пел в студенчестве. Рассказал о ситуации, в которую попал Муслим. И Соколов, заручившись поддержкой министра культуры Чечено-Ингушетии, пригласил Магомаева в Грозный – в качестве своего помощника. Они приняли его с теплом и уважением, помогли снять квартиру, определили небольшой оклад. И он пел в студии около двух лет. За это время спел партии Онегина и Риголетто. Соколов отшлифовал его голос до того совершенства, которое впоследствии позволило Магомаеву стать одним из лучших баритонов мира».

 В заключении остаётся поразмыслить, что является платформой, социальной и нравственной базой происходящего в Чеченской республике, что баррикадно отсекает от спущенных на Россию англо-саксонских псов?

 Думается, в основе этого могучие скрепы, цементирующие нацию под предводительством Кадыровых, – скрепы Веры, скрепы религии…

 

Комментарии

Комментарий #29740 05.12.2021 в 17:21

Вот лишь несколько цифр из докладных Серова Сталину: в ауле Хайбах кобуловцами и бойцами Уборевича из СКВО было заживо сожжено в конюшне около 700 жителей." Уборевич это который в 1938 году расстрелян? и 700 человек сгорели в КАМЕННОЙ конюшне из аула численностью в 400 человек ?

Комментарий #29739 05.12.2021 в 10:14

Прекрасная статья, прочитал с удовольствием и практически со всем согласен...

Комментарий #29698 30.11.2021 в 06:28

Спасибо автору. Такие статьи надо публиковать каждый день, чтобы до оглушённых "рыночным опиумом" русских людей что-то дошло. Выметать надо из нашей культуры с помощью общественного мнения всех русофобов, всех разрушителей нашей нравственности вроде скандальных режиссёров и прочей публики,которую бесит наш менталитет и наша мировоззренческая основа. Они чужие в России. И все должны это видеть!
Очнуться надо русскому большинству, договориться об правилах общественой жизни, о защите своего национального достоинства!