Андрей ВОРОНЦОВ. «НАКАНУНЕ ВОССТАНОВЛЕНИЯ ИЛИ СМЕРТИ». Отрывок из книги «Михаил Осипович Меньшиков»

 

Постановлением Президиума Государственного совета Республики Крым за № п408-2/21 от 14.12. 2021 г. писателю Андрею Венедиктовичу Воронцову присуждена Государственная премия Республики Крым в номинации «Литература» за книгу «Михаил Осипович Меньшиков» (М., Русский Мир, 2018).

Это 800-страничное здание предваряет обширная вступительная статья автора-составителя А.В. Воронцова, подготовленный им генеалогический очерк и краткая летопись жизни и творчества Михаила Осиповича Меньшикова (1859-1918). Впервые под одной обложкой собраны критика, публицистика, философское наследие, дневники 1918 года и письма из тюрьмы выдающегося русского мыслителя-патриота, расстрелянного без суда и следствия политическими уголовниками на берегу Валдайской озера. Таким образом, выполнено, наконец, сделанное незадолго до смерти завещание публициста об издании избранного тома его сочинений – «сжатого, доступного широкой публике». Здесь же представлена переписка Меньшикова с выдающимися писателями, литературными и религиозными деятелями конца XIX – начала ХХ века, а также их отзывы о нем. В сборник включены воспоминания ближайших родственников мыслителя и, конечно же, размышления о творчестве Меньшикова ведущих современных русских писателей, литературоведов, историков, политологов. Книга снабжена обширными комментариями, указателем имен и множеством редких фотографий. В 2017 г. автору-составителю издания был присужден грант Президента Российской Федерации.

 

Андрей ВОРОНЦОВ

«НАКАНУНЕ ВОССТАНОВЛЕНИЯ ИЛИ СМЕРТИ»

Отрывок из книги «Михаил Осипович Меньшиков»

 

Вплоть до дня своего ареста валдайскими чекистами 14 сентября 1918 года Михаил Осипович Меньшиков вел дневник, который, как и «Апокалипсис нашего времени» Розанова, пронизан глубоким и таким понятным после катастрофы 1917 г. и Брестского мира скепсисом по отношению к России и ее будущему.

Но Меньшиков не был бы Меньшиковым, если бы не понимал, что революционная катастрофа – еще не конец государства, ибо государства, как писал Н.М. Карамзин, складываются веками, а границы пишутся кровью. Если Меньшиков верил, что «одной Австралии, одной Новой Зеландии достаточно для восстановления цивилизации, и в крайности – одного какого-нибудь Томска», то тем более он верил, что «одного Томска» достаточно для будущего восстановления России.

Государство, по мнению Меньшикова, есть форма существования народа, не всегда справедливая по отношению к этому народу, но обеспечивающая его безопасность, возможность независимого существования и культурного развития. Любое государство, как показывает история человечества, можно реформировать без кровавых потрясений, но для этого нужна соответствующая политическая воля верхов и уважение к низам, без которых благосостояние верхов было бы невозможно. У царской России этого не получилось. У Советского Союза, как мы знаем, тоже. Далеко не все верят, что получится у нынешней России – слишком много она повторяет ошибок и царской России, и СССР. Но что дальше?

Еще в 1908 году Меньшиков писал: «Я думаю, что столь глубокий упадок чувства народности – накануне восстановления ее или смерти. Одно из двух».

Прошло более ста лет, но мы и по сей день не можем ответить на этот вопрос. Именно поэтому нам так нужны сегодня произведения Меньшикова о судьбах Российского государства и русского народа. Может быть, в них – залог нашего восстановления.

 

Михаил Осипович Меньшиков, внук сельского священника из Новоржева Псковской губернии, начинал свой жизненный путь примерно так же, как многие прогрессивные русские литераторы, «поповичи» по происхождению – Белинский, Чернышевский, Добролюбов, Помяловский, Златовратский, Николай Успенский. Еще в годы учебы в Кронштадтском морском техническом училище (1873-1877) Меньшиков распространял среди воспитанников запрещенные издания. В 1881 году, будучи офицером русского флота, он подвергся в Петербурге обыску и аресту по подозрению в политической неблагонадежности. Видимо, именно «неблагонадежность» не позволила Меньшикову сделать блестящую карьеру военного ученого. А ведь он издал два весьма значительных труда по гидрографии, один из которых, «Руководство к чтению морских карт, русских и иностранных» (1891), был, по преданию, переведен на французский язык для употребления во французском флоте. Но никто этого перевода в течение 125 лет у нас не видел (даже выходные данные никем не указывались), пока я не нашел его в 2017 году в Национальной библиотеке Франции, и не отснял. Выяснилось, что французы издали в 1892 году ту часть книги «г-на лейтенанта Меньшикова», которая относилась к русским картам, причем дважды − в сборнике «Гидрографические летописи» и отдельной брошюрой под названием «Чтение русских карт. Условные знаки» (Paris, Imprimerie nationale, 1892). В книге «Михаил Осипович Меньшиков» впервые публикуется их фото.

Говаривали также, что именно Меньшикову принадлежит идея о создании авианосцев. Но где и когда он это сделал? Никто сказать не мог, отчего многие считали его военно-морское пророчество мифом. Мне удалось найти статью Меньшикова «Морская оборона» (1910), именно в которой он написал об авианосцах (эти две страницы тоже включены в книгу). Только Меньшиков говорил не «авианосцы», а «воздушные миноносцы».

Удивительно еще, что из «меньшиковианы» совершенно выпала его книга «По портам Европы. 1878-1879. Очерки заграничного плавания на фрегате «Князь Пожарский» (Кронштадт, 1884). Ее, конечно, исследователи упоминали, но не приводили ни одной цитаты оттуда и путали даже год издания: то ли 1879, то ли 1884, и не указывали место. А ведь это первое крупное литературное произведение выдающегося писателя! «По портам Европы» мне тоже удалось найти – в Российской национальной библиотеке в Петербурге, и впервые опубликовать обложку. Прочитав книгу (залпом, буквально за полдня), я понял, откуда путаница с годами издания. Очерки из книги юный автор (18-19-ти лет!) печатал сначала в 1878-1879 гг. в кронштадтских и петербургских газетах и лишь в 1884 г. издал книгой. Поразительное дело: в написанных штурманом-юнцом морских очерках мы видим тот же «естественный стиль», каким стал знаменит Меньшиков периода «Нового времени», то есть 23 года спустя! И вообще, на мой взгляд, «По портам Европы» – книга не хуже «Фрегата «Паллада» Гончарова. А для тех, кто не жалует гончаровского «многоглаголания», так, может, и лучше.

В 1892 году штабс-капитан (у штурманов были общевойсковые звания) Меньшиков выходит в отставку и становится ведущим сотрудником, а потом фактическим руководителем либеральной газеты «Неделя». В ту пору Меньшиков находился под громадным влиянием творчества и личности Л.Н. Толстого. Они познакомились в 1894 году. Толстой называл Меньшикова «человеком, одаренным большими критическими способностями», «хорошим, добрым, умным последователем».

Но уже тогда, в пору сильнейшего увлечения Меньшикова Толстым, в его публицистике стали звучать мотивы, свойственные, скорее, литераторам консервативного направления. Видимо, семейные традиции Меньшиковых и служба во флоте всё-таки сыграли свою роль. А когда философия, общественные позиции Толстого стали смещаться в область чистой политики, вступать в конфронтацию с интересами государства, армии, Церкви, Меньшиков не принял этих метаморфоз и счел своим долгом полемизировать с Толстым и его окружением – сначала мягко, а потом всё тверже.

Именно в это время произошло событие, до конца жизни определившее судьбу Меньшикова. С 1901 года он стал постоянным автором суворинского «Нового времени». Популярность этой православно-патриотической газеты в России была настолько велика, что позволила сделать ее многолетнему сотруднику В.В. Розанову такой вывод: «Было впечатление, как бы других газет не было… На много лет, на десятки лет – «Новое время» сделало неслышным ничей голос, кроме своего».

Меньшиков вел в газете рубрику «Письма к ближним», публикуя еженедельно по две-три статьи, не считая больших воскресных фельетонов. Помимо этого, в 1902 году ежемесячным приложением к «Новому времени» стали выходить его «Письма к ближним», а с 1907 года – «Письма к русской нации», – нечто вроде «Дневника писателя» Достоевского. Внешне (до революции 1905) взгляды Меньшикова мало изменились по сравнению с тем периодом, когда он писал для «Недели». Он по-прежнему считал, что не народ должен служить чиновникам, а чиновники народу. «Наша бюрократия… свела историческую силу нации на нет», – утверждал он. Таким образом, его критические взгляды на бюрократию по-прежнему совпадали со взглядами Л.Толстого, но Толстой, в отличие от Меньшикова, вообще не признавал (во всяком случае, на словах) такого понятия, как «историческая сила нации». Толстой разоблачал бюрократию с точки зрения анархиста, а Меньшиков – с точки зрения государственника. Не мог Меньшиков разделить взглядов Толстого и на Православие, считая его духовной основой русской нации и русской государственности. Но надо сказать, что Толстой, весьма скупой на похвалу, с восторгом отзывался о некоторых статьях Меньшикова даже в период резкого охлаждения между ними: «Спасибо вам, Михаил Осипович, за ваше вступление к фельетону «Две России». Я заплакал, читая его. И теперь, вспоминая, не могу удержать выступающие слезы умиления и печали. Но умру все-таки с верой, что Россия эта жива и не умрет. Много бы хотелось сказать, но ограничусь тем, что благодарю и по-братски целую вас» (23 января 1907). Между тем, публицист А.Рейтблат утверждал в статье с характерным названием «Котел фельетонных объедков»: случай М.О. Меньшикова» (1999), что Толстой уже «в 1906 году прекратил общение с ним», и лишь после этого «Меньшиков стал публиковать антитолстовские статьи, обвиняя его в ненависти к России». Это, как видите, неправда. И подобной неправды о Меньшикове написано очень много.

Чем ближе к концу подходил XIX век, тем сильнее угадывал Меньшиков опасности, которые угрожали и существованию Российского государства, и русского народа в наступающем веке. Могучие древние цивилизации, и римскую, и греческую, размышлял он, сгубили не внешние нашествия, а нашествие внутреннее, которое называется нравственным разложением общества и в котором народное тело источается болезнями праздности, вседозволенности и безволия. «Никогда старое дерево не бывает таким толстым и огромным, как накануне падения. Никогда старая аристократия не бывает так откормлена, пышна, величественна, как в эпоху крушения своего, ибо внутри у нее вместо души – труха», – с горечью писал Михаил Осипович в 1918 году.

Современный историк Михаил Смолин совершенно справедливо, на мой взгляд, утверждает: «В публицистике как писательском жанре М.О. Меньшиков – такая же знаковая величина, как в прозе граф Л.Н. Толстой или в поэзии М.Ю. Лермонтов, примерно с таким же набором pro и contra, который вызывали и вызывают до сего дня упомянутые великие писательские таланты».

Не менее знаковой величиной Михаил Осипович является в русской критике, чему убедительное свидетельство его блестящие работы о Гоголе, Белинском, Достоевском, Льве Толстом, Чехове, Горьком, Шевченко и других писателях. Он писал статьи и очерки легко, свободно, ясно, живым, чистым, не замусоренным русским языком. При этом Меньшиков обладал необыкновенной работоспособностью. Его статьи – непринужденная беседа с читателем, но каждая – диагноз, приговор. Умение Михаила Осиповича находить болевые точки государственного, культурного, народного бытия – никем не превзойдено. Фельетоны Меньшикова об украинских националистах начала ХХ века читаются с той же остротой (и даже, может быть, большей).

Но вообще, чтобы понять, какой он был публицист, никаких особых слов и эпитетов не нужно. Его убили за публицистику – и этим всё сказано. В сентябре 1918 года валдайские чекисты Гильфонт, Губа, Давидсон и Якобсон даже не скрывали, что собираются расстрелять Меньшикова именно за его статьи. И расстреляли – на глазах у шестерых детей, не дав Михаилу Осиповичу закончить молитву.

Меньшиков с полным основанием мог сказать о себе: «У каждого народа перед падением были свои пророки. Я один из русских пророков – на манер Иеремии, предсказавшего гибель Иудеи и дождавшегося своих предсказаний. Многие мои предчувствия исполнились с поразительной точностью (даже год войны – 1914 – был предсказан в августе 1912 года)».

Всё это не самовосхваление и не преувеличение. Словам Меньшикова можно найти сколько угодно документальных подтверждений. В частности, еще в 1907 году он предупреждал, что назначение царем на высшие военные должности генерала Жилинского, предоставлявшего неверные сведения о японской армии накануне русско-японской войны, приведет к самым тяжким последствиям для России. И что же? Именно генерал Жилинский, в 1914-м ставший командующим Северо-Западным фронтом, явился одним из главных виновников катастрофы в Восточной Пруссии.

Оппоненты обвиняли Меньшикова в том, что он «продал свое перо Суворину». На самом деле, «формула договора» между ним и А.С. Сувориным была, как вспоминал Михаил Осипович, короткой: «Пишите что угодно и как угодно, – я хорошо знаю вас по “Неделе”». Но платил за это «что угодно» Суворин действительно много. «Я был миллионером», – признавался Меньшиков в 1918 году. Но он же, когда правительство после начала Первой мировой войны призвало население сдать имеющиеся на руках золотые монеты в обмен на ассигнации, не задумываясь, отнес в Госбанк саквояж, набитый золотыми червонцами. Этот патриотический поступок в 1918 году станет для него роковым. Бумажные деньги тогда стремительно обесценивались, а крупные вклады в банках большевики конфисковали. Меньшиков и его большая семья остались без средств существования.

В.В. Шульгин, которому сильно досталось от Михаила Осиповича в одной из статей, тем не менее, свидетельствовал, что Меньшиков имел «такое положение и влияние, что решительно ни от кого не зависел». Немало высокопоставленных чинов ушло в отставку после статей Меньшикова, немало тщательно законспирированных афер было разоблачено. Неоднократно высокие лица подавали на него в суд, но неизменно проигрывали.

Этой независимости, смелости, влиятельности и высокой правдивости Меньшикову не прощали. Он вызывал, что называется, классовую ненависть у действительно продажных журналистов и литераторов, которых за одно лишь слово против хозяев, финансовых и политических, могли мгновенно выставить из их изданий. А политические противники ненавидели Михаила Осиповича за то, что он своими статьями достигал того, чего они могли добиться лишь большими деньгами и усилиями.

Меньшиков бывал крайне субъективен при выражении идей, весьма, как ни парадоксально, исторически объективных. Например, размышления Михаила Осиповича об истоках анархии в первой русской революции (в духе пословицы «Посеешь ветер, пожнешь бурю») были через несколько лет подхвачены авторами известного сборника «Вехи». А во время революции эти самые будущие «веховцы» с пеной у рта спорили с Меньшиковым и его единомышленниками! Он нетерпимо и даже оскорбительно высказывался о своих литературных и политических врагах, но мы не можем не признать, что кровавую бойню, устроенную революционерами после 1917 года, предсказал заранее именно Меньшиков, а его оппоненты тогда кричали ему: «Клевета!». Потом, уже в эмиграции, они, подобно «веховцам», начали говорить о революции 1917 года то же самое, что и Меньшиков, но имени его при этом не упоминали…

В последние месяцы жизни на Валдае Меньшикова не оставляли горькие мысли о судьбе страны и династии… 21 июня 1918 года он писал: «Сегодня видел сон: как будто я стою в храме, где почти никого нет, – я и Николай II. Он говорит, указывая на пол: «Что это?» довольно строгим голосом. Я на одно мгновение усумнился, ко мне ли этот вопрос, и, поняв, что ко мне, ответил: «Это грязь, Ваше Величество» (и подумал, не обиделся бы он, что не сказал императорское Величество). Тогда царь молча стер подошвой эту грязь (такую, какая прилипает к обуви на улице). Мне показалось, что мне о чем-то нужно говорить с государем, но сразу нашло очень много народа прикладываться к кресту, который будто бы вынес не священник, а тот же Николай II, и мне показалось, что когда я приложусь, тогда и поговорю с ним. С этим проснулся. Не в связи ли этот сон со слухами, что Николай II убит?».

Это было предпоследнее пророчество Меньшикова. Он сделал его за 26 дней до расстрела Николая II и его семьи и за три месяца до собственной смерти. Очевидно, в этом вещем сне Меньшикову была предсказана не только гибель царя, но и его собственная: «будто я стою в храме, где почти никого нет, – я и Николай II».

Этот трагический дуэт – Николая II и Меньшикова – символ исторического пути России до 1917 года: Николай II – это наше прошлое, к которому уже нет возврата, а Меньшиков – это наше будущее, которое не осуществилось. «Народ беспомощен вне власти, но и власть, как оказывается, бессильна без народа, – писал Меньшиков незадолго до революции. – О действительном единении этих двух условий – государства и народа – народ мечтает как о спасительной самозащите». Увы, он мечтает об этом до сих пор…  

Последнее пророчество Меньшикова касается уже нашего времени: «О Ленине сужу по 2-3 прочитанным его статьям. Человек, судя по ним, не лишенный таланта и большого характера. Крупный, во всяком случае, человек. Тиран типический, но, м.б., большая ошибка судьбы, что не он сидел на престоле Николая II. Оба – мученики политики и оба противники в земле... Они будут продолжать войну из-за гроба».

То есть, на самом деле, мы ее будем продолжать. И, судя по всему, продолжаем. А пора бы уже закончить.