Георгий ЗАЙЦЕВ. ЗЕМНОЕ ПРИТЯЖЕНЬЕ. К 75-летию поэта

 

Георгий ЗАЙЦЕВ

ЗЕМНОЕ ПРИТЯЖЕНЬЕ

К 75-летию поэта

 

* * *

В честь дяди меня нарекли –

Мой дядя погиб в сорок пятом…

Но чувствую сердцем – он рядом

Со мной на дорогах Земли.

 

А дядя мой был моряком –

Красивый и сильный, на фото

Стоит к объективу бочком

Матрос Черноморского флота.

 

И строго глядит мне вослед,

Как будто сказать что-то хочет,

Страну защитивший от бед,

От жути коричневой ночи.

 

С рождения прямо во мне –

Куда нам от этого деться! –

Как память о прошлой войне,

Стучит его щедрое сердце.

 

И пусть обнаружит любой –

Мы внешне не очень похожи,

Я – памятник дяде живой,

Хоть дядя намного моложе.

 

Вот так и живу, отродясь,

И радуюсь солнцу весною,

И все продолжается связь

И с дядей, и с прошлой войною.

 

ГОРЕ

Послевоенный ребенок,

Мало я знал о войне.

Строки пяти похоронок

Бабка читала при мне.

 

Из сундучка доставала

Бережно сверток она.

В сердце ее не смолкала

Ни на минуту война.

 

Бабка ночами кричала –

Что мог понять я, юнец?

Бабкино сердце вмещало

Пять неумолкших сердец.

 

СОЛДАТКА

Тетя Даша живет без мужа…

У крыльца, если дождик – лужа,

Если снег, то сугробы – к сенцам.

Я запомнил все это сердцем.

А еще тетя Даша летом

Шла в лужок, не спеша, с рассветом,

И косила с мужским замахом,

И лицо пламенело маком.

И частушки она певала

Разухабистые, бывало.

В них души ощущался крик:

«Я и баба, и я – мужик!».

Повзрослев, я узнал, что было:

Свадьба двадцать второго июня,

Но ушел на войну Пашуня –

Тот, которого так любила!

И живет с той поры теть Даша

Одинокой и в чудо верит:

Возвратится когда-то Паша

И поправит кривые двери,

И за плечи возьмет супругу,

И в глаза поглядит, как прежде,

И пойдет с ней гулять по лугу

В довоенной своей одежде.

Но чудес не бывает, точно!

Оставалось все так, как было.

Я услышал однажды ночью,

Как солдатка по‑волчьи выла…

Тетя Даша живет без мужа.

У крыльца, если дождик – лужа,

Если снег, то сугробы – к сенцам.

Помню эти картины сердцем.

 

ДОМ

Дом как дом, где стен – четыре,

Дверь – одна, окошек – три.

Он стоит в подлунном мире,

Там, на краешке зари,

Там, на самом крае детства,

Там, в отеческом краю,

Где натруженное сердце

Пребывает, как в раю.

Свет неярок из оконца –

Лампа съела керосин,

Этот свет – как будто солнце

Средь березок и осин.

И найти едва ль сумею

Я такой же дивный свет.

Позабыть его не смею,

Хоть разлуке мно-о-го лет.

Дом как дом, где стен – четыре,

А над крышею – труба.

Но с него в подлунном мире

Началась моя судьба.

Там, на самом крае детства,

Там, в отеческом краю,

Где натруженное сердце

Пребывает, как в раю.

 

ВЕСЬ-ТО МИР

Весь-то мир – дворов не больше ста,

Луг, река, от неба голубая,

Рощица, дорога столбовая –

Сердцем осененные места.

 

В каждой клетке, в капельке крови

Этот мир присутствует незримо,

Действует всегда неотразимо,

Требуя взаимности в любви.

 

Весь-то мир – простой, как дважды два:

Луг, река, от неба голубая,

Рощица, дорога столбовая –

В общем-то обычные слова.

 

Весь-то мир… Но кто богаче нас,

Если он с тобой, – и не иначе,

Этот сердца золотой запас,

С правом – по наследству – передачи?!

 

* * *

Вот иду по зеленой обочине.

Подорожников сколько вокруг!

Наконец-то я здесь, на Тамбовщине.

Здравствуй, поле, ромашковый луг,

 

И сосновая, здравствуй, Сосновка,

И березовый шепот в лесу!

Это вас я, как будто обновку,

С детской радостью годы несу.

 

Знать, высокое чувство не может

Раствориться в душе, словно дым:

С каждым годом родней и дороже

Все, что связано с детством моим…

 

Торфяной потянуло болотиной,

Где вольготно живут караси.

Я иду черноземною родиной –

Самой светлой дорогой Руси.

 

ДУША

Душа – не дверь: сорвешь с петель,

А вот обратно – не навесишь.

И зашумит в тебе метель,

Остынет сердце – не заметишь.

 

Душа – Вселенная. Она

От нас зависима, бесспорно.

И наша вечная вина,

Что с нею спорим априорно.

 

Душа ранима. Боль потерь

Целебным словом не излечишь…

Душа – не дверь: сорвешь с петель,

А вот обратно – не навесишь!..

 

МАТЕРИ

Не плачь, душа, разлуке в утешение,

Не вороши, что минуло давно,

Ведь не нашел добрей и совершеннее

Того, с чем попрощаться суждено.

 

Не потому ль раздвоены желания,

И дорог мне ушедший в Лету день,

Когда сказал тебе я: «До свидания!» –

И лихо сдвинул кепку набекрень?

 

Что ждет меня – загадывать не стану я,

Но я не рву связующую нить,

Ведь домик наш с узорчатыми ставнями

Мне в сердце нечем, нечем заменить…

 

ЗАЛ ОЖИДАНИЯ

Сносят юность: дома и сараи,

Голубятни, заборы, ларьки.

В уголок подросткового рая

Экскаватор вонзает клыки.

Но остались вокзал и перроны –

Эти символы юных надежд,

И по-прежнему мчатся вагоны

По маршруту «Москва – Будапешт»,

Да искрятся в раскатистом гуле

Рельсы – светлые нити мечты.

Снова память стоит в карауле,

Охраняя в былое мосты,

Чтоб я знал: никогда не забудется

Этот старый московский район.

Как когда-то, на Брянскую улицу

Утром письма несет почтальон.

Пусть осталось одно лишь название

От нее на панельной стене,

Нашей юности зал ожидания

Никогда не смолкает во мне.

 

ПТИЧИЙ РЫНОК

Природа нежная, живая

В железной клетке, взаперти.

Кричат торговцы, зазывая:

«Эй, покупатель, подходи!

Полсотни – пес, червонец – птица.

Бери, монету не жалей!..».

Передо мной – животных лица

И морды красные – людей.

 

* * *

О, эта нежная истома:

В усталом теле – тихий звон,

Когда приходит чувство дома

И свет зари в тебя вселен!

О, это нежное скольженье

По краю памяти и сна,

Когда земное притяженье

Душа осилить не вольна!

О, эта тихая соната

Оркестра сводного листвы,

Когда тягучий запах мяты

Тебе протянут из травы!

О, эта вечная отрада –

Уют родного очага,

Когда на сердце нет разлада,

А рядом – матери щека!

О, это много, очень много!

Мне радость детская дана,

Когда с родимого порога

Вся жизнь отчетливо видна!

 

РОДИНЕ

Моя судьба припаяна к твоей.

Твоя душа мою вскормила душу.

И я твоих заветов не нарушу,

Не разлюблю ржаных твоих полей.

Я – смертный крик из-под копыт коня

И рана от удара крестоносца.

Я – это все, что было до меня,

Все, что из века в век передается.

Во мне – твои история, душа,

Традиции, достойные поклона,

И пулями пробитые знамена,

И первый крик в роддоме малыша,

И новый день с набатами ракет…

Дохнула осень, рощицы – босые.

Но не беда, что в небе солнца нет,

Ведь я согрет теплом твоим, Россия!

 

УТРО

Зябкие предутренние дали.

Звоном наполняются поля.

Кажется, на цыпочки привстали,

Чтоб увидеть солнце, тополя.

 

Луг покрыт черемуховой пылью,

И волшебной кисточкой заря

В небесах подкрашивает крылья

Пепельно-седого сизаря.

 

Запевает песню жаворонок,

Выплывает солнце не спеша,

И бежит за солнышком спросонок,

И добрей становится душа.

 

* * *

Август хрустит у окошка

Спелым капустным листом.

Грустно запела гармошка

За деревянным мостом.

 

Что мне дожди и туманы,

Что мне запущенный сад,

Если на яблонях рьяно

Алые солнца горят!

 

Лето подводит итоги,

Сердцу страдать не дает.

Катится прямо под ноги

Яблока спелый восход.

 

* * *

Грустит за окошком морозец,

Сугробы-стожки на дворе.

Журавль окунулся в колодец –

Водицы испить на заре.

 

В закате сгорает дорога,

Смуглеет небесная синь.

Бежит по сугробам из лога

Семейка озябших осин.

 

А сердце снегами согрето,

И кажется солнцем луна.

И нежные искорки света

На землю роняет она.

 

И я хорошо понимаю:

Что эту природу и быт

Уже ни на что не сменяю,

Уже не смогу разлюбить.

 

Я счастлив в своем постоянстве,

Высокое чувство храня,

И вся беспредельность пространства

На сердце лежит у меня.

 

* * *

Все меньше дней… Все выше плата

За самый краткий миг любви,

И вся больничная палата

Кричит: «Мгновение лови!».

Ловлю, а жизнь идет на убыль –

Стоят утраты за спиной…

Но, холодея, шепчут губы:

«Люблю, люблю!..» – тебе одной.

И – никакие! – жизни сроки

Не заслонят высокий миг,

Когда судьбы одной истоки

Мы честно делим на двоих.

И, может, в этом, может, в этом –

И суть, и соль счастливых дней?..

Душа то вспыхнет ярким светом,

То что-то тихо гаснет в ней.

 

ВДВОЁМ

Ты приходила иногда,

К столу веселая садилась –

И словно вечности звезда

Тогда в душе моей светилась.

 

Улыбку мне дарила ты –

Светлело в сумрачной квартире,

И мне казалось, в целом мире

Тебя прекрасней не найти.

 

А ночь густела и светилась

На ветках каплями росы,

И мы, счастливые, кружились

С Землей вокруг ее оси.

 

* * *

За вечным путником не шастая,

Шагов ошибочных не делая,

Стояла ты, моя глазастая,

Стояла ты, моя несмелая.

 

И было нечто необычное,

И было что‑то озаренное

В тебе, девчонка симпатичная,

Прекрасным взглядом наделенная.

 

Мы на седьмое небо шастали,

Мы про седьмое чувство ведали…

Любила ли, моя глазастая,

Иль упивалася победами?

 

Я был рабом твоим и рыцарем,

А ты была моей царицею –

Повелевала, сколько хочется,

Назвав по имени и отчеству.

 

Я весь – из прошлого, далекого,

Я из того денька нелегкого,

Когда и хлеб – деликатесом,

Где ты была моей принцессой.

 

Я весь – из чувства несолгавшего,

Ты вся – из солнца неласкавшего,

И мы такие неумелые…

 

Ах, что же, что же мы наделали!

 

ЖЕСТОКИЙ РОМАНС

                          Не уходи, побудь со мною…
                                             Из русского романса

Ты, как искра, как вспышка,

Обожгла и ушла.

Ты – закрытая книжка –

Непрочтенной была.

 

Потому из желаний

Есть большое одно –

Закипеть, как в стакане

Молодое вино,

 

Стиснуть, сжать, углубиться,

Резко бросить. Вот так

Может только забыться

Восхищенный чудак.

 

Ты пристенные свечи

Вечерком запали.

Поцелуями плечи

Я покрою твои.

 

Сокровенную фразу

Скажешь ты в темноте,

И, дойдя до экстаза,

Воспарим к красоте.

 

* * *

Разъедемся, расстанемся незлобно,

Но не сотрется в памяти – о нет! –

Пройдя сквозь сердце молнией условной,

Неизгладимой чувственности след.

Плати за миг несбыточных иллюзий

Высокой мерой боли и тоски,

Осознавая – мы уже не люди,

А розовые яблонь лепестки.

Подули ветры – и вспорхнула пара,

Она судьбою править не вольна –

Хмельная от любовного угара,

Хмельнее, чем от старого вина.

Два лепестка замечутся по свету,

Опустятся у разных полюсов…

Уедешь ты, чуть позже я уеду –

Сердца, не наблюдавшие часов.

 

НЕЗНАКОМКЕ

С лицом гречанки иль испанки

И с волосами, словно смоль,

С фигурой юной персиянки,

Вы причинили сердцу боль.

 

И горьким запахом полыни

Явились вы в мою судьбу,

И в ней присутствуете ныне

С печатью солнечной во лбу.

 

Нас единить судьба пыталась,

Нам Бог помог, он мне помог:

Он растворил мою усталость

И положил у ваших ног.

 

Не всем дано любить до боли,

А мне дано. Отныне я

Влюблен!
                Влюблен!
                                Чего же боле,

Хоть Вы не спутница моя?

 

* * *

О, как мне тебя не хватало,

Когда среди злобы и зла

Дорога то в небо взлетала,

То в черную бездну вела!

А злая вселенская стужа

Рычала: «Она – не твоя!» –

И больно швыряла мне в душу

Холодную суть бытия.

Но выжил я в мире колючем,

Жестоком порой и слепом,

Чтоб стать для тебя неминучим

Властителем,
                       другом,
                                    рабом,

Чтоб чувство единое наше

Умели делить на двоих.

А в этом – бессмертье –
                                   пусть даже

Бессмертья коротенький миг.

 

* * *

Как море, синие глаза,

Нежны, как бриз, и чутки руки.

Сосед задумчиво сказал:

«Такие только для разлуки!».

 

Как море, синие глаза,

И волосы вьюнками вьются.

Мой друг задумчиво сказал:

«Такие в сердце остаются!».

 

И ты осталась, хоть ушла,

Мелькнула рыбкой золотою.

Не сожалею, ведь душа

Уже не будет сиротою.

 

* * *

Благослови меня, Господь,

На подвиги и на победы,

На синий чистый небосвод

С большим созвездьем Андромеды.

 

Благослови меня, печаль,

На свет и радость, на удачу,

На мой – отечества – причал,

Его я не переиначу.

 

Благослови меня, стезя,

Которой шел десятки весен,

Все пережитое неся,

Среди берез, дубов и сосен.

 

Благослови меня, мой труд,

На слово чистое и строки.

Они, я верю, не умрут

В короткие земные сроки.

 

Благослови меня, строка,

На звонкий стих, на свежесть рифмы,

Чтоб оставались на века

Мной нарисованные нимфы.

 

Благослови меня, любовь,

На страсть неистовую эту,

В которой кровь вскипает вновь

И никогда не канет в Лету.

 

Благослови меня, рассвет,

На росный час и час заката,

Где горя нет и смерти нет

И далеко за грех расплата.

 

Благослови меня, тоска,

На осознанье этой даты,

Чтоб ощущалось у виска

Предощущение расплаты.

 

ТЕЛЕФОННАЯ РОДНЯ

                                   Марине Ганичевой

Когда на сумрачных ветрах

В дерзаньях новых поколений

Меня охватывает страх

И душу точит червь сомнений,

 

Звоню тебе – и злоба дня

Вдруг переходит в тему века.

Мы – телефонная родня,

И это важно для меня,

Для ищущего человека.

 

И подставляется плечо,

Хотя бы так – по телефону,

И трубка дышит горячо

По межсердечному закону.

 

Так новый век расставил нас:

Работа, занятость, детишки,

А где-то в вышине – Парнас

И ненаписанные книжки,

Да плюс служебные бои

 

На перепутье русской думы,

И все товарищи мои

Вновь озабоченно угрюмы:

Куда идем, каким путем,

Какая цель нам дарит силы?

 

Но я уверен, что найдем,

И нам поможет телефон

Нащупывать судьбу России…

 

СЕМИСТРУНКА

Семь дорог и семь земных созвучий,

Семь моих разбуженных тревог,

Семь надежд – серебряных излучин

В руки мне вложил когда-то Бог.

 

Тоненькая – первая дорога,

А вторая шире неспроста,

Третья, расширяясь понемногу,

Слово положило на уста.

 

У четвертой посложнее норов,

Ей лишь с первой важен унисон,

Пятой подавай вторую скоро

У шестой лишь с третьей – дивный звон.

 

А седьмая – это столбовая

Путь-дорога с вешками до звезд,

Задрожала, сердце задевая,

Музыкой, встающей в полный рост…

 

Вот аккорд – слиянье чудных звуков

И сплетенье пройденных дорог...

Научу играть когда-то внука

И шагну, счастливый, за порог.

 

* * *

Ой, как люди измельчали!

Ох, как скурвилась душа!..

Утоли мои печали,

Приснопамятный Левша.

 

Выкуй Сивку – славну Бурку,

Окропи водой святой,

И помчит по переулку

Славный хлопец молодой.

 

Он вернется в стольный город,

В мир улыбок, в дивный свет,

Он душою так же молод,

Как назад полсотни лет.

 

Он готов на покаянье,

Он и к подвигу готов,

Он стремится на свиданье

С первой девушкой… Потом

Будет много разных женщин,

Грозных стычек, пота град,

Он упорен, не застенчив

И ни в чем не виноват.

 

Как святой. И в этом ужас

Ощущения пути,

«Повинись!» – кричу, натужась,

Всем скажи свое «Прости!».

 

И готов бы, но с Левшою

Не сошелся я в цене

И с обидою большою

Отдыхаю в стороне.

 

* * *

Я расстрелян у Белого дома,

И душа улетает в весну,

Где небесная злая истома

Искупает земную вину.

 

Что же было? Не ведали люди,

Оказавшись у смерти в горсти,

И снаряды российских орудий

Голосили: «Врагу не спастись!».

 

Разберется историк дотошный

И по Сеньке он шапку сошьет,

А пока догадаться несложно,

Почему не ликует народ.

 

И победу победой не чает.

А душа улетела в весну,

Где пространство
                 бессмертье вмещает

И мою искупает вину.

 

ЗАВЕТ

Никогда и никому не желал я смерти,

Никогда и никому не мешал в любви,

И поэтому меня этой меркой мерьте,

И не стройте никогда счастье на крови.

 

Я и внуку передам это состояние,

Чтоб утратить он не мог дедовских начал.

Доброта в жестокий век – наше достояние,

Ведь его у молодых я не замечал.

 

Ты прости меня, жена, за непонимание,

Глубину твоей души я постичь не смог,

Обращала на себя ты всегда внимание,

А вокруг тебя, увы, был туман и смог.

 

Ты прости меня, сестра, за слова матерые,

Знай, что только сгоряча я тебе грубил,

Приезжала иногда, словно помощь скорая,

И теперь – не усомнись – я тебя любил.

 

Ты прости, родная дочь, за слова обидные,

Ведь тебе я не солгал о себе самом

И выкрикивал не раз: «Мы ребята видные!

Не обидел нас Господь телом и умом!».

 

Что ж, Господь рассудит нас милостию Божией.

Верю – он меня поймет и простит грехи

И позволит написать у его подножия,

Покаяние приняв, новые стихи.

 

* * *

                                Есть в осени первоначальной…
                                                                  Федор Тютчев

Есть в русской осени загадка,

Когда туман в глуби распадка

Стоит, как будто истукан,

Когда, дождей холодных стая

Летит к земле, цветы сбивая,

И слякоть – будто бы капкан.

 

О, волшебства земная сила,

Она мне душу опалила!

Сижу, вздыхаю без причин.

Не разгадать загадку эту

И тайны осени примету,

Хотя и дожил до морщин.

 

Есть в русской осени загадка.

Она – во глубине распадка,

Она – в тумане за окном.

Грущу, снежинок дожидаясь,

Душой с природою сливаясь

И постепенно растворяясь

В священнодействии земном.

 

* * *

Зацепилась душа за багряную ветку рябины,

И холодный ожог пробежал от макушки до пят,

И российская явь вдруг предстала без званья и чина,

Потому что рябины, как русские девки, стоят

 

Вдоль метро и вдоль улицы малоизвестной,

Что почти пополам распилила родные Фили.

Я признаться готов – жизнь без них не была б интересной,

Хоть успел побывать на различных пространствах Земли.

 

А рябины горят, как на солнце играют рубины,

Тем чудесным огнем, без которого радости нет,

Без которого часто почти пропадают мужчины,

Свет небес без которого – невыразительный свет.

Ах, филевский разлив этой алой рябиновой речки

Над Москвою-рекой вдоль по пойме филевской струит!

 

И не выразить мне, не найти мне такие словечки,

Чтобы поняли вы, как душа над землею парит.

Паутинки ее очень ласково так обнимают

И упасть не дают и несут, и несут, и несут…

Мать‑Россия, я теперь хорошо понимаю –

Лишь такие красоты тебя от забвенья спасут.

Гроздь рябины в ладони сожму, словно женскую руку,

И – губами прижавшись к такому земному огню –

Я почувствую вдруг неизбывную светлую муку

И, светлея душой, это чувство для вас сохраню.